Д.В.Ж.Д. 2035

Пробуждение было интересным. С головы до ног мокрая Ленка нависла надо мной, толкая в бок. Вода текла с неё ручьём и на полу в купе быстро собиралась лужа. Сама бравая служительница порядка стучала зубами. Губы её в полутьме вагона казались чёрными. Свет давал только полумесяц над головой, сочащийся из-под толстого пластиглазового окна. Когда же я включил ручной фонарик, покоящийся под рукой на столике, оказалось, что её губы просто синие.

Ленка… Я мог бы назвать её дочкой, так как последние пятнадцать лет жизни в анклаве посвятил её воспитанию. Хотя последние пара лет воспитывала скорее она меня, перерастя сказки и вступив в рейдеры-добровольцы. Немудрено, что вскоре она дослужилась до капитана. Каждая вылазка на поверхность — риск для жизни.

История Лены в принципе была очень туманна и запутанна. Мне было хорошо известно, что её родители пятнадцать лет назад покинули анклав «Владивосток». Причем покинули добровольно, Седых не настаивал на их выселении и претензий к семейно паре не имел. Не больше обычного бурчания. С тех пор о них никто не слышал. Те, кто знал родителей девушки, пока я не взял её на воспитание, говорили, что пара была очень странной. Да я и не сомневался — люди оставили собственную дочь на воспитание чужим, это говорило о многом.

Единственным, что связывало Лену с тех пор с её сгинувшими родителями, была татуировка. На левой руке, на запястье Лена с малых лет носила чёрную двенадцати лучевую звезду. По словам старожилов, такая же была выколота на запястье её матери. Сколько я не разглядывал татуировку, я не мог понять её назначения. Лучи могли обозначать всё что угодно от числа месяцев до количества апостолов.

Лена, выросшая со мной фактически как дочь, стала единственным во всем анклаве девушкой-бойцом. Конечно, физически она была слабее подготовленного мужчины, и бегать по туннелям с Калашниковым наперевес на равных не могла. Зато Лена великолепно обращалась со стрелковым оружием. Она словно чувствовала его, всегда выбивая десятки на самодельных мишенях. Девушка виртуозно владела пистолетами, автоматами, но главное — почти сроднилась с обожаемой ею снайперской винтовкой Драгунова. СВД она могла спокойно делать «лоботомию». И пусть по составу гуляли слухи, что Смирнова носит звание капитана не по заслугам, я знал, что это бред. Она заслужила своё звание как никто другой, рискуя жизнью на поверхности и принося анклаву провиант и прочие нужные вещи.

Отношения между нами были вполне прозрачные. До шестнадцати лет я спокойно чувствовал себя её отцом, но позже… пришлось немного отстраниться. Роскошные формы подросшей «дочери» порой заставляли чувствовать себя не отцом, но мужчиной.

— Батя, ну какое нахрен дежурство? — Зашептала она на ухо тем временем.

Ну «батя» как-то привычнее, а то шеф, шеф, как не своя совсем. Устроила дистанцию, понимаешь.

— Там дождь пошёл! — Продолжила тираду Ленка. — Холодный, аж жуть. Народ отказывается сидеть на дежурстве больше пятнадцати минут. Нам сушиться негде, пока Тай свою кочегарню не растопит поутру. За всю ночь ни шороху по периметру. Чего там сидеть то?

Ручные часы показывали четыре утра. На автомате подзаведя свои «Командирские» с ручным подводом, я окончательно проснулся. Присел на край полки, буркнул тихо, едва слышно, медленно приходя в себя:

— Дождь? Радиоактивный?

— Счётчик не хрустит. Ветер не восточный. Но сам факт, батя — дождь! К снегу привычные, даже я видела не раз, но вода с неба… это как-то жутко. К тому же — такая холодная. И ветер сильный с севера.

— Да уж. Хорошего мало.

— Вот почему конструктора к этому мощному фонарю на пулемёте махонький такой зонтик не придумали?!

— Зонтик?

— Да. Я такие на картинке видела в детской книжке. Мишка под зонтиком не мок ни разу, а мы мокнем. В комплект к дизельному мини-генератору бонусы не полагались? А то, кажется, что аккумуляторы зря зарядили…

Голос Ленки зазвенел негодованием. Перешла с громкого шёпота на обычный разговор. Рядом даже заворочался раненный рейдер, и посвисали головами вниз с полки заинтересованные доктор Брусов и Тай.

Зевнув, я решил, что сегодняшний день должен обязательно исправить эту ситуацию. Без зонтиков и впрямь какой-то непорядок!

— Всё не как у людей! — буркнул я в поддержку дочери, быстро стягивая со стучащей зубами капитанши промокшую насквозь куртку и укутывая дежурную снайпершу в полотенце.

Доктор хохотнул, Тай с Тёмой поддержали, задерживая взгляд на роскошных формах.

— И так! — Я быстро отвлёк их внимание. Возбуждённых мартовских котов ещё не хватало в тесных помещениях. — Что мы имеем? Рабочий день начался несколько раньше, чем предполагали, но и резкого потепления среди ночи никто не ожидал. Так ведь? Если за стенами идёт дождь, пробуя на прочность нашу краску, значит температура снова выше нуля.

— Утром будем по уши в грязи хлюпать, — протянул Тёма, уже сталкиваясь с непогодой за периметром.

— Тай, топи печку. Дежурившим ребятам надо высушить одежду и отогреться. И Кузьмича растолкай. Пусть берёт рабочих, пару автоматчиков, оденутся по погодке и шагают по шпалам навстречу утру. Этой сонной группе взять рацию и докладывать машинисту о состоянии путей. Отойдут километра на три, и Кузьмич может двигать поезд на самой малой скорости дальше.

В купе заглянул учёный. Второй его коллега дремал в мужском вагоне. Этот же, кашлянув для приличия, выдал:

— Мы двигаемся на северо-запад?

— Пока да, — я кивнул. — Скоро двинемся на север. А что?

— Чем ближе будем к прошлой границе с Китаем, тем выше будет радиационный фон. Предлагаю держать костюмы химзащиты под рукой.

— Ты чё, умник? — Обронил рейдер. — Со вчерашнего дня из них не вылезаем.

— Есть опасение, что вблизи крупных населённых пунктов радиация зашкаливает. Возможно, там падали ракеты.

— Что ж, разумно, — обронил я, сам всё ещё завёрнутый в одеяло.

— Я не договорил, — продолжил учёный. — На ближайшей станции мы с коллегой сделаем замеры по радиации и проведём серию тестов. Вдвоём нам не справиться. Оборудование тяжёлое.

— Исследования — это хорошо. Наука — вообще хорошо. Она подарила нам оружие, которым сами же себя и уничтожили, — кивнул я. — Что-то ещё?

Брусов сонно хихикнул, Тёма неприкрыто заржал.

Но чёрт с ней с грустью по погубленной природе поутру, важно знать, ЧТО за исследования собираются проводить эти двое. Глава анклава всунул обоих яйцеголовых в группу без единого слова об их предназначении. Я даже не знаю кто они по профилю.

— Ну, Василий Александрович… — протянул уважительно молящим голосом «ботаник».

— Какого рода тесты?

— Оборудование в коробках в жёлтом вагоне. Нам понадобится два человека, — продолжил, как ни в чём не бывало вихрастый умник.

— Я не спросил, где оборудование и сколько вам надо людей. Я спросил, какого рода тесты? — Повторил я.

И тут его тон изменился. Став тактичным, как международный дипломат, он на полном серьёзе ответил:

— Я не уполномочен заявлять об этом. Все вопросы к Руслану Тимофеевичу.

Вот те на! Да никак у нас секреты появились? Вчера мне намекнули, что для военных я всё ещё на уровне лейтенанта, а сегодня прямо в открытую говорят, что я на вторых ролях и по доступу к информации.

Голос повысился как-то сам собой.

— Мне начхать, кому ты там, что уполномочен заявлять. Или ты сейчас же говоришь, что вы собираетесь делать или остаёшься с коллегой в ближайшем лесу со всем своим оборудованием! Капразу найдем что рассказать.

Рация прервала нашу дискуссию.

— Василь Саныч, вам надо на это посмотреть.

— Иду, — обронил я, сбрасывая одеяло и быстро одеваясь. — Так что никаких тайн, господин учёный. Мы все здесь одна команда. И если я спрашиваю о предмете исследований, ты тут же отвечаешь. Это касается безопасности всей команды. Я за каждого в ответе.

Вихрастый представитель науки как-то побледнел, но заставил себя ответить ровным голосом:

— Да, Василий Александрович.

— Так какие тесты вы должны провести? Можешь в двух словах. Дел много: зонтики на посту не стоят.

— Тесты физического свойства, — нехотя выдавил учёный.

— Конкретнее.

— Тесты на… аномалии, — нехотя добавил учёный.

— Аномалии, значит. Седых посоветовал? Или сами придумали?

Он промолчал. Мы все как-то немного задумались, притихли. Тай даже забыл о приказе, перестав возиться с одеждой на верхней полке.

— Хорошо, будут тебе люди и охрана. Так, группа, на чём мы остановились в целом? Ах да, Алисе приниматься за завтрак. Народу нужна кашка после дождливых прогулок. А ты, Ленка, как подсушишься, перетряси с народом ящики с одеждой. Достаньте, сколько найдёте дождевиков, сапог. Кстати, у нас уже есть свой завхоз? С кого мне спрашивать, в конце концов?

Я посмотрел на Артёма. Рейдер пожал плечами.

— А я-то при чём? Я раненый. Вон два вагона бездельников, а глаза начальства на меня смотрят горемычного. Боязно как-то. Жанка вон кладовщик неплохой.

Повеселевший Брусов вновь свесился с верхней полки.

— Это ты то раненый? Сейчас повязку поменяю и можно в плуг — пахать.

— Только конь может так храпеть. — Подтвердил я. — И вообще что с того, что раненый? Не в голову же. Будешь следить за выданным оружием, снаряжением и патронами. О нарушениях, расхищениях и прочих недопустимых вещах докладывать мне лично.

— Да где это видано, чтобы рейдера в завхозы? — Возмутился Артём. Сопротивлялся он скорее для виду. — И кто такой этот конь вообще?

— Не важно, Артёмка. Всё случается в первый раз. Пока лечишься всё равно на рейды не пущу, — напомнил я. — Думал, на полке лежать всю дорогу будешь? Ага, щаз! Лодырей в экспедиции нет и не будет!

— Но почему я? — Сделал последнюю попытку рейдер. — Почему не рабочие? У них больше свободного времени. А я за них автоматы могу чистить. Жанка опять же…

— Видишь ли в чём дело, Артём. У тебя нет амбиций. А у любого рабочего, ставшего завхозом, обязательно появятся. И сразу крупные. Так что приказы не обсуждаются. И не спирай обязательства на женщин.

Тёма вздохнул.

— То есть ты просто так поставишь меня на растлевающий путь, и будешь ждать, пока начну торговать с «вольными» нашей тушёнкой?

Он был первым из команды, кто назвал меня на «ты», пусть и был лет на тридцать пять моложе. Но это никак не отражалась на уважении. Скорее, наоборот — этот парень не считал меня стоявшим не на свой должности. А раз хоть для него я человек, что сидит на своём месте, спокойно можно и «тыкать».

— Если на артефакты из зон аномалий, то я поддерживаю торговлю, — донеслось из соседнего купе от учёного.

— Вот так примерно и появляется оппозиция власти, — притворно вздохнул я, теперь уже полностью готовый к вызовам дня. — Всем проснуться и за работу! Высыпаться будем в Хабаровске! Шевелимся активней!

На улице было плюс три со Цельсию. Так показывал наружный термометр за лобовым стеклом паровоза, так сообщил разбуженный Кузьмич. Стоило же выйти на улицу, как по ощущениям показалось, что гораздо холоднее: ветер промораживал насквозь, хлестал по лицу дождь, и оставалось только съеживаться и кутаться в куртку.

Чернявый коротыш Богдан прыгал на месте, подсвечивая фонариком что-то на земле.

— Василь Саныч, тут вот. Свежачок.

Я подошёл и пригляделся — на земле действительно были свежие следы, которые только начинало размывать дождем. Лапы кошачьего хищника. Размера след был просто огромного и, судя по глубине, весил зверь больше, чем я мог себе представить.

— Ох, нихера себе… Отряду бегом в состав!

Людей не надо было просить дважды. У страха глаза велики. Когда же видишь доказательства воочию, то страшно вдвойне.

Кузьмич повёл поезд самым тихим ходом, чертыхаясь, что так они больше угля сожгут, чем толково потратят на дорогу. Но когда я поделился с ним своими соображениями касательно Зверя в округе, споры как отрезало…

Тай безразлично кидал уголь в печку, больше думая о геркулесовой каше, которую по слухам с «кухни», варила Алиса. Поговаривали, что от неё мышцы растут и внуку машиниста, во что бы то ни стало, хотелось срочно побольше мышц, чтобы легче справляться с работой кочегара.

Пока состав не разогрелся от печки, за ночь каждый человек в группе порядком продрог, и молодые организмы требовали восполнения припасов. Нам всем жутко хотелось есть. Мысль о кошаке размером с дом, бродящем где-то вокруг состава, отбивала аппетит, походу, только мне.

Ещё до рассвета мы преодолели с десяток километров, проскочили мёртвую станцию «Надеждинская», от которой даже остова не осталось.

Ничего странного не происходило. Вообще казалось, что всё ещё живое вокруг попряталось, непривычное к дождю. Когда же солнце обозначило своё присутствие, запутавшись в низких тучах и мир, стал более сер, чем тёмен, я оставил смотреть за дорогой лишь Кузьмича. Всех прочих, кроме техников, ждал горячий завтрак.

Технари же лишались завтрака до той поры, пока пулемётные турели не получат навесов для дежурств под дождём. Эта недоработка конструкторов могла закончиться фатально если не для дежурных, то для крупнокалиберных пулемётов точно. А как показал случай с бандитским редутом, они могли нам вскоре понадобиться. Вот и пришлось ребятам на ходу сооружать навес. Да так, чтобы не мешал основной конструкции складываться при случае, но и сильно не выпирал. Мало ли по каким туннелям придётся ездить?

Когда над пулемётами появились защитные навесы, и с кашей расправились последние техники, Кузьмич остановил локомотив.

Все три рации по вагонам услышали зычное:

— Ребята, вынужден вас снова намочить. На пересечении рельсо-полосы с дорогой рельсов нет. Воронка от взрыва есть, а рельсов нет. Так что от посёлка «Раздольного» до станции «Раздольное» чуть-чуть не хватило.

— Группе Сергеева и людям Алфёрова построиться, — обронил я по рации, собираясь и самому прогуляться. Хотелось осмотреться в поисках этого зверя. Не бродит ли где снова. Странная смесь страха и любопытства овладевала мной.

Если майор Сергеев командовал двумя третями военспецов, то лысого как бильярдный шар крепыша Алфёрова можно было назвать старшим прорабом, бригадиром. В его подчинении находились как все рабочие, так и часть техников, ответственных непосредственно за надлежащий ремонт железнодорожного пути. Хмурого Салавата с ранней проплешиной можно было назвать его замом.

Группы торопливо построились вдоль состава для получения дальнейших указаний. Дождь стал таким сильным, что я, стоя с одного края отряда, не видел последнего человека с другого края. Казалось, что природа решила исправить оплошность людей и утопить всё живое во Всемирном Потопе. Лужи образовывались с завидной скоростью. Сапоги утопали в грязи выше щиколотки, и это было только началом. Калаш пришлось держать под дождевиком. Не хотелось потом чистить.

Излазив всю воронку по периметру со счётчиком Гейгера, и быстро оценив размер ущёрба, я вернулся к отряду.

— Значит так, ребята. Радиация как раз на допустимом значении. Ничего страшного. На участке трассы не хватает рельсов. Участок небольшой, положить-то всего надо пару-другую шпал, рельс. Строгие замеры производить не обязательно. Шустренько разбираем встречу, засыпаем воронку, чем найдём, и продолжаем путь. Сергеев отвечает за безопасность периметра, Алфёров сам распределяет по местам нужных людей. Всё, за работу!

Народ засуетился, стараясь как можно быстрее выполнить работу и вернуться в сухое тепло вагонов, где Тай уже раскочегарил печку.

Стараясь подцепить учёных, я обронил в рацию:

— А что, метеоусловия не позволяют гениям проводить опыты? Размокнет то сахарная аппаратура под дождиком? Я бы не два, а два десятка людей выделил оборудование таскать.

— Не позволяют, — сухо обронил грустный голос одного из ботаников.

Алфёров меж тем подошёл ко мне и сказал:

— Шеф, песка бы и гравия. Что толку с этой грязи? Закидаем, положим шпалы, рельсы, проедем, но завтра всё просядет. А нам ещё возвращаться.

— Вот этот подход мне нравится. Дело говоришь, — я даже похлопал коренастого прораба по плечу. — Пошли за песком. Я даже бронника второго одевать не буду. Да и ты топор не бери. Куда пойдём? На север? На юг? На запад? На восток? — я повёл рукой по сторонам. Куда ни глянь, везде стояла такая плотная стена дождя, что потеряться можно было на счет раз-два. Если же ветер смениться на восточный, то и вовсе радиационный фон повысится.

— Чёрт с ним с гравием, кусками асфальта закидаем, — буркнул Алфёров, оценив шутку и вернувшись к рабочим. Те шустро подхватили ломы и принялись долбить автомобильную дорогу. Куски полетели в лужу на дне быстро заполняющейся водой ямы. Но поскольку работало порядка двадцати человек, часть и которых долбила, часть засыпала, а часть разбирала встречные рельсы, яма казалась нам бездонной. Наскучив наблюдать эти жалкие попытки засыпать яму, я обронил в рацию:

— Все, кроме Кузьмича, Тая, Алисы и Артёма одеваются, берут лопаты в руки и идут гулять! Всем мокрая прогулка!

— Что? И медики? — послышался взволнованный голос рыжей медсестры. Вике меньше всего хотелось уходить из тёплого салона.

— Медицина призвана, чтобы служить человеку, — напомнил я. — Или мы покончим с этой ямкой до обеда или в лазарете не будет места для лечения больных. С такой погодой до воспаления лёгких полшага. Хватит антибиотиков?

— Чего? Да я за антибиотики рельсу перекушу! — буркнул в рацию Брусов. — Собираемся.

Смех смехом, но лекарств у нас действительно было не ахти. Острый дефицит. И чёрт с ним с этим зверем. Не кинется же он на толпу людей. Какого бы не был он размера, должен ощущать тревогу при виде людей.

Так в тепле остались лишь четверо членов экипажа. Все остальные, кроме меня и обязательных стражей, убрали оружие, взяли лопаты, тачки или ломы, и принялась говорить своё «нет!» природе, прокладывая Варягу путь через мокрое, грязное препятствие.

Можно, конечно было подождать до вечера или отложить до утра, но кому, как не мне знать, что уголь в печке сгорает на глазах, а провизии с такими вот задержками не хватит и на половину пути. Ещё не кончиться и неделя нашего путешествия, как в родном анклаве снова урежут пайки.

Потому задержки непозволительны! Это знает каждый.

Держать Калаш под дождевиком неудобно. Дуло выпирает и мешает брести вдоль состава. А брести надо — на месте недолго замёрзнуть. Все работают, а мне надо охранять их трудовой подвиг, потому надо бродить вокруг и вглядываться в дождь, как будто что-то разглядишь…

Через полчаса работы осталось лишь четверо часовых, в их числе майор Сергеев и я. Все прочие убрали оружие и так же бодро махали лопатами, таскали шпалы, гремели молотами, лишь бы согреться от холода, что вместе с сыростью на поднявшемся ветре, стал промораживать насквозь.

В какой-то момент сквозь шум дождя послышались отдалённые звуки выстрелов. Как показалось, со стороны «хвоста» состава.

«Отлично, сейчас отрубят вход в вагоны и первыми доберутся до оружия и нам кирдык. Расслабились, блин», — мелькнуло в голове, а ноги уже мчали на звук пальбы.

Преодолев расстояния до стрелка, я на бегу затормозил, скользя по луже и крича:

— Кто стрелял? Что случилось?

Старший лейтенант Богдан молча показал на серый труп… пятиногой собаки. Лишняя нога росла на спине. Тушка поверженного в лоб зверя утопала в луже. Кровь, что должна была окрасить лужу в красный цвет, быстро размывалась дождём.

Меткий, убил с одной пули.

— О, классно. — Донеслось сбоку от следом подоспевшей Лены Смирновой. — Старлей, ты же умница. Ты прикончил единственное на всю округу живое существо. Фауна тебя не забудет.

Суровый голос Сергеева меж тем взывал по рации с другого конца состава.

— Что случилось?

— Всё в порядке… Мутанта подстрелили, — коротко ответил я.

— Людям можно продолжать работу?

— Да, продолжайте… И верни себе на охрану из работающих ещё одного автоматчика. Мы втроём будем дежурить здесь, вход охранять. Вы держите второй.

— Принял. — Скупо обронил майор.

Богдан склонился над собакой, потыкал её попавшейся под руку палочкой. Эксперт по собачатине.

— Суп варить будем? Мясо вроде есть на костях.

Ленка почему-то выжидательно посмотрела на меня. Молодёжь всегда готова на риск. Но я-то в курсе, что жрать мутанта — положить всю группу. Даже с солью.

— Мы ещё не до такой степени голодаем, чтобы жрать мутантов, — напомнил я и тут же добавил. — Даже если оба учёных проведут всё анализы.

Хохотнули. Смех всё-таки согревает, снимает напряжение. Над кем ещё ржать, как не над ботаниками. Так было во все времена. Подспудная боязнь умных.

— Ладно, пошутили и хватит. Ударь в состав хоть молния, но мы должны тронуться в путь СЕГОДНЯ ЖЕ!

— Всё, командир! Можно пускать состав! — Крикнул хрипло Алфёров, последний раз проверив надёжность уложенных рельс. Шпалы лежали крепко, рельсы были хорошо закреплены. Работа хорошая, надёжная.

Я кивнул и надавил тугую клавишу на рации.

— Давай, Кузьмич, трогайся потихоньку. Муравьиными шажками.

— Вас понял, Василь Саныч, — кашлянул в рацию Амосов и паровоз загудел.

Локомотив неуверенно дёрнулся вперёд, увлекая за собой весь состав. Люди с замиранием сердца смотрели, как бронированный лоб Варяга наехал на новоуложенные рельсы и осторожно покатился по тому месту, где почти два часа назад была лишь воронка. С трепетом смотрели туда, где совсем недавно была просто заполненная водой глубокая лужа.

Дождь бил уже не по непромокаемому капюшону, он стучал по самим нервам. Перед глазами почему-то упорно стояла картина, что сейчас рельсы проваляться и состав осядет в воронке. И мы уже никогда не сможем вытащить его обратно. У нас попросту нет необходимого инструментария. Здесь же сотни тонн веса в составе! А у нас только мозг и ломики. Маловато для равноценного обмена.

Паровоз, не смотря на опасения, всё же проскочил опасную трассу. И от сердца немного отлегло. Но впереди тяжелогруженые вагоны. Они весили больше, чем паровоз. Особенно хвост состава, доверху набитый рельсами. Вот где снова натянулись нервы.

Варяг уверенно взял разгон за пределами лужи, и вагоны замелькали перед глазами всё быстрей и быстрей. Вот и последний вагон преодолел последнее препятствие, и мы всем народом выдохнули с облегчением.

Народ радостно закричал и принялся танцевать под дождём. Усталые, мокрые, продрогшие до мозга костей, мы от души радовались нашему первому успеху. Всем так нужна была эта маленькая победа.

Чумазая, взлохмаченная медсестра Виктория, безмерно уставшая от работы минуту назад и присевшая отдохнуть на рюкзак на возвышении, скакала больше всех.

Похоже, что за эти несколько часов работы мы все вложили в преодоление препятствия нечто большее, чем просто куски асфальта, камни, землю и прочий хлам, на который всё же надёжно легли шпалы и рельсы.

— Да, ребят! Мы сделали это! Добрая работа! — Крикнул я. — А теперь все бегом в нутро состава на просушку и горячий обед!

А их и не надо было подгонять. Все с завидной скоростью поспешили по лужам к розовому вагону. Кузьмич остановил поезд лишь в километре от нас. Но как же быстро пролетели они под ногами. Как же мы спешили в тепло.

Я пришёл к розовому вагону последним. Запрыгнув в дверной проход, закрыл плотно дверь. Теперь нам надо тепло. Много тепла. Пусть герметичность состава не полная, но и в последнем от печки вагоне ощущается её обогрев. И потому озябшие, посиневшие пальцы плотно-плотно тянут рычаг на двери, притворяя проход.

— Кузьмич, можно трогаться. — Обронил я в рацию.

— Как скажешь, — бодро ответил машинист.

Поезд плавно тронулся, покачиваясь на рельсах. Надеюсь на железной дороге ещё долго не встретиться никаких неожиданных сюрпризов. Нам всем нужен тёплый, сухой перерыв. Без остановок, потрясений и перестрелок. Хотя бы часов на пять. А лучше и вовсе сегодня не выходить на улицу…

Идёшь по составу и такое ощущение, словно перед тобой прошла рота водяных. Под ногами не просто мокрые следы, но какая-то водная трасса. Надо будет отрядить пару-тройку человек, чтобы протёрли полы. Но только после того, как все переоденутся в сухое.

С носа капает конденсат, уши горят, щёки пылают. Отсыревшая под дождевиком одежда невыносима телу, которое ощутило внешнее тепло. Одежда словно набрала воды, пропиталась водным паром, и теперь терзало лишь одно желание — поскорее её снять.

Второй жёлтый и фиолетовый вагоны были завалены покиданным в кучу инвентарём и кое-как в порядке уложенным оружием. Народ спешил, покидав всё на ходу. Инстинкт самосохранения взял верх над бережным отношением к тому, что помогает нам выжить.

Из белого вагона-столовой одуряюще тянуло чем-то вкусненьким. Ага, рожки. Запах еды сводил с ума. Желудок стал требовательно бросаться на рёбра, напоминая, что с самого утра ни маковой росинки во рту.

Тело, перестав напоминать о мокрой одежде, теперь уже вовсю трубило о немедленном восполнении ресурсов. Эти уловки были хорошо ощутимы, пока пробирался по белому вагону под бурчание Алисы Грицко. Повар пеняла за грязь каждому в принципе верно говорила, что могли бы, толпа остолопов, и «через Кузьмича» пройти, а её «храм кулинарии» нечего было осквернять! Это как в душу с грязными сапогами. И веришь ей с первого слова. Словно становишься меньше под натиском этой маленькой, полненькой, но такой напористой характерной девушки.

Каждый шеф на своём месте…

Стоило войти в коричневый мужской жилой вагон, как запах сырых носков едва не сбил с ног. Про такое говорят — можно топор вешать. В этом же случае можно было и самому повеситься без особых проблем. Не нужно ни верёвки, ни мыла.

Тепло в этом вагоне гораздо ощутимее, чем в последнем розовом. По сравнению с улицей — почти жара. Мужики, смирившись с неизбежным удушьем, решили высушить одежду прямо вдоль вагона. Бельевые верёвки нашлись быстро — снабженцы предусмотрели.

Проход от двери до двери был словно испытанием обоняния. Переступая тазики и подныривая под штаны и рубахи, меняясь местами с мужиками в тесных проходах, я всё же добрался до двери.

Ничего, к запаху привыкнут, главное, чтобы сухими были и здоровыми. Не выгонишь же их сушить бельё на улицу. Да и отступление перерезано вагоном-кухней, где Алиса, как сама серьёзность, и больше никого обратно не пропустит.

Вот и воевали бойцы друг с другом за каждый квадратный метр здесь и в нейтральном голубом вагоне, где есть хоть немного места среди оружия, но каждое такое место уже кем-то используется под просушку или стирку.

Все люди в нижнем белье, закутанные в одеяла и простыни. Народ в принципе превратил коричневый, промежуточные голубой и зелёный вагоны в царство сушки. В моём зелёном вагоне было лишь больше порядку, да и женщинам достались целых два дополнительных вагона с пространством — красные вагоны с оружием. Не взяли во владение лишь тендер-вагон с углём — грязно и много пыли.

Я пробрался в своё купе, стягивая дождевик и верхнюю одежду разом. Артём сидел на соседней полке и откровенно растягивал лицо в неприкрытой улыбке. Рейдер был довольный, как сожравший оленёнка удав. Ещё бы — перед глазами периодически проплывали полуобнажённые нимфы в камуфляжных майках или тельняшках. Первые минуты холода на их формы не обращались внимания, но как только завернулись в одеяло, сразу пришли мысли о продолжении рода.

— Слышь, мартовский кот, сейчас морда порвётся, — постерег я парня.

— Эластичная, выдержит, — заверил довольный рейдер, стараясь не моргать и запомнить как можно больше.

Брусов, завёрнутый в одеяло, свис головой вниз, протягивая мне небольшую бутыль с тёмно-коричневой жидкостью. Разрази меня гром — коньяк!!!

— Ты где раздобыл сиё чудо? — опешил я, бережно принимая драгоценную бутылочку.

— Медицина при необходимости творит чудеса, — хмыкнул доктор и добавил. — Платная, естественно… Ты рот-то только так откровенно не разевай. Это превентивный удар по простудам.

— О, как, — хмыкнул Артём.

— Тёма, пока у шефа слюни текут, отнеси-ка побыстрей бутылку Алисе. Пусть выльет в чан с чаем. Я бы посоветовал сегодня заварить две-три нормы чая. Пусть это будет нормальная крепкая заварка, а не подкрашенная жижа, — ту же обломал всех доктор.

Я почти безразлично отдал бутыль рейдеру. К алкоголю всегда относился с прохладцей. Во время изобилия не особо был нужен, ну а сейчас… только если в медицинских целях, как говорит доктор.

— Тёма, он хоть и доктор, но прав. Лечиться, так всем вместе. После рожек с тушёнкой чаёк пойдёт на ура. Дуй к Алисе.

— Вот лишь бы сплавить меня из «малинника», — притворно вздохнул Тёма, равнодушно принимая бутылку. — Душе не дают отдохнуть.

— Да ты единственный сухой! Мухой туда-обратно слетал!

Рейдер снова тяжко вздохнул, как раненый в самое сердце романтик, и медленно вышел из купе.

Я быстро расправился с одеждой, отвоевав положенный для начальства клочок на бельевых верёвках. Когда одежда повисла на верёвках свободно, закутался с ногами в одеяло, забравшись на лежак. Всё! Вот оно долгожданное тепло. Можно немного расслабиться, отдохнуть. Блаженный миг.

— Так, теперь чтобы не сойти с ума от голода и всё-таки дождаться паек, предлагаю поиграть в «тридцать», — донеслось от Брусова.

— Это ещё что за игра? Не слышал.

Доктор резво спустился на место Артёма и положил на столик пять маленьких костей-кубиков.

— Да придумал в анклаве как-то на досуге. Смотри, вся сумма кубиков, на каждом из которых по шесть очков максимум — тридцать. А минимальная сумма, что может выпасть на всех пятерых — пять. Эти максимальная и минимальная цифры почти никогда не выпадут, как и ближайшие к ним. То есть четыре верхних и четыре нижних значения мы убираем. Остаётся вариация цифр от девяти до двадцати шести. Каждый из игроков, сколько бы их ни было, называет любое число в этом промежутке и пытается его выбросить на игральных костях. Первым кидает тот, кто дальше всего от середины, то есть от семнадцати-восемнадцати. Чем ближе к краям значений, тем меньше вероятность, что они тебе выпадут. В общем, говори число и старайся его выкинуть.

— Так, начинается, — протянул я, предвидя развернувшиеся события. — Азартные игры. Что дальше? Анклав продашь?

— Да брось, Василий. Карты, нарды и прочие шахматы с шашками никуда не делись. Народ сейчас по купе и будет играть, пока светло. Эта штука с отсутствием ночного освещения по вагонам нам даже на руку — ночью никто не играет. Потому как фонарики в дефиците. А днём, если нет других распоряжений, то почему бы и нет?

— Ага, надо только декрет издать, что играющий на снаряжение, патроны и что-либо общественно-полезное будет наказан. — Я взял кубики, буркнул: «двадцать четыре» и бросил.

Выпало в сумме семнадцать.

— Командир, близятся голодные дни. Введи каннибализм, — хихикнул доктор, забирая кубики. — «Пятнадцать».

Выпало двадцать пять.

— Идея неплохая. Требует доработки, — согласился я, ощущая какое-то подобие интереса к игре, когда ни чем другим больше не было возможности заняться.… Кстати, насчёт доработки. — Я постучал на полку выше, вспоминая о тихоне. — Эй, голова. Вопрос есть.

Учёный с красным носом свесился головой вниз почти моментально.

— Что желает начальство? В кости не играю.

— Да нужен ты нам… Кстати, как тебя зовут?

— Азамат.

— А напарника твоего?

— Макар.

— Ну, теперь хрен забуду, — честно признался я. — Так вот, вопрос у меня есть к тебе. Общественного характера.

— Я весь во внимании.

— Вода, что льёт на улице. Этот грёбаный дождь. Мы можем использовать его в собственных целях? Ну, пить, стираться, для охлаждения общий запас пополнить и прочее?

Азамат думал не долго. Ответ был как по бумажке:

— Без очистительных сооружений анклава употреблять воду в пищу нельзя.

— Счётчик же вроде молчит, — напомнил я.

— Это да, радиации нет, но я и без тестов уверен, что нам на голову льётся вся таблица Менделеева, — предположил учёный. — Но вот бельё стирать и использовать для технических нужд вполне можно.

— А посуду мыть? — Снова задумался я.

— Ну, только если после насухо вытирать. Тогда вроде бы… можно. И для охлаждения… теоретически. Но я не даю стопроцентной гарантии.

— Хуже чем есть всё равно не будет. — Добавил Брусов, в очередной раз кидая кубики. — Мы всё давно потенциальные мутанты. Осталось только инородного белка нажраться. Но хоть мяса перед смертью покушать. Как насчёт последней трапезы перед путешествием на тот свет? Сварим следующую подстреленную собаку?

— Не стоит усугублять ситуацию, — добавил учёный, вернувшись в объятья одеяла. То ли обиделся, то ли не понял шутки.

Мы с Брусовым переглянулись. Оба почти одного предпенсионного возраста, как и Кузьмич — около пятидесяти. Мы трое как старики для всех остальных. Даже Сергеев моложе лет на десять. Опытные вроде как. Да и пенсионный возраст порядком понизил планку. В этом мире всех родившихся можно считать пенсионерами. Не тела, так души.

Я подцепил со стола рацию.

— Кто там по вышкам дежурит?

— Сержант Ряжин.

— Ефрейтор Кабурова. — Спустя разный период времени ответили по рациям.

Что-то не помню, как выглядят. Надо получше присмотреться к личному составу.

— Дождик льёт?

— Дождик был, когда мы лопатами махали. Сейчас настоящий ливень, — донёс мужской голос. — Командир, хотите составить компанию?

— Вынужден отказаться.

— А может я вас на свидание зову? — Повеселела Кабурова, заигрывая. — Придёте, адмирал?

Что ж, настроение есть и после тяжёлой работы. Это хорошо. Я даже вспомнил, как выгляди Кабурова. Симпатичная девчонка.

Эх, мне бы минус пяток лет…

— Не могу, меня мама не пускает, — поддержал я общий настрой, — но вот тазики выдать могу. Скучно вам там, наверное, без посуды.

— Набрать воды и утопиться? — тут же спросила девушка.

— Направление мысли правильное, но вот развитие не то. Просто наберите воды для технических нужд. Гальюны никто не отменял.

— Командир, зачем набирать? Давайте я просто шлюз открою. Вагоны промоет на раз-два. И сортиры заодно. — Хохотнул Ряжин. — И народ помоется. Что б уж наверняка. Банный день, так в течение всего дня, а не только с утра.

— Шутников любим. Они лучше всего гальюны моют, — напомнил я, посуровев. — Тазики под мышки взять! Ать-два! С ними не так печально будет мокнуть. Задача ясна?

— Так точно, шеф, — звонко ответила ефрейторша.

— Слушаюсь, товарищ адмирал. — Добавил Ряжин на полном серьёзе…

Ещё с четверть часа играли с доктором в кости, а после весь личный состав экспедиции ожидал долгожданный горячий обед. Каждый накинулся на свою порцию волком. Казалось, что съедят и ложки. Да и надо ли говорить, что чай пользовался особым спросом?

После обеда в тепле народ раскумарило. Меня и самого потянуло на сон. Неполная ночь, рабочее утро, дождь, холод — немудрено, что после обеда весь состав потянуло на боковую. На ногах остались лишь Кузьмич, Тай и проклинающую погоду дежурные. Под дождём особо не поспишь. Но кто-то должен смотреть за округой, постоянно быть на дежурстве, даже если в нём нет необходимости. Это должно впиться в кровь вместе с ощущение защищённости, пока кто-то охраняет твой сон.

Тёпло, сытно, хорошо…

Показалось, что стоило чуть-чуть закрыть глаза, как состав затормозил, и тут же рация донесла:

— Василь Саныч, у станции «Баневурово» трасса завалена песком.

Не открывая глаз — такая сладкая дремота! — нащупал рацию, надавил клавишу:

— Алфёров! Ты там песок искал? Новогоднее желание сбылось — он сам тебя нашёл. Берите лучшие дождевики, лопаты и вперёд, наберите запаса, если чистый. Майор Сергеев, организуй охрану по периметру.

Спустя почти минуту рация донесла раздосадованное командирское:

— Есть, шеф.

— Да будь он проклят этот песок, — добавил бригадир рабочих сонным голосом. Похоже, тоже только расслабился.

Я повернулся на другой бок. Нужные люди на своих местах, так что всё будет хорошо. А этот светлый, тёплый сон определённо стоит досмотреть.

Последний раз я пробовал армянский коньяк в тот день, когда началось Начало Конца.