Глава 18

Город пахнет цветами, кругом снуют люди, смеются, ведут беседы. Я сама себе в новом платье кажусь немного неуместной, чужой. Слишком легкая ткань, излишне нарядный фасон. На меня обращают внимание, знакомые узнают не с первого раза, внимательно изучают взглядами. Впрочем, среди девушек много тех, кто одет так же нарядно, как я. Для госпожи этот наряд очень уместен, только мне совсем не привычно ощущать себя знатной дамой. Мне даже захотелось ненадолго надеть прежнее платье, стать снова неприметной деирой, всего-навсего хозяйкой небольшой мастерской тортов. Увы, это прошлое теперь для меня тоже закрыто. Может, и к лучшему.

Я подставила лицо летнему солнцу, а ведь лавочник прав, в первую очередь я должна думать о себе, о своих детях. Безусловно, плохо уводить из-под венца чужого жениха, тем более девушка так долго ждала этой свадьбы. И раньше я бы так никогда не поступила. Не смогла бы перешагнуть через свою гордость и северную честь. Но Марек, София… Не будет на мне вины. Не я затеяла эту великую ложь. Адриан во всем виноват, так пускай он и ответит перед своей невестой за то, что случилось! Она обманута им, а вовсе не мной. Если бы я знала тогда, что беру чужое, ничего бы и не случилось.

Впрочем? Хорошо, что я ничего не знала. Иначе бы не было у меня моих малышей. Я наконец-то позволила себе распрямить плечи, подняла подбородок повыше и вдохнула полной грудью запах свободы, чудный аромат суетливого рынка. Неширокая дорога привела меня к порогу моего дома. Нет, пожалуй, туда я войти не тороплюсь.

Я поправила шляпку, высвободила игривый вьющийся локон, улыбнулась сама себе. Черти знают, как оно сложится дальше. Или я буду любима, или отомщу. Не знаю, как сложится. На все воля богов! И так, и так я останусь довольна. Я одернула платье и прошла чуть подальше по нашей тенистой улице с садами, где переплетаются виноградные лозы и благоухают цветы. Густые тени ложатся на сухую дорогу. Я миновала уютный домик соседки, ладный дом кузнеца, резную калитку краснодеревщика.

Тот дом, что мне нужен, напоминает боровой крепкий гриб. Черепичная крыша, надёжные ставни на окнах, беленый фасад, нет цветника, и сад почти не ухожен. Зато всюду выставлена посуда. Яркие узоры, скромное мерцание мозаик, кантики сверкают на солнышке почти настоящей позолотой. Сосед овдовел три года назад. В память о браке ему осталась славная дочка. Черные, как смола, кудри уже достигли пояса малышки. Отец не чует ничего кроме любви к своей Сильвии. Девочка, и вправду, чудо как хороша. Ласковая, добрая, скромная, подарок самих богов. Я ни разу не слышала, чтоб малышка капризничала или заливалась плачем, хоть ей всего четыре годика, совсем еще кроха.

Я частенько отдаю ей ту одежду, из которой выросла София. Здесь так не принято. Все ждут рождения следующих малышей, вещи берегут для них, сохраняют на дне сундуков. Ну, а мне некого ждать. Не родится у меня больше ребенок. Впрочем, как знать? Я еще побьюсь за свое счастье, пожалуй. И оно обязательно у меня будет.

Толкнула калитку и смело вошла. Не сказать, что мы с Фабианом дружны, но он всегда бывает рад моим нечастым визитам. Я обогнула по кругу просторный каменный дом. Деревья тянутся грузными ветвями к моему платью, все они склонились под весом плодов.

Сосед сидит на крыльце, наносит кистью узор на еще не обожжённую тарелку. Его дочь чуть в стороне, на полене, играет в свою старую куклу. Сильвия меня почти сразу заметила, тряхнула кудряшками, вскочила на ноги. Нежно-розовое платьице заляпано глиной, — как я его берегла, когда его носила София! Но тут уж ничего не поделаешь, дочь гончара почти всегда крутится возле отца. Только изредка он закрывает в доме малышку, когда топит свою огромную печь и обжигает посуду.

— Деира Талила! — девочка подскакивает, бежит со всех ног, тянутся ко мне грязные махонькие ладошки. Но девочка отступает, за мое платье бояться не стоит, малышка боится испачкать соседку глиной, — Доброго вам дня!

— Здравствуй дорогая, я тоже очень рада тебя видеть, — тихонько провожу ладонью по спутанным кудряшкам. Как же хороша она будет, когда вырастет. Девочка щурится от неожиданной ласки. Совсем как котенок у тёплого очага.

— Деира Талила? — гончар откладывает в сторону нерасписанную еще тарелку, поднимается на ноги в знак уважения ко мне. Фабиан — жгучий брюнет огромного роста, кожа его по цвету напоминает латунь, налитые мышцы видны под рубашкой. Настоящий красавец. На севере подобным ему по силе и масти не встретишь. Я невольно любуюсь статью молодого мужчины.

— Госпожа, — с улыбкой я поправляю соседа, — Моих малышей взяли учиться в школу волшебства. Дар моей бабушки проснулся в детях. Это так неожиданно.

— Поздравляю, — качает сосед головой и ласково смотрит на свою дочку.

— Я не хвастаться пришла, вы не подумайте. Мне просто некого больше просить о помощи.

— Что стряслось? — кажется, он и вовсе забыл о своей недавней работе.

— Ничего такого, — поспешно успокаиваю мужчину, — Просто детям совсем некуда поставить их книги. Вы же видели мой домик. Места свободного мало. У нас нету полок. Поможете приколотить пару штук? Вы не думайте, я заплачу.

— Грех брать деньги с женщины, которой и так в жизни тяжело пришлось. Сколько штук нужно сделать?

— Не знаю. Несколько штук, так, чтобы все книги поместились. И еще нужен крюк, чтобы вешать котлы. Я, если честно, не представляю, как это сделать.

— Вам это и ни к чему. Вы женщина, ваше дело заботиться об ином. Обождите, я сейчас посмотрю, что у меня есть. Надеюсь, покупать ничего не придется.

Гончар скрылся в доме, я осталась наедине с крохой. Девочка притопывает ножкой по теплой пыли двора. Рисует палочкой на ней узоры: птицы, цветы, неясные символы. Малышка закусила губу, крепко сжала палочку своей ручкой.

— Очень красиво выходит, — я подбираю подол и приседаю на корточки. Пусть это не правильно, и подол платья придется стирать. Ай, и на страшно. Воды в роднике много, на стирку мне точно хватит.

— Это фея воды. Похожа? — малышка начертила в пыли два крылышка почти без изъяна. Я честно ей отвечаю.

— Очень.

— Это изгельгерт? — я узнаю известный всем символ колдовского цветка.

— Да, — радуется девчонка, — папа мне таким его рисовал.

— Он показывает тебе узоры?

— Да, — с невиданной гордостью подпрыгнуло облачко кудряшек, — Папа очень хочет, чтоб я сама умела наносить узор на посуду. Когда вырасту.

— У тебя обязательно получится очень здорово, — я вынула платок из кармана, не удержалась, протерла от пятен лицо малышки. Та смешно сморщила личико, — Девочка всегда должна быть красивой и опрятной.

— Я знаю. Но это плохо выходит.

— Ты постарайся, пожалуйста. Мне очень приятно смотреть, какая ты красивая.

— Хорошо, — она снова кивнула чудесной головкой. Сильвия и София внешне так не похожи. Моя дочка — беловолосый ангеленок. Сильвия смуглая, чернобровая — настоящая демоница. Даже не знаю, которая из двух вырастет краше. Обе чудо как хороши. Я увлеклась и уже тру засохшую глину на тоненьком платье. Малышка осторожно трогает цветы на моей шляпке. Какая она всё-таки славная.

Тихонько скрипнула дверь каменного дома.

— Я все нашел. И даже пару досок. Можно идти, — гончар вышел на резное крыльцо своего дома, — А хотите, часть книг можно сложить у меня. Дом-то большой.

— Спасибо, но я пока не знаю, как часто они будут нужны.

— Вы не думайте, Сильвия ничего не испортит. Она у меня послушная, — невиданная любовь отразилась в черных глазах соседа. Это так удивительно. Огромный мужчина, сильный, смелый, напористый, и с какой нежностью он смотрит на свою кроху.

— Я и не думаю. Сильвия славная. Просто не знаю, какие книги и когда понадобятся моим малышам.

— И то верно. Доченька, остаешься за главную. Мы с госпожой Талилой совсем скоро придем.

— Хорошо, папа.

— Может, с собой возьмем? У вас дома печь, да и посуды здесь много готовой. Мало ли?

— Не бойтесь. Мне повезло, у меня девочка, а не сын. Не шалит, да, Сильвия?

— Я пойду поливать свои цветочки.

— Не свалится в колодец? — невольно опасаюсь я.

— Ведра еще с утра наполнены. Обольётся, так и не страшно. Теплые нынче денечки стоят, не застудится.

— Может, всё-таки с собой возьмете? Идти совсем рядом.

— Не стоит. Быстрей без нее управлюсь. Вы очень переживательная, соседка. Сильвия привыкла обходиться одна, куколок слепит, краски достанет. Вы очень добры к ней, — гончар немного порозовел и мигом подхватил все свои вещи: и доски, и инструмент. Он такой здоровенный, что, порой, кажется, в его руках поместится весь мир. На моей кухне Фабиан занял все свободное место. Грохнул об пол аккуратный ящик с молотками, прислонил к стене доски.

— Хотите травяного настоя? Я сейчас печь растоплю…

— Не нужно, лишнее это, — на меня слишком прямо уставились угольки его больших глаз, — Зря вы так с мой дочкой. Уж очень она к вам привязалась. А за Софию и Марека я рад. Хорошо, что им повезло. Вырастут настоящими магами! Кто бы мог подумать. Первые маги во всей нашей округе. Кто был их отец?

— Кузнец, он моих малышей и не увидел.

— Всяко бывает. Моя жена удрала когда Сильвия на свет появилась.

— Надо же! Я думала, она умерла.

— Я при живой жене овдовел. Три года она не являлась домой. Вот староста наш и объявил, что померла моя Фрея. Пора заново жениться, Сильвии мама нужна. Да и вашим детишкам без отца худо. Марек то и дело ко мне прибегает. Показывайте, где полки колотить? Деткам должно быть удобно.

* * *

Посыльные ювелира следуют шаг в шаг за драконом на почтительном удалении. Двери в комнату его матери настежь открыты. Сегодня большой прием. Адриан замер, чуть выдохнул. Фамильное украшение, спрятанное под одеждой в неприметном внутреннем кармане его сюртука, обжигает кожу дракона. Все кажется надуманным, лишним. И этот приём, и эта свадьба… Зачем только он здесь очутился?

Таков долг. Такая судьба. Нужно просто ее исполнить. Назначить дату свадьбы, а там — будь, как будет. Долг должен быть исполнен, от него должны родится дети. Адриан едва слышно скрипнул зубами, приосанился.

Узнать бы ее, эту Лейлу. Ведь, по правде сказать, он ее ни разу не видел в полном расцвете девичьей красоты.

— Сиятельный Адриан! — подобострастно объявил слуга, и все завертелось. Бархат комнат, свечи, брюнетка, спешащая ему навстречу в облачке причудливых шелков.

— Госпожа Лейла, я искренне рад нашей встрече.

Раскаты тихого смеха. Не она. Да и какая, к бесам, разница? Его собственная невеста сидит подле матери в высоком кресле. Бледна, хороша той самой мраморной красотой, воспетой в статуях. Черные длинные ресницы, огромные глаза, чуть смуглая кожа, округлая фигура. Его воплощенная в женской фигуре судьба. Его проклятие! Чудится, что родовое украшение вот-вот лопнет от возмущения, пойдет россыпью трещин. Не она! — кричит сама суть Адриана.

— Искренне рад увидеть вас вновь, нареченная, — холодно кивает девице дракон. При этих словах умирает его суть.

Загрузка...