Цвет мира — серый

ПРОЛОГ

Штурм шел вяло.

Осажденные войска дрались без особого энтузиазма. Конечно, они поливали противника смолой, осыпали градом стрел и по мере возможности отталкивали от стен приставные лестницы, но было видно, что сопротивляются они скорее для проформы и по инерции. Истинных фанатиков среди них не было.

Никто не хотел умирать.

Исход боя был известен задолго до его начала, поэтому противоборствующие стороны старались не рисковать и не лезли на рожон. Кому охота сложить голову в битве, итог которой генералы обеих армий подвели еще на прошлой неделе?

Город бы давно сдался на милость победителя, если бы не одно «но». Считалось, что император крайне отрицательно относится к тем, кто сдается ему вообще без борьбы, и может отреагировать неадекватно. До сих пор три города сдались на его милость. Две сдачи он принял, и принял довольно-таки миролюбиво, а один раз пришел в ярость и…

Словом, на месте третьего города еще очень долго ничего не будет расти, и даже мародеры обходят это место стороной.

С тех пор как имперская армия приобрела репутацию непобедимой, несколько военных стратегов пытались рассчитать наиболее благоприятный момент для перехода на ее сторону, но император был очень сложным человеком, и еще никому не удавалось предсказать его действия.

Конечно, «сложный» — это неправильное слово. Но называть самого могущественного и опасного человека на континенте «странным» ни у кого не поворачивался язык.

Но если кто-то и набрался бы смелости называть вещи своими именами, то он назвал бы императора странным, эксцентричным, коварным, непредсказуемым, смертельно опасным и для друзей и для врагов — хотя бы потому, что никто не мог сказать, кого в данный момент он считает своим другом, а кого — врагом. Принимая решения, он руководствовался своими собственными принципами, которые никто не смог бы понять, даже если бы он кому-нибудь о них рассказал.

А еще он был скрытным. Подозрительным. Переменчивым.

Люди, которые считали себя его друзьями, и люди, которые считали себя его врагами, сходились только в одном — император был великим человеком. Настолько великим, что иногда рядом с ним становилось трудно дышать.

Солдаты имперской армии боготворили своего верховного главнокомандующего — за филигранные тактические схемы, которые он разрабатывал собственноручно, за казнь нерадивых или трусливых офицеров. За то, что всего несколько лет назад под его руководством имперская армия колошматила противника, имевшего многократное численное превосходство. За то, что император никогда не обещал больше того, что он мог дать, но всегда держал свои обещания. За то, что, когда становилось совсем уж туго, он сам выходил на поле боя, и тогда становилось туго уже его врагам.

Император дрался страшно, яростно и безумно. Даже его собственные солдаты старались держаться подальше от высокой фигуры, закованной в черные доспехи, ибо в пылу боя он не разбирал ни своих, ни чужих, рубил без разбора, о чем мог и пожалеть в конце боя. Но в одном можно было быть уверенным: если император вышел на поле боя, он не покинет его, пока враг не будет окончательно разбит.

Правда, боготворить не значит любить.

Его уважали и боялись; иногда уважения было больше, чем страха, иногда — наоборот. Императора вполне устраивало такое положение дел — народной любви он никогда не искал.

Последние два года битвы не требовали непосредственного участия императора. Его армия стала самой большой и профессиональной на континенте, и создание единого государства, простирающегося от Буйного океана до Зеленого, стало только вопросом времени.

Император говорил, что это только начало. Он не собирался останавливаться на достигнутом и ограничивать свою власть одним материком. Его целью было создание Империи, объединяющей весь мир. Он грезил властью, он был одержим властью, он жаждал власти, как оказавшиеся погребенными заживо люди жаждут воздуха. Император был намерен вписать свое имя в историю, вписать его большими буквами и в самом начале новой главы.

Он обещал своей армии Великий Поход, поэтому не было ничего удивительного в том, что почти никто из солдат не горел желанием геройски сложить голову при штурме города, который все равно был обречен.

Конечно, они тащили длинные лестницы, подкатывали к стенам города осадные башни и даже сняли покрывало с огромного тарана, но все это делалось достаточно неторопливо и без огонька. Даже стрелы и арбалетные болты не застилали небо тучами, а повисали над полем боя небольшими перистыми облачками. Один раз в пять минут над головами свистел огромный каменный снаряд, выпущенный из катапульты. Камни неизменно били в башни рядом с главными воротами, но город строили на совесть, и обрушиваться башни не спешили.

Защитники вяло отстреливались из луков, скорее потому, что от них этого ждали, а не по какой-то другой причине. Даже смола, которую они лили на головы имперских штурмовиков, была не кипящей, а лишь слегка подогретой, чтобы, не приведи господь, кого-нибудь не разозлить.

Они явно рассчитывали продержаться еще пару часов, а потом, когда имперская армия ворвется в город, разойтись по домам, прикинуться мирными жителями, с радостью войти в состав Империи и, может быть, даже драться под ее знаменами. Имперская армия постоянно прирастала за счет рекрутов из завоеванных городов, и только те, кто сдавался без боя, никогда не попадали в ее ряды. Они вообще лишались любых имперских милостей и облагались самыми высокими налогами. Император не любил людей, которые бросают карты на стол, так в них и не заглянув.

Штурм-генерал Рейнгард, командующий группой армий «Центр», откинул тяжелый полог шатра, который отсекал императора от звуков вялотекущей битвы, и вошел внутрь.

Гаррис Первый, известный под прозвищем Черный Ураган, валялся на походной кровати и курил трубку. При появлении штурм-генерала он вынул ее изо рта и вопросительно изогнул бровь.

— Вы пришли доложить мне о взятии города, генерал? — спросил он.

— Пока еще нет, сир.

— Тогда о чем вы хотите мне доложить?

— О промежуточных итогах, сир.

Гаррис задумчиво пососал мундштук трубки и вздохнул.

— Валяйте, докладывайте, — милостиво разрешил он. — Ожидаются какие-то проблемы?

— Нет, сир.

— И подкрепление не прискачет на помощь осажденному городу в самый последний момент?

— Исключено, сир. Король Фридрих собрал все войска вокруг своей столицы. Очевидно, решающая битва будет ждать нас там.

— Хотелось бы на это надеяться, — заметил Гаррис. — Король Фридрих — трус, и вряд ли он готов к решающей битве. Как вы считаете, генерал, не будет ли разумнее послать против него только один корпус, чтобы случайно паренька не напугать? Увидев всю нашу мощь, он засядет в городе, и нам придется выковыривать его оттуда неделями… Да и город пострадает, а жаль. Я бывал в Ламире, и он мне нравится. Очень любопытный архитектурный стиль.

— Как скажете, сир, — согласился штурм-генерал. — Если вы спросите мое мнение, там и одного корпуса будет много. Фридрих уже проиграл эту войну, когда позволил нам беспрепятственно пересечь границу королевства.

— Скучно, — пожаловался Гаррис. — Мы уже пару лет ни с кем серьезно не воевали. Боевой поход превращается в рутину.

— Зато люди целы, сир, — осмелился заметить штурм-генерал.

— Это плюс, — согласился Гаррис. — Но постоянные легкие победы разлагают армию сильнее, чем несколько крупных поражений.

— На этом континенте у нас остался только один реальный противник — Брекчия.

— Боюсь, вы правы. А мы ведь завоевали едва половину континента, — сказал Гаррис. — Впрочем, Брекчия меня не особенно волнует. Настоящие бои начнутся, когда мы достигнем Тхай-Кая и островов Красного Камня. Но я опасаюсь, что к тому времени наша армия может растерять боевой дух.

— Достойный отпор быстро вернет все в норму, — предположил штурм-генерал. — Ничто так не отрезвляет солдат, как пара поражений.

— Может быть, — снова согласился Гаррис. — Так что вы хотели мне сообщить, генерал?

— Полагаю, мы возьмем город к полудню, сир.

— Почему так долго? Я думал, они сдадутся после пары часов боя. В конце концов, мы уже давно не грабим и не насилуем мирное население.

— Они бы с радостью сдались, но в городе засел кардинал Тельми и отряд храмовников. Они не позволяют горожанам открыть ворота.

— Откуда здесь взялся целый кардинал? — удивился Гаррис.

— Не успел сбежать, я полагаю. Нас не ждали здесь раньше следующей недели.

— А я вас не особенно и торопил, — укоризненно сказал Гаррис. — Внезапность хороша только для маленькой армии. Большая армия должна быть степенной и неторопливой, она обязана выставлять себя напоказ и наглядно демонстрировать противнику свое превосходство. Чтобы враги успели ее рассмотреть и подумать: «А нам это надо?» И вовремя сбежать. Или перестать быть врагами.

— Не все так просто, сир. После инцидента с Вендилом люди опасаются сдаваться без боя.

— Что за чушь? Вендил был городом некромантов, работорговцев и прочей нечисти, — сказал Гаррис. — Я сжег бы его в любом случае.

— Но люди этого не знают, сир. Они считают, что вы уважаете только мужественных противников. Тех, кто оказывает сопротивление.

— Иногда мужество заключается в том, чтобы не оказывать сопротивления, — заметил Гаррис. — Впрочем, это сложная мысль, и я еще не додумал ее до конца, так что мое мнение может и измениться.

— Может быть, пришло время рассказать людям правду о Вендиле?

— Нет, — сказал Гаррис после некоторого раздумья. — Пусть боятся. Пусть сопротивляются, хотя бы для вида. Армии нужна практика. Теперь о текущей ситуации… Кардинал Тельми принадлежит к Церкви Шести?

— Да, сир.

— Это он обозвал меня «порочным исчадием ада» и «мерзейшей отрыжкой дьявольских псов»?

— Да, сир.

— Наверное, он меня не любит.

— Очевидно, сир.

— Это простительно, — сказал Гаррис. — Разве Дева, являющаяся второй по значимости фигурой культа Шести, не призывает к прощению?

— Не знаю, сир, — сказал штурм-генерал. — Я атеист.

— А не кардинал ли Тельми санкционировал резню в Дархэме? Ночь Больших Дубинок или что-то в этом роде…

— Ночь Красных Мечей, сир. Санкционировал — не совсем верное слово. Кардинал открыто призывал к убийству еретиков.

— Очевидно, он склонен прислушиваться к словам Бойца, а не Девы, — констатировал Гаррис. — Генерал, я не хочу, чтобы кардинал вышел из города живым.

— Да, сир.

— Если горожане сами не растерзают его за то, что он не дает им открыть ворота, покрасьте один меч его кровью. Назовем это Днем Красного Клинка. Или Полуднем. Или Вечером — как получится.

— А храмовники, сир?

— Их тоже убейте, — сказал Гаррис. — Мне не нравятся солдаты, воюющие во имя религии. Особенно если учесть, что сама религия довольно миролюбива… Есть новости с других фронтов?

— Группа армий «Север» под командованием штурм-генерала Визела форсировала Керу и с ходу взяла два речных порта.

— Это неплохо, — сказал Гаррис.

— Восстание в Кабире было подавлено малой кровью.

— И кому принадлежала эта «малая кровь»?

— В основном мятежникам.

— Сие радует.

— Отдельный экспедиционный корпус занял оба перевала, ведущие в Тирен.

— А вот это уже любопытно. — Император оживился. До сего момента ему было скучно, но теперь он испытывал явный интерес.

— Генерал Фогс интересуется, что ему делать дальше, сир. На этот счет от вас не поступало никаких указаний, — помимо того, что штурм-генерал Рейнгард выполнял свои прямые обязанности, он был кем-то вроде адъютанта при императоре, предпочитавшем передвигаться вместе с группой армий «Центр».

— Сейчас указания поступят, — сказал Гаррис. — Свяжитесь с Фогсом и прикажите ему не соваться в Тирен ни при каких условиях. Он должен сесть на обоих перевалах и никого не выпускать из страны. Пусть поспрашивает местных пастухов и прочих аборигенов и перекроет все козьи тропы, пути контрабандистов и всякое такое… Тем, кто пытается въехать в страну, препятствовать не нужно. Главная директива — всех впускать, никого не выпускать.

— Да, сир, — кивнул штурм-генерал.

— Я запамятовал, при корпусе Фогса есть какой-нибудь элитный штурмовой отряд?

— Мантикоры, сир.

— А который из перевалов ближе к столице Тирена?

— Восточный, сир. От него до города — три часа неспешной езды. Тирен — очень небольшое государство, сир.

— Я в курсе, генерал. Пусть мантикоры стоят лагерем на Восточном перевале и ждут.

— Да, сир. А могу я задать вопрос?

— Попробуйте.

— Тирен не имеет никакой стратегической ценности, и при желании мы можем взять королевство меньше чем за двое суток, перещелкав его игрушечную армию силами одного полка. Почему вы проявляете такой интерес к этой стране и чего должен ждать генерал Фогс?

Штурм-генерал Рейнгард задал вопрос, не особо надеясь на ответ. Гаррис объяснял мотивы своих поступков, но так, что никто ничего не понимал. Или не объяснял вовсе. Все зависело от его настроения.

Но сегодня настроение императора было неплохим.

— Вы играете в шахматы, генерал? — спросил он.

— Конечно, сир. — В имперской армии все офицеры должны были уметь играть в шахматы. Гаррис считал, что игра развивает в людях умение просчитывать на несколько ходов вперед. Он признавал, что шахматную партию нельзя сравнивать с тактикой ведения боя, ибо в игре нет места случайностям, постоянно возникающим в реальной жизни, но умение думать, без которого шахматы немыслимы, еще никому не вредило.

— Тирен находится на клетке E-4, — сказал Гаррис. — И мы должны сделать свой ход.

— Но что такого ценного в Тирене, сир? Это маленькое королевство, верящее в старые сказки, живущее по своим законам, бесконечно далекое от политики континента… Генерал Фогс может…

— Взять его за двое суток, я помню, — сказал Гаррис. — Но Тирен нельзя просто захватить. Точнее, захватить его можно. Но делать этого не следует.

— Почему, сир?

— Потому что Тирен — это ключ, — объяснил Гаррис.

— Ключ к чему?

— Ко всему, — сказал Гаррис. — Да, мы можем смять Тирен нашей железной мощью, генерал, но не будем этого делать. Тирен должен остаться таким, каков он есть сейчас. Только с одним условием: он должен признать нашу власть.

— Я не понимаю, сир, — объяснение не обмануло ожиданий штурм-генерала. Отдельные слова были ему знакомы, но в общую концепцию они почему-то не складывались.

— Вы не понимаете, — согласился Гаррис. — Вот поэтому вы — штурм-генерал, а я — ваш император.

— Да, сир, — сказал штурм-генерал.

— Вы смотрите в будущее? — спросил Гаррис. — Заглядываете в него? Пытаетесь угадать, как там все будет?

— Иногда, сир. Я думаю о будущем, когда у меня появляется свободное время. — Штурм-генерал лукавил. У него было слишком много забот в настоящем, чтобы забивать свою голову размышлениями о днях грядущих.

— И что же вы видите в будущем?

— Завтрашний день, — попытался угадать штурм-генерал.

— А я вижу следующий век, — сказал Гаррис. — Пожалуйста, найдите… кого-нибудь и пусть седлают моего Тигра. Я отбываю в Тирен. Когда закончите возиться со штурмом, выдвигайтесь к Ламиру, чтобы Фридриху жизнь сахаром не казалась. И я вас прошу, генерал, на этот раз идите медленно. Никаких форсированных маршей, ночных бросков и кавалерийских наскоков.

Уже через полчаса Гаррис Черный Ураган в сопровождении отряда личной охраны покинул группу армий «Центр», поручив ведение непосредственных боевых действий штурм-генералу Рейнгарду. У самого императора были дела поважнее.