Дерево красной птицы

Глава 22. Кымлан

Кымлан лежала на спине и смотрела в темный купол шатра. Отец тихо посапывал рядом, устав после трудной дороги. Они шли без перерыва весь день и разбили лагерь, только когда начало темнеть.

Повернув голову, она посмотрела в изможденное лицо генерала и вздохнула. Чильсук был уже не молод, и Кымлан всегда думала, что та часть его жизни, которую он посвятил войнам, давно закончена. Он заслужил относительно спокойную старость в качестве начальника дворцовой стражи, но наследный принц решил иначе и поставил во главе армии воина старой закалки, вероятно, рассчитывая на его опыт и умения. А может, потому, что Чильсук был единственным оставшимся в живых генералом, который участвовал в завоевательных походах Квангэтхо тридцать лет назад. Сейчас ему поручили вернуть город, в захвате которого он когда-то участвовал.

Кымлан не спалось. Мысли бродили в голове, натыкаясь друг на друга, и попеременно выхватывали из бездны сознания то Мунно, шептавшего прощальные слова в горящем лесу, то оставленных в Куннэ подруг, то искаженное страданием лицо Науна в полутемной спальне.

Она рывком села на соломенной лежанке и потрясла головой. Не об этом сейчас надо думать!

Осторожно обойдя спящего отца, Кымлан тихо выскользнула из шатра и поежилась. Весенние ночи все еще были прохладными и навевали воспоминания о том, как она с девочками добиралась до Когурё. Свежий ветер ласково гладил лицо, разнося по лагерю дурманящий аромат зацветающих диких вишен.

Кымлан прошла мимо караульных и направилась к коновязи. Ей хотелось увидеть Исуга. С недавних пор она шла к нему каждый раз, когда становилось тяжело на сердце, а в последнее время это было привычным состоянием. Произошло слишком много всего, и ее душу будто рвали в разные стороны два человека: Мунно и Наун.

Бродя по территории лагеря, Кымлан мысленно вернулась к недавним событиями, которые оставили на ее сердце горький след…

Прошло уже несколько недель с того момента, как Кымлан встала во главе отряда, охранявшего принцессу. Эта новая роль пришлась по душе не только ей, но и подругам. И даже Сольдан, которая поначалу настороженно относилась к Ансоль, сблизилась с ней.

Каждый день после утренней трапезы принцессы они приходили во дворец. Сначала Ансоль обучала мохэсок правилам этикета, учила их читать и писать, а затем они шли на тренировочную площадку, где занимались вплоть до обеда. После этого они возвращались в покои принцессы и выполняли ее поручения или сопровождали на встречи как внутри дворца, так и за его пределами.

Кымлан сначала удивлялась, зачем принцесса тратит так много времени на их образование, но потом увидела, что это приносит ей радость. А в свете прогрессирующей болезни Владыки Ансоль надо было на что-то отвлечься. Как ни странно, больше всех она сблизилась с угрюмой Акин, которая рядом с принцессой преображалась, а иногда на ее лице даже мелькала робкая улыбка. Будто она с трудом разрешала себе радоваться и смеяться вместе с подругами. Но доброта Ансоль нашла ключ к ее закрытому сердцу, и Кымлан была этому очень рада.

Они все частенько засиживались допоздна, обсуждая последние новости или делясь сокровенными мечтами. Принцесса по-настоящему была одинока, и общество девочек делало ее счастливой.

– Ваше Высочество, какие мужчины вам нравятся? – однажды спросила Сольдан со свойственным ей простодушием.

Ансоль рассмеялась.

– Какая ты любопытная!

– Интересно же! – Сольдан поджала губы. – Вот я люблю высоких, красивых и благородных. С прямой спиной и твердым взглядом. Сильных и верных своим идеалам.

Кымлан бросила на нее предостерегающий взгляд. Сольдан явно описывала Даона, но Ансоль не должна была о нем знать.

– Слишком обобщенный образ, прямо набор идеальных качеств, – улыбнулась принцесса. – Таких мужчин не существует.

– Как это не существует! – возмутилась Сольдан, и Кымлан пихнула ее под столом ногой, чтобы та не проговорилась.

– И все же, – мягко вмешалась в разговор Юнлэ, – какие мужчины вам нравятся, Ваше Высочество? Наверное, спокойные и выдержанные?

Ансоль положила тонкий пальчик на подбородок и возвела глаза к потолку, задумавшись.

– Не уверена. Мне нравятся решительные и смелые, но не безрассудные. Страстные, но умеющие в нужный момент сдерживать свои порывы. Умные и хитрые, но не подлые. Красота для меня не главное, но глаза мужчины, который захочет получить мое сердце, должны пленять и вызывать желание следовать за ним.

– Глаза? Почему вы обращаете внимание именно на глаза? – Кымлан тоже невольно увлеклась девичьими разговорами и неожиданно для себя обнаружила, что почему-то думает о Мунно.

– Потому что в них отражается суть человека. В глазах видно все, если сумеешь разглядеть главное, – ответила Ансоль.

С улицы донеслись встревоженные голоса, и в покои прибежала запыхавшаяся служанка.

– Что случилось? – властно спросила Ансоль.

– Ваше Высочество, мохэ… мохэ захватили Хогён!

Девушки переглянулись, ничего не понимая.

– Расскажи толком, что произошло! – потребовала принцесса.

– Весь двор только и говорит, что сын вождя племени Сумо провозгласил себя новым комендантом и отправил посла к Владыке, – запинаясь, ответила служанка.

«Мунно? Мунно напал на Когурё?! – Кымлан не могла в это поверить и во все глаза смотрела на взволнованную служанку. – Наверное, это какая-то ошибка!»

Но это оказалось правдой. Она не спала несколько ночей, перебирая в уме все, что услышала во дворце. Мысли кружили в ее голове, как стая стервятников, раздирая душу в клочья. Мунно захватил крепость… Мунно напал на Когурё… Мунно, с которым она сражалась бок о бок против киданей, посмел покуситься на ее страну!

Потрясение от этой новости быстро сменилось негодованием и яростью. Да как он посмел! Как ему только духу хватило ступить на когурёскую землю! Чем больше Кымлан думала об этом, тем яснее становилось, что Мунно готовился к этой войне давно. Она прокручивала в голове все его слова, все поступки. И теперь смысл его фразы: «Надеюсь, мы больше никогда не встретимся!» стал для нее понятен. Зная о ее способностях, Мунно боялся, что она пустит их в ход против мохэ. Именно поэтому он собирался убить ее после того, как она уничтожит для него киданей. Кымлан чувствовала себя преданной. Еще когда они сражались бок о бок против общего врага, он уже планировал нападение на ее страну!

Все в ее душе бушевало от ярости и обиды. Как же сильно она ошиблась в Мунно! После расставания в лесу он остался в ее памяти как честный и благородный человек, который не раз спасал ей жизнь, но сейчас она отчетливо видела его расчет. «Умный и хитрый, но не подлый». Выходит, он оказался и умным, и хитрым, и подлым. Мунно просто использовал ее, когда ему было нужно, а затем вонзил нож в спину. Временный союз, который, как ей казалось, превратил их из врагов в соратников и даже друзей, оказался фальшивкой. Только для Кымлан все было по-настоящему, только она воспринимала все именно так. Глупая! Она верила в мнимое благородство мужчин, пока не получила очередной удар под дых.

Она должна сама схватить Мунно. Посмотреть ему в глаза и убедиться, что у него нет ни чести, ни совести.

В решении отправиться на войну она утвердилась еще больше, когда Чильсука назначили командующим армией. Кымлан не могла так надолго разлучиться с отцом, которого не видела столько месяцев, и хотела быть рядом в трудные для него времена. Она видела, как тяжело он воспринял приказ возглавить войско, и хотела поддержать его хотя бы своим присутствием, заботой и любовью. А если ее способности пригодятся на поле боя, то большего она и желать не могла.

Отец воспринял ее желание отправиться с ним в штыки.

– Ты никуда не поедешь! – громыхнул он так, что Кымлан невольно оробела. Она редко видела его в таком гневе. В последний раз это случилось два года назад, когда он узнал об их связи с Науном.

– Отец, подумай, мои способности, – она понизила голос, – могут помочь отплатить негодяям!

– Я не позволю тебе снова поехать на войну, и никаких больше обсуждений! – Он вышел во двор из душной комнаты и демонстративно направился к воротам. Кымлан знала, что он злится только из страха за нее, и поэтому пошла следом, продолжая его уговаривать:

– Я же буду рядом с тобой, что со мной может случиться?

– Скажи правду, почему ты так рвешься на войну? Не думаю, что основная причина – это беспокойство обо мне, – проворчал отец, не останавливаясь ни на мгновение. Он толкнул ворота и вышел на улицу. Наверное, он и сам не знал, куда держит путь.

– Я хочу лично поквитаться с Мунно, – честно призналась она. – Услышать его объяснения, почему он так подло поступил со мной и моей страной.

Чильсук резко остановился и удрученно покачал головой.

– Не ищи ему оправданий! И не выдумывай причин, почему он напал на нашу страну. Ты слишком близко к сердцу приняла то, что вы когда-то сражались вместе. Когурё и мохэ всегда были врагами, а ваш союз стал исключением, которому ты придала большое значение. Забудь прошлое, оно уже ничего не значит.

Отец сразу понял, что творится в душе Кымлан, и ей не пришлось даже ничего объяснять.

– Наверное, ты прав. Но я все равно должна поехать. В Куннэ я сойду с ума. – Несмотря на правоту его слов, Кымлан все равно чувствовала, что отец не до конца понимает ее отношения с Мунно. – Я не буду участвовать в битве, ты можешь давать мне только безопасные поручения. Прошу, возьми меня с собой!

Он тяжело вздохнул и печально посмотрел на дочь.

– Ты ведь все равно поедешь, раз уж решила, – проворчал он. – Уж лучше будешь рядом, под моим присмотром. И без глупостей, иначе сразу отправишься домой!

Кымлан просияла. Она знала, что найдет способ убедить его.

Когурё готовилось к войне, а перед Кымлан стояла еще одна важная миссия: объяснить Ансоль и девочкам, что ей нужно уехать. В последнее время подруги притихли и выглядели подавленными, и Кымлан догадывалась почему: их родной народ напал на Когурё, где они обрели защиту, кров и близкого друга в лице принцессы Ансоль. Девушки просто не знали, как себя вести, и тушевались, когда кто-то косо смотрел на них, а иногда и вовсе мог оскорбить, зная, что они мохэски. Им нечего было на это возразить, да и гнев когурёсцев был понятен.

В один момент все планы Кымлан едва не рухнули. Из Силлы вернулся принц Наун, и она чувствовала, что их встреча неизбежна. Она готовилась к ней и гнала из головы все посторонние мысли, сосредотачиваясь на предстоящей войне. Шла во дворец, настраиваясь, что может неожиданно столкнуться с ним. Каждый поворот дворцовых коридоров заставлял ее нервничать и искать его глазами.

Но встретилась с ним в тот момент, когда меньше всего этого ожидала.

Они с подругами как раз направлялись в покои принцессы. Кымлан наконец-то решила озвучить свое желание поехать в крепость. Она оттягивала это как могла, но дальше скрывать такую важную новость было подло. Ей нужна была поддержка подруг, если вдруг Ансоль воспротивится ее отъезду.

– Что? Ты едешь на войну?! – Сольдан остановилась посреди коридора, не дойдя до покоев принцессы. – Нет, не надо, Кымлан! – Она в страхе схватила ее за рукав, как будто это могло удержать ее рядом.

– Тише! – шикнула на нее Кымлан и перешла на мохэский, понизив голос: – Отец тоже был против, но мы договорились, что я не стану участвовать в штурме крепости и буду выполнять другие, менее опасные, поручения. Так что волноваться не о чем.

– Зачем тебе вообще туда ехать? Это же так страшно и опасно! А если с тобой что-то случится? – Красивые брови Юнлэ сложились домиком, а глаза быстро наполнились слезами. Она часто заморгала, пытаясь не расплакаться.

– Война есть война. И чем бы ты там ни занималась, все равно будешь в постоянной опасности. – Даже Акин была согласна с подругами.

Такое единодушие среди трех абсолютно не похожих друг на друга девушек вызвало у нее улыбку. На сердце потеплело: они любили Кымлан и беспокоились за нее.

– Кто это? Почему он идет к нам? – Сольдан посмотрела за спину Кымлан и толкнула ее в бок.

Она обернулась и пошатнулась, увидев, что к ним спешит Наун. Сколько бы она ни настраивалась на их неизбежную встречу, все равно оказалась к ней не готова.

На мгновение все вылетело из головы, и Кымлан едва подавила желание броситься ему навстречу. Наун схватил ее в объятия, а она словно окаменела, прикладывая все силы, чтобы не обнять его в ответ и удержать готовые сорваться слова о том, как скучала по нему. На какое-то мгновение ей показалось, что все осталось по-прежнему. Не было этих месяцев, смерти друзей, плена, разлуки и женитьбы Науна на другой. Как будто она вернулась в прошлое, где все было просто и понятно, а между ней и Науном еще не пролегла пропасть отчуждения. Однако взгляд его жены отрезвил лучше ведра ледяной воды.

Кымлан отстранилась.

– Ваше Высочество, возьмите себя в руки, ваша жена смотрит.

Наун обернулся и застыл в нерешительности меж двух огней. Кымлан и принцесса Тами разошлись в противоположные стороны, предоставляя ему право сделать выбор самому. Но он остался стоять в одиночестве, прямо напротив покоев Ансоль.

Кымлан не знала, чего именно ждет от него. Объяснений? Но нужны ли они ей? Объяснять тут было нечего, да и она не была уверена, что хочет слышать их сейчас, когда потратила немало усилий на то, чтобы вычеркнуть Науна из своего сердца.

Она продолжала жить, как и раньше: приходила во дворец и тренировала подруг, но в ее настоящем появилась большая проблема. Наун не отпускал ее. Присылал слуг с просьбами о встрече, преследовал ее во дворце, писал пылкие письма, которые ломали едва установившуюся, вошедшую в новую колею жизнь. Кымлан стойко держалась, но внутри терзалась каждый день. Если бы не поддержка подруг, она бы, наверное, прибежала к нему по первому зову.

– У него еще хватает наглости просить тебя вернуться! – бушевала Сольдан, расхаживая по двору отцовского дома.

– Выбирай выражения, ты говоришь о принце, – предостерегла ее Акин, которая, как ни странно, быстрее всех привыкла к когурёским обычаям. – За это могут и казнить.

– Она права, Сольдан, – поддержала ее Юнлэ. – Мы не в Сумо, не забывай.

– Это не меняет сути дела, – упрямо заявила та. – Надеюсь, ты не собираешься идти у него на поводу? – обратилась она к Кымлан, которая молча сидела на краю деревянной террасы и смотрела в темнеющее небо.

– Конечно нет, – помедлив, ответила она.

– Надеюсь на это, – мрачно проронила Акин. – Принцесса Ансоль рассказывала, что его жена не простая девушка, к тому же ее брат – министр и ближайший сторонник принца. Она не станет молча смотреть, как у нее отбирают мужа и власть.

– Думаешь, она может что-то сделать Кымлан? – обеспокоенно спросила Юнлэ.

– Не исключено.

– Кымлан, умоляю, не встречайся с принцем! Вдруг ты пострадаешь? Что нам тогда делать? – Сольдан кинулась к подруге и присела возле нее на корточки, с мольбой заглядывая в глаза.

Кымлан и сама много думала об этом. Она не боялась принцессы Тами, но понимала, как опасны для нее и девочек преследования принца. Он ставил под угрозу не только свое положение, но и их жизни.

Принцесса Ансоль вновь собралась выйти в город, чтобы раздать зерно, и подруги обдумывали, как усилить ее охрану. Помимо них четверых, они решили взять с собой отряд стражников, которые должны были контролировать наплыв народа, чтобы голодные люди ненароком не навредили принцессе.

Выходя из ее покоев, Кымлан столкнулась лицом к лицу с Науном. Девочки ощетинились, а Сольдан, казалось, даже тихо зарычала от негодования. Но принц сказал, что хочет поговорить о безопасности Ансоль, и Кымлан, немного поколебавшись, согласилась его выслушать.

Комната Науна была такой же, что и раньше, и буквально дышала воспоминаниями. Распахнутое окно, сквозь которое доносился тихий стрекот цикад, воскресило в ее душе ту ночь, когда она впервые пришла сюда после неуклюжего признания принца. Постель, на которой они оба забывали о разделяющих их социальных преградах. Круглый стол, где они пили вино и мечтали о будущем, которого, как выяснилось, у них никогда не было.

Кымлан чувствовала, что не стоило приходить сюда, что она совершает ошибку, но желание хоть на миг вернуться в те времена, когда ничто не омрачало их любовь, оказалось сильнее. Моменты, которые связывали их раньше, были дороги сердцу. Бесценны. И она осознала, что скучала по ним больше, чем по самому Науну. Ей хотелось забыть все случившееся, вернуться в то время, когда они оба были детьми, а тяжесть взрослых решений не давила на плечи. Поэтому, когда принц обнял ее и признался ей в любви, она бросилась в омут с головой, забыв обо всем на свете. Ей хотелось выпить остатки этой любви до капли.

Однако прикосновения Науна больше не вызывали в ней трепета и восторга, будто это был вовсе не он, а посторонний мужчина. Лежа с ним в постели, она, как никогда ясно, осознала, что он стал чужим для нее. Чистая, светлая любовь была выжжена его предательством и испытаниями, которые превратили ее в совершенно другого человека. Кымлан переросла эти чувства. Она больше не любила его и убегала из его спальни, сожалея о том, что беззаботное прошлое навсегда осталось в полутемной спальне вместе с принцем Науном.

Накануне отъезда она пришла к Дереву рода попросить предков о помощи. Огромный раскидистый дуб уже отцветал, и пушистые сережки опадали с ветвей, украшая могучие корни мягким зеленым ковром.

Кымлан повязала три алые ленты – за отца, за Когурё и за себя. Прижавшись лбом к шершавой коре, она впитывала мощь древнего Дерева и молилась. Молилась о победе, о близких людях, остававшихся в Куннэ, и о тех, кто собирался идти на войну. Молилась о том, чтобы жизнь победила смерть, и все, кого она любила, остались рядом.

Громкий треск переломившейся ветки напугал ее, заставив отшатнуться от огромного ствола. Самый толстый сук, на котором висели только что повязанные ленты, надломился, обнажая нежное, светлое нутро.

Сердце Кымлан заколотилось в груди. Ей стало больно и страшно от этого зловещего предзнаменования. И впервые возникла мысль остаться.

Может быть, Дерево предупреждало ее об опасности? Что ждет ее на войне? И сумеет ли она вернуться домой?

Прохладный ветер шевелил черные верхушки деревьев и волновал огонь в железных чашах возле шатров.

Военный лагерь спал.

Кымлан поглаживала Исуга по черному боку, думая о том, как же хорошо, что он не человек. Он не знал, что они едут в крепость, чтобы схватить его бывшего хозяина, которому он верно служил много лет.

Мысли вновь понесли ее к тому моменту, когда Мунно отпустил ее и отдал своего коня. Зачем он это сделал? Почему не убил, зная, как опасно оставлять ее в живых?

Каким же человеком на самом деле был сын вождя Сумо?

Кымлан не могла принять его поступка и невольно искала всему этому объяснение. Может, все не так однозначно, как кажется? Это не могло быть просто алчным желанием захватить территории. Нет, она не могла ошибиться в Мунно – здесь наверняка крылось что-то еще. Она должна это выяснить. Услышать объяснения лично от него, а уже потом решить, стоит ли принять его оправдания и оставить в голове образ благородного человека, который рисковал жизнью ради нее, или навсегда возненавидеть как врага Когурё.

В одном она была твердо уверена: крепость нужно вернуть, а Мунно – схватить. И какие бы оправдания она для него не искала, ее сердце не покидали негодование, злость и чувство обманутых ожиданий.

Войско Когурё остановилось в нескольких ли[11] от Хогёна. Чильсук отправил конный отряд осмотреть местность и определить потенциальные пути снабжения мохэсцев. Кымлан очень хотела сражаться, но, поскольку отец взял с нее обещание не штурмовать крепость, напросилась в этот отряд. Он разрешил, полагая, что это было относительно безопасно. Командир отряда, Манчун, косо посмотрел на девушку, присоединившуюся к ним, но ничего не сказал, потому что она была дочерью командующего.

Всадники проезжали маленькие деревни, почти разоренные бедностью. Люди смотрели на них враждебно и настороженно – боялись, что они отнимут последнее, чтобы прокормить войско.

После очередного поселения начался густой лес, дорога стала узкой, и всадники снизили темп. Густые дубы смыкались над головой, образуя запутанный купол из ветвей. В лесу было темно, прохладно и очень тихо. Подозрительно тихо.

У Кымлан тревожно заныло сердце, будто впереди их подстерегала угроза. Исуг почувствовал настроение хозяйки и замедлил ход, а через несколько шагов и вовсе отказался идти дальше.

– Командир Манчун, – окликнула Кымлан, и ее негромкий голос прозвучал набатом в зловещей тишине леса.

Мужчина обернулся и подождал, пока она поравняется с ним.

– Подозрительно как-то, вам не кажется? – она понизила голос.

– Этой дорогой редко пользуются, – ответил он, поняв причину ее беспокойства.

– Может, выслать вперед разведчиков? Предчувствие у меня нехорошее.

Воины возмущенно загалдели, не понимая, почему какая-то девчонка смеет давать советы их командиру. Но Манчун остановил их взмахом руки.

– Опасаешься, что мохэсцы сделают вылазку и нападут на нас? – Он внимательно посмотрел на Кымлан, и она увидела, что он принимает всерьез ее опасения.

– Я боюсь другого. – Она сделала паузу, тщательно обыскивая взглядом возвышавшиеся с обеих сторон деревья. Идеальное место для засады, а когурёсцы сейчас были очень удобной мишенью. – Если они давно готовились к захвату Хогён, то наверняка накопили достаточно большое войско. В крепости разместить его довольно сложно, и какая-то его часть должна где-то располагаться. Мы можем нарваться на врагов и…

Раздался протяжный свист, и у Кымлан упало сердце, когда она узнала условный сигнал мохэсцев. Когурёсцы одновременно натянули тетиву лука, сгруппировавшись так, чтобы прикрывать спины друг друга. В отряде Манчуна была отличная выучка.

Из-за деревьев полетел дождь стрел, и сотни мохэских солдат бросились на них. Их было гораздо больше, чем когурёсцев.

– Назад! – заорал Манчун. – Отступаем!

Кымлан пригнулась и повернула Исуга назад, но тут одна из стрел распорола ему ухо, и он взвился на дыбы. Она судорожно сжала коленями круп животного, едва удержавшись в седле. Сердце бешено пульсировало где-то в висках, все инстинкты кричали о том, что нужно бежать, но она не могла бросить своих. Обернувшись, Кымлан увидела, как когурёсцы отчаянно отстреливаются и пытаются отступать.

– Назад! Бегите! – кричал Манчун, мчась прямо на нее.

– Защитите командира! – выкрикнул один из солдат. Воины прикрывали Манчуна с двух сторон, но многие из них, пораженные вражеской стрелой, падали с коней.

Кымлан рванула с места, практически прижавшись к спине Исуга, который уносил ее от места боя. Манчун обогнал ее и скакал впереди. Вслед им летели стрелы, позади слышался топот копыт, а Кымлан молилась лишь о том, чтобы за ее спиной остался хоть кто-то живой. Выскочив из леса, они прошли еще какое-то расстояние, прежде чем остановиться.

Манчун развернул коня, и Кымлан увидела, что из бедра командира торчит стрела. К ним присоединялись спасшиеся воины, и Кымлан, сбиваясь, пересчитала выживших. Они лишились больше половины отряда, а часть уцелевших была ранена. Из леса выбегали кони без наездников, а за одним из них по земле волочился бесчувственный солдат, чья нога застряла в стремени.

Воины бросились к нему и доложили командиру:

– Мертв.

Манчун грязно выругался и сплюнул. С бешеным рыком обломал торчащую из бедра стрелу и с отвращением отбросил на землю.

– Ублюдки…

Кымлан бегло осмотрела Исуга, который тяжело дышал и нервно перебирал ногами. Ухо было рассечено, и темная кровь капала на землю, но в целом это была просто царапина. Она, скорее, напугала его, чем причиняла сильные страдания. Кымлан очень привязалась к Исугу и невольно чувствовала себя виноватой перед ним.

– Тише-тише, – прошептала она, погладив его по шее. – Приедем в лагерь, я тебя подлатаю.

Пока все они приходили в себя в относительной безопасности, Манчун раздавал указания:

– Юмин, Джоён, нужно незаметно осмотреть местность. Если их больше, чем та свора, которая напала на нас, это может стать проблемой.

Солдаты кивнули и отправились на разведку, в то время как остальные сделали привал и отдыхали. Кымлан посмотрела на командира: его лицо было бледным, он сильно хромал, хотя рана была пустяковой. Другие солдаты, тоже получившие ранения, выглядели не лучше. Некоторые из них лежали на земле и часто дышали.

– Нужно возвращаться в лагерь, командир, – тихо сказала она. – Стрелы могли быть отравлены.

– Мы должны дождаться разведчиков, – возразил он, прикрыв от боли глаза. По его лицу струился пот.

– Позвольте, я посмотрю, – попросила она и, получив утвердительный кивок, разорвала штанину. Рана выглядела безобразно: по краям от торчащего наконечника расходилась бурая паутинка.

Кымлан осмотрела других раненых и обнаружила то же самое. Она с тревогой посмотрела на Исуга, но не заметила никаких особых изменений ни в его поведении, ни в характере раны. Хорошо, что стрела лишь задела его. К тому же яд, вероятно, был рассчитан на человека, чем на такое большое животное, и вряд ли повредит коню.

– Нужно немедленно возвращаться, – заявила Кымлан. – Раненым надо срочно обратиться к лекарям, иначе дело худо.

Манчун посмотрел на нее.

– Все так плохо? – с сомнением спросил он, видимо, не веря, что незначительная рана может привести к печальным последствиям.

– Это яд.

– Возвращаемся в лагерь, – скомандовал Манчун и тяжело взобрался на коня.

К вечеру следующего дня солдатам стало хуже. Больные, чьи раны были серьезнее, чем у Манчуна, балансировали на грани жизни и смерти, и лекари без устали искали травы, способные выгнать яд из тела.

Сразу по возвращении Кымлан обработала ухо Исуга и наблюдала за его самочувствием. Но конь не подавал признаков болезни, и она вздохнула с облегчением.

Вернувшиеся разведчики сообщили неутешительные новости: армия мохэ расположилась возле северных ворот и насчитывала несколько тысяч воинов.

– Нужно взять крепость штурмом с первого раза.

На вечернем заседании совета командующих Чильсук выглядел уставшим и понурым. Как воин, участвовавший во многих битвах, он понимал, что длительную осаду не выдержат скорее когурёсцы, нежели мохэ.

– А если не получится? – Манчун был бледным, но он решил участвовать в совещаниях, несмотря на плохое самочувствие.

– Если мы застрянем здесь, то проиграем. Нужно бросить все силы для удара. – Чильсук покачал головой. – Или просить подкрепление.

Кымлан понимала, что риск очень велик. Осаждающие всегда несли гораздо большие потери, чем те, кто оборонял крепость. С учетом постоянных поставок вооружения и провианта враги могут долго продержаться, тогда как ресурсы когурёсцев были ограничены удаленностью от столицы и основных складов.

Злость на Мунно усиливалась с каждым днем, и схватить его стало ее навязчивой идеей. Она засыпала и просыпалась с этой мыслью, видела во сне покоренного сына вождя, связанного и стоявшего на коленях перед ее отцом.

Кымлан старалась по возможности делать все, что могла. Перевязывала раны, вместе с лекарями искала в лесах травы, думала о том, как может помочь выиграть битву, не вступая в нее. Если бы только пробраться внутрь… поджечь склады с припасами и оружием, а может быть, и штаб Мунно, – это бы дало их войску преимущество. В конце концов, однажды она уже делала это, и план сработал, а значит, может сработать и сейчас. Правда, тогда Мунно был рядом с ней, а не по ту сторону крепостной стены.

Поделившись с отцом своими соображениями, Кымлан услышала его гневный и категоричный ответ:

– Я знал, что ты не сможешь смотреть на все издалека, поэтому и не хотел брать тебя с собой! – выкрикнул он, вскочив из-за стола.

– Отец, но это может спасти жизнь многим солдатам, – терпеливо объясняла Кымлан.

– Исключено! А если тебя поймают? Если кто-то узнает о твоих способностях? Или у тебя не получится? Ты останешься в крепости как заложник и погибнешь!

– Я буду осторожна, – продолжала мягко давить Кымлан. – Я могу переодеться в женское платье, и никто не догадается, что я из армии Когурё. К тому же я знаю мохэский.

– Если ты правда считаешь себя воином, то не ослушаешься моего приказа, – твердо сказал Чильсук, а затем подошел к ней и обнял за плечи. – Я не могу снова потерять тебя.

Кымлан тяжело вздохнула.

Подготовка к штурму шла полным ходом, и совещания командиров стали проходить чаще. Они методично изучали карты, придумывали обманные ходы и готовили наступление сразу на нескольких направлениях. Одной из задач было разгромить войско мохэ у северных ворот, чтобы окружить крепость и отрезать путь к пополнению запасов. Если штурм не удастся, то Хогён окажется в осаде, и тогда взятие крепости – дело времени.

Кымлан присутствовала на всех совещаниях и внимательно слушала командиров, но не встревала в их обсуждения. Комендант, который управлял Хогёном до Ходжона, еще перед выходом войска из Куннэ предоставил им подробные карты города. Командующие искали лазейки или слабые места, чтобы можно было тайно заслать диверсионный отряд. Наконец, они обнаружили несколько подземных ходов, ведущих прямо из крепости, через которые, вероятно, контрабандой вывозились какие-то товары. Но практически все из них были помечены крестами, что означало, что они завалены или замурованы. Кроме одного, который вел глубоко в лес, именно туда, где недавно отряд Манчуна подвергся нападению. Он был помечен вопросом.

– Комендант сказал, что этим проходом нельзя пользоваться, потому что он ведет в мохэскую деревню, – прокомментировал отец, сосредоточенно разглядывая карту.

– И бреши в стене нигде нет. – Манчун покачал головой.

Чильсук невесело усмехнулся, отодвигая от себя карту:

– Потому что ее построили совсем недавно. Раньше Хогён был обычным мохэским городом, и его практически никак не укрепляли. Это мы возвели крепостную стену. Кто мог предположить, что нам же и придется ее штурмовать?

– Генерал! – В шатер вбежал запыхавшийся солдат и, поклонившись, доложил: – Мунно прислал парламентера.

Командиры заволновались, но Чильсук хлопнул ладонью по столу, призывая всех к молчанию. Если враг хочет договориться, значит, он боится.

Полог откинулся в сторону, и в шатер вошел Даон.

Кымлан вскочила с места, разъяренная столь вопиющей наглостью. Но, поймав грозный взгляд отца, послушно села обратно. Сердце клокотало в горле.

Друг Мунно поклонился согласно всем правилам когурёского этикета, и Чильсук предложил ему сесть. По военному кодексу чести с переговорщиком, отправленным вражеской стороной, обращались вежливо и с уважением.

Кымлан была напряжена как струна, разглядывая своего бывшего союзника. Давно ли он рассказывал ей в лесу свою трагичную историю, когда они вместе несли караул? Казалось, это было только вчера, и вот он сидит напротив нее уже в статусе официального врага.

Однако Даон выглядел спокойным и невозмутимым. Только когда он встретился с Кымлан взглядом, она заметила полыхнувший в глубине его глаз страх. Случилось именно то, чего они с Мунно опасались: мохэсцы обрели в ее лице врага, обладающего чудовищной силой.

Все командиры напряженно ждали, когда посланник начнет говорить.

– Приветствую вас, генерал, – сказал Даон. – Господин Мунно предлагает вам увести войска, иначе пятьсот пленных когурёских солдат будут казнены и вывешены по периметру крепостной стены.

– Да как ты смеешь угрожать нам?! – разъярился Манчун, который, видимо, обманулся в собственных ожиданиях, что мохэсцы пришли сдаваться.

Чильсук жестом остановил его.

– Мы не уйдем, пока не вернем крепость. Передай это своему господину. Ни на какие уступки мы идти не намерены.

Даон криво усмехнулся, будто услышал именно то, чего и ожидал. Эта ухмылка красноречиво показывала то, каким ничтожеством он считает главнокомандующих Когурё, которым совершенно не жаль своих людей. Он не раз говорил об этом, и ответ ее отца, к сожалению, только подтверждал его слова.

Кымлан обожгло стыдом вперемешку с ненавистью. Она ненавидела себя за это, но не могла не думать о том, что Даон прав. Ее страна совершенно не ценила, не щадила и ни во что не ставила людей, которые верно служили ей.

– Другого я и не ждал, генерал, – отозвался Даон и, поклонившись, покинул шатер.

«Нельзя, нельзя позволить нашим людям умереть! – мысленно кричала Кымлан. Воспоминания о казненных солдатах и Чаболе переворачивали нутро. – Нужно сделать все, чтобы их спасти!»

Она запоздало бросилась вслед за Даоном и нагнала его уже на окраине лагеря.

Он обернулся к ней, пригвоздив к месту тяжелым взглядом.

– Значит, никто из нас не избежал этой участи. Судьба все-таки столкнула нас против друг друга в битве, – сказал Даон и, как ей показалось, с сожалением покачал головой.

– А на что ты рассчитывал? – вскипела Кымлан. – Думал, что я останусь в стороне, пока моя страна в опасности?

– Никто из нас не отступится, но мне жаль, что ты оказалась по другую сторону от крепостной стены, – печально ответил Даон и зашагал прочь из лагеря. Кымлан смотрела ему в спину, утопая в сожалениях, что ей придется направить меч против людей, которых она когда-то хотела уберечь от смерти.

На рассвете следующего дня войско вышло на штурм.

Кымлан металась по шатру, дрожа от страха за отца. Как командующий армии, он не был в первых рядах нападающих, но в голове все равно рисовались страшные картины его гибели.

Не выдержав, она кинулась к коновязи, оседлала Исуга и помчалась к месту боя. Оставаясь вне зоны досягаемости стрел, она с ужасом наблюдала, как горят осадные орудия, как одна за другой падают охваченные огнем лестницы. Металась из стороны в сторону и содрогалась от чудовищных ударов, сотрясавших стену, выстроенную самими же когурёсцами. Даже издалека было понятно, что мохэ прекрасно подготовились и отражали натиск без особых потерь. Они лили сверху кипящее масло, пускали горящие стрелы, и предсмертные крики когурёсцев устремлялись прямиком в истерзанное сердце Кымлан.

Она пыталась разглядеть отца, но не могла найти его в этом бушующем море людских тел. Исуг нервно перебирал ногами, не понимая, бросаться ему в бой или повернуть назад. Кымлан и сама этого не знала. Все ее существо рвалось туда, на помощь гибнущим когурёским солдатам, но она не смела ослушаться отца. Он ей этого не простит и, чего доброго, отправит домой.

Штурм длился до вечера. Наконец, низкий гул рога призвал воинов отступать.

Кымлан немного отпустило. Все закончилось, и она скоро увидит отца.

Она стояла на окраине лагеря и высматривала его в медленно двигающемся войске. Солдаты хромали, кого-то несли на руках, а некоторые падали прямо в строю. Пораженную армию возглавлял командующий, и у Кымлан от облегчения чуть не подкосились ноги. Отец цел!

По возвращении Чильсук с мрачным видом выслушивал в шатре командиров других подразделений. Отряд, который был отправлен к северным воротам сражаться с армией мохэ, тоже потерпел неудачу. Увидев, в каком удрученном состоянии пребывает отец, Кымлан не стала донимать его лишними вопросами и ушла к раненым, оставив его отдыхать.

Стоны и крики заполонили лагерь. Кымлан проходила между солдатами, глядя на их увечья, и в ней крепла решимость ослушаться отца и поступить по-своему. Сотни убитых, сотни раненых… Смотреть на это было невыносимо. Сколько еще нужно положить людей, чтобы взять эту проклятую крепость? Она боялась даже представить, что сейчас чувствовал отец. Как потом смотреть в глаза родным, чьи мужья, братья и сыновья погибли, исполняя его приказ? Что говорить тем, кто лишился единственных кормильцев и теперь не знали, как жить дальше?

Наступила ночь. Кымлан долго бродила возле лагеря, раздумывая и взвешивая все за и против.

Крепость Хогён темнела далеко впереди угрожающей черной громадой. Выжженная земля перед воротами все еще дымилась от догоравших орудий и мертвых когурёских солдат. Неприступная стена так и не поддалась, надежно укрывая внутри Мунно. Наверное, он сейчас тоже подводит итоги сражения, отдает приказы, подсчитывает раненых и убитых. И, возможно, вместе с Даоном празднует победу. Это была первая в истории победа мохэ над Когурё. Что ж, тут есть что праздновать…

Кымлан вздохнула и подняла голову вверх. Вот если бы Небеса подали ей знак, она бы перестала сомневалась. На черном небосводе мигали звезды, а полная луна смотрела на нее холодным мутным глазом. Внезапно яркая звезда сорвалась с темного небесного полотна и стремительно полетела вниз – прямо за не покоренную крепостную стену Хогёна.

Сердце пропустило удар.

Она получила ответ от Небес.

Второй штурм было решено начать в завтрашнюю ночь. В этот раз Чильсук дал указания сосредоточиться на северных воротах, перед которыми стояла мохэская армия. Командующий торопился: нужно было уничтожить вражеское войско, пока они не пришли в себя.

Кымлан едва дождалась, когда армия покинет лагерь, и бросилась в шатер для совещаний. Разложив на столе карту, она внимательно изучила место, где тайный проход выходил на поверхность, и быстро засунула ее за пазуху. Повязала на поясе меч, накинула сверху женское платье и подошла к Исугу. Взобравшись в седло, она глубоко вздохнула. Это будет трудная ночь, но она ее переживет – только поможет Когурё выиграть битву и вместе с отцом вернется домой. Легонько ударив коня в бока, она помчалась в лес к северным воротам, где совсем недавно их атаковали мохэсцы.

Недалеко шел бой, и она слышала звон мечей и крики воинов.

Кымлан спешилась и двинулась по мягкой траве, то и дело сверяясь с картой. Проход был где-то совсем рядом. Но ничего похожего на выход из тоннеля она не видела. К тому же было очень темно, и она едва ли могла разглядеть что-то в нескольких шагах впереди нее.

Внезапно она неожиданно вышла на неширокую тропинку, которая вывела ее на обширный, хорошо утоптанный участок посреди леса со срубленными деревьями. Под ногой что-то хрустнуло, и Кымлан наклонилась, увидев рассыпанное зерно. Значит, тоннель где-то здесь. Держа в ладони трепетавшее пламя, она внимательно осмотрелась и разглядела небольшой колодец.

«Неужели?» – недоверчиво подумала она и, перегнувшись, бросила туда камень в ожидании всплеска воды. Однако камень с глухим стуком ударился о землю, и Кымлан поняла, что вход найден.

Она не стала привязывать Исуга, чтобы он мог убежать.

– Если попадешь в опасность, возвращайся в лагерь, – сказала она ему в надежде, что удивительно умный конь поймет ее, как и всегда.

Кымлан погладила черную бархатистую морду и повернулась к колодцу. Подергала свисавшую вниз веревку и схватилась за нее обеими руками, надеясь, что она достаточно крепкая, чтобы выдержать вес ее тела.

Колодец оказался неглубоким, и вскоре она почувствовала землю под ногами. Со всех сторон на Кымлан надвигалась абсолютная темнота, которую едва заметно рассеивал свет луны, сочившийся с вершины колодца. Она медленно удалялась от входа, ведя ладонью по шершавой стене. Из тоннеля тянуло холодом и сыростью.

Кымлан нервничала, опасаясь, что ее план провалится, и вместо того чтобы помочь, она только навредит, снова попав в плен. Если Мунно во второй раз сделает ее заложницей, отец этого не переживет. Ее руки вспотели, а пальцы покалывало от просыпающегося огня.

Она нащупала железное крепление, в котором оказался факел. Обрадовавшись своей находке, Кымлан зажгла его, и яркая вспышка пламени ослепила ее. Она подняла факел над головой и огляделась. Проход был достаточно большим – настолько, что через него могли пройти в ряд три человека.

Кымлан шла довольно долго. Тоннель был прямым, без развилок и поворотов, но она терялась в догадках, где же он брал начало. Только сейчас она подумала о том, что вход может находиться в каком-нибудь доме или, того хуже, трактире, полном людей. Кымлан разволновалась, что ее миссия провалится, даже не успев начаться, но решила оценить обстановку на месте и в самом крайнем случае вернуться назад.

Вскоре проход закончился выдолбленными в земле ступенями, и она с опаской поднялась по ним, увидев над головой деревянную крышку люка. Она поднесла факел к доскам и через щель увидела, что он был застелен соломой, от которой несло специфическим запахом конского навоза. Значит, проход начинался в конюшне, и Кымлан облегченно вздохнула.

Кымлан дернула крышку, но та, конечно же, оказалась заперта. Постучав по доскам, она услышала тихий, металлический звон и поняла, с какой стороны находится замок, а затем начала методично толкать крышку вверх. Внезапно она вспомнила, как с подругами таранила дверь барака, и едва не расплакалась, вспомнив лица девочек, которых оставила в Когурё.

Крышка поддавалась медленно, как будто знала, что Кымлан враг, и не хотела пускать ее. Руки устали, по лицу тек пот, однако упрямое дерево пусть и неохотно, но уступало. Кымлан оставалось только надеяться, что шум не привлек в конюшню оказавшихся поблизости людей.

Наконец с натужным треском крышка откинулась, гулко ударившись о застеленную соломой землю. Кымлан увидела над головой бревенчатый потолок и осторожно высунула голову. Это и правда была конюшня – вот только лошадей в ней не оказалось, как и конюхов.

Кымлан посчитала это неслыханной удачей и, вытерев мокрое лицо подолом платья, выбралась наружу. Прежде чем затушить факел, она посмотрела на карту. Оружейный склад располагался на западе, недалеко от рыночной площади, а склад с провизией – через несколько улиц от него, рядом с домом коменданта, где теперь, надо полагать, проживал Мунно. Немного подумав, куда отправиться в первую очередь, Кымлан решила начать с провизии.

Она подошла к двери и сквозь щели бегло осмотрела улицу. Странно, но она была совершенно пуста, да и в домах не горели огни. Недоумевая, Кымлан вышла из конюшни и осторожно двинулась вперед. Дома стояли нежилые: двери и окна некоторых из них были распахнуты настежь, а кое-где даже ваялись вещи, аккуратно упакованные в тугие узлы. Складывалось впечатление, что люди собирались в спешке. Где же все? Может быть, после захвата крепости Мунно переселил мохэсцев с окраины в центральную часть города?

В любом случае это ей было только на руку, и вскоре она беспрепятственно миновала деревню и вышла к привычным глазу домам когурёсцев. Здесь чувствовалась жизнь, и хотя на улицах по-прежнему не было людей, в окнах горел свет, а на другой стороне она заметила женщину, юркнувшую в калитку. Здесь же были слышны звуки боя и грохот врезавшихся в стену камней. Люди в страхе спрятались, пережидая очередной штурм.

Еще раз сверившись с картой, Кымлан тихонько подобралась к складу с припасами и выглянула из-за угла. Напротив возвышался богатый дом с черепичной крышей, который явно принадлежал коменданту крепости. Кымлан разглядела два силуэта, направляющихся к дому, и узнала в них Мунно и Даона. Метнувшись за угол, она стала наблюдать, как сын вождя, тяжело опираясь на плечо друга, поднимается по ступеням.

От мысли, что Мунно пострадал, ее сердце зашлось как сумасшедшее. Что, если рана серьезная? Что, если… если он умрет?

Кымлан зажмурилась, тяжело дыша. Нет, этого не случится! Только не сейчас.

На мгновение ей захотелось ворваться внутрь и схватить его самой, но она сдержала безрассудный порыв. В одиночку ей не справиться. Нужно сделать свое дело и вернуться назад, а с Мунно она разберется позже, когда отец поймает его.

Огонь в нетерпении покалывал пальцы, дожидаясь своего часа. Кымлан повернулась к зданию склада и, раскинув руки в стороны, позволила пламени вырваться на волю. Деревянное строение вспыхнуло словно факел, который освещал ей путь в темном тоннеле, а Кымлан уже бежала ко второй цели.

За спиной раздались крики. Пожар заметили, и это был лишь вопрос времени, когда Мунно догадается о ее участии.

Кымлан бросилась к рыночной площади, судорожно ища глазами склад с оружием. Она резко остановилась, заметив гряду уходящих дальше по улице странных сооружений. Это были десятки столбов, на которых висели казненные когурёские солдаты. Площадь, где некогда кипела жизнь, превратилась в кладбище. Мунно сдержал слово и убил всех пленных, как и обещал.

Мир покачнулся, и Кымлан осела на землю в окружении мертвых воинов, которые смотрели на нее незрячими глазами. Все они словно упрекали ее в том, что она снова осталась жива. В памяти всплыло лицо Чаболя, последними словами которого было: «Неужели это все, Кымлан? Мы все умрем?» В ушах зашумело, и она будто наяву услышала отвратительный звук разрезающего плоть клинка и глухой удар падающих рядом тел.

Лютая ненависть поднялась из глубины души, взрываясь на сердце чудовищной болью. Она никого не смогла спасти. Никого не защитила. Никому не принесла мир. Все ее существование – череда бессмысленных попыток доказать свою избранность. Огненная ярость затопила все вокруг, и внутри пульсировало только одно желание – уничтожить всех. Если ее предназначение было ошибкой, тогда пусть все сгорит в огне возмездия за когурёских солдат, которых не смогла защитить ни она, ни страна, которой они поклялись в верности. Если жизнь была так чудовищно несправедлива, она устроит им погребальный костер. Будь проклят этот мир! Пусть он сгорит в пламени ада!

Кымлан потеряла человеческое лицо, превратившись в демона ненависти и мести. Разум изменил ей, сердце превратилось в вулкан, извергавший раскаленную лаву, а душа слилась воедино с самой смертоносной и беспощадной стихией.

Кымлан вскочила на ноги и заметалась по площади, поражая огнем дома, воспламеняя улицы и с наслаждением глядя на то, как проклятый город, ставший могилой последних защитников крепости, утопает в смертоносном огне. Она смотрела, как из домов выбегают объятые пламенем люди, катаются по земле и затихают навсегда. Ей было все равно. Она даже не осознавала, что это был ее народ, который она всегда мечтала защищать. Все чувства будто вымерли в ее душе, и она в равнодушном оцепенении взирала на бушующую стихию через клубы черного дыма. Упивалась своей собственной всесильностью и жаждой мести.

Внезапно кто-то схватил ее за плечи и встряхнул. Сквозь мерцающее в глазах марево Кымлан увидела Мунно с искаженным яростью и страхом лицом. Он что-то кричал ей, но она не слышала его и продолжала смотреть замутненными глазами на солдат, висевших на столбах. Огонь добрался и до них, когурёская форма снизу занялась пламенем. Она бы сгорела вместе с ними, если бы могла.

Щеку обожгло болью, и Кымлан с удивлением поняла, что Мунно ударил ее. Она прижала ладонь к лицу, с тем же равнодушием глядя в его перекошенное лицо.

– Приди в себя! – прокричал он, встряхнув ее за плечи. – Что ты наделала?

– И это говоришь мне ты? После того как убил пятьсот человек? Ненавижу тебя! – Кымлан замахнулась для удара, но Мунно перехватил ее руку и грубо оттолкнул от себя.

– Я дал вам выбор, и вы его сделали! Но я не убил мирных жителей, это сделала ты – Избранная, которая должна была принести мир своей стране!

Где-то в глубине души, под ледяной коркой оцепенения, что-то треснуло, надломилось, но Кымлан всеми силами продолжала удерживать броню. Если она позволит чувствам вырваться наружу, то они ее уничтожат.

Даже сквозь сизый дым глаза Мунно прожигали насквозь, и в них теплилось столько разочарования, что Кымлан вновь почувствовала дикую, раздирающую боль.

– Оглянись вокруг! Мохэсцев я вывел из крепости еще до начала первого штурма! Ты убила когурёсцев! Ты уничтожила свой народ!

Что… что она сделала? Убила когурёсцев?

Ледяная корка трескалась, ломалась и резала душу на куски.

– Ты чудовище, – с презрением выдавил Мунно.

Кымлан очнулась. Вынырнула в реальность и обвела взглядом обугленные трупы и разрушенные здания. Уши разрывали ужасающие крики и треск ломающихся перекладин.

Невозможно… Она не могла убить их всех…

Схватившись за грудь, она ощутила, как стремительно пустеет сердце.

Огонь, который был ее сутью, покинул тело. Пламя пронеслось по венам, на мгновение задержавшись на кончиках пальцев, и ушло. Внутри стало холодно и пусто, словно Кымлан вдруг осиротела.

Вокруг бушевал огонь. Захлестывал оранжевыми волнами крыши домов, лизал столбы с казненными когурёсцами, превращая их в сотни факелов, но она больше не чувствовала с ним связи.

Он покинул ее.