Чужое гнездо

Глава восьмая

Джози отказалась ехать на вокзал в Труро, чтобы проводить Эллен на поезд, идущий до Бристоля. В последнее время Джози вела себя особенно безобразно. Сестра даже не сказала Эллен «до свидания», когда та усаживалась в отцовский грузовик, а заперлась в спальне и дала волю бешенству, колотя по подушкам кулаками.

Было двадцатое декабря, и приготовления к Рождеству шли уже целую неделю. Во дворе стояла елка, ожидая, пока ее внесут в дом, но два дня назад Эллен неожиданно получила письмо с приложенным к нему железнодорожным билетом от семьи из Бристоля, где она должна была начать работать. В письме говорилось, что ее наниматели настаивают на как можно более быстром приезде Эллен для ухода за детьми.

Эллен могла бы и не ехать, во всяком случае, не сейчас, перед самым Рождеством, но Джози чувствовала, что сестре просто не терпится. Она рассчитывала, что Эллен уедет в январе, это и было причиной ее ярости. Джози собиралась погостить у дяди Брайана на святках, а если получится, то остаться там до конца каникул. Но Эллен смешала все ее карты. Мать неожиданно передумала, и поездка Джози сорвалась.

Это было несправедливо. Ей так хотелось побывать на семейном празднике по случаю Нового года, повеселиться с кузенами, посмотреть пантомиму и поучаствовать во всех остальных затеях, на которые был мастером дядя Брайан. Но больше всего ей хотелось снова увидеть Дэйва.

Он казался Джози сказочным принцем с угольно-черными кудрями, темно-карими глазами и самыми длинными ресницами, которые она когда-либо видела. Ей нравилась его прическа по принятой в колледже моде, скутер и даже парка с капюшоном, отороченным волчьим мехом. Летом он уже катал ее на скутере, и, не считая поцелуев, это было самым восхитительным ощущением, которое она когда-либо испытывала.

Ни на секунду Джози не поверила словам матери: мол, ей нельзя уехать потому, что нехорошо лишать отца обеих дочерей сразу, да еще во время рождественских праздников, которые принято встречать в семейном кругу. Как будто Вайолет интересовало, что он чувствует! Единственная причина, по которой мать удерживала ее, заключалась в том, что она боялась оставаться наедине с отцом.

За эти месяцы Джози частенько приходилось слышать, как они ругаются по ночам. Мать вопила, что раз их больше ничего не связывает, почему бы Альберту не дать ей денег, а она уедет и начнет новую жизнь в другом месте. Отец отвечал, что денег на это у него нет, и затем мать снова заводила речь о продаже фермы. Заканчивались их препирательства всегда одинаково. Отец заявлял, что ферма принадлежит семье на протяжении трех поколений и не будет продана никогда и ни за какие деньги.

Иногда до нее доносились звуки ударов, звон бьющейся посуды, грохот швыряемых горшков и кастрюль, но Джози понимала — если бы не их с Эллен присутствие в доме, стычки родителей могли стать намного более серьезными. Вот почему мать хотела, чтобы Джози была рядом — она боялась, что отец однажды потеряет контроль над собой.

Джози слышала, как грузовичок загромыхал вверх по проселку и как мать вернулась на кухню: надо было покрывать глазурью рождественский пирог. Ее так и подмывало спуститься вниз и рассказать матери об Эллен, которая уехала в Бристоль, чтобы скрыть беременность. Но хоть она и ненавидела в этот момент свою сестру, позволить себе так поступить с ней Джози не могла.

Поездка в Хельстон показала Джози, как живут нормальные семьи. Там говорили обо всем на свете, вместе смотрели телевизор, всей семьей выходили на прогулки, подшучивали друг над другом, открыто выражая свои чувства и привязанности. Вернувшись сюда, она сразу же поняла, почему ее родители всегда казались чужими и непохожими на других. Дело было вовсе не в том, что они вели большое хозяйство и жили в уединении. Причина заключалась в отсутствии любви между ними. Джози постоянно ощущала их обоюдную ненависть и со временем стала презирать родителей за то, что они заставляют ее жить с ними.

Она откинулась на подушки и с отвращением в тысячный раз оглядела свою комнату. Мать заставила ее перебраться из спальни, которую Джози делила с Эллен, в эту клетушку, никем долгие годы не использовавшуюся. Вайолет выкрасила стены в розовый цвет, сшила новые занавески и скатерть с оборками для старого расшатанного туалетного столика. Она рассчитывала, что дочь будет очарована и почувствует благодарность, но ничего подобного не произошло. Джози нравилось жить с Эллен в старой большой комнате, где они могли болтать по ночам или забираться друг к другу под одеяло, когда становилось холодно. Однако Джози была не глупа и понимала, что именно по этой причине мать заставила ее переселиться. Новая комната походила на тюремную камеру, и находясь в ней, Джози ежеминутно вспоминала, как хорошо было в Хельстоне.

С сентября все пошло вкривь и вкось. План Джози игнорировать Эллен в присутствии родителей обратился против нее самой, и единственной, кто в результате пострадал, оказалась она сама. Эллен, похоже, не обращала на сестру ни малейшего внимания, не говоря уже о том, чтобы нервничать или сердиться. Отец же практически не бывал в доме, поэтому ему было все равно. Джози с тоской вспоминала, как они с Эллен играли по вечерам в настольные игры, листали журналы, причесывали друг друга или просто болтали. Когда же мать расселила сестер, у них уже не было возможности побыть друг с другом наедине.

В последний раз они по-настоящему поговорили ноябрьским вечером, встретившись на окраине Фальмута после школы; именно тогда Эллен рассказала ей о месте гувернантки, которое намеревалась получить в Бристоле, добавив, что узнала об этой работе из журнального объявления. Тем же вечером она намеревалась сообщить родителям о своем желании пожить хотя бы год в большом городе и затем решить, чему посвятить жизнь. Эллен заставила Джози поклясться, что та не расскажет им о беременности, ведь весной она собиралась устроиться в дом матери и ребенка, а сразу же после рождения отдать младенца на усыновление.

Джози знала, что отношения между ними уже никогда не будут прежними. Эллен в считанные месяцы стала совсем другим человеком, серьезным и взрослым. Но хотя Джози довелось нареветься в тот день из-за скорого отъезда сестры и потери самой близкой подруги, какая-то часть ее существа втайне радовалась. Она рассчитывала, что мать наконец-таки успокоится, облегчив и ее собственное существование.

Но теперь не приходилось надеяться и на это. Рождество в их семье никогда не было особенно веселым, а уж в этом году, без Эллен, оно будет просто чудовищным. Январь и февраль с их ненастной, холодной погодой тянутся бесконечно долго, ферма промерзает насквозь, и по дороге в школу Джози придется в одиночку сражаться со льдом, снегом и дождем.

Кроме того, Джози догадывалась: отец однозначно обвинит ее в том, что именно она вынудила Эллен уехать. Он был просто убит, когда Эллен сообщила ему об отъезде в Бристоль. Он торопливо вышел во двор, и Джози показалось, что на глазах у него были слезы. Уезжай она куда-нибудь, отец не проронил бы и слезинки!

— Джози, иди сюда!

Уловив недовольные нотки в голосе матери, Джози вздохнула и неохотно сползла с кровати. Она во всех отношениях проиграла: мать велела ей подтолкнуть Эллен к решению уехать, но теперь, когда сестра и в самом деле уехала, Джози засомневалась, что Вайолет заплатит за это благодарностью. Пожалуй, теперь ей придется работать по дому за двоих.

— Почему ты не вышла и не попрощалась с Эллен? — взвизгнула Вайолет, когда Джози спустилась по лестнице.

Какое-то мгновение Джози, не удостаивая мать ответом, критически рассматривала ее. Вайолет пыталась следить за своей внешностью, пока они были в Хельстоне, но на ферме она снова дала себе волю. Ее химическая завивка распрямилась, а волосы стали такими сухими, что напоминали проволочную мочалку для чистки сковородок. Фартук, надетый поверх платья, был засаленным, ступни же выпирали из домашних шлепанцев, выставляя на обозрение рыхлую серую плоть. Но самым отталкивающим казалось Джози лицо Вайолет.

На нем явственно проступали следы желчи, насквозь пропитавшей ее мать изнутри. Губы Вайолет были всегда поджаты, а от вечного недовольства вокруг рта и на лбу залегли глубокие морщины. Кривые и покрытые коричневым налетом зубы, а также дряблая кожа отнюдь не улучшали общего впечатления. Она выглядела шестидесятилетней, хотя на самом деле ей недавно исполнился сорок один год.

— Какое тебе дело, попрощались мы или нет? — дерзко проговорила Джози. В последнее время, глядя на мать, она всякий раз испытывала приступы страха. Неужели и она со временем будет выглядеть так же?! — Ты ведь рада, что она уехала, а?

— Не в этом дело. Я не хочу, чтобы отец заподозрил, что мы этого хотели.

— Я ее не вынуждала, это ты.

Мать подскочила к ней и сильно ударила по лицу.

— Не распускай свой паршивый язык! — угрожающе выкрикнула она. — Я-то знаю, почему ты хочешь поехать в Хельстон! Совсем не для того, чтобы повидаться с родственниками, ты мечтаешь увидеть этого обормота со скутером, который тебя лапал. Маленькая шлюха!

— Я не шлюха, — Джози прижала руки к пылающему лицу и заплакала. — Если ты была такой, то это не значит, что и я тоже…

— Мне не послышалось?! — казалось, мать вот-вот взорвется от негодования.

— Ты забралась к отцу в постель, когда его жена еще не успела остыть в могиле, — выкрикнула ей в лицо Джози. — Только шлюха способна на такое!

Эти подробности за неделю до смерти сообщила ей бабушка. Разумеется, та была злобной старухой, способной на любые сплетни, и многое из того, что она бормотала, было чистейшей воды выдумкой — так говорил дядя Брайан. Но сейчас Джози было наплевать, правда это или нет, она просто хотела причинить матери боль в отместку за оскорбление.

Предвидя новую оплеуху, она круто развернулась, чтобы броситься наверх, но сильнейший удар в плечо сбил ее с ног. Джози упала на пол, пытаясь отползти в сторону. Прямо над ней стояла мать со скалкой, и лицо ее было искажено от ярости.

Одной рукой Вайолет схватила дочь за волосы, а другой нанесла еще несколько жестоких ударов.

— Ты маленькая сучка! — визжала она. — Все, что я делала, я делала для тебя, и вот какова твоя благодарность!

Джози показалось, что мать окончательно сошла с ума. Вайолет принялась осыпать ее градом ударов, беспорядочно колотя по голове, шее, спине и рукам, выкрикивая грязную ругань, причем так громко, что испуганные вскрики Джози были почти не слышны.

Внезапно входная дверь с грохотом распахнулась и в дом ворвался отец.

— Прекрати, Вайолет! — закричал он, оттаскивая ее от Джози.

Еще никогда Джози не испытывала такого облегчения при виде отца, но она была избита так жестоко, что мешком свалилась на пол, едва мать отпустила ее волосы. Будто сквозь туман девушка видела борьбу отца и Вайолет, как он с силой усаживает мать в кресло и бьет по лицу, пытаясь прекратить ее истерический визг.

Затем Джози почувствовала, что отец поднимает ее на руки, бережно прижимая к груди.

— Тебе мало отъезда одной из наших девочек, так ты решила избавиться и от другой? — услышала она его голос.

— Сама напросилась, — выпалила Вайолет. — Слышал бы ты, как она меня здесь поливала!

Джози изо всех сил вцепилась в отца, обхватила его шею, опасаясь, что Вайолет снова набросится на нее. Вероятно, Альберт почувствовал это, потому что велел матери убираться из кухни и не показываться, пока та не успокоится.

Впервые за много лет отец обращался с Джози с такой нежностью. Он уложил ее на кухонный стол, принялся ощупывать, проверяя, нет ли у нее переломов, а потом протер ей лицо и шею смоченным в холодной воде фланелевым полотенцем.

— Говори со мной, Джози, — настойчиво попросил он, беря ее лицо в ладони и глядя прямо в глаза. — Ты узнаешь меня?

Джози могла бы промолчать, заставив его поверить, что избита так сильно, что неспособна даже пошевелить губами — тогда эти мгновения отцовской ласки продлились хотя бы ненадолго. Но она тут же поняла, почему не должна этого делать — в карих глазах отца светились беспокойство и страх.

— Да, папа, — произнесла девушка. — Мать вела себя как сумасшедшая.

Он вздохнул и с облегчением прижал ее к груди.

— По-моему, ничего не сломано, — сказал он. — Но завтра у тебя появятся несколько здоровенных синяков. Из-за чего она взбеленилась, хорошая моя?

Ей было так тепло и уютно в его объятиях, что она расплакалась.

— Из-за того, что я не попрощалась с Эллен, — всхлипнула Джози. — А мне было очень тяжело, я слишком расстроилась из-за ее отъезда…

Он опять молча обнял дочь, потом снова намочил полотенце и приложил его сначала к ее щеке, а затем к виску.

— Ступай и ложись, — сказал он немного погодя. — Я принесу тебе чего-нибудь горячего.

Джози почувствовала, что не должна упускать такую возможность.

— Отправь меня в Хельстон, папочка, умоляю тебя! Теперь, после отъезда Эллен, я этого просто не вынесу. Пожалуйста, папочка, я боюсь, мать меня убьет!

— Будь там мои родственники, мы бы придумали, как сделать это, — ответил Альберт. — Но все обстоит иначе. Ты — моя дочь, и я сам позабочусь о тебе. Твое место здесь, Джози, рядом со мной.

— Вдруг она снова ударит меня? — спросила Джози, и слезы вновь потекли по ее щекам.

— Больше мать этого не сделает, обещаю тебе, — сказал отец. — Если она тронет тебя хоть мизинцем, я вышвырну ее отсюда.

Джози поднималась наверх в полном смятении. Из сказанного отцом она поняла: не видать ей каникул в Хельстоне, а о том, чтобы переехать туда навсегда, можно вообще забыть. Но теперь это уже не казалось таким важным. Ведь отец доказал, что любит ее.

Январь, февраль и март 1964 года оказались еще более гнусными, чем предполагала Джози. Холод пронизывал до костей, с неба сыпалась какая-то мерзкая морось, которая была в тысячу раз хуже снега, и она скучала по Эллен все сильнее. Память воспроизводила всякие мелочи — как Эллен моет голову шампунем над корытом, их болтовню по дороге к школьному автобусу или то, как они вместе приносили дрова для очага. Джози никак не ожидала такого от себя.

Между тем, мать стала относиться к ней лучше. Она никогда не упоминала о том дне перед Рождеством, когда набросилась на Джози. Не извинилась, ничего не объяснила, но стала добрее и мягче. Пекла к чаю домашнее печенье, по утрам согревала пальто Джози у камина и не слишком обременяла ее домашними обязанностями.

Должно быть, отец круто поговорил с ней — дошло до того, что мать стала отдавать Джози письма Эллен нераспечатанными. Впрочем, даже если бы она их читала, это не имело никакого значения, поскольку старшая сестра ни словом не упоминала о ребенке. Она с живостью описывала Бристоль, восторженно отзывалась о своих хозяевах, супругах Сандерсон, об их уморительных мальчуганах. В целом, не возникало ни малейшего ощущения, что она чем-то встревожена или обеспокоена.

Джози ответила Эллен, упомянув, что мать больше не читает ее писем, поэтому она может сообщать любые подробности. Но ничего не изменилось, сестра по-прежнему писала только о пустяках, ни словом не обмолвившись о том, как протекает беременность или как обстоят дела с устройством в дом матери и ребенка.

К марту Джози окончательно уверилась, что ее обвели вокруг пальца — никакого ребенка у Эллен нет и быть не может. Возможно, поначалу сестра действительно предполагала беременность, поэтому и подыскала себе работу в Бристоле. Но потом ее материнство оказалось мнимым. И все-таки Джози не могла понять, почему Эллен упорно молчала об этом, ведь они могли бы тайком отпраздновать такое событие. Даже если бы Эллен продолжала настаивать на том, чтобы уехать из родительского дома, она бы поняла и поддержала ее.

Когда-то они делились друг с другом всем на свете — от самых сокровенных мечтаний до чулок и трусиков. То, что Эллен позволила ей продолжать верить в свою ложь, Джози сочла больше чем предательством. С ней обошлись как с пустым местом, как с человеком, недостойным доверия.

Джози было невыносимо больно от того, что Эллен не обращала никакого внимания на ее чувства. Поэтому, когда мать отпускала саркастические замечания вроде: «И много пользы принесли Эллен эти ее отличные оценки? Да любая деревенская дура может ухаживать за детьми», — она не пыталась оборвать Вайолет, а порой даже соглашалась.

Однако в отсутствие Эллен ей оказалось проще убедить родителей, что не имеет никакого смысла посвящать школе еще год для сдачи экзаменов. В июле ей исполнится пятнадцать, а местная газета пестрела объявлениями о наборе младших клерков и помощников продавцов в Фальмуте и Труро. Впрочем, Джози не намеревалась связывать свое будущее с Корнуоллом. Она твердо решила отправиться в Лондон.

По ночам, ворочаясь на кровати, Джози боролась с одиночеством, представляя себя всемирно известной топ-моделью. Она укладывала волосы так, чтобы они образовали ореол вокруг головы, и принималась позировать перед зеркалом, завернувшись в простыню. Джози внимательно изучила десятки фотографий Джин Шримптон, и ей казалось, что она намного красивее «креветки»[2], а фигура у нее гораздо лучше, чем у знаменитой модели, о которой все говорили. Нужно лишь найти фотографа, подобного Дэвиду Бэйли, и весь мир окажется у ее ног.

Эта мечта поддерживала Джози, как только атмосфера в доме становилась невыносимой. Она же утешала ее, когда по результатам зачетов она оказывалась последней в классе, июль же и окончание школы казались бесконечно далекими.

В мае письма Эллен стали совсем короткими и приходили все реже. Джози никогда не любила работать на ферме, ее тошнило даже тогда, когда нужно было сделать сущую ерунду — например, покормить кур, но она лезла из кожи вон, чтобы угодить отцу, помогая ему высадить рассаду, прополоть гряды и вычистить коровник. Она чувствовала его тоску по Эллен, хотя отец никогда не говорил об этом, и приободрилась, ощутив толику той любви, которую он питал к старшей дочери.

По-настоящему ее беспокоило только одно — мать. Несмотря на то, что Джози презирала Вайолет за ее озлобленность и неряшливость, она все-таки оставалась ее кровью. Каково будет матери, когда Джози уйдет из дома?

Не было ни малейшего сомнения — отец никогда и ни за что не продаст ферму, а Вайолет не получит денег для покупки собственного дома. Вероятнее всего, оставшись с глазу на глаз, они вконец разругаются, после чего отец вышвырнет ее вон. Несмотря на молодость, Джози знала, что женщина в таких случаях вряд ли может надеяться на помощь закона, в особенности если у нее нет малолетних детей. Она также понимала: ее родственники из Хельстона не желают видеть там Вайолет. Поэтому единственной соломинкой, за которую мать могла уцепиться, была Джози.

Джози без конца читала в журналах статьи о жизни в Лондоне, и ей отчаянно хотелось почувствовать себя неотъемлемой частью гремящих дискотек, модных бутиков, сменяющихся чередой вечеринок и приемов. Но она не могла оказаться в этом мире, пока на ней тяжким бременем висела мать.

Иногда Джози казалось, что единственным выходом в этой ситуации было бы бесследно исчезнуть, оставив Вайолет разбираться со своими проблемами. Кое в чем она чувствовала себя виноватой, но в конце концов, разве ненависть родителей друг к другу была вызвана ею? Пусть живут как хотят. Надо смотреть на вещи трезво — она ничем не обязана своей семье. Отец всегда отдавал предпочтение Эллен, а та не снисходила даже до того, чтобы написать ей. И если бы мать не вела себя так отвратительно, родственники не отвергли бы ее. Вместе с тем перспектива бесследного исчезновения пугала Джози. А вдруг она не добьется успеха в Лондоне, что тогда делать?

«Но ты обязательно добьешься успеха, — снова и снова, словно заклинание, повторяла она про себя. — Ты не станешь такой неудачницей, как мать».

Пятнадцатилетие Джози, которое приходилось на июль, неожиданно стало поворотным моментом в ее жизни. День рождения отмечали в пятницу, и, как ни странно, мать разрешила дочери провести весь уик-энд со школьной подругой Розмари Паркс в доме Парксов в Фальмуте.

Утром, прежде чем отправиться к школьному автобусу, Джози проинспектировала подарки, с восторгом обнаружив, что родители купили ей черно-белое короткое платьице, которое она видела в одном из магазинов Фальмута и по которому буквально сходила с ума.

— По-моему, оно слишком куцее, — заметил отец, качая головой не то чтобы неодобрительно, а скорее озадаченно. — Но наверное я отстал от жизни.

Джози с восхищением разглядывала себя в зеркале. Платье было потрясающим, точно таким, как она мечтала. Оно открывало плечи, а немного расклешенная юбка в крупную клетку на три дюйма не доходила до колен. Теперь Джози выглядела словно модель со страницы журнала мод. Ей очень хотелось надеть обновку и пройтись по школе, но, смирившись, она все-таки натянула школьную форму, утешив себя тем, что будет носить платье на протяжении двух выходных.

Эллен прислала ей маленькую белую сумочку с длинным ремешком, а дядя Брайан из Хельстона приложил к своей поздравительной открытке десятифунтовую банкноту.

— Смотри, не потрать все деньги сразу, — сказала мать, увидев, что Джози прячет купюру в сумочку. — Тебе нужно будет купить какую-нибудь обновку, когда ты пойдешь на работу.

Джози ничего не ответила, это было совершенно в духе матери — попытаться испортить даже такой момент. Сразу после школы она должна была отправиться к Розмари, поэтому еще вечером Джози собрала небольшой чемоданчик. Чтобы не вытаскивать вещи и не укладывать их заново, девушка просто сунула в него сверху новое платье, за ним последовала и сумочка.

— Ты меня слушаешь? — резко бросила мать. — Веди себя хорошо у Парксов. Я не желаю слышать, что ты околачивалась в выходные на улицах.

— Хорошо, мама, — вздохнула Джози. — Мне пора идти, иначе я опоздаю на автобус. Я вернусь домой в воскресенье вечером. Меня подвезет отец Розмари.

Позднее ей стало казаться странным, что на прощание она поцеловала родителей, обычно Джози не делала этого. Удивительно, но отец также крепко обнял ее и пожелал хорошо провести время в Фальмуте.

К четырем часам пополудни следующего дня, когда занятия окончились, Джози, чересчур долго предвкушавшая предстоящий уик-энд, начала нервно хихикать и никак не могла остановиться. Был чудесный жаркий день, и прогноз предвещал, что такая погода продержится долго. Воскресенье они с Розмари собирались провести на пляже, вечером же отправиться потанцевать в общинный дом, рядом с которым жили Парксы.

Розмари пользовалась намного большей свободой, чем Джози, потому что была младшей из четырех сестер, и те без конца водили ее с собой по всевозможным увеселениям и покупали ей красивую одежду. Поэтому Розмари имела куда более стильный вид — темные волосы были коротко подстрижены, как у Силлы Блэк, она уже несколько недель носила мини-юбки, хотя у большинства девушек в Фальмуте они по-прежнему доходили до колен. Танцевала она великолепно, и она же научила Джози твисту и шейку. Розмари покуривала, пила сидр, у нее уже сменилось несколько ухажеров, она даже призналась, что потеряла девственность в пасхальные дни на заднем сиденье автомобиля с парнем, которому исполнился двадцать один год.

Обе девочки мечтали о покорении Лондона после того, как им исполнится шестнадцать, и родители Розмари вроде бы не возражали против этого. Но они были намного более открытыми и свободомыслящими, чем родители Джози. Парксы не были корнуолльцами, а приехали сюда из Суррея лет пять назад, открыв пансионат. Они считали, что в Корнуолле молодым девушкам делать нечего; две их старшие дочери уже уехали, став служащими одного из лондонских банков.

Выйдя из школы, девушки подхватили друг дружку под руку и зашагали к дому Розмари у гавани. Город был полон туристов, многие из них устало плелись с пляжа в свои пансионаты, нагруженные полотенцами, пляжными зонтиками, корзинами и лопатками, таща за собой хнычущих детей, которые явно перегрелись на солнце. Девушки пересмеивались, оборачиваясь вслед расплывшимся матронам в открытых платьях без рукавов, чьи мясистые руки и ноги завтра украсят солнечные ожоги, о чем дамочки еще не подозревали. Мужчины выглядели еще более нелепо, их отвислые белые животы выпирали из кричаще пестрых рубашек, у многих на головах красовались завязанные узелками по углам носовые платки. Но какими бы смешными ни казались приезжие, девушкам нравилось смотреть на них, потому что на несколько коротких недель те превращали Фальмут в шумный, процветающий городок, принося с собой пьянящую атмосферу удовольствий и безделья. Воздух был пропитан запахом жареных сосисок, из дверей лавчонок неслась поп-музыка, и девушки знали: попозже вечером, когда они решатся заказать себе какой-нибудь напиток покрепче апельсинового сока, владельцы питейных заведений будут уже настолько утомлены, что даже не поинтересуются, сколько лет юным клиенткам.

— Надеюсь, я получу место в какой-нибудь конторе морских грузоперевозок, — сказала Джози. Дама, занимающаяся поиском молодых перспективных сотрудников, уже посетила их школу на этой неделе и побеседовала со многими из будущих выпускников.

— Обязательно, — с улыбкой заметила Розмари. — С такой внешностью ты можешь ни о чем не беспокоиться.

Сближению Розмари и Джози помогло то, что младшая дочь Парксов открыто восхищалась своей подругой. Розмари тоже была хорошенькой девушкой с лицом эльфа, темными волосами и карими глазами, но при этом она постоянно твердила: «По сравнению с тобой, Джози, я не представляю собой ровным счетом ничего». Ей до смерти хотелось иметь такие же волосы, как, впрочем, и многим их одноклассницам, которые только делали вид, что насмехаются над Джози, называя ее «морковкой». Розмари твердо верила — подруге уготовано большое будущее в модельном бизнесе, и эта безоговорочная уверенность поддерживала веру Джози в собственные силы.

— Я пишу с ошибками, с математикой у меня, мягко говоря, нелады, — засомневалась Джози. Ей хотелось получить место младшего клерка в экспедиторской конторе, потому что там работало много молодых парней. Кроме того, начальная заработная плата там составляла семь фунтов в неделю, тогда как любая другая вакансия гарантировала максимум пять, да и это могло считаться удачей.

— Младшие клерки в основном занимаются тем, что заваривают чай да бегают с поручениями, — уверенно заявила Розмари. — Но к тому времени, когда они захотят заполучить тебя, ты уже будешь далеко. В общем, не беспокойся об этом.

Оказавшись у самых ворот дома Розмари, Джози испытала острый приступ зависти. Так бывало всегда, когда она видела его. Снаружи дом походил на все остальные дома викторианской эпохи — с террасами, тремя ступеньками, ведущими в садик, и узким высоким фасадом. Но светящаяся неоновая вывеска «Пансионат Буона Виста» выделяла его среди прочих. Джози нравились комнаты для гостей с пастельно-розовыми покрывалами на кроватях и обоями, разрисованными цветами, с ванными, где под фигуркой леди в кринолине прятался запасной рулон туалетной бумаги, и пушистыми ковриками — один из них украшал даже сиденье унитаза. Стены были увешаны картинами с изображениями щенков и котят, в столовой красовались фигурки испанских танцоров, а торшер, дополнявший интерьер общей гостиной, имел вид огромного ананаса. Когда его включали, он светился чудесным оранжево-розовым цветом. Для Джози пансионат был олицетворением восхитительной, полной соблазнов столичной жизни.

Спальня Розмари и одной из ее сестер располагалась в мансарде; для двух других дочерей, приезжавших из Лондона, приготовили гостевые комнаты. Джози нравилось, как семейство Парксов обставило гостиную в задней части пансионата, рядом с кухней. Там всегда было тепло и уютно, хотя, пожалуй, немного тесновато от обилия мебели, которая резко контрастировала с нищенским аскетизмом ее собственного дома.

Но странное дело — родители Розмари обращались с Джози так, будто она жила в намного более роскошном доме, чем их собственный. Слово «ферма» они произносили не без благоговейного трепета и частенько советовали останавливающимся у них гостям прогуляться по тропе вдоль утесов до Маунан Смит. Розмари рассказывала ей, что они с удовольствием упоминают о Джози, как о лучшей подруге их дочери.

Джози никогда никому не говорила, насколько их дом обветшал, о том, что у них нет телевизора или даже стиральной машины. Иногда ей казалось, что она умрет от стыда и неловкости, если миссис Паркс, с ее выкрашенными в цвет черного дерева пышными волосами и элегантными туалетами, увидит Вайолет.

— Я скажу о том, что мы собираемся вечером посидеть в кофейне, — прошептала Розмари перед тем, как ступить на порог холла. — Неделю назад я выпила там чересчур много сидра, и меня стошнило. С тех пор мама опасается отпускать меня одну. Но тебя она считает по-настоящему рассудительной, так что не будет возражать.

Джози захотелось признаться, что она никогда не пробовала ничего крепче молочного коктейля, да и это было год назад. Ее отец тоже любил выпить пива или сидра, но предпочитал делать это в баре, дома спиртного не держали. Вайолет точно хватит удар, если она узнает, чем собирается заняться родная дочь.

Их ждали булочки с рубленым бифштексом, жареный картофель и тосты к чаю. Есть нужно было быстро, ведь к ужину миссис Паркс ожидала восьмерых гостей и хотела, чтобы девочки не путались под ногами. Увидев, как она наполняет зеленью и очищенными креветками маленькие стеклянные бокалы, добавляя в каждый шерри с долькой лимона, Джози поклялась себе, что когда обзаведется своим домом, будет готовить такие же восхитительные штуки для гостей.

Девушки оказались в городе только без пятнадцати восемь. Джози надела новое платье, ее вьющиеся волосы были перехвачены атласной черной банданой, которую она позаимствовала у подруги. Розмари также была в новом платье, очень похожем на платье Джози, только в красно-белую клетку. Она зачесала волосы назад и собрала их сзади, что сделало ее на добрых три дюйма выше, наклеила накладные ресницы. Джози попробовала сделать то же самое, но у нее сразу заболели глаза, поэтому она ограничилась тем, что подвела их толстым черным карандашом и подкрасила брови. Теперь обе выглядели совсем взрослыми, да еще Розмари стащила немного водки из родительского бара, и в результате они уже были чуть-чуть навеселе. Вкус напитка Джози не особенно понравился, и она запила свой глоток лимонадом, но зато водка согрела и развеселила ее.

Все бары в окрестностях гавани были набиты битком, и к половине одиннадцатого Розмари уже была основательно пьяна. Джози ограничилась двумя порциями водки — почувствовав, что начинает вести себя глупо, она тут же перешла на лимонад. Им не пришлось платить за выпивку, молодые люди наперебой угощали обеих. Немножко пококетничав с ними, они отправлялись якобы в дамскую комнату, а оттуда — прямиком к соседнему бару, чтобы продолжить веселье.

Когда они во второй раз оказались в «Лорде Нельсоне», расположенном прямо посреди набережной, Джози заметила двух молодых людей, стоявших у парапета, и указала на них подруге.

— Вот с кем нам обязательно нужно познакомиться, — твердо проговорила она. — Ты только посмотри на них, умереть и не встать!

Обоим было чуть больше двадцати, они были одеты в светлые пиджаки, дорогие брюки и рубашки с открытым воротом. Даже неискушенным глазом было видно, что это — не обычные отдыхающие, и уж тем более не местные жители. Молодые люди были слишком хорошо одеты и очень стильно выглядели. Более рослый из этой пары был блондином, второй — шатеном, его волосы, длинноватые по корнуолльским меркам, прикрывали уши, но зато не были всклокоченными и совсем не напоминали прически «битлов», которым подражало большинство здешних парней.

— Может, они из какой-нибудь поп-группы, — с надеждой заметила Розмари. Щуря хмельные глаза, она силилась разглядеть молодых людей, и Джози понадеялась, что ее подвыпившая подруга не испортит знакомство. — Так или иначе, мы им не подходим, они похожи на коренных лондонцев.

— Тем лучше, — резко бросила Джози. — Все будет в порядке, если только ты не начнешь хихикать.

Алкоголь придал Джози смелости, к тому же она понимала, что времени у них остается немного, скоро бары начнут закрываться один за другим. Поэтому без долгих раздумий она направилась прямиком к стоявшим у парапета мужчинам, предоставив Розмари прикрывать тылы.

— Привет! — воскликнула она, одарив обоих самой обаятельной из своих улыбок. — А мы вас раньше здесь не видели. Вы в отпуске?

— Нет, обычная деловая поездка, — ответил шатен, улыбаясь при этом так, словно несказанно рад тому, что она обратилась к ним. — Мы как раз толковали о том, какое замечательное местечко Фальмут. Сегодня вечером тепло, словно на юге Франции.

Он говорил без малейшего акцента, глубоким, отлично поставленным голосом — как у диктора программы новостей «Би-би-си».

— Я — Джози, а это моя подруга Розмари. — Джози изо всех сил старалась, чтобы в ее речи не слишком выпирал местный выговор, поскольку считала, что это может оттолкнуть приезжих. — А вы разве не собираетесь представиться?

— Я — Уилл, это — Колин, — ответил темноволосый. — Здесь найдется куда заглянуть, когда бары закроются? Например, какой-нибудь ночной клуб?

Джози окинула взглядом Розмари, ожидая помощи, но та стояла столбом, глядя на мужчин стеклянными глазами. Поколебавшись, Джози прямо заявила:

— Извините, я не знаю. Я живу не в Фальмуте и редко бываю здесь по вечерам.

Уилл улыбнулся, и Джози мгновенно поняла, что, сказав правду, существенно выиграла в его глазах.

— Так вы — сельская жительница? — спросил он, делая шаг ей навстречу. — А что сельские девушки поделывают во время свиданий?

Джози не собиралась признаваться, что у нее еще не было настоящих свиданий, ведь ее единственный роман с молодым пижоном из Хельстона ограничился угощением жареной рыбой и картошкой да катанием на скутере.

— В такой теплый вечер неплохо пройтись, — сказала она, застенчиво опуская ресницы.

Розмари издала какой-то невнятный звук, а когда Джози обернулась, та, прижав ладонь ко рту, уже направлялась нетвердыми шагами к ограждению набережной. Ее явно тошнило.

— О, нет! — в ужасе выдохнула Джози. — Только не это!

Неожиданно оба мужчины рассмеялись, а Уилл потрепал Джози по плечу:

— По-моему, ей сейчас не до прогулок под луной.

Еще никогда младшая Пенгелли не оказывалась в таком дурацком положении. Можно представить, какое жуткое впечатление ее подруга должна была произвести на молодых людей, вдобавок на набережной полно народа. Чувство стыда стало еще острее, когда Розмари начало мучительно рвать: Джози захотелось бегом броситься домой.

— Господи, да вы буквально помертвели, — сказал Уилл, коснувшись ее обнаженной руки. — Не могу припомнить, сколько раз блевали мои приятели или тошнило меня самого. Не обращайте внимания, Джози, это проходит.

Джози пристыженно опустила голову.

— Полагаю, мне лучше пойти домой, — произнесла она едва слышным шепотом. — Хотела бы я, чтобы вы никогда не видели этого.

— Вам в какую сторону? — спросил он.

— Вон туда, вдоль гавани. Ее родителям принадлежит пансионат, — ответила она.

— Ну хорошо, мы пойдем с вами — как, Колин? — сказал Уилл. — Не бросать же двух молоденьких девиц в беде.

Джози показалось, что Колин скорее совершил бы прыжок с переворотом, чем отправился провожать пьяную девчонку — настолько вымученной была его улыбка, тем не менее он принес из ближайшего бара большой стакан воды для Розмари, заставив ее сначала прополоскать рот, а затем проглотить остальное. Вернувшись вместе с ней к Уиллу и Джози, он сказал, что сейчас Розмари необходим кофе покрепче.

Розмари, однако, почувствовала себя намного лучше уже через несколько минут прогулки, чему способствовал и кофе из торговавшего на вынос рыбного магазинчика, располагавшегося ниже по Хай-стрит.

— Расскажите мне, что вы оба делаете в Фальмуте, — попросила Джози. Она постепенно справилась со смущением и уже подумывала предложить новым знакомым завтра искупаться вместе.

— Колин работает на компанию морских грузоперевозок в Лондоне, — ответил Уилл. Его приятель шел впереди, держа Розмари под руку и смеясь над чем-то вместе с ней. — Ему нужно было проверить обстоятельства задержки выплаты по одному из полисов страховой премии, а я отправился сюда за компанию.

— А чем вы занимаетесь? — спросила она.

— Я — дизайнер, — сказал Уилл.

При этих словах Джози навострила уши.

— Дизайнер-модельер?

Уилл рассмеялся.

— Нет, я проектирую интерьеры магазинов и отелей. А почему вы спрашиваете? Хотите стать художником-модельером?

Джози хихикнула.

— Это не по мне, я вряд ли смогу даже провести ровную линию. Но я собираюсь стать манекенщицей.

Он остановил Джози прямо под фонарем, взял за подбородок и повернул ее голову вправо-влево.

— М-м, — промычал Уилл. — Я думаю, вы вполне можете стать ею.

— Обязательно стану, — сказала она, тряхнув головой. — В следующем году я доберусь до Лондона и попробую.

— Зачем же ждать целый год? — удивился он. — Все это можно сделать прямо сейчас. Такая симпатичная девушка, как вы, легко получит работу в одном из новых лондонских бутиков. Обзаведитесь «портфолио»[3] и обойдите агентства. Я уверен, что вами заинтересуются.

Джози никогда не слышала слова «портфолио», но не собиралась демонстрировать свое невежество.

— Вы и вправду так думаете? — она лучезарно улыбнулась.

— Я думаю, что вы имеете больше шансов, чем многие девушки, — сказал Уилл.

Они сидели на парапете, болтали и попивали кофе. Молодые люди остановились в отеле «Ройяль», лучшем в Фальмуте, а то, как небрежно они об этом упомянули, выдавало привычку к дорогим гостиницам. Уилл сказал, что живет в той части Лондона, которая называется Бэйсуотер, и рассмеялся, когда Джози поинтересовалась, нет ли там поблизости реки. А затем пообещал устроить ей экскурсию по Лондону, если она все же приедет.

Немного погодя они оказались у ворот дома Розмари, где Джози спросила, не хотят ли молодые люди отправиться с ними завтра на пляж.

— Это было бы просто замечательно, — сказал Уилл, обнимая Джози за плечи и прижимая к себе. — Мы собирались остаться здесь до вечера, чтобы вернуться в Лондон на машине, когда движение транспорта станет не таким напряженным. День отдыха, да еще и в вашем обществе — просто чудесно.

— Шикарные парни! — шепотом заметила Розмари, поднимаясь по лестнице в свою спальню. — Они даже не пытались приставать.

Джози подумала, что это только к лучшему. Так и должны вести себя джентльмены. Однако вслух ничего не сказала, ведь подружка могла начать потешаться над ней.

— Полагаю, это из-за твоего состояния, — ядовито заметила она. — Ты бы стала целоваться с кем-нибудь после такого?

— Прости меня, — сказала Розмари, когда они оказались в ее комнате. — Сначала вроде бы все шло нормально, а потом вдруг закружилась голова. Наверное, виноваты те булочки с рубленым бифштексом.

Джози снова промолчала. Единственное, чего ей хотелось, это забраться под одеяло и помечтать об Уилле. Если он вправду появится на пляже Свонпула, она сделает все возможное, чтобы к концу дня он захотел увезти ее с собой в Лондон.