Courgot

_{* * *}

Однажды Курго ко мне заявилась, дабы навести порядок. Она наносила визит накануне и пришла к выводу, что у меня нехорошо. Взялась за тряпку, понюхав ее в сортире. Запашок ей не понравился. «У тебя надо убирать», — изрекла она. Судя по всему, на одну только эту мысль у нее ушло немало энергии.

Сегодня, когда я заходил за ней, на лестнице сидел какой-то придурок, он смахивал на бомжа. Ленка с ним поздоровалась, как с родным, и дала ему денег. Еще он хотел ключи от квартиры, но тут-то она его обломила. Хотя сначала хотела ему их отдать, но передумала.

Дальше события развивались забавно — теперь, правда, подобные вещи меня уже не развлекают. Вся эта Кургошная психодель давно стала поперек горла.

Спутившись на лифте вниз, я закурил сигарету. Ленки и бомжа не было. Раз так, злобствовал я, пойду домой один. По фиг, что помыл ей посуду, а благодарности никакой. Пол подождет. Однако эта команда нарисовалась; я даже не успел затушить бумажную трубочку с табаком. Бомжара ныл о том, как ему плохо. Ленка внимала. Я обломался и пошел. Кирилл (так звали бомжа) плелся следом и клянчил еще бабла на пиво. А коллизия была такова: этот чудак, получив зарплату, решил взбрызнуть. В лопатнике у него были еще и деньги, подзанятые на покупку какой-то серьезной вещи типа домашего порнокинотеатра. Кроме этого, наличествовал паспорт и еще кое-какие документы. И всего этого в конце концов умник лишился, встряв в какую-то ссору. Вдобавок получил фонарь и другие малозначительные повреждения тела и духа. Я даже проникся. Эх-х. А кликуха его была, как я узнал намного позже, Полторашкин. Это за то, что он не любил покупать пиво в стекле или жести, а предпочитал пластмассу по 1,5 л. Эстет.

Вот так мы дебильно и совершали шествие: тополя, ивы, асфальт, Курго в крутых босоножках (не в маминых, понятно, а в своих, Кургошных), и странствующий рыцарь Кирилл. Когда меня напрягало, я уходил вперед; жалея Курго, мне приходилось останавливаться и ждать. При этом Ленка грузила мне какой-то очень умный текст. Наконец мы дошли до моей парадной. Ласково светило солнце, и набитая морда неудачника изрядно контрастировала с летним пейзажем. «Сегодня не твой день», — заявил я Кириллу, думая о нем, как о левом персонаже. Я здорово ошибался, поскольку это был Ленкин супруг. Или почти супруг, ха. Гражданский. Король рок-н-ролла! «Вот что, иди-ка ты домой. Подруга идет ко мне мыть пол» (представляете, что́ он подумал? До меня только сейчас доперло). Бомжара-муж крутнулся на каблуках и почесал в даль светлую. Мы с Ленкой загрузились в лифт; войдя в квартиру, я сразу ткнул ее носом в бардак на кухне. «Я все приберу, сейчас приведу в порядок. Дай только тряпку». Мы сели за убогий кухонный стол совдеповских времен и закурили. Ленка внимательно обозревала во второй раз интерьер кухни. Неплохо бы тебе и окна помыть, размышляла подруга вслух. А заодно и потолок побелить, и верхнюю часть стен. А плита-то у тебя какая кошмарная! — Я жарил дичь на живом огне! Вот так-то! Дичи это не нравилось… — Ну, — Курго захабарила, — давай инструменты. — Я живо вскочил и поскакал в сортир, ища швабру и тряпку. Нашлось. — Ведро есть? — На кой тебе ведро? — Ну не буду же я каждый раз мыть тряпку в сральнике? — Ага, ну, валяй.

Я открыл окна, хотя было холодно. Курго долго журчала водой в ванной: отопление вырубили; наконец наполнила ведро. Стала трудиться. Я наблюдал, как женщина переходит от слов к действиям. Естественно, ее не хватило надолго, как и всех нас. Какое-то дежа вю, врубался я, куря. На полу валялось много всякой гадости. Курго умело смела все в ноль, обмакнула ткань в жидкость (в том, что эта субстанция являлась водой, я уже не был уверен, как и в том, впрочем, что половая тряпка оставалась тканью, а не приобрела какие-либо новые загадочные свойства, переставшие роднить ее с сестрами, коих на помойки мира выкидывается миллион в минуту), и тщательно намотала ее на швабру. Я млел. Только подлинный извращенец, Извращенец с заглавной буквы в состоянии понять мой кайф. Ко мне пришла дама, барышня, кошелка — называйте, как хотите, но ведь для чего, а? Чтобы помыть пол. А господин с подбитым глазом отдыхает. Тут я не удержался и высказал ей все свои соображения на этот счет. И в тот же миг выяснилось, что никакой он не бомж, а вроде как муж, с которым случилось такое вот несчастье. Мне стало хихикнуто. Лена тем временем тщательно оттирала северо-западный участок моей кухни; казалось, она принялась за дело всерьез. Оторвав задницу от стула, я посозерцал результаты труда. Почти квадратный метр сиял, как лицо (или жопа?) гламурной блондинки. Совсем неплохо, прикинул я. За 180 000 секунд, примерно, она ототрет мне всю хату. Подсчеты радовали.

Но вышла ошибка. Я не учел перекуры и выпивоны. И работу маршрутизатора (ментального, того, который в голове). Если с первыми можно было как-то смириться (сам грешен), то после каждого следующего глотка паузы затягивались все сильнее, швабра все неохотнее начинала приниматься за свое дело, и в воздухе все более начинало пахнуть фиаско. Наконец Ленка бросила швабру и заявила, что хочет спать. Тряпка, значит, говновая. Мыть такой невозможно. «А как же договор?» — попытался напомнить я. — «Какой договор?» — «Ну, наш договор, или уговор, как тебе больше нравится. Я мою тебе посуду… (меня накрыли легкие сомнения, было ли это на самом деле), а ты, гм, моешь мне пол». — «Так ведь тряпка у тебя неправильная». — «Что?» — То́, что это не тряпка, а какая-то херня. Ты посмотри на ворс. Понял?» — Я ничего не понял. Тряпка как тряпка. Буду я еще врубаться в этакие тонкости! Еще скажи, вода у меня не та из крана течет.

«Не-ет, — Курго аккуратно швырнула тряпку на пол, — в таких условиях работать я не могу. Налей-ка пива». Я услужливо налил. Ленка, выпив, вздыхала и нюхала опоржненный стакан так, словно была приговорена к смерти, и любование сим артефактом было как будто ее последним желанием.

Один кваратный метр. Плюс-минус. Я вспомнил одну девочку, она качалась на качелях; мне пришлось отъехать от дачи аж на три километра; это путешествие в те годы было серьезным! В розовом платьице она качалась на качелях, а я крутил педали — мимо! Странно, но тогда меня впервые накрыла мысль: вот оно, счастье, это — она, та самая. После этого у меня было много женщин. Да что я гоню? Мало ли, много ли, мечтов и мечтаний Г. Гумберта?

Вот еще что: фетишист. Пиво в совокупности с Курго действовали уже на полную катушку. Супераддитивный эффект. На ней были очки (на девочке, не на Курго). Дурацкие совдеповские очки из черной пластмассы, где ж они теперь. Минус, естественно. Около трех. И тополя. Я мечтал.

Итак, девочка качалась на качелях, розовое платьишко ее задиралось, а я мчался мимо на своем «Орленке». Сначала мне казалось, что я развил скорость около 70-ти. Потом меня надолго, почти на тридцать лет, это утомило, и я решил, что хватит себе врать, скорость, хоть и под горку, скорость никак не могла превышать 40, даже 35-ти. И что это я ее вдруг вспомнил?

Лена вздохнула еще раз и вновь начала драить пол. Я понял впоследствии, что это была непростая задача. Курго расстроилась очень быстро; я даже не успел обломаться. Квадратный метр увеличился раза в полтора, не более, и тут Кургота смекнула, что пора прекращать действо: хватит. Она захотела еще пива. Я набулькал.

Когда-то я пытался установить на рабочий комп знаменитый «Ил-2», вернее, его аналог. Программа встала и заработала, но оказалось, что в нее совершеннно невозможно играть. Самолет кренился на двадцать градусов, или около того. Иногда приходили радиосообщения, что, мол, на нас напали. Я судорожно лез в меню и искал настройки. Интерфейс был вполне неплох, но я никак не мог понять, где у меня посадочные фары, а где команда убрать шасси. Да, пилот из меня еще тот. Но все это чепуха. Покажите мне водителя-профессионала, который мог бы прорулить на гаишном тренажере. Затея явно обречена. Курго вновь дымила. — «Что-то я утомилась», — Ленка внимательно рассматривала сигарету, выпуская дым могучей струей.

Самолет! Я могу лететь!

«Тупица, — думал я, вспоминая „Ил“. — Индюк. Дело ведь не в том, сколько лететь. Дело в том, как лететь». Слева нарисовались товарищи, дальнейшие мои действия их слегка удивили. Для начала я сделал бочку. Спустя час я вспомнил о петле Нестерова. И потянул рычаг на себя. Скорость упала до каких-то двадцати, но я умно рухнул гузном вниз, затем выровнял машину. Попутчики исчезли; точнее, я потерял их из поля зрения. Тут пришел клиент, точнее, клиентка, и рассказала мне о том, что разводить кошек за деньги, а потом продавать, весьма непросто. Да. Согласен. Скорость была уже почти 300. Я чуть не плюхнулся в океан, но выровнял штурмовик и развил нужную скорость. Что-то мне не нравилось. Надо переключить режим двигателя. Мотор чихнул и замолк. Это мне знакомо; проходили. Я завел. Опять клиент! Ну? Ага, фотографии. Сделаем. Кинем вас в экслюзивную папку. Все? До свидания. О, как кайфово было сделать «мертвую петлю»!

Теперь мотор работал как-то не так, будто у него был не прямой привод, а какая-то хренова гидротрансмиссия. Мне это не нравилось. Но я продолжал полет. Иного варианта у меня не было. Разве что клиенты (клиентки?) Я так их люблю. Люблю этих сумасшедших тетенек, да…

Ебаторий. Так говорит Ленка.

Мотор работал. Я взмыл, выйдя из «мертвой петли». С самолетом все было в порядке, если не считать крена. Я летел. Ленушка, где ты? И как насчет любви?

Лариса попыталась отнять меня от штурвала. Ты, наконец, дашь мне полетать? Я пересек океан. Это было долго. Мотор был единственный, другого нет; альтернатива — падать. Я устал. Но не сдался. Шлепнув пару раз по правой стрелке, выровнял крен. Долечу. Мать вашу, плевать на всех, долечу. И задание выполню.

Пришла налоговая. Какое дерьмо. То есть они приходили раньше и делали контрольную закупку. Полная лажа. Лариса напряглась. А я расслабился. В моем полете все было прекрасно. Мотор работал. Пара истребителей слева была своей. Ведомые. Они вновь появились. Уже не обращал внимания на английские реплики. Дура училка говорила, что русский язык — международный. Попробуйте купить хотя бы одно вот такое международное дерьмо, то есть товар — он наверняка окажется китайским; у них свои сантиметры. Телевизоры, шузы, автобусы, даже какое-то подобие снетков. Что сто́ят законы, если их суть бумажна, а наши президенты меняются, словно картонные паяцы? Закон вышел — по поводу языка, да. Или я фантазирую? В законе говорилось конкретно: никакой товар не может быть продаваемым без инструкции на русском, ну пусть, не без нее, а хотя бы с указаниями, где произведен этот продукт. Что за херня: покупаешь вяленую рыбу, а она не наша. Сладкая китайская дрянь.

Христос, говорят, пил с налоговиками. И находил в этом какой-то кайф. До Христа мне явно далеко. С этой козлотой, мытарями, мне не хочется срать на одном поле. «Если вы не сделаете по-срочному по обычному тарифу, у вас будут проблемы». Я как раз вышел покурить. Вернувшись (они как раз выходили), я застал Ларису в слезах. Суки! Она все распечатала на «Кэноне». Объяснять что-то Поджеру о расходниках и тем более о налоговой было бесполезно. Лариса должна была заплатить.

Тошное благородство играло во мне, и хотелось сказать: половину расходов я беру на себя. А чего там половину! Три четверти! Девяносто процентов! Полную и окончательную единицу! Внутренний же голос разума (или хитрости, или подлости) говорил так: сейчас самый подходящий момент, чтобы завязать с этим дурацким донжуанством. То есть с донкихотством, я совсем не то хотел сказать! Ты тратишь свою нервную энергию на глупую Ларису; так ведь она сама виновата. Надо было послать этих наглецов куда подальше. И будь ты на ее месте, так и сделал бы. Даже ценой большого конфликта с Поджером — истина дороже. Настолько большого, что это неминуемо бы обратилось увольнением. И ты бы, конечно, на это пошел.

Но ты вышел, когда они вошли (а потом наоборот: обмен разумов). Да, ты давно собирался идти курить. Раза три тебе перехотелось и вот захотелось вновь. Ты мог бы перехотеть еще раз, но не стал этого делать. Ты решил, что Лариса, кстати (это ведь правда), имеет куда больший опыт общения с этими, так сказать, людьми, и справится с этой ситауацией не хуже тебя, а наверняка даже и лучше.

Лариса?

Мне захотелось опять покурить, что-то много я курю. Что было делать с ней? Обнять и сказать, что все не так плохо? А ведь кому вставит пиздюлей А. Н., не мне же? Стало ее жалко. Я заставил себя поцеловать коллегу. Она ответила. Мягкая баба. Еще было много электричек, мы целовались, и все никак не могли расстаться.

Программу пришлось вырубить: я вынырнул обратно, из воспоминаний в реальность, и увидел Ленку. Она почти молчала, наблюдая за мной-сомнамбулой. Полтора квадратных метра сияли.

И я задумался: что́ Курго? То́, что она пыталась помыть мне пол, хоть эта попытка и накрылась полной мандой? А может быть, мы, мужики, такое же говно, как и они? Не ошибся ли Создатель? Вот богохульство.

Так почему же мы такие дрянные?

Интересно, что скажет на этот счет Таня. Хотя какая разница?