Д.В.Ж.Д. 2035

Открыл глаза от ощущения, что кто-то дёргает за щёку. Сфокусировав взгляд, увидел Брусова в медицинских перчатках. Освещение было искусственное, фонарями светил кто-то из-за спины доктора. Я ничего не чувствовал, но этот свет резал глаза.

Руки не двигались, язык не ворочался, чтобы протестовать или хотя бы прошептать. Беспомощный больше, чем дитя, я мог лишь вертеть глазами. Новорожденные могут хотя бы кричать.

Перед глазами меж тем мелькал пинцет и иголка с нитками. Иголка почему-то вгрызалась в щёку, но без боли. Посмотрев чуть в сторону и увидев верхнюю полку, я чётко понял, что нахожусь в купе. Рядом стояла капельница. Толстая бутыль висел, приделанная к верхнему лежаку. Мне что-то капали. Зачем? Я ранен?

Сам доктор активно говорил. Его губы дергались, но для меня абсолютно беззвучно. Вначале всё показалось дикой шуткой, но лицо Брусова было серьёзным. Никаких подколов. И я понял, что контужен. Не слышу ни звука, как тогда — в бункере.

По завершению манипуляций над щекой, доктор провёл пальцами перед глазами, пощёлкал теми же пальцами рядом с ушами. Я поводил глазами из стороны в сторону, пытаясь хоть как-то донести что — нет, не слышу! Ничего не слышу! Я оглох!!!

Он нахмурился больше прежнего. В руке Алексея появился шприц с бесцветной жидкостью. Постукав по нему пальцем и изгнав пузырьки воздуха, доктор взял меня за руку. Прикосновение ощутилось. Тело ещё не совсем отказало. Едва шприц попал в вену, как я поплыл.

Следующее пробуждение было в ореоле света. Дверь в купе была открыта и солнце светило сквозь окно под потолком в проходе. Значит, проклятый дождь прекратился.

Это сколько времени я проспал? Всю ночь?

— Эй… — Голос слабый, как у вылупившегося цыплёнка.

Высушенные жаром губы растянулись в улыбке — слышу! Слух восстановился. К чёрту эту слабость во всём теле, надо вставать и идти. Что вокруг происходит?

Голова Брусова свесилась с верхней полки, едва я попытался заворочаться. Оказалось, что повязка не только на щеке. Левая ладонь в бинтах и правое плечо. Это когда это я успел нахватать осколков?

— Не дёргайся, Вася, — обронил доктор, спрыгивая с верхней полки. — Лежать тебе ещё и лежать.

— Что…слу…чи…лось? — никогда бы не подумал, что произносить слова бывает так сложно.

Доктор приблизил к губам кружку с водой, приподнял голову, после первого же глотка я закашлялся. Влага впиталась в иссушенный язык и горло не получило ничего, обиженно запершив.

— Да хрен тебя знает, — честно признался доктор. — Взрывом костюм изодрало. Это знаю точно. Радиации ты хлебнул, но немного — фон за городом почти уже в норме был. Щёку я тебе зашил, вытащил из плеча осколки от гранаты. Да так по мелочи весь покоцанный был.

Доктор снова позволил сделать глоток, после чего вернул голову подушке и убрал от губ кружку.

— Тебя старлей притащил. Раненый в колено, между прочим, притащил! Мы потом только осколок Богдана заметили. Ты ста метров до состава не дошёл, свалился на шпалы с автоматом в обнимку. Предполагаю, что последняя мина взорвалась рядом с тобой или граната слишком близко упала. По итогу — контузия. Позавчера же не слышал ничего?

Я ПРОСПАЛ ДВА ДНЯ?!

— Не считая обезвоживания и полного исчерпания мышечных ресурсов тела, износа сердца и прочих внутренних органов, через пару дней придёшь в себя. Отлежись, отоспись. Всё будет в порядке. Связки растянуты, мышцы перетруждены. Но пару дней сна и активной жратвы, которой у нас теперь изобилие, сделают из тебя человека.

— Сер…ге…ев, — выдавил я.

Брусов молча покачал головой, пригубил кружку с водой.

— Долго в ночи не ехали — остановились, закрыли все двери и на боковую попадали. Утром же, когда распечатали турели и дежурные поднялись на посты — благодать: ни мутантов, ни дождя. Вот и проехали в тишине и покое, судя по карте, станции «Новошахтинкскую», «Озёрную падь», «Ипполитовку», «Орехово-приморское», «Сибирцево»… А знаешь что самое интересное? По всем этим местам как будто кто-то огнём прошёлся. Выжжены дотла. Словно кто-то старательно уничтожал какие-то следы. Зачем вот бандитам просто так всё выжигать? Это не так просто, как кажется. К тому же если нечему гореть по зиме.

Он сделал паузу, позволяя мне поразмыслить самому.

Но какие мысли, когда в голове кавардак и все плывёт? Хочется только одного — спать. Не до аналитики совсем.

— А сегодня уже станции «Мучную» и «Кюрринг» миновали, те вроде не выжжены. Но мы не останавливались. Ленка приказа не давала. Она — капитан, за старшую, пока ты в отключке был. Вот теперь к «Старому ключу» подъезжаем. Да и незачем вроде было останавливаться. Вода есть, провизия есть, патроны есть. Трасса, тьфу-тьфу-тьфу, отличная.

— А уголь? Дрова? В печку через пару дней тушёнку будем кидать? — обронил я вернувшимся после пары глотков воды голосом.

— Что верно, то верно, — вздохнул доктор.

— Мне надо встать.

Брусов хмыкнул, покачав головой.

— Надо, — жёстче добавил я.

— Ты знаешь, даже если бы у тебя в руке был пистолет, я бы не позволил вставать сегодня. Самый минимум, когда ты поднимешься — это завтра, — спокойным, полным уверенности голосом ответил Брусов. — Майора нет, старлей временно обездвижен. Если ещё и ты сдашь позиции, то кто командование возьмет?

— Ленка. Капитан же.

— Ленка — баба! Не будут мужики её слушать… так же, как тебя.

Поезд замедлил ход и остановился. Рация заработала в соседнем купе. Повернув голову набок, я не увидел своей рации. Взглянув вопросительно на доктора, тот тут же дал ответ на невысказанный вопрос.

— Ещё бы тебя рациями будили. Они на руках у народа. Пойду Ленкину возьму. Брусов исчез в коридоре. Тут же в купе заглянули девушки: медсестра Вика и повариха Алиса.

— О, шеф очнулся. С пробужденьицем, — начала Виктория, улыбаясь лучезарной улыбкой. Я мог только гадать, как можно было сохранит такие зубки при единственном рецепте стоматолога анклава: болит — рвать!

— Вы отдыхайте, да выздоравливайте поскорее. — Добавила Алиса. — «Гроза кухни» была не по рабочему приветлива. — А я сейчас завтрак принесу, — пообещала она елейным голосом.

Я едва не поперхнулся.

— Так, ну-ка разойтись. — Растолкал всех Брусов, возвращаясь с рацией. — В общем, у станции «Старый ключ» части рельсов по трассе нет. Группа Алфёрова вышла на ремонт, а Ленка вынужденно заменяет Сергеева.

Эх, майор. Пожертвовал собой, отвлёк. Когда я упустил тот момент, когда ты повёл монстров в сторону леса? Знал, что вдвоём нам не успеть.

— Ладно, держи рацию. Я пойду народу витамины в таблетках раздам. Полезно после всех потрясений, — обронил Брусов и исчез. — Викуся, присматривай за ним. Вздумает бежать из лазарета — стреляй.

— Буду я на всякое начальство патроны тратить, — хихикнула Виктория Кай.

Похоже, народ отходил от потерь похода раньше, чем я. Шутят все, юморят. Добрая команда.

Рация пискнула. Я вмешался в разговор. Со стороны Ленки обрадовано послышалось:

— Батя?! Ты очнулся?! Отлично! Давай выходи на солнышко греться. Тут так кайфово! Курорт!

— Да я бы рад… — Я даже попытался пошевелить ногами, но в коридоре тут же появилась Вика, медленно предостерегающе покачав головой. Приветливая улыбка подкрепилась грозным взглядом. — …Но, похоже, мне ещё надо здесь полежать. — Закончил я обречённо.

— В общем, докладываю. Тут шпалы сгнили, рельсы покорёжены взрывами. Бой вроде как шёл. Так что многие релсы непригодны для эксплуатации. Та же тема со встречкой. Если честно, её по большему счёту вообще нет. Такое ощущение, что местные растащили, но вкруг ни души. Посоветовались мы тут коллективом и решили расконсервировать розовый вагон. Так что достаём свеженькие рельсы. На улице солнце, тепло и никакой радиации. Поработаем на славу. Да тут так и хочется поработать. Подключаем почти всех людей. Всем работы хватит.

— У вас же всё хорошо, развлекайтесь. Витамин D. Солнце полезно.

— Да всё бы ничего необычного, батя — без начальства-то отдыхать веселее — но Тёма, этот долбанный завхоз, не даёт рабочим часть инструментария. И слушать меня не хочет. Говорит, ты его завхозом поставил, тебе и снимать. А прочим и пулю в лобешник засадить за угрозы может. Говорит, мол, нервный он очень стал с этой командировкой. Не контролирует себя, так что лучше не злить.

Очухался, рейдер… быстрый.

— Хорошо, пусть зайдёт ко мне в лазарет. Обсудим тет-а-тет.

— Передам. — Закончила Ленка.

Я отключил рацию. В проёме появилась Алиса с подносом. Вкусно запахло. Я ощутил, как оказывается, зверски голоден.

Пальцы не слушались. Тело вообще странно вело себя, отказываясь нормально функционировать после пережитого. А ещё на улицу собирался. Два шага и свалился бы в коридоре.

Алиса без всяких церемоний принялась кормить с ложки. Не в силах протестовать с её напором — когда ещё выдастся возможность покормить командира как дитя малое? — я вынужден был смириться.

Разодранную щёку здорово щипало. Приходилось жевать осторожно. Сколько там швов? Хотя, мужика шрамы украшают. Почти под завершение трапезы в купе явился рейдер с парой грязных молотков. Алиса поспешно влила в меня последние ложки каши и удалилась. Артём, присвистывая, собрался было зайти в купе, но был перехвачен медсестрой на подступах.

— Ты чего в лазарет с такой грязищей прёшься?

Рейдер попытался найти взглядом поддержки у меня, но я лишь пожал плечами. Я сегодня здесь не начальник. Перед медициной все равны.

— А меня никто с ложечки не кормил… почему-то! — обиженно ответил он и показал Вике молотки. — А это вещественные доказательства! Я только показать. Я не собираюсь убивать шефа. Слово даю! Как можно батю по голове молоточком?

— Смотри мне! — Обронила грозно Вика. — Стой только тут. Не входи в купе. Он и так тебя слышит.

— Хорошо. — Ответил рейдер и повернулся ко мне. — Шеф, ну ты устроился. Круче только на улице. И только сегодня.

— Зависть — плохое качество, — напомнил я. — А ты чего там разошёлся с хозяйством? Я тебя над патронами, снаряжением и костюмами ставил, а не над каждым гвоздём. А ты вроде как эти гвозди в задницу рабочим начал втыкать. Против коллектива идёшь?

Рейдер поспешно показал молотки.

— Я? Никогда! Только если в целях профилактики. Да идёт лесом этот коллектив. Ты посмотри, как они инструментарий используют. На молотках ручки почти отваливаются, топоры затупились совсем. Это что за отношение? Я не удивлюсь, если кто-то ломы покусает.

Смеяться больно. Рёбра вроде не сломаны, но мышцы на груди болят после этих принудительных занятий «тяжёлой атлетикой».

— Слушай, а ты молодец. Бдительный, — выдавил из себя я. — Бери ремонтников, и приведите весь инструментарий в порядок. Дуйте в лес. Возьми несколько человек. Запаситесь топорищами, заготовками под молотки, да и вообще дров наберите, — предложил я.

— Под печку?

— Не, за нормальными заготовками с солдатами пойдём. Набери материала, чтобы народ чем-то занять.

— Материала? — не сразу понял рейдер.

— Да, ложки пусть сидят и вытачивают вечерами. Сразу после топорищ, конечно же. А речка рядом есть?

— «Старый ключ» же! — напомнил Артём.

— Вагоны желающих помыть нету?

— От радиации? Так дождь ещё всю ночь поливал. Не покрасили бы состав — проржавел бы насквозь уже.

— Тоже верно. — В голове снова начало плыть. После сытного завтрака стойко клонило в сон. — В общем, Тёма. Ленка на рельсах с большой группой остаётся, ты в лес с малой дуешь. Получаешь звание младшего лейтенанта. И чтобы никаких больше конфликтов! Да… и чаги можешь насобирать.

— Младшего лейтенанта? Спасибо, батя. — Воскликнул рейдер и тут же поник. — Чаги?.. а что это?

— Похожа на наросты на деревьях. Возьми учёных, они должны отличить от мутаций и прочего.

— Ага.

— Так что чай вечером пить будем. Полезный очень. Понял? — Я третий раз сладко зевнул, давая понять, что разговор закончен. Глаза подозрительно быстро закрывались.

— Чаги… топорища. — Пробормотал Тёма, уходя. — Да понял. Чего уж тут непонятного? Проветриться нас всех выдворяешь, чтобы не передрались без нянек. И то верно.

Я не знаю, что было в каше, но кажется, без проделок доброго доктора Алексея Брусова здесь не обошлось. Витамины он пошёл раздавать, как же! Старый интриган! Найду — набью морду! Подсыпал снотворного. Делал даже вид, что сам пьёт с кружки.

Как оказалось, я проспал ещё сутки, проснувшись аккурат через двадцать четыре часа. Рацию снова утащили из-под уха, чтобы не мешала богатырскому сну предводителя. Зато рядом стояла всё та же кружка. Подумав о воде, хлебнул не глядя. Забыл о щеке, и она снова резко защипало изнутри. Интересно, наверное, выгляжу со швами на щеке. Красавец с мордой в зелёнке.

В кружке оказалась не вода — настой из чаги. Тёма выполнил указания в точности и, похоже, что вечером народ действительно пил чагу. Полезно: почки почистит, желудок полечит, радиацию выведет. Хорошее дополнение к витаминам доктора. Главное, чтобы не спёрли последний картофель с кухни и не начали гнать спирт, а то скоро из чаги появиться настойка.

— Так, кто меня ещё раз напоит снотворным — получит усиленные наряды на мытьё сортиров! — заорал я в коридор. — И рацию тащите! Совсем страх потеряли! Адмирала в кровати держать? Совести у вас нет!

Брусова на верхней полке не оказалось. Вагон вообще пустовал. Солнце всё так же светило из-под потолка. Хотелось подставить бледное лицо под его свети глотнуть свежего воздуха. На волю!

В купе вошла Вика Кай с подносом. Разве что вместо завтрака на нём были перевязочные материалы и рация. Медсестра оказалась единственным человеком в вагоне.

— Один больной во всём отделении, а так кричит, — с ходу укорила она, протягивая первым делом рацию. — Держи свою игрушку. Забавляйся. А я тебе пока устрою перевязочку. — С последними словами она откинула край одеяла.

Это было лишним, так как перевязывать стоило плечо, щёку, а ниже пояса ран не наблюдалось. Да и лежал я полностью голый. Но, похоже, Вику это нисколько не смущало. Напротив, глаза её горели странным, похотливым огоньком. И не столько была сама перевязка, сколько вопросы и приятные выражения: «так не больно?», «здесь не колет?», «тут не щиплет?», «дай подую!», «так лучше?».

Через пару минут подобной перевязки меня и самого начала заводить эта игра. Похоже, что в тело вернулись силы. И прикосновения рыженькой бестии от медицины становились всё нежней и нежней. Стойкость таяла на глазах. Да и какая стойкость, когда намёки такие явные?

Изголодался.

Кровь быстро принялась покидать мозг. Да и сам он напомнил, что со всеми этими стрессами и переживаниями разрядки не было очень давно.

«Бонус за ранение», — подумал я, и это была последняя разумная мысль.

Привлёк её к себе на поцелуй. Она жадно впилась в губы, истосковавшись по мужским объятьям. Тут же отскочив, прикрыла дверь в купе, создав интимный полумрак. Следом принялась стягивать с себя одежду. Халат с нижним бельём упал на пол, накинулась на меня, седлая сверху и впиваясь губами в иссушенные температурой губы. Её нежные пальцы провели по волосам, коснулись уха, щеки, груди.

Покрывая поцелуями щёки у глаз, где не было настолько явной щетины, она ласкала меня торопливо, быстро, словно нас кто-то вот-вот разлучит. В завершении первой атаки в меня упёрлись груди. Полные, с навострившимися сосками, они вопили о ласке и внимании. Я приблизил её к себе за поясницу, жадно целуя эти сокровища. Вика издала довольный стон, возбуждённая до предела.

Одеяло сползло на пол. Наши бёдра соприкоснулись. Обоих как током ударило и всё ускорилось, растворилось в танце похоти и страсти. Похоже, мы оба изголодались.

Только что была пара человек и вот уже два тигра накидываются друг на друга и летят на лежак и пол бинты, повязки, гремит кружка, поднос.

Её длинные волосы освобождено оплели мне лицо, защекотали грудь. Она легла на меня, ни на миг, не переставая работать бёдрами, и я ощутил тепло её набухших сосков. Руки жадно схватили ниже талии. Крепкие, мозолистые пальцы впились в бледную мягкую кожу. Какая же она горячая, страстная.

Её губы впились в шею, язык коснулся уха, прикусила за самую мочку.

Купе превратилось в царство звуков: скрежета, визга, стонов. Перед глазами поплыло. Может, я ещё не настолько отошёл от контузии, но и её глаза стали мутными. Я попытался увидеть себя в отражении, но проще было в них утонуть. «Тигрица» впилась ногтями в грудь и ускорила темп. По прикушенной губе я понял, что развязка близко…

Дверь в купе приоткрылась в момент феерии.

— А вот и завтрак для сони… — обронила Алиса. Рот её застыл приоткрытым. Поднос вылетел из рук, и моя пайка с чем-то вкусным досталась полу.

— Рада видеть, что с начальником у нас всё в порядке! — Звонко обронила Ленка у неё за плечом. Подруги пришли вместе, решив нанести мне неожиданный визит-сюрприз. — Шеф-то у нас, Алиса, быстро идёт на поправку! Смотри, какой румяный! — добавила задорно капитанша.

Повар и смотрела несколько секунд в состоянии шока. Смотрела и краснела. Наконец, приблизив руки к лицу, отвернулась. Слепо наступив на тарелку, повариха умчалась в соседний вагон, не в силах сдержать эмоций. Дверь хлопнула с таким грохотом, словно мы были женаты, и она застала меня за изменой.

Похоже, с этим завтраком она надеялась на нечто больше, но сегодня победа осталась за медсестрой.

Ленка сделала вид, что ничего не произошло. Все свободные люди. Института брака в анклаве не наблюдалось, не до него было. Но фальшивая улыбка не до конца скрыла разочарование. Она прошла в своё купе в конце вагона спокойно, с достоинством капитана. Но что-то мне кажется, что тема для разговоров за ужином для всей экспедиции будет одна. И даже тихо прикрытая дверь не показатель того, что мне простят эту слабость…

Ещё минуту лежали с Викторией, не двигаясь. Говорить как-то глупо. Слова вообще кажутся бессмысленными. Перед глазами плывёт, и нет никаких мыслей. Ощущение сладостного послевкусия. Только сладкий запах её кожи касается обоняния, да пальцы перебирают мягкие локоны длинных рыжих волос.

Первой найдя в себе силы, медсестричка звонко чмокнула в мочку уха и с явной неохотой сползла на пол. Вместе с облитым чагой халатом, подобрала весь бардак на полу и ушла в соседнее купе за чистой одеждой.

Лужа из чая и каши на ковриках ещё долго будут напоминать мне об этом солнечном дне. Но почему перед глазами стоит уничтожающая улыбка снайперши?

Стираная одежда была аккуратно уложена на нижней полке на месте Артёма. Гладить камуфляж нечем, да в принципе и незачем. Трусы, майка, тельняшка, камуфляжные штаны, куртка… Дольше всего возишься со шнуровкой на ботинках.

Всё, в бой! Автомата только нет. Скорей всего Артём утащил на склад. Истерзанный костюм химической защиты же наверняка выброшен где-то по трассе.

Первые две минуты на ногах стоять проблематично. Мир немного покачивался, да и слабость после нескольких дней лежания ощущалась. Стараясь расходиться, я начал бродить вдоль вагона, придерживаясь за стенки.

Вика, пару раз выглянув в коридор из купе, ушла дальше по составу в другие вагоны. Видимо постирать халат.

Остановившись у чьего-то купе, я пришёл к выводу, что оно как раз то, где живёт Ленка. Дверь была закрыта не до конца. В щёлочку пробивался свет. Оттуда же доносились приглушённые звуки. Прислушался… ПЛАЧ?!

Руки отворили дверь ещё до того, как понял, что делаю. Она лежала на нижней полке, обняв подушку и уткнувшись в неё лицом. Разутые ноги были поджаты, тело почти беззвучно сотрясалось. Русые волосы растрепались по подушке, получив свободу от шапки. Странно, но я раньше никогда не обращал внимания на то, какие у неё длинные волосы. А теперь вижу. И они мне нравятся. Скоро будет ещё теплей, необходимость в шапке отпадёт, и надеюсь, она не будет прятать косички под кепкой.

— Ты чего?

— Дурак! — Услышал я единственный чёткий ответ из всего потока произнесённых в подушку слов.

Ноги ослабели, присел рядом, вздыхая. Хочется что-то сказать, объяснить, доказать, но на языке ни слова. Молчу.

Она резко подскочила, подушка упала под столик, а я получил захват и рухнул от рывка на неё сверху. Показалось, что сейчас проведёт удушающий или свернёт шею, но Ленка поступила иначе…

Эти объятья были самыми крепкими за всю жизнь, насколько себя помню. И последовавший за ними поцелуй в засос был страстным, неожиданным. Просто секундная пауза и гнев и боль в глазах капитанши сменилась на милость и тепло, которым так хотелось с кем-то поделиться. Его просто столько накопилось внутри, что грозило испепелить изнутри, сжечь дотла. И поскольку в этот момент рядом был лишь я, вся эта волна досталась мне.

Ленка была высокого роста. Раньше такие девушки звались топ-моделями. Но новый мир диктует свои условия, и в нём им приходилось носить снайперскую винтовку. Как бы то ни было, головой Ленка упиралась в стенку и билась при едва начатых движениях. Ей было неудобно и пришлось подняться. Объятья капитанша не отпускала, чтобы я не передумал, так что пришлось подняться вместе с ней. Лишь усадив её пятой точкой на столик, я получил ослабление в хватке. И стал чуть свободней дышать.

Я не знаю, как так получилось долго одеваться, но одежда слетела с обоих за какие-то мгновения, оказавшись разбросанная по всему купе.

Жадные поцелуи, объятья… её свесившиеся ноги со столика забавно дёргались, реагируя на ласки руками. Наконец, обхватив меня за плечи, она прижалась всем телом. По коже как волна огня прошла. С этого момента верх вновь взяло животное начало.

Она мне не родная дочь, в конце концов.

Мир за пределами меня, за пределами интимного тепла, для неё сейчас не существовал. Лишь крепче впилась пальцами в плечи, наверняка оставляя на коже заметные любому доктору следы.

Придётся избежать обследования или перевязок.

Продолжая движения, дыша как паровоз, ощущал на себе нежные руки. Понял, что что-то с этого дня пойдёт не так. Совсем не так. То ли все последующие перевязки не обойдутся без последствий, то ли Ленка перестанет дежурить одна…

На свет солнца и свежий воздух на улице удалось попасть лишь час спустя.

Алиса ещё долго не попадалась на глаза, а при встрече всегда отводила взгляд, но позже ни за обедом, ни за ужином я так и не услышал и намёка на то, что произошло сегодняшним днём.

Похоже, этот секрет остался между нами.

Надолго ли?

Тепло. Солнечно. Воздух прогрелся градусов до десяти выше нуля. Небывалая теплынь для современной весны, снег активно тает. Небо чистое, синее, как некогда глубокое море. Все тучи исчезли, на небосводе лишь мелкие клочки раскатанной ваты. Душа поёт, на глаза наворачиваются слёзы.

Погода слишком хороша для этого траурного мероприятия. Но память — всё, что у нас остаётся от ушёдших от нас людей. Ушедших в иной, лучший мир. И мы будем помнить своих павших товарищей до последних дней. Пока живы мы — живы и они.

Три символических холмика земли почти у самой железной дороги. Поверх могильные холмы обложены камнями и лежат на них гильзы из-под патронов, пустые рожки и личная вещь каждого. У младшего сержанта Фёдора Гордеева — старый потёртый нож со сломанной ручкой, который не взял с собой в поход, у старшего сержанта Егора Ряжина — ремень с погнутой солдатской пряжкой, которую так и не подчинил, у майора Андрея Сергеева — пачка сигарет. Но не сигареты в ней, а аккуратно свёрнутая фотография жены, погибшей на Войне.

И всё…

Все прочие вещи разошлись по рукам. Живым они нужнее. Каждый, кто будет носить вещи погибших ребят, использовать их ножи, патроны или оружие — будет помнить, ЧЬИ они и лишний раз помянет добрым словом бойцов, которые умерли, чтобы мы жили.

Я только сегодня узнал их имена. Алфёров даже припомнил имя майора — Андрей. Так когда-то назвал вскользь майор сам себя, обращаясь к себе вслух с каким-то вопросом в час отчаянья. И не по годам чуткий слух старичка уловил этот возглас.

Вроде надо что-то сказать, но слова застряли в горле. Просто физически не могу говорить. Для всех прочих они просто герои. Мы все герои, как сказал глава анклава, отправляя нас с перрона в первый день. Заочно.

Не могу вымолвить и слова о смерти майора Сергеева, лишь заочно назвать его братом.

Мы скорбим.

Все сорок человек стоят вдоль состава и смотрят на три нелепых холмика, возведённых перед городишком Спасском-Дальним. Лица мужчин суровы, девушки стоят бледные, с платочками. Часть плачут навзрыд, часть смахивают слёзы. Все сочувствуем потере… не опуская автоматов.

— Земля вам пухом, — бормочет Кузьмич.

Подлый разум рисует передо мной, что совсем не под землёй они лежат, а растащены кости по половине Уссурийска.

Не лопаты и люди стали их могильщиками, а зубы и когти белёсых тварей-мутантов. И мы ничего не можем с этим поделать. Страх за срыв операции, ответственность за сотни жизней — всё давит тяжким бременем на плечи и не позволяет всегда поступать по-людски. Потому нелепые холмики, а не настоящие могилы. Никто ТУДА возвращаться не собирается.

— По вагонам. В путь. — Бормочу я и не узнаю своего голоса. Жалкое, сиплое, морально уничтоженное существо, а не боевой адмирал. Надо взять себя в руки и добавить что-то гордое, вроде: «Они всегда будут жить в наших сердцах!» или «их смерти не напрасны, дело анклава — живо!».

Но нихрена не получается. Не умею я красиво излагать… то есть врать.

Ветер разнёс высказанные слова и народ потихоньку тесниться к розовому вагону, не забыв кинуть по горсти земли на каждый из холмиков.

Просто память, знак уважения, честь, в конце концов. Нам нужны любые ритуалы, чтобы каждый знал, что его так же не забудут, и люди повторят его имя, когда падёт в этом суровом мире.

Богдан, Ленка и Брусов задержались дольше прочих, остановившись рядом со мной. Все скрылись в вагоне, когда мы остались под чистым небом вчетвером.

— Помянуть бы надо, — вздохнул Богдан и с надеждой посмотрел на представителя медицины. — Да нечем.

— Если только на четверых, — совсем тихо обронил доктор, намекая на небывалого дефицита медицинский спирт. — А то придётся делить по напёрсткам.

— Я пас, — обронил я ещё прежде, чем понял, о чём они вообще.

Состояние какое-то было, словно летал в прострации. Пограничное. Ничего не хочется. Если ещё и напиться всему начальству, то прочий народ почувствует себя обделённым.

— Я тоже, — добавила Ленка. — Идите, закройтесь в «лазарете». Только не шумите. Пока старший недоступен, — она посмотрела на меня, махая перед глазами, — я главный экзекутор. Накажу.

— Начальство не наказывает, начальство наносит превентивные удары, — вздохнул Богдан, обнимая Брусова за плечи и увлекая к вагону.

Хорошо, что старший лейтенант не стал смотреть в глаза, намекая на то, что должны сесть друг напротив друга, налить и пить, не закусывая. Должны прокручивать в голове всё, что произошло от выхода из схрона до последних метров у вагона.

Не могу. Не сегодня. Иди с доктором. Он наш психотерапевт. Пусть работает.

Бессмертных с Брусовым удалились. Мы с Ленкой запрыгнули в камеру обеззараживания. Она стояла нерабочей. Розовый вагон вообще наполовину опустел. Прошлый день порядком разгрузил вагон, убрав новенькие рельсы, шпалы. Теперь в вагоне было что-то вроде беседки. Часть народа и осталась здесь, засев поверх плотно уложенных рельс и негромко переговариваясь. Капитанша лишь прикрыла внутреннюю дверь, отсекая их от нас в «тамбуре».

Мы присели на край вагона, свесив ноги и отложив АКМ и СВД в сторону. Я приблизил рацию к уху и коротко обронил:

— Трогай, Кузьмич.

— Хорошо, Василь Саныч.

Поезд качнулся, и шпалы замелькали перед ногами. Ленка положила ладонь на мою руку, чуть сжала, словно пытаясь через прикосновение придать уверенности, забрать тоску. Я взял её пальцы. Тёплые, не по-солдатски нежные. Хорошо ощущать в руках что-то кроме автомата.

Вдруг стало чуть теплее. Словно тепло природы только-только проникло под кожу. Я вздохнул и обнял Лену, прижимаясь плотнее. Она склонила голову, положив на плечо.

Оба прекрасно понимаем, что вторая дверь, отделяющая нас от народа в вагоне, может открыться в любой момент. Но сейчас такое ко всему безразличие. Пусть! Пусть видят. Пусть ходят слухи. Пусть вновь краснеет Алиса и злиться Вика, что не позвали и её…

Время как-то замедляется. Солнце продолжает ярко светить с небосвода. Как жаль, что у анклава не нашлось солнечных батарей. Люди в ближайшее время вообще вряд ли построят что-то подобное. Упустили свой шанс с альтернативными источниками энергии под нажимом лоббистов от углеводородов, теперь же, как бы вообще до пещерного века не скатиться.

Вокруг мелькают леса, поля, проплывает очередной мёртвый городишко. Как его? «Спасск-Дальний»? Точно. Ещё одно место, где раньше жили люди. А теперь пустой перрон и ни души намного миль окрест.

Куда ушли все выжившие люди?

В первый год выжившие от радиации, видимо разбежались по лесам, опасаясь невидимой смерти крупных населённых пунктов. Ракеты должны были уничтожать те в первую очередь. Но что потом? Бескрайние леса под постоянным снегом перестали кормить выживших, и потянулся народ обратно в города и любые населённые пункты, чтобы хоть из-под земли достать то, что можно употребить в пищу. Проще, чем из-под падающего и падающего снега.

Голод вернул всех в города. Но там уже окопались те, кто никогда оттуда не уходил. И мелкие источники жизни, окопавшиеся вокруг продуктовых складов, баз, хранилищ госрезервов и заброшенных ещё до войны бомбоубежищ, переставших функционировать ещё в постперестроечные годы, отчаянно огрызались, не пуская к себе лишние рты.

В этой битве за ресурсы участвовал и наш анклав. Не атакуя, мы лишь защищали своё. Единственный наш поход был ещё в первый год — марш-бросок до заводов под «Артёмом». За оружием. В тот рейд была сожжена львиная доля нашего топлива. С тех пор лишь глухая защита… до той поры, пока не нашли общих интересов с Хабаровском. Варяг — наш второй марш-бросок за жизни…

Спасск-Дальний промелькнул довольно быстро. Кузьмич гнал поезд километров под тридцать пять в час. Рельсы хорошие. Хоть останавливай и снимай встречу, набивая вновь розовый вагон под потолок.

Нет, сегодня всем выходной. Мышцы у рабочих должны ломить ещё от прошлой нагрузки. Пока я валялся в лазарете — народ гнул спины, уложив двести с лишним метров путей. Вроде крохи, но это шестая часть рельсового запаса, что везли собой. Так что едем пока и едем себе, а об угле и новых рельсах — завтра. Сегодня день скорби. Сегодня ничего не хочется.

Проехали груду металла. Среди тающих обломков я узнал вертолёт Ка-52, замороженный временем долгой зимы и не подверженный ржавчине. Как осколок прошлого, он напоминал о том времени, когда люди покоряли небо… и космос.

Рука капитанши сильнее сжала пальцы. Она напомнила о себе, выбрасывая из царства мрачных мыслей в реальность. Реальность со своими проблемами и… бонусами.

Повернувшись, посмотрел в её серые глаза. Не зелёные, не голубые, но что-то между. Глаза-гибриды, глаза-хамелеоны.

Лена мягко улыбнулась:

— Сделай уже что-нибудь, а то покраснею. Смущаешь же, как девочку. Робкая я. Сейчас в ракушку обратно залезу.

Последовавший поцелуй был долгим. С небольшими перерывами он длился почти до самой станции «Свиягино», растянувшись более чем на двадцать километров. Мы пересекли две речушки. Оба мостика оказались в отличном состоянии. И Кузьмич лишь замедлил ход, но не останавливался полностью.

Губы медленно соприкасались, истосковавшись по нежности и теплу. Не спеша, вызывая мурашки по коже, мы тонули в поцелуе, исследуя каждый сантиметр губ, щёк друг друга. С полднем было проще, чем в прошлый раз, так как с утра я начисто выбрился. А вот швы на щеке немного мешали. Но раз её не смущала моя зелёная рожа в зелёнке, то всё в порядке.

На периферии зрения что-то мелькнуло. Мы с Леной повернулись одновременно, с удивлением разглядывая бегущую вдоль мелколесья косулю. Раньше лес вдоль железнодорожных путей исправно вырубался, теперь же охотно отвоёвывал территорию. Ещё десяток лет и будет расти между рельсов, если не возобновим следование поездов. Пока же вдоль него удобно было пастись и охотиться.

Косуля мчалась наравне с поездом в этом редком мелколесье. В какой-то момент мы поравнялись со зверем, затем она начала обгонять наш неспешный состав. Среди сухих кустарников мелькнула оранжевая тень. Мы сфокусировали взгляд и увидели мчащегося за косулей тигра.

— Смотри, Ленка. Амурский тигр!

— Красавец! — восхищённо ответила капитанша, во все глаза, разглядывая царя дальневосточной тайги.

Полосатый охотник быстро приближался к молодой парнокопытной жертве. Он был огромным даже для тигра и мчался так быстро, что мне показалось — никакой гепард и рядом не стоял.

Самый мощный в мире представитель кошачьих настиг косулю последним мощным прыжком. Мы видели, как мощная лапа задела косулю за круп, сбивая скорость бега, и длинные когти подранили мышцы на задней ноге, следом в мясо впились клыки. Мощная челюсть с упоением вонзилась в добычу.

Поезд уносил нас все дальше от места трапезы тигра, но в тот момент я понял две вещи: во-первых, тайга жива и не безопасна. Во-вторых, звери в ней стали гораздо крупнее. Вздумай я встать рядом с этим тигром, он в холке бы был выше меня. А что, если это не крупнейший лесной представитель? Не удивительно, что люди взяли ноги в руки и пошли прочь из лесов, возвращаясь в города.

— Кажется, теперь нас занесут в «Красную» книгу, — обронил я невесело.

Капитанша повернулась, долго смотрела в глаза, затем молча прижалась щекой к плечу. Вся сияет, довольная. Глаза блестят задором, щёки румянцем. Какое ей сейчас дело до вымирающего человечества, когда на личном фронте все в порядке? Чисто психологически не может человек постоянно думать о плохом. Нужна какая-то разгрузка в мире стрессов и смертей. Смертей ранних, нелепых, почти каждодневных потерь.

— Идём, Ленка. Дела ждать не будут, — пробормотал я, сам никуда искренне не желая уходить.

Это тепло, этот по-настоящему весенний день, это вместе, это рядом… всё это хочется продлить как можно дольше.

— Идём… командир. — Обречённо отвечает она и снова куда-то прячет ту частичку света, что я видел в её глазах ещё несколько минут назад. Надо и хочется — два разных слова, вечно воюющих между собой за право быть.

Но мы можем выбирать…

— Дядя, очнись! Дядя!!! — Послышалось как будто со всех сторон.

Крик? Откуда крик? Кто кричит?

Голова вдруг заболела так, словно её сдавило в тиски.

Резкий звук и… тишина.