Чужое гнездо

Глава двадцать пятая

Спустя неделю после ночи, проведенной с Джоэлем, в двери дома позвонил почтальон с посылкой для Дэйзи. Пакет был размером восемнадцать на девять дюймов, и девушка не могла даже предположить, что в нем могут оказаться записки Джози. По ее мнению, те вполне могли уместиться в большом конверте.

Однако разорвав верхний слой коричневой бумаги, Дэйзи обнаружила внутри две толстые папки, и ее сердце затрепетало от волнения. Вместо нескольких исписанных от руки тетрадок перед ней лежала аккуратно отпечатанная рукопись.

К рукописи было приложено сопроводительное письмо поверенного из Ченсери-лейн. Из письма следовало, что эту рукопись просили передать мисс Дэйзи Бучен, и с этого момента она — полноправная владелица этих бумаг. Мисс Бучен вольна использовать рукопись так, как сочтет нужным, но если она примет решение опубликовать эти записки, поверенный рекомендовал бы сначала обратиться к нему за советом. Юрист также сообщал о том, что ввиду отсутствия завещания, по завершении всех судебных формальностей квартира и магазин Джози будут проданы, а Дэйзи будет объявлена единственной прямой наследницей имущества покойной.

Девушка пожалела, что не может сразу же приняться за чтение рукописи, ведь в воскресенье должен был вернуться отец, а они с Джоэлем, который провел у нее почти всю неделю, уничтожили практически все припасы.

Вернувшись из магазина с покупками, она поспешно отложила их в сторону, уселась за обеденный стол и раскрыла первую папку.

Джози утверждала, что в работе над записками ей помогал некий журналист однако почти сразу же стало ясно: это далеко не так. Возможно, журналист подтолкнул ее к мысли заняться писанием мемуаров, но слог принадлежал Джози. Буквально в каждой строке Дэйзи слышала ее живой голос.

Она начала работу над рукописью в 1980 году — дата стояла вверху страницы — а повествование велось от лица Эллен. Однако у Дэйзи сложилось впечатление, что это сделано не только потому, что Джози, как считалось, была мертва, но также из-за стремления автора взглянуть на себя со стороны, правдиво изложив собственную историю.

Впрочем, порой Джози не удавалось оставаться в очерченных ею для себя рамках. Некоторые моменты этого жизнеописания, о которых Эллен просто не могла знать, снова превращали «Эллен» в Джози. Чаще всего так происходило, если воспоминания становились чересчур уж горькими.

Рукопись начиналась с того времени, когда Эллен исполнилось восемь лет и она узнала о том, что ее родная мать бросилась со скалы в море с грудным ребенком на руках. Первая часть была очень растянутой, автор без конца повторялась, пространно описывая: насколько близки были сестры, как они вместе играли и ходили в школу, а также тяжелую жизнь семьи Пенгелли на ферме Альберта. Из текста следовало, что жизнь Эллен была заметно сложнее — у нее было слишком много работы и ее без конца терроризировала мачеха. Но у Джози уже тогда появились также собственные проблемы.

Она не была такой сообразительной, как Эллен и отец не обращал на нее внимания, Вайолет же постоянно стремилась сделать так, чтобы Джози окончательно затмила сестру. В этой части Джози выглядела крохотной растерянной девчушкой, которая разрывается между желанием угодить матери и одновременно остаться лояльной сестре, причем все стороны при этом, оставались неудовлетворенными.

Дэйзи не могла не почувствовать, что несмотря на продолжающиеся попытки Вайолет посеять вражду между девочками, те любили друг друга. В описаниях их игр, совместных купаний или домашних театральных представлений звучали отголоски искреннего детского смеха.

Мэвис Питерс рассказывала Дэйзи о том, как Вайолет отвезла Джози в Хельстон, когда той исполнилось четырнадцать лет, но только прочитав эту историю, написанную самой Джози, она поняла, что именно здесь крылись истоки ее бунта.

Джози подробно описывала комфортабельный дом своего дяди, упоминала о том, как ей нравилось смотреть телевизор, играть в теннис, посещать драматическую студию, получать подарки и чувствовать себя значительной персоной. Там же она встретила свою первую любовь и горько возненавидела Вайолет за то, что та отправила ее обратно в Бикон-фарм. Повествование о том, как Эллен полюбила Пьера, звучало невероятно трогательно, и это доказывало, что в то время Джози очень беспокоилась о своей сестре. При этом у нее окончательно исчезло желание оставаться на ферме.

Перед мысленным взором Дэйзи возникли две девочки, уединившиеся в бухточке. Тесно прижавшись, они доверяли друг другу самые сокровенные тайны и клялись в вечной любви, что бы ни случилось.

Джози не удалось продолжать повествование от лица Эллен в следующем разделе — речь здесь шла о событиях, связанных с отъездом Эллен в Бристоль. Автор то и дело путался, пытаясь показать, как Эллен была напугана своей беременностью, и одновременно описывая собственное отчаяние от того, что сестра вдруг перестала доверять ей, стала чужой и равнодушной.

Дэйзи тяжело вздохнула, добравшись до описания ситуации, возникшей, когда Эллен впервые оставила отчий дом. Было легко понять, почему Эллен не осмеливалась прямо писать сестре о своем состоянии. С другой стороны, стало ясно, почему Джози обвинила сестру в симуляции беременности, предположив, что Эллен собралась попросту повеселиться.

Вспоминая себя в пятнадцать лет, Дэйзи отчетливо осознала мотивы бегства Джози в Лондон с двумя малознакомыми молодыми людьми. Дэйзи сама была такой же глупой и бесконечно упрямой. Ей было жаль Джози, когда та писала о жутких жилищных условиях в квартирке на Вестбурн-гроув, но одновременно она восхищалась ее мужеством.

Рассказ о студии «пикантных картинок», встрече с фотографом Марком Кинсэйлом, который впоследствии соблазнил Джози, захватил Дэйзи полностью. Если бы она сама оказалась на месте беглянки, то повела бы себя так же наивно, была бы так же напугана и надеялась только на случай.

«…Когда Марк захотел заняться с нею любовью, Джози подумала, что он, наверно, любит ее. Она верила, что все переменится, если они станут любовниками. Марк будет добрее и нежнее. А еще она боялась отказать ему, потому что он мог бросить ее.

Ничего хорошего из этого не вышло, даже в самом начале; он был груб и говорил ужасные вещи, он унижал ее и утверждал, что она начисто лишена сексуальности. Поэтому Джози изо всех сил старалась быть такой, какой Марк хотел ее видеть, позволяла ему делать все, что он захочет, как бы извращенно это ни выглядело, и при этом показывала, что все это ей нравится. Что ей еще оставалось? Джози верила, что это — единственный путь к славе и богатству».

Прочитав эти строки, Дэйзи вспомнила свой первый сексуальный опыт, и это воспоминание заставило ее побагроветь от стыда. Это напоминало все что угодно, только не любовь. Парень облапил ее и опрокинул на кушетку. Его родителей дома не было, а она не сопротивлялась, поскольку юноша считался в их школе чем-то вроде «первого номера». Дэйзи по глупости вообразила, что парень влюблен в нее без памяти, и секс был своего рода данью признательности за то, что он соизволил обратить на нее внимание. Было стыдно, больно, но «первый номер» потом даже не проводил ее домой. Просто выставил за дверь и буркнул вдогонку: «Еще увидимся».

Дэйзи оторвалась от рукописи только около пяти, чтобы наспех перекусить, а затем вернулась к разделу, где описывался феерический взлет Джози на вершину славы. Дэйзи многое пропускала, некоторые детали ей уже были известны, но снова сосредоточилась, дойдя до описания того, как Марк Кинсэйл приучил Джози к таблеткам.

«…Ей было необходимо хоть что-то для восстановления сил, потому что он заставлял ее работать по многу часов подряд. Маленькие красные пилюли казались такими безобидными, они заставляли ее смеяться и болтать, прогоняя усталость. Но пока не стало слишком поздно, она не понимала, что происходит. Не понимала она и того, что подсовывая ей наркотики, Марк приобретал абсолютную власть над ней и над деньгами, которые она зарабатывала».

Джози описывала первые пару лет своей славы так, словно она внезапно оказалась посреди волшебной страны, отснятой на пленке «Техниколор», а вокруг без конца звучали мелодии «Битлз» и «Роллинг стоунз». Продолжая время от времени испытывать приступы ностальгии, Джози по пять раз в день меняла шикарные наряды, встречалась со знаменитостями, снисходительно читала восторженные отзывы о себе на страницах печатных изданий. При этом она всегда ощущала горечь от того, что оставалась для Марка всего лишь средством выкачивания из клиентов баснословных гонораров.

Она писала о своем одиночестве, потому что роскошная жизнь, состоявшая из сплошной череды вечеринок и оргий в ночных клубах, оказалась сплошной подделкой. Марк приводил Джози на эти тусовки, дожидался, пока газетчики заметят ее и тут же увозил прочь. Большую часть ночей она проводила наедине с подушкой. Пилюли не давали ей уснуть, поэтому Марк совал ей снотворное, а утром ей требовались другие таблетки — чтобы проснуться.

Дэйзи буквально потряс один из пассажей автора:

«Джози чувствовала себя куклой, вынутой из коробки с игрушками, наряженной и выставленной напоказ. Потом с нее срывали все украшения, Марк насиловал ее, и в темноте, обнаженную, ее снова швыряли в коробку».

Она не была готова к жизни в жестоком взрослом мире, там некому было полюбить ее, помочь или дать добрый совет.

Похоже, что Марк спланировал свою стратегию сразу после первой встречи с Джози. Он вносил за нее арендную плату, понуждал к сексуальной связи, держал на наркотиках и присваивал себе все деньги, не позволяя Джози даже помыслить о побеге.

Джози описывала, как не раз умоляла Марка дать ей денег для покупки кресла или кушетки, каких-нибудь картин на стены и телевизора, поскольку из мебели в квартире была только кровать. А тот смеялся ей в лицо, цедя сквозь зубы, что больше ей ничего и не нужно. Мечта о собственном доме стала лейтмотивом всей рукописи, ею же, пожалуй, объяснялась и кричащая роскошь квартиры Джози в Эсквит Корт.

Эллен, неожиданно нагрянувшая к сестре, была просто шокирована, обнаружив, что ее сестра живет среди голых стен. С этого места автор рукописи снова менял ракурс, как бы передавая слово старшей сестре:

«…Я страшно беспокоилась за нее. Фотографии Джози появлялись в газетах почти ежедневно. Я думала, что она зарабатывает огромные деньги, и ожидала увидеть, что она живет, как королева. Но постельное белье было несвежим, повсюду валялись грязная одежда и нижнее белье. У Джози не было денег даже для того, чтобы воспользоваться прачечной самообслуживания, и ей было нестерпимо стыдно, что я узнала об этом…»

Вероятно, Эллен самым подробным образом выспросила Джози относительно ее заработков и попыталась объяснить сестре, что Марк попросту обирает ее. Она даже предложила вместе отправиться к фотографу и обсудить этот вопрос. Но по какой-то причине — автор умалчивал о ней — Джози не позволила Эллен сделать это.

Именно тогда Эллен попыталась рассказать сестре о том, через что ей самой пришлось пройти, отдав собственного ребенка. И только спустя годы Джози поняла, как сильно обидела сестру, не проявив никакого интереса к ее страданиям, — в тексте зазвучали нотки глубокого сожаления:

«Джози была слишком занята собой, чтобы почувствовать, как я изменилась после всего этого. Я отнесла эту черствость на счет того, что она еще слишком молода. В то время я и понятия не имела, что она принимает наркотики, я вообще ничего не знала о них, это всплыло позже. Но мне было нестерпимо больно, что она не дала мне выговориться, что она смеялась над тем, что я работаю с больными детьми и хочу начать новую жизнь, делая что-то полезное».

И вот тут, в этих нескольких коротких абзацах, Дэйзи наконец-то увидела, какой была ее родная мать. Джози была вполне откровенна — она не стала умалчивать даже о том, что презирала сестру, поскольку та, образно выражаясь, «ломала ей кайф». И только через много лет она поняла: всеми поступками Эллен руководила только любовь к сестре.

Описывая личность и характер Эллен, Джози была достаточно объективна, иногда даже великодушна.

Эллен, оказывается, тоже любила повеселиться — просто для нее это не означало принарядиться и отправиться в какой-нибудь клуб, или обойти все бутики Челси, посетив по пути одну из новомодных американских забегаловок, где подавали полусырые гамбургеры. Она не питала отвращения к спиртному, но наркотики пугали ее. Парней она тоже не избегала, однако ее привлекали мужчины с ровными, склонными к созерцательности характерами, а не те жуткие пижоны, которые вышагивали по Кингз-Роуд в вельветовых куртках и сапожищах до колен, чувствуя себя рок-звездами.

Именно Эллен, а не Джози, всей душой приняла образ жизни и философию хиппи. Ей нравились Боб Дилан, «Степпенвольф», Джимми Хендрикс, «Дорз». Она могла усесться прямо на пол в одном из своих длинных свободных балахонов, с цветком за ухом, и часами болтать о поэзии, живописи или альтернативных религиозных течениях. У Эллен было обостренное чувство справедливости, она хотела изменить мир к лучшему. Работа же в интернате и ежедневное общение с людьми помогали ей реализовать свои убеждения.

Раскрыв вторую папку, Дэйзи наткнулась на эпизоды бурной жизни, которую вела Джози, — Париж, Рим, номера лучших отелей, приглашения на яхты богачей. У нее были великолепные наряды, парикмахер и визажистка ловили каждый ее знак, но она никогда не видела Эйфелевой башни или Колизея, никогда не развлекалась так, как думали те, кто читал о ней в газетах.

Один сочащийся язвительностью и горечью отрывок Джози посвятила тому случаю, когда Марк привез ее на пляж в Сен-Тропезе. После окончания сеанса съемок в крошечном бикини Джози попросила разрешения искупаться, но ей было отказано. Марк взял ее за руку и отвел обратно в номер.

Потрясенная, Дэйзи прочла о том, как Марк заставил Джози заниматься извращенным сексом с неким французским аристократом, а сам мастурбировал при этом. Попадались и другие упоминания о «любви втроем», но оставалось неясным, когда это происходило, поскольку Джози утверждала, что вскоре после Сен-Тропеза Марк бросил ее. Похоже, фотограф неоднократно шантажировал Джози, заставляя участвовать в оргиях с «нужными» людьми.

Джози не раз подчеркивала, что секс ее не привлекает, но только теперь Дэйзи поняла, как и когда сформировалось это отвращение. Она отправлялась на свидания с деловыми партнерами Марка, поскольку просто боялась ему отказать. Однажды она даже заметила, что лучше уж быть проституткой, за это по крайней мере платят деньги.

Жизнь Эллен, наполненная радостью и доставляющая ей удовлетворение, сбивала Джози с толку и вызывала зависть. Один из разделов, посвященный этой теме, читался так, словно Джози написала его, что называется, «по горячим следам» — сразу после визита к сестре:

«Ты готова заниматься этим все время, как чертов кролик! Не понимаю, зачем тебе секс. Все твои ухажеры — такие добропорядочные зануды, что я не устаю удивляться, как они вообще способны на такое!»

И далее, уже от лица Эллен, Джози излагала иной взгляд на проблему:

«Джози настолько запуталась, что не могла уяснить простую вещь: если бы она стремилась найти нежного, любящего мужчину, который уважал бы и ценил ее, тогда бы и ее отношение к сексу изменилось. Но, похоже, она просто не в состоянии видеть в мужчине что-либо иное, кроме положения в обществе и банковского счета, и виноваты в этом Марк и Вайолет. Я же совершенно точно знала, что пухлый бумажник вовсе не обязательно делает мужчину выдающимся любовником».

Нашло свое объяснение и то, почему карьера Джози так таинственно и внезапно подошла к концу.

Еще до того, как Марк Кинсэйл встретил Джози, у него завязалась интрижка с Пенелопой Картрайт — замужней дамой, которая в течение нескольких лет руководила крупнейшим лондонским модельным агентством. К тому времени, когда Пенелопа наконец решилась расстаться с мужем ради Марка, от Джози пришлось срочно избавиться.

Беспощадность Марка Джози описывала не раз, но, кроме того, он оказался злобным и завистливым мерзавцем. Потеряв возможность эксплуатировать Джози и зная, что ее таланты не ограничиваются позированием, он использовал все свое влияние, чтобы ни одно агентство больше не приглашало ее для съемок. А добил он Джози, предложив газетчикам для опубликования скабрезные истории о бывшей звезде. В результате ее репутация была окончательно погублена.

Те небольшие деньги, которые удалось скопить Джози, вскоре закончились. Платить за аренду прежней квартиры стало нечем, и она сменила ее на самое дешевое жилье. У нее не осталось никого, кроме Эллен…

Дэйзи беззвучно плакала, читая строки о том, что ее мать была единственным человеком, который по-настоящему заботился о Джози и никогда не отворачивался от нее, как бы скверно та себя ни вела. Разум девушки отказывался понять, почему у Джози могла возникнуть мысль убить сестру.

Джози порой совершенно искренне писала о таких вещах, которые большинство людей предпочло бы забыть: несколько раз она воровала у Эллен деньги, постоянно являлась к ней посреди ночи, оставалась на несколько дней, а затем исчезала, не простившись; она подцепила венерическое заболевание, и Эллен отвела ее к врачу; полиция совершила рейд по притонам Найтсбриджа, застав в одном из них Джози в обществе пятерых нагих мужчин. Она снималась для порно, позировала обнаженной для нескольких журналов. Но все равно Эллен не отворачивалась от нее.

В промежутках между своими бесчинствами и набегами к Эллен, Джози возвращалась в свое корнуолльское гнездо. Вот что прочла Дэйзи несколькими страницами ниже:

«Она остро нуждалась в том, чтобы родители приняли и одобрили ее образ жизни. Пожалуй если бы Джози приезжала домой скромной и сдержанной, она рано или поздно смогла бы завоевать их расположение, но она поступала совсем иначе. Наряжалась во что-нибудь сногсшибательное и вела себя как особа королевской крови, требуя от Вайолет особых блюд и валяясь в кровати до полудня. Время от времени Джози отправлялась в Фальмут, чтобы покрасоваться перед старыми друзьями и подругами, и всегда старалась выкинуть что-нибудь такое, чтобы на нее обратила внимание местная пресса. В этом и заключалась для нее притягательность родного городка — по крайней мере здесь она все еще оставалась знаменитостью…»

Последние строки озадачили Дэйзи. Ей казалось, что Джози была так же сильно привязана к ферме, как и Эллен, но по совершенно иным причинам — если Эллен всем сердцем любила землю, животных, природу, то для Джози ферма означала безопасность, а также социальный статус, которого она больше нигде не могла приобрести. На самом деле Бикон-фарм означала для нее неизменность. Всегда одно и то же — облупленные стены, полное отсутствие комфорта, презрение родителей. Постоянно вращаясь в среде, где все менялось быстрее, чем она успевала сменить наряды, Джози получала от этой корнуолльской неизменности особое удовлетворение.

Дэйзи заметила также, что ферма мало-помалу становится действующим лицом рукописи, и ее влияние на события прослеживается по ходу всего повествования. В раннем детстве Джози узнала о том, что ее мать вышла замуж за Альберта только ради фермы. Еще раньше отец вел из-за Бикон-фарм длительную тяжбу с младшим братом. Взрослея, Джози все больше утверждалась в мнении, что владение фермой, да еще в таком месте, производит на людей особое впечатление. Вайолет требовала от Джози помочь убедить отца продать землю и хотела избавиться от Эллен, дабы облегчить себе задачу. Эллен же любила Бикон-фарм, мечтая вернуться сюда, чтобы работать здесь до конца своих дней.

Произошел своего рода перенос — видя, какую ценность для всех остальных членов семьи представляет ферма, Джози решила — эта земля должна принадлежать только ей одной. Но знала ли она, что после смерти Альберта владение должно отойти к Эллен?

Увы, Джози ни словом не обмолвилась об этом. Зато она ярко продемонстрировала, как росли в ней гнев и презрение, которые она по обыкновению переносила на Эллен:

«…Мать сказала Джози, что с ее стороны глупо — даже не пытаться найти богатенького папашку-маразматика, который содержал бы ее. И добавила, что если бы у нее была такая внешность, уж она бы не прозябала на жалкой ферме в этой чертовой дыре. Однажды она забрала всю одежду Джози, когда та вернулась домой из Фальмута пьяной, избила ее палкой и заперла в сарае на всю ночь в качестве наказания.

Но еще больше страданий Джози причинял отец. Он не бил ее, он просто вел себя так, будто ее не существовало. Как-то вечером она не выдержала и стала умолять его, чтобы он поговорил с нею, на что Альберт ответил: «Теперь у меня осталась всего одна дочь, я отрекся от тебя, когда ты начала плести обо мне лживые бредни». Джози попыталась объяснить, что все эти гнусности рассказывал Марк, а не она, но отец не стал ее слушать. Просто повернулся к ней спиной и заявил, что в его глазах она все равно что мертвая».

Описаниям подобных инцидентов не было числа, и Дэйзи почувствовала: у нее нет сил читать дальше, настолько ее поразила жестокость родителей Джози. Но самое омерзительное заключалось в том, что Вайолет продолжала гнуть свое, заставляя дочь искать богатого мужчину, который захотел бы содержать ее.

Дэйзи уже не могла разобраться — на каких полюсах правда и ложь, добро и зло, любовь и ненависть. Пресса лелеяла Джози, пока она находилась в сфере влияния Марка, а затем принялась поливать грязью, когда тот отвернулся от нее. У Джози был отец, но он отказывался признавать ее живым, имеющим права существом. А мать вынуждала ее смириться с ролью содержанки какого-нибудь похотливого старикашки.

«Наркотики, алкоголь, секс и мужчины. Вот то, что подчинило себе Джози. Первые два пункта из этого списка нужны были ей чтобы справиться с третьим и четвертым. Она готова была лечь в постель с кем угодно, лишь бы он был в состоянии обеспечить ее алкоголем или наркотиками. Мне было известно, что Джози уже опустилась на самое дно, когда однажды утром она появилась у меня, ограбленная и изнасилованная. В тот раз я впервые отказала ей в помощи. Я позволила ей принять ванну, приготовила поесть, а потом сказала, чтобы она уходила. Я надеялась, что моя суровость подействует на нее и она соберется с силами и воспрянет духом. После этого Джози уехала домой в Корнуолл и, похоже, все встало на свои места. Она нашла работу и даже начала поговаривать о покупке коттеджа…»

Дэйзи нетерпеливо перевернула страницу, чувствуя приближение той части рукописи, где откроются истинные причины пожара на ферме и многое из того, что она до сих пор не могла понять в личности Джози, однако к ее горькому разочарованию текст рукописи обрывался. Дальше шли чистые страницы.

Некоторое время Дэйзи сидела неподвижно, размышляя о прочитанном. В горле у нее стоял ком, хотелось заплакать, но она не знала, из-за чего. Казалось, что теперь она близко узнала всю семью Пенгелли, и у каждого из них была по-своему трагичная судьба.

Чтобы закрыть папку, ей пришлось открыть зажим и заново выровнять страницы. Когда же она добралась до конца, то между двумя листами чистой бумаги неожиданно обнаружила еще один.

Он заметно отличался от основной рукописи и был отпечатан на очень старой механической пишущей машинке. Лист был датирован первым ноября 1978 года.

Дэйзи впилась в него взглядом, справедливо полагая: если Джози писала это сразу после пожара, то текст непременно должен пролить свет на то, что она чувствовала тогда.

Но это не было признанием. Джози писала от лица Эллен, и весьма мелодраматично — словно пыталась экспериментировать, вживаясь в новую для себя роль:

«Я осталась совершенно одна. Моей семьи больше нет, и я сижу в полном одиночестве в своей квартире, оглядываясь назад — на печаль, горечь, ненависть и зависть, которые преследовали нас всю жизнь, и пытаюсь найти объяснение, почему все члены моей семьи оказались таким ущербными и обреченными.

И не нахожу. На долю каждого из них выпало более чем достаточно разочарований и сердечных невзгод, но многим приходилось куда хуже. И они с достоинством несли свою ношу.

Моя несчастная и красивая сестра мертва, и я скорблю о ней.

Но в то же время я не могу сказать, что мне слишком уж грустно, потому что теперь ее страдания закончились. Говорят, феникс восстает из пепла, и я намереваюсь поступить подобным образом. Со временем я собираюсь переехать в Лондон и зажить такой жизнью, которая могла бы быть у Джози, если бы она оказалась мудрее».

Дэйзи посидела некоторое время над этим листком, снова и снова перечитывая его. Выходит, Джози и в самом деле сошла с ума, вообразив себя Эллен? Или все это было такой же маскировкой, как то, что она носила одежду Эллен, ездила за рулем ее автомобиля, пользовалась ее квартирой?

И вдруг ее пронзила мысль: Джози действительно пыталась написать признание, но побоялась доверить его бумаге.

Взяв листок, чтобы вернуть его в папку, Дэйзи заметила — на обороте нацарапаны от руки какие-то слова.

Запись была датирована концом апреля этого года — тем самым днем, когда она пришла в магазин и впервые заговорила с Джози:

«Я не знаю, как жить дальше. Сегодня в магазин вошла молодая девушка и заявила, что она — моя дочь.

Впервые с тех пор, как я стала Эллен, шок заставил меня позабыть о том, как бы она реагировала на моем месте. Я поняла это только позже, когда у меня появилось время, чтобы поразмыслить над этим. Эллен бы расплакалась, обняла девушку, закрыла бы магазин и поведала всему миру, кто она, эта красивая и энергичная молодая женщина. Радость переполняла бы ее до краев.

Но я почувствовала только страх, хотя мне и удалось его скрыть.

Я была счастлива в роли Эллен. Примерив на себя ее образ, черты характера и убеждения, я не только добилась успеха в деловом мире, но и обрела покой и внутреннюю гармонию, которых так жаждала и из-за которых всегда завидовала сестре.

Но теперь все это оказалось под угрозой. Если я позволю этой девушке войти в мою жизнь, мне придется днем и ночью быть настороже. Но если я скажу ей, что не желаю ее знать, что произойдет тогда?

Я знаю, что на самом деле у меня нет выбора, мне придется сделать то, что сделала бы Эллен. Я надеюсь, что она подскажет мне, как поступить, так уже бывало раньше, когда я оказывалась в трудном положении. Но научит ли она меня, какие чувства должна испытывать настоящая мать?

О, если бы я позволила ей рассказать о своем ребенке! Я не знаю, сколько времени длились схватки, остались ли швы, сколько весила девочка, была ли она упитанной или худой, безволосой или рыженькой с самого рождения.

Я никогда не спрашивала. Я отталкивала ее всякий раз, когда она пыталась заговорить об этом. Почему я так поступала? Ведь я всегда любила ее, и мы всегда делились друг с другом всеми тайнами.

Сегодня вечером я стыжусь себя, потому что внезапно поняла — то, что ее заставили отдать своего ребенка, стало стержнем ее характера.

Это была постоянная тихая скорбь и безусловное понимание человеческой души, которое она обрела после случившегося.

Какая злая ирония! Я считала, что знаю об Эллен все, а мне пришлось столкнуться с ее ребенком до того, как я поняла в ней то главное, что всегда было от меня скрыто.

Во всех обстоятельствах меня интересовала только Джози. Мне и в голову не приходило побеспокоиться о чувствах других людей, и я никогда и ни за что не отвечала.

Эллен была совершенно другой. У нее был прирожденный талант воспитателя, она умела прощать и несла свой крест, никого в этом не виня. Во всех дурных поступках она всегда прежде всего искала причину. В конце концов ей удалось заставить полюбить себя даже Вайолет.

Может быть именно это и оттолкнуло меня от матери в самом конце. Эта женщина родила меня, но я всегда оставалась для нее только средством добиться того, что ей требовалось. Я не могу скорбеть о ней или об отце, они ненавидели меня и сделали меня тем, кто я есть. Но я скорблю об Эллен, и когда мне пришлось столкнуться с ее дочерью, ужас и боль потери буквально раздавили меня.

Все, что бы ни делала Эллен, было правильным. Она обладала какой-то нечеловеческой непогрешимостью, которая никого не могла оставить равнодушным.

Я думаю, что эта черта присуща и Дэйзи. И надеюсь, что не ошибаюсь. Поэтому и не могу указать ей на дверь.

Это станет окончательным и самым главным испытанием».

Дэйзи выронила листок на стол и разрыдалась. Она плакала об Эллен, которую теперь могла видеть, чувствовать и слышать и о несчастной Джози.

Хотя она по-прежнему не могла смириться с тем, что натворила Джози, теперь она лучше понимала, почему она это сделала. Деньги, которые Джози получила после убийства, не имели решающего значения. Главным мотивом была месть. Эта женщина нашла способ родиться заново, и каким бы греховным и безнравственным он ни был, в ее поступке был смысл.

В эту ночь Дэйзи долго не могла уснуть, ее разум будто перелистывал страницы рукописи. Удивительно, но ей хотелось, чтобы Люси оказалась рядом и они могли бы поговорить обо всем. Ведь перед ней открылась история двух несчастных сестер, одна из которых была для Дэйзи матерью, а другая — теткой, и не стоило повторять их ошибки.

А как бы прокомментировала это Лорна? Ведь она была так похожа на Эллен — любящая и заботливая. Если бы у нее была сбившаяся с пути сестра, она заботилась бы о ней, несмотря ни на что. И еще Лорна сказала бы, что поиски матери научили Дэйзи видеть мир широко открытыми глазами, понимать слабости других людей и дорожить своими близкими. А также — прощать, выше всего ценя честность.

Воскресным утром, пока Дэйзи убирала в доме и готовила обед к возвращению отца из отпуска, Джоэль оккупировал гостиную, страницу за страницей глотая рукопись. Он явился прямо с ночного дежурства около шести утра и без промедления взялся за чтение.

Было пыткой наблюдать за ним, с головой погруженным в записки Джози. Дэйзи то и дело хотелось спросить, что он сейчас читает или как оценивает уже прочитанное. Но она стойко боролась с искушением — был нужен окончательный вывод, мнение о целом, а не о части.

Услышав, что Джоэль направляется на кухню, девушка повернулась к двери.

— Ты закончил? — спросила она.

Он кивнул, сохраняя сосредоточенный вид.

— Ну и что ты об этом думаешь? — нетерпеливо спросила Дэйзи.

— Как полицейский должен отметить, что в голове у нее явно не хватало нескольких шариков. Однако как мужчине мне невероятно горько.

— Правда? — выдохнула Дэйзи. Она не ожидала такой реакции.

— Истинная правда, — Джоэль протянул руки к Дэйзи и крепко прижал ее к себе. — Если бы рядом с ней оказался сильный и достойный человек в тот момент, когда она встретила этого проклятого Кинсэйла! Каким подонком он оказался! — взволнованно произнес он.

— Но ведь это не снимает с нее вины!

— Согласен, — ответил Джоэль, выпрямляясь и пытаясь улыбнуться. — Это наглядный урок всем нам. Вот что может ожидать детей, если родители оставляют их на произвол судьбы.

Удивительно, но накануне точно такой же была последняя мысль Дэйзи перед тем, как ей наконец удалось погрузиться в сон. Ее отец и мать никогда не отворачивались от нее, что бы она ни натворила. Джоэль придерживается такого же мнения — теперь она была уверена.

— Я знаю, это дурацкий вопрос, но скажи — тебе понравилась Джози? — спросила она. — Несмотря ни на что?

— Да, — Джоэль кивнул. — Растерянная, сумасшедшая, мстительная, и много чего еще. Однако меня потрясла запись, которую она сделала после встречи с тобой. В ней она призналась самой себе, что она такое на самом деле. Она ведь могла спастись, если бы без колебаний выставила тебя за дверь. Но она изо всех сил старалась все делать правильно — ради Эллен.

— И у нее это неплохо получалось, — задумчиво произнесла Дэйзи. — Она была так внимательна, восхищалась мной, была щедра! Конечно теперь, оглядываясь назад, я вижу: настоящей близости — кровной — между нами не было. Она ни разу не заговорила о том, как родила меня, не пролила ни слезинки, ни словом не обмолвилась о работе в интернате. Но я хотела верить в то, что после пожара она просто вычеркнула эти страницы из своей жизни.

— Многие приемные дети впоследствии так и не могут по-настоящему сблизиться со своими родными матерями, даже когда они абсолютно искренни друг с другом, — заметил Джоэль. — Вот почему я изначально был не в восторге от твоей идеи отыскать ее. Я опасался, что ты просто стремишься найти замену Лорне.

— Я никогда не ставила такой цели, — Дэйзи ласково провела кончиками пальцев по его озабоченному лицу. — Если быть до конца честной — мне не нужна другая мать. Меня привлекал сам процесс поисков и раскрытия тайны. И какой тайны! — она вздохнула. — Что же теперь делать с этой рукописью?

— Придержи ее, — усмехаясь, проговорил Джоэль. — Это во всех отношениях потрясающая история. Пройдет несколько лет, и она сможет принести тебе состояние. Но есть еще одна сторона. Стоит подумать о том, как бы Эллен поступила на твоем месте. Теперь ты достаточно знаешь, чтобы судить об этом.

— Она бы сожгла ее, — твердо сказала Дэйзи. — Ей бы не понравилось, что эта история достоянием всяких там любителей скандальной хроники.

— А что если эта рукопись позволит нам купить симпатичный домик вроде этого? — он протянул руку и потрепал девушку по щеке.

— Изыди, сатана! Между прочим, когда имущество Джози будет ликвидировано, мне перепадет весьма внушительная сумма, — Дэйзи рассмеялась.

И тут же поняла, что больше не хочет ничего слышать о Джози или ее рукописи. Да упокоится с миром ее мятущаяся и грешная душа.

Она взглянула на Джоэля, раздумывая, не испытывает ли он подобных чувств. Джоэль стоял, прислонившись к стене, а в глазах у него застыло отрешенное выражение.

— Что с тобой? — спросила она.

— Думаю об отце. Отец-то по-прежнему не известен, — мрачно произнес он. — Ты случайно не собираешься поискать и его?

Дэйзи знала, что Джоэль почти наверняка шутит. В таких обстоятельствах шутка показалась ей не слишком удачной, но он, очевидно, попытался таким образом разрядить атмосферу.

— Нет! — ответила она и топнула ногой. — Я знаю — я все еще легкомысленная, но вовсе не сумасшедшая. Мне достаточно того, что я унаследовала от него свои гимнастические таланты. Больше ничего не хочу знать.

— Ты меня разочаровываешь, — обронил Джоэль с напускной серьезностью. — Мне всегда казалось, что ты — самая любопытная из всех известных мне девушек.

— Я избавилась от этого порока, — ответила Дэйзи. — Я родилась заново — мой диагноз при рождении: полный паралич любопытства.

— Я надеялся, что ты это скажешь, — весело заметил он. — Значит, тебя совершенно не интересует содержимое моего кармана? — с видом змия-искусителя Джоэль похлопал себя по бедру.

— Нет, — произнесла Дэйзи, но глаза у нее заблестели. — Я не стану спрашивать, даже если меня подвергнут пытке.

Она сделала шаг вперед и принялась осыпать Джоэля мелкими поцелуями, пока тот не притянул ее к себе. Медленным, почти незаметным движением Дэйзи запустила руку в его карман, ощупала твердый предмет с выпуклостью на крышке, который там находился, и заключила, что это коробочка для драгоценностей. Просунув руку глубже, она схватила ее, после чего, оттолкнув Джоэля, бегом помчалась в гостиную.

Джоэль бросился за ней.

— Держи вора! — завопил он во всю мощь своих легких.

Заливаясь смехом, Дэйзи открыла коробочку. Как она и ожидала, там лежало обручальное кольцо — небольшой бриллиант в окружении мелких сапфиров.

— О, Джоэль, — выдохнула она. — Оно замечательно старомодное и романтичное. Но ты не должен был швырять деньги на ветер! Мы должны копить для свадьбы.

Джоэль вынул кольцо из футляра, украсив им безымянный палец Дэйзи. Оно подошло великолепно.

— А я, оказывается, неплохой детектив, — самодовольно заявил он. — Ухитрился выведать твой размер, а ты ничего и не заметила!

— Каким же это образом? — поинтересовалась девушка.

— Ты же недавно сказала, что родилась заново начисто лишенной любопытства?!

С подъездной аллеи донесся шум мотора отцовской машины.

— Я солгала, — засмеялась Дэйзи. — Но это вовсе не означает, что я намереваюсь разыскивать моего летающего папашу. Единственный отец, который меня устраивает, успел как раз к обеду.