Десница великого мастера

II

В ту ночь был страшный ливень. Наступило осеннее похолодание. У Георгия открылась рана, полученная в Ширимнской битве. Ныла нога. Он не спал всю ночь, но, не желая нарушать обычая предков, на рассвете потребовал себе коня. Хранитель оружия вынес удила, взнуздал золотистого жеребца и оседлал его.

Царь сел на коня, хранитель оружия подал ему плеть. Вперед выехали ачухчи и конюший. Георгий стегнул коня и пустил его вскачь. Следом за ним мчались трое эриставов, главный загонщик и сокольничий.

Затрубили рога в заповедниках царя. Псари и загонщики били в литавры. Гиканьем и криками наполнился лес. В глухую чащу завлек зверь гончих; издалека слышался непрерывный лай, треск и людские голоса.

Георгий и его свита хотели переменить место засады, но за ущельем были кручи и утесы, а в лощинах — болота и топи. Непроходимая пуща преграждала путь всадникам.

От верховой езды у царя еще больше разболелась раненая нога. Следовало спешиться, но он не решался. Мамамзе посоветовал ему ждать у ущелья, что за уступом скалы: гончие обязательно погонят поднятую дичь из этого ущелья. К западу от него — скалы и обрывы, и зверь не пойдет туда, так как он всегда опасается от гончих в ту сторону, где меньше препятствий.

Всем понравился совет Мамамзе. Охотники обогнули топи, проехали дубовое мелколесье. Они приблизились к воротам ущелья и услышали лай гончих, громкие крики и гиканье загонщиков. Не успели всадники проехать дубняк, как затрещали ветви и послышался топот. Из дубняка выбежал волк, за ним пронесся другой. В зарослях сверкнули огненные глаза. Георгий натянул лук и первой же стрелой пронзил грудь хищника. Что-то залаяло по-собачьи, застонало за кустами боярышника. Мамамзе соскочил с коня и скрылся в лесной чаще.

Он долго шарил в зарослях и вдруг вынырнул перед самым конем Георгия с громадным волком, взваленным на плечи. В своем меховом наряде, облепленном репейником, он был похож на лешего.

Блеснув белоснежными зубами, Мамамзе воскликнул: «Тысячами бить тебе зверя, царь царей!» — и бросил волка к ногам коня Георгия.

Раскаты охотничьего рога огласили лес. Совсем близко затрубил главный ловчий. Затрещала дубовая чаща. Олень пронесся сквозь нее, ломкая ветви, за ним промелькнули гончие. Они неслись по пятам зверя. Олень почуял человека и свернул в ущелье, к месту, где находились царь и его свита.

Вельможи не захотели преследовать зверя, так как ехать верхом дальше было невозможно. Георгий попробовал сойти с коня, но Мамамзе схватил его лошадь за узду:

— Не надо! Заклинаю тебя памятью Баграта Куропалата!

Царь спокойно сидел в седле из ланьей шкуры и пристально глядел в глаза Мамамзе. В просьбе эристава было столько отцовской заботливости, что Георгий был поражен. Вспомнил он прежнего Мамамзе, соратника в битвах при Ширимни и Ниали, верного подданного его отца Баграта Куропалата. Вспомнил он и то, как попали они -царь и Мамамзе -в засаду в замке Фанаскерти. Сомнение закралось в сердце царя: может, ошибаются лазутчики и Мамамзе не замешан в мятеже, поднятом Колонкелидзе и Чиабером?

Георгий не сошел с коня. Он решил поговорить с Мамамзе наедине, расспросить его о причинах отступничества Чиабера. Он мог бы тогда по выражению его лица, по оттенку голоса понять роль Мамамзе в этом деле. Быть может, Мамамзе приехал на Новый год к царю рассказать правду о своем сыне?

Царь отпустил эриставов, приказал главному ловчему преследовать оленя дальше, искать его следы в дубовом лесу.

— Я и Мамамзе останемся у входа в ущелье. Оба всадника повернули лошадей.

Царь ехал шагом на своем жеребце, старательно обдумывая начало беседы. В голове кружились слова — то сладкие, как сотовый мед, то горькие, как жало змеи. Испытующе поглядывал он на всадника, едущего рядом. Слова замирали на устах Георгия.

«Ведь Мамамзе мой гость, — думал он. — Баграт Ку-ропалат скончался на его руках. Разве не он с Звиадом сопровождали прах Баграта в Бедиа для погребения? И эти же руки точат меч против меня? Те самые руки, которые обряжали тело Баграта в замке Фанас-керти?»

Как раз в это время вновь раздались звуки большого рога и послышались крики приближающихся загонщиков. Лошадь Георгия в испуге шарахнулась. Ушедший в свои мысли, он едва успел натянуть поводья и вздыбил коня у самого края глубокого оврага. Оба всадника остановили коней у входа в ущелье и насторожились. Какой-то зверь медленно пробирался сквозь лесную чащу, под его лапами трещал валежник.

Георгий пришпорил коня, отъехал в глубь ущелья, натянул лук и пустил стрелу. Стрела почала в грудь бурого медведя, раздался яростный рев, но раненый медведь уклонился от схватки со всадником. Он побежал к краю обрыва, остановился нал оврагом, снова заревел и бросился вниз. Георгий вмиг соскочил с коня, подбежал к краю оврага и опять натянул лук, но промахнулся. Медведь исчез в кустарнике. Царь с досадой глядел в овраг: раненая нога мешала преследовать зверя.

Так же, как и в битве при Ширимни, вмиг соскочил с коня эристав Мамамзе. Он подогнул полы шубы, сел на них и с юношеской ловкостью скользнул в овраг.

Георгий стоял на краю обрыва и глядел вслед Мамамзе. Спина в меховой одежде скрылась в зарослях. Тишина воцарилась в лесу. Георгий затрубил в рог, сзывая загонщиков и псарей.

Загонщики и псари спустились в овраг. Наконец гончие напали на кровавый след медведя в тростниковых зарослях. Но зверь бесследно исчез. Тщетно продолжали они поиски по всем теснинам, зарослям и кустарникам:. точно земля поглотила и медведя и Мамамзе.

— Сбежал самый крупный зверь, — шепнул Георгий спасалару.

— Я не смел противиться тебе, — сказал Звиад -но не следовало выпускать Мамамзе из замка. Замыслы его мне были ясны еще вчера. Он хотел выведать, каковы наши боевые силы. Он хорошо знал, что при царском дворе не тронут гостя. Знал также, что на второй день Нового года будет приглашен на охоту и тогда нетрудно будет скрыться.

Георгий насторожился при этих словах Звиада, но промолчал, горько упрекая себя за доверчивость.

Солнце склонялось к западу. Георгий успел убить трех оленей, семь волков, пять шакалов и трех ланей, но улыбка не озаряла лица удачливого охотника.

Оставалось последнее средство: спустить на поиски Мамамзе гончую царя — Куршай. Куршай была щенная, но, заслышав лай псов во время сборов на охоту, она так жалобно заскулила, что Георгий приказал взять ее с собой и в лесу водить на привязи.

Охотничий подвел Куршай к ясеню, где терялся след медведя. Куршай свернула влево, долго обнюхивала место, два-три раза обошла вокруг ясеня и лишь потом взяла направление. Доезжачий отправил вслед за Куршай трех псарей и трех стрелков.

Охотники пересекли тростниковые заросли и вошли в дубняк. Вдруг Куршай остановилась. Под дубом, валялся убитый медведь. Рядом со зверем в зарослях папоротника ничком лежал раненый Мамамзе.

В правой руке старик сжимал кинжал, его седая борода была забрызгана кровью. Капли крови темнели на утоптанной траве и помятом папоротнике.

Георгий был подавлен.

— Лучше бы Мамамзе сбежал, — признался он спасалару. — Трудно будет убедить Чиабера, что все это лишь случай во время охоты.

Долго терли виски Мамамзе. Он пришел в себя. Затем десять охотников с трудом донесли до дворца огромное тело старика.

Георгий приказал позвать Фарсмана Перса. Но этим не удовлетворился: из Фанаскертского замка был вызван лекарь Турманидзе.

— Где я?-опросил Мамамзе, придя в сознание. Глубокий вздох вырвался из его груди, когда он

узнал, что находится во дворце. Он провел рукой по глазам и сказал:

— Шкуру этого окаянного медведя я хотел преподнести царю, не пощадил себя…

Раненый зверь заманил его в чащу. Когда Мамамзе выпустил последнюю стрелу и попал медведю в живот, громадный зверь ринулся на него. Мамамзе отбросил лук и вступил с медведем в единоборство.