ДайсМен или человек жребия

11

На первых порах, однако, выяснилось, что «всё» — это не очень-то много.

Днем кубик решительно отмел все восхитительные варианты и погнал меня в аптеку на углу, где продавались книги, чтобы я наугад выбрал себе что-нибудь почитать. Проглядев по диагонали четыре журнала — «Мучительные признания», «Футбол для чайников», «Шли бы они все…» и «Здоровье и ты», — я убедился, что это интересней обычной психоаналитической бодяги, но в глубине души пожалел, что Жребий не доверил мне задания более ответственного или хотя бы более абсурдного.

В тот вечер и на следующий день я к его услугам не обращался. И в итоге через двое суток после дня «Д», лежа в постели, всерьез задумался над тем, как же быть с Арлин. Мне, конечно же, хотелось снова прижать ее к груди, но опасности, осложнения и анекдотичность ситуации казались слишком высокой ценой. Одолеваемый тревогой, сомнениями и похотью, я кряхтел и ворочался с боку на бок, пока Лил не предложила мне выбор — либо принять снотворное, либо валить спать в ванную.

Тогда я вылез из постели и удалился к себе в кабинет. Добравшись до середины запутанного воображаемого диалога с Джейком, в котором я очень доходчиво объяснял, как оказался под его кроватью, и обращал его внимание на то, что за убийство из ревности суд по головке не погладит, я вдруг с неимоверным облегчением понял: пусть кубик решает!

Вы нерешительны? Сомневаетесь? Озабочены? Наши кубики из слоновой кости снимут с вас бремя выбора! $2.50 за пару.

Я взял ручку и записал цифры от единицы до шестерки. Первый вариант, пришедший в мою довольно консервативную голову, — бросить всю эту затею, а с Арлин вести себя так, словно нашего скоропалительного романчика не было и в помине. В конце концов, когда время от времени трахаешь чужую жену это может обернуться неприятностями. А уж если это жена вашего Лучшего Друга, Доброго Соседа и Ближайшего Делового Партнера, интрижка и измена приобретают такой масштаб, что цель едва ли стоит усилий. «Цель» у Арлин устроена примерно так же, как у Лил, а если и есть разница, то едва ли она стоит мучительных многочасовых раздумий о том, как бы по воле кубика достичь ее, и столь же мучительных, причем не менее продолжительных раздумий, имеет ли вообще смысл ломать голову по первому пункту. К тому же весьма сомнительно, чтобы изгибы ее души были намного своеобразней, чем изгибы ее тела.

Арлин и Джейк поженились семнадцать лет назад, когда они оба учились в предпоследнем классе средней школы. Джейк, значительно опережающий своих сверстников в развитии, летом однажды соблазнил Арлин, а осенью, когда их разлучил его отъезд в Тэпперовский интернат для Блестящих Мальчиков, впал в сильнейшую сексуальную озабоченность. Онанизм доводил его до бешенства, потому что никакие фантазии и ухищрения по самоудовлетворению не могли сравниться с круглыми грудями Арлин, которые можно было ласкать и целовать. На Рождество Джейк обрадовал родителей сообщением, что должен либо вернуться в прежнюю школу, либо покончить с собой, либо жениться на Арлин. Те быстро сделали выбор между двумя последними вариантами и, скрепя сердце, согласились на брак.

Арлин очень обрадовала возможность бросить школу и не сдавать выпускные по алгебре и химии; после Пасхи состоялась свадьба, и молодая жена вскоре пошла работать, чтобы муж мог без помехи продолжать учебу. Арлин же учила сама жизнь, а поскольку в жизни она была всего лишь продавщицей в аптеке «Гимбелс»[32], секретаршей в брокерской фирме «Бач энд кампани»[33], машинисткой в «Вулвортсе» и телефонисткой в Институте промышленного дизайна[34], то образование ее оказалось несколько ограниченным. Семь лет назад она перестала работать и посвятила себя благотворительности, причем помогала организациям, о которых никто никогда ничего даже не слыхивал («По центу — щенкам», «Материальная помощь диабетикам», «Поможем афганским овчаркам!»), занимаясь попутно чтением неоготической белиберды и самых передовых психоаналитических журналов. В какой степени она разбиралась в том, чем занималась, сказать трудно.

В день своей свадьбы Джейк, судя по всему, в последний раз был обременен думой о противоположном поле. Вероятно, он отнесся к обладанию Арлин так же точно, как — чуть попозже — к приобретению пожизненного запаса аспирина, а еще некоторое время спустя — пожизненного запаса слабительного. Более того, поскольку было гарантировано, что ни аспирин, ни слабительное не имеют неприятных побочных эффектов, он решил, что и периодическое использование жены тоже никакими осложнениями ему не грозит. Злые языки поговаривали, будто он заставил Арлин принимать противозачаточные таблетки, поставить внутриматочную спираль и спринцеваться, а сам использует презерватив и для пущей безопасности практикует анальный секс и coitus interruptus[35]. Каковы бы ни были его методы предохранения, они оказались действенными. Детей у них не было, Джейк был доволен, Арлин скучала и мечтала о ребенке.

Итак, первый вариант определился — конец роману! Взбунтовавшись, я под номером два написал: «Поступлю так, как захочет Арлин» (отважное решение для теперешней нашей ситуации), под номером три обозначил свое намерение вторично при первом же удобном случае соблазнить ее. Нет, это слишком неопределенно. Лучше так: «Я постараюсь соблазнить ее… э-э-э… в субботу вечером» (Экштейны устраивали у себя вечеринку).

Номер четыре: я — сперва показалось, что три варианта развития событий исчерпали спектр возможностей, но нет, не тут-то было! — скажу ей, едва лишь останусь с ней наедине, что хоть и люблю ее так, что словами не выразишь, считаю, что во имя детей наши отношения должны стать платоническими. Номер пять: поступлю по обстоятельствам, и пусть поведение мое определяет безотчетный порыв (очередной пример малодушия). Номер шесть: во вторник после обеда (по моим сведениям, она будет дома одна) спущусь к ней и изнасилую более реалистично (т. е. без всяких нежностей и обольщений).

Я перечитал свой список, блаженно улыбнулся и подкинул кубик. Выпала четверка — платоническая любовь. Платоническая любовь? Как она сюда попала? На миг я оторопел. Потом решил, что номер четыре можно трактовать в том смысле, что Арлин может отговорить меня от платонизма.

А в субботу вечером Арлин встретила меня на пороге в прелестном синем вечернем платье, которого я прежде не видел (да и Джейк тоже), со стаканом виски в руке и взглядом широко открытых глаз, глядевших с благоговейным страхом или просто невидяще (поскольку была без очков). Протянув мне скотч (Лил все еще одевалась и не успела спуститься), Арлин упорхнула в другой конец комнаты. Я подошел к небольшой группе психиатров с Джейком в центре и выслушал последовательную серию монологов, посвященных различным способам уклонения от подоходного налога.

Подавленный, я поплелся за Арлин, и лирические строки прилипли к моим устам, как крошки от домашнего печенья. А она с беспомощной улыбкой металась от кухонного бара к гостям, убегала, не дослушав до конца фразу, под предлогом, что кому-то что-то понадобилось. Я никогда еще не видел ее в таком маниакальном состоянии. Когда же наконец я настиг ее на кухне, Арлин не сводила глаз с фотографии Эмпайр-стейт-билдинг, а, впрочем, может быть, не с нее, а с висевшего чуть ниже календаря, где оранжевыми квадратиками были помечены все праздничные дни.

Обернувшись, она взглянула на меня широко открытыми невидящими глазами, в которых был все тот же благоговейный ужас, и пугающе громко спросила:

— Что, если я беременна?

— Ш-ш-ш-ш, — отозвался я.

— Если забеременею, Джейк никогда мне этого не простит.

— Я думал, ты каждое утро принимаешь свои пилюли…

— Джейк велел, но я их еще два года назад заменила витамином С.

— О Господи!.. А тогда… гм… когда мы… Так ты думаешь, что беременна?

— Джейк узнает, что я обманула его и не принимала противозачаточных…

— И решит, что это его ребенок?

— Ну конечно, а чей же еще?

— Но… Э-э…

— Ты же знаешь, он и слышать не хочет о детях.

— Еще бы мне не знать… Вот что, Арлин…

— Извини, мне нужно отнести напитки.

Она метнулась из кухни с двумя бокалами мартини и вернулась с двумя пустыми стаканами для хай-бола.

— Не смей больше даже прикасаться ко мне, — сказала она, готовя очередную порцию.

— Арлин, как ты можешь?.. Моя любовь подобна…

— Во вторник Джейк на весь день уходит в библиотеку работать над новой книгой. Если только попытаешься пристать ко мне, я вызову полицию.

— Арлин…

— Я записала номер, и телефон будет под рукой.

— Арлин, чувства, которые переполняют меня…

— Впрочем, вчера я уже предупредила Лил, что еду в Вестчестер навестить тетю Мириам.

Она опять унеслась в гостиную с виски и двумя тарелками обжаренного в сыре сельдерея и еще не успела вернуться, как появилась Лил, а я намертво завяз в бесконечном разговоре с человеком по имени Сидни Опт о воздействии «Битлз» на американскую культуру. Мне вообще не удалось больше поговорить с Арлин до… ну да, до самого вторника.

— Арлин, — сказал я, едва сдерживая крик боли, когда хозяйка с силой зажала мне ногу дверью, — ты должна впустить меня.

— Нет, — сказала она.

— Не пустишь — не узнаешь, что я намерен предпринять.

— Намерен предпринять?

— Никогда не угадаешь.

Последовала долгая пауза, потом дверь открылась, и я, хромая, переступил порог. Арлин решительно направилась к телефону сняла трубку, выпрямилась и, держа палец на кнопке, обозначающей первую цифру предполагаемого номера, сказала:

— Не подходи!

— Да не подхожу я, не подхожу! Только повесь трубку.

— И не собираюсь.

— Если будешь держать слишком долго, телефон отключат.

Поколебавшись, она оставила телефон в покое и присела на диван (рядом с телефоном). А я — на другой край.

Несколько минут она безучастно глядела на меня (я тем временем готовил свою декларацию о платонической любви), а потом закрыла лицо руками и расплакалась.

— Я не в силах противиться тебе, — всхлипывала она.

— Да ведь я ничего и не пытаюсь сделать.

— Не в силах, не в силах! Я знаю, что не в силах! Я — слабая!

— Но я не собираюсь тебя трогать.

— Ты слишком сильный… Я не могу противостоять твоему напору…

— Я тебя не трону.

Тут она отняла руки от лица:

— Правда?

— Арлин, я люблю тебя…

— Я знала! О, а я так слаба…

— Люблю тебя так, что не высказать словами…

— Ты — плохой человек.

— Но решил… — и осекся от захлестнувшей меня досады, — решил, что наша любовь должна оставаться платонической.

Глаза ее сузились от обиды и возмущения; вероятно, Арлин пыталась воспроизвести пронизывающий взгляд своего мужа, однако впечатление было такое, словно она силится прочитать субтитры старого итальянского фильма.

— Платонической? — переспросила она.

— Ну да. Отныне и впредь пусть будет именно такой.

— Платонической… — она задумалась.

— Да, — сказал я, — я хочу любить тебя любовью, которая выше слов, выше простого соприкосновения тел. Любовью духа.

— Но что мы будем делать?

— Ну, мы будем видеться по-прежнему, как и раньше, знать, что предназначены друг для друга, однако семнадцать лет назад судьба совершила ошибку и отдала тебя Джейку.

— Но что мы будем делать? — она поднесла трубку к уху.

— И ради детей мы обязаны оставаться верными нашим супругам и никогда больше не уступать нашей страсти.

— Это я понимаю, но что мы будем делать?

— Ничего не будем.

— Ничего?

— Ничего… м-м-м… такого.

— Но видеться все-таки будем?

— Видеться — да.

— По крайней мере, мы будем говорить, что любим друг друга?

— Я полагаю, да.

— И ты не забудешь меня?

— Скорее всего, нет.

— И тебе не хочется прикоснуться ко мне?

— Ах, Арлин… ну конечно, очень хочется, но пойми, ради детей…

— Каких детей?

— Моих детей.

— О!

Она сидела на диване: правая рука держит возле уха трубку, левая опущена на колено. Глубокий вырез синего вечернего платья, которое она почему-то решила снова надеть сегодня, все больше и больше настраивал меня на неплатонический лад.

— Но… чем… как… — она пыталась подобрать нужное слово. — Как то, что ты меня… изнасилуешь, может повредить твоим детям?

— Как? Насилие — повредить — детям?

— Да. Как?

— Понимаешь ли, если я снова дотронусь до твоего волшебного тела, то, возможно, не в силах буду вернуться к семье… И мне придется увести тебя с собой и начать новую жизнь.

— О-о… — Она смотрела на меня во все глаза. — Ты такой странный.

— Это от любви.

— Так ты правда любишь меня?

— Да, люблю. С той минуты, когда впервые осознал, как много скрывается за внешним… какие глубины и сокровища таятся в твоей душе…

— Чего-то я не понимаю.

Она положила телефон на подлокотник дивана и снова закрыла лицо руками, но плакать на этот раз не стала.

— Арлин, я должен уйти. И нам нельзя будет больше говорить о нашей любви.

Теперь в обращенном ко мне взгляде сквозь очки появилось нечто новое — не то усталость, не то грусть, точно затрудняюсь сказать.

— Семнадцать лет…

Я неуверенно поднялся. Арлин не сводила глаз с той точки, где я находился мгновение назад.

— Семнадцать лет.

— Спасибо тебе, что позволила мне высказать тебе…

Теперь она тоже встала, сняла очки и положила их рядом с телефоном. Подошла вплотную и дрожащей рукой взяла меня чуть ниже локтя.

— Ты можешь остаться.

— Нет, я должен уйти.

— Я никогда не позволю тебе оставить детей.

— Это будет сильнее меня, и ничто меня не остановит.

Она колебалась, стараясь заглянуть мне в глаза.

— Ты такой странный…

— Арлин, если бы только…

— Останься.

— Остаться?

— Останься, пожалуйста.

— Но зачем?

Она притянула меня к себе, подставила полуоткрытые губы для поцелуя.

— Я могу не совладать с собой, — предупредил я.

— Нет уж, ты постарайся, — произнесла она мечтательно. — Я поклялась, что никогда больше не отдамся тебе.

— Что-что?

— Я поклялась честью мужа, что никогда больше не отдамся тебе.

— Тогда придется тебя изнасиловать.

Печально поглядев на меня, она сказала:

— По-моему, это единственный выход.