Детство Ивана Грозного

Новые друзья

Как только Ваня крепко встал на ноги — сразу пошел к митрополиту. Макарий совершал утренний прием посетителей, и мальчик, как и при Иоасафе, остался в библиотеке. Первосвятитель не мешал ему, а в обед пригласил разделить с ним трапезу и незаметно разговорил.

Ваня был уже немного знаком с его трудами, восхищался обширными познаниями митрополита, а сейчас был очарован его простой и образной речью, рассказом о новгородцах, которым он посвятил почти всю жизнь.

— Зачем же ты покинул их, святой отец? — робко спросил Ваня и, покраснев, но не сводя твердого взгляда со старца, закончил:

— Неужели только ради митрополичьего места? Но ведь отца Иоасафа все здесь так любили!

— Не ради места, а ради тебя, государь. Игумена Иоасафа я сам выдвинул на пост митрополита. В Новгород за мной прислали Шуйские. Заявили, что ты недоволен митрополитом и требуешь его замены. Вот я и поехал, чтобы разобраться, и вскоре понял, что все это ложь, но не успел оглянуться — как его чуть не забили до смерти и сослали в Кирилло-Белозерский монастырь. На другой день меня прямо под стражей заставили справлять службу, а святителей — избрать митрополитом. Ты, государь, тогда тоже под стражей в церкви стоял почти без памяти, но Андрей Шуйский нарочно выставил нас напоказ всему народу, чтоб казалось, будто мы одобряем его разбой и душегубство.

— Я немного помню, как меня под руки тогда держали! — с гневом подтвердил Ваня.

— Не волнуйся, это уже в прошлом, — Макарий погладил мальчика по дрогнувшим плечам. — Надо думать о будущем, о святой Руси, о русском человеке. Даже если он сир, нищ и слаб, но он твой соплеменник! Бог поручил мне заботиться о его душе, а тебе, государь, — о его благополучии. Нельзя русского человека топтать и увечить, как, впрочем, нельзя мучить даже бессловесное, но живое создание.

Ваня понял намек и низко опустил голову.

— Ладно, чадо, надеюсь, это тоже в прошлом и больше никогда не повторится, — добавил Макарий и, благословив отрока, отпустил домой: за окном уже поблекли краски, наступал ранний осенний вечер.

Первая задушевная беседа не прошла бесследно: Ваня перестал бить животных и устраивать конные скачки на улицах. При виде Андрея Шуйского мрачнел и отворачивался, всем своим видом показывая ненависть к нему. Это было опасно, и Макарию волей-неволей приходилось учить мальчика притворству, противному канонам христианского поведения.

— Представь себе, что ты живешь во времена Батыя, когда русская земля стонала от насилия татар. И вот тебе приходится, чтобы облегчить жизнь своего народа, везти Батыю дань и льстиво улыбаться, только бы хоть на время он прекратил резать и полонять русичей и жечь их дома. Но за это время ты копишь силы, чтобы сбросить тяжкое иго…

— Да-да, понимаю, — закивал головой Ваня. — Я помню, как мама принимала татарина Шигалея, хотя он был изменником. Он тогда клялся в преданности, а в глазах была такая ненависть, что он их все время опускал, чтобы не заметили. Но я-то его двуличие сразу раскусил!

— Вот и хорошо, что уяснил, — одобрил Макарий. — Только ведь то был царь чужеземный и понятно, что это враг. А есть враги, живущие на твоей земле, в твоем государстве, и они разъедают его изнутри, как ржа — железо, как болезнь — человека. Оттого они еще опаснее и коварнее. Чтобы свалить такого врага, надо усыпить его бдительность, заставить поверить, что в нем души не чают. Только так можно от него освободиться.

— Я постараюсь, хотя это и трудно — улыбаться Шуйскому, — печально признался Ваня. — По правде сказать, отче, я очень его боюсь. У него глаза такие жестокие, а рука такая тяжелая, когда он кладет ее на мою голову! Я не забуду, как он изо всех сил бросил меня на кровать в ту ночь, когда ко мне прибежал отец Иоасаф. Мне и теперь мнится, что он придет ночью и убьет меня. Я все думаю, святой отец, где бы мне достать кольчугу, чтобы надевать ее хотя бы на ночь: в темноте все кажется, что вот-вот отворится дверь, и он прикончит меня.

— Полно-полно, — шептал Макарий, невольно прижимая мальчика к груди, будто стараясь защитить. — Уж до такого-то не дойдет, успокойся. Но раз уж боишься, то есть у меня в Тульском монастыре хорошие кузнецы. Они спроворят тебе кольчугу по росту. Только упаси Бог кому ее увидеть! Мамка, говоришь, любит тебя, так пусть она ее днем прячет. Но откуда кольчуга, не сказывай даже ей.

Ваня повеселел и смотрел на митрополита благодарными глазами: другой, даже Федя, назвал бы его трусом, а святой отец все понял.

Доверие его к Макарию росло с каждым днем.

Однако частое общение с митрополитом не могло заменить Ване сверстников и, возвращаясь во дворец, он по-прежнему чувствовал себя будто в стане врагов: сыновья бояр, приближенных Шуйского, выполняли наказ своих отцов — следить за каждым шагом и словом государя.

Надо было приблизить к нему кого-то из истинных друзей. Макарий остановил свой выбор на сыне Федора Мстиславского Иване, который приходился юному государю троюродным племянником, хотя и был старше его лет на семь. Он уже получил сан кравчего[52]. Разница в возрасте почти не ощущалась: юный государь и ростом, и развитием не уступал своему тезке, а умом и образованностью, пожалуй, даже превосходил его.

Приглянулся Макарию и Никита Юрьев, сын боярина Романа Юрьева, молодой стольник[53], внешне чем-то похожий на Ивана Овчину. Священник Сильвестр не раз беседовал с отцами Ивана и Никиты и, удостоверившись в том, что на них можно положиться, сообщил Макарию. Дети бояр теперь с особым тщанием следили за приготовлением и подачей блюд государю: ведь по слухам мать великого князя отравил Василий Шуйский, значит, племянник может проделать то же и с сыном Елены.

Теперь предстояло подобрать кого-то на должность постельничего[54]. Как ни могуча телом была дальняя родственница Шуйского мамка Евдокия, но в трудный момент вряд ли сумела бы справиться с подосланными им губителями. Кому же вручить этот придворный пост, самый, пожалуй, ответственный? Ведь постельничему придется быть при мальчике в самое глухое время суток, хранить его сон, надевать и снимать кольчугу, надежно прятать ее и суметь постоять за государя при первой опасности, а помимо прочего быть связным. Избранник нужен сильный, смелый, готовый умереть за великого князя и в то же время умный и образованный, чтобы составить ему компанию и не наскучить в часы бессонницы.