Девочка (не) Джеймса Бонда

9 глава. Месть обиженной женщины

Рухама встала и, чеканя шаг, направилась к Стальному. Два пилота, которые в этот момент проходили через зал в окружении прехорошеньких щебечущих стюардесс, остановились, решительно отодвинули в сторону молоденьких красавиц, и заворожённо уставились на Рухаму, затянутую в классический черно-белый строгий костюм от "Шанель". Белая юбка-карандаш плотно облегала крутые бедра. Черный приталенный жакет с огромными белыми пуговицами — фирменный знак "Шанель" — идеально обнимал высокую грудь, подчеркивая осиную талию. На губах Рухамы сияла классическая красная помада. Волосы были забраны в "ракушку". Тщательно выложенная феном косая челка закрывала один глаз.

Рухама, не обращая ни малейшего внимания на застывших в шоке мужчин, подошла к Стальному и, злобно прищурившись, прошипела:

— Ты думаешь, я не поняла, что ты сделал, Стальной? Уволок свою игрушку и думаешь, что всё тип-топ?

— Не понимаю, о чем ты, милая, — улыбнулся Стальной. — Но могу сказать одно: сегодня ты выглядишь еще сногсшибательнее, чем обычно. Хотя превзойти тебя трудно даже тебе.

Рухама презрительно поморщилась и выдохнула:

— О, боже мой! У меня сейчас случился множественный оргазм от такого тонкого комплимента! Можно я закурю? Иначе мне не успокоиться после такого шикарного перепихона! Ааааах! — протяжно застонала она на весь зал.

Два пилота, покраснев, как вареные раки, бросились врассыпную, прикрывая бедра черными лётными чемоданчиками. Остальные мужчины в зале подняли головы от телефонов и уставились на Рухаму,

как дети на Деда Мороза,

— Ненавижу вашу эту мужскую привычку делать комплименты, чтобы прикрыть свое дерьмо! — она зло выплюнула слова в лицо Стального. — Я могу тебя заложить прямо сейчас. И тебя отстранят.

— А ты докажи, — прошептал Стальной ей на ухо, положил руку на ее попу и сжал пальцы.

Давай, Рухама, укуси меня. Как кобра, что за один укус выплёвывает весь яд. И тогда ты останешься без зубов. И оральный секс с тобой станет еще лучше.

— Легко, — она подняла колено и одним молниеносным движением чиркнула по его паху.

Удар был не сильным. Но Стальной, который за этот день не раз "голосовал за мир", и до того был на взводе, поэтому от ее якобы легкого толчка он покраснел и согнулся.

— Ой, вам плохо? — озабоченно вскрикнула Рухама. — Давайте я помогу вам сесть, — она подхватила Стального, закусившего губу, и поволокла его к дивану. — Ну родной мой, ну в вашем возрасте летать, как Карлсон, по пожарным лестницам, да еще сегодня, когда такая магнитная буря! Да еще и не выспавшись, это просто, знаете ли, легкомысленно! Что же вы себя не бережете, дорогой мой человек? — она бросила Стального на низкий кожаный диван.

Он облокотился и шумно выдохнул, сжав колени и вытянув ноги.

— Людей нужно готовить заранее, а ты играешь, Рухама. Но сегодня тебе не повезло. Ну не зашла ты с козырей. Так смирись, — прошептал Стальной, все еще морщась от боли.

— Серьёзно? — возмутилась Рухама. — Мы еще посмотрим, кому повезет. Ты видел лицо своей этой Наташи? Она же полудохлая!

— Я в порядке, — прошептала Наташа, с трудом встала с кресла и села на диван рядом со Стальным.

— Я ей сейчас укол сделаю и все будет в порядке, — Стальному удалось, наконец, отдышаться.

— Я уже сделала. Не беспокойся, только это мало помогло. Ей к врачу нужно. Это не пищевое отравление, Стальной. Как она полетит? — недовольно пробурчала Рухама.

— Я высплюсь в самолете, — возразила Наташа. — Мне просто нужно отдохнуть, и все.

— Особенно после укола, — поддержал ее Стальной. — Это самое лучшее лекарство: вздремнуть пару часов в тишине и покое. Давайте-ка на посадку все. Там разберемся, — он встал с дивана.

— У тебя есть последняя возможность вызвать ей врача, — Рухама перегодила ему дорогу.

— Да перестань ты! — Стальной мягко, но решительно отодвинул ее. — Не помнишь, как ты летела из Австралии, согнувшись в три погибели? У тебя было не отравление, а всего лишь женские дни. Позволь тебе напомнить, что когда ты была помоложе, они у тебя проходили очень тяжело. Мы даже работу не планировали на эти даты. И что? Долетела, как живая. Никуда не делась. И эта долетит.

Стальной искренне хотел верить в то, что сам говорит. Но, сидя в самолете рядом с Наташей, он был вынужден признать, что на этот раз Рухама оказалась права. Хотя эта стерва явно его прокляла. Или ее язык напрямую подключен к самому Сатане. Накаркала она, гламурная ворона. Как все люди его профессии Стальной знал одну простую истину: можно до мелочей продумать операцию, выстроить логистику, обеспечить техническую сторону. Сделать всё и даже больше. Но если нет капли везения, то всё пойдет насмарку. Любая ерунда может стать той самой роковой ошибкой, которая, обрастая неудачами как снежный ком, потащит всю операцию в глубокий анус.

Наташе становилось все хуже. Первую половину полета она прижимала к лицу пакет, а вторую просто проспала. Стальной с замиранием сердца ждал, когда она проснется. Самолет зашел на посадку.

— Мы сейчас приедем в гостиницу и я тебе вызову врача. Своего, проверенного, только продержись, ладно? В больницу тебе нельзя, — Стальной погладил Наташу по руке и отдернул пальцы.

Рука Наташи была холодная, как лед.

— Не волнуйтесь, я выдержу, — прошептала девушка, стуча зубами.

Ее бил сильный озноб. Гребаный ты ж Винни Пух! Да что с ней такое? Стальной помог ей встать. Обнял ее и начал аккуратно и медленно спускать по трапу. Итальянское бабье лето пряным теплом дохнуло ему в лицо. Наташа подняла голову, посмотрела, прищурившись, на солнце и прошептала:

— Клево! Здесь так тепло! — и безвольной куклой упала на руки Стального.

Он едва успел ее подхватить. Сразу две стюардессы поспешили к ним. Одна из них выхватила из кармана жакета рацию и вызвала скорую помощь. Ну всё! Теперь только в больницу. В гостиницу в таком состоянии ее не пустят. Да и Стальной бы не рискнул. Это точно не пищевое отравление. Но тогда что?

Больницы Стальной ненавидел еще больше, чем аэропорты. Даже если эта больница поэтично называется "Госпиталем Святого Петра". Стальной горько усмехнулся. У итальянцев страсть приукрашать печальную действительность. Им кажется, что если богадельне дать красивое имя, то горькая реальность станет не такой безрадостной. Наверное, этот прием работает с самими итальянцами. Потому у них даже названия кладбищ похожи на названия пирожных или кулинарные шедевры. Кладбище "Тестаччо" в Риме звучит почти так же загадочно, как гаспачо. Для итальянцев, не для русских. Потому что жизненный опыт русского человека приучает его читать между строк. Он с детства знает, что даже если пять раз произнести слово "халва", во рту слаще не станет. И кладбище — это всего лишь кладбище. А гаспачо — это даже не суп, а перебитая в блендере томатная масса с сухариками, которую и варить не нужно. Для нас это просто помидорная бурда. А для них — национальная гордость.

— Хотите помолиться вместе со мной? — раздался за спиной Стального тихий женский голос.

Он вздрогнул и обернулся. Перед ним стояла пожилая монахиня. В руках она держала четки с деревянным крестом.

— Поздно, — ответил Стальной, с трудом выискивая итальянские слова среди невеселых мыслей на русском. — Я в черном списке у Небесной Канцелярии. И давно не верю в Него.

Монахиня улыбнулась, погладила его по руке и сказала:

— Главное, что Он в вас верит.

Шурша юбками, она пошла по коридору приемного отделения. Из бокса, огороженного занавесками, вышел врач. За его спиной в боксе суетились медсестры, снимая кровать с тормозов. Рослые санитары пробежали мимо Стального, ворвались за занавеску и начали осторожно, но быстро разворачивать кровать.

— Что с ней, доктор? — встревоженно спросил Стальной.

— Я не знаю, — пожал плечами врач. — Положение очень серьезное. Нам удалось ее стабилизировать, но не уверен, что это надолго. У нее острая интоксикация.

— Пищевая?

— Не думаю, — покачал головой врач. — Скорее напоминает какое-то отравляющее вещество. Но конкретно ничего сказать не могу, пока не придут результаты из лаборатории. От себя могу добавить, что, если она выдержала полет, значит, отравляющее вещество распространяется медленно.

— Это хорошо, доктор?

— Это плохо. Оно успевать сильнее поразить организм на клеточном уровне. Правда, организм у нее молодой и сильный. Так что очень надеюсь, что он справится. С нашей помощью, конечно, — врач пошел по коридору, озабоченно глядя в планшет.

— Сколько времени это займет примерно? — Стальной пошел за ним.

Врач обернулся и недоуменно посмотрел на Стального.

— Спросите у него, — он указал на большое деревянное распятие на стене. — Ему виднее.

— Подождите, — Стальной взял его за рукав и шепнул: —Прошу вас, ответьте не официально: откуда такая сильная интоксикация? У вас ведь опыт. Наверняка, вы что-то понимаете. Обещаю, что никому не скажу. Мне очень важно это знать. Я — иностранец, бизнесмен. Это моя помощница, переводчица. И мне жизненно необходимо понять, что с ней. Не исключаю возможности, что это происки конкурентов и я тоже в опасности.

Врач посмотрел на него долгим взглядом и так же шепотом ответил:

— Ладно, мое личное мнение: это сильный яд, скорее всего. Такие в аптеке и в хозяйственных магазинах не продаются. Вряд ли ее пытались убить. Те, у кого есть доступ к таким веществам, умеют просчитывать необходимую для летального исхода дозу. Скорее всего, на вас пытаются давить. Вывести помощницу из строя на пару месяцев, как минимум. Видимо, у вас очень сложный бизнес, — саркастически усмехнулся он. — А теперь, пожалуйста, отпустите мой рукав. Мне нужно работать.

Стальной молча кивнул. Совсем ты с катушек съехала, Рухама. Месть обиженной женщины не знает границ, и если Рухама поставила личное выше интересов дела, то она просто безумна. Но попробуй это докажи! Ему просто никто не поверит. Потому что в их профессии Рухама — живая легенда. И она всегда славилась тем, что умела ставить профессиональное выше личного. Почему она изменила своему главному принципу? Возраст? Женские разочарования? Тупо физиология климактерического периода? Или всё сразу? В кармане зазвонил телефон. Стальной взглянул на экран: Польша. Он усмехнулся. Почему-то порты переадресации звонков очень любили прикрывать звонки из России именно Польшей. Наверное, потому что конторы этих двух стран друг друга терпеть не могли. И всячески старались подставить, где только можно.

— Слушаю, — ответил он.

— Мы здесь пытаемся понять, что пошло не так, — не здороваясь, начал советник президента. — И почему вы, Стальной, отступили от первоначального плана и не выполнили наших, — в его интонации прозвучал металл, — распоряжений. Мне позвонила одна общая знакомая и сообщила, что дублерша не просто осталась в Москве, но и исчезла из поля зрения. Что происходит, Никита Ильич?

— Накладки, — коротко ответил Стальной.

— И? — поинтересовались на том конце линии.

— И будем менять план и импровизировать, — объяснил Стальной.

— Нет, не будете, — сухо отрезал советник президента. — Вы привезете дублёршу, которую нашла Рухама, и воспользуетесь первоначальным планом, тщательно выполняя все его пункты.

— Дублёрша не готова, — горячо возразил Стальной. — Ее нужно многому научить, многое объяснить. Она даже не знает, кто я. Она — ребенок, тепличное растение из стеклянной колбы. У нее семья, в конце концов. Она…

— Семью беру на себя, — перебил Стального собеседник. — Это как раз тот редкий случай, когда, может быть, даже хорошо, что она ничего не умеет и ничему не обучена. Будет выглядеть естественнее. Тем более, что девочка воспитанная и скромная — мечта восточного мужчины. Нежный цветок и чистый родник — они такое любят. Так что советую вам срочно найти эту девочку и привезти туда, куда нужно. Иначе вы, Никита Ильич, будете отстранены. Более того, против вас будет начато служебное расследование.

— Я вас понял, — Стальной тщательно контролировал дыхание, чтобы советник президента не уловил клокочущий внутри гнев.

— Правда? А мне кажется, что вы не совсем понимаете сложность ситуации. Иначе не стали бы заниматься самодеятельностью.

— Это не самодеятельность. Это творческий подход, необходимый в нашем деле, — возразил Стальной.

— Готовитесь писать объяснительную? — иронично поинтересовался советник. — Тогда придумайте более веский аргумент.

Он положил трубку, не прощаясь. Стальной сжал зубы и медленно пропустил через них воздух, пытаясь унять злость. Ну ты и гадина, Рухама! И Наташу уложила в больницу, и в Москву уже позвонила. Чтобы точно перекрыть ему кислород. Рано ты, Стальной, радовался своим маленьким успехам. Она тебя переиграла. Сделала одной левой, как цуцика. Сначала дала тебе выиграть один раунд, подождала, пока ты заглотил наживку, уверовав в собственное величие, а потом — бац! И выбила почву из-под ног. Можешь злиться на нее. Можешь сейчас пойти и схватить ее за горло. И наслаждаться тем, как она задыхается в твоих руках, как открывает рот, словно вытащенная из воды рыба, пытаясь поймать хоть немного кислорода. Но факт останется фактом. Она облила тебя дерьмом, и ты стоишь и обтекаешь.

И всё, что тебе осталось — это собственноручно притащить в логово зверя эту нежную, тихую, домашнюю девочку, которая слушается бабушку и совершенно не похожа на малолетних давалок из "Тик-Тока" и "Стограмма". Те показывать сиськи учатся раньше, чем говорить. Такое впечатление, что Аня случайно родилась именно в этом поколении. И ты сделаешь это сам, Стальной. Ты будешь все время рядом. Потому что тебя она хотя бы знает. И поэтому будет меньше бояться.

Сколько раз ты делал этот страшный выбор, Стальной? Не ври сам себе. Ни разу! Были другие ситуации, тоже тяжелые. Но не такие. Просто потому, что таких, как Аня, ты не видел никогда. Янка счастливо избежала этой участи. Она знала про тебя всё, но была ни при делах. А знаешь, почему? Потому что не понадобилось.

Много раз ты спрашивал себя: а смог бы отдать Янку, если бы всё же пришлось? Ответа не было. У Стального, по крайней мере. Но Янка, видимо, тоже задавалась этим вопросом. И точно знала ответ. Поэтому она так ненавидела его работу. И даже в последний миг своей жизни она спорила с той женщиной, к которой ревновала Стального больше всего: со страной.

Ноги Стального задрожали. Он опустился на скамью и оглянулся. Даже хорошо, что он сейчас в госпитале. Вокруг сидели заплаканные, напряженные люди. Им было так же паршиво, как и ему. Они поднимали руки к потолку и молились. Они прижимались друг к другу, ища тепла и спасения от страшной реальности. Есть такие страны, в которых переживать беду — это естественно и нормально. Как в России, например. Потому что вокруг хмурые лица, холод, ветер в лицо, дождь, снег, бесконечные сводки новостей и ожидание революции, реформ, бунта и всего того, что кратко называется: задница. Потому что только для тех, кто родился на бесконечных просторах разрушенной империи, которую быстро перекроили и даже имя нормальное не дали, а только абревиатуру: СНГ, задница — это не часть тела, а событие. А полная задница — это целый ряд общественных и политических мероприятий. Но в Италии даже слово "беда" звучит как сладкий экзотический фрукт: гуайо.

Эта страна создана, чтобы радоваться жизни. Не глобально, не философски, как на Тибете, где на фоне гор почти виден вход в рай,

а чтобы радоваться мелочам. Смотреть на вечно голубые небеса, пить ароматный кофе, разломить напополам хрустящую брускетту, проложить свежайшей моцареллой и выдавить сверху помидор, как это делают в итальянских провинциях.

Прочувствовать вкус повседневной простой жизни, ее специи, ее аромат. Стальной должен был привезти сюда Аню не по работе, а просто так. На машине проехать всю Италию. Останавливаться в оливковых рощах. Срывать с дерева недоспелые оливки, кормить ими мелкую чебурашку и хохотать, видя, как они вяжут ей рот. А потом перебивать горьковатый оливковый привкус своим поцелуем. В крошечных кафешках есть мороженое ручной работы, вложенное в бисквит и политое тремя, как минимум, видами сиропа. Учить чебурашку правильно наматывать на вилку спагетти. Вытирать пальцами капли соуса с ее губ. Гордо поглядывать на итальянских мачо, которые будут бросать на чебурашку оценивающие взгляды, завистливо цокать языками, целовать пальцы, сложенные щепотью, и шептать:

— Манжари-трунжари!

Сдерживать смех, изображая, что он, Стальной, который знает Италию, как свои пять пальцев, не понимает, что "манжари-трунжари" означает примерно то же, что наше "шпили-вили".

Но вместо этого ему нужно сейчас позвонить Сергею. Стальной набрал первые три цифры номера своего помощника и сбросил звонок. Подошел к стене, погладил огромное деревянное распятие и уткнулся в него лбом. А если попытаться попросить Его? Может быть, Он услышит? Ведь Стальной так давно с Ним не разговаривал!

Нет, не ври себе, Стальной. О чем ты хочешь Его попросить? Чтобы избавил тебя от мучительного выбора? Так Он и сам не смог его избежать.

И с тех пор страдает. Наверное, мы всё не так понимаем. Мы думаем, что Бог один. И не важно, сколько у него лиц и имен. Но возможно ли, что над знакомым нам Богом есть еще один? Бог Выбора? Тот, кто заставляет всю Вселенную сделать страшный и заведомо неправильный выбор? И Бог, пережив этот ужас один раз, с тех пор пытается поставить нас в такое же положение, чтобы мы поняли, как ему было тяжело?

Почувствуй себя Богом, Стальной! Он сам тебе намекает, чтобы ты понял. Как-то раз ты, человек бесконечно далекий от религии, оказался в Ватикане, на пасхальном богослужении. И на всю жизнь запомнил, как внезапно смолк ангельский хор и в наступившей тишине римский папа торжественно и горько произнес:

— И так возлюбил Господь этот мир, что отдал ему сына своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. Эта фраза занозой воткнулась в твое сердце, Стальной. Потому что тебе самому не раз приходилось делать страшный выбор. Посылать одного на смерть, чтобы спасти многих. А эти многие даже не знали об этом. Жили обычной жизнью, ели ужин, смотрели телевизор, обнимали родных и ложились спать. А ты берег их сон. Ты и те, кто умер за то, чтобы они спали спокойно.

Наверное, поэтому Он и послал тебе эту девочку, чтобы ты, циник и сволочь, который спорит с Самим Хозяином, понял, что Он пережил ради людей. И ты, Стальной, делаешь сейчас такой же мучительный выбор. Потому что для этой девочки ты — божество.

Она верит тебе, как Иисус верил Отцу Небесному. Но, в отличии от Ани, Иисус знал, что ему уготовано. А эта девочка даже не догадывается. И ты можешь, как Иисус, просить, чтобы Отец Небесный пронес мимо чашу сию. Только просить ты будешь зря. Ведь Он даже своему сыну не уступил. А тебе тем более не уступит. С Богом не торгуются. Хотя ты и привык всю жизнь это делать. Ему нужно только одно: чтобы ты просто понял, как это тяжело быть Богом.

— Вам плохо? — молоденькая медсестра прикоснулась к его плечу. — Нужна помощь?

Стальной молча покачал головой. Отошел от стены с распятием, сел на скамью и набрал номер Ани.

— Ну что, пулеметчица, готова к бою? — фальшиво весело спросил он и его немедленно стошнило от собственного вранья.

Долбодятел! Хотя бы врать нормально научись после стольких лет на этой работе! Аня игру не поддержала. Сказала просто и спокойно:

— Хочу к вам, Никита Ильич. Заберите меня отсюда, пожалуйста!

— Как скажешь, Анна Владимировна. Я сейчас позвоню Сергею. Он всё сделает. К тебе приедут люди от меня. Привезут вещи и твой чемодан. Но оставь его у Ёптафера. Твоя одежда не подходит. Надень то, что тебе дадут. Сергей подскажет, как и что. Он в этом понимает. Ты его слушайся. Потом вы с ним поедете в аэропорт и сядете в самолет.

— Но я полечу к вам? — перебила его Аняи ее голос задрожал от волнения.

— Да, ко мне. Буду ждать.

Стальной сбросил звонок и набрал Сергея.

— Выйди с телефоном во двор, — приказал он.

— Понял. Одну минуту, — ответил Сергей. — Уже вышел. Слушаю вас, Никита.

— Мелкая рядом?

— Нет.

— Это хорошо, — Стальной подошел к лифту и нажал кнопку вызова. — Вызови стилистов и позвони ребятам из отдела зачистки. Они должны были уже забрать чемодан Ани из ее подъезда. Чемодан оставь у Ёптафера. Пусть девочка возьмет с собой только рюкзак-чебурашку и те вещи, которые привезут стилисты. Когда ее оденут, вези в аэропорт. По дороге введи в курс дела. Садитесь на ближайший рейс и дуйте ко мне.

— Я всё понял, Никита. У меня только один вопрос насчет инструкций: насколько подробно мне ей рассказать?

— Никаких подробностей операции. Просто объясни, кто я и откуда. И всё! Остальное я расскажу здесь. До встречи!