Этот большой мир – 6. "Дети Галактики"

IX

— Если не вдаваться в детали, то на «Фубуки» произошло примерно следующее. — сказал Середа. — Всё началось со сбоя в управляющей электронике — они же не ожидали, что попадут в «червоточину», вот и не успели врубить экранировку. У японцев полно деликатной полупроводниковой и компьютерной аппаратуры, и она не выдержала энергетического импульса при выбросе тахионного поля «сверхобруча». И когда экипаж пришёл в себя, большая часть бортовых систем не действовала, и среди прочего — оба контура охлаждения реактора. Температура в активной зоне стала стремительно расти, реактор пришлось срочно катапультировать. В бортовом журнале зафиксировано, что он взорвался через семь минут после того, как отделился от планетолёта. Жёсткое излучение и электромагнитный импульс добили половину уцелевшей электроники, людям тоже досталось. Вот здесь написано, — он провёл пальцем по странице, заполненной по-английски, — что семь человек умерли от лучевой болезни в течение трёх суток, из остальных симптомы наблюдались у половины, включая и капитана Йошикаву.

Витька кивнул на иллюминатор, за которым на фоне сполохов подпространства висел японский планетолёт. До него от «Зари» на глаз было километра три, не больше, но это ровным счётом ничего не значило. Судя по расходу топлива, во время давешнего перелёта туда и обратно «суперкраб» преодолел не меньше двадцати километров; показания же дальномеров, что оптических, что радиолокационных, что лазерных, давали, по образному выражению Юрки-Кащея «среднегодовую температуру за позапрошлый год». Подпространство, что вы хотите…

— Нетрудно заметить, что внешние повреждения «Фубуки» не так уж и велики. — продолжил Середа. — Повреждена часть хвостовых вспомогательных отсеков в корме, но не сильно, мы это даже не сразу заметили. Ну и сам реактор, конечно… Но самое скверное не в повреждениях, и даже не в лучевой болезни. Вместе с реактором корабль лишился практически всей энергии, а это сами понимаете, что означает…

Присутствующие закивали. Каждый из нас знал, порой из горького опыта, что остаться на космическом корабле без электроэнергии, означает гибель, столь же верную, как при разгерметизации.

— Немногое давали фотоэлементные батареи, но крохи, крохи — здесь вам не орбита Земли или даже Марса…

Я согласно хмыкнул. Витька прав, судя по показаниям приборов, эффективность фотоэлементов в подпространстве упала процентов на девяносто пять.

— Оставались резервные водородные элементы для буксировщиков и аккумуляторные батареи. Энергии, которую можно были выжать из них, едва-едва хватило бы для систем регенерации и обогрева части жилых помещений в течение пары недель. После этого неизбежно наступил бы конец — помощи ждать было неоткуда, и Йошикава понимал это лучше кого бы то ни было. Надеяться оставалось лишь на то, что Гарнье что-нибудь придумает, перепрограммирует как-то тахионные торпеды — их на «Фубуки» оставалось ещё пять штук.

— Как он мог это сделать? — удивился Довжанский. — Тогда никто и понятия не имел, что подобные вещи возможны! Леднёв разработал свою теорию только через год после исчезновения «Фубуки». К тому же — откуда у них полигимний?

— Гарнье не зря считали гением. — негромко сказала Влада. — Что бы ни говорил Валерка, нам до француза было очень далеко. Похоже, он нашёл способ… или полагал, что нашёл.

— В любом случае, Гарнье для осуществления его замысла требовалась энергия, и немало — а почти вся она уходила на поддержание существования уцелевших. Если верить бортовому журналу — капитан аккуратно, до самого конца вёл записи, — сначала они собирались отключить системы регенерации и обогрева отсеков.

— А что, нормальный ход. — согласился Дима. — Собирались протянуть, пока не будет найден какой-нибудь выход. Тяжело, конечно, зато надежда…

Середа пожал плечами.

— Если кто-то и надеялся, то зря. Батареи скафандров и кейсов жизнеобеспечения гермокостюмов тоже ведь нужно подзаряжать, а Гарнье требовалась вся энергия, до последнего ватта. И тогда японский капитан принял страшное решение. Он отобрал несколько человек, троих или четверых, в чьей лояльности был уверен. Гарнье, разумеется, был в их числе, а вот англичанин Хадсон, о нём ещё Стивен рассказывал, в списках не значился. Остаётся только гадать, как Йошикава заставил экипаж собраться в ангаре. Ясно, что все они были без гермокостюмов — во всех вскрытых каютах те оказались на своих местах, и основные, и резервные. Системы регенерации к тому моменту ещё действовали, хотя и лишь на треть мощности, воздух в корабле был пригоден для дыхания, и подозрений распоряжение капитана не вызвало. А потом стало поздно — помощники Йошикавы заклинили двери, ведущие в коридор, а сам он подал с мостика команду на открытие внешних створок ангара. Люди осознали, что попали в ловушку, стали колотить в двери, попытались взломать шкафчики с гермокостюмами — но было уже поздно. Вот, смотрите…

Он вставил в доставленный с «Фубуки» видеомагнитофон кассету — ту самую, что мы нашли в капитанской каюте, — и нажал клавишу «GO». На экране появилась картинка, чёрно-белая, скверного качества, но и на ней ясно было видно, как мечутся в ангаре обречённые люди, как колотят чем попало в люк, как царапают металл скрюченными пальцами в безнадёжной попытке вырваться — и один за другим затихают, повисая в невесомости безвольными неподвижными куклами.

— Куда они все делись из ангара? — прошептал Дима. — Мы там всё обыскали, никого не было!..

Середа в ответ криво ухмыльнулся.

— А ты бы захотел оставаться на одном корабле с несколькими десятками мертвецов, которых сам же и отправил на тот свет? Выбросили наружу, и всего делов…

Общее молчание было ему ответом. Я покосился на Владу — та побледнела и всё время облизывала губы. У Юрки-Кащея подёргивался уголок рта, Серёжка Лестев — он, как и Оля Молодых, тоже присутствовал при обсуждении результатов вылазки, — сделался белее бумаги, пальцы на подлокотнике мелко дрожали. Меня тоже потрясывало — ни с чем подобным я ещё не сталкивался, ни в этой, ни в «той, другой» жизни.

— А чего вы хотели⁇ — голос Довжанского был хриплым, севшим. — Японцы есть японцы, они и так не жалеют ни своих ни чужих. А тут — прямой резон, хоть кто-то да спасётся.

Середа щёлкнул клавишей, картинка на экране застыла. На мостике повисло напряжение — казалось, его можно резать ножом.

— Ладно, с этим разобрались. — я старался, чтобы голос мой звучал спокойно. — Но это не объясняет того, что случилось потом — стрельба, трупы, самоубийства Гарнье и Йошикавы…

Середа развёл руками.

— Ничем не могу помочь. В бортжурнале об этом ни слова, видеозаписей тоже нет. Остаётся только строить предположения.

— Я, пожалуй, догадываюсь. — Влада успела взять себя в руки и говорила почти спокойно. — Думаю, когда Гарнье нашёл способ использовать тахионные торпеды в подпространстве, — а он его нашёл, в этом нет ни малейших сомнений, — то сообщил об этом Йошикаве. Тот, разумеется, обрадовался, ведь появился шанс на спасение — но не тут-то было. Француз был готов рискнуть всем, поставить на карту и свою жизнь, и жизнь немногих оставшихся в живых из команды «Фубуки» — лишь бы достичь звёзд. Если хотите, он помешался на этом, а потому не стал слушать Йошикаву, когда тот потребовал настроить тахионную торпеду для возвращения в Солнечную систему. А когда капитан попытался заставить его силой, пустил в ход ракетницу. Результат нам известен.

Дима упрямо набычился.

— Не получается. Ну ладно, тех троих он подстрелил — но с собой-то зачем покончил? Ведь никто больше не мешал запустить тахионную торпеду и добраться до той стороны «червоточины»!

— Ну, не знаю. — Влада развела руками. — Возможно, ужаснулся, увидав, что натворил. А может, осознал, что не сумеет привести в действие системы корабля, даже если оставшийся в живых капитан согласится ему помогать. Ну и… заперся в каюте и снял шлем.

— Звучит логично. — согласился я. — Что до Йошикавы, то он понимал, что всё кончено и шансов на спасение нет — и не захотел просто сидеть в своей каюте и ждать смерти. Но и снимать шлем и глотать, подобно Гарнье, вакуум, тоже не пожелал, вот и пустил в ход свой меч, совершив, как истинный самурай, сеппуку.

— Самурай, значит… — Юрка скептически хмыкнул. — «В эту ночь решили самураи…» И когда это ты успел изучить его биографию?

— Сразу, как только мы вернулись из Пояса, пошёл в Ленинку и стал искать. Занимательное, доложу я тебе, вышло чтение… Вот ты, к примеру, знаешь, что означает «Фубуки»?

Юрка насупился.

— Понятия не имею. Гора какая-нибудь, или остров — как Сикоку, на котором япошки устроили свинство со «звёздным обручем».

— Не угадал. «Фубуки» в переводе на русский означает «метель». Во время войны на Тихом Океане, это название носил японский эсминец, а командовал им не кто иной, как родной отец капитана Хагиро Йошикавы!

Я бросил на стол пачку листков. Наверху, под ржавой скрепкой, помещалась фотография, пожелтевшая от времени, с неровными истрёпанными краями. На снимке был запечатлён военный корабль, идущий полным ходом; у форштевня пенится бурун, из башни на полубаке грозно смотрит пара орудийных стволов.

— Минору Йошикава имел чин кайгун тю-са, что примерно соответствует нашему капитану второго ранга. Потомок древнего самурайского рода, одного из самых славных во всей Японии, он погиб вместе со своим кораблём в битве за остров Гвадалканал. Вот так-то, а ты говоришь — биография…

— Н-да, японцы знали, кого поставить командовать своим единственным тахионником… — отозвался после долгой паузы Юрка. — Жаль только, что, вы не забрали с «Фубуки» его меч. Памятная вещь, в музей можно было бы сдать…

Я отрицательно мотнул головой.

— Нет. Нельзя разлучать самурая с его мечом. Даже если оба уже мертвы.

— Оба? — Юрка удивлённо приподнял бровь. — Разве меч может быть живым.

От неожиданности я поперхнулся. Точно, язык мой — враг мой… не пересказывать же им «Путь Меча», тем более, что книга ещё даже не написана?

— Почему это — разлучать? — Влада, как и подобает учёному, уловила главное. — Мы что, не заберём тела с «Фубуки», а оставим в подпространстве?

— Да. Они сами выбрали свою могилу, и кто мы такие, чтобы оспаривать это решение? Если же кто-то захочет вернуть тела на Землю, то можно будет сделать это позже.

Она прищурилась.

— Полагаешь, при следующем прохождении червоточины мы найдём корабль на том же самом месте?

Я пожал плечами.

— Понимаю, звучит несколько того… бредово. Но — почему бы и нет?

Влада посмотрела мне в глаза — долго, с прищуром, ожидая, что я не выдержу и отведу взгляд. Не дождалась.

— В самом деле, — медленно сказала она, — почему бы и нет? Вот мы это и проверим на обратном пути.

— На обратном пути? Отку?.. — Кащей умолк на полуслове с открытым ртом. Оля кашлянула, и взоры всех на мостики, устремились на неё.

— Юр, ты что, ещё не понял? Влада предлагает не останавливаться и лететь дальше!

— Да, именно так. — Влада вскинула подбородок, глаза её вызывающе блестели. Я не зря упомянула, что Гарнье нашёл способ двигаться дальше по червоточине. Я наскоро просмотрела его записи, и этого хватило, чтобы понять, что он мог добиться успеха — и тем более добьёмся его мы, с нашими новыми тахионными торпедами с начинкой из полигимния. Так что… — она сделал паузу, несколько театральную, — мы можем лететь дальше. К звёздам. Насколько я понимаю, решение на этот счёт было оставлено на усмотрение Алексея, в зависимости от обстоятельств. Чо ж, теперь обстоятельства известны, и пришло время решать… капитан!

Она снова посмотрела мне в глаза, и я опять не отвёл взгляд. Нельзя показывать слабость, неуверенность, колебания… Когда угодно — только не сейчас…

Неслышная дуэль взглядов продолжалась секунд десять. Влада не выдержала первой — отвела глаза и, чтобы скрыть досаду, повернулась к пульту. Там, на большом мониторе, клубились цветные вихри подпространства; их отсветы отражались в полированном титане на её скуле. Остальные ждали, затаив дыхание — если бы на штурманский мостик в этот момент залетела муха — не муха даже, моль! — то её было бы слышно не хуже, чем самосвал, разворачивающийся под окнами панельной многоэтажки.

— Хорошо. — медленно произнёс я. Слова не желали срываться с налившегося свинцом языка, цеплялись за шершавое нёбо, застревали между пересохших ни с того ни с сего губ. — На этом пока закончим, если, кончено, ни у кого больше нет вопросов.

Присутствующие загудели — вопросы были, да ещё и сколько! Я, и подобает настоящему капитану (царь, бог и воинский начальник, а как иначе?) оставил глас народа без внимания.

— Граждане звездолётчики, прошу всех разойтись по своим местам и заняться чем-нибудь полезным. А вас, товарищ Штарёва, — я постарался добавить в голос хотя бы толику иронии, — я попрошу остаться…

Конец четвёртой части.