На следующее утро я проснулась рано — не потому, что в комнату заглянуло солнце, а по привычке.
Я работала в кафе отца шесть дней в неделю, и только в воскресенье утром из-за мессы у меня была возможность поспать подольше, поэтому я просыпалась в одно и то же время. Это не зависело от того, когда я легла и сколько спала.
Но я должна была признать, что кровать была мечтой… как будто плывешь на облаке.
Я перевернулась на бок и впервые за много лет подумала о том, чтобы еще поспать…
И тут я увидела это.
На стуле возле двери висело чужое платье.
Платье, которое, должно быть, кто-то повесил туда, пока я спала.
Я села в постели, резко очнувшись ото сна, как будто меня облили ледяной водой.
Представила, как Дарио стоял надо мной и смотрел, как я спала, и задрожала от страха…
Хотя что-то в этой фантазии заставляло меня краснеть.
На мне был только пеньюар, и одна из бретелек свалилась с плеча.
Что он увидел?
… И что бы он мог сделать, если бы не дал обещание отцу вчера вечером?
Я снова услышала его голос в своем сознании:
«Я даю тебе слово, что не лишу девственности твою дочь… пока она сама не попросит меня об этом».
Потом я вспомнила еще кое-что, сказанное им мне на ухо так, чтобы слышала только я:
«Ты БУДЕШЬ моей шлюхой. Но только моей… и ни чьей больше».
Я задрожала — и не только от страха.
Признаться, во мне было какое-то греховное желание, но я никогда не стала бы умолять его об этом.
Если он сдержит свое слово, то я буду в безопасности.
… если он сдержит свое слово.
Я встала с кровати и подошла к платью.
Оно было очень красивым — и скромным. Сшитое из голубого шелка, и, следовательно, слишком дорогое, чтобы купить его, я, возможно, выбрала бы его.
Но я не стала его надевать.
Не потерплю, чтобы он врывался в мою комнату посреди ночи и наблюдал за тем, как я спала…
И я не доставлю ему удовольствия сделать то, что он хотел.
Поэтому надела одно из платьев, которые принесла с собой, затем почистила зубы зубной щеткой, приготовленной для меня Филоменой.
Там же была и щетка для волос, и я постаралась привести в порядок свои непокорные локоны.
Я задумалась о том, чтобы принять душ, но в животе заурчало. Я не ела с полудня прошлого дня. Шок от убийства и всего, что произошло после него, притупил голод, но теперь аппетит вернулся с новой силой.
Я вздохнула и подошла к двери. Возможно, если я постучу в дверь, кто-нибудь придет и выпустит меня.
Чтобы убедиться в этом, подергала ручку двери.
И дверь распахнулась.
Я замерла от неожиданности… и тут же высунула голову.
В коридоре никого не было, поэтому я быстро надела сандалии и поспешила к лестнице.
В глубине дома слышались какие-то звуки, но в холле тоже никого не было.
Я подумала, не выскользнуть ли мне через парадную дверь и не броситься ли наутек, но тут же вспомнила, как велико поместье. Шансов убежать у меня не было, поэтому я просто последовала на звук голосов и вкусный запах пекущегося хлеба — пока не оказалась на кухне.
Там находилась женщина на несколько лет старше меня. Симпатичная, с короткой стрижкой, она напевала про себя, взбивая яйца в большой миске.
Я прочистила горло, чтобы дать знать о своем присутствии.
— Кхм…
Женщина оглянулась и вскрикнула. Затем прижала руку к груди и начала смеяться.
— О, синьорина, ты меня напугала!
— Простите…
— Не надо, не надо! Иди в постель и отдыхай — я сейчас же принесу тебе поесть!
Но я больше не хотела представлять себе Дарио в моей спальне.
А кухня — с ее старыми каменными стенами и современной техникой — успокаивала. Здесь я чувствовала себя как дома больше, чем в любом другом месте этого особняка.
Не говоря уже о том, что от запаха свежеиспеченного хлеба у меня перехватывало дыхание.
— Вы… не будете возражать, если я останусь?
Женщина снова засмеялась.
— Если хочешь — я бы не отказалась от кампании! Меня зовут Кэт — сокращенно от Катерины.
— Алессандра, — робко сказала я.
— Очень приятно! Что бы ты хотела съесть?
— Я чувствую запах свежего хлеба?
— Конечно, прямо из печи!
Она подошла к стоящей рядом разделочной доске и принесла мне небольшую буханку mugello — одного из традиционных тосканских хлебов. Она также дала мне нож, тарелку и маленькое блюдечко со сливочным маслом.
— Это с молочной фермы, расположенной неподалеку, тебе понравится. Хочешь оливки? Фрукты? Что-нибудь выпить? Если скажешь мне, чего бы ты хотела, я тебе все дам!
Кэт предложила мне на выбор фрукты, оливки и соки, а затем вернулась к своей работе.
— Ты единственный повар? — спросила я.
— Нет, конечно! Но Марьяна сегодня заболела, поэтому завтрак готовлю я. Обычно до обеда мы работаем вдвоем, а ужином занимается отдельный персонал. Раньше у нас было гораздо больше людей… пока не умер Дон Розолини, упокой Господь его душу.
Она перекрестилась.
Когда это случилось? — нахмурилась я.
— Около трех месяцев назад.
— Дарио был еще в тюрьме, когда он умер?
Сама мысль была такой печальной…
Даже если я боялась этого человека и считала его бандитом, в конце концов, никто не должен терять возможность попрощаться с родителями.
Кэт обернулась, ее глаза расширились.
— Как ты об этом узнала? Он тебе сказал?
— Нет, Филомена сказала.
Кэт фыркнула.
— Эта женщина не умеет держать язык за зубами.
Мне это показалось немного забавным, поскольку Кэт сама сейчас рассказывала о погибшем бывшем главаре мафии, но я решила промолчать.
— Значит… Дарио был в тюрьме, когда умер его отец?
— Да. — Кэт тяжело вздохнула. — Это был печальный и ужасный день.
— Но… как это может повлиять на то, сколько человек работает на кухне?
Кэт вздрогнула, словно раздумывая, стоило ли говорить дальше.
Затем ее болтливость взяла верх.
— Ну, после смерти Дона многие ушли.
— Почему?
— Они боялись.
Я нахмурилась.
— Чего боялись?
Вдруг позади меня раздался мужской голос.
— Опять сплетничаешь?
Я обернулась и увидела Валентино, который вошел на кухню.
Он улыбнулся мне, но тут же прошел мимо.
Пройдя мимо Катерины, он схватил ее за ягодицы и сжал.
Не знаю, задумывался ли он, что я все видела.
Или ему просто было все равно.
Катерине, конечно, было не безразлично. Она покраснела и посмотрела на него взглядом «Что ты ДЕЛАЕШЬ?!»
Но при этом на ее лице была широкая улыбка.
Выйдя из комнаты, Валентино схватил яблоко из вазы с фруктами.
— Не выдавай все семейные секреты, capiche (ит. — понятно)?
Он подмигнул Кэт, улыбнулся и ушел.
В ее тяжелом вздохе я уловила любовную тоску.
Мой взгляд проводил его, затем вернулся к Кэт.
— Вы с ним…?
Она хихикнула, затем стала очень серьезной.
— Ты никому не должна говорить, хорошо?
Внезапно я вспомнила слова Никколо, сказанные вчера вечером:
«Руки прочь, Валентино! Занимайся тем, что трахай прислугу!»
Мне не хотелось говорить ей, что это не совсем секрет, поэтому просто кивнула.
— Унесу в могилу.
Она снова хихикнула и мечтательно посмотрела вдаль.
— Это длится уже два месяца…
— Значит… вы тайно встречаетесь?
— Я бы не назвала это «встречаться», — ухмыльнулась она.
— Вы собираетесь пожениться? — невинно спросила я.
Если они спят вместе, если уж на то пошло, это единственный достойный итог.
Катерина разразилась хохотом.
— МНЕ? Выйти замуж за Розолини? Если бы. Я бы никогда в ЖИЗНИ больше не работала.
Она снова вздохнула, на этот раз с тоской.
— Он практически член королевской семьи, а я всего лишь служанка.
Затем по лицу Кэт пробежала тень, а следом за ней и приступ гнева.
— К тому же он никогда не остепенится. Не говоря уже о том, что ВСЕ мужчины Розолини — кобели.
Затем она усмехнулась и закатила глаза.
— Но они хорошо ТРАХАЮТСЯ. Madonn, они могут отлично трахаться. — Она помахала на себя рукой. — Безусловно, это лучший секс в моей жизни.
Я покраснела, услышав ее слова.
Никто из моих знакомых не говорил так, как Кэт.
Но ее слова заставили меня снова вспомнить Дарио, стоящего над моей кроватью, когда я лежала там в своем пеньюаре… и жар от моего лица, казалось, распространился между моих бедер…
Вдруг позади меня раздался голос.
Я обернулась и увидела Филомену, стоящую в дверях.
Кэт стала красной, как свекла, когда старуха подошла к кухонному островку, где я сидела.
Филомена бросила на Кэт злобный взгляд, затем повернулась ко мне.
За спиной Филомены Кэт сделала лицо, выражение которого говорило: «О, Боже мой!», и подавила смех рукой.
Мне пришлось сосредоточиться на Филомене, чтобы тоже не разразиться хохотом.
Старуха хмуро посмотрела на меня.
— Ты должна немедленно пройти со мной во внутренний дворик.
— Да, мадам.
Филомена резко повернулась и пошла в сторону двери, из которой вышел Валентино.
Кэт скорчила еще одну рожицу, как будто не могла поверить, что попала в неприятности, но тем не менее находила это забавным.
Я нахмурилась и одновременно подавила смешок, поспешив за Филоменой.
Кэт помахала мне рукой и беззвучно сказала: «Приходи позже»!
Я кивнула:
— «Обязательно!»
Сколько бы хлопот она ни доставляла, Катерина мне очень понравилась, и я решила, что при первой же возможности навещу ее снова.
Когда я догнала Филомену, пожилая женщина сказала с сицилийским акцентом.
— Тебе не стоит с ней общаться. Она обычная вульгарная девушка, бродяжка.
— Мм, — сказала я безразлично.
Старуха остановилась и повернулась ко мне.
— Твоя мать жива?
Я побледнела от этого вопроса.
Мне не хотелось отвечать… но понимала, что не могла промолчать.
— … нет, — наконец сказала я.
— Когда она умерла?
— Когда мне было 12 лет.
Филомена изменилась в лице, и его выражение превратилось из сердитого в печальное.
Она нежно положила руку мне на щеку.
В этом жесте было столько любви… столько материнской ласки… что у меня на глазах неожиданно навернулись слезы.
— Катерина дружелюбна, да, но она оказывает дурное влияние, — сказала Филомена добрым голосом. — Ее поведение не подходит для юной леди. А ты хорошая девушка, я это знаю. И думаю, что твоя мать хотела бы оградить тебя от дурного влияния.
Я ничего не ответила. Кэт мне по-прежнему нравилась — этого уже не изменить, но нежная забота женщины была так трогательна, что мне не хотелось с ней спорить.
Она убрала руку и вздохнула.
— Плохо, что тебе приходится оставаться в этом доме убийц…
Слова прозвучали неожиданно.
Еще секунду назад мы говорили о моей новой подруге, а теперь речь шла о том, что я окружена убийцами.
— Почему же вы остаетесь здесь? — спросила я, постаравшись быть деликатной.
Она грустно улыбнулась.
— У некоторых из нас нет других вариантов, моя дорогая.
Из всего, что она говорила до сих пор, эти слова звучали наиболее правдиво…
… потому что они как нельзя лучше описывали мою жизнь.