32

Пессимистическое предвидение адвоката Берендеева оправдалось: не нашлось живой души, человеческой или кошачьей, которая осталась бы вечно скорбеть по нему. Однако его могло бы чуть-чуть утешить то соображение, что смерть его не прошла незамеченной, а нашла свое отражение во множестве официальных бумаг. Правда, не было пышных некрологов и газетах; были милицейский протокол осмотра места происшествия, протокол судебно-медицинского покрытия, заключение баллистической экспертизы и прочая, и прочая.

Относительно способа смерти выводы судебных медиков ничего не добавили к тому, что своими глазами узрел Володя Яковлев, посетив квартиру в Водопроводном проезде: смерть наступила в результате огнестрельного ранения органов грудной полости. Пуля, пробив несколько реберных хрящей и сердце, застряла в одном из грудных позвонков. Она в точности соответствовала обнаруженному на месте происшествия патрону 9 на 19 «парабеллум». Никаких следов подгонки к стволу на них не было, следовательно, патрон подходил к оружию, которым, предположительно, мог стать австрийский пистолет «глок-17» или итальянская «беретта». Оружие не особенно выдающееся, где можно приобрести с рук, если знать Где. Длинная винтообразная царапина указывала на производственный. дефект ствола, дающий хорошие шансы на идентификацию орудия убийства, когда оно будет обнаружено… Конечно, сперва его надо было обнаружить!

Держа в голове убийство Питера Зернова, Володя обратил внимание на дверь квартиры Берендеева, предполагая общий почерк. Тут его также постигло разочарование: если сейфовую дверь квартиры на Котельнической набережной открыли не совсем подходящими к ней ключами, исцарапавшими замок, то чахлую берендеевскую дверку, снабженную замками, не менявшимися с перестроечных времен, элементарно одолели с помощью отмычки. Оставалось дивиться легкомыслию Радия Кузьмича, который навел в своей однокомнатной норке идеальный порядок, но не позаботился о том, чтобы защитить ее от внешнего мира… который бывает весьма агрессивен. Особенно к адвокатам, вечно сующим длинный нос куда не следует.

Следов, точнее, отпечатков подошв, столь любимых детективами девятнадцатого века, убийца не оставил, а может быть, и вытер. Пальцевые отпечатки принадлежали исключительно хозяину квартиры, который гостеприимством не отличался, надо полагать. Способ убийства просматривался отчетливо: неизвестный открыл дверь отмычкой, вошел, застрелил хозяина и удалился. Проникнуть в дом № 14 в Водопроводном проезде ему было нетрудно: консьержки здесь нет, а код — небольшое препятствие, если в подъезд входит какой-нибудь местный обитатель. Жильцы современных домов редко знают друг друга в лицо.

Совершено ли это убийство и убийство Питера Зернова одним или разными людьми? Вот вопрос, на который следует ответить! И, как ни стремился Володя, с его привычкой к железной и несколько школьной логике, привести оба случая к одному знаменателю, он честно отвечал себе: почерк разный. Совершенно разный. В первом случае действовал профессионал в области взрывной техники, не имеющий никакой практики в уголовном ремесле. Во втором — профессиональный убийца, по всей видимости уголовник. А может быть, Володя ошибается и эти два дела никак не связаны между собой?

Единственный способ ответить на этот вопрос — раскопать заказчика убийства Света. Как исчерпывающе выразился Чемерицын, люди просто так с поездов не падают.

Простите, а было ли убийство? Не безумный ли это плод чемерицынского мозга, пропитанного химическими испарениями? Если потребовалось второе убийство, значит, первое предполагалось само собой, и все же в нем не мешало бы удостовериться, прежде чем лезть на рожон.

Ни одна насильственная смерть не растворяется в безвестности. Если, говоря о Григории Свете, так безапелляционно поминали несчастный случай на железной дороге, стало быть, сведения о нем не могли пройти мимо внимания милиции. Скорее всего, областной, так как несчастный случай произошел за городом…

Компьютеризация преступлений, произошедших по 2000 года, явно хромала, поэтому пришлось иметь пело с бумагами. Бумаг было много. Однако Володя, проявив скорее терпение, чем недюжинную смекалку, извлек дело Григория Света из архива. В нем содержалось немного по-настоящему ценных сведений. Протокол милиции, сухо отражавший, что Свет Григорий в присутствии двух свидетелей, Махоткина и Вьюркова, проживающих в поселке городского типа Калиткино, выпрыгнул на полном ходу из вагона пригородного поезда и попал под следующий параллельными рельсами междугородный состав, следствием чего явились множественные ранения, несовместимые с жизнью. Свидетели оставили свои подписи и адреса. Протокол судебно-медицинского исследования также подтверждал, что смерть наступила в результате транспортной (железнодорожной) травмы; никаких посторонних ранений, могущих явиться ее причиной, на трупе обнаружено не было. Так-так, полоса давления — отпечаток на коже давящей поверхности колеса на начальном этапе соприкосновения с телом… разделение туловища и расчленение конечностей… грубое разрушение и перемещение органов грудной и брюшной полости… кожа лица загрязнена смазочными маслами… «Даже если были следы предшествующего убийства, найти их на изуродованном трупе очень трудно, — подосадовал Володя. — Так, что там у нас дальше?» Дальше шли следы протаскивания тела по железнодорожному полотну… Стоп-стоп-стоп, кто и куда тащил мертвого Света? А-а, это поезд его три с лишним метра протащил… Безнадега. Полная безнадега. Анализ крови? А вот тут что-то ценное: алкоголя в крови не обнаружено. С какого перепугу трезвый изобретатель, человек в годах, сиганул под колеса? Между прочим, для этого ему пришлось раздвинуть плотно сомкнутые во время движения состава вагонные двери. Если это самоубийство, то какое-то невероятное. «С отягчающими обстоятельствами», — усмехнулся Володя. Одна надежда — на свидетелей происшествия, Вьюркова и Махоткина.

Если они до сих пор живы и проживают по прежним адресам.

И все-таки вопрос исполнителя убийства адвоката Берендеева должен быть разрешен: Даром, что ли, в компьютерах Петровки, 38, заложено такое количество данных о преступниках всех мастей? Среди них есть и убийцы, и домушники… и убийцы-домушники должны отыскаться. Вперед, за дело!

Много сведений… даже слишком много…

— Над чем задумался, детина? — приветливо обратился к Володе Яковлеву Вячеслав Иванович Грязнов, обнаружив «детину», который, в полной прострации, лежал грудью на письменном столе, среди груд архивных документов, гипнотизируя отсутствующим взором экран компьютера.

Володя откровенно признался. Пусть его выругают за бестолковость, лишь бы помогли.

— Проспект Мира, пять, — бросил загадочную реплику Вячеслав Иванович. Володя хотел переспросить, уточнить, но генерал Грязнов уже обратил к нему широкую начальственную спину.

Какая-никакая, а это была подсказка. После введения указанною адреса в поисковую строку компьютер, пожужжав электронными мозгами, выдал кучу информации. Володя впился глазами в имя, главенствующее над этой кучей: «Баскаков Михаил Мухтарович».

Согласно оперативной информации, Баскаков Михаил Мухтарович два года назад совершил в квартире 24 дома № 5 по проспекту Мира убийство в своем излюбленном стиле: проникнув в квартиру с помощью отмычки, застрелил предпринимателя Лысых В. А. и его жену. Задержан вблизи места преступления благодаря сыну убитых, вернувшемуся домой в неурочный час и немедленно вызвавшему милицию. Этот случай, вместе с предыдущими пятью заказными убийствами, совершенными Баскаковым М. М., повлек за собой суровый приговор: пожизненное заключение. Из мест заключения бежал. Находится в розыске…

Погоняло Баскакова, под которым его знали в преступном мире от Брянска до Камчатки, звучало со скрытой грозной силой: Мурза. Случалось кой-кому по оборзению обозвать его Мурзиком, но неизменно либо он сам, либо доброжелатель со стороны поправлял: Мурза. И оборзение прекращалось. Мурза два раза поправлять не станет. Одному, больно языкатому, который посетовал на причуды генетики, благодаря которым отец носил кличку собачью, а сын взял кошачью, он объяснил, что почем. После этого никто и никогда не напрашивался на его объяснения: слухи бежали впереди него.

Откуда погоняло? Оттуда же, откуда отчество: от татаро-монгольского ига. Историю Баскаков в школе учил не слишком прилежно, однако в его памяти краешком, криво, удержалось, что баскаки и мурзы вроде как были ханскими служащими, взимавшими дань с русских городов. Наверное, прадед Баскакова и впрямь этим рэкетом занимался. А отец, не причастный ни к уголовщине, ни к взиманию налогов, которое порой приближается к уголовщине, жил честным нелегким трудом рук своих. Руки у него были золотые: хоть дом построить, хоть канализацию или электропроводку провести, хоть огород вскопать — пара пустяков. Он даже шить умел — лучше жены, которая тоже была вечно в трудах, вечно в домашних хлопотах. Мухтар и Зинаида Баскаковы народили, как в сказке, семерых детей. Согласно сказочному распорядку, младшенькому сыну полагалось стать самым лучшим, самым удачливым, самым добрым и сильным. Да только соврала, видать, сказка, или время у нас несказочное… Младший, Миша, вырос моральным уродом, не похожим ни на родителей, ни на братьев и сестер, которые звезд с неба не хватают, а все же как-никак нормальные люди: выучились, зарабатывают, как полагается, и у всех свои дома, свои дети. А у него — смертный приговор. Ну пожизненное, потому что в России сейчас не казнят.

Единственное, что перепало Мурзе от положения седьмого ребенка, — баснословная, хоть и прихотливая, удача. И то не разобрать, к добру она или к худу, Может, если бы не его распроклятая удача, не оказался бы Мурза в той поганой яме, куда свалился.

Дело-то плевое! Учился тогда Миха Баскаков на первом курсе ПТУ, по какой специальности — уж и забыл: скучно… Подошли двое сокурсников: «Пойдем грабанем квартиру! Ты маленький, тебе сподручнее». От скуки сказал: «Пошли». Первый раз стремно было: как же так — чужие деньги взять? В их семье было принято из магазина приносить сдачу родителям до копеечки. А оказалось, как-как — да очень просто. Легкий, щуплый, поднялся по пожарной лестнице, пролез в незакрытое окно на четвертом этаже. Добыча оказалась богатая — в квартире на четвертом этаже обитал дипломат. Больше всего Миху (еще не Мурзу) поразили даже не взятые деньги и вещи, а разделявшая две комнаты, вместо двери, шелковая занавеска с изображением красного, будто сложенного из языков пламени, дракона. Милиция на след воришек не напала, и подельники сказали: «Это потому, что Миха был с нами. Новичкам везет». Повезло и во второй раз. И в третий, когда Баскаков попал в более взрослую компанию. ПТУ он продолжал посещать по инерции, учился более занимательным и полезным вещам: как открыть хитроумный замок, как взломать дверь, как не оставить отпечатки пальцев… Жил Миха в пэтэушном общежитии, к родителям за город ездил исключительно на выходные — если хотел. Мать жаловалась, что ее мальчик стал нечутким, сыплет нехорошими словами, отец, чуть что, стукал по столу кулаком, так что дома Михе тоже не нравилось.

А потом стрясся тот случай. Дело было верное, квартира днем оставалась пустая, проверяли: хозяева, муж и жена, на работе, двое дочерей в школе. Миха, не таясь, прошел в большую комнату — залу, где у одной стены стояло пианино, у другой темнел диван с неаккуратно, мятой горой, брошенным на него пледом. Раздался шорох. Миха огляделся, но никого не увидел. «Соседи за стеной», — подумал Миха и полез в комод, когда сзади донесся сдавленный вопль:

— Грабят!

На диване, отбросив плед, сидела старуха в ночной рубашке и тянула вверх шею, тоненькую и пупырчатую, как у ощипанной курицы. Голова старухи, то ли по болезни, то ли от старости, была совершенно лишена волос: череп обвивали дождевые черви синеватой венозной сети. С другой стороны пледа торчали распухшие ноги в нитяных чулках. На комоде стояла тяжелая бронзовая статуэтка — кудрявый мальчишка… Кровь Миха вытирать не стал. А вот об отпечатках пальцев позаботился: обтер статуэтку рукавом.

Основной вывод, который сделал Миха, — убить человека очень легко. Страдания Раскольникова, прикончившего старушку, были ему недоступны. А уйти из квартиры, где осталось валяться рядом с диваном тяжеловесное тело с неприлично разбросанными руками и ногами, удалось — и даже с золотыми цацками, захваченными из ящика комода. Вот уж везение так везение!

Везение оказалось не абсолютным и покинуло Миху в самый неподходящий момент: когда он сбывал золотишко. Впрочем, владельцы обворованной квартиры не так высоко ценили имущество, заработанное упорным трудом, как жизнь старой больной женщины — обожаемой матери и бабушки… Первый суд, первая ходка в зону. Откровением для Баскакова стало то, что, несмотря на предосторожность, «пальчики» он разбросал в самых неподходящих местах… И еще многое пришлось для себя открыть! Без преувеличения, зону он должен назвать своими университетами: оттуда Миха вышел Мурзой. И даже слезы старшей сестры, Дины, неизменно ездившей к брату на свидания и убеждавшей, что неудачный старт можно зачеркнуть, что Михаил способен стать порядочным человеком, воспринимались как нудный надоедливый осенний дождь. Что мне до твоих поучений, сестренка? Ты на одном берегу, я на другом, и тебе не докричаться до меня. Что бы ты понимала в моей житухе?

А все-таки задумчивую Дину Мурза любил больше других сестер и братьев. Позднее, когда ему предложили взорвать те самые дома, из-за которых поднялся международный шум, он колебался, требовал списки жильцов, пока не удостоверился, что Дина, переехавшая к мужу в Москву, обитает совсем в другом спальном районе…

Ну, до взрывов предстояло еще дожить. А поначалу, досрочно покинув тюрьму благодаря юному возрасту, примерному поведению и амнистии в честь, как у них шутили, девяностапятилетия лошади Буденного, Мурза очутился на свободе и тотчас нашел применение своим талантам и навыкам. Срастив навыки домушника с ремеслом убийцы, он ловко проникал в квартиры намеченных жертв и приканчивал их стремительно и бесшумно. Слава его росла, заказы — в эпоху войны бандитов против бизнесменов, бизнесменов против бизнесменов и всех против всех — так и сыпались. Казалось, так будет всегда. Впрочем, Мурза не спрашивал, долго ли продлится его фартовое благополучие, так же как не задавал себе вопроса относительно нравственности своего занятия, благоразумно вынося его за скобки. Жил по инерции: как жилось, так и жил, не вопрошая о будущем. Птица удачи покамест несла его на сияющих крыльях, но не нужно было особой проницательности, чтобы предсказать: когда рухнешь наземь, мягкой посадки, дружок, не жди.

Так оно и обернулось. Мурза погорел в квартире на проспекте Мира. Кстати, если бы ему заранее показали подробный план квартиры, отказался бы: расположение комнат и меблировка до испуга напоминали ту давнюю квартиру со старухой. И фамилия, вы только вникните: Лысых! Один к одному, дрожь бьет… Ну знал бы, где упал, соломки бы подстелил. До всех убитых, что числились на совести Мурзы, следствие не докопалось, но и раскрытого материала оказалось достаточно для высшей меры социальной защиты… в наше время — пожизненного заключения.

И снова удача Мурзы явила себя во всей красе.

Сказано ж: она у него прихотливая. То швыряет в грязь, то вытягивает оттуда за уши. Еще находясь под следствием, затиснутый в общую камеру, Мурза получил предложение, переданное через пахана: ему устроят побег с условием дальнейшей работы на своих спасителей. Он принял предложение так же пассивно и бездумно, как совершал, в общем, все свои важные поступки. Один товарищ по прежнему месту заключения, постоянно задиравший голову так, что небритый кадык выступал вперед, как коряга, и в сумасшедших квадратных очках отражалось электричество, назвал эту черту Мурзы «восточным фатализмом». И еще добавил про судьбу… что же он сказал про судьбу? Неутешительно, но, пожалуй, правильно… А, ну да: «Согласного она ведет, несогласного тащит». Какой смысл трепыхаться, если, хочешь не хочешь, конвой судьбы схватит и поведет?

Отныне терять Мурзе было нечего. Спрос на него взлетел до небес, потому что из-за этой бесшабашности, отчаянности работа удавалась ему лучше, чем прежде. Словно призрак, возникал он перед намеченной жертвой и, не позволив ей долго удивляться, прекращал ее земное существование. Сохраняя внешнюю независимость, он, однако, не мог быть свободен от тех людей, которые его вытащили из бессрочного ада, дали приют. Некоторые из них были чернобороды и разговаривали с кавказским акцентом, другие ничем не отличались от типичного московского прохожего, однако носили мусульманские имена. Отчество Мурзы впервые снискало одобрение, хотя особой радости ему это не принесло. Пришлось исполнять обязанности, за которые он не взялся бы по доброй воле… раньше. Теперь он вроде как на положении покойника, а коли уж склеил тапочки, нечего терять.

Что из того, что его отец носил татарское имя Мухтар? Они с Мурзой ничуть не похожи. Отец строил дома, сын их взрывал. В причастности к тому, что жилые дома спальных районов взлетали на воздух, сея панику пополам с возмущением и возбуждая дикие слухи, подозревали подставные коммерческие структуры, которые возникали и таинственно исчезали, оставляя начиненные тротилом мешки в подвальных этажах. А не пошли бы вы? Мурза делал все без под ставных лиц, на совесть: его квалификации на это хватало. Правда, кое-кто из жильцов его заметил, но надо знать этих лохов: ни один Мурзу достоверно не описал. Одни вспоминали, что подозрительный субъект, который крутился возле подъезда, был низеньким и узкоглазым, как вьетнамец, другие приписывали ему типично славянскую внешность, третьи не находили в нем никаких особых примет, но приписывали убийце наружность, с которой ему оставалось только играть в фильмах ужасов без грима. Ни один фоторобот, который развесили по всей Москве, не напоминал сбежавшего пожизненника, и Мурза с облегчением перевел дух.

После того как Мурза сделал то, что требовалось, его оставили в покое, предоставив право искать самому, на кого работать и где скрываться. Из этой ситуации он выкрутился, пойдя в услужение к Савве Сретенскому, который за время скитаний Мурзы вошел в большую силу. У Саввы он исполнял разовые поручения. Но не отказывался и от других предложений, которые так и перли к нему.

Вот и недавно, если хотите знать, дал он себя втравить в одно дельце. Заказ ему, само собой, делали через третье лицо, но заказчика он все же вычислил. Не так-то прост Мурза! Заказчик, точнее, заказчица — женщина. И, между нами, отменная бабенка!

Загрузка...