Courgot

_{* * *}

Еще история, продолжаю. В этом городе я хотел любить. Пытался: ничего не вышло, лажа. Но когда-нибудь я сделаю это. Не верите? Э-эх, я тоже не верю. Этот город не предназначен для любви. Как и любой другой город. Значит ли это, что для любви предназначена деревня? О нет. Я ненавижу вас, дряни. Дряни городские и деревенские. Дряни служебные и внеслужебные. Будь вы прокляты. Не люблю, ненавижу вас, хоть и пру против Бога. Всех надо любить.

Поцелуй асфальта был лучше ласк десятка наиэротичнейших женщин, вместе взятых. Это был хороший мир. Мой. Я чувствовал, как из моего лба изливается моя же кровушка, и размышлял о том, что шрамы украшают меня, как потенциального мужчину. Почему потенциального? И почему как? Видимо (логика брала свое), раз я задаюсь этим вопросом, то была тому какая-то причина. Это что же, на четвертом десятке я не состоялся? А что я сделал? Или: поставим вопрос так: а чего я не сделал?

Холодно. Хотя и не сказать, что дискомфортно. Вроде неплохо. Даже не жестко, хотя должно было быть именно так. Недалеко. Хорошее слово, хоть и с каким-то отрицательным оттенком. Недалеко от дома. То есть близко. Вот близко бы. Хорошо полежать еще, но надо напрячь волю, как это делал Маресьев, и ползти. К нашим. Да зачем ползти? Я встал и пошел. Наши? Встал? Надо же, я и забыл, что сказал об этом. Встал и пошел? Но не был ли я пошл? Да и кто эти наши?

До дома оставалось 450 метров, это я определил с точностью до плюс-минус 20 м. Была тут какая-то ошибка. От моего дома до Кургошиного — не более 290, значит, я немного сбился с пути. Хотя, возможно, и 320–330 м. Откуда взялось число 450? Многовато будет! Я принял за рабочую гипотезу, что намотал один лишний оборот вокруг дома. Сел на скамейку. Вставать надо. Уже было тепло. Я не мог понять, зима сейчас или лето. Тепло. Но ведь до этого было холодно. Сижу. Что-то не так. Я должен не сидеть, а лежать в других условиях. Да и тепло это подозрительно. Вставай, пытаюсь я себе подвыть музыкально. Вставай, ведь ходу до дома всего каких-то две минуты с половиной, и ты рухнешь в постель, согретую твоим котом, и он споет тебе старую добрую песню. И ты в очередной раз рехнешься от одиночества, а завтра, как штык, на работу. Азимову было по кайфу писать о роботах. Уже лет пятнадцать, если верить ему, как профессии уборщицы и грузчика изчезли. Однако нате-ка вам! Почитайте газетки! Грузчикам платят куда больше, чем ученым. Вы когда-нибудь видели обьявление типа «Требуются ученые без вредных привычек»? Ага? И вообще, если проституткам платят больше, чем грузчикам, а грузчикам — больше, чем ученым, то в какое, пардон, место катится наша страна?

Снег растаял, зацвели растения, и солнце встало. Потом закатилось. Я думал. Может быть, и не сто́ило? Я блуждаю по бабам (а на самом деле по одной бабе), кружу, и, в конце концов, как-то добираюсь до дома, нахожу вчерашние остатки пива, употребляю их и валюсь. Делаю вид, что сплю. Завтра продолжается та же галиматья. Бывают и выходные: мерзкие, тупые выходные, когда спишь до двух; проснувшись, понимаешь, что все твои великие ночные планы, абы укрепить расшатавшийся гвоздь в стене не актуальны; сегодня, во всяком случае, займешься-ка ты лучше интеллектуальной работой. И она находится, если ее поискать. Два-три часа включалова — и вот ты врубаешься, входишь в ритм, темп; мусор тоннами выбрасывается в трубу, посуда вымыта и блестит, стол вытерт и сияет; котик расчесан и мяукает как-то по-деловому. Воткнувшись в процесс не на шутку, ты даже перекур (святое!) откладываешь уже тридцать какую-то минуту. Стол девственно чист. На нем нет ничего лишнего: куча записей на каких-то бумажках, огрызках и обрывках сигаретных пачек классифицируется, раскладывается по степени важности и ожидает своей дальнейшей систематизации. Чисто, блин. Чисто. Ты садишься за стол и включаешь комп. Электронный архив твоего мозга лениво просыпается и нехотя отдает честь: мол, готов к работе, мой демиург. Кот, уютно устроившийся неподалеку от тебя, разевает для вида пасть и издает сиплый звук: он тоже готов поддерживать тебя во всех начинаниях. Если, конечно, без бузы. Буза ему совершенно ни к чему. Пожрать-то дали. А попробуй не дай!

Электроны бегут по своим путям (в школе меня учили, что они выбирают кратчайший путь, но в этом я сомневаюсь. Ведь такому пути человек редко отдает предпочтение, что уж тут говорить об электронах). Ты отвечаешь на стандартные вопросы, гасишь желтые таблички. Кажется, система работает. Теперь можно закурить, открыть вчерашний файл и посмотреть, что же там содержится умного. Вот. Хорошо. Какой прекрасный момент! Тишина. Сейчас не слишком поздно; время есть, солнце на западе, но не слишком — и ведь не совсем рано: встав спозаранку, когда стрелки будильника нарисовали не совсем привычную фигуру, через час-два начинаешь бороться с сонливостью, и эта битва может растянуться на полдня. Сегодна ты встал вовремя. Солнце в порядке. Все прекрасно. И тут раздается звонок. Ты забыл отключить эту дьявольскую машинку, потому что вчера никто тебе допоздна не звонил, и поднять маленький черный рычажок тебе показалось излишеством. Возникает соблазн не брать трубку. Однако ты кому-то нужен, так тебе кажется. Струсив, ты поднимаешь.

Звонит, конечно, Курго. Все файлы засыхают от ее голоса. Вся выстроенная на сегодня система превращается в пыль. Пытаешься вникнуть, лелея смутную надежду, что это скоро прекратится и ты вернешься к любимому занятию. Если говорить не более двух-трех минут — тогда есть надежда, что можно будет вернуться к прерванной теме и доработать ее до конца; но говорить с Курготкой коротко можно лишь только, послав ее хорошенько. Что ты делаешь, не желая того: не хам ведь, а какой-никакой интеллигент. Выслушиваешь. Оказывается, надо прийти. Сейчас? Да, сейчас. Смотришь на часы. Ого! Ну ладно. Что я потеряю?

Тебя подстегивает молодость. Кашляющий старпер, замотанный в кашне; ты, тем не менее, зачем-то бредешь и доходишь до заржавелой двери в доме напротив твоего. Нажимаешь нужные кнопки: подсознание подсказывает, которые из них нужно нажать. Лифт. Входя в эту сумеречную интимную кабину, ты не отказываешь себе в удовольствии еще раз перечитать правила, в особенности п.2 инструкции пользователя: «Прежде чем войти в кабину, убедитесь, что она находится перед вами». Кургошно. Ты перевариваешь эту сентенцию, пока машина несет тебя на шестой этаж. Вот и дверь. Открывают сразу, что странно. Но это не Курго. Это Таня.

Курго, видите ли, блюет. Плохо ей. Пережрала? Да нет, ничего мы сегодня не жрали, кроме двух-трех бутылок пивка. Ага. Наверно, вчера что-то съела. Таня делает приглашающий жест. Вхожу. За полгода ничего не изменилось. Т. присаживается на тахту изящно; ее слегка напрягает отсутствие мечущей харч хозяйки, но не более, чем присутствие гостя-мужчины; и, закинув ногу на ногу, барышня пытается завести светский разговор. Я заколбашенно озираюсь. Где Ленка? И почему она пугает унитаз? Уж не отравила ли ее эта Татьяна?

Я было валюсь рядом. Сидеть в лом. Т. говорит о том, что никогда не видела такого классного мужика, как я. Ноги ее (которые мне теперь не видны), возбуждают не настолько сильно, как бы мне хотелось. Если честно, я хочу домой. Я хочу спать. И пойду на хаус.

На фиг, на фиг.