Дерево красной птицы

Глава 17. Кымлан

Гудящая толпа провожала молодоженов, направляющихся во дворец. Прозрачные занавески паланкина, радостные лица ликующих людей, размеренный звук барабанов чхангу и слепящие солнечные блики на расшитой золотом одежде взрывались у Кымлан в голове огненными всполохами. Она неподвижно стояла в толпе, оглушенная одной мыслью: это не может быть правдой. Все это казалось жестокой шуткой, не поддающейся осмыслению.

Сольдан осторожно взяла ее за руку и с тревогой посмотрела в лицо.

– Это он, да? – тихо спросила она.

– Да.

Какой-то молодой когурёсец подошел к ним, шутливо играя бровями.

– А выпить девицы не желают? – Он растянул полные губы в игривой улыбке и склонился к парализованной Кымлан.

– Иди куда шел, – сердито буркнула Сольдан, оттолкнув его.

– Ходит в лохмотьях, а еще рот разевает, – мгновенно обозлился он, явно нарываясь на ссору.

– Пошел вон. Или я вырву твой грязный язык, – с ненавистью процедила Сольдан, закрывая собой подругу.

Не ожидая такого отпора, парень что-то пробурчал, смерил девушек презрительным взглядом и ушел прочь.

К Кымлан подошли Юнлэ и Акин, но они тоже не могли подобрать слов. Они только в общих чертах слышали ее историю с принцем, но понимали, что для нее это большой удар.

Она была так счастлива вернуться домой, думала, что все будет как прежде. Вспомнились вдруг слова Даона: «Уверена, что они все еще ждут тебя?» Может быть, он знал о женитьбе Науна и просто пытался предостеречь? Да и какая теперь разница? Ее никто не ждал. А Кымлан так надеялась, что хоть кто-то верит, что она жива. Оказалось, что нет. Каждый продолжил свой путь, вычеркнув ее из своей жизни.

– Пойдем? – Сольдан ласково погладила подругу по плечу.

Кымлан кивнула. Нужно найти силы дышать. Сделать шаг, потом другой и вновь обрести опору под ногами. Подруги о чем-то спрашивали ее, но Кымлан отвечала невпопад, пытаясь вынырнуть из затягивающего ее вглубь водоворота. Она сжимала повод Исуга. Слышала его дыхание и старалась дышать в такт с ним, медленно вернуть себе зрение и слух.

Горло схватывало спазмом, а глаза застилали слезы, пока они шли по заполненным улицам. Подруги молчали, понимали, что Кымлан сейчас чувствовала. Пережить плен, смерть друзей, рабство, кровавую бойню, а потом вернуться домой, только чтобы узнать, что она больше никому не нужна, а любимый человек нашел способ жить без нее. Родной город, куда она так стремилась, стал чужим.

Покинув центр столицы, они свернули к окраине, где находился дом Кымлан. Она много раз представляла, как открывает ворота и бросается навстречу отцу. Но сейчас он был в охране дворца на свадебной церемонии, и вряд ли ее встретит кто-то, помимо слуг.

Кымлан подняла голову и увидела вдалеке, на вершине, ветвистое Дерево рода. Ей невыносимо захотелось подняться туда, чтобы хоть кому-то излить свою боль.

Поднимаясь по склону холма, Кымлан оглядывала соседские дома. Дворы были пусты – видимо, основная масса горожан собралась в центре праздновать свадьбу принца. Ворота ее собственного дома были закрыты.

Кымлан посмотрела на притихших подруг.

– Мы пришли.

Она толкнула тяжелую дверь и шагнула в чисто выметенный двор. Застыла, оглядывая прямоугольный ханок[7], постройки для слуг, висящие на стене соломенные корзины, метлы и – чуть дальше – пустое стойло для лошадей. Все осталось на своих местах, как будто Кымлан и не уезжала никуда.

– Батюшки мои, молодая госпожа! Девочка моя! – Корзина выпала из рук нянюшки Дэгам, и мелкие крупинки риса усеяли двор.

– Нянюшка… – прошептала Кымлан. В глазах щипало, но она изо всех сил сдерживала слезы.

Няня сильно постарела за это время. Ее лицо осунулось, в густых волосах прибавилось седины, а морщины еще больше изрезали смуглую кожу.

Она прижала дрожащие руки к губам. Не удержавшись на ногах, осела на землю и зарыдала в голос.

– Госпожа! Госпожа вернулась! – голосила она.

– Нянюшка, ну что ты, не плачь! – Кымлан бросилась к ней и, упав на колени рядом, прижала к груди вздрагивающую женщину.

– Ты жива! Моя девочка, ты жива! – Дэгам обхватила ее лицо ладонями, разглядывая каждую черточку, как будто не верила, что это действительно она, девушка, ставшая ей родной дочерью. – Ты так изменилась… похудела… а глаза-то, глаза! Сколько боли… Как же так… как же так…

– Няня, теперь все хорошо, я здесь и больше никуда не уйду. Все позади! – Кымлан гладила ее по плечам, пытаясь успокоить потрясенную женщину.

– Небеса не покинули тебя… Господин Чильсук каждый день молился Дереву рода. Он один верил, что ты вернешься, даже когда надежды уже не осталось. Родительская любовь спасла тебя, дитя!

В груди Кымлан стало горячо и больно. Отец ждал ее! Только он верил в невозможное, только он знал, что дочь обязательно вернется.

– Что же это… нужно скорее сообщить ему! – Няня неуклюже поднялась на ноги, держась за стену дома.

– Нет-нет, не надо! Он сейчас во дворце на празднике, не хочу ему мешать, пусть выполняет свой долг. Я сама встречу его вечером, – поспешила остановить ее Кымлан. – Нянюшка, вели слугам позаботиться о лошадях. И нам нужно разместить моих подруг. – Она подозвала неловко переминавшихся девушек. Те смущенно поклонились женщине, что с удивлением их рассматривала. – Накорми их и покажи комнату, где они могут отдохнуть. Мы очень устали.

– А они… – Нянюшка вопросительно посмотрела на Кымлан.

– Мы вместе были в рабстве, они из мохэского племени Сумо, но теперь будут жить в Когурё, – ответила Кымлан.

– Из мохэ… – Няня смерила их подозрительным взглядом.

– Я верю им, как самой себе. Они очень помогли мне, так что относись к ним, как к моим сестрам, – попросила Кымлан, тепло улыбаясь няне.

Кымлан же от пережитых потрясений не чувствовала голода, лишь бесконечную усталость и желание уединиться. Сердце рвалось к Дереву рода, поэтому она оставила подруг на попечение няни и вышла из дома, сразу напоровшись на распахнутые ворота дома Чаболя. Ступив во двор, она не ощутила привычного запаха лекарственных трав. Везде проступили признаки запустения: клочки травы росли прямо из соломенного настила, из распахнутых дверей комнат тянуло нежилой пустотой.

Кымлан нерешительно постучала костяшками пальцев по косяку, уже зная, что отца Чаболя здесь нет.

– Ушел он, – за спиной раздался печальный голос няни.

Кымлан обернулась.

– Ушел? Куда?

– Никто не знает. Узнав, что сын не вернется, он собрал вещи в узелок и покинул дом. Никому ничего не сказал. – Дэгам опустила голову и вздохнула. – Пойдем домой, ты ж голодная.

Кымлан стояла посреди двора, и воспоминания яркими вспышками взрывались у нее перед глазами. Как они, будучи детьми, играли в догонялки вокруг лекаря. Он варил на огне отвар и сердито покрикивал, опасаясь, что они опрокинут котел. Как больно осознавать, что ни Чаболь, ни его отец здесь больше не появятся. Дом опустел и смотрел на нее темными проемами открытых дверей, оживляя в памяти призраки счастливого, беззаботного прошлого.

– Простите… Простите меня…

Слезы душили ее. Кымлан сползла по стене и горько заплакала. Каждое дерево, каждый камешек напоминал ей о погибшем друге. В воротах он разбил коленки, когда убегал от Кымлан. На пустыре за поворотом, чтобы отец Чаболя их не видел, они тренировались на деревянных мечах. По ночам, пока все спали, сбегали из дома и поднимались на утес смотреть на тихий город. Они мечтали, как будут воевать плечом к плечу. Принесли клятву верности у Дерева рода, что будут защищать друг друга до конца жизни. И Кымлан нарушила ее первая. Вина за то, что друг уже никогда не вернется, а она осталась в живых, всегда будет стоять перед ней немым укором.

Оставив позади дом Чаболя, Кымлан медленно пошла на вершину холма. Простиравшиеся вдоль горизонта далекие пики гор уже укрыл пушистым одеялом снег. Зима наконец-то наступила, но бледное, пробивающееся сквозь белесые облака солнце передавало последний привет от ушедшей осени. Дерево рода уже сбросило свои покровы, оставив на стволе и голых ветвях и совсем выцветшие, и еще яркие красные ленты – печальное свидетельство молитв отца.

– Ну, вот я и пришла… – прошептала Кымлан, касаясь шершавой коры. Она села на холодную землю между торчащими из почвы мощными корнями и прислонилась спиной к стволу, вслушиваясь в голоса почивших предков. Она чувствовала исходящее от Дерева тепло и верила, что оно освободит ее ото всех печалей. Возврата к прошлому нет. Нужно осознать это, принять и жить дальше.

Кымлан всегда знала, что Наун женится и однажды ей придется отпустить его. Но это казалось лишь далеким будущим, и она не хотела признавать, что всегда была обузой для принца. Из-за их связи на него косо смотрели министры, да и Владыка не раз говорил, что негоже сыну короля водить дружбу с какой-то простолюдинкой. Наун защищал ее, рисковал своим положением и именно из-за их безрассудной любви потерял авторитет в глазах чиновников. Сейчас он сбросил тянувший его ко дну груз и решил жить дальше. А значит, должна и Кымлан. У нее есть подруги, которые поверили в нее, которые отправились за ней на край света, и она должна сделать все, чтобы помочь им устроиться в новой жизни.

По возвращении домой Кымлан зашла в свою комнату и осмотрелась. Все было и родным, и чуждым одновременно. В спальне все осталось по-прежнему – в ее отсутствие никто не прикасался к вещам. Даже наспех брошенный на сундук пояс лежал там же. Будто отец и няня действительно каждый день ждали ее возвращения и хотели оставить комнату в том виде, в котором Кымлан покинула ее.

Она села на пол и прислонилась головой к стене, не в силах поверить, что бесконечно долгий путь пройден и теперь можно отдохнуть.

– Дитя мое, – нянюшка заглянула в комнату, – я нагрела воды, пойди умойся. Девочек я накормила, они уснули. Утомились.

Кымлан тяжело поднялась на ноги и, порывшись в вещах, достала новый костюм, подаренный отцом накануне отъезда. Рядом лежали старые платья, которые няня регулярно покупала в надежде, что подопечная когда-нибудь вернется на положенный путь хорошей жены и матери. Кымлан провела ладонью по пурпурному шелку. Красивое платье.

Может быть, и правда стоит перестать играть в Избранную? Так жить было бы намного проще. Выйти замуж, хлопотать по дому, стареть вместе с любящим мужем и наблюдать, как растут дети. Принц Наун выбрал именно этот путь. Он сумел отпустить прошлое и начать новый этап своей жизни. Сложно каждый раз сопротивляться обстоятельствам, доказывать и идти наперекор сложившемуся веками порядку. Так может, и ей выбрать легкую дорогу? Женитьба принца была предсказуемой, но то, с какой легкостью он вычеркнул Кымлан из своей жизни, что-то надломило внутри нее. Сил бороться не осталось.

Горячая вода в деревянной кадке приятно обволакивала и расслабляла уставшее тело. Кымлан закрыла глаза, позволяя нянюшке тереть ей спину и рассеянно слушая ее причитания:

– Ох, ты посмотри, сколько шрамов! Разве можно так уродовать красивое девичье тело? Если бы не господин Чильсук… – Она замолчала, возмущенно пыхтя.

Кымлан улыбнулась, вспоминая ее вечные перепалки с отцом. Как давно она их не слышала.

Няня продолжала стирать слои грязи с огрубевшей кожи, бормоча себе под нос что-то про бесчеловечное мужское воспитание. Мягкими руками она осторожно касалась синяков и давно заживших рубцов, боясь причинить боль.

– Ты уже слышала про Его Высочество? – вдруг спросила она.

– Видела. И его невесту тоже.

Пальцы няни на миг задержалась на плечах, а затем она продолжила активно натирать спину.

– Ну ничего-ничего, – бодро проговорила Дэгам. – Теперь тебе не за чем таскаться во дворец. Заживешь своей жизнью. Ты еще не вышла из брачного возраста, так что найдем тебе подходящего мужа. Конечно, с такими изъянами на теле это будет не просто, но я справлюсь. У меня есть на примете один зажиточный крестьянин. Недавно овдовел, деток нет, поэтому брак с дочерью генерала будет для него большой удачей. Все как-нибудь устроится. Научу тебя готовить, вышивать ты уже умеешь, а остальное…

Кымлан открыла глаза и посмотрела на мутную воду в кадке. Плавающие хлопья сошедшей грязи полностью отражали ее душевное состояние. Она провела ладонью по воде, и на колебавшейся поверхности впервые за много дней увидела свое лицо. Худое, осунувшееся, с потухшими глазами. От нее прежней почти ничего не осталось. Пламенеющее сердце, мечтавшее о подвигах и славе, потухло.

– Ты у меня красавица! – приговаривала няня, усердно натирая покрасневшую от горячей воды кожу. – Пошьем тебе красивых платьев, выдадим замуж, и станет твоя жизнь спокойной и правильной, какой и должна быть у каждой женщины.

С каждым произнесенным словом Кымлан чувствовала, как грудь сковывает в тисках. Дышать становилось трудно. Ускользающая свобода ощущалась каждой частичкой ее тела.

– Госпожа, что вы наденете? – тоненьким голоском спросила молоденькая служанка Сурон. В одной руке она держала мужской костюм, а в другой – пурпурное платье, расшитое золотыми фениксами. Тонкий шелк, который Кымлан рассматривала в комнате перед купанием, манил своей красотой и изысканностью, но в то же время отталкивал. Струящаяся ткань пугала Кымлан маячившим впереди заточением в клетку, где она просто умрет. Задохнется от несвободы.

Нет, она никогда не сможет отказаться от себя, от своей сути, заключенной в строгом аскетизме мужского платья, холодном металле клинка, к которому тянулось ее сердце.

– Что за вопрос! – рассердилась няня, вытирая мокрые руки о подвернутый подол. – Конечно…

– Раздайте мои платья девочкам. – Кымлан поднялась и протянула руку к мужской одежде.

– Дитя мое! Как ты можешь! После того, как едва не погибла! – возмутилась няня, выхватывая у служанки одежду.

– Нянюшка, я очень люблю тебя и благодарна за заботу, но против себя не пойдешь. Это не вопрос выбора. Я такой родилась. И не могу отказаться от этого. Прости.

Холодное зимнее солнце быстро опускалось за горизонт и отбрасывало последние лучи на черепичную крышу дома. Кымлан вышагивала перед воротами, с минуты на минуту ожидая отца. Торжественная часть, скорее всего, уже завершилась и перешла в пир. Она катала под ногой мелкий камешек и гнала от себя мысли о том, что этой ночью принц разделит ложе со своей невестой. Ее это не должно касаться.

В тишине раздался стук копыт по мерзлой земле, и Кымлан встрепенулась, вглядываясь в темнеющую улицу. Из-за поворота выехал всадник, и она едва сдержала вскрик. Отец! Все та же горделивая осанка, та же стать, но Кымлан с болью отметила, как сильно он изменился. Некогда черные с проседью волосы побелели, а его благородное лицо тронула печать горя, что было видно даже в наступивших сумерках.

Он не сразу узнал дочь. Он спешился возле ворот, подошел ближе к ней и только потом отшатнулся, схватившись за грудь.

– Кымлан! Это ты?

– Я, отец, – прошептала она, глядя в его потускневшие глаза.

Он замер, будто припечатанный к земле, и уставился в лицо Кымлан, словно не верил, что это действительно она, живая и невредимая, а не бродящий по земле призрак.

– Кымлан… неужели… дитя мое! – Отец, прихрамывая, бросился к ней. – Дочка, доченька моя! – Славный воин Чильсук, который половину жизни провел в войнах, плакал сейчас как ребенок, сжимая в руках родное дитя. – Ты жива! Жива… ты вернулась!

Кымлан, которая с детства привыкла скрывать свои слезы от всех, тоже плакала, уткнувшись в пропахшее пылью и потом родное плечо. Плечо единственного человека, который молился и ждал ее возвращения.

– Моя доченька, моя удивительная доченька… Как же ты выбралась? – Он отстранился и посмотрел в ее заплаканное лицо. Он погладил ее по волосам, стер слезы со щек и вновь крепко прижал к себе, словно боялся, что если отпустит, то она исчезнет.

Когда они оба немного успокоились и зашли в дом, Чильсук велел накрыть стол и подать рисового вина. Сольдан, Юнлэ и Акин постеснялись выйти из своей комнаты, давая возможность отцу и дочери поговорить.

– Как ты похудела, дитя мое. Ешь, ешь больше. – Он суетился и подкладывал дочери мясо с жаровни, оставив себе совсем немного. – Такой взрослой стала…

– Отец, прошло всего несколько месяцев, – улыбнулась Кымлан, жадно запихивая в рот горячие куски.

– Ты даже не замечаешь, как изменилась. – Чильсук покачал головой. – Жизнь оставила на твоем лице след, и я отчетливо его вижу. Как ты выбралась, как добралась сюда, кто эти девушки – расскажи мне все.

Кымлан говорила до глубокой ночи, и все это время отец внимательно слушал ее, не перебивая. Когда она закончила, он налил себе полную пиалу вина и выпил залпом.

– Как много тебе пришлось пережить, мое дитя! – Он закрыл глаза и покачал головой. – Это я виноват. Ослепленный Пророчеством, я превратил твою жизнь в ад. Прости меня, девочка моя… Я сам не ведал, что творил.

– Нет, отец, ты все сделал правильно, – горячо возразила Кымлан и взяла его за руку. Она была все такой же шершавой, грубой, но теплой и надежной. – Ты был прав, я в самом деле Избранная. Только попав в плен, я поняла всю суть того Пророчества.

– О чем ты? – Отец сдвинул брови и сощурил глаза.

– Я умею управлять огнем, – прошептала Кымлан. – И моя сила огромна. Чудовищно огромна. Только благодаря ей я осталась в живых.

Кымлан рассказала о том, как сожгла деревню, как освободила рабов и помогла мохэсцам, и замолчала. Чильсук тоже молчал, пытаясь осмыслить все, что пережила дочь.

– Ты Избранная. Я всегда это знал. Но я никогда не прощу себе, что не попытался вызволить тебя из того ада, в котором ты оказалась, – наконец сказал он, подняв на нее болезненный взгляд. – Принц Наун просил моей помощи, хотел спасти тебя, несмотря на запрет Владыки. Но я отказал ему.

Обида на миг заморозила сердце. Кымлан сжала пальцы, пытаясь справиться с нарастающим разочарованием. Она смотрела в опустевшую пиалу и думала о том, изменилось ли что-нибудь, если бы отец и принц попытались вызволить ее из плена. Возможно, тогда Чаболь бы выжил. А ей бы не пришлось провести два месяца в рабстве, сражаясь не только за выживание, но и за сохранность своей души.

Однако, глядя на измученного, постаревшего отца, она поняла, что не имеет права упрекать его. Ни его, ни принца Науна, который, как оказалось, действительно хотел спасти ее. Может быть, она поспешила с выводами, и для Его Высочества пережить ее смерть было не так легко, как ей казалось?

Они бы только напрасно рискнули своими жизнями и принесли для Когурё множество проблем. После всего пережитого Кымлан поняла, как важна человеческая жизнь. И теперь не могла ответить на вопрос, который раньше казался очевидным: стоит ли величие ее страны убитых ради этого солдат?

Она стряхнула сомнения и улыбнулась отцу.

– Ты поступил правильно, вы бы погибли напрасно. Все сложилось, как и должно было, и я счастлива снова видеть тебя, сидеть рядом и пить вино. Мне достаточно того, что ты ждал меня и молился за мое возвращение.

– Прости меня, доченька… – прошептал Чильсук, и Кымлан снова почувствовала, как жжет глаза.

– Я люблю тебя, отец. Тебе не за что извиняться.

– О твоих способностях никто не должен узнать. – Отец вдруг изменился в лице и понизил голос: – Подруги должны держать это в тайне.

Кымлан помолчала. Она сама много думала об этом. Огонь был ее шансом стать, наконец, кем-то значимым для Когурё. Ей хотелось презрительно бросить в лицо министрам, как они ошибались на ее счет, увидеть в их глазах смятение, страх и, возможно, раскаяние. Услышать извинения и насладиться тем, как изменится их отношение к ней. Но не навредит ли это ей самой?

– Дитя мое, ты слышишь меня? – с беспокойством повторил Чильсук. – Ты не должна раскрывать свой дар, это опасно! Злобные старики из Совета будут использовать тебя в своих интересах. Манипулировать и бросать тебя в первые ряды в любом военном столкновении.

– Ты прав, отец, – согласилась Кымлан.

– Нужно молчать, пока мы не решим, что делать. Не говори даже принцу Науну и принцессе Ансоль. Они ведь еще не знают, что ты жива? – спросил он.

– Нет. – Кымлан покачала головой. – Я не хочу говорить принцу. Во всяком случае, пока. Он отпустил прошлое, и я должна сделать то же самое.

– А как же принцесса Ансоль? Собираешься увидеться с ней? – осторожно спросил отец.

– Я очень скучаю по ней, – призналась Кымлан. – Но не знаю, стоит ли бередить уже зажившие раны.

– Но когда-нибудь они узнают, что ты вернулась. Не лучше ли встретиться хотя бы с Ее Высочеством? Она всегда тепло к тебе относилась.

– Не знаю, отец, – выдохнула Кымлан. – Сейчас я хочу отдохнуть и ни о чем не думать.

– Хорошо, дочка, главное, что ты здесь, рядом со мной. А все остальное решишь позже.

Следующие несколько дней Кымлан спала. Она так устала за время перехода и постоянной борьбы за выживание, что засыпала мгновенно – даже прислонившись головой к дверному косяку.

Подруги чувствовали себя не лучше.

Отец позволил им остаться в доме, пока они не решат, что делать дальше.

Сольдан сблизилась с Чильсуком. Путь к сердцу сурового воина она нашла через особый рецепт сливовой настойки, который когда-то узнала от своего отца. Кымлан нередко замечала, как та подолгу беседовала с хозяином дома, то с интересом слушая его, то рассказывая что-то. Еще в рабстве Кымлан замечала, что у Сольдан было удивительное качество располагать к себе людей. Не обладая красотой и благородными манерами, она тем не менее нравилась всем. Ее живость вызывала улыбку, а внимание к каждому – доверие и симпатию.

Юнлэ и Акин же учились у Дэгам когурёскому, который давался им очень тяжело. Они, в отличие от Сольдан, чувствовали себя неуютно в чужом доме и хотели как можно скорее найти себе занятие.

Кымлан всеми силами поддерживала их, но этого казалось недостаточно. Их нужно было куда-то пристроить, но в один зимний вечер, когда они помогали Дэгам на кухне, Юнлэ завела разговор:

– Когда мы начнем тренировки? – Она старалась говорить на когурёском хотя бы простые фразы, и ее обучение шло быстрее, чем у угрюмой Акин.

Услышав это, няня едва не высыпала весь рис в кипящую на огне воду.

– Ты что же, и этих бедных девочек собираешься уподобить себе? – Она всплеснула руками. – Если сама не хочешь жить нормально, так хоть дай им это сделать!

– Нет-нет, нянюшка. – Юнлэ замахала руками, осознав, что зря начала разговор при ней.

– Юнлэ, в самом деле, вы не передумали? – Кымлан перешла на мохэский, чтобы избежать очередной стычки с няней. – У отца есть хорошие друзья, и они с удовольствием возьмут вас в дом личными служанками. Нужно только немного подучить язык.

С того момента на постоялом дворе Юнлэ и Акин ни разу не заговаривали о своей просьбе, а Кымлан спрашивать не осмеливалась, решила, что они передумали.

– Мы хотим того же, что и раньше, – заверила Юнлэ. – Ты знаешь, что мне пришлось пережить. С моей внешностью в мире мужчин не выжить. И я должна уметь защищать себя, чтобы ни господин, которому я буду служить, ни кто-либо другой не смели покушаться на мое тело.

Ее участь оказалась не лучше, чем у Сольдан. Юнлэ была одной из самых красивых девушек в деревне рабов и постоянно подвергалась домогательствам со стороны стражников. Командир, который управлял деревней до Рудже, сделал ее своей любовницей, и это немного ограждало Юнлэ от приставаний. С появлением Рудже ее жизнь и вовсе стала лучше: он жестко наказывал за такие вещи, и несчастная девушка наконец-то вздохнула свободно.

Тем же вечером Кымлан снова поговорила с подругами. И Сольдан, и Акин тоже выразили готовность начать занятия в самое ближайшее время.

Следующим утром они выстроились на заднем дворе, где всю жизнь тренировалась Кымлан.

– Нет, нечего и думать заниматься в такой одежде. – Кымлан обошла девушек. Они были в платьях из ее сундука, которые им очень шли, но в них невозможно было выполнять физические упражнения.

– Но у нас нет другой одежды… – расстроенно сказала Акин.

– У меня есть идея! – радостно воскликнула Сольдан. – Мы их перешьем.

– Как ты собираешься сшить из женской одежды мужскую? – Кымлан скептически подняла брови. – Завтра сходим на рынок и купим вам нормальное мужское платье.

– Подожди. – Сольдан многозначительно выставила вперед руку. – Мы тут подумали… Нам ведь не обязательно подражать мужчинам? Можно же использовать свою женскую силу.

– Что ты хочешь этим сказать? – Кымлан нахмурилась, не понимая, куда клонит подруга.

– Мужское платье – твоя история. Ты герой, воин, Избранная. Оно сидит на тебе как вторая кожа, и тебя сложно представить в чем-то другом, – немного запинаясь, произнесла Юнлэ. – Но мы всю жизнь жили как женщины и не сможем измениться, как бы ни старались.

– Вот именно! – подхватила Сольдан. – Такими, как ты, нужно родиться. И лучшее, что мы можем сделать – это научиться сражаться, оставаясь верными себе: в женском платье, используя женскую хитрость и уловки.

– Подождите, но ведь это чудовищно неудобно! – перебила ее Кымлан. Она понимала, чего хотят подруги, но пока не представляла, как это исполнить.

– Я тут на днях поговорила с нянюшкой, и она дала мне несколько советов, – воодушевленно отозвалась Юнлэ. – Нужно облегчить нижние юбки, чуть укоротить верхнюю, перекроить рукава – они слишком широкие – и получится такой же удобный костюм, как у тебя.

– К тому же мы сможем с легкостью прятать в сапожках и напоясных украшениях мелкое оружие вроде кинжалов и дротиков, а в волосах – спицы, – вдохновенно перечисляла Сольдан, пребывая в восторге от собственных идей. – Это даже лучше: переодетые в мужские платья женщины сразу вызывают подозрения, а так нас никто не заподозрит! – Она хлопнула в ладоши, в нетерпении ожидая вердикта Кымлан.

– Что ж… надо это обдумать, но мысль здравая, – кивнула та, поддерживая их идею, раз они так хотели.

Несколько дней Кымлан обдумывала тренировки. Мужчины, особенно в доспехах, были гораздо более неповоротливыми и тяжеловесными, и в прямом столкновении девушки могли выиграть за счет своей легкости, маневренности и ловкости. Поэтому основной упор нужно было сделать не на силу, а на быстроту реакции.

Кымлан начала с основной физической подготовки: она гоняла подруг на вершину горы и обратно, чтобы развить выносливость, научить правильно дышать и выработать терпение к постоянной боли в мышцах, которая неизбежно будет преследовать их. Она заставляла их на прямых руках поднимать ведра с водой, чтобы укрепить мышцы рук и спины. Учила приемам боя на мечах и стрельбе из лука. Девушкам было тяжело, но они, закаленные тяжелой работой в деревне, переносили все легче, чем ожидала Кымлан.

Через некоторое время у каждой из них Кымлан выявила сильные стороны, на которые и решила делать упор. Юнлэ метко стреляла из лука, Сольдан лучше других дралась на коротких мечах, а Акин была склонна к силовому бою, тем самым напоминая Кымлан.

Видя успехи своих подопечных, Кымлан чувствовала, что медленно, но верно возвращается к жизни. И хотя каждый день она засыпала с мыслями о Науне, потерянная на время цель теперь вновь отчетливо замаячила перед глазами и задвинула переживания в дальний уголок души.

– А у тебя здорово получается их обучать, – однажды сказал Чильсук, вместе с дочерью наблюдая за тренировками девушек. – Из тебя вышел бы отличный командир отряда.

– Отряда? – Кымлан рассмеялась и с интересом посмотрела на строгий профиль отца. – Мужчины не будут мне подчиняться, а о женском отряде можно даже не мечтать. Мне одной не нашлось места в Когурё. Мир никогда не примет женщин-воинов. Я хочу, чтобы они могли защитить себя, вот и все.

– Может, твое время еще не пришло? – Чильсук улыбнулся, похлопав дочь по плечу. – Ты очень способная, и я уверен, что тебе обязательно представится возможность проявить себя.

Кымлан задумалась. А ведь как было бы здорово организовать свой отряд и показать всему миру, что женщины тоже умеют сражаться и способны на подвиги, что мужество, смелость и честь – не только мужские качества. Эта перспектива вдруг показалась ей очень заманчивой, но… невыполнимой. Да и оставалось загадкой, где применить их навыки. Кымлан была близка к королевским детям и поэтому могла бы войти в войско принца Науна. Но теперь ей вряд ли кто-то позволит вернуться во дворец, не говоря уже о том, чтобы привести с собой обученных воинскому делу чужеземок. Все это было недостижимой мечтой, и Кымлан разочарованно вздохнула, отпуская свои фантазии.

– Его Высочество принц Наун сегодня уезжает из Когурё, – осторожно сказал отец. Впервые с ее возвращения они заговорили о принце.

Дыхание сбилось, в груди что-то дернулось, вновь воскрешая тщательно запрятанную там боль.

– Куда? – спросил она, рассеянно наблюдая за тем, как Сольдан гоняется за Акин, шутливо угрожая деревянным мечом.

– В Силлу. Там возникла опасность переворота, и принцу поручили уладить это дело, пообещав королю военную поддержку Когурё. С ним едет принцесса Тами.

– Уверена, Его Высочеству удастся решить все лучшим образом. – Кымлан поднялась на ноги и крикнула подругам: – На сегодня все!

Девушки шумной гурьбой отправились на кухню, где их ждал приготовленный заботливой няней обед. Кымлан же хотелось уединения, поэтому она отказалась присоединиться к ним и пошла проведать Исуга.

При виде хозяйки вороной жеребец забеспокоился, словно давно ждал ее прихода.

Потрепав его по холке, она сказала:

– Скучно тебе? Пора бы мне показать тебе Когурё.

Рядом с ним Кымлан стало неожиданно легче, и странное тепло разлилось в сердце. Он был живым напоминанием о ее первой настоящей битве, о ворчливом, но справедливом Рудже, о мрачном Даоне с трагической судьбой и… о Мунно. Благородном, справедливом и честном мужчине, который не побоялся рискнуть всем, чтобы спасти ей жизнь. Бережно вложил ей в руки прочную нить, которая навсегда связала их судьбы. Даже если они больше не встретятся, она никогда не забудет сына вождя племени Сумо.

Несмотря на все ужасы плена и рабства, Кымлан все чаще вспоминала те времена. Возможно, потому, что она тогда еще не знала, что ее жизнь окончательно изменилась, и продолжала лелеять мечты, которым, как выяснилось, не суждено сбыться. А может, потому, что она узнала: иногда враги могут быть ближе друзей.

Кымлан вывела Исуга за пределы Куннэ, оседлала его и, пришпорив, пустила галопом по промерзлой земле. Зимний ветер сердито кусал щеки, легкие снежинки били в лицо, но в этом бегстве от самой себя Кымлан вдруг почувствовала, как прошлое медленно разжимает на ее сердце обледеневшие пальцы, впуская огонь, и разрешает горячим языкам пламени зализать свежую рану.

Она выехала далеко за пределы столицы, несясь по равнинам, рассматривая укутанные в зимний пейзаж горы. В какой-то момент она спешилась, чтобы дать Исугу отдохнуть, и прижалась к его теплому боку.

– Я припасла для тебя угощение. – Кымлан достала из кармана вяленое яблоко и протянула коню. Казалось, он обрадовался лакомству и довольно жевал, глядя на хозяйку почти человеческими глазами. – Скучаешь по Мунно? – тихо спросила она и погладила бархатистый нос. – Я тоже часто о нем вспоминаю.

Кымлан взяла Исуга под уздцы и неспеша повела вперед к широкому тракту. Солнце уже скрылось за вершинами гор, и нужно было возвращаться домой. Но, всмотревшись вдаль, она замерла и поспешила скрыться в тени деревьев.

По дороге двигалась большая процессия. С такого расстояния разглядеть лица наездников было невозможно, но по когурёским знаменам Кымлан догадалась, что это королевская чета направлялась в Силлу. Впереди шли воины, они же и замыкали шествие. А в центре гордо восседали принц Наун и его супруга. Назвать ее по имени Кымлан не могла даже про себя. Вопреки правилам, принцесса ехала не в паланкине, а верхом на коне, и держалась в седле очень уверенно. Даже издалека они идеально смотрелись вместе – настоящая гордость королевской семьи. Безупречный союз.

Кымлан провожала их взглядом, пока они не скрылись из виду. С каждым шагом удаляющихся всадников она чувствовала, как закрывается дверь в прошлое и открывается новая глава жизни, которую она ждала со смесью горечи и надежды.