Цвет мира — серый

ИНТЕРМЕДИЯ

Это был просто охотничий домик в лесу.

Не дворец и даже не терем, построенный для того, чтобы вмещать отправившихся на охотничьи забавы аристократов вместе с их многочисленной свитой. Простой одноэтажный сруб, добротный, про такие принято говорить «построен на века». Собственно говоря, века он тут и простоял, за это время стены поросли мхом, а при дожде крыша протекала сразу в нескольких местах.

Перед появлением императора домик немного подлатали, завезли новую мебель и починили провалившееся крыльцо, но Гаррису было совершенно плевать на такие вещи. В быту он был неприхотлив, если не сказать — аскетичен. В ранних своих походах он привык спать на земле вместе со своими солдатами, в более поздние времена его шатер по убранству уступал шатрам генералов и больше походил на палатки простых рыцарей, коих много в любой армии континента.

Гаррис настоял, чтобы лагерь охраны расположился не ближе чем в ста метрах от жилища. Восторга у его телохранителей это решение не вызвало, но спорить с Черным Ураганом никто не решился.

Телохранителям Гарриса вообще приходилось несладко — как вы прикажете охранять человека, зарекомендовавшего себя самым страшным бойцом на континенте, неуязвимым и несокрушимым? Они из кожи вон лезли, чтобы доказать императору свою полезность, и Гаррис ценил их старания. Впрочем, он уже давно не выходил на поле боя, и поединок с маркизом Тиреллом был единственным за последний год случаем, когда ему приходилось обнажать собственный меч.

Император отослал слуг (те не выказали особого недовольства, так как не хотели присутствовать при «зловещих ритуалах» своего повелителя) и остался наедине со своей пленницей.

Гаррис растопил печку при помощи огня, добытого из указательного пальца, и на этом зловещие ритуалы закончились.

Первые сутки он просто спал на новой, только что поставленной его слугами кровати, и пленница была предоставлена сама себе.

Проснувшись, Гаррис выпил вина и закурил трубку. Сестра Ирэн сидела у окна.

— Извини, что пренебрегаю обязанностями радушного хозяина, — сказал Гаррис. — Тебе было не слишком скучно?

— Мне не бывает скучно.

— Мне тоже, — сказал Гаррис. — Хотя, я полагаю, по совсем другим причинам.

— Ты не сможешь долго жить в таком ритме.

— Когда я покончу с войной, я смогу позволить себе чуть больше отдыха, — сказал Гаррис.

— Я только «за», — сказала сестра Ирэн. — Ты же знаешь мое отношение к войнам.

— Знаю. Когда-то и я был не таким, как сейчас, и мое отношение к войнам было похожим на твое, — сказал Гаррис. — Я был не чужд милосердия, гуманизма и по сегодняшним меркам тянул едва ли не на пацифиста. Я считал, что с любым оппонентом можно вести диалог, что невежество, мракобесие или фанатизм можно победить при помощи просвещения. Я был терпим…

— А разве не так? Разве это неправильно?

— Такие штуки работают только в теории, — сказал Гаррис. — На практике, когда на тебя прет слюнявое, пьяное, агрессивное быдло, рука сама хватается за меч.

— Так нельзя. Человечеством правит любовь.

— Человечеством правит страх, — сказал Гаррис. — И единственный способ никого не бояться — это стать самым страшным.

— К этому ты и стремишься?

— Нет. Этого я уже достиг.

— Так не должно быть. Не то, что ты стал самым страшным, а положение дел вообще.

— Но так есть, — сказал Гаррис. — Может быть, когда-нибудь все будет иначе.

— Своими действиями ты вряд ли приближаешь это благословенное время.

— Я не вижу иных вариантов. Люди не нарушают законы не потому, что они любят законы или любят своих ближних, а потому что боятся наказания, — сказал Гаррис. — Именно страх позволил человечеству построить современную цивилизацию.

— Это самый простой путь. Но это не может быть единственным путем.

— Страх можно насадить, любовь же навязать нельзя, — сказал Гаррис. — Да и кому она нужна, эта любовь?

— Ты…

— Послушай, я не хочу ввязываться в очередной теологический спор, — сказал Гаррис. — Видимо, нам никогда не переубедить друг друга.

— Я верю в то, что любовь спасет мир, — сказала сестра Ирэн.

— В отдаленной перспективе — может быть, — согласился Гаррис. — Но еще пару лет назад мир стремительно летел в тартарары. Наш континент оказался разделен на десятки государств, каждое из которых готово было вцепиться другому в глотку при любой возможности. Я не спорю, что со временем все могло бы измениться и люди вдруг возлюбили бы своих ближних. Чисто теоретически. Но на практике они могли просто не успеть.

— Ты считаешь, что мир можно спасти при помощи войны?

— Парадокс, да? Но дело не в войне, война в данном случае — это только инструмент. Вспомни, каким был этот материк всего пять сотен лет назад. Разделенный на маленькие удельные княжества, где каждый правитель мог творить со своими людьми все, что ему заблагорассудится. А еще эти самодуры постоянно грызлись между собой, и кровь лилась почти каждый день. Потом княжества стали укрупняться, и появились королевства. Что изменилось? По сути ничего. Только междоусобные войны выросли в масштабах, а кровь продолжала литься, как она и лилась до этого. Прекратить грызню можно было только одним способом — спаяв все эти мелкие государства в одно крупное. Для этого надо дать людям единый закон. Надо сделать так, чтобы они его соблюдали. Фанги прошли этот путь тысячу лет назад.

— Тхай-Кай — это другое государство, другие люди, другой уклад. Вряд ли ты сможешь построить здесь второй Тхай-Кай.

— Мне не нужен второй Тхай-Кай, — сказал Гаррис. — Фанги многое сделали неправильно, хотя в целом они мыслили в нужном направлении. Я тщательно проанализировал историю их правления и не собираюсь повторять чужих ошибок. Но как бы там ни было, будущее — не за маленькими королевствами, а за единой империей. И это понял не я один. Посмотри на Брекчию — они делают то же самое, что и я: они подминают всех под себя и выстраивают единое государство с единым законом.

— Они начали раньше, чем ты.

— Но преуспели меньше, — сказал Гаррис. — Кроме того, мне не нравятся методы, которые они используют. Эти люди совершенно не ценят человеческие жизни.

— А ты ценишь?

— Ценю. И твой сарказм сейчас неуместен. Никакую империю нельзя построить, не пролив крови, но вариант кардиналов неприятен мне тем, что и управлять уже завоеванным без крови они не могут.

— Ты считаешь, что без Империи вообще никак не обойтись?

— Может быть, когда-нибудь позже, — сказал Гаррис. — Но на этом этапе развития я других вариантов не вижу.

— Не может быть, чтобы не было других вариантов.

— Мне они в любом случае неизвестны, — сказал Гаррис. — Кроме того, нельзя забывать про Тхай-Кай. Старый, единый, могучий Тхай-Кай, которому очень скоро перестанет хватать жизненного пространства. Как ты думаешь, куда они могут прийти в его поисках?

— Нас разделяет океан.

— Да, так было тысячу лет, тысячу лет океан мешал нам вцепиться друг другу в глотки, — согласился Гаррис. — Но океан не может разделять нас вечно. У Тхай-Кая есть флот, и он быстро растет. У Брекчии есть флот. Прогресс не стоит на месте, корабли становятся все больше и быстрее. И нет никаких гарантий, что завтра кто-то не изобретет способ обойтись вообще без кораблей. Сто лет назад мы воевали без катапульт, а теперь сложно представить себе штурм города без этих махин. Сегодня изобрели порох. Завтра кто-нибудь совместит порох и катапульту и придумает нечто, что сможет перебрасывать снаряды и за океан, и мы сможем вдоволь повеселиться, перекидывая смерть с берега на берег.

— Я не могу себе такого представить.

— А я могу.