Девочка (не) Джеймса Бонда

14 глава. Неистребимая бабская порода

Официант принес огромный поднос, уставленный всевозможными салатами и закусками. Одних баклажанов было пять разновидностей.

— Мясо будет через пять минут, — нараспев произнёс официант и снова ослепительно улыбнулся, в сотый раз протирая стол белоснежной салфеткой.

Я взяла горячую ароматную лепёшку и разломила ее.

— Благослови еду, — Рухама молитвенно сложила руки.

Я повторила жест за ней. Рухама что-то зашептала.

— Я слов не знаю, — едва слышно сказала я. — Может быть, мне таблицу умножения прочитать?

— Ни в коем случае, — прошипела она. — Рядом могут быть люди, умеющие читать по губам. Повторяй за мной. Благослови, Господи Боже, нас и эти дары, которые по благости Твоей вкушать будем, и даруй, чтобы все люди имели хлеб насущный. Просим Тебя через Христа, Господа нашего. Амэн!

Я повторила за ней и попыталась съесть салат с оливками, помидорами и кубиками козьего сыра, щедро политыми густым оливковым маслом и посыпанными какой-то сушеной травкой. Но еда стала колом в горле, потому что мужчина впился взглядом в мое лицо и ни на миг не переставал меня разглядывать.

— Спокойнее, девочка, спокойнее. Не дергайся, — Рухама уткнулась в бокал с водой и зашептала: — Просто встань и сходи в туалет. Закройся в кабинке и отдышись. Будешь проходить мимо него — отвернись. Не смотри ему в глаза ни в коем случае. Арабы воспринимают прямой взгляд, как заигрывание и приглашение. Но ты ведь скромная, поэтому ты его не видишь. Он для тебя не существует.

Я встала и пошла через весь ресторан к туалету, дверь которого виднелась в конце зала возле кухни, из которой все время суетливо выныривали официанты. Честно старалась не смотреть на мужчину. Но, проходя мимо, не удержалась и бросила на него мимолетный взгляд. Он смотрел на меня так, как никогда в жизни не смотрел ни один мужчина. Я бы всё отдала, чтобы на меня так смотрел Кит. Ноги задрожали от волнения. Щеки вспыхнули огнем. Я зашла в туалет, закрылась в кабинке и спокойно посидела минут пять. Стало легче. Как жаль, что нельзя умыться. Сейчас бы холодной водички в лицо плеснуть, но на мне сложный макияж, который уже два раза подправляла Рухама в туалетах магазинов. Я вышла из туалета и снова пошла по залу. Не буду на него смотреть, не буду. Опущу глаза и… в этот момент на меня обрушился шкаф. Я отлетела в сторону и растянулась на полу.

Стальной

Ну вот и всё. Ты был прав, Стальной. Аль-Ваффа сгорел. Матерый волчара на миг забыл, кто он и где находится. Он не отрывал взгляда от Ани. Потому что человеку, не пережившему смерть любимой, многого не нужно. Похожее лицо, точно такая же манера одеваться, католический крестик, как у его Нади, которая ходила в католическую школу. А главное: невинность во взгляде. И вот он уже видит ту, которой давно нет. И верит, что это она. Ты ведь и сам такой же, Стальной. Тебе достаточно было пары фраз, нескольких ужимок, непохожесть Ани на своих сверстников, сочетание интеллигентности и дерзости, робости и внутреннего железного стержня, и вот ты с радостью увидел в Анке Янку. И даже схожесть имен воспринял, как доказательство. Тебе ли не понять Аль-Ваффу?

Аня, следуя указаниям Рухамы, послушно направилась к туалету. Один из телохранителей Аль-Ваффы что-то зашептал ему на ухо, но он продолжал смотреть вслед девочке. Твоей девочке, Стальной. Радуйся, ты победил. Акула не просто заглотила крючок. Акула заглотила весь гарпун целиком до самой задницы. И теперь этот гарпун можно вытащить вместе с кишками. А ты, Стальной, в очередной раз доказал, что равных тебе нет. В этой профессии так точно. Аплодисменты!

Жри свой успех. Запихивай его горстями в луженую глотку. Подавись этим долбаным успехом!

— Ну ты и хитро сделанный, конечно, — раздался в наушнике голос генерала Плетнёва, который лично сидел снаружи в крытом белом фургоне, наблюдая на камерах процесс заглатывания объектом наживки.

Стальной не любил, когда военные физически участвовали в таких тонких операциях. И еще в Москве спорил с Плетнёвым, но генерал настоял на своем.

— Я тебе не квашня пузатая, которая в генштабе по стулу расползается задницей размером с коляску от мотоцикла "Урал". Я — боевой генерал. Звездочки свои в горячих точках выхаркал. Поэтому участвовать в операции буду лично с самого начала и до конца. А то ваши вечно наших задвигают, — сказал, как припечатал, Плетнёв.

— Потому что здесь пока ничего штурмовать не нужно. А когда будет нужно, тогда и подключитесь, — попытался возразить Стальной.

— Это не тебе решать, когда и как, — решительно осадил его Плетнёв. — Наверху дали добро. Так что не греми причиндалами. А то ненароком заржавеют. Ты не во всех местах стальной.

— А ты проверь, — огрызнулся Стальной.

— Уже проверил, — зарычал Плетнёв. — Потому и напоминаю тебе, как в таких случаях говорит наш дорогой президент: "Не надо борзеть, ребята!"

Сейчас восторг Плетнева подействовал на Стального, как ведро помоев, вылитое на голову. Он сжал кулаки. Его девочка, которая смотрела на него влюблёнными глазами, шла сейчас походкой феи по залу. А за ней наблюдал серый волк. В его глазах Стальной ясно видел всё, что будет дальше. Ее хрупкое тело в лапах этой сволочи. Ее глаза, которые в ужасе остекленеют, глядя в последний раз снизу вверх на зверя, который забирает ее жизнь.

Стальной чуял бешеный пульс Аль-Ваффы. Трепещущие в ожидании добычи ноздри. Для любого мужчины высшее наслаждение брать женщину. Амину Аль-Ваффе было этого мало. Он забирал их жизни. В память о Наде — той первой любви, которая не выжила. Его психология была проста: если та самая, единственная, умерла, то и остальные жить не должны. Он не успел взять ее как мужчина. Он не видел тот миг, когда убийца сжал горло его Нади и просто ждал, когда она затихнет, глядя на него расширившимися от ужаса глазами. Аль-Ваффа не смог тогда ее защитить. Он отдал свою девочку чужому мужику. И тот смотрел на нее сверху вниз. Он посмел посмотреть на нее сверху вниз! А такое право было только у Аль-Ваффы. Он должен был приподниматься над ней, глядя на ее красивое лицо, целуя в губы, которые тихо шептали бы его имя:

— Айва, Амин! Да, Амин, да!

Но не случилось. Аль-Ваффа не просто не смог ее защитить, он даже не отомстил за ее смерть. Потому что не знал имени убийцы. Поэтому он мстил девушкам. Забирая жизни похожих на его любимую, он платил дань ей, своей единственной. И свято верил в то, что его любимая Надя, встречая на небесах тех, кого он убил, чувствует успокоение от того, что не только она умерла такой молодой. Стальной знал, что шептал Аль-Ваффа, когда сжимал руки в перчатках на горле девушек:

— Во имя тебя, Надя. Во имя тебя, любимая. Интаумри — жизнь моя! Прими в дар жизни других.

Волна боли так захлестнула Стального, что он едва смог дышать. Тем временем Анка вышла из туалета и пошла мимо стола Аль-Ваффы. Тот едва заметно кивнул одному из двух телохранителей. Мужчина в черном костюме, сидящий спиной к Анке, вдруг резко вскочил на ноги и сбил ее с ног. Она упала.

— О, мадонна! Простите меня, синьорина! Я не хотел, — закричал мужчина, склонившись над Аней.

Аль-Ваффа вскочил на ноги одним прыжком. Мгновенно оказался возле Ани, оттеснив телохранителя. Присел на корточки и положил одну руку на сердце.

— Я прошу прощения за своего помощника! — в его голосе прозвучало искреннее сожаление. — Вы ушиблись? Какое горе!

Аня морщилась, держась за ушибленный лоб.

— Милая моя, как ты? Ответь мне, моя дорогая! — запричитала Рухама, обняв Аню обеими руками. — Какой же вы неловкий! — укоризненно бросила она телохранителю Аль-Ваффы, который сбил девушку с ног. — Разве можно быть таким неосторожным?

Мужчина лишь тяжело вздохнул, опустив голову.

— Вы совершено правы! — горячо поддержал Рухаму Аль-Ваффа. — Но сейчас не время для выяснения отношений. Синьорине необходимо поехать в больницу. Я сам ее отвезу в качестве извинения. Нужно проверить: нет ли сотрясения?

Аня бросила на него жалобный взгляд и молча кивнула.

Стальной почувствовал горячий пульс в голове. Всё! Ловушка захлопнулась. Этот волчара уводит твою девочку.

Успокойся, Стальной. Ты справишься и вытащишь ее. Ты успеешь. Нужно всего лишь, чтобы Аль-Ваффа раздел ее. Только это и больше ничего. Скрытые мини камеры, которые установил один из подкупленных людей Аль-Ваффы, заснимут, как человек с незыблемым авторитетом и бетонной харизмой нарушает клятву, которую с него не смогли снять самые известные духовные лидеры мусульманского мира. Ему говорили, что ислам не поощряет такие клятвы. Но он стоял на своем. И именно это сделало его самым харизматичным, но негласным лидером арабского мира, где заслужить такой авторитет можно только одним: честью. И эту честь ты у него отнимешь, Стальной. И ты справишься. Потому что операция просчитана до мелочей.

Стальной расплатился, вышел из ресторана, свернул на маленькую улочку, оглянулся по сторонам и запрыгнул в заднюю дверь белого фургона, расписанного отпечатками кошачьих и собачьих лап, обнимающих ядовито-розовые сосиски. На боку фургона змеилась витиеватая надпись: "Доставка еды для ваших питомцев".

— Добро пожаловать в чудесный мир кинематографа! — ухмыльнулся Плетнёв, не сводя глаз с шести мониторов, вмонтированных в стену фургона.

На мониторы выводились изображения с камер Рухамы, а также с камер наружного наблюдения и обычных дорожных камер.

— Ох, как я не люблю работать с Востоком! Ё-маё! Кто б только знал! Тьфу ты! Никогда не знаешь, что от этих лисов ожидать. Такие, понимаешь ли, хитровыкроенные, что они у тебя в руках крутанутся и сто раз выскользнут. Говорят "да", а сами думают "нет". Вот же бесовы дети! — зло сплюнул на пол Плетнёв. — Знаешь, Стальной, почему мы никак с иранцами договориться не можем? В языке фарси существуют шесть вариантов слова "да", которые различаются только интонациями. Или как говорят официально: звуковыми регистрами. Шесть! Туды их через коромысло! Потому что персидский язык — он как музыка, разделяется на регистры. Одно и то же слово можно одинаково написать, но разница в произношении и смысле будет колоссальной именно из-за интонаций. И вот по этой самой интонации любой иранец поймет: это "да" четкое, или "да, я должен подумать", или "скорее нет, чем да". А европейцы не улавливают этих нюансов. Поэтому каждый раз переговоры заходят в тупик. Европейцы думают, что им говорят "да", а на самом деле им говорят: "Да катитесь вы колбаской по Малой Спасской!" А они потом кричат, что их обманули. А иранцы лишь посмеиваются над белыми дурачками, которые в буквальном смысле не слышат их ответов. Просто потому, что европейское ухо не различает такое количество интонаций.

— Знакомо, — тяжело вздохнул Стальной. — Как по мне, так лучше пять американцев, чем один Аль-Ваффа.

Аня

В больнице этот мужчина не отходил от меня ни на шаг. Его звали Амин Аль-Ваффа. Так что я не ошиблась, когда сразу подумала, что он похож на араба. Он был со мной, когда мне делали снимок. Он даже отказался выходить, когда меня осматривал врач. Просто повернулся спиной и засыпал врача вопросами. Явно видно было, что он, действительно, беспокоится. Но меня всё время не покидало ощущение скрытой опасности. При всей невероятной любезности от него пахло страхом.

Этот его странный цепкий взгляд из-под рассечённой брови всё время впивался в мое лицо, как будто пытался рассмотреть что-то скрытое. И чем больше он мне улыбался, тем сильнее бегали мурашки по моей коже.

За всю мою жизнь ни один человек не вызывал у меня такого сильного ужаса. Подспудного, внутривенного, где-то на уровне рефлексов.

Он спрашивал, как я себя чувствую, а мне хотелось вскочить с кровати и бежать без оглядки, чтобы никогда больше не видеть эти глаза. Не слышать голос: чуть хриплый низкий баритон, в котором звучала скрытая угроза и очень властные нотки. По тому, как он разговаривал с окружающими, было сразу видно, что этот человек привык к большой власти. Даже врачи в больнице слегка наклоняли голову, разговаривая с ним, неосознанно, или, наоборот, специально оказывая ему почтение.

Его власть не распространялась только на одного человеку: на Рухаму. Когда врач вышел из палаты приемного отделения, она очаровательно улыбнулась Амину и произнесла:

— Я прошу прощения, синьор, вам не сложно будет выйти на пару минут? У нас есть девичьи секреты.

Два телохранителя Амина в ужасе уставились на Рухаму, а потом перевели испуганный взгляд на хозяина. Он изучающе посмотрел на нее, а она в ответ мило улыбнулась и опустила глаза, изображая смущение. Ее щеки даже покрылись легким румянцем. Вот актриса! Я аж засмотрелась на это потрясающее представление.

— Да, конечно, — медленно произнес Амин. — Но сначала я бы хотел завтра вечером пригласить вас на ужин к себе домой, Анна. В качестве компенсации.

— Очень вам признательна, но не думаю, что это будет прилично, — скромно опустив глаза, ответила я.

— О, не волнуйтесь! — поспешно добавил он. — Кроме нас с вами там будет еще очень много скучных людей. И я буду неимоверно рад, если вы согласитесь расцветить унылый серый протокол делового ужина яркими красками своей красоты.

Я улыбнулась. Какая прелесть — это их восточное красноречие! Просто "Тысяча и одна ночь"! Я быстренько собрала в голове все супер-пупер любезные фразы, которым научилась от бабушки, и ответила:

— Благодарю вас! Сочту за честь ответить согласием на ваше любезное предложение.

Амин улыбнулся и вышел. Телохранители, как щенки, трусцой последовали за ним. Едва мы остались наедине, как Рухама почти легла на койку, обняла меня и зашептала на ухо:

— Тебя привезут к нему. Будет ужин. Ты будешь вести себя скромно и спокойно. Когда он попытается к тебе протянуть лапы, ты должна быть испугана, вот что важно. Но запомни: никакого сопротивления! Мы тебя вытащим. Беспокоиться не о чем. Чтобы ни происходило, ты должна твердо придерживаться легенды. Остальное — наша забота. Тебя будут проверять. Возможно, прослушивать номер в отеле.

— Зачем? — удивилась я.

— Затем, что они обязаны убедиться, что ты, девочка, не медовая ловушка. Поэтому будь крайне бдительна и внимательна. Даже наедине с собой веди себя так, как будто за тобой наблюдают.

— Поняла, — кивнула я.

Рухама внимательно посмотрела на меня и погладила по руке:

— Только не бойся, ладно? Мы рядом, мы всегда за твоей спиной. Помни самое главное: с тобой не может случиться ничего плохого, — она обняла меня и поцеловала в лоб.

Я растерялась. С одной стороны, я просто ее работа. Это же понятно. С другой, было в ее поцелуе и объятии что-то похожее на скрытую заботу и настоящее сочувствие. Стерва внезапно куда-то делась. И ее вдруг заменила хорошая и почти настоящая подруга. Рухама, видя мою растерянность, потрепала меня по щеке и прошептала:

— Мужикам не понять. Они важно надувают щеки, изображая из себя крутых мачо. И все эти мачо без нас, женщин, просто срачо. Мы с тобой, девочка, и есть те самые невидимые герои, которым даже никто не говорит спасибо. Потому что для них нормально, что мы якобы выполняем главную женскую функцию. Где бы они были, если бы не было нас? Поэтому нам нужно держаться вместе. Тем более, что мы с тобой из породы верных баб и любим одного и того же мужика.

Что? Она так просто это сказала! Так буднично.

— Нет, я не… — попыталась возразить я. — Ты ничего не знаешь. У меня со Стальным всё!

— Ну да, ну да, — улыбнулась она. — Поэтому ты, узнав, что он тебя использует, согласилась доиграть свою роль вместо того, чтобы улепетнуть в Москву к своей кукольной уютной жизни.

— Мне обещали карьеру, — упрямо возразила я.

— Ага, а для тебя, девочки из бедной несчастной семьи, у которой нет отчима в Миноброны, это прямо единственная возможность выбиться в люди, — хитро подмигнула она.

— Я не принимаю помощь отчима …

— Ты любишь Стального, — перебила она меня. — И еще ты верная, как собака. Есть в тебе эта неистребимая бабская порода: спасать своего мужика чего бы это ни стоило. И любить только одного. Я тебя понимаю, как никто. Знаешь, сколько раз я могла блестяще завершить карьеру и выйти замуж за того, кто бы стал для меня бетонной стеной? А я вместо этого всю жизнь ждала предложения только от одного человека. И так и не дождалась.

— Зачем ты мне это рассказываешь сейчас?

— Сама не знаю, — пожала плечами она. — Может быть, потому что я слишком устала. А может быть, потому что каждый раз, видя, как новая девчонка начинает свою карьеру, мне хочется ее остановить. Наверное, это возрастное. Ну где-то же должен как-то выражаться мой возраст, если чисто внешне я выгляжу на восемнадцать лет, — она искоса метнула на меня внимательный взгляд.

— С половиной, — серьёзно ответила я.

— Ну черт с тобой, мелкая вредина, с половиной так с половиной! — рассмеялась она.

Амин сам отвез меня в отель, любезно предложив Рухаме сесть с нами в машину. Она, конечно, согласилась. И всю дорогу без умолку болтала. Мы сидели на белой коже роскошных сидений "Майбаха". Я и Рухама с одной стороны, Амин и его телохранители напротив. Амин не сводил с меня глаз. И если бы не болтовня Рухамы, я бы тихо и по-щенячьи завыла бы. Только сейчас я поняла значение выражения: "раздевать взглядом". Нет, конечно, и в Москве не была обделена мужским вниманием. Кто-то смотрел исподтишка. Кто-то открыто, но с улыбкой, пытаясь привлечь мое внимание, чтобы познакомиться.

А темпераментные гости столицы, которые просто не в состоянии были удержать внутри бурю чувств, свистели из машин:

— Эу, вах! Суда хады!

У меня эти выкрики всегда вызывали смех. Я даже не злилась на них, просто ускоряла шаг или ныряла в магазин или кафе, чтобы они проехали мимо. Но с Амином всё было по-другому. Я просто физически чувствовала его руки на своей груди, и что самое ужасное: на горле. Несмотря на климат-контроль, воздух в машине стал вязким и жарким. Я даже открыла окно.

— Попрошу водителя сделать кондиционер посильнее, если вам жарко, Анна! — Амин любезно наклонился вперед, а у меня ноги приросли к полу.

Мне показалось, что его руки шарят по моему телу. И даже грудь заболела, словно он сильно сжал ее пальцами. Хотя я никогда не была с мужчиной, но почему-то именно это сравнение пришло мне в голову. И когда машина остановилась возле отеля, я с трудом заставила себя вежливо попрощаться с ним и даже выдавила улыбку. Но камень с души спал только тогда, когда его машина отъехала от отеля.

— Ты молодец, ты справляешься. — подбодрила меня Рухама, когда мы зашли в лифт.

— Я не справляюсь, Рух…

— Тссс! — шикнула она.

Ах, да. Барбара! Конечно!

— Я не справляюсь, Барбара, — прошептала я. — Я его боюсь. Очень боюсь. Это какой-то гипноз. Ты видела, какие у него странные глаза? Он почти не мигает. Как человек может почти не мигать?

— Это выработанная привычка властных арабов, — отмахнулась она. — У них, если ты часто мигаешь, значит, не уверен в себе. Ментальность, девочка, и ничего больше. Не накручивай себя.

— Нет, есть что-то еще. Это… — договорить я не успела, лифт прибыл на нужный этаж.

Рухама немедленно нажала на кнопку и лифт снова поехал вниз.

— Здесь точно нет прослушки, — объяснила она. — Так что еще? Говори!

— Мне кажется, что он меня душит.

Ее лицо побледнело. Она вдруг растерялась. Это было очень странно. Всегда уверенная в себе Рухама даже рот приоткрыла от удивления.

— В каком смысле, девочка? Психологически? — она нервно поправила крестик на шее.

— Нет, физически. Я чувствую его руки на горле и на своей груди. Просто физически чувствую. И это ужасно! Хотя звучит бредово.

Лифт открыл двери на первом этаже. Рухама вдруг яростно стукнула кулаком по кнопке. Сначала я подумала, что она злится на меня, потому что вынуждена со мной возиться. Но когда лифт поехал вверх, она вдруг обняла меня и прижала к себе.

— Я сейчас пришлю тебе в номер целую коробку пирожных и цветочный чай, слышишь, девочка? Поешь, выпей чаю, успокойся и ложись в свою уютную постельку. Всё будет хорошо! Я тебе обещаю! Слышишь меня? В первый раз всегда страшно. Ты бы видела, как я тряслась! Ты рядом со мной просто героиня. Ничего, это пройдет. Вот увидишь.

Я кивнула, прижавшись к ней. Мне просто очень нужно было сейчас к кому-то прижаться.

Вечером я старательно изображала из себя хорошую девочку. Помылась, помолилась, наелась пирожных, которые прислала Рухама, напилась чаю и легла спать. Утром за мной зашла Рухама. Мы позавтракали, весело болтая, и пошли в церковь. Сидя рядом со мной на деревянной скамье, Рухама в очередной раз шепотом наставляла меня:

— Помни, никакой самодеятельности!

Я молча кивала, старательно осеняя себя крестным знамением.

Стальной

В ночь перед операцией Стальной в сотый раз проверял детали. Нужно бы поспать, но никак не получалось. В дверь номера постучали. Кто это? Он никого не ждёт. Стальной вытащил из-под пиджака "Глок", снял с предохранителя, неслышно подошёл к двери и стал сбоку.

— Кто?

— Это я, — ответила Рухама.

Стальной открыл и она скользнула в номер. Распахнула светлый тонкий замшевый плащ, продемонстрировала роскошное белье, извлекла из внутреннего кармана бутылку белого "Чинзано" и торжественно потрясла перед носом Стального.

— Не пью и тебе не советую, Рухама.

— Не будь занудой! — отмахнулась она и открыла бутылку.

— Хоть я и осуждаю, но лёд и оливки предложить могу, — Стальной показал на холодильник.

— Так сойдет. И без твоих буржуйских замашек. Садись! — она расположилась на диване и похлопала по атласной обивке. — Не бойся, приставать не буду.

Стальной засмеялся и сел рядом.

— Я вот всё думаю, Стальной, — Рухама положила ноги на его колени, — мечемся мы с тобой, себя не жалеем. Живём во лжи. Семьи нет. Родных тоже. А потом что? Ножки, кстати, помассируй. А то давно ты их в руках не держал.

— А потом пенсия, палисадник и мемуары, — улыбнулся Стальной.

— Серьезно? А теперь скажи, мальчик, кто из наших дожил до пенсии и мемуаров?

— Да ладно. Полно примеров. Вон полки книжных ломятся от мемуаров бывших Штирлицев, — Стальной начал обеими руками массировать ее ступни.

— Да я не о них, — Рухама встала, подошла к барной стойке, взяла пустой бокал и вернулась на диван, снова положив ноги на колени Стального. — Не отвлекайся от массажика, мальчик. Твои руки не для скуки. О чем это я? Ах, да. Эти мемуары пишут сбитые лётчики. Их спалили, вывезли из пекла и отпустили на травку погулять. А ты мне приведи в пример одного из наших, кто не спалился и дожил до пенсии, — она налила полный бокал "Чинзано".

Стальной задумался

— Вот и я об этом, — вздохнула Рухама. — Нам всё твердят, что страна на первом месте. И кто твердит? Те, кто бессовестно жрет и плевать хотел на страну. Что у вас, что у нас.

— А ты сейчас где живешь, когда не работаешь? — как бы невзначай спросил Стальной, — а то никто так и не знает.

— Ой, оставь эти детские замашки! — отмахнулась она. — Какая разница где? Мозг везде песочат одинаково. А у таких, как мы, ведь даже могил нормальных нет. Американцы хоть звёзды на стене рисуют в здании ЦРУ. Я сама видела. В штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли, штат Вирджиния, прямо в вестибюле первого этажа целая мемориальная стена. На белом мраморе Алабамы вырезаны сто тридцать пять звезд, каждая из которых представляет сотрудника, погибшего при исполнении служебных обязанностей. А у остальных и этого нет.

— Ты к чему это? — Стальной погладил ее по колену.

— Это я к тому, что тебя, Стальной, корежит и плющит. Рядом с этой девочкой от тебя сыплются искры в тысячу киловатт. А завтра, вернее, сегодня…

— Всё будет хорошо! — перебил ее Стальной и нервно взъерошил волосы. — Всё просчитано до миллиметра.

— Тебя от Янки твоей вот так же плющило десять лет назад, — тихо сказала Рухама. — А я по-бабски ей завидовала.

— Зачем ты сейчас об этом? — хрипло спросил Стальной, отобрал у нее бокал вина, к которому она даже не прикоснулась, и залпом осушил.

— Пить вредно, — Рухама взяла бутылку и налила ещё один бокал. — А затем, что та операция в Нью-Йорке тоже была просчитана до мелочей. Кроме тех пяти пуль, которые Яна схлопотала вместо тебя.

— Ты… — он схватил Рухаму за плечо и дёрнул на себя. — Ты… зачем сейчас об этом?

— А затем, что раньше всё было проще. Помнишь, мальчик? Еще пятнадцать лет назад не было никаких санкций. И таких, как Аль-Ваффа, не было. Этим подонкам разрешали гулять по буфету до поры, до времени, а потом ликвидировали. Потому что никто не жирел на таких бабках, как сейчас. Каждый знал меру. В любой стране ее знали. А теперь меры нет. Нет социализма и капитализма. Есть жадность. Все хотят урвать не побольше, а вообще всё. Все хотят торговать со всеми и держать за горло всех. Поэтому и появились такие, как Аль-Ваффа, которые и ведут этот международный теневой бизнес. А платим за него мы. И такие вот девочки, как твоя Аня.

— Мы не можем этого изменить, Рухама.

— Помнишь, Стальной, как ты сказал там, на совещании в Москве, что Аль-Ваффу нужно просто ликвидировать, и всё? Так вот я с тобой согласна, — она поставила бокал на столик, схватила его за плечи и бросила спиной на диван с такой неженский силой, что Стальной даже растерялся.

Рухама легла на него. Ее черные волосы разметались по его груди.

— Дай хоть полежать на красивом мужике, — она запустила руку под его рубашку. — Какая грудь накачанная! Сволочь ты, конечно, Стальной. Нет чтобы влюбиться в меня со страшной силой. Поцелуй женщину в лобик, мерзавец. Я тебе умную вещь скажу. Тебе понравится. Обещаю!

Стальной рассмеялся, потянулся к ней и поцеловал в лоб. Рухама нарочито страстно задышала, закатила глаза и выдохнула:

— Спасибо! У меня сейчас всё было. Теперь моя очередь. Люди иногда ошибаются. Даже самые умные и расчётливые. Из-за этого бывает, что операции срываются.

— Ты о чем? — медленно спросил Стальной.

— О том, что, если завтрашняя вдруг не состоится, я помогу найти веские причины, почему так случилось.

Рухама встала и пошла к выходу. Но на пороге обернулась.

— Знаешь, что нужно женщинам? Чтобы нас спасали. Чтобы заслоняли собой от всего этого говенного мира. Мы ради этого всё готовы простить. Ты меня не заслонял никогда. А это именно то, чего я хотела. Помнишь, как ты еще вчера и позавчера спрашивал меня: "Да чего ты хочешь, Рухама?"

— Ты не отвечала, юлила и спихивала всё на работу.

— Правильно, — согласилась она. — Потому что привыкла врать. Так вот скажу тебе сейчас: когда мы были с тобой вместе и ты был моим мальчиком, мне больше всего хотелось, чтобы ты один раз схватил бы меня в охапку и никуда бы не отпустил. Чтобы заслонил меня собой от всей той грязи, в которой я барахталась. А ты так и не решился.

— Я не знал, что ты этого хочешь, — хрипло прошептал Стальной. — Ты не намекала, не просила.

— А я не умею просить о помощи, — в ее глазах вдруг блеснули слезы. — И многие женщины не умеют. Мы просим молча. А вы не понимаете. Вы не видите этого безмолвного крика, застывшего в наших глазах. В моей жизни было всё. А этого не было. И никогда уже не будет. Поэтому заслони хотя бы эту девочку, Стальной. Ее глаза — как крик о помощи. Услышь его хотя бы сейчас.