Дерево красной птицы

Глава 8. Кымлан

Если бы несколько недель назад кто-то сказал, что Кымлан будет гнуть спину, работая на мохэ, она бы ни за что не поверила. Она бы предпочла героическую смерть за родину в надежде, что ее жертву будут помнить годами. Но после казни Чаболя и всего, что последовало после, Кымлан поняла одну важную истину: мертвые ничего не могут, мир меняют живые. И рабство теперь казалось ей не таким уж плохим вариантом, ведь это давало хоть какой-то шанс на возвращение в Когурё.

Кымлан даже не предполагала, что встретит Мунно в деревне рабов. Она была уверена, что больше никогда не увидит сына вождя, к которому испытывала очень противоречивые чувства. Он был словно далеким воспоминанием из другой жизни – той, в которой она еще была воином, Избранной, когурёским солдатом. Прошло всего два месяца, а она уже стала рабыней, которая таскает неподъемные ведра с водой на кухню, стирает белье и собирает в полях пшеницу. Она стыдилась того, что Мунно увидел ее такой, однако она все равно была ему рада. Ведь этот человек спас ей жизнь.

Чегон всю дорогу до барака ворчал, что ему попадет из-за нее и что он никогда больше не позволит ей ходить без конвоя. Кымлан только улыбалась. Чегон – хороший малый, и его нельзя так подставлять, иначе выстроенное с таким трудом взаимовыгодное сотрудничество распадется.

Кымлан подмигнула недовольному парню и хотела было сказать что-то еще, как вдруг из-за двери высунулась голова Сольдан. Проигнорировав протесты, она схватила Кымлан за рукав и потянула за собой внутрь барака.

– Да погоди ты, мне еще белье развесить надо. – Едва не уронив тяжелую корзину, Кымлан оставила ее на улице и закрыла за собой дверь, после чего вопросительно посмотрела на возбужденную Сольдан.

– Потом. Есть разговор. – Она оглянулась на женщин, которые уже вернулись с работ и кряхтели, разминая уставшие ноги и плечи.

– Что случилось? – удивленно спросила Кымлан.

Сольдан схватила ее за рукав и отчаянно зашептала на когурёском:

– О чем ты с ним говорила? Это ведь Мунно, сын вождя, да? – Из ее черных глаз так и сыпались искры. Видимо, она подсматривала в щель за их неожиданной встречей.

– Да… – Кымлан не понимала, с чем связано такое воодушевление.

– Он будущий хан и может нас освободить! Попытайся с ним поговорить, нельзя упускать такую возможность!

– Я не стану его ни о чем просить! – возмутилась Кымлан. – Да и кто разрешит мне с ним встретиться?

Сольдан скептически скривилась, дернула ее за руку и зашептала прямо в ухо.

– Придумай что-нибудь, все-таки ты жила в его доме, и он не просто так рисковал, спасая тебе жизнь. Другого шанса может и не быть. Ты же видела, что делают с теми, кто пытается сбежать. Бедный Хви не успел даже пересечь реку, как его… – Вытаращив глаза, она многозначительно провела ребром ладони по шее.

– У меня есть план, и если он сработает…

– Если. – Несносная девчонка закатила глаза и возмущенно скрестила руки на груди. – Сколько планов мы уже разработали с тобой? Но даже не попытались их осуществить! Ты втерлась в доверие к Чегону, узнав о его больных ногах. Но даже твои целебные отвары, вылечившие его колени, не помогли склонить его на нашу сторону.

– Напролом действовать нельзя, это и так ясно. – Кымлан положила ладони на хрупкие плечи Сольдан, пытаясь успокоить разгоряченную девушку. – Надзиратели на вышках убьют любого, кто попытается сбежать.

– Тогда я не понимаю, почему ты так упираешься? Вот если бы ты соблазнила Мунно, еще когда жила в его доме, то уже давно бы нашла способ выбраться! Только зря время потратила в плену!

Кымлан хмыкнула. Эта мысль была слишком нелепой, чтобы даже прийти ей в голову. Стать женщиной Мунно? Большей глупости и представить нельзя! К тому же в ее сердце жил лишь один мужчина, и для другого там не осталось места.

– Я не могу действовать как… – Она замялась, подбирая слова.

– Как женщина, – подсказала Сольдан и тяжело вздохнула. – Понятно, честь когурёского воина и все такое… Я спать.

Она обреченно махнула рукой и вернулась на лавку, где свернулась калачиком, сердито подоткнув под голову солому.

Кымлан улыбнулась. Эта девчонка была полной ее противоположностью, однако именно она стала для нее самым близким человеком в этой деревне. Словно Небо послало ей верного друга после того, как Чаболя не стало.

Два месяца прошло с тех пор, как Кымлан стала рабыней, но она помнила первый день своего появления здесь, словно это было вчера.

Ее везли в деревянной клетке, как преступницу. Ехали долго; телега подпрыгивала на ухабах, местами застревала в размытой земле, и от тряской езды у Кымлан болело все тело. Она уже в сотый раз вспоминала день казни. Алая лента крови, тянувшаяся к ней от Чаболя, стояла перед глазами. Она так и не смогла взглянуть на бездыханное тело друга, поэтому все, что сейчас помнила, – это лишь красный отпечаток смерти, преследовавший ее даже за закрытыми веками.

Мучительные мысли клевали ее, как стервятники, шептали: «Это твоя вина, они все умерли из-за тебя! Ты не заслуживаешь жить!» Разве имела она право дышать, в то время как убитый Чаболь теперь кормит зверей и птиц в Священной роще?

Кымлан проглотила выступившие слезы и упрямо подняла голову. Чаболь, этот бедный мальчик, любил ее как сестру и так старался сохранить ей жизнь, что она просто не могла сдаваться. Она дорого заплатила за свое существование бесценными жизнями казненных воинов и не допустит, чтобы их жертва стала напрасной. А по возвращении домой обязательно отомстит. Мохэ умоются собственной кровью, и каждый причастный к смерти когурёских воинов пожалеет, что появился на свет.

«А как же Мунно?» – некстати напомнил внутренний голос. Он спас ее, рискуя не только навлечь на себя гнев отца, но и потерять доверие подданных. Хоть Кымлан и не знала мохэского, но прекрасно поняла суть разговора в лесу, когда Мунно собирался отпустить пленницу. Он не побоялся пойти против законов своего племени ради спасения врага, и это пробудило внутри нее смесь противоречивых чувств: от слепой ярости до тлеющей в самом дальнем уголке сердца щемящей благодарности. Нет, мстить Мунно она совершенно не хотела и злилась на себя за то, что не получалось его ненавидеть.

Кымлан думала, что судьба окончательно развела их в разные стороны, когда ее увезли в одно из самых удаленных селений мохэ. Именно поэтому сегодняшняя встреча в деревне стала для нее полной неожиданностью.

Последняя ночь в доме Мунно прошла тягостно. Кымлан ворочалась на жесткой лавке и не могла сомкнуть глаз, то и дело возвращаясь мыслями к внезапному пожару. Когда ужас и потрясение немного отпустили, ее душу пронзил яркий луч отчаянной надежды: а вдруг это был принц Наун? Неужели сила его любви так велика, что он осмелился пойти против воли отца, чтобы спасти свою женщину, даже когда весь мир отвернулся от нее? Ей было стыдно за такие мысли, но в то же время хотелось верить, что это правда. Однако Мунно сообщил, что никаких следов неприятеля в лесу не обнаружилось. Судя по тому, какое спокойствие царило в мохэском городе, внутреннее расследование тоже не выявило предателей. Тогда откуда же взялся огонь?

Погруженная в свои мысли, Кымлан даже не заметила, как дорога стала ровнее, и телега остановилась. Сквозь толстые жерди клетки она увидела глубокий ров, у края которого они стояли. Через несколько минут перед ними опустился деревянный мост, и лошади вновь двинулись в путь.

Кымлан оглянулась на оставленную позади дорогу и печально вздохнула, когда ворота закрылись. Теперь она отрезана от свободного мира.

Один из стражников открыл клетку и, прорычав что-то на мохэском, грубо выволок Кымлан. Связанные за спиной руки ужасно мешали ей, и она едва удержалась на ногах. Она быстро осмотрелась по сторонам, стараясь определить, куда ее привезли.

На первый взгляд деревня казалась совсем маленькой: несколько бараков для рабов и около десятка вооруженных до зубов стражников по периметру. С четырех сторон поселение окружали вышки. С каждой из них на новоприбывшую девушку недобро взирали по два вооруженных луками мохэсца. В центре крошечной площади стоял большой, покрытый соломой дом на деревянных сваях, который, очевидно, был предназначен для кого-то важного. Еще несколько охранников были расставлены возле входа в здание и у подножия высокой деревянной лестницы. Итого около двадцати вооруженных бойцов. С таким количеством мохэсцев Кымлан точно не справится, даже будь у нее оружие. Кроме того, деревню окружал высокий забор, перелезть через который без посторонней помощи было невозможно.

Она понуро опустила голову: сбежать будет очень сложно, и в одиночку ей это не провернуть.

Оглядываясь по сторонам, Кымлан невольно остановилась, и тут же получила тычок в спину. Ее вели к большому бараку, ближе всех стоявшему к лесу. Покосившаяся деревянная дверь распахнулась, и стражник втолкнул ее внутрь.

Кымлан замерла на пороге, пытаясь привыкнуть к полумраку: окон в помещении не было, свет проникал лишь через многочисленные щели в стенах, и в сером сумраке затхлой комнаты трудно было что-либо разглядеть. Когда глаза немного привыкли к темноте, она различила два ряда деревянных, покрытых соломой скамей, вроде той, на которой она спала в доме Мунно.

Несколько десятков пар глаз уставились на нее, и Кымлан разглядела настороженно смотревших на нее женщин. Их было около двадцати. Грязные, оборванные, с затравленным взглядом, как у пойманного в ловушку зверя. Наверное, так и чувствуют себя люди, лишенные свободы. Почти все они были одеты в длинные бесформенные платья, рваные и грязные настолько, что невозможно было определить ни изначальный фасон, ни ткань, из которой они сшиты.

Кымлан решила заговорить, чтобы узнать, есть ли среди них те, кто знает ее язык:

– Какое место мне занять?

Невольницы промолчали.

Значит, когурёсок здесь не было. Кымлан оглянулась в поисках свободного места, как вдруг услышала за спиной звонкий голосок. Кто-то настойчиво подергал ее за рукав.

– Пойдем, покажу, где ты будешь спать.

Это оказалась невысокая хрупкая девушка лет пятнадцати. Ее плоское лицо не назвать красивым, но выразительные темные глаза смотрели так дерзко и смело, что невольно притягивали взгляд и придавали заурядной внешности особенное очарование. Она была одета едва ли не хуже всех в этом бараке, и Кымлан задалась вопросом, как долго она пробыла здесь, раз ее платье так истрепалось и обветшало.

– Ты знаешь когурёский? – удивленно спросила Кымлан, послушно следуя за девчонкой, которая вела ее в конец барака, к одной из свободных лежанок.

– Мой отец был торговцем и часто брал меня с собой в Когурё. Мне нравилось туда ездить, там такие большие, красивые дома, дорого одетые люди… Не то что у нас. – Девочка нахмурилась и обернулась к Кымлан. – Повезло тебе родиться в богатой стране.

– Как тебя зовут?

– Сольдан, а тебя? – В ее хитрых глазах загорелись веселые искорки. Казалось, она была искренне рада познакомиться с новенькой.

– Кымлан, – ответила она, стряхнув с «постели» грязную солому. Ни подголовников, ни одеял здесь не было, и хоть на улице еще стояла теплая погода, свойственная ранней осени, ночами уже было прохладно. Видимо, здесь никого не волновало здоровье каких-то рабов. – Как давно ты здесь?

– С десяти лет.

– А твоя семья?

– Матушка умерла во время родов, отец разорился и погиб в тюрьме, а меня отправили сюда отрабатывать его долги. Так что ни дома, ни семьи у меня нет. – Сольдан печально развела руками.

– Тяжело тебе пришлось…

Несчастная девочка. У нее не осталось никого, кто ждал бы ее на свободе, и от этого Кымлан еще сильнее ощутила, как сильно хочет вернуться домой.

Сольдан возвратилась на свою лежанку, оставив Кымлан наедине с невеселыми мыслями. Ее организм, вымотанный еще не до конца зажившей раной, пленом и вчерашними потрясениями, требовал отдыха, но она упорно держалась за мысли о побеге. Главное, выйти за пределы деревни, изучить местность, а там уже решить, как действовать дальше. Непрерывная работа мозга отвлекала от чувства вины, возникающего каждый раз, как она наталкивалась на воспоминание о смерти Чаболя.

Мысли о загадочных пожарах не давали ей покоя. Кымлан прислушалась к себе, припоминая, когда именно вспыхнуло пламя. Сразу после смерти друга, прямо перед ее казнью. Было ли это случайностью?

Огонь жил в ней с самого детства. Впервые она почувствовала его года в четыре, когда начала осознавать, что с ней происходит. Она рассказала об этом отцу, но он только удивленно покачал головой и рассмеялся, сказав, что его Кымлан большая выдумщица. И тогда она поняла, что такое происходит с ней одной. После этого Кымлан ни с кем не делилась своими опасениями и отчаянно искала объяснение, почему такое приключилось с ней.

Становясь старше, Кымлан все сильнее чувствовала мистическую связь с огнем, начала понимать, что он лечит ее, узнала историю своего рождения и осознала, что он ей вовсе не враг. Она приняла себя и продолжила жить так, словно ничем не отличалась от обычных людей, хотя в глубине души всегда чувствовала свою непохожесть на других.

В день казни огонь неистовствовал так, будто хотел сжечь ее внутренности, но в тот момент, когда тело, казалось бы, уже не могло выносить эту боль, жар ушел и… загорелся лагерь. Будто пламя, всегда лечившее свою хозяйку, выплеснулось изнутри, чтобы уничтожить внешнюю угрозу. Неужели Мунно оказался прав, и это действительно сделала Кымлан?

Эта мысль так взволновала ее, что она рывком села на скамье. Если все это было правдой, значит, она могла управлять огнем? Копаясь в памяти, Кымлан вдруг вспомнила случай из детства, который тогда не связала со своими особенностями.

В семилетнем возрасте она впервые сбежала во дворец. Ей было жутко любопытно посмотреть на место, где служит ее отец. К тому же нянюшка всегда таинственно говорила, что дворец – страшное место, и поэтому Кымлан представляла себе полчища чудовищ, с которыми он отчаянно сражается. Тогда-то она и познакомилась с Науном и Ансоль.

По возвращении домой Кымлан узнала, что один из соседских мальчишек подставил Чаболя – украл у его отца редкую траву для исцеляющего снадобья и свалил все на него. Лекарь не поверил сыну и высек того мокрыми розгами, отчего бедный Чаболь не мог ходить несколько дней. Кымлан сразу побежала к воришке, но тот отпирался, прячась за спину сердитого отца, который выгнал девочку взашей и запретил приближаться к их дому.

Ее так потрясла несправедливость, что она в сердцах пожелала им умереть в тяжких муках.

Едва она завернула за угол, как услышала перепуганные крики, а затем увидела, что соломенная крыша дома вспыхнула ярким пламенем. Тогда она не связала этот пожар со своими странностями, но сейчас понимала, что соседский дом загорелся не без ее участия.

Кымлан нужно было удостовериться в правдивости своей теории.

Осторожно оглянувшись, Кымлан проверила, все ли невольницы спят. Она протянула руку над пучком соломы и сосредоточилась, воскрешая ужас, который испытала вчера на месте казни. Сердце вновь раскололось пополам от воспоминаний о Чаболе, его испуганных глазах и взгляде, в котором, несмотря ни на что, плескалась безумная надежда, что это не конец. Слезы брызнули из глаз, и Кымлан уронила руку.

Зажав рот ладонью, она пыталась обуздать захлестывающую боль, которую со вчерашнего дня прятала в дальнем уголке души. У нее не было даже места, где можно спрятаться и в одиночестве оплакать дорогого человека. Она оказалась совершенно одна в чужой, враждебной стране среди людей, которым не было дела ни до нее, ни до ее страданий.

– Ты поплачь, не прячься, – раздался едва слышный шепот. Кымлан вздрогнула и повернула голову, встретившись с блестящими глазами Сольдан. – Здесь это обычное дело. Все оплакивают свое прошлое, настоящее и будущее, которого ни у кого из нас нет.

Поутру ее разбудили грубые окрики солдат, после чего женщины вяло потянулись к выходу.

Всклокоченная, заспанная Сольдан шепнула Кымлан:

– Сейчас будет перекличка, завтрак, а потом – работа.

Чувствуя себя разбитой и больной после почти бессонной ночи, Кымлан потрясла головой, пытаясь проснуться, как вдруг заметила небольшое темное пятно среди клочков соломы, на которой она спала. Она быстро оглянулась по сторонам и с тяжело бухающим сердцем пригнулась ближе.

Сомнений быть не могло: несколько обгоревших стеблей осыпались в ее пальцах, как черная пыль. Значит, правда! Она могла управлять огнем и вчера, сама того не подозревая, подожгла свою подстилку. Повезло еще, что не устроила пожар и не сгорела в бараке вместе с другими рабынями. В любом случае эта удивительная способность открывала для нее хорошие перспективы, и если научиться контролировать огонь, то шансы на побег заметно увеличатся. Только вот в чем загвоздка: учиться ей было негде.

– Ты чего застыла? Пошли скорее, сейчас придет командир Рудже! – громко крикнула от двери Сольдан, одной ногой переступив через порог.

Рабыни послушно выстроились в ряд перед домом командующего, покорно опустив головы. По длинной деревянной лестнице спустился уже немолодой мужчина с густой черной бородой, заплетенной в три ровные, украшенные синими бусинами косицы. Одет он был в длинный халат наподобие когурёских пхо[5]. Похожие одежды были и на других воинах, вот только наряд командира был богаче, а ткань дороже, чем у обычных солдат. Пересекавший лицо шрам, прямая спина и четкая походка выдавали в нем военного с богатым опытом. Кымлан догадалась, что он в деревне главный.

Мужчина обошел рабов и с каждым из них перекинулся несколькими фразами. Сольдан, стоявшая по правую руку от Кымлан, шепнула, что он всегда спрашивает о самочувствии и, если есть жалобы, отправляет к травнику. Такое живое участие в судьбах бесправных рабов было необычно, поэтому Кымлан с интересом ждала, когда командир подойдет к ней.

Поравнявшись с новенькой, он внимательно осмотрел ее с ног до головы. Его глаза были колючими и дикими, как и у всех мохэсцев, но взгляд гораздо мягче, чем у Мунно. В черных зрачках отражался опыт прожитых лет, и смотрел он так, будто ничто в жизни уже не может его удивить.

Командир что-то пробормотал и обратился к Сольдан. Она ответила на мохэском и пихнула подругу в бок:

– Господин Рудже спрашивает твое имя.

– Кымлан. – Не опуская глаз, она слегка поклонилась.

Командир криво усмехнулся и крикнул что-то стражникам.

– Сегодня тебя распределили на стирку, а меня на кухню. Не зевай и работай усердно, командир не терпит лентяев. Накажет, – только и успела шепнуть Сольдан, после чего убежала.

Кымлан никогда в жизни не занималась бытовыми делами, потому что дома всегда были слуги. Как простолюдины стирают белье, она знала лишь по рассказам, а потому украдкой наблюдала за другими женщинами и по их примеру водрузила на голову большую плетеную корзину с грязной одеждой.

Их сопровождали охранники и внимательно следили за рабынями. Стараясь не слишком привлекать к себе внимание, Кымлан исподтишка рассматривала окрестности. Тяжелые ворота со скрипом распахнулись, и попарно связанные рабы вяло потекли на волю. Мужчин сразу отделили и повели направо – в поля на сбор урожая, а женщин – прямо по широкой, хорошо утоптанной дороге. Вероятно, она вела к какому-то крупному поселению. Они находились на границе с киданями, которые после покорения Пуё частично заселили эти земли.

Значит, когда она сбежит, ей придется пройти полосу киданей, а затем попасть в Пуё, которое после завоевательного похода Квангэтхо стало вассальным государством Когурё. Оказавшись на территории Пуё, она сможет расслабиться и почти почувствовать себя как дома. Но все это не имело смысла, пока она не выяснит, как перебраться через забор и ров, оставшись незамеченной стражниками с вышек.

Через несколько сотен шагов рабыни остановились возле бурной горной реки. Кымлан понятия не имела, что делать, поэтому внимательно наблюдала за другими девушками. Они расположились на берегу, достали из корзин одежду, деревянные палки и щелок в кожаных флягах. Обмакнули белье в воду, разложили его на камнях и принялись стучать по нему палками, время от времени поливая раствором.

Кымлан последовала их примеру. Она брезгливо заглянула в корзину, поморщившись от отвратительного запаха грязной одежды, и достала оттуда мужские штаны и рубаху, стараясь не дышать носом. Затем опустила их по очереди в реку и почувствовала, как холод сковал пальцы: вода была просто ледяной. Холодные брызги тут же намочили одежду и лицо, и Кымлан отшатнулась, чтобы не промокнуть до нитки.

Кымлан на удивление быстро устала просто стучать палкой по одежде. Физические нагрузки были ей привычны, но здесь работали мышцы, о существовании которых она до этого момента не подозревала. Спина, плечи и руки ныли, а пальцы закоченели от холода. Это было пыткой. Тренироваться в стрельбе из лука куда проще! Она с тоской вспомнила теплый дом Мунно, вкусную еду и уважение, с которым он к ней относился. Плен в мохэском племени теперь казался ей настоящим отдыхом.

Как только Кымлан ненадолго остановилась, чтобы перевести дух, она тут же получила тычок в спину и недовольный окрик охранника. Как оказалось, работать нужно было без перерыва целый день. К вечеру она была так голодна и вымотана, что обратный путь до деревни казался непосильным испытанием. Хоть она и привыкла к нагрузкам, это была изматывающая, монотонная работа, после которой хотелось лишь упасть и не двигаться.

На обратном пути корзины с мокрой одеждой, казалось, весили несколько десятков кын[6], и Кымлан едва передвигала ноги, с трудом удерживая на голове тяжелую ношу. В таком состоянии она не сможет победить ни одного мохэсца. Может, именно поэтому рабов изматывали до полусмерти? Чтобы убить в них не только стремление сбежать, но и желание жить?

Остальные рабыни тоже выглядели измученными и безучастными. Но самое ужасное в том, что в их глазах совершенно не горело жизни, как будто кто-то напрочь лишил их собственной воли. С Кымлан никто ни разу не заговорил, да и между собой женщины почти не разговаривали. Каждый нес свою ношу в одиночку, даже не надеясь на освобождение.

«Сколько пройдет времени, прежде чем я стану такой же? – со страхом подумала Кымлан. – Прежде чем смирюсь со своей жалкой участью, перестану думать о свободе и покорюсь судьбе? Ведь все эти люди тоже когда-то жили на воле и наверняка не хотели, чтобы их жизнь закончилась таким образом. Нет, ни за что!»

Однако проходили дни, но ничего не менялось. Кымлан по-прежнему смертельно уставала, жадно съедала скудный ужин и вместе со всеми рабынями возвращалась в барак. Там, лежа на твердой скамье, она ежилась от холода, пока неизмеримая тоска захватывала сердце. А перед глазами вставали стены родного дома, строгое лицо отца, роскошные коридоры дворца, зеленые холмы, огромное ветвистое Дерево рода и бескрайние воды реки Тэдонган. Принц Наун, принцесса Ансоль, нянюшка… Образы любимых людей с каждым прожитым днем отдалялись все больше, скрываясь в густом белесом тумане. Казалось, ее прошлая жизнь была лишь прекрасным видением, и если бы не Сольдан, которая вечерами с азартом расспрашивала о Когурё, то Кымлан бы точно уверилась, что родина ей приснилась.

Сольдан была единственной, кто держал ее на плаву в этом аду. Она оказалась очень проворной и сообразительной девочкой, которая не раз выручала Кымлан и помогала освоиться в деревне. Она была живой, подвижной и веселой, а еще у нее обнаружился один ценный навык – абсолютно бесшумно передвигаться. На войне это качество на вес золота, однако в деревне рабов вряд ли могло пригодиться. Но, что самое главное, в ее глазах не было той покорности судьбе, которая сквозила в тусклых взглядах всех обитателей деревни.

Каждый день Сольдан с воодушевлением учила Кымлан мохэскому. Сначала у нее получалось неважно – было тяжело выговаривать непривычные звуки, столь непохожие на ее родной язык. Однако в какой-то момент обучение пошло гораздо быстрее, и Кымлан стала схватывать на лету. В этом ей помогли и другие рабыни, с которыми волей-неволей приходилось общаться.

Кымлан тянулась к Сольдан, чувствуя непреодолимую потребность опереться хоть на кого-нибудь. Видимо, Сольдан испытывала то же самое, поэтому они подружились. Она тихонько рассказывала об особенностях местности, о характере командира и охранявших их воинов и очень точно описывала слабости каждого из них, которые за пять лет успела хорошо изучить. Кымлан же внимательно слушала, замечая в глазах Сольдан загадочные знаки. Словно та пыталась подвести ее к какой-то мысли, но не решалась сказать об этом прямо.

В конце концов Кымлан устала от недосказанности и спросила:

– Ты думаешь о побеге?

– Догадалась, наконец, – Сольдан ехидно скривилась. – Думала, ты уже никогда не поймешь.

– Почему не сказала сразу?

– Боялась. Не знала, можно ли тебе доверять. За попытку побега казнят… – Голос Сольдан опустился до шепота, и она с опаской оглянулась. – Одна я не справлюсь, а с тобой у нас может получиться.

Сердце подпрыгнуло в груди, и Кымлан впервые за много дней почувствовала, как трескается толстая броня, под которой оживают давно похороненные желания.

– Но… куда ты пойдешь, если сбежишь?

– С тобой в Когурё, конечно. Кроме тебя, у меня никого нет на всем белом свете. – Она говорила так уверенно, словно другого варианта вообще не существовало. – Ты же… не бросишь меня?

Сольдан наклонилась ближе и с надеждой заглянула Кымлан в глаза. Эта девчонка вдруг так напомнила ей Чаболя, что сердце в груди рванулось от острой жалости.

– Конечно, не брошу. – Кымлан ласково погладила ее по волосам и улыбнулась. – В Когурё у меня есть дом, отец и друзья. Как-нибудь и тебя устроим. Но для начала нужно выбраться отсюда.

Именно благодаря рассказам Сольдан у Кымлан появилась мысль сблизиться с одним из охранников барака, Чегоном, – низеньким тощим пареньком, который страдал от давней травмы колена. Она мысленно возблагодарила Небо за то, что оно когда-то послало в ее жизнь Чаболя, который с детства учил ее лекарским премудростям, полученным от собственного отца. Поэтому каждый раз, когда рабынь водили стирать, Кымлан собирала в лесу травы.

Заварив отвар, она отдала его Чегону. Сначала он хотел ее выпороть, решив, что она собирается его отравить. Тогда отвар опробовали на Сольдан, и уже после этого недоверчивый стражник принял снадобье. На удивление, ему стало лучше, и Чегон проникся к Кымлан искренней симпатией за то, что избавила его от многолетней боли. Поэтому он прощал ей небольшие вольности и давал больше свободы, чем остальным рабам, но все равно держал дистанцию и, когда невольники выходили из деревни, тщательно следил за когурёской. Видимо, подозревал, что она вылечила его не просто так. Кымлан собиралась воспользоваться предоставленными ей послаблениями и поискать в горах тимьян и мяту, чтобы сварить сонный напиток, но стоило ей только зайти в лес дальше положенного, Чегон тут же возвращал ее обратно.

Умная и предприимчивая Сольдан очень быстро распространила новость, что среди рабынь есть удивительный лекарь. И мохэсцы, которые с первого дня относились к Кымлан настороженно из-за ее происхождения, начали выстраиваться в очередь за чудодейственным отваром, позабыв дорогу к прежнему травнику.

Через некоторое время Кымлан с удивлением поняла, что ей доставляет радость помогать людям, и захотела хоть немного скрасить жизнь своих подруг по несчастью. Она с воодушевлением начала изготавливать косметические средства, которыми повсеместно пользовались женщины Когурё. Она смешивала древесный уголь с кунжутным маслом, чтобы подкрашивать глаза и брови, колдовала над отварами для лица и давала пробовать их рабыням. Поначалу женщины отнеслись к ее затее с недоверием, но Сольдан решила попробовать первой и подвела глаза и брови получившейся смесью.

– Какая ты красавица! – восхитилась Кымлан, с улыбкой глядя на счастливую подругу.

Сольдан склонилась над ведром с водой, поворачивая голову и так и эдак, чтобы получше рассмотреть себя в отражении.

– Никогда не считала себя красивой, но незнакомка, которая смотрит на меня оттуда… – она ткнула тонким пальчиком в чуть колебавшуюся воду, – мне нравится!

Увидев результаты трудов Кымлан, остальные девушки оживились и наперебой стали просить опробовать на себе вновь изобретенные косметические средства. Других развлечений в деревне не было, и Кымлан искренне радовалась, что смогла хоть немного порадовать замученных жизнью в неволе людей.

Вскоре Кымлан стала незаменимой для всех жителей деревни. Ее уважали, искренне благодарили, а некоторые и вовсе кланялись при встрече. И все это благодаря добрым друзьям: одному, который уже был мертв, и второй, которая пока была жива. Глядя на веселую, полную жизни Сольдан, Кымлан поклялась себе, что убережет эту девочку любой ценой. Она больше не позволит Небу отнять у нее близкого человека.

Каждый день рабов распределяли на разные работы: стирка, готовка, уборка или работа в полях. Сейчас шло время сбора пшеницы, и поэтому в поле выгнали всех мужчин и половину женщин. Кымлан видела гонца, что на днях приезжал к командиру Рудже, который после этого бросил все силы на сбор урожая. Охрана торопила рабов и нещадно хлестала их плетьми, отчего создалось впечатление, что мохэсцы очень спешат. Будто готовятся к чему-то.

Подозрения только укрепились после появления в их деревне вооруженного отряда, совсем небольшого, около ста пятидесяти воинов, но забот у невольников прибавилось. Высокий мужчина средних лет о чем-то долго разговаривал с командиром. Пробыв два дня, военные двинулись куда-то дальше, и вот тогда Кымлан четко поняла: что-то назревает.

Это нельзя было объяснить словами, но ее сердце словно предчувствовало беду. Как перед дождем ощущался запах приближающейся грозы, так и сейчас опасность висела в воздухе тяжелым, неповоротливым облаком.

Сольдан не понимала, что творится с подругой и почему та вдруг потеряла покой и перестала разрабатывать планы побега. А Кымлан места себе не находила, нутром чуя войну.

Наконец, во время одной из утренних перекличек, она не выдержала и шепотом попросила Сольдан:

– Помоги перевести.

– Что ты задумала? – испуганно пискнула Сольдан, но Кымлан только качнула головой и громко сказала на мохэском:

– Командир, что происходит? Нам что-то угрожает?

Рудже не ожидал, что какая-то рабыня так нагло обратится к нему, и несколько мгновений молча смотрел на Кымлан, не зная, что ответить.

– Кто посмел говорить без разрешения? – прогремел он и стегнул Кымлан плетью, правда, несильно. Она зажмурилась, но не дернулась и решительно посмотрела командиру в глаза.

– Что-то происходит, и если нам грозит беда, мы имеем право знать!

Кымлан толкнула в бок Сольдан. Та бросила испуганный взгляд на командира и тихо перевела слова подруги. Среди рабов раздался потрясенный ропот; женщины испуганно сжались, а мужчины недоверчиво качали головами и переглядывались друг с другом.

Глаза Рудже на мгновение расширились, но лицо тут же приняло спокойное выражение.

– Право? У рабов нет прав, – отрезал он, но почему-то не ушел, а продолжал с интересом разглядывать Кымлан. Наверное, за все время его командования деревней никто из рабов так смело не говорил с ним.

– Здесь около двух сотен безоружных людей, и если на нас нападут, все погибнут, – гнула свое Кымлан. – А оружие мохэ оставляет желать лучшего.

– Что какая-то девка понимает в оружии? – На щеках Рудже выступили красные пятна, руки сжались в кулаки, но он пока сдерживал себя.

– Я видела ваши стрелы. – Кымлан говорила быстро, перемешивая когурёские и мохэские слова в надежде, что с помощью Сольдан командир поймет ее. – Плохо заточенные наконечники не пробьют даже легкий доспех.

– Высокомерная дрянь! Всыпьте ей десять ударов и бросьте в яму! – в бешенстве крикнул Рудже и махнул охране. Двое стражников тут же подхватили бунтарку под руки. Сольдан рядом тихонько заверещала, но Кымлан не могла так просто сдаться. Она наконец-то очнулась, стряхнула серый туман, затмивший разум, и душа ее жаждала действий.

– Мой отец – прославленный генерал Когурё! – выкрикнула она. – Я знаю об оружии больше, чем вы и все ваши подчиненные, и смогу изготовить стрелу, которая будет лететь дальше и бить сильнее, чем мохэские! Давайте посмотрим, кто прав: я или вы.

Она бросила вызов прямо командиру.

Люди на маленькой площади возле дома командующего застыли в потрясенном ожидании.

Рудже едва не воспламенился от ярости. Кымлан практически видела, какая борьба происходит внутри него. Он мог проигнорировать слова простой рабыни, но тогда в сердцах остальных людей поселится сомнение, что командир струсил перед девчонкой. А Рудже не мог позволить ей подорвать его авторитет.

– Соревноваться с рабыней? Это только запятнает мою честь и опозорит в глазах подчиненных, – произнес он, сощурив глаза. – С чего ты взяла, что мне есть дело до твоего мнения? Все еще считаешь себя важной птицей? Забудь, ты теперь собственность мохэ, и я могу убить тебя прямо сейчас.

– За пределами деревни что-то происходит, и я точно знаю, что скоро враг, кем бы он ни был, придет сюда. И вы не уверены, что сможете его остановить, я права? – Кымлан не смогла сдержать торжествующей улыбки, когда в узких глазах командира на мгновение полыхнул страх. – А я могу вам пригодиться.

– Увести ее. На задний двор моего дома, – отрывисто бросил командир, и двое стражников поволокли Кымлан к большому зданию на высоких сваях.

Интересно, почему Рудже велел просто увести ее, а не убил, чтобы преподать урок остальным? Может, у него во дворе находятся какие-то особенные орудия пыток, и он хочет ее как следует проучить?

Когда они обогнули дом, Кымлан готова была увидеть все что угодно, но только не это. Посреди маленького уютного сада возвышался молодой дуб, шелестя желтеющими листьями, которые покрывали еще зеленую траву. Тонкий ствол окружали камни самой разнообразной формы и размера, ровными полукружьями расходясь от корней. Это место явно предназначалось совсем не для пыток, а, судя по тому, с какой любовью оно было устроено, служило для отдыха командира.

Охрана толкнула Кымлан на траву. При виде разъяренного командира она быстро села на колени и послушно склонила голову. Рудже несся к ней с такой скоростью, что полы его халата едва ли не со свистом рассекали воздух. Кымлан почему-то стало смешно, и она еще ниже опустила голову, чтобы командир не расценил ее улыбку как насмешку.

– А сейчас ты расскажешь все, что тебе известно и кто твой информатор. – Рудже опустился на корточки рядом с ней и схватил шершавыми пальцами ее подбородок. Дернул ее голову вверх и впился ледяным взглядом в Кымлан.

Она поежилась от отвратительного ощущения, что к ней лезли прямо в душу. Его глаза вдруг напомнили ей другие – такие же проницательные и колючие. Взгляд Мунно был гораздо более жестким, но иногда в нем проскальзывала теплота и… Нет, к чему она сейчас о нем вспомнила?

– У меня нет информатора, и все это лишь мои догадки, которые, к сожалению, оказались верными. Кто нам угрожает? Кидани? – Кымлан боялась, знала, что одно неверное слово, и ее убьют.

– Не лги мне, грязная девчонка! Кто тебе рассказал? – Рудже оттолкнул ее от себя и выхватил из-за пояса плеть.

– Никто! Да послушайте же меня, командир! – отчаянно вскрикнула Кымлан, выставив руки перед собой. – Надо быть дураком, чтобы не понять, зачем в деревню приходил отряд! И судя по тому, что никто не вернулся, битву они проиграли. С запада мохэ угрожают только кидани. Я просто сделала выводы из того, что видела.

Командир медленно опустил руку и, прищурившись, внимательно изучил лицо Кымлан.

– Для женщины ты слишком умна. Может, я совершаю ошибку, но сегодня я тебе поверю.

– Кидани придут сюда, это лишь дело времени, – опять заговорила Кымлан, радуясь, что осталась жива. – Нужно готовиться, а ваше оружие…

– Высокомерная дрянь! Как смеешь ты оскорблять мохэ?! – взревел Рудже, однако больше не пытался ударить.

Кымлан догадывалась, что ее слова заинтересовали его, и он хочет посмотреть, действительно ли она будет полезна.

– Я хочу того же, что и вы: уберечь людей. Я многое знаю и могу пригодиться.

– Скажи настоящую причину, почему ты так настаиваешь на улучшении нашего вооружения?

– Я… мне нужно… – Кымлан замялась, опасаясь, что после следующих ее слов Рудже убьет ее на месте. Но она смело вскинула голову и четко проговорила: – Если мои знания вам пригодятся, и моя стрела полетит дальше вашей, вы разрешите мне тренироваться по вечерам за бараком возле леса.

Несколько мгновений лицо командира выражало сильнейшее удивление, а затем он громко расхохотался. Смеялся долго и искренне, пока Кымлан в недоумении смотрела на него, пытаясь понять, что это значит. Наконец, отсмеявшись, Рудже снова присел напротив нее и с ухмылкой покачал головой.

– Не пойму, ты бесстрашная или просто очень глупая?

– Наверное, и то и другое. – Кымлан невесело усмехнулась. – Я с детства привыкла тренироваться ежедневно, и сейчас мне очень тяжело без упражнений. Тело все забывает, и я чувствую, что превращаюсь в настоящего раба.

– Говоришь так, будто надеешься выбраться отсюда, – хмыкнул командир, выпрямляясь. – Хорошо. Не уверен, что поступаю правильно, но в этот раз уступлю тебе. Давай посмотрим, кто выиграет, и если твоя стрела полетит дальше моей, я клянусь исполнить твое желание.

– Мне нужно время, – кивнула Кымлан.

Ей принесли мохэскую стрелу, и она внимательно ее рассмотрела.

Наконечник был слишком толстым и широким. Из-за сопротивления воздуха и порывов ветра такая стрела полетит медленно, поэтому Кымлан спросила разрешения взять один из булыжников и устроилась возле него, подогнув под себя ноги.

Она аккуратно развязала веревку, чтобы отделить от древка наконечник, и начала методично обтачивать его о камень. В Когурё уже давно использовали металлические стрелы, но в далеких провинциях в ходу все еще были каменные. Металл был дорогим, и для его качественной обработки требовались хорошие мастера, которые в основном жили в столице. Поэтому для королевской армии изготавливалось самое лучшее вооружение. Но в детстве, когда отец только начал обучать ее военному делу, Кымлан вместе с ним не раз обтачивала камни для стрел. Процесс и так был не быстрым, а маленькому ребенку и вовсе казался бесконечным и нудным, однако отец всегда говорил, что в жизни пригодится любое умение. К тому же, научившись изготавливать стрелы, Кымлан стала очень ценить труд мастеров и трепетно относиться к оружию.

Два стражника и Рудже с интересом наблюдали за процессом. Командир задавал вопросы, иногда удивленно хмыкал и даже кивал головой.

– С двух сторон нужно сделать надсечки, чтобы наконечник лучше крепился к древку, – рассказывала Кымлан.

– Удивительно… Тебя и правда воспитывали как воина? – тихо спросил Рудже, наблюдая, как Кымлан делает замысловатый нахлест и аккуратно вставляет наконечник обратно.

– Да, с самого детства, – кивнула она. – Готово.

С торжествующей улыбкой она показала стрелу.

Командир внимательно осмотрел результат ее работы, потрогал и удивленно хмыкнул.

– Сидит крепко…

– Ее можно будет использовать несколько раз, пока веревка не перетрется. – Кымлан не могла скрыть счастливой улыбки. Она наконец-то занималась делом, которое ей было в радость. – Но даже если древко сломается, наконечник останется цел.

– Ну, пойдем проверим, – неохотно отозвался Рудже, видимо, предчувствуя, что проиграет спор девчонке.

Рабы разошлись по рабочим местам, и на площади было пусто. Конвой остановился на опушке леса за пределами деревни, и Рудже выбрал дерево, до которого было не меньше ста пятидесяти шагов.

Кымлан внутренне сжалась. Она была хорошим стрелком, но с такого расстояния в цель не всегда попадал даже принц Наун, про которого говорили, что он родился с луком в руках. К тому же когурёсцы, в отличие от мохэсцев, считались конными лучниками, и техника стрельбы разнилась. Поэтому сейчас у Рудже было преимущество.

Однако Кымлан старалась не показывать своих сомнений, когда прицелилась.

Охрана на всякий случай закрыла собой командира, не зная, чего ожидать от странной женщины, но Рудже качнул головой, давая понять, что все в порядке.

Кымлан разнервничалась, поскольку давно не тренировалась. Тетива была тугой, ладони вспотели, и она опустила лук, чтобы вытереть влажные руки о штаны. Нельзя поддаваться сомнениям. В голове зазвучал голос принца из того времени, когда он учил ее стрелять: «Цель надо видеть не глазами, а сердцем. Как только почувствуешь ее, поразишь с любого расстояния».

Сделав несколько глубоких вдохов, Кымлан внутренне собралась и ощутила, как обманчиво расслабилось тело. Она видела лишь тонкий наконечник, нацеленный на ствол дерева. Она не может проиграть командиру.

Стрела со свистом рассекла воздух и вонзилась в мишень по самое древко.

За спиной раздался удивленный возглас.

– Ваша очередь, – улыбнулась Кымлан, возвращая лук.

Стрела командира летела заметно медленнее и, ударившись о ствол, отскочила на землю.

Кымлан возликовала. Она выиграла!

Лицо Рудже перекосилось от злости, и он сердито обернулся, бегло осматривая ошеломленных стражников. Видимо, решал, стоит ли ему нарушить свое слово или же сдержать его. Было видно, что ему хочется прибить унизившую его рабыню.

– Вы же выполните данное мне обещание? – спросила Кымлан с лукавой улыбкой.

– Я слов на ветер не бросаю. Но ты научишь моих воинов делать такие стрелы. – Рудже сердито бросил на землю лук и, кивнув солдатам, быстрым шагом направился прочь.

– Спасибо, господин, – тихо поблагодарила она, поклонившись вслед удаляющемуся командиру. Надежда вольной птахой билась в груди, и Кымлан наконец-то почувствовала себя живой. У нее появилась возможность отточить навыки и потренироваться контролировать огонь. Это была неслыханная удача! Теперь побег – дело времени.

– Эй, Кымлан! – гаркнул Чегон, сердито распахнув дверь барака. – Белье я за тебя вешать должен?

Погрузившись в воспоминания, Кымлан напрочь забыла, что оставила мокрую одежду на улице. Она оттащила корзину на задний двор, где обычно сушилось белье, и начала развешивать вещи, думая о словах Сольдан. И как такая нелепица вообще могла прийти в ее умную голову?! Соблазнить Мунно? Кымлан понятия не имела, как это делается, не говоря уже о том, что все ее существо восставало даже при одной мысли об этом.

– Помочь? – рядом раздался хрипловатый голос, и Кымлан вскрикнула от неожиданности. – Напугал?

За развешанным бельем она и не заметила мрачную фигуру Мунно. Он сделал несколько неторопливых шагов и встал прямо перед ней, уставившись колючими глазами. Вот он – этот ужасный взгляд, который всегда заставлял ее чувствовать себя как зверь в капкане.

– Конечно, напугал, – сердито буркнула Кымлан, доставая из корзины чьи-то очередные штаны. Она нарочно отвернулась, чувствуя на спине его взгляд. – Зачем пришел?

– Ты не рада видеть человека, спасшего тебе жизнь? – В его голосе слышалась насмешка.

Кымлан сжала зубы, чтобы сдержать готовые сорваться с языка дерзости.

– Ты ведь пришел о чем-то спросить? Вряд ли тебе захотелось поговорить по душам с рабыней. – Она все-таки не удержалась от едкого замечания. Уж слишком унизительно было стоять перед ним и развешивать чужое исподнее. А этот мужчина смотрел на нее и будто не понимал, что своим присутствием топчет ее гордость.

Она повесила последнюю рубаху и зло схватилась за веревку, призывая все свое самообладание, чтобы с достоинством выйти из этой ситуации. Три глубоких вдоха и…

– Как ты жила эти два месяца? Было тяжело? – Мунно скользнул рукой по веревке и осторожно накрыл ее сжатые в кулак пальцы.

Сердце как-то странно замерло и ухнуло в пятки. Кымлан показалось, что от потрясения она не может даже дышать. Она обернулась, обнаружив, что он стоит очень близко. Его дыхание щекотало щеку, а от места соприкосновения их рук словно летели искры. Шквал неожиданных чувств, к которым Кымлан не была готова, смел все ее мысли. В сердце огненным факелом взвился огонь, который она не сумела сдержать.

Мунно резко отшатнулся и посмотрел куда-то ей за спину. В отражении его черных глаз Кымлан заметила яркие языки пламени, взметнувшиеся высоко в черное небо. Она в страхе обернулась и увидела, что огонь медленно оседает обратно в освещавшую двор каменную чашу. Кымлан боялась повернуть голову и встретиться взглядом с Мунно. Она-то знала, кто вызвал этот огонь. Страшно было оттого, что он тоже понял.

– Значит, это была ты.