Этот большой мир – 6. "Дети Галактики"

VI

— Очень, очень удачно вышло, Алексей, что вы посетили нас именно сейчас! — Евгений Петрович с улыбкой развёл руки, словно собирался меня обнять. — Я как раз собирался вас разыскать и пригласить сюда, но раз уж вы меня опередили — может, поднимемся в мой кабинет и побеседуем?

Мы встретились в холле возле лестницы, на том же самом месте, что и в прошлый раз. Тогда И. О. О. попросил попридержать полигимний, запрошенный Леднёвым для своих экспериментов — и теперь, после жутких катастроф на «Деймосе-2» и Большом Сырте, у кого повернётся язык объявить это перестраховкой?

Я тех пор, как я в последний раз был в кабинете И. О. О., его статус не поменялся — как был он Главным Психологом Проекте, так и оставался в этой должности — а вот резиденция стала другой. Теперь он обитает на самом верху административного здания Центра Подготовки, в своего рода пентхаусе. Стены здесь изогнутые, как во внутренних помещениях орбитальных станций — то ли дань «внеземельной» моде в архитектуре, то ли намёк на всесилие обитателя — «высоко сижу, далеко гляжу»…

До сих пор наши встречи сводились к непродолжительным беседам в его кабинете; на этот раз он меня по всей резиденции. Кроме собственно, кабинета и примыкающей к ней комнаты отдыха здесь имелись и другие помещения — библиотека, небольшой конференц-зал с большим проекционным экраном, изгиб которого повторял изгиб внешней стены, и персональная лаборатория, заставленная разнообразным оборудованием, среди которого имелись терминал подключения к закрытой внутренней сети Проекта и стойку с кубами магнитной памяти. На стене обнаружился знакомый плакат с Эйнштейном, держащим в руках клубок пластиковых трубок.

Такой же терминал был и в конференц-зале — просторном помещении со стеклянным круглым столом в центре и приткнувшимся в углу кофейным автоматом, таком же, как в холле, разве что, размером поменьше. Евгений Петрович указал на кресло — «прошу вас, Алексей Геннадьевич, чувствуйте себя, как дома!» — но сам садиться не стал. Отошёл к стене, щёлкнул замком встроенного сейфа и извлёк из него большой конверт с эмблемой Центра Подготовки — я не поверил своим глазам, когда увидел в углу, на плотной бежевой бумаге штамп «Совсем секретно». Это что же, Главный Психолог решил поддержать нашу шутку, успевшую за эти годы войти во внутренний фольклор Проекта?

Евгений Петрович заметил моё удивление — он вообще всегда и всё замечал, — и отреагировал широкой белозубой улыбкой.

— Штарёва, я полагаю, посвятила вас в подробности своего замысла? — спросил он, усаживаясь в кресло напротив. — Нет-нет, не удивляйтесь, что я в курсе — это, как вы понимаете, входит в круг моих непосредственных обязанностей…

«…непосредственных?…» — я едва не поперхнулся. — спасибо, хоть не «особых»…' Конверт мой визави положил в центр столешницы, и я, словно завороженный, не мог оторвать взгляд от бледно-фиолетового штампа.

Видимо, он верно оценил глубину моего ступора, и не стал дожидаться ответа.

— Я был бы весьма вам благодарен и, поверьте, не остался бы в долгу, — продолжил он, — если бы вы сочли возможным поделиться со мной этими сведениями. Поверьте, это только упростит нашу задачу и пойдёт на пользу общему делу.

И. О. О. по-прежнему велеречив, церемонен, отметил я. Подобная манера общения подходит ему ничуть не меньше, чем персонажу Смоктуновского, и я нередко задавался вопросом — выходит это у Евгения Петровича само собой — или он сознательно копирует свой кино-прообраз? Вопрос не праздный, особенности, после появления конверта со штампом…

— Итак, Алексей Геннадьевич, я вас слушаю. — И. О. О. откинулся на спинку кресла, не снимая с лица неизменной улыбки. К конверту он не прикоснулся. — Не скажу, что у нас совсем уж нет времени, но поверьте, в наших общих интересах не терять его попусту.

Попала собака в колесо — пищи, а беги…. Я сглотнул, силясь избавиться от застрявшего в горле кома и заговорил.

Из записок

А. Монахова

'…качество записи оставляло желать лучшего, но всё же я отчётливо различал мерцающую плоскость тахионного зеркала. Оно разрезало образовавшееся на месте гибели планетоида облако пыли и каменного щебня на две почти равные части, и отдельные, самые крупные обломки казались на его фоне аспидно-чёрными.

— Обратите внимание на внешнюю кромку… — негромко сказала Влада. — Видите световые сгустки?

Действительно, по контуру зеркала пульсировали яркие блямбы числом… я никак не мог их сосчитать за рябью помех, но не меньше полутора дюжин.

— Энергетические всплески, возникшие на месте капсул с полигимнием. Валера был прав: способность «звёздных обручей» вытягивать энергию из подпространства основана на использовании в их конструкции этого сверхтяжёлого элемента. Этот сверхтяжёлый элемент — ключ к разгадке этих инопланетных творений. Правда, в нашем случае, эффект получился нестабильным, но это и понятно. В тот раз мы использовали полигимний в сыром, по сути, необработанном виде, вот и получили… то, что получили.

Я покосился на Владу.

— В тот раз? То есть ты хочешь сказать, что теперь…

— да, мы можем добиться того же эффекта в контролируемом виде. — закончила за неё Юлька.– Во всяком случае, полагаем, что можем.

Влада согласно кивнула.

— Пока можно с уверенностью сказать лишь одно: тахионная торпеда с начинкой из полигимния способна высвободить из червоточины поток энергии, и если использовать его правильным образом… — она сделала паузу. — Помнишь, что случилось с «Фубуки», когда японцы взорвали тахионную торпеду в плоскости «сверхобруча»?

— Мощнейший энергетический выброс, который слизал японский планетолёт, как корова языком. — ответил я. — А вместе с ним Гарнье и полсотни человек экипажа.

— Да, из-за того, что выброс был спонтанным, как бы это сказать… — она пощёлкала пальцами. — немодулированным? Да, пожалуй, так — немодулированным, никуда конкретно не направленным. Он просто засосал «Фубуки» в подпространство, а что случилось с планетолётом дальше — сказать невозможно. Скорее всего, его просто распылило на элементарные частицы, причём экипаж не успел ничего осознать. А вот если бы они использовали не стандартную тахионную торпеду, а модель с полигимниевой начинкой — результат был бы совсем другим.

Она бросила на стол пару фотографий тахионных торпед. Одна из них была мне знакома — ТхТ-1, такие используются уже не первый год. Жругую же я видел впервые.

— Да, вместо неконтролируемого энергетического всплеска возник бы своего рода направленный выброс, отпечаток «червоточины», порождённой некогда «сверхобручем». Следуя по направлению этого выброса — вы, разумеется, понимаете, что этот термин, «направление», я употребляю условно, поскольку направлений, как мы привыкли их воспринимать, в подпространстве не существует, — корабль сможет какое-то время двигаться вдоль «теневой червоточины». Опять-таки, время здесь — понятие сугубо условное, только для простоты восприятия.

— Я верно понял, что в результате корабль выскочит на противоположном конце «червоточины»? — спросил Серёжка. Влада посмотрела на него с удивлением — до сих пор наш «кадет» голоса не подавал, предпочитая слушать старших.

— Верно, да не совсем. — ответила вместо неё Юлька. — Разработанная нами математическая модель позволяет предположить, что корабль достигнет условной точки, где червоточина пересекает барьер Шта… области уравнивания гравипотенциалов звёзд-соседок. Дальнейшее движение потребует нового импульса, сообщить который может вторая торпеда нашего типа, ТхТ-2 — она ткнула пальцем в верхнюю фотографию, — и тогда корабль действительно сможет достичь противоположного створа «червоточины».

— Тут есть немаловажная деталь. — снова заговорила Влада. — Мы, разумеется, не проверяли это на практике, как и другие аспекты нашей теории — но из расчётов следует, что в зависимости от настроек торпеды корабль может либо продолжить движение, либо вернуться назад. Разумеется, реального разворота при этом не будет — всё, что связано с понятиями пространства и времени приобретает в «червоточине» особый смысл, осознать который невозможно без привлечения сложнейшего математического аппарата. Для нас же важно то, что можно будет не продолжать прыжок, а вернуть корабль в отправную точку, в створ «сверхобруча». Если, конечно… — тут она сделала паузу, — если, конечно, таким будет решение капитана.

— И ещё момент. — заговорила Юлька. — Леднёв полагал, что на той стороне «червоточины» корабль окажется не в пустом пространстве, как после обычного прыжка с помощью тахионной торпеды. Валера был уверен, что на той стороне находится ещё один гигантский «звёздный обруч».

— Вот именно. — Влада кивнула. — А раз так, не означает ли это, что червоточина ведёт вовсе не к одной из ближайших соседок нашего Солнца, вроде Альфы Центавра или той же звезды Барнарда, а в другую звёздную систему, расположенную, быть может, в десятках, даже сотнях световых лет от Солнца?

Она щёлкнула клавишей, и на мониторе появилось знакомое изображение — две спирали, разделённые энергетическим барьером.

— Одно из следствий нашей теории как раз в том и заключается, что любые две произвольно взятые звезды нашей Галактики соседствуют друг с другом в подпространстве — а значит, теоретически, добраться туда ненамного сложнее, чем с орбиты Земли до Марса или Луны. И, скорее всего — хотя утверждать это наверняка нельзя — без релятивистских искажений времени и прочих парадоксов Эйнштейна!

Она умолкла. Молчала и Юлька; Серёжка переводил изумлённый взгляд с девушек на монитор и обратно. Я силился найти подходящие слова, вопрос, может, шутку — и не мог. Картина, нарисованная Владой, завораживала, чтобы проверить её на практике, стоило нырнуть в «звёздный обруч» — очертя голову, как в ледяной омут, выбросив из головы мысли о возможных последствиях…'

— … вот это всё я и рассказал. — закончил я. — Евгений Петрович слушал, как всегда, не перебивая, и даже вопросов почти не задавал…

Мы устроились на штурманском мостике «Арго». «Юлька удивилась, когда я, вернувшись на 'Гагарин», предложил отправиться на буксир. Причины на то имелись: останься мы на «Гагарине», пришлось бы рассказывать о визите к И. О. О. и Владе, а я не хотел с этим торопиться. Разумеется, рано или поздно придётся посвятить и её, но… пока я не был к этому готов. Воспользовался тем, что Влада была занята в информационном центре станции (она и сейчас ни на минуту не прерывала своих работ) и попросту сбежал на первом же подходящем лихтере, прихватив с собой супругу. Для Влады я оставил коротенькое сообщение через интерком, сославшись на некие дела. Вряд ли мне удалось её обмануть, но… так будет лучше. Мне срочно надо было привести в порядок мысли — а заодно выяснить, что об этом думает Юлька. Делать это лучше в беседе тет-а-тет — при Владе разговор по душам не получится. Тем более, что и Серёжка Лестев нас оставил — отправился на станцию «Парацельс», где располагался орбитальный НИИ медицины Внеземелья, намереваясь навестить Татьяну. Девушка уже встала с госпитальной койки и сейчас проходила курс реабилитации. Так что сейчас мы были вдвоём — если не считать корабельного кота Шуши, привычно устроившегося на кожухе навигационного пульта.

— Тебе не показалось, что он и без тебя всё знал? — спросила Юлька. — Вот и бумаги он заранее подготовил…

И кивнула на надорванный конверт, небрежно брошенный поверх клавиатуры астронавигационного вычислителя.

— Показалось, конечно. — согласился я. — И не показалось даже, я в этом твёрдо уверен. Такие вещи за пять минут не делаются, а значит, он должен был хорошенько всё обдумать. А как это сделать, не имея информации?

— Скорее всего, он хотел посмотреть на твою реакцию, и уже после этого принимать окончательное решение. Непонятно только, зачем понадобилось действовать вот так — негласно, тайно, в обход всех процедур?

Я пожал плечами.

— Это я как раз понять могу. Подготовка «Зари» к экспедиции сейчас на стадии завершения — и тут Влада вылезает с предложением всё переиграть, а И. О. О. её в этом поддерживает! Только вообрази, какая буча поднимется — и в Центре Подготовки, и в ИКИ, и в руководстве Проекта? Начнутся согласования, совещания, назначат экспертизы, выберут комиссии… полгода, не меньше! А так — негласное решение И. О. О. означает, что вместо одной экспедиции будет две. Вторая отправится на «Арго». — я похлопал ладонью по краю пульта, — Переоборудование корабля начнётся уже завтра, тахионные торпеды нового типа уже готовят в в орбитальных мастерских Проекта. На всё про всё у нас полтора месяца, «Арго» должен уйти к Поясу Астероидов сразу после старта «Зари»…

Я не стал уточнять, что в Поясе Астероидов находился гигантский «звёздный обруч», с которого и должна начаться экспедиция. Впрочем, это Юлька знала и без моих пояснений. Она помолчала, разглядывая надорванный концерт, сиротливо лежащий на пульте. Кот Шуша проснулся, зевнул, и теперь смотрел на неё большими жёлто-зелёными глазами. Юлька протянула руку и почесала кота за ухом — тот отозвался мурлыканьем, негромким, рокочущим, словно внутри у него заработал маленький моторчик.

— Напомни пожалуйста, что он тебе сказал? — попросила она.

Прощальную фразу И. О. О. я успел повторить уже раз десять, с тех пор, как мы встретились возле нуль-портала на «Гагарине».

— «Экспедиция, запланированная Штарёвой состоится при одном условии. — я медленно, делая паузы после каждой фразы, процитировал Главного Психолога Проекта. — Командование кораблём примете вы, Монахов. В экипаж пригласите бывших „юниоров“ своих друзей, бывших „юниоров“– Середу, Кащеева, Молодых, О’Хара, Ветрова… Полякова лучше не трогать — раз он готовил „Зарю“, пусть сам и на ней и летит; а вот Штарёву нужно взять, без неё никак не обойтись. Не буду объяснять, почему принято такое решение, но поверьте, это сделано не на пустом месте, причины имелись, и достаточно веские…»

— А меня он не назвал… — медленно произнесла она. — Хотя и Диму вспомнил, и Олю, и даже Стивена… думаешь, это из-за нашего сына?

Я пожал плечами.

— Это, конечно, сыграло свою роль, но, думаю, не главную. Неизвестно когда экспедиция вернётся, а Влада отправится с нами, И. О. О. особо это отметил. Да она и не согласилась бы остаться… Вот и получается, что единственный, кто владеет знаниями о её теории — это ты. Как же тебя отпускать? Так что, дражайшая супруга… — я улыбнулся, — приготовься всё свободное от ухода за нашим сыном время потратить на создание нового направления в тахионной физике. Вот увидишь — когда «Арго» придёт, ты уже станешь научной знаменитостью!

Она слабо улыбнулась в ответ на моё заявление.

— Это-то ясно. Но, Лёш, теория, разработанная Владой, не даёт гарантии, что вы избежите воздействия релятивистских эффектов! Вероятность процентов шестьдесят, может, немного больше — а это, сам понимаешь, маловато. Неизвестно, сколько лет будет мне, когда вы вернётесь, неизвестно, доживу ли я вообще, доживёт ли наш сын…

…ну что я мог сказать?..

— Да, неизвестно. Но… ты ведь сама всё понимаешь…

Юлька часто закивала, веки её набухли слезами.

— Я всё понимаю, Лёш. Понимаю, что должна остаться — да я и не собиралась настаивать, ты всё правильно сказал. Только…

И разрыдалась — бурно, взахлёб, уткнувшись лицом в ладошки. Шуша негромко мявкнул, соскочил с пульта и беззвучно, одним движением запрыгнул к ней на колени. Юлька запустила пальцы в пушистую шерсть на загривке, и кот блаженно зажмурился и заурчал, изображая маленький моторчик. Я отвернулся, и уставился в звёздную черноту за иллюминатором. Где-то там, внизу, у нас под ногами поворачивался зелёно-голубой, в облачных полосах и спиралях, шар Земли — и я вдруг со всей ясностью осознал, что мне впервые за все годы этой новой, неизвестно кем дарованной мне жизни, не хочется с ним расставаться.