Десять страниц из истории музыки

ПЕТР ИЛЬИЧ ЧАЙКОВСКИЙ 1840–1893

Есть на окраине подмосковного города Клина дом, на двери которого висит металлическая гравированная дощечка:

И чуть ниже другая надпись:

Вот уже больше ста лет, как «нет дома» Петра Ильича. Но дом этот полон им, и двери открыты для всех приходящих в гости к Чайковскому. И это прославленное имя стало святыней для всего человечества. Нет, наверное, композитора более близкого, любимого слушателями, чем он.

Удивительна власть музыки Чайковского. Она рождает в нас поток свежих, сильных, ярких, духовно обновляющих чувств. И попав под обаяние ее бессмертной красоты один раз, мы остаемся на всю жизнь в ее прекрасном плену. Может быть, никто из русских композиторов XIX века не смог своей музыкой так много сказать о внутреннем мире человека, его духовной жизни, никто с такой силой не раскрыл трагическую судьбу своего современника.

Каждый раз, слушая музыку Чайковского, задаешься вопросом: в чем же ее величие? И удивляешься тому, что его высоко ценили люди самых разных вкусов и направлений — Чехов и Блок, Густав Малер и Эдвард Григ, верный его традициям С. Танеев и крайний новатор И. Стравинский.

Думаю, каждый из вас уже нашел ответы на этот вопрос. Одним в этой музыке нравятся ее задушевность, теплота. Другим — ее страстная выразительность, психологическая глубина, потрясающий трагизм. И есть в ней черты, которые нравятся абсолютно всем — близость к русскому национальному складу и необыкновенная красота: красота во всем, в картинах быта и природы, в радости и печали, та красота, что воплощает неугасимую мечту человечества о прекрасном и справедливом мире.

Стремительно удаляется от нас XX век. А нам бесконечно дороги искусство, литература, музыка, живопись, рисующие эту ушедшую в далекое прошлое эпоху. Нас волнуют судьбы героев Толстого, Чехова, Тургенева. Не только потому, что наша связь с историей, с прошлым не прерывается, и нам просто интересно узнать и почувствовать, как жили люди ушедшего века. Эти художники были не только великими летописцами, но и провидцами. В их произведениях мы узнаем самих себя, в чувствах и мыслях героев — свои чувства и мысли. Таков и Чайковский. Он тоже своей музыкой представляет нам картину духовной и умственной жизни его современников.

«Жизнь его замечательна, творчество — безгранично». Так сказал о Чайковском его близкий друг, профессор Московской консерватории Николай Дмитриевич Кашкин. Действительно, жизнь Чайковского — это творчество, труд художника страстного, преданного своему ремеслу и, как все гении, безраздельно властвующего в своем искусстве и порабощенного им. Поэтому биография его — это, прежде всего, история его произведений, история творчества, в котором он видел цель, смысл, радость жизни.

Он родился 25 апреля (7 мая) 1840 года в маленьком приуральском городке Воткинске, где его отец служил горным инженером. Мальчик с детства был очень впечатлителен. Гувернантка Фанни Дюрбах называла его «стеклянным ребенком». Она рассказывала своим друзьям, как рано проявились музыкальные способности мальчика, что он мог часами сидеть за фортепиано. Порой внутренняя музыка преследовала его настойчиво и тягостно. «О, эта музыка, музыка! Она у меня здесь, — показывая на голову, кричал он, — она не дает мне покоя!»

Однажды в Воткинск погостить у Чайковских приехал их давний друг офицер Машевский. Перед ужином он сел за фортепиано и заиграл мазурки Шопена. На следующее утро Петя тайком пробрался к фортепиано и стал на слух подбирать.

Когда через несколько дней Машевский собрался уезжать, Петя попросил гостя послушать его игру.

«Ты мне будешь играть «Чижика»?» — смеясь, спросил Машевский.

Но, когда мальчик заиграл мазурки Шопена, Машевский ахнул.

«Шопен, подлинный Шопен. — Он пожал Пете руку как взрослому. — Благодарю за доставленное удовольствие, маэстро Чайковский». А матери добавил: «Это талант, это — дар Божий. Это бриллиант, который надо тщательно отшлифовать».

Так офицер Машевский предсказал Петруше Чайковскому будущее великого русского музыканта.

Правда, родители даже не думали о такой карьере сына. Он получал типичное для дворянских детей образование. Сначала — домашние учителя, атмосфера многодетной семьи, вечерами скромное домашнее музицирование. Впечатления от окружающего — песни крестьян, наигрыши и пляски по праздникам. Огромную роль сыграла оркестрина — механический орган, игравший музыку Моцарта, Доницетти, Россини. Может быть, с тех ранних лет родилась в душе Чайковского любовь к Моцарту. Можно сказать с уверенностью, музыка была для него убежищем. В 9 лет он писал: «Я… никогда не покидаю рояля, который меня очень радует, когда я грустен».

Но родители избрали ему другую дорогу в жизни. В 10 лет его отдали в Петербургское училище правоведения. Отрыв от семьи мальчик переживал очень тяжело, почти как горе. Вначале он чувствовал себя очень одиноким, заброшенным. Но скоро обзавелся друзьями. И постепенно все, и воспитанники, и воспитатели, стали называть его ласковым именем — Чайка, Чаинька. К нему привлекали умение рассказывать, а главное — музыка, которую ребята любили слушать, столпившись у дверей музыкальной. Войти они не решались, потому что знали — Чайка не любил играть при посторонних.

Из всех друзей Петя выделял Лелю Апухтина. Ему одному играл не только то, что выучил по нотам, но и свои собственные фантазии. Эти годы совместной учебы они будут вспоминать впоследствии. Именно им Алексей Апухтин, ставший известным русским поэтом, посвятит замечательные строки.

В 1865 году в стихотворении «К отъезду музыканта-друга» Апухтин писал:

И позже, когда Чайковский достиг вершины славы, Апухтин написал:

Они вышли из училища чиновниками департамента юстиции. Но каждый из них посвятил себя любимому искусству. Апухтин стал крупным русским поэтом. Чайковский — гениальным композитором. Союз этот подарил миру замечательные жемчужины вокальной лирики: романсы «День ли царит» и «Забыть так скоро».

Осенью 1859 года в Петербурге были открыты музыкальные классы при Русском музыкальном обществе. Петр Ильич решил поступить в них. А спустя два года, в дни празднования тысячелетия России он подал заявление в дирекцию РМО о приеме в открывшуюся консерваторию. В письме сестре он пытался объяснить этот шаг: «В прошлом году, как тебе известно, я очень много занимался теорией музыки и теперь решительно убедился, что рано или поздно, но я променяю службу на музыку».

Твердо решив посвятить себя музыке, Чайковский с увлечением принялся овладевать знаниями. Его освободили от занятий в фортепианном классе, посчитав достаточно подготовленным. Петру Ильичу повезло с педагогами: теорию музыки ему преподавал Николай Иванович Заремба, композицию — Антон Григорьевич Рубинштейн. Последний был чрезвычайно доволен своим учеником, сделал его своим стипендиатом, а с 1864 года поручил ему вести класс гармонии.

С большим интересом в учебном 1863–1864 году Петр Ильич овладевал искусством инструментовки. Перекладывал для различных составов оркестра сочинения других авторов и собственные произведения. В этом же году создал для большого симфонического оркестра пьесу «Римляне в Колизее», оркестровал часть «Крейцеровой сонаты» Бетховена и две вариации из Симфонических этюдов Шумана. Оркестровку одной из сонат Бетховена он сделал такой изысканной и мудреной, включив в нее редкие инструменты, что рассердил учителя.

В годы учебы были написаны увертюра по пьесе А. Н. Островского «Гроза», струнный квартет, еще одна увертюра. Работы его нравились педагогам и исполнялись в студенческих концертах. Дипломной работой молодого композитора стала кантата на текст оды Ф. Шиллера «К радости».

Быстро пролетели студенческие годы. Они увенчались званием свободного художника и серебряной медалью. Правда, потрясением для него стала суровая критика Цезаря Кюи: «Консерваторский композитор г. Чайковский совсем слаб». Он пережил это и продолжал работать. В 1865 году им были написаны «Характерные танцы» для симфонического оркестра.

Ничего не говоря Чайковскому, его друзья отнесли эту партитуру знаменитому Иоганну Штраусу, который в это время дирижировал концертами в Павловске. Он и продирижировал этим сочинением в концерте из произведений русских композиторов. Через два года Петр Ильич переделал эти танцы и включил их в свою первую оперу «Воевода». До конца жизни Чайковский регулярно ставил этот номер в программы своих авторских концертов и издавал его, хотя саму оперу «Воевода» он уничтожил.

В 1866 году Чайковский переехал в Москву. Его пригласили преподавать в только что открывшуюся консерваторию. Во главе ее стоял известный пианист, дирижер Николай Григорьевич Рубинштейн, брат его учителя. Петр Ильич приехал в Москву, имея за плечами небольшой багаж. Но в течение очень короткого времени он сумел стать одним из самых известных и значительных композиторов России. Постепенно с его музыкой познакомились и в Европе. О своей жизни в Москве через много лет Петр Ильич сказал: «Нет сомнения, что если б судьба не толкнула меня в Москву, где я прожил 12 с лишним лет, то я не сделал бы всего того, что я сделал». Именно в это время он принялся за свою первую симфонию.

Петр Ильич назвал ее «Зимние грезы». В истории русской музыки это было уникальное произведение — создание первого русского композитора, получившего в России профессиональное музыкальное образование.

Эта симфония стала исповедью его души. В ней Чайковский выразил все наболевшее и радовавшее, смятение и искания, стремление к вечно прекрасному, возвышенному. В ней были запечатлены не только бескрайние заснеженные просторы России, но и переживания человека, настроения путника, погруженного в себя во время бесконечно долгой дороги.

Уже в первой симфонии композитора сформировался собственный, ярко индивидуальный симфонический метод, который станет типичным для всего его симфонического творчества.

В Москве Чайковский вошел в круг московской интеллигенции. Он близко сошелся с актерами знаменитого Малого театра. Огромный след в его душе оставило знакомство с Л. Н. Толстым, который был потрясен музыкой второй части Первого квартета Чайковского. Петр Ильич подружился с драматургом А. Н. Островским, который стал либреттистом первой оперы композитора «Воевода».

Спустя два года Чайковский познакомился с членами «Могучей кучки» — группы петербургских композиторов. Конечно, их взгляды на музыкальное искусство сильно отличались, но между ними сложились дружеские отношения. Общение с ними сыграло большую роль в его отношении к некоторым жанрам. У Чайковского проявился интерес к программной музыке, и по совету главы «Могучей кучки» Милия Балакирева Петр Ильич написал увертюру-фантазию «Ромео и Джульетта», а В. В. Стасов подсказал ему замысел симфонической фантазии «Буря». Чайковский обладал величайшим даром мелодиста. Продолжая традиции, идущие от Глинки, он создавал произведения, которые состоят из цельных мелодий, а не отдельных их фрагментов. Наверное, это тоже одна из причин такой популярности музыки Чайковского.

В 1868 году в Москву приехала знаменитая певица Дезире Арто. Своим неподражаемым искусством она покорила всю Москву, включая и Чайковского. Надо сказать, что его пленило не только пение, но и ее личность, причем настолько, что он сделал ей предложение. Друзья были категорически против. Они говорили ему, что он может повторить судьбу Тургенева при Полине Виардо, что она не сможет бросить карьеру, и ему придется ездить за ней по всему миру, а это будет отвлекать от творчества! Чайковский все это выслушивал, но оставался при своем мнении. Помолвка все-таки состоялась. Потом Дезире уехала на гастроли в Варшаву. Очень скоро оттуда пришло известие, что она вышла замуж за певца Падиллу. Петр Ильич довольно легко перенес это известие. Н. Г. Рубинштейн в утешение ему сказал: «Ну, не прав ли я был, когда говорил, что не ты ей нужен в мужья?! Вот ей настоящая партия, а ты нам, пойми, нам, России нужен, а не в прислужники знаменитой иностранке». Спустя много лет Чайковский встретится с Дезире вновь. И посвященные ей романсы на стихи французских поэтов станут свидетельством той далекой любви.

В Москве Чайковский стал сочинять практически во всех жанрах — оперы, симфонии, квартеты, фортепианные произведения, романсы и многое другое. Он часто писал по заказу для различных торжеств, проходивших в Москве. Так, им была написана кантата, получившая имя первой русской столицы — «Москва».

Начало 70-х годов — время творческого расцвета Чайковского. Одно за другим появлялись выдающиеся, бессмертные произведения. Творческий родник бил через край. Он постепенно осваивал все области музыкального искусства. Эти годы подарили миру такие творения, как оперы «Опричник» и «Кузнец Вакула», музыку к драме Островского «Снегурочка», балет «Лебединое озеро», Вторую и Третью симфонии, Первый фортепианный концерт, Вариации на тему рококо для виолончели с оркестром, фантазию «Франческа да Римини» и другие творения.

В 1870 году дирекция Петербургского отделения Русского музыкального общества заказала известному композитору А. Серову оперу на сюжет «Ночи перед Рождеством» Гоголя. Либретто для нее написал поэт Яков Полонский. Но, даже не успев приняться за работу, Серов скоропостижно скончался. Тогда Русское музыкальное общество решило объявить конкурс имени умершего композитора на сочинение «Ночи перед Рождеством». Петр Ильич решил принять в нем участие. Надо сказать, что до сих пор его отношения с жанром оперы, как он сам шутил, не складывались. Он уже был автором трех опер — «Ундина», «Опричник» и «Воевода». «Воеводу» он уничтожил, разочаровавшись в своем первом оперном опыте, «Ундина» так и не была поставлена, а в «Опричнике» он разочаровался. Поэтому на новую оперу возлагал большие надежды. Тем более что сам считал: опера — его жанр. Нужно лишь подобрать удачный во всех отношениях сюжет.

За «Кузнеца Вакулу»[22] Чайковский принялся с большим увлечением. Ему очень нравились произведения Гоголя, он любил украинскую природу, ее людей, народные песни. В одном из писем он писал: «Мне не нужна премия, на которую я плевать хочу, хотя деньги тоже вещь хорошая. Мне нужно, чтобы «Вакулу» поставили в театре».

Надежды композитора полностью оправдались, ему присудили сразу две премии — и первую, и вторую. Такую оценку вынесло авторитетное жюри, в составе которого были Н. А. Римский-Корсаков, А. Г. Рубинштейн и Э. Направник. Опера была принята к постановке в Мариинском театре. Там под управлением замечательного дирижера и композитора Эдуарда Направника 24 ноября 1876 года состоялась премьера оперы. Публика приняла ее очень тепло. Правда, раздавались и критические голоса. Ц. Кюи, например, нашел в ней «капитальные недостатки». Вернувшись в Москву, Петр Ильич написал Танееву: «Вакула» торжественно провалился… Не скрою, что я сильно потрясен и обескуражен». Но недостатки оперы он, вероятно, видел и сам. Потому что в 1885 году вернется к ней вновь и сделает новую ее редакцию.

Пока опера не удавалась. А вот инструментальная музыка уже была покорена. В ней Чайковский чувствовал себя уверенным мастером.

Работу над Второй симфонией Петр Ильич начал летом 1872 года в Каменке. Это было украинское имение Давыдовых, где в 1820 году гостил Пушкин, когда там собрались на совещание члены тайного общества, будущие декабристы. Лев Васильевич Давыдов — муж сестры Чайковского — был сыном декабриста и служил управляющим имения, которое ему, как родившемуся в ссылке, не принадлежало. Многодетная семья Давыдовых, близкая отношениями и устоями семье Чайковских, заменяла Петру Ильичу его собственный дом, очаг.

Его всегда привлекала жизнь в Каменке. Ему нравились украинская природа, замечательные народные песни, которые звучали повсюду. Не случайно в финале симфонии зазвучала песня «Журавель».

Закончив симфонию, он повез ее в Петербург и показал членам балакиревского кружка. В письме брату Чайковский написал: «Когда я был в Петербурге, то играл финал на вечере у Римского-Корсакова, и вся компания чуть-чуть не разорвала меня на части от восторга». А потом добавил такие слова: «Честь этого успеха я приписываю не себе, а настоящему композитору — Петру Герасимовичу (старику-буфетчику в Каменке), который в то время как я сочинял и наигрывал «Журавля», постоянно подходил и подпевал мне».

Надо отметить, что после окончания консерватории отношения Чайковского с участниками «Могучей кучки» были несколько холодными. Их взгляды на многие вопросы существенно отличались. «Кучкисты» были против консерваторского образования, считая, что оно «засушивает», мешает индивидуальности, переделывает ее на немецкий лад. Сами же они ратовали за русскую национальную музыку, считали, что в русских произведениях должны звучать подлинные или близкие им по духу напевы. Со временем петербуржцы признали Чайковского. Вторая симфония, естественно, понравилась, даже больше того — они потом считали ее одним из лучших произведений композитора.

Премьера состоялась в январе 1873 года под управлением Н. Г. Рубинштейна. Ко второму исполнению Чайковский сделал небольшие изменения, а через 7 лет пересмотрел и сделал новую редакцию симфонии. После этого сказал: «Теперь могу, положа руку на сердце, сказать, что симфония эта — хорошая работа».

В 1874 году Петр Ильич закончил свой Первый фортепианный концерт. Он хотел посвятить его Н. Г. Рубинштейну, просить его быть первым исполнителем этого произведения. Но концерт Рубинштейну не понравился, и он даже назвал его неисполнимым. Очень расстроившись, Чайковский послал ноты замечательному немецкому пианисту и дирижеру Гансу фон Бюлову, который и стал его первым исполнителем. В благодарность Чайковский посвятил концерт ему. Много лет спустя Бюлов называл этот концерт «…самым сверкающим, самым совершенным» среди произведений русского композитора.

Интересно то, что спустя несколько лет аналогичная история произошла и со Скрипичным концертом композитора. Он рассчитывал, что его исполнит Леопольд Ауэр — глава петербургской скрипичной школы. Но тот отказался, посчитав концерт слишком трудным. Только в 1881 году в Вене этот концерт исполнил блестящий скрипач Адольф Бродский. Это была единственная премьера произведения Чайковского не в России, а за рубежом.

В 1875 году была закончена Третья симфония. После этого пришло неожиданное предложение — дирекция императорских театров заказала Чайковскому балет «Лебединое озеро». Когда Петр Ильич сказал своему любимому ученику Сергею Танееву, что будет писать балет, тот очень удивился. Раньше «серьезные» композиторы балетной музыки не писали. Чайковский сказал Танееву, что давно хотел попробовать себя в этом роде музыки. Ядро балета у него уже было: в Каменке он написал для детей сестры одноактный балет «Озеро лебедей», который легко можно было развить.

Свою сказку Чайковский сложил из народных славянских преданий о девушке, превращенной в птицу, о злой мачехе, о верной любви и гибели любящих из-за нарушенного слова. Балет Чайковского в корне отличался от всех ранее написанных и поставленных на сцене. Они ставились прежде всего для того, чтобы показать во всей красе приму-балерину, ее виртуозный танец. Все служило этой главной задаче — музыка, сценическая драматургия. Остальные солисты и кордебалет просто «аккомпанировали» приме. Сюжет был нужен лишь для того, чтобы связать цепь разрозненных номеров. Короткие пантомимы «объясняли» события. Музыка предназначалась для ритма, для танца, для ножек балерины и, лишь в последнюю очередь, для слуха слушателей.

Но с появлением балетов Чайковского этот жанр занял в музыкальном искусстве место, равное опере и симфонической произведениям. Именно музыка стала в нем ведущим началом, воплощая в себе (в единстве с танцем) все содержание спектакля. Так же, как опера или симфония, балет стал выразителем больших идей, ярких и глубоких чувств и характеров. «Ведь балет — таже симфония», — говорил Чайковский и сочинением своих балетов убедительно это подтвердил. Они совершили такой переворот в этом жанре, что возвращение к старым канонам стало уже невозможным. Наоборот — открылись пути для появления новаторских балетов композиторов рубежа веков и, далее, XX века.

«Лебединое озеро» было поставлено на сцене Большого театра, и лучшие образцы романтической балетной музыки померкли перед этой музыкой порыва и мечты.

Новаторство «Лебединого озера» — необычность и несхожесть его со всем написанным ранее в этом жанре — было сразу же отмечено и публикой, и критикой. Правда, это вызывало и недоумение просвещенных умов. Одни упрекали композитора в бедности творческой фантазии, однообразии тем и мелодий, в некоторой монотонности. (Представляете?!) Другие, наоборот, считали, что музыка прекрасна и даже слишком хороша для балета. Премьера прошла с большим успехом, и балет оставался в репертуаре до 1883 года, когда пришли в негодность декорации этой постановки.

Первый восторженный отзыв в прессе принадлежал Г. Ларошу: «По музыке «Лебединое озеро» — лучший балет, который я когда-нибудь слышал… Мелодии, одна другой пластичнее, певучее и увлекательнее, льются как из рога изобилия; ритм вальса, преобладающий между танцевальными номерами, воплощен в таких разнообразных грациозных и подкупающих рисунках, что никогда мелодическое изображение даровитого и многостороннего композитора не выдерживало более блистательного испытания…»

В том же году была написана симфоническая фантазия «Франческа да Римини». Сначала Петр Ильич собирался писать на этот сюжет оперу, но либреттист потребовал, чтобы она была написана «в духе Вагнера», на что композитор пойти не мог. Так появилась одна из самых поэтичных и в то же время драматичных фантазий Чайковского. В основе ее лежала программа:

«Данте спускается во второй круг ада. Тут он видит казнь сладострастных, которых терзает беспрерывный жесточайший вихрь, проносящийся по темному и мрачному пространству. Среди мучающихся он узнает Франческу да Римини, и она рассказывает ему свою историю:

Весной 1877 года Чайковский начал свою Четвертую симфонию. Эскизы ее он завершил уже в мае. Надо сказать, что в своих письмах той поры он почти не упоминал это сочинение. Только один раз пожаловался: «Нахожусь теперь в суетно-нервном и раздраженном состоянии духа, неблагоприятном для сочинения, невыгодно отражающемся и на симфонии, которая подвигается туго».

Он не стал заниматься ее инструментовкой и обратился к новому произведению — опере «Евгений Онегин».

Всю зиму он не переставал подыскивать подходящий сюжет. Он уже совсем было отчаялся. И вот однажды в гостях у певицы Лавровской речь зашла об опере. Вот как Петр Ильич описал этот вечер в письме брату Модесту: «На прошлой неделе был я как-то у Лавровской. Разговор зашел о сюжетах для опер. Ее глупый муж молол невообразимую чепуху и предлагал самые невозможные сюжеты. Лизавета Андреевна молчала и добродушно улыбалась, как вдруг сказала: «А что бы взять «Евгения Онегина»?» Мысль эта мне показалась дикой, и я ничего не отвечал. Потом, обедая в трактире один, я вспомнил об «Онегине», задумался, потом начал находить мысль Лавровской возможной, потом увлекся и к концу обеда решился. Тотчас побежал отыскивать Пушкина. С трудом нашел, отправился домой, перечел с восторгом и провел совершенно бессонную ночь, результатом которой был сценариум прелестной оперы с текстом Пушкина». Перед Чайковским распахнулись двери в мир пушкинских образов. Дальше в письме он писал: «Ты не представляешь, до чего я ярюсь на этот сюжет. Как рад избавиться от эфиопских принцесс, фараонов, отравлений, всякого рода ходульности! Какая бездна поэзии в «Онегине»! Я не заблуждаюсь: я знаю, что сценических эффектов и движения будет мало в этой опере. Но общая поэтичность, человечность, простота сюжета в соединении с гениальным текстом заменят с лихвой эти недостатки… Писать оперу мне необходимо, так как я чувствую теперь к этому делу непреодолимое влечение, и упускать время нельзя».

В романе «Евгений Онегин» композитор видел реальные и правдивые образы, глубокую жизненную драму, которая происходила в реальных условиях. Он глубоко проникся чистотой любви героев, верностью и пониманием их чувства долга и чести, мечтой и стремлением к возвышенному идеалу.

Эта опера, названная автором «лирическими сценами по Пушкину», явилась одновременно гениальным завершением всего предшествующего периода творчества и началом нового этапа композиторского пути. С нее начался поворот к оперному реализму, понимаемому как воплощение в музыке жизненных коллизий без приподнятости и необычайности романтического искусства, как раскрытие психологической драмы, разворачивающейся в повседневной жизни.

Чайковский проявил большую смелость, взяв за основу роман Пушкина. Сюжет, так близкий современности, противоречил оперным традициям, которые не нарушали даже молодые петербургские композиторы, члены «Могучей кучки». В современной Чайковскому оперной литературе только две оперы — «Травиата» Верди и «Кармен» Бизе — были написаны на сюжеты, в который отражалась современная жизнь. И премьеры обеих этих опер провалились, в чем немалую роль сыграло именно изображение современности. Одним из главных свойств идеальной лирической оперы Чайковский считал возможность передать в музыке чувства, мысли своих современников. По этому поводу Петр Ильич писал в письме С. Танееву: «Мне нужно, чтобы не было царей, цариц, народных бунтов, битв, маршей, словом всего того, что составляет атрибут «большой оперы». Я ищу интимной, но сильной драмы, основанной на конфликте положений, мною испытанных или виденных, могущих задеть меня за живое… Мне нужны люди, а не куклы».

В таком сюжете Чайковский мог создать яркие, жизненные образы, причем показывать их в типичной для них обстановке. Особым средством для создания таких образов он считал вокальную партию. Он говорил: «Если в опере певцы не поют, то какая же это опера?»

Он рассматривал оперу как музыкальный спектакль, в котором все должно быть соразмерным, цельным. И от оперного письма требовал простоты, широты, рельефности. Все эти черты очень ярко проявились в опере «Евгений Онегин». Она знаменовала собой рождение нового типа русской оперы, лирической оперы, в которой преобладают лирические чувства. Особым языком музыки Петр Ильич сумел рассказать о том, что так поэтично раскрыто в стихах Пушкина. В разгар работы Чайковский написал брату: «…я влюблен в образ Татьяны, я очарован стихами Пушкина и пишу на них музыку потому, что меня к этому тянет. Я совершенно погрузился в сочинение оперы. Правда и то, что нельзя себе представить обстановки более благоприятной для сочинения, как та, которою я пользуюсь здесь». Он писал эти строки из Глебова, подмосковного имения своего приятеля Константина Шиловского, писавшего по его указаниям либретто новой оперы. Для Чайковского действительно были созданы идеальные условия, и за месяц он написал две трети оперы.

Музыкальная драматургия оперы создавалась на едином мелодическом дыхании, где один номер органически переходил в другой, где вокальная мелодия по своей певучести и выразительности не отличалась от речитативов, которые композитор называл «музыкальными разговорами». Петр Ильич словно распевал стихи Пушкина так же, как поют романсы, и сочинял удивительно одухотворенные мелодии.

А потом произошло событие, в корне изменившее всю его жизнь.

В течение последних лет жизни Петр Ильич вел холостяцкий образ жизни. Теперь ему захотелось завести семью. Его первая любовь к Дезире Арто закончилась печально. И с тех пор он о женитьбе не помышлял. Весной 1877 года настойчиво писать восторженные письма молодому обаятельному профессору стала Антонина Ивановна Милюкова. Она была интересна собой, к тому же пианистка, бывшая студентка консерватории. Чайковскому казалось, что она должна стать преданной и заботливой женой. Чайковский сообщил о своем решении отцу: «Женюсь я на девице Антонине Ивановне Милюковой. Она бедная, но хорошая и честная девушка, очень меня любящая. Милый мой Папочка, Вы знаете, что в мои годы не решаются жениться без спокойной обдуманности, а потому не тревожьтесь за меня… Я не люблю ее, но буду, во всяком случае, преданным и благодарным другом».

К сожалению, Антонина Ивановна оказалась заурядной мещанкой, лишенной чуткости и такта. Чайковский был подавлен атмосферой семейных дрязг. Семейная жизнь становилась невозможной. По мнению многих источников, особенности личной жизни композитора объясняются его гомосексуальностью, ставшей причиной того, что брак через несколько недель распался. В силу различных обстоятельств супруги так никогда и не развелись, но жили раздельно. Тяжело пережив это потрясение, в октябре 1877 года с сильным нервным расстройством Чайковский уезжает за границу. Этот брак имел гибельные последствия и оставил его еще более несчастным и надорванным, чем прежде.

После отъезда в Европу Чайковский оказался в сложном материальном положении. В связи с расходами во время женитьбы Петр Ильич наделал долгов. Кроме того, он считал необходимым обеспечить жену. Поэтому положение складывалось почти безвыходное.

И тогда нашелся друг, который, взяв на себя все материальные заботы, помог композитору восстановить здоровье и возродиться для творчества. Этим другом оказалась вдова крупного железнодорожного промышленника Надежда Филаретовна фон Мекк. Она обладала миллионным состоянием, оказывала поддержку Московской консерватории, Русскому музыкальному обществу, приглашала в свой дом и поддерживала русских и зарубежных музыкантов. В их числе были скрипачи Г. Ве-нявский и И. Котек. Одно время в ее доме жил молодой Клод Дебюсси.

Фон Мекк жила уединенно в кругу семьи, заполняя досуг чтением и музыкой, которую страстно любила. Надежда Филаретовна была одной из первых, кто увидел в творениях молодого композитора горение огромного таланта, и стала его ревностной почитательницей. Она очень тонко чувствовала его музыку. В одном из писем к Чайковскому она написала: «Боже мой, как Вы умели изобразить и тоску отчаяния, и луч надежды, и горе, и страдание, и все, все, чего так много перечувствовала в жизни я».

Так возникла и окрепла эта удивительная дружба. Ее оригинальность заключалась в том, что Чайковский и фон Мекк никогда не были лично знакомы, не слышали голоса друг друга. Их объединяла многолетняя переписка, и в письмах они изливали самые сокровенные мысли и чувства.

Петр Ильич написал ей 760 писем, она — 450 посланий в ответ. В этих письмах заключены откровенные беседы о музыке, литературе, философии, о людях и многом другом, что составляет сказочный роман в письмах. В трехтомном издании 1934–1936 гг. он занимает более 1700 страниц.

Конечно, мы должны понимать, что причиной кризиса композитора стала не только неудачная женитьба. Этот кризис назревал давно и постепенно. Несмотря на то, что жизнь Чайковского в последние 10 лет протекала мирно и спокойно, росла его слава и в России, и за границей, во внутреннем мире композитора совершались незримые перемены. Он сам их ощущал: «Я очень изменился за это время и физически, и в особенности морально. Веселости и желания дурачиться не оказывается вовсе. Молодости не осталось ни на грош». С годами он стал остро ощущать, что в жизни все устроено «не так, как надо», чувствовать гнет обстоятельств, от которых человек никак не может избавиться. Постепенно рождалось желание все «перевернуть», полностью изменить свою жизнь. И в 1877 году эти настроения привели к кризису. Он выразил их с предельной силой в своих произведениях, особенно в Четвертой симфонии и «Евгении Онегине». Позже он напишет: «Я жестоко хандрил прошлой зимой, когда писалась эта симфония, и она служит верным отголоском того, что я тогда испытывал».

Чайковский закончил симфонию в Италии. Она представляет собой одну из вершин исканий Чайковского в симфонической музыке. Мы знаем, что Петр Ильич не любил «объяснять» свою музыку. Вероятно, это связано с тем, что он считал, что музыка говорит сама за себя. На этот раз он отступил от правил и в письме Н. Ф. фон Мекк, которой посвятил симфонию, написав на первом листе партитуры «Моему лучшему другу», сообщил подробнейшую программу симфонии. Она очень развернутая. Но, думаю, лучше, чем сам Чайковский, об этой симфонии никто не расскажет. Поэтому приводим здесь полный текст этого письма: «В нашей симфонии программа есть, т. е. возможность словами изъяснить то, что она пытается выразить, и Вам, только Вам одной, я могу и хочу указать на значение как целого, так и отдельных частей его. Разумеется, я могу это сделать только в общих чертах. Интродукция есть зерно всей симфонии, безусловно главная мысль… Это фатум, это та роковая сила, которая может помешать порыву к счастью дойти до цели, которая ревниво стережет, чтобы благополучие и покой не были полны и безоблачны, которая как дамоклов меч висит над головой и неуклонно, постоянно отравляет душу. Она непобедима, и ее никогда не осилишь. Остается смириться и бесплодно тосковать… Безотрадное и безнадежное чувство делается все сильнее и более жгучим. Не лучше ли отвернуться от действительности и погрузиться в грезы? О радость! По крайней мере, сладкая и нежная греза явилась. Какой-то благодатный, светлый человеческий образ пронесся и манит куда-то… Как хорошо! Как далеко теперь звучит неотвязная первая тема аллегро. Но грезы мало-помалу охватили душу вполне. Все мрачное, безотрадное позабыто. Вот оно, вот оно, счастье! Нет, это были грезы, и фатум пробуждает — от них… Итак, вся жизнь есть непрерывное чередование тяжелой действительности с скоропреходящими сновидениями и грезами о счастье… Пристани нет. Плыви по этому морю, пока оно не охватит и не погрузит тебя в глубину свою. Вот приблизительно программа первой части.

Вторая часть симфонии выражает другой фазис тоски. Это то меланхолическое чувство, которое является вечерком, когда сидишь дома один, от работы устал, взял книгу, но она выпала из рук. Явились целым роем воспоминания. И грустно, что так много уже было, да прошло, и приятно вспомнить молодость. И жаль прошлого, и нет охоты начинать жизнь сызнова. Жизнь утомила. Приятно отдохнуть и оглядеться. Вспомнилось многое. Были минуты радостные, когда молодая кровь кипела и жизнь удовлетворяла. Были и тяжелые моменты, незаменимые утраты. Все это уже где-то далеко. И грустно, и как-то сладко погружаться в прошлое…

Третья часть не выражает определенного ощущения. Это капризные арабески, неуловимые образы, которые проносятся в воображении, когда выпьешь немного вина и испытываешь первый фазис опьянения. На душе не весело, но и не грустно. Ни о чем не думаешь; даешь волю воображению, и оно почему-то пустилось рисовать странные рисунки… Среди них вдруг вспомнилась картинка подкутивших мужичков и уличная песенка… Потом где-то вдали прошла военная процессия. Это те совершенно несвязные образы, которые проносятся в голове, когда засыпаешь. Они не имеют ничего общего с действительностью: они странны, дики, несвязны.

Четвертая часть. Если ты в самом деле не находишь мотивов для радости, смотри на других людей. Ступай в народ. Смотри, как он умеет веселиться, отдаваясь беспредельно радостным чувствам. Картина праздничного народного веселья. Едва ты успел забыть себя и увлечься зрелищем чужих радостей, как неугомонный фатум опять является и напоминает о себе. Но другим до тебя нет дела. Они даже не обернулись, не взглянули на тебя и не заметили, что ты одинок и грустен. О, как им весело, как они счастливы, что в них все чувства непосредственны и просты! Пеняй на себя и не говори, что все на свете грустно. Есть простые, но сильные радости. Веселись чужим весельем. Жить все-таки можно».

В основе Четвертой симфонии лежит та же идея борьбы добра и зла, идея постоянной борьбы человека за жизнь, счастье, радость, что и в «Грозе», «Ромео и Джульетте», «Франческе да Римини», но выражена она еще более остро, драматично.

Вскоре после Четвертой симфонии Чайковский закончил и оперу «Евгений Онегин». Оба эти творения стали вершинами московского периода творчества композитора, и он вполне сознавал их значение. В одном письме он написал: «Я испытываю сегодня большое наслаждение от сознания, что я окончил два больших сочинения, в которых, мне кажется, я шагнул вперед и значительно».

Конечно, путь Чайковского к опере был трудным. О нем сложилось мнение как о композиторе, которому чужд оперный жанр. Но он упорно шел по этому пути. В письме В. В. Стасову он писал: «…У меня на этой дороге намечена станция: опера, и что бы Вы мне ни говорили, многоуважаемый Владимир Васильевич, про мою неспособность к этому роду музыки, я пойду своим путем, немало не смущаясь».

Его, действительно, неумолимо влекло к опере. Он сам об этом говорил: «…есть нечто неудержимо влекущее всех композиторов к опере: это то, что только она одна дает вам средство общаться с массами публики… Естественное побуждение расширить круг своих слушателей, действовать на сердца по возможности большего числа людей».

Мы должны понимать, что ни одна опера не сможет вместить всего «Евгения Онегина» Пушкина. Поэтому и Чайковский остановился на лирической стороне романа. Петр Ильич раскрывает в своей опере отношения Татьяны, Онегина, Ольги и Ленского. Все это разворачивается на фоне замечательных картин русского быта.

Еще даже не закончив оперу, Чайковский волновался, как сложится ее сценическая судьба. Он понимал, что опера явно не подходила для казенной императорской сцены. «…Мне нужна здесь не большая сцена с ее рутинной условностью, с ее бездарными режиссерами, бессмысленной, хотя и роскошной постановкой, с ее махальными машинами вместо капельмейстера и т. д. и т. п.», — писал он.

Петр Ильич еще больше переживал о составе исполнителей: «…Где я найду Татьяну, ту, которую воображал Пушкин и которую я пытался иллюстрировать музыкально? Где будет тот артист, который хоть несколько подойдет к идеалу Онегина, этого холодного денди, до мозга костей проникнутого светской бонтонностью? Откуда возьмется Ленский, восемнадцатилетний юноша с густыми кудрями, с порывистыми и оригинальными приемами молодого поэта а lа Шиллер?»

Поэтому постановка оперы произошла в консерватории. Все партии были поручены неопытным, но не испорченным рутиной ученикам под управлением Рубинштейна и Танеева. Это было событие из ряда вон выходящее. К сожалению, опера не имела успеха. Главная причина этого то, что она была слишком необычной для публики, приученной к пышным роскошным спектаклям. Нашлись и люди, которые упрекали Чайковского в «порче» пушкинского романа. Но музыка оперы брала свое, и произведение стало постепенно завоевывать признание.

Последние 15 лет жизни Петра Ильича — годы расцвета его творчества и признания его музыки во всем мире. В истории русского музыкального искусства до него не было ни одного композитора, который при жизни добился бы всеобщего признания и мировой славы. «Я артист, который может и должен принести честь своей Родине. Я чувствую в себе большую художественную силу, я еще не сделал и десятой доли того, что могу сделать. И я хочу всеми силами души это сделать».

В 1880-е годы Чайковский обращается к новой тематике, новым образам, новым жанрам. После лирической оперы «Евгений Онегин» в 1879 году он создает героико-патриотическую оперу «Орлеанская дева» по Шиллеру. К истории относится и следующая опера — «Мазепа» по поэме Пушкина «Полтава». Следующая опера этого десятилетия — лирико-трагическая и одновременно народно-бытовая «Чародейка» по драме И. А. Шпажинского. Вершиной десятилетия стала опера «Пиковая дама», написанная в 1890 году. В этот же период Чайковский сделал новую редакцию одной из первых своих опер, «Кузнец Вакула», и дал ей новое название «Черевички». С этим произведением связан и настоящий дирижерский дебют композитора.

В книге, рассказывающей о знаменитом музее Чайковского в Клину, очень ярко описаны три музейные реликвии — три дирижерские палочки Чайковского. Они очень разные, и с каждой связана особая история.

Первая из них — украшенная золотом и бриллиантами большая палочка из драгоценного черного дерева. Ее даже трудно назвать «палочкой». Скорее, это почетный жезл, скипетр, являющийся символом владычества над человеческими чувствами и мыслями. Этот жезл был подарен композитору в Одессе во время его последней концертной поездки по стране.

Вторая палочка овеяна преданием. Она была передана Чайковскому по завещанию немецкого композитора Адольфа Гензельта, который долго жил в России. Об этом свидетельствует надпись на ручке: «Завещана Гензельтом Чайковскому». Петр Ильич оправил ее серебром, чтобы «впредь ничья рука не прикасалась к палочке, которой дирижировал»… А дальше тайна!.. Гензельт не был дирижером, но до старости ее хранил и передал в такие руки! Не потому ли, что она принадлежала кому-то из прославленных композиторов-дирижеров? Скорее всего, это был Мендельсон. Сохранившееся предание говорит о том, что Мендельсон был не первым владельцем этой палочки. В этой связи тихо произносили имя Бетховена. Вполне может быть, но тайна эта так и останется тайной.

П. И. Чайковский. Одна из последних фотографий

Среди экспонатов музея есть и обычная черная с белым костяным наконечником — рабочая палочка Чайковского.

Петр Ильич не был прирожденным дирижером. Он не обладал, как Рахманинов или Малер, особыми дирижерскими способностями. Чайковский-дирижер не идет ни в какое сравнение с Чайковским-композитором. Но как музыкант одаренный и темпераментный, он был хорошим дирижером и, во всяком случае, ни своих, ни чужих произведений не «портил». Он и не готовил себя к этой деятельности. В его дипломе по дирижированию стоял «балл душевного спокойствия» — так в консерватории иронично называли тройку. Впервые Чайковский по настоянию Н. Рубинштейна дирижировал в благотворительном концерте в 1868 году. Он ужасно волновался. Как потом вспоминал Н. Д. Кашкин: «Вышел Петр Ильич, и я с первого взгляда увидел, что он совершенно растерян: он шел медленно между местами оркестра, помещавшегося на сцене, как-то пригибаясь, точно желал спрятаться, и когда, наконец, дошел до капельмейстерского места, то имел вид человека, находящегося в отчаянном положении. Едва он взмахнул дирижерской палочкой, как ему начало казаться, что голова у него как-то нелепо клонится набок — он непроизвольно стал поддерживать ее левой рукой. А заметив это, окончательно смутился. Забыл свое сочинение («Танцы сенных девушек» из «Воеводы»), ничего не видел в партитуре и подавал знаки вступления инструментам не там, где это действительно было нужно. К счастью, оркестранты хорошо знали исполняемую пьесу и отлично обошлись без его руководства».

Через 20 лет после этого Петр Ильич напишет Н.Ф. фон Мекк: «Целую жизнь свою я всегда мучился и страдал от сознания своей неспособности к дирижированию. Мне казалось, что как-то стыдно и позорно не уметь владеть собой до того, что при одной мысли о выходе с палочкой перед публикой я трепещу от страха и ужаса».

Представьте, какое мужество ему понадобилось, чтобы на склоне лет встать за дирижерский пульт. В 1886 году его опера «Черевички» была принята к постановке в Большом театре, но из-за болезни дирижера эта постановка откладывалась и откладывалась. Тогда Чайковский решился сам продирижировать спектаклем.

В день премьеры 19 января 1887 года Петр Ильич проснулся совершенно больной, с ужасом думал о предстоящем испытании. К 8 часам он явился в театр и встал за дирижерский пульт. Когда он взял в руки палочку, поднялся занавес и началось подношение венков от оркестра, хора! Так цветами Большой театр приветствовал дебютанта. Конечно, это помогло Чайковскому справиться с волнением и прекрасно провести премьеру. Вскоре после премьеры «Черевичек» Петр Ильич получил еще один удивительный подарок — отделанные эмалью серебряные туфельки. Они были сделаны на заказ, и на них были выгравированы 4 лейтмотива оперы — Вакулы, Оксаны, Беса и Школьного учителя. Эти «черевички» были подарком от тонкой, поэтичной поклонницы Чайковского Н. Ф. фон Мекк.

С этого дня открылась новая страница славы Чайковского: его шествие по концертным эстрадам разных стран и городов. Петр Ильич подолгу жил за границей. Он побывал в Италии, Швейцарии, Париже. В 1880 году в Риме Петр Ильич застал традиционный карнавал: уличные шествия, маскарады, пушечную пальбу и, конечно же, песни и танцы. Впечатление было очень сильным. Результатом его стало знаменитое «Итальянское каприччио», блещущее яркими красками, полное веселья. Этому произведению суждено было стать одним из популярнейших в репертуаре многих оркестров мира. Во Франции, куда дошла весть о безвременной кончине Н. Г. Рубинштейна, было написано знаменитое трио «Памяти великого художника».

Приезжая в Россию, Чайковский чаще всего останавливался в Каменке, где подрастали дети сестры. Для любимого племянника Боба (Владимира Давыдова) он написал знаменитый «Детский альбом», пьесы которого сегодня играют дети во всем мире.

Авторитет Петра Ильича к этому времени был непререкаемым. Он активно занимался музыкально-общественной деятельностью. Творчество композитора стало всемирно известным. В общем, мы можем с уверенностью говорить, что Чайковский был крупнейшим и известнейшим русским композитором.

К этому времени относятся замечательные романсы, опера «Чародейка», балет «Спящая красавица». Чайковский много дирижирует своими произведениями в разных городах и странах.

Почти через одиннадцать лет после Четвертой симфонии Чайковский снова обратился к той же теме. Но теперь он решил ее по-другому: герой вступает в борьбу с роком и побеждает его. Эти годы можно с полным правом назвать периодом обострения противоречий, которые нашли отражение в Четвертой симфонии. Чайковский настойчиво искал ответы на волнующие его вопросы: «В том-то и заключается трагизм человека, склонного к скептицизму, что, порвавши с традициями и верованиями и ища, чем заменить религию, он тщетно кидается от одной философской теории к другой, мечется, пытаясь найти в ней непоколебимую силу в борьбе с жизнью…»

Вся жизнь Чайковского этих лет полна противоречий: то он увлекается учением Спинозы, то пытается заставить себя верить в Бога, то активно начинает заниматься музыкально-общественной деятельностью. Он руководит Русским музыкальным обществом, много дирижирует, создает народную школу в Майданове, где в то время живет, мечтает о создании министерства изящных искусств, союза оркестровых музыкантов. А потом вдруг все это сменяется желанием бежать от людей. Он покидает Россию. А приехав за границу, тут же начинает тосковать по родине. И так много раз.

Так же противоречиво и творчество этих лет: светлой лирике трех оркестровых сюит противостоят трагические романсы ор. 57 и 60 и программная симфония «Манфред».

Эскизы этой симфонии Чайковский писал в Швейцарии, среди дикой природы, где, собственно, и происходят события драматической поэмы Байрона. Премьера ее состоялась в 1886 году. В тот день Петр Ильич записал в свой дневник: «Полууспех, но все-таки овация». А через два дня в письме фон Мекк писал: «Манфред», по-видимому, не понравился… Между моими друзьями одни стоят горой за «Манфреда», другие говорят, что я тут не сам собой, а прикрытый какой-то. Сам же я думаю, что это мое лучшее сочинение». А через полгода: «Это произведение отвратительное, я его глубоко ненавижу, за исключением первой части».

Наверное, такое двойственное отношение было связано с тем, что Чайковский не сам выбирал сюжет и программу. Их предложил ему М. Балакирев, который написал программу для Берлиоза. Когда Балакирев обратился к Петру Ильичу в первый раз, тот отказался. Но Балакирев был настойчив и через два года вновь обратился к Чайковскому с этим предложением. Герой Байрона — богоборец, гордый, как Люцифер, одинокий в мире людей — был чужд Чайковскому. Вероятно, Петр Ильич не читал Байрона, а когда перечел, увидел то, чего не было в программе Балакирева. Он понял, что в Манфреде столкнулись могущество и бессилие, познание тайн жизни и невозможность их применения для осуществления своих надежд.

Чайковский понял, что Манфред ищет забвения. Но ему важно было понять, что именно хочет забыть герой, что так мучает его. Когда он просит всесильных духов помочь ему найти забвение, они спрашивают, что именно он хочет забыть. Он не решается сказать.

Он просит о том же фею Альпийских гор. И только ей решается сказать:

Вот эти страдания были близки Чайковскому. На них он и сделал акцент. Манфред терзается памятью о страстно любимой им и погубленной Астарте.

Симфония «Манфред» — единственная у Чайковского симфония, имеющая развернутую программу, записанную в начале каждой части. Эту программу хочу привести вам полностью.

Первая часть. Манфред блуждает в Альпийских горах. Томимый роковыми вопросами бытия, терзаемый жгучей тоской безнадежности и памятью о преступном прошлом, он испытывает жестокие душевные муки. Глубоко проник Манфред в тайны магии и властительно сообщается с могущественными адскими силами; но ни они, и ничто на свете не может дать ему забвения, которого одного только он ищет и просит. Воспоминание о погибшей Астарте, некогда им страстно любимой, грызет и гложет его сердце, и нет ни границ, ни конца беспредельному отчаянию Манфреда.

Вторая часть. Альпийская фея является Манфреду в радуге из брызг водопада.

Третья часть. Пастораль. Картина простой, бедной, привольной жизни горных жителей[23].

Финал. Подземные чертоги Аримана. Появление Манфреда среди вакханалии. Вызов и появление тени Астарты. Он прощен. Смерть Манфреда.

Четырехчастная симфония с такой развернутой программой — уникальный случай среди симфоний Чайковского. Он действительно был в ней «сам не свой».

Вот в Пятой симфонии он был свой. И в ней с особой остротой проявились противоречия тех лет.

Чайковский писал ее летом 1888 года в имении Фроловском, которое он знал давно и где снял домик. «Я совершенно влюблен в Фроловское», — писал он брату. Сначала работа продвигалась с большим трудом, и Чайковский даже начал сомневаться в своих возможностях. Он писал: «Буду теперь усиленно работать, мне ужасно хочется доказать не только друзьям, но и самому себе, что я еще не выдохся. Частенько находит на меня сомнение в себе и является вопрос: не пора ли остановиться, не слишком ли я напрягал всегда свою фантазию, не иссяк ли источник? Ведь когда-нибудь должно же это случиться, если мне суждено еще десяток-другой лет прожить, и почему не знать, что не пришло еще время слагать оружие?»

Через полмесяца он уже писал Н.Ф. фон Мекк: «Трудно сказать теперь, какова моя симфония сравнительно с предыдущим и особенно сравнительно с «нашей»[24]. Как будто бы прежней легкости и постоянной готовности материала нет, припоминается, что прежде утомление к концу дня бывало не так сильно. Теперь я так устаю по вечерам, что даже читать не в состоянии».

Но все же работа двигалась, и к концу августа симфония была готова. Чайковский посвятил ее человеку, с которым познакомился в Гамбурге — И. Ф. Аве-Лаллеману. Это был восьмидесятилетний старец, основатель и руководитель Гамбургского филармонического общества, который организовывал концерты Чайковского в Гамбурге.

Надо сказать, законченная симфония Чайковскому не нравилась. После двух ее исполнений в Петербурге и Москве Петр Ильич написал фон Мекк: «С каждым разом я все больше и больше убеждаюсь, что последняя симфония моя — произведение неудачное, и это сознание случайной неудачи (а может быть, и падения моих способностей) огорчает меня».

Как он был неправ! Это понимали и многие его современники. Танеев, например, считал Пятую симфонию лучшим сочинением Чайковского.

Весной 1889 года Петр Ильич поехал в Гамбург, чтобы там продирижировать ею специально для И. Ф. Аве-Лаллемана. Престарелый музыкант не смог прийти на концерт. Но после этого концерта сам Чайковский все-таки признал ее достоинства.

В середине XX века среди рукописей композитора была обнаружена записная книжка с авторскими набросками программы этой симфонии, датированная 1888 годом. Эти наброски схематичны, лаконичны, но общая идея произведения в них определенно ясна.

Пятая симфония начинается с темы судьбы. «Полное преклонение перед судьбой», — так определил Петр Ильич характер этой темы.

Развитие драмы начинается с темы, возле которой стоит запись автора: «Сомнения, жалобы, упреки к ***». Ее сменяет вторая лирическая тема, которая переносит нас в мир мечты о счастье.

Вторая часть симфонии еще глубже раскрывает образ мечтаний человека. В ней тоже две темы, и вторую из них Чайковский определил как «луч света». Но в середине части вновь появляется тема фатума: «Нет, нет надежды…». После нее тема «луч света» теряет свою экспрессию, она звучит ровно и покорно.

Третья часть — традиционный для Чайковского вальс. В нем тоже мир мечтаний. В конце части вновь появляется тема фатума, но на фоне затихающих звуков вальса она звучит как отдаленный, глухой рокот уходящей грозы.

Финал симфонии — полная противоположность мрачному и беспокойному началу первой части. Главная тема звучит как праздничный торжественный марш. За ним появляются темы, похожие на плясовые наигрыши. В конце финала проведение первой темы приобретает грандиозный, ослепительный, величественный характер. Радостное заключение утверждает торжество светлого начала. Чайковский в веселой праздничности финала стремится «растворить» мрачные образы первых частей, найти силы для победы героя, упорно идущего к своему счастью в жестоком поединке с судьбой, стоящей на его пути.

Через два года после Пятой симфонии появилась одна из вершин оперного творчества композитора — «Пиковая дама».

Петр Ильич писал ее в Италии. В глубине души он понимал, что создает нечто великое, достигает высоты, до которой еще не доходил, и боялся поверить себе. Он жил жизнью своих героев, страдал, плакал, ужасался вместе с ними. В письме брату он писал: «Модя, или я ужасно, непростительно ошибаюсь, или «Пиковая дама» в самом деле мой chef d’oeuvre. Я испытываю в иных местах, например, в четвертой картине (в спальне у графини), которую аранжировал сегодня, такой страх, ужас и потрясение, что не может быть, чтобы и слушатели не ощутили хоть часть этого». Он чувствовал себя победителем, счастливейшим из людей: «Писал я оперу с самозабвением и наслаждением».

В «Пиковой даме» еще раз поднимается главная тема творчества композитора: борьба добра и зла, любви и смерти, нашедшая в этой опере глубокое и совершенное воплощение. Это сочинение появилось в эпоху, когда оперный жанр во всех странах Европы достиг своего высочайшего развития. За двадцать лет до этого во французском оперном театре появилось произведение, наиболее полно выразившее реализм, — «Кармен» Бизе. Еще раньше Вагнер в «Тристане и Изольде» создал наиболее совершенный тип немецкой лирической оперы. В 80-е годы, прямо перед «Пиковой дамой», появился «Отелло» Верди— венец итальянской оперной культуры XIX века. Эти четыре оперы, такие разные, объединяло то, что они принадлежал! одному жанру — психологической музыкальной драмы. К нему же можно отнести и вершину оперного творчества Чайковского. В день премьеры театр был полон до отказа. Вся опера прошла на одном дыхании. Публика, в тот вечер выходившая из Мариинского театра, была потрясена развернувшейся перед нею музыкальной трагедией.

В 1891 году состоялась первая поездка Чайковского в США. Он был единственным иностранным композитором, которого пригласили на открытие знаменитого Карнеги-холла. Петр Ильич был очень удивлен, что музыка его была известна и популярна за океаном. Там, в Америке, он получил удивительный подарок — миниатюрную статую Свободы, отлитую из серебра специально для него.

Дома в России его ожидала работа. Творчество последних трех лет жизни Чайковского исключительно разнообразно. Сразу же после «Пиковой дамы» появился секстет «Воспоминания о Флоренции». В 1891–1892 годах созданы наполненная светом и солнечным теплом «Иоланта» на сюжет драмы датского писателя Герца, радостный «Щелкунчик» по сказке Э. Т. А. Гофмана. Продолжалась работа в области романса и камерно-инструментальных жанров.

Он был необыкновенно популярен в России. Его музыка находила отклик в душах людей разного возраста, разных сословий. Для многих любителей музыки он был настоящим кумиром. Хочу привести стихотворение, написанное 15-летней Татьяной Щепкиной-Куперник. Ее отец был корреспондентом Чайковского. Первая встреча с композитором произвела на нее огромное впечатление, которое вылилось в стихотворные строки:

Свидетельством всемирной славы Чайковского становится его избрание членом-корреспондентом парижской Академии изящных искусств в 1892 году. Он был удостоен и почетной степени доктора Кембриджского университета в 1893 году. Одновременно с Петром Ильичем этого звания были удостоены К. Сен-Санс и Э. Григ.

В этот период из-под его пера одно за другим выходят гениальные произведения. «Я дошел, вероятно, до той степени совершенства, на которую способен, — писал он. — Только теперь я могу писать так, чтобы не сомневаться в себе, верить в свои силы и свою умелость!»

Наконец, в 1893 году появилась вершина его симфонического творчества — Шестая симфония, которую он сам назвал «Патетической».

История ее возникновения занимательна. Через год после Пятой симфонии Чайковский писал: «Мне ужасно хочется написать какую-нибудь грандиозную симфонию, которая была бы как бы завершением всей моей сочинительской карьеры… Неопределенный план такой симфонии давно носится у меня в голове… Надеюсь не умереть, не исполнив этого намерения». В 1891 году он сделал наброски и программу симфонии, которую хотел назвать «Жизнь». «Первая часть — вся порыв, уверенность, жажда деятельности. Должна быть краткая (финал — смерть, результат разрушения). Вторая часть — любовь, третья — разочарование, четвертая кончается замиранием (тоже краткая)». Осенью 1892 года композитор работал над ми-бемоль мажорной симфонией и закончил ее, но неожиданно разочаровался в написанном и уничтожил ее. Надо сказать, что в начале XXI века по сохранившимся записям композитора симфония эта была восстановлена и исполнена в Москве, Клину, Японии и Ростове-на-Дону.

В феврале 1893 года Чайковский продумал план новой симфонии в си миноре. Он написал в одном письме: «Во время путешествия у меня появилась мысль другой симфонии… с такой программой, которая останется для всех загадкой… Программа эта самая что ни на есть проникнутая субъективностью, и нередко во время странствования, мысленно сочиняя ее, я очень плакал».

Эта симфония просто вылилась на бумагу. В письме своему младшему коллеге М. М. Ипполитову-Иванову Петр Ильич писал: «Я необыкновенно много катался в эту зиму, т. е. с октября я, собственно, не живу оседлой жизнью, а кочевой. Впрочем, урывками бывал и дома. Не знаю, писал ли я тебе, что у меня была готова симфония и что я вдруг в ней разочаровался и разорвал ее. Теперь во время этих урывков, я написал новую, и эту уже наверно не разорву».

Поначалу автор хотел назвать ее «Программной», но с такой программой, которая для всех останется загадкой — пусть догадываются. «В симфонию эту я вложил, без преувеличения всю мою душу», — говорил композитор и считал ее одним из «наиискреннейших» своих произведений. Эта симфония безгранично богатым языком музыки говорит о жизни и смерти, о судьбе, о борьбе, в которой смертный человек выходит победителем, потому что бессмертны добро, красота и творчество. Недаром о ней так восторженно говорил позже В. В. Стасов: «… Эта симфония есть высшее, несравненнейшее создание Чайковского. Душевные страдания, замирающее отчаяние, безотрадное, грызущее чувство потери всего, чем жил до последней минуты человек, выражены здесь с силой и пронзительностью потрясающею. Кажется, еще никогда в музыке не было нарисовано что-нибудь подобное и никогда еще не были выражены с такою несравненною талантливостью и красотою такие глубокие сцены душевной жизни».

Симфония была автобиографичной. Страдания композитора, всю жизнь терзавшегося от своей ориентации — муки совести, разлад между религиозным и нравственным воспитанием, считавшим ту жизнь, которую он вел, страшным грехом, преступлением[25], и осознание того, что ничего изменись он не может — все это воплощено в музыке симфонии с огромной силой. Симфония была не только глубоко прочувствована, она была выстрадана. Эти возвышенные, совершенные мелодии выражают терзания человека, вынужденного вести двойную жизнь. Наиболее опустошает финал симфонии, где кажется, что Чайковского покидает воля к жизни.

Первое исполнение Шестой симфонии состоялось в Петербурге 16 октября 1893 года. Оно не имело успеха. «С этой симфонией происходит что-то странное! — писал Петр Ильич. — Она не то, чтобы не понравилась, но произвела некоторое недоумение. Что касается меня самого, то я горжусь ей более, чем каким-либо другим моим сочинением».

Спустя несколько дней к этой гениальной музыке пришло абсолютное признание. Она прозвучала, как реквием, как торжественное прощание композитора с жизнью. 25 октября композитора не стало.

До сих пор идут споры о том, что послужило причиной этой смерти. Официальной причиной считают холеру, которой он заразился в Петербурге, выпив сырой воды. Но доступ к телу был открыт, а если бы это была холера, его сразу положили бы в плотно закрытый гроб, чтобы не допустить распространения заразы. Сразу после его смерти поползли слухи, что он покончил с собой. Сегодня в литературе о Чайковском можно найти разные версии. В некоторых статьях пишут, что в Петербурге разгорался грандиозный скандал, связанный с сексуальной ориентацией композитора. Можно предположить, что произошла какая-то история, которую необходимо было замять. Есть еще одно предположение — что это был «суд чести» бывших выпускников Училища правоведения. Думаю, что все это только догадки. Вряд ли кто-нибудь сумеет найти сегодня эту причину.

Много лет назад в какой-то книге я прочитала описание похорон Чайковского, которое меня потрясло. Эти похороны «были так грандиозны и величественны, как только в России хоронили царей», — писал один современник. Многотысячная толпа провожала любимого композитора на кладбище Александро-Невской лавры. На перекрестке двух улиц на решетке забора сидели двое рабочих. Когда процессия поравнялась с ними, один из них снял шапку и сказал: «Смотри, Русь, незабвенного несут!»

Он действительно останется незабвенным в памяти многих поколений людей.

✓ Мне кажется, я действительно одарен свойством правдиво, искренне и просто выражать музыкой те чувства, настроения и образы, на которые наводит текст. В этом смысле я реалист и коренной русский человек.

✓ Где сердце не затронуто, не может быть и музыки.

✓ Кто знает, не потеряю ли я энергию к работе, когда останусь безусловно доволен собой?

✓ Никогда музыкальная мысль не является во мне иначе, как в соответствующей ей внешней форме.

✓ Я изобретаю самую музыкальную мысль в одно время с инструментовкой.

✓ Как можно правдивее, искреннее выразить музыкой то, что имелось в тексте!

✓ Написать оперу без музыки — не есть ли это то же, что сочинить драму без слов и действия?

✓ Чем больше человеку дано, тем больше он должен трудиться.

✓ Даже человек, одаренный печатью гения, ничего не создаст не только великого, но и среднего, если не будет адски трудиться.

✓ Ничего нет бесплоднее, как искание оригинальности и самостоятельности. Гениальные творцы никогда об этом не помышляют.

✓ Мало обладать талантом, то есть слепой, неразъясненной силой инстинкта, нужно уметь направить свой талант.

✓ Вдохновение — это такая гостья, которая не любит посещать ленивых.

✓ Вдохновение рождается только из труда и во время труда.

✓ Даже и величайшие музыкальные гении работали иногда не согретые вдохновением.

✓ Симфония должна быть симфонией, а не хорошим переложением с фортепиано на оркестр.

✓ Нам всего дороже в музыке ее способность выражать наши страсти, наши муки.

Как-то художника Волкова спросили, как он начинал свою карьеру. Тот раздраженно ответил, что для хлеба насущного ему приходилось служить в департаменте, причем одному за двоих, потому что рядом с ним протирал штаны один свистун, который ничего не умел, ничего не хотел, а только сидел и насвистывал целыми днями… «Наверное, этот свистун плохо кончил», — спросили у него. «Да уж, конечно! Входящие данные он не записывал, исходящие бумаги не отмечал… При сокращении вакансий нас первыми со службы выгнали. Он поступил в консерваторию, а я стал художником, — со вздохом закончил рассказчик. — А фамилия его была Чайковский».

Родственники Чайковского были страшно огорчены, когда он покинул Министерство юстиции и поступил в консерваторию. Дядя будущего великого композитора возмущенно отчитал «оболтуса» Петю: «Ах, Петя, Петя, какой срам! Юриспруденцию на скрипку променял».

Все знают, что брак Чайковского оказался неудачным. Когда его спрашивали, как его угораздило жениться, он отвечал: «Все очень просто, я спутал свою жену с моей Татьяной» (имеется в виду Татьяна из оперы «Евгений Онегин»).

Чем замечательна опера «Пиковая дама»? Пожалуй, наиболее оригинальный ответ на этот вопрос дал в 1911 году рецензент газеты «Волжское слово»: «Опера замечательна тем, что два великих художника Александр Сергеевич Пушкин и Петр Ильич Чайковский пришли к одной и той же мысли — пригвоздить навек к позорному столбу нашу позорную приверженность к картам».

На премьере «Пиковой дамы» арию Томского должен был исполнять певец, который картавил и не выговаривал букву «р». Положение спас либреттист: в знаменитой арии «Если б милые девицы» он умудрился не употребить ни одной буквы «р».

Чайковский смеялся очень заразительно и часто по самому неподходящему поводу. Однажды он пришел в гости и радостно сообщил, что переехал на новую квартиру. «Вы так довольны, квартира очень хороша?» — спросили у него. «Да, просто замечательная, такая уютная, такая маленькая, низенькая, темненькая, ничего не видно, такая прелесть!» — и он расхохотался.

Постоянная творческая углубленность Чайковского делала его человеком рассеянным и об этом знали друзья и близкие композитора. Они рассказывали забавные случаи, с этим связанные.

Однажды, задумавшись, Чайковский шел по улице в Женеве. Он приехал сюда, чтобы ни с кем не встречаться и спокойно заниматься творчеством. Вдруг какая-то неизвестная дама остановила его восклицанием: «Петр Ильич, какая неожиданная встреча!» — «Простите, сударыня, я не Чайковский», — поспешно ответил он, не замечая, что выдал себя с головой.

Чайковский был любимцем публики и баловнем славы. Как-то его спросили: «Петр Ильич, вы, наверное, уже устали от похвал и просто не обращаете на них внимания?» — «Да, публика очень добра ко мне, может быть, даже более, чем я того заслуживаю, — ответил композитор. — И все-таки никогда в жизни я не был так польщен и тронут, как тогда, когда Лев Толстой, сидя рядом со мной в зале и слушая Анданте моего квартета, залился слезами».

СОВЕТУЕМ ПОСЛУШАТЬ: музыку Чайковского можно слушать постоянно, даже те произведения, которые знаете наизусть. Музыка Чайковского приходит к нам постепенно. В детстве мы слушаем или играем его «Детский альбом», пьесы из цикла «Времена года», песни. В юности — «Евгения Онегина», балеты, симфонии. Они нам нравятся, но не все мы понимаем. Мы слушаем эту непостижимую музыку снова и снова. И приходит время, когда в зрелые годы эта музыка потрясает. В этом промежутке с нами что-то происходит: происходит Жизнь. И приходит осознание: каждый, кто жил, любил, терял, находил, поймет эти чувства, выпущенные на свободу Музыкой.

Слушайте музыку Чайковского! Для начала советуем:

Увертюра-фантазия «Ромео и Джульетта»

Фантазия «Франческа да Римини»

Итальянское каприччио

Серенада для струнного оркестра

Симфония № 1 «Зимние грезы»

Симфония № 4

Симфония № 5

Симфония № 6 «Патетическая»

Балет «Лебединое озеро»

Концерт для фортепиано с оркестром № 1

Концерт для скрипки с оркестром № 1

Романсы «Забыть так скоро», «Нет, только тот, кто знал», «Хотел бы в единое слово», «Страшная минута», «То было раннею весной», «Средь шумного бала», «Благословляю вас, леса», «День ли царит» и другие.

В нашем музыкальном приложении вы сможете послушать:

Симфония «Манфред» (дирижер П. Грибанов)

Симфония № 2 (дирижер Ю. Ткаченко)

Сюита из балета «Лебединое озеро» (дирижер Ю. Ткаченко)

Концерт для фортепиано с оркестром (дирижер Ю. Ткаченко, солист лауреат Международного конкурса имени П. И. Чайковского М. Култышев)

Концерт для скрипки с оркестром (дирижер Ю. Ткаченко, солист лауреат Международного конкурса имени П. И. Чайковского Н. Борисоглебский)

Вариации на тему рококо для виолончели с оркестром (дирижер Ю. Ткаченко, солист лауреат Международного конкурса имени П. И. Чайковского А. Бузлов).