Детство Ивана Грозного

Голова над воротами

А на площади чирикали воробьи, склевывая рассыпанное кем-то зерно, и солнышко так сияло, что Ваня снова стал проситься в сад.

— Ладно, ладно, пойдем, аппетит нагуляешь, — согласилась Евдокия. Она была рада отпустить мальчика: пусть лучше на воле побегает, чем во дворце, где много народу и ненароком могут сболтнуть про ночное. Она оставила Ваню в саду, а сама пошла за вышиваньем, бросив на ходу:

— Только за калитку не выходи, я сейчас вернусь.

Ваня начал было строить крепость из песка, как вдруг заметил под кустом собачонку. Это был обычный дворовый пес с разорванным ухом, никому не нужный и, наверняка, голодный.

Во дворце держали охотничьих породистых собак, но они жили на псарне, Ваню туда не пускали, а в горницах держали только кошек. Поэтому Ваня очень обрадовался приблудному псу, отыскал в кармане забытый леденец и, развернув, собирался уже бросить ему, но тот вдруг глухо зарычал, вскочил на ноги и, хромая, побежал прочь. Ваня бросился вслед:

— Куда ты? Я же хочу угостить тебя!

Но собака ринулась в кусты и исчезла.

Ваня не отставал. Он раздвинул ветки и увидел в заборе щель. Она оказалась достаточно широкой, мальчик пролез в нее и огляделся. Пес, сильно припадая на заднюю ногу, уже сворачивал за угол. Но Ваней овладел азарт.

«Вот догоню, узнаю, где ты живешь, и вернусь к мамке, — думал он, — надо же угостить собачку, да и ногу хорошо бы перевязать — носовой платок у меня чистый».

Пес все сильнее хромал, и Ваня замедлил шаг. Дорога привела на площадь. Пес перебежал ее и остановился перед широко распахнутыми воротами. За ними стоял мрачный дом с маленькими зарешеченными окошками, кое-где затянутыми пузырем и слепо глядящими на мир.

«Какое странное подворье, — подумал Ваня, — кто же здесь живет?»

И вдруг, будто отвечая на его вопрос, пес завыл.

Ваня пригляделся внимательнее и — волосы зашевелились у него на голове: среди истоптанной копытами травы валялось что-то красное — это были куски человеческого тела. На плахе, залитой кровью, рядом с воткнутым в нее топором лежали голые руки и ноги. А собака все выла, подняв голову и уставившись на ворота. Ваня тоже посмотрел вверх и застыл на месте: на него смотрел дядя Федя Мишурин! Отрубленная голова была насажена на кол, глаза расширены и залиты кровью, черты лица искажены — и все-таки Ваня сразу узнал его.

Крича от ужаса, он бросился обратно и не помня себя подбежал к калитке дворцового сада. Она была распахнута.

Мамка Евдокия в растерянности оглядывалась вокруг и, увидев Ваню, бросилась навстречу. Он уткнулся в ее толстый живот, сотрясаясь от крика.

— Ну полно, полно, Ваня, где же ты был? — спрашивала она. — Что же ты меня не послушался, батюшка? В детской Василий Васильевич ждет, — ругался, что я тебя одного оставила в саду. Не говори ему, что выходил за калитку! Да идем скорее, а то мне достанется!

Трепеща перед своим властительным родственником, она насухо вытерла Ване глаза, приласкала и еще раз попросила, чтоб не выдавал ее. Евдокия даже не поинтересовалась, что напугало мальчика: страх перед Шуйским заслонил все.

В детской, как всегда развалясь, сидел Василий Васильевич, в нетерпении постукивая пальцами по столу.

— Государь, где ты был? — спросил он.

— В саду.

— Один?

Ваня кивнул опущенной головой.

— Что делал?

— Крепость строил… из песка.

Ваня дрожал всем телом — перед глазами стояла голова растерзанного дяди Феди, насаженная на кол. Но надо было отвечать, чтобы не подвести мамку. И он отвечал на все вопросы ненавистного опекуна, хотя обычно отмалчивался, прячась за спину Евдокии. Только глаз не отрывал от пола, глядеть в лицо Василия Шуйского было мучительно.

А первобоярин благодушествовал: день выдался удачный. Ивана Бельского сейчас везли связанным на Белоозеро, его приспешники брошены в темницу, а главный враг его, Федька Мишурин-Поджогин, ничтожный дьяк-писака, который, пользуясь расположением Василия Третьего, так часто поддевал его своим змеиным языком, теперь получил сполна. Он, Василий Шуйский, сам руководил его казнью: заставил раздеться догола, наезжал на него, связанного, конем и, только натешившись, велел четвертовать, отрубить голову и повесить ее над воротами крамольникам в назидание.

Чтоб видеть глаза повергнутого врага в смертный миг, спешился и слишком близко подошел к плахе — кровь брызнула на парадный кафтан. Слуги подскочили, угодливо вытерли. Потом он ехал к своему подворью, как победитель после успешно завершенной битвы, и как после боя, с чарами и заздравными тостами встретили его сподвижники у ворот.

Потом его потянуло во дворец, так захотелось почувствовать свою власть и над юным государем, и вот сейчас он ощутил ее сполна.

Мальчишка отвечал покорно, даже глаза поднять боялся, и первобоярин решил вознаградить его: положил свою тяжелую ладонь на голову ребенка.

Ваня как всегда вобрал голову в плечи, но тут вдруг у самых глаз увидел брызги крови на рукаве Шуйского, ощутил даже ее запах и сразу понял все.

— Это ты, ты убил дядю Федю! — закричал он, разом забыв страх за себя и за мамку. — Бог накажет, накажет тебя!