LVII

Глахуна и Вамех целый месяц скитались по Триа-летским лесам. Ночевали они в хижинах пастухов, а иногда в деревне Ицро в заброшенной избушке. Чтобы не выдать себя, они избегали встреч с поселянами.

Однажды утром, лежа в шалаше пастуха, Глахуна Авшанидзе проснулся, услыхав мычание оленя. Ему снилось, что он в Мцхетском дворце. Он повернулся на другой бок и продолжал дремать в полусне.

Олень затрубил вторично. Царь вздрогнул и вскочил на ноги. Разбудил Вамеха, Они взяли с собой Куршай и пошли в том направлении, откуда слышался олений рев.

Ушишараисдзе увидел самца-оленя и пустил в него стрелу, но промахнулся. Глахуна погнался за оленихой, она была львиного цвета и напоминала собой Небиеру.

До полудня охотник и собака гонялись за оленихой, пока наконец, тяжело раненная, она не свалилась на землю. Когда Глахуна подошел к ней, она лежала, согнув передние ноги и, уткнув морду в землю, тяжело дышала. Охотник хотел было добить самку, но она была так прекрасна и беспомощна, что Глахуна опустил оружие. Он подошел к обрыву и позвал Ушишараисдзе, но никто не отозвался. Глахуна влез на дерево, кричал, свистел, но все напрасно.

«Дотащу ее на руках», — подумал он.

Глахуна обхватил зверя и некоторое время тащил его, но вдруг почувствовал сильную боль в животе и упал на землю. Захотел подняться, но уже не мог. Тогда он положил голову на смертельно раненную, но еще теплую свою добычу.

«Смерть пришла», — подумал он.

Вспомнил Шорену и несколько счастливых минут, проведенных с нею в Кветарском замке. Наконец подоспел Вамех, он подхватил царя и понес его в деревню Ицро. Олениху бросили в лесу. Уложив царя в хижине, Ушишараисдзе принялся растирать ему живот, но заметил, что царю от этого становится хуже.

Лицо Георгия покрылось смертельной бледностью, глаза закрылись. Затем щеки его слегка зарумянились, и он открыл глаза.

— Есть кто-нибудь в этом доме, Ушишараисдзе, кроме тебя? — спросил он.

— Никого нет, государь. — Хорошо, Вамех, что, кроме тебя, не будет других свидетелей моей смерти.

— О какой смерти ты изволишь говорить, государь Еще рано тебе умирать…

— Нет, часы мои сочтены, Вамех. Гнев змеиного Георгия настиг меня… Я ухожу из этого мира! А ты, Вамех, расскажи то, о чем я буду говорить,-расскажи всем, кто будет спрашивать обо мне. Расскажи царевичу Баграту, и Звиаду-спасалару, и последнему сапожнику.

Во многом я грешен, Вамех, и как царь и как человек. Был я и храбрым и трусливым. Боролся с кесарем и боялся змей. Был спесивым и любил выпивать.

Если бы азнауры не изменили мне у Басиани, я бы взял в плен кесаря Василия. Грузии я отдал свои отрочество и юность, но грузины звали меня абхазом, а абхазы -лазутчиком карта-линцев, — меня, Багратиона, лаза… Георгий закрыл глаза и немного помолчал. Лицо у него мучительно перекосилось и еще больше подернулось смертельной бледностью.

Потом он снова набрался сил, пришел в себя и продолжал:

— Когда вернешься домой, Вамех, поцелуи Звиада-спасалара и скажи от меня, что он все же был прав в том, что говорил мне об армянах, о греках.

Пожалуй, самая большая моя ошибка состояла в том, что я не оценил его советы… И то правда, что я не пошел по исконным путям, по которым вели наш народ Давид Куропалат и отец мой Баграт. Я даже искал случая заключить союз с сумасбродным халифом Аль-Хакимом и этим испортил отношения с греками…

Вот что скажи Звиаду. чтобы он предостерег сына моего Баграта от неверного пути, чтобы тот искал союза с единокровными и единоверными, чтоб Звиад помогал юному царевичу в борьбе с разнузданными эриста-вами в собирании грузинских земель… А народ…

Но Георгий так ничего и не успел сказать о народе…

Вамех вышел и разыскал в деревне какого-то дьякона. Когда они подошли к избушке, где лежал Георгии, Вамех отстал от дьякона и, прислонившись к столбу хижины, рыдал в темноте, — этот громадный мужчина, Вамех.

Дьякон встал у изголовья умирающего. В одну руку он взял псалтырь, в другую— зажженную восковую свечу и монотонно затянул:

«Господи, владыка души и телес наших, ты рассеял смерть, попрал сатану и даровал нам жизнь на земле. О господи, упокой душу раба твоего (он пропустил имя, так как не знал, над кем читает отходную) в царстве света, в саду цветущем, в покоище твоем, где несть ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная, — и прегрешения его, содеянные им делом, словом или помышлением, отпусти ему, яко ты еси един бог всеблагой и человеколюбец, ибо несть живущего на земле и не прегрешающего, ибо един ты безгрешен, и истина твоя есть истина вечная, и слово твое истинно»…

В Кутаиси, во время похорон Георгия, был страшный ветер и дождь. Когда разошлись плакальщицы, придворные и ротозеи, старый могильщик сказал молодому:

— И в смерти оказался несчастлив царь Георгий!

Загрузка...