ДайсМен или человек жребия

55

События, произошедшие той ночью между 1:30 и 3:30, определенно имеют историческое значение и потому должны быть описаны объективно. Доктор Райнхарт несколько недель размышлял о том, что, в сущности, прошел год с начала его отношений со Жребием ранним утром 13 августа. Он запланировал поступить как вначале: создать перечень долгосрочных вариантов и предложить их Жребию, который определит его жизнь.

Однако он обнаружил, что слишком обеспокоен возможными последствиями своих вчерашних действий и не может сосредоточиться на вариантах дольше, чем несколько минут. Год назад ему было скучно и тревожно; теперь же он был перевозбужден и встревожен. Он метался взад-вперед по гостиной, стиснув зубы, сжав кулаки, колотя ими по своему напряженному животу, глотая воздух полной грудью и пытаясь определить, сможет ли полиция выстроить против него убедительное дело. Единственная его надежда была на то, что, когда один или несколько пойманных последователей мистера Кеннона или мистера Джонса начнут утверждать, что он (доктор Райнхарт) помогал их побегу и поощрял его, их утверждения будут приняты как заявления психически неустойчивых лиц, юридически несостоятельных, чтобы давать заслуживающие доверия свидетельские показания. Доктор Райнхарт провел около двадцати минут, сочиняя свою защитную речь — по большей части пространное обвинение черных и хиппи в тайном сговоре, чтобы подставить всех белых докторов по имени Райнхарт.

Тем не менее раздосадованный своей нервозностью доктор Райнхарт наконец вернулся к реальности и бросил Жребий, чтобы определить, будет ли он размышлять о своих проблемах с полицией и доктором Манном ноль, пять, десять или тридцать минут, или один день, или пока проблемы не решатся, и Жребий распорядился: еще десять минут. Когда время вышло, он с громадным облегчением вздохнул и улыбнулся. «Так. На чем мы остановились?» — подумал он.

Затем он вспомнил, что сегодня его годовщина, и с той нечеловеческой обыденностью, за которую будущие поколения здоровых нормальных людей будут осуждать его, а будущие поколения Людей Жребия им восторгаться, распорядился: если выпадет единица, тройка или пятерка, он спустится вниз и попробует совершить половой акт с миссис Экштейн. Выпала тройка, он поднялся, сообщил жене, что идет прогуляться, и вышел из квартиры. Поскольку этот эпизод не слишком важен, мы приводим его в описании самого доктора Райнхарта:

Тяжело ступая, я спустился по лестнице мимо ржавых перил и никому не нужной рекламной листовки и позвонил в дверь. Было 2:20 ночи — в этом году я слегка припозднился — и, конечно же, самое неподходящее время для небольшого тет-а-тет. Вышла Арлин: глаза сонные, руки стягивают старый купальный халат Джейка у горла.

— О, — сказала она.

— Я пришел совершить половой акт, Арлин.

— Входи, — сказала она.

— Жребий велел мне снова это сделать.

— Но Джейк здесь, — сказала она, рассеянно щурясь и позволяя халату слегка приоткрыться. — Он работает в кабинете в конце коридора.

— Прости, но ты же знаешь, каков он, Жребий, — сказал я.

— Я обещала больше ничего от него не скрывать.

— Но ты консультировалась об этом со Жребием?

— Ой, ты прав.

Она повернулась и пошла по коридору в свою спальню. Я сел рядом с ней за ее туалетный столик, где последовательные броски кубика определили: она должна рассказать Джейку всё; она должна разрешить мне вступить с ней в половой акт, но только в позициях Кама-сутры восемнадцать и двадцать шесть, которые, по ее словам, особенно подходят женщинам на пятом месяце беременности.

Затем я последовал за ней по коридору и смотрел поверх ее плеча, пока она стояла в чуть приоткрытых дверях кабинета Джейка и глядела на своего мужа, усердно трудившегося за столом.

— Джейк? — сказала она осторожно.

— В чем дело? — рявкнул он в ответ, не поднимая глаз.

— Люк пришел, — сказала она.

— О! Люк, детка, давай заходи, я уже почти закончил.

— Нам неловко тебя беспокоить, Джеки, — сказала Арлин, — но Жребий сказал, что Люк должен…

— У меня-таки получилась потрясная последняя глава. Люк, если уж я сам так говорю, — сказал Джейк, улыбаясь и яростно черкая ручкой какую-то не понравившуюся ему фразу.

— …совершить половой акт, — закончила Арлин.

— Это еще что? — сказал Джейк, снова подняв глаза.

— Что?

— Это наша годовщина, — добавил я.

Он почесал горло, скорчил гримасу и посмотрел слегка раздосадованно.

— Ах, это, — сказал он наконец. — Иисус, Моисей, Фрейд. Не знаю, куда катится этот мир. — Он долго смотрел на нас обоих, страшно кося глазами. Потом потянулся за чем-то, бросил по столу кубик и снова нахмурился. — Ладно, и поаккуратнее с моим халатом.

— Непременно, — сказала Арлин, с лучезарной улыбкой развернулась и проскакала мимо меня через весь коридор назад в свою комнату.

Доктор Райнхарт вернулся в свою квартиру приблизительно через тридцать восемь минут после ухода и снова почувствовал себя подавленным. Возбуждение, которое он чувствовал год назад после возвращения с подобного мероприятия, отсутствовало. Он упал в кресло в гостиной, чувствуя усталость, тревогу и апатию, каких не испытывал ни разу за всю свою дайс-жизнь. Когда он понял, что это не что иное, как обычная человеческая тревога, громко воскликнул «Ах-х-х» и поднялся с кресла, чтобы взять бумагу, карандаш и кубики.

Вернувшись из кабинета в гостиную, он был встречен своей женой, которую разбудило его громкое ворчание. Стоя в дверях спальни, она сонно спросила, всё ли в порядке.

— Всё запутанно и ненадежно, — раздраженно сказал доктор Райнхарт. — Если бы я только мог наверняка рассчитывать либо на тупость, либо на ум полиции…

— Иди в кровать, Люки, — сказала его жена, обвила тонкие руки вокруг его шеи и сонно прижалась к нему. Согретое в постели тело, которое держали руки доктора Райнхарта, было понятным и надежным, и, сказав «Ах-х-х-х», которое прозвучало совсем иначе, он опустил голову и обнял свою жену.

— Мне много миль еще идти до сна[128], — тихо сказал он, прервав поцелуй.

— Ложись в постель, — сказала миссис Райнхарт. — Полиция не станет трогать тебя, если ты в постели своей жены.

— Мне б Божий мир на больший срок[129]…

— У нас уйма времени — пойдем, — и она потянула мужа в спальню. — Мне даже приснился новый вариант, — сказала она.

Но доктор Райнхарт остановился в нескольких футах от двери. Опустив плечи и поникнув, он сказал:

— Мне много миль еще идти до сна.

Миссис Райнхарт, продолжая держать его большую ладонь в руках, мечтательно повернулась, улыбнулась и зевнула.

— Я буду ждать, радость моя, — сказала она и, без всякой задней мысли покачивая самыми соблазнительными частями своей фигуры, направилась к кровати и забралась в нее.

— Спокойной ночи, Лил, — сказал доктор Райнхарт.

— М-м-м-м, — сказала она. — Проверь, как там дети, перед тем как ляжешь.

Доктор Райнхарт, с бумагой, ручкой и двумя кубиками в левой руке, быстро прошел в детскую спальню и вошел на цыпочках посмотреть на Ларри и Эви. Они крепко спали, Ларри с открытым ртом, как пьяный ребенок, а Эви — так натянув на себя простыню, что он мог разглядеть только макушку.

— Хороших снов, — сказал он, беззвучно вышел из комнаты и вернулся в гостиную.

Он положил бумагу, карандаш и кубики на пол перед креслом, а потом, вдруг сорвавшись с места, сделал четыре больших шага к спальне и остановился. Вздохнув, он вернулся и опустился на колени рядом с орудиями своего ремесла на ковре. Чтобы расслабиться и подготовить себя к тому, что он должен был сделать, он выполнил ряд случайных упражнений с кубиками; четыре случайных физических упражнения, два минутных спурта в «грешника — святого» и один трехминутный период эмоциональной рулетки — Жребий выбрал жалость к себе, эмоцию, которую, как обнаружилось, он выражает с немалым энтузиазмом. Затем он положил два зеленых кубика на кресло перед собой и, стоя на коленях на ковре, нараспев произнес молитву:

Доктор Райнхарт чувствовал безмятежную радость — ту, что всегда приходила к нему, когда он отдавал свою волю Жребию: мир, который превыше всякого ума[130]. Он записал на чистом белом листе варианты своей жизни в следующем году.

Если в сумме выпадет два, три или двенадцать — он навсегда оставит жену и детей. Он записал этот вариант с ужасом. Дал ему один шанс из девяти.

Один шанс из пяти (общая сумма четыре или пять) он дал тому что полностью перестанет пользоваться кубиками как минимум на три месяца. Он жаждал этого варианта, как умирающий — чудесного лекарства, которое положит конец его болезням, и боялся его, как здоровый человек боится угрозы своим яйцам.

Если в сумме выпадет шесть (один шанс из семи): он начнет революционную деятельность против несправедливости установившегося порядка. Он не знал, что имел в виду под этим вариантом, но ему было приятно думать о том, чтобы мешать полиции, которая причиняла ему такие неудобства. Он начал было мечтать об объединении усилий с Артуро или Эриком, пока полицейская сирена на улице под домом так не напугала его, что он подумал: не стереть ли вариант (даже простое его записывание могло быть преступлением), а потом решил быстро перейти к другим.

Если в сумме выпадет семь (один шанс из шести): весь следующий год он посвятит развитию теории Жребия и дайс-терапии. Этот вариант так приятно взволновал его, что он думал отдать ему еще и суммы восемь и девять, но удержался от такой человеческой слабости и продолжил.

Если в сумме выпадет восемь (один шанс из семи): он напишет автобиографический отчет о своих приключениях.

Если в сумме выпадет девять, десять или одиннадцать (один шанс из четырех): он оставит профессию психиатра, включая Жребий-терапию, на один год, дав Жребию выбрать ему новую профессию. Он записал это с гордостью: он не станет пленником колдовства своей любимой дайс-терапии.

Проверив шесть получившихся вариантов, доктор Райнхарт остался доволен; они демонстрировали воображение и дерзость. Каждый из них нес одновременно угрозу и удовольствие, опасность катастрофы и возможность новой силы.

Он положил бумагу рядом, а два зеленых кубика перед собой на пол.

— Укрой меня, папа, — послышался голос с другого конца комнаты. Это был его сын Ларри, практически спавший стоя.

Доктор Райнхарт раздраженно поднялся, подошел к качающемуся мальчику, поднял его па руки и отнес назад в кровать. Ларри заснул, как только отец натянул простыню ему до шеи, и доктор Райнхарт бросился назад, в гостиную, и снова стал на колени.

Кубики лежали перед ним; он молча стоял на коленях две минуты и молился. Затем он взял кубики и начал радостно трясти их в чаше своих ладоней.