Цикл аномалии

ГЛАВА 15

У меня был самый лучший сон: без перерывов и без сновидений — просто тихое облако тьмы, которое спокойно ворчало между моими ушами. Это был лучший сон за последнее время. Я буду чувствовать себя хорошо, когда проснусь. У меня будет энергия думать и планировать. Я собиралась придумать способ сбежать из Учреждения.

В ту минуту, когда у меня появились эти мысли, в ту минуту, когда я начала ценить тот факт, что я хорошо спала, я начала просыпаться. Я вылетела из темного облака и попала в сон.

Это был необычный сон. Настолько подробный и реальный, что я чувствовала, как часть моего с трудом завоеванного отдыха истощалась из-за усилий его создать. Но я не могла этого избежать. Я застряла между облаком и землей, мои глаза были открыты, пока этот сон не закончился.

Я была в милях над землей. Все океаны мира были ярко-синими лужами, а облака — тонкими клочками на изломанной земле. Изображение быстро менялось, увеличиваясь со скоростью тысячи футов в секунду. Вскоре я смогла различить темную корку прудов и покрытые пятнами коричневые деревья.

В поле зрения появился лагерь средних размеров. Под дубовой рощей стояли два пикапа, и они довольно прилично выглядели. Большинство автомобилей в Ничто проржавели или были в клее. Но они выглядели так, будто у них все еще были все их оригинальные детали.

За пикапами находился небольшой лагерь с шалашами. Люди толпились вокруг выцветших палаток, собирая дрова для костров или возясь с ружьями. Когда изображение увеличилось, я узнала нашивки в виде собачьих голов на их зеленых куртках.

Эта группа рейнджеров была намного меньше той, которую мы с Воробьем видели на мосту. Их было около десяти. Поэтому я удивилась, когда изображение увеличилось еще, и я узнала Анну.

Она сидела одна на краю круга палатки на вершине выгоревшего на солнце бревна. Ее шляпа болталась на ремешке на соседней ветке. Я ясно видела ее лицо, когда она подтянула штанину к колену. Она морщилась, ее рот шептал ругательства, когда она осматривала свежий ожог на задней части ноги.

Изображение было так детализировано, что я почти слышала ее стон, пока она мазала рану какой-то пузырящейся мазью…

Погодите, я слышала ее. Звук трещал, будто проходил через помехи, но я все еще могла разобрать, что она говорила:

— Ах! Ах, черт возьми! — Анна нетерпеливо взмахнула своими рыжими кудрями, приглаживая их к выбритой стороне головы. Ее рука слегка дрожала, пока она капала мазь на ожог. — Ах! Черт возьми, это больно!

Так и было. Я слышала шипящий звук, когда прозрачная жидкость стала белой. Она съела весь пот и грязь с ее пострадавшей плоти, и я точно знала, что боли было достаточно, чтобы заставить любого взвизгнуть. Но это нужно было сделать.

Анна знала это, и поэтому она продолжала очищать ожог даже после того, как ее лицо побелело. Похоже, он хорошо заживал: судя по количеству корки на нем, я бы сказала, что ее ожогу было не меньше трех дней. Вскоре кожа сможет сама о себе позаботиться.

— Эй, тебе нужна помощь? — крикнул мужчина.

Его голос был громким. Я бы даже назвала его бурным. Анна подняла взгляд, когда мужчина появился в поле зрения, и я думала, что ее брови были раздраженно сдвинуты.

— Нет, я в порядке.

— Уверена, что не нужна помощь? У меня есть еще рука.

Теперь мужчина стоял прямо перед ней. Я сразу узнала в нем того большого бородатого мужчину, который пытался перетащить Анну через стену, когда граклы бросились на мост. Он побежал за ней, когда в этом не было необходимости, и получил неприятный ожог руки за это.

Он размахивал этой рукой, пока говорил, и я видела, что она была туго перевязана белой полосой ткани.

— Не хочу хвастаться, но с тех пор, как я присоединился, в меня стреляли почти двадцать раз. И всегда больно.

— Приятно знать, — натянуто сказала Анна.

Она вела себя странно. Анна, которую я помнила, улыбалась: была милой и игривой, села рядом со мной, будто мы знали друг друга много лет. Наверное, я просто предположила, что она была такой со всеми.

Но то, как она сейчас сидела, напоминало мне о том времени, когда мы с Уолтером случайно подошли слишком близко к улью: нам пришлось застыть, пока они жужжали вокруг наших лиц и опускались на наши волосы.

— Не двигайся, урод, — прошипел мне Уолтер. — Пчелы могут что-то чувствовать — они тут же поймут, что мы не собираемся беспокоить их, и отпустят нас. Но до тех пор нужно молчать.

И Уолтер был прав. Примерно через полминуты, возможно, одну из самых долгих минут в моей жизни, пчелы снова поднялись на деревья. Мы с Уолтером выбрались и решили избегать этого места до зимы.

Анна относилась к этому мужчине, как к большой пчеле — пока она сидела неподвижно и не смотрела ему в глаза, он, в конце концов, перестанет лезть к ней.

Но он будто не замечал.

— Послушай, — он опустил один ботинок на бревно рядом с Анной, — я знаю, что ты новичок в стае, но мы должны быть командой в лагере точно так же, как и там. Ты не можешь сидеть здесь одна все время. Ты должна попытаться стать своим парнем.

— Я не парень, Райкер, — раздраженно сказала Анна. Она до сих пор не оторвалась от своей раны — и это, наверное, хорошо, потому что Райкер стоял, уперев ногу, и его пряжка почти сравнялась с ее головой.

Никто не хотел посмотреть вверх и увидеть это.

— Ты могла бы стать одним из нас, если бы попыталась, — сказал Райкер, пожимая плечами. — У тебя есть сила, и ты зоркая. Нас не волнует, что ты женщина или что-то в этом роде. Это все равно, что…

— Да? — Анна подняла взгляд, и ее лицо пылало от злости. — Потому что, похоже, тебе небезразлично, что я женщина.

— Что это значит?

— Ты прекрасно знаешь, что это значит. Я знаю, что попала там в беду, — сказала она, тыча пальцем в рану, — и я знаю, что ты пытался мне помочь. И я подавила свою гордость и сказала спасибо. Но потом ты продолжил и спросил меня, не отвечу ли я на услугу…

— О, черт, я только хотел сказать, что, может, в следующий раз тебе стоит попытаться спасти мою задницу. Вот и все. Больше ничего, — сказал Райкер, раздраженно взмахнув рукой.

— Точно?

— Ага!

— Тогда почему ты никогда никому об этом не говорил? — прорычала Анна, краснота на ее лице с каждой минутой становилась все сильнее. — Я видела, как ты вытащил Хэнка из реки на прошлой неделе — ты просил его вернуть услугу? Что с Миком? Или Сэмом?..

— Не могу поверить, что ты все еще злишься из-за этого, — со смешком сказал Райкер.

Его смех, должно быть, стал последней каплей. Анна вскочила на ноги и прорычала:

— Я знаю, что ты имел в виду, и ты знаешь, что ты имел в виду. Я не дура, Райкер.

— Ну… ты можешь винить меня? — сказал он через мгновение. Он махнул рукой на ее тело, а под его бородой расплылась ухмылка. — Ты красивая дама. Я должен быть глуп, чтобы не спросить.

— Ответ — нет. Нет — всю мою жизнь. И когда я умру, я позабочусь о том, чтобы кто-нибудь написал это на моей могиле — на случай, если дьявол спросит меня. Нет.

— Хорошо, хорошо. Оу, успокойся. Ты расстраиваешься из-за пустяков.

— Это не пустяки! Каждую секунду дня. Я чувствую себя в большей безопасности, когда в меня стреляют, чем в лагере. Я имею в виду, — Анна недоверчиво тряхнула головой, — дошло до того, что я боюсь заснуть. Если ты хочешь, чтобы я была одним из парней, то, может, вам всем следует вытереть слюни со своих подбородков и относиться ко мне как к человеку.

Райкер провел рукой по бороде, ухмыляясь, а Анна рядом с ним кипела.

— Послушай… Хэм мягок с тобой. Он сделал тебя рейнджером и позволил тебе бегать с Джоном Марком, потому что он мягок с тобой. А когда Джон Марк исчез, Хэм спросил тебя, не хочешь ли ты уйти. Думаю, он сильно намекнул, что тебе следует бросить, потому что единственным выходом для тебя были стаи — и есть причина, по которой в стае никогда не было женщины. Это просто природа, ясно? Это мужская природа — продолжать смотреть и спрашивать. Так оно и есть. И если ты продолжишь говорить «нет», мы продолжим уважать это. Тебя никто не заставит, — пожал плечами Райкер. Он слез с бревна и повернулся, чтобы уйти. Но примерно через три шага он обернулся. — Хочешь узнать маленький секрет о мужчинах?

— Какой? — рявкнула Анна. Красное на ее лице смешалось с пугающей белизной.

Глаза Райкера отметили этот цвет, и он улыбнулся.

— Если тебе это надоело, если ты хочешь, чтобы это прекратилось, то лучший способ сделать это — просто выбрать кого-нибудь. Выбери одного из нас — даже не обязательно симпатией, — продолжил он, когда на губах Анны появилось возмущение. — Ты просто обязана это сделать. Мужчины будут уважать женщину другого мужчины. Это единственный способ заставить их оставить тебя в покое.

Анна ничего не говорила в ответ. Я не знала, то ли она слишком злилась, то ли была слишком напугана. В любом случае, что-то держало ее губы сжатыми в тонкую линию, пока Райкер не ушел в лагерь. Затем она тяжело села.

Мне не нравилось видеть, как Анна плакала. Я знала, что это был лишь сон, но я чувствовала, как мое сердце билось о ребра. Слезы катились по ее щекам и капали с подбородка. Одна упала на ее раненую ногу, и она просто оставила слезу там. Ее руки обмякли между коленями; плечи были опущены. Это было самое жалкое положение, какое я когда-либо видела.

Я хотела протянуть руку через сон и схватить ее. Я хотела крепко обнять ее. Она могла продолжать плакать, если захочет — я знала, что иногда больше ничего не хотелось, — но я также знала, что не было ничего более несчастного, чем плакать в одиночестве.

Она даже могла вытереть нос о мой рукав, если захочет.

Анна внезапно перестала плакать. Ее глаза широко раскрылись, и она в панике вскочила с бревна.

— Ч-что это, черт возьми, было? — дрожащим голосом сказала она.

Она выхватила винтовку из-за бревна и сорвала с ветки шляпу. Она прошла около десяти ярдов по поляне за деревьями, когда ее тело внезапно напряглось.

— Р-Райкер! Райкер!

— Что это, черт возьми, такое? — завопил кто-то из лагеря.

Раздались торопливые шаги и хор криков, рейнджеры щелкали винтовками, переходя в атаку. Все они бросились к Анне, их глаза были настороженно устремлены на что-то вдалеке.

Я не видела, что там было. Изображение по-прежнему было сосредоточено на Анне. Когда я попыталась заставить масштаб уменьшиться, мое зрение заполнил экран черно-белой статики. Я больше не слышала и не видела.

У Анны были проблемы, и я ничего не могла с этим поделать.

* * *

— Анна!

— Ого!

Нелепо сильный кулак уперся мне в грудь и отбросил на матрас. Мои глаза резко открылись. Ушла секунда, чтобы понять, что сероватые шары, прыгающие передо мной, были серебряными глазами Воробья, а не какой-то странный след из моего сна.

— Я должна выбраться отсюда. Анна в беде, — выдохнула я.

Воробей покачала головой.

— Тебе приснился сон — кошмар, как его называют люди.

Я тоже так думала сначала. Но я не чувствовала, что спала. У меня болела спина между лопатками. Болела, как раньше, когда я просыпалась первой, а потом мне приходилось лежать в постели лишний час, чтобы дать Уолтеру поспать.

Нет, я уже давно не спала.

А если я бодрствовала, то, что я видела, никак не могло быть сном.

Я не знала, было ли это возможно. У меня не хватало воздуха, чтобы задаться вопросом — даже если бы это было возможно — как я могла видеть, что что-то происходило с Анной вдали. Что-то застряло у меня на дне живота и говорило мне все, что мне нужно было знать: то, что я видела, было правдой, и это происходило сейчас.

— Я должна выйти…

— Ты даже не должна вставать, — прошипела Воробей, прижимая меня к матрасу. — Фрэнк сказал об этом очень ясно: пока мы не узнаем, прошла ли операция успешно, ты должна оставаться здесь. Я должна приносить тебе еду и все такое, — добавила она, хмурясь. — Я не собираюсь работать на этой неделе.

Я не сразу смогла переварить то, что она сказала. И как раз в тот момент, когда мне стало не по себе, я уловила знакомое ощущение на затылке: жгучее натяжение травмированного лоскута кожи, скрепленного швами.

Прямо у основания черепа.

— Фрэнк уже сделал это, да? — выдохнула я. — Он уже починил мой чип.

— Ну, он пытался…

— Почему ты меня не разбудила? Я должна была проснуться!

— Я пыталась, но ты не…

— Значит, ты просто шлепнула меня на стол и продырявила мне голову? — завопила я, мое сердце бешено колотилось. Это было похоже на худшее предательство. Меня оскорбили, и я понятия не имела, что это происходило. — Как долго меня не было?

— Три дня, — ответила Воробей, будто я каким-то образом должна была знать, что меня не было почти полнедели.

Но я не знала. Я понятия не имела.

А теперь я была в бешенстве.

Все, что я хотела сделать, это кричать о том, как неправильно было затащить меня на операцию, не убедившись, что я проснулась. Но очевидно, что Воробей ничего не понимала, и кричать на нее о том, что сделал Фрэнк, не было толку. Поэтому я направила свой гнев на то, что, как я надеялась, было более продуктивным.

— Что значит: Фрэнк пытался починить мой чип? — прорычала я.

Воробей пожала плечами.

— Не знаю.

— Воробей…

— Отлично. Я скажу тебе то, что знаю, но ты должна пообещать, что больше не будешь повышать на меня голос.

— Нет, я больше не обещаю, — огрызнулась я. — Просто скажи мне.

Воробей неуверенно прикусила губу. Кулак в середине моей груди разжался так, и ее ладонь давила на мое сердце.

— Он пытался, Шарли. Правда. Фрэнк держал тебя под водой почти шесть часов, пытаясь заставить твой чип работать. Он сказал, что сделал все, что мог — и я не знаю, что это значит, не спрашивай, — но он не смог полностью починить его.

— Значит, у меня все еще могут быть опухоли?

— Возможно, — призналась Воробей. — Фрэнк сказал что-то о возможности починить коммуникационный приемник чипа…

— Что? Так я теперь лучше слышу? Отлично, — усмехнулась я.

— Рецептор связи фактически отвечает за отправку и передачу волн.

— Волн?

— Радиоволны, микроволны — волны — это то, как боты общаются друг с другом, — сказала Воробей, закатывая глаза. — Ты не передавала никаких волн, поэтому другие боты думали, что ты сломана.

— Вот почему экзо продолжали говорить, что я аномалия? Теперь я могу ходить без необходимости возвращаться в Учреждение, верно? — сказала я, когда Воробей кивнула.

Ее рука тяжело опустилась мне на грудь, прежде чем она ответила:

— Такая идея… но мы не узнаем наверняка, сработала ли она, пока не проведем несколько тестов.

— Сколько времени это займет?

— Тебе понадобится еще неделя, чтобы вылечиться, а затем Фрэнк начнет вводить низкоуровневые излучатели волн. Мне это помогло, — настаивала она, когда я попыталась вывернуться из-под ее руки. — И тебе тоже поможет. Просто нужно набраться терпения.

— У меня нет времени терпеть! Что-то происходит с Анной и рейнджерами — я не знаю, что это такое, но им нужна помощь.

— Это был всего лишь сон, Шарли.

— Нет, это было реально! Я… я видела это!

Воробей поджала губы.

— Ты через многое прошла за последние несколько дней. Эта анестезия — не шутки. Я бы поняла, если бы ты немного запуталась в том, что реально, а что нет.

— Я знаю, что я видела, — твердо сказала я. Я протянула руку и опустила ладонь на руку Воробья — жест, от которого ее брови удивленно приподнялись. — Пожалуйста. Я знаю, что это было реально. Я знаю, что Анна в беде. Ты должна помочь мне выбраться отсюда.

Воробей какое-то время наблюдала за мной, ее лицо было как камень. Наконец, она вздохнула.

— Если я докажу тебе, что с Анной все в порядке, ты успокоишься?

— Ага, — сказала я только потому, что была почти уверена, что Воробей никак не сможет что-либо доказать.

— Хорошо, — она соскользнула с кровати и протянула руки. — Ты будешь молчать и лежать спокойно. А когда все это закончится, ты вернешься сюда без суеты.

— Да, конечно, обещаю.

— Мне не нужно, чтобы ты давала мне обещания, — сказала Воробей с резким блеском в глазах. — Ты просто сделаешь это.

Воробей легко подняла меня с кровати. Вряд ли я когда-нибудь привыкну к тому, что она могла нести меня с небольшим усилием. Я, наверное, ощущала себя котенком в ее руках: костлявая и хрупкая. Если она чихнет слишком сильно, она сможет случайно раздавить меня.

В нашей комнате было темно и тихо. Единственным светом было бледное солнечное сияние прикроватной лампы Воробья. Она замерла у двери и села на корточки, чтобы я могла дотянуться до ручки.

— Уже за полночь, — сказала она, когда я помедлила. — Мой отпечаток не может открывать двери в нерабочее время.

А мой почему-то мог.

Панель загорелась зеленым цветом, и дверь с радостным писком распахнулась. Когда Воробей прошла в проем, и я услышала, как за нами закрылась дверь, до меня что-то дошло:

— Разве Фрэнк не узнает, что мы сбежали?

— Не раньше утра. Фрэнк заряжается ночью, — тихо сказала Воробей.

— Заряжается? Как солнечная батарея? Как он заряжается без солнечного света?

— Не знаю, — рассеянно сказала Воробей.

Я не знала, о чем она думала. Я видела только нос и подбородок. Когда она повернулась, я увидела одну из ее бровей. Она была изогнута, будто она хмурилась или была раздражена. У Воробья были равные шансы на то и другое. Но то, как ее большой палец впился мне в бедро, заставило меня думать, что она была обеспокоена.

— Что? — сказала я.

Воробей покачала головой.

— Что?

— Угу, хорошо, — она окинула меня взглядом, ее серебряные глаза наполнили мысли. — Я собиралась отвести нас в командный пункт и позволить тебе найти Анну с помощью дрона…

— Эй, отличная идея.

— …но запуск командного портала потребует много энергии. И это не говоря уже о мощности, необходимой для того, чтобы заставить дрон переключиться на резервную батарею. Нет никаких шансов, что Фрэнк не заметит, что мы сделали.

— Я возьму вину на себя, — быстро сказала я.

Воробей нахмурилась.

— Это не кажется справедливым.

— Да ладно, у кого из нас больше шансов украсть дрон посреди ночи? Когда ты нарушала правила?

— Никогда. Во всяком случае, не в этом цикле, — буркнула Воробей.

Если она хотела, чтобы я спросила о ее предыдущих циклах, ей не повезло. Я не повелась. У меня на уме была одна вещь, и я не смогу вздохнуть спокойно, пока она не закончится. Мы могли поговорить позже.

После мгновения напряженного молчания Воробей, наконец, смягчилась:

— Хорошо. Ты можешь взять на себя вину.

Воздух в командной комнате был холоднее, чем обычно. Мое тело задрожало в тот момент, когда Воробей отодвинула меня от своей груди. Я тряслась, как мусоровоз на треснувшей оси. Когда Воробей опустила меня на холодное металлическое сиденье, я чуть не подпрыгнула.

— Т-твою…! — мои руки дрожали, когда я попыталась обхватить ими свою талию. Воробей сидела в кресле рядом со мной, и я наклонилась, потягиваясь, чтобы вернуться в теплую ауру от ее кожи.

Она оттолкнула меня локтем.

— Назад.

— Но мне холодно!

— Мне все равно.

После того, что заставил меня сделать Брендон, я поклялась, что никогда не окажусь в положении, когда меня заставят сидеть у кого-то на коленях. Я поклялась спустить курок, а не снова подвергаться такому унижению. Но сейчас мне было холодно, и я была в отчаянии. И холодные, отчаянные люди делали глупости.

— Позволь мне посидеть с тобой. Я обещаю, что не буду касаться органов управления, — сказала я, поднимая дрожащую руку в клятве. — Я не смогу сидеть здесь одна. Я могу… замерзнуть насмерть.

Воробей поджала губы; ее палец осторожно замер над клавиатурой.

— Хорошо, но через секунду. Я не хочу, чтобы ты видела на код.

Я была так занята, пытаясь заставить кровь приливать к кончикам пальцев, что, честно говоря, не думала о краже кода… пока Воробей не упомянула об этом. Теперь я поняла, что это была бы хорошая идея.

Я снова стала несчастной, опустила подбородок, будто пыталась пробраться под воротник больничного халата. Воробей думала, что я не смотрела, и ввела код, не утруждая себя скрыть цифры ладонью.

2522578663

Код оказался длиннее, чем я ожидала. Вряд ли обычный человек смог бы это запомнить. Но не так давно мое выживание зависело от способности запоминать и повторять информацию. Если я допускала ошибку, Говард мог повесить меня на растяжку. Или бросить меня в Ящик. Я так хорошо научилась засовывать вещи себе в голову, что запомнила код, не задумываясь.

— Хорошо, мы внутри, — пальцы Воробья стучали по панели управления. — Я перевела дрон номер три в ночной режим… батарея прогревается… все в порядке, — она кивнула, когда один из экранов перед нами загорелся. — Ну, вот. Теперь устроим тебя.

Воробей просунула руки мне под ноги и подняла меня к себе на колени. Морозная оболочка, которая медленно образовалась на моей коже, начала таять. Я бы все отдала, чтобы быть теплой, как она. Приятно было никогда не чувствовать себя некомфортно.

— Ты не должна прикасаться к элементам управления, — повторила она, используя рычаг переключения передач, чтобы управлять дроном. — Если я увижу твои руки рядом с этим выключателем, я брошу тебя на пол.

— Ладно, — проворчала я. Я наблюдала, как изображение на экране из черного как смоль перешло в приглушенный зеленый цвет. Были пруды, деревья и небольшие строения — все они мелькали на земле, как зеленые тени. — Почему картина выглядит так?

— Сейчас ночь. Это ночное видение, Шарли, — вздохнула Воробей у меня над головой. — Это то, как камеры дронов передают изображения, когда слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Ты помнишь что-нибудь о том, где во сне была Анна?

— Я видела ее, — яростно сказала я. — Это было реально. И рейнджеры расположились лагерем под кучей деревьев.

— Что за дерево?

— Эм… дуб?

Я ощутила, как Воробей закатила глаза.

— Итак, дубовая роща в нескольких минутах ходьбы от того места, где мы в последний раз видели…

— На самом деле, у них было с собой несколько пикапов. Так что, думаю, они куда дальше.

— Ну, тогда они могут быть где угодно, — раздраженно сказала Воробей, дергая рычаг переключения передач. — Сейчас они могут быть в сотне миль от моста. И мы знаем только то, что они расположились лагерем под какими-то деревьями, возможно, дубами…

— Там! — крикнула я.

Мое сердце билось о ребра, когда на экране появилась группа крошечных бело-зеленых человечков. Они стояли в непосредственной близости от дубовой рощи, собравшись в круг в поле. Я заметила только один из их пикапов, но точно знала, что это были рейнджеры.

— Вот оно — это именно то, что я видела! Смотри! Вот бревно, на котором сидела Анна, когда Райкер вел себя как задница… — мой голос утих, пока Воробей вела дрон над кругом рейнджеров, и я увидела, вокруг чего они все собрались. — Что это, черт возьми, такое?

Я не знала, потому что ночное видение было не такое четкое, как у обычной камеры, но, похоже, какой-то огромный бот вторгся в лагерь рейнджеров. Он был таким же высоким, как тот старый отель, в котором Уолтер и я подверглись нападению. Высокая рука поднималась из середины основания бота и заканчивалась ведром размером с тележку.

Ведро выглядело так, будто было предназначено для того, чтобы зачерпывать сразу большое количество вещей — грязь, щебень, целый пикап. Я могла только догадываться, зачем миру вообще понадобилось что-то такое большое. Ведро было высоко поднято и плотно прижато к нижней части руки бота, где, видимо, оно останется до рассвета.

Его основание было шириной с дом: стальная платформа, поддерживаемая восемью металлическими колесами, установленными на двух направляющих. Когда один из рейнджеров забрался на колеса, я увидела, что те участки шире его роста.

— Что он делает? — сказала Воробей.

Я не знала. Воробей нажала на кнопку, чтобы увеличить изображение, а я все еще не могла понять. Этот рейнджер был молод и гибок — вероятно, не старше меня. На плечах у него висел небольшой рюкзак. Я не видела, что в нем было, но по тому, как низко он висел на его спине, понимала, что это было что-то тяжелое.

Но этот рейнджер забрался на гигантского бота так же уверенно, как шестиногий козел. Он поднялся над колесами и побежал к опоре башни. На верхнем гребне руки явно были поручни, потому что рейнджер поднялся по ней, будто взбирался по лестнице.

Воробей и я, затаив дыхание, наблюдали, как рейнджер приближался к ведру. Он стащил рюкзак с плеча и склонился от поручней, размахивая им за лямку. Я охнула, когда рука вытянулась из ведра. Она была маленькой, достаточно маленькой, чтобы протиснуться между острыми зубьями, торчащими из края ведра.

Рука тянулась к качающемуся рюкзаку, слепо хваталась. Через мгновение она, наконец, поймала рюкзак.

— Есть звук? — спросила я, рука отчаянно пыталась затащить рюкзак в ведро.

Воробей поджала губы.

— Если я включу звук, он разрядит аккумулятор.

— Мне все равно, — сказала я. Глядя, как рюкзак исчез между роющими зубами, я начала чувствовать себя неловко. Похоже, я знала, почему рейнджеры так пристально наблюдали за ботом, и я догадывалась, кто был заперт внутри ведра.

Но только после того, как из динамиков донесся треск, я узнала это наверняка:

— … быть в порядке. Это должно помочь мне пережить завтрашний день.

— Анна, — прошептала я. Это все, что я могла сказать. Я не знала, что случилось. Я не знала, почему она застряла внутри этого бота. Но я знала, что рейнджеры были не в состоянии сделать что-то большее, чем принести ей припасы.

— Мы отправили нескольких парней обратно в Старый город — Райкер считает, что в одном из складских помещений может быть инструмент, способный нанести достаточно урона, чтобы пробить эту штуку, — рейнджер похлопал ладонью по башне и с опаской скривил губы. — Но я не знаю. Мой папа говорит, что боты сделаны из более прочного материала, чем обычно.

— Все в порядке, Кип, — сказала Анна с легким вздохом, который заставил меня думать, что она только что выпила целую порцию воды махом. — Это отлично. Я что-нибудь придумаю.

— Нечего придумывать. Пока мы не добудем этот инструмент, мы не сможем добраться даже до кристалла, — рейнджер Кип на мгновение замолк. Он прислонился к башне, как к стене, а не в тридцати ярдах от земли. — Анна… слушай, Райкер хотел, чтобы я сказал…

— Вы все не можете ждать вечно, — резко перебила она. — Я знаю.

— Просто эти Медноголовые все еще ищут нас. Мы не можем оставаться на одном месте слишком долго, — умоляюще сказал Кип. — Если ребята не вернутся к завтрашнему дню, мы должны уйти. Я обещаю, что принесу воды на несколько дней, и мы вернемся за тобой, как только все прояснится.

Анна ничего не сказала.

Кип неловко ерзал.

— Эй, Анна…?

— Все в порядке, — сказала она. Ее голос огрубел от того, что, как я могла предположить, являлось потоком сердитых слез. — Вам всем даже не обязательно возвращаться. Мне все равно.

— Ты не имеешь в виду…

— Да, знаю. Меня тошнит от этого, Кип. Я готова лечь спать. Так что продолжайте и делайте то, что должны. Я счастлива умереть здесь.

— Анна, не говори так.

Кип еще несколько минут пытался заставить Анну говорить. Я пыталась заставить ее говорить. Я не хотела, чтобы она сдавалась — я хотела, чтобы она боролась. Я думала так сильно, что мои глаза начали затуманиваться. Затылок покалывало. Меня так лихорадило от усилий, что я не сразу заметила, как изображение внезапно оборвалось.

— Черт возьми… батарея села. Что ж, думаю, ты была права. Я не знаю, как…

Воробей продолжала говорить, но я ее не слышала. Мои уши онемели. Через пару минут ее руки обвили мою талию. Я ощутила тупое давление, когда она проверила мой лоб тыльной стороной ладони.

— О нет… о, ты горишь! — Воробей выругалась под нос, прижимая меня к своей груди. Мир вращался, когда она встала. — Я знала, что ты не готова к этому, я знала это! Почему ты просто не послушала…?