Джек Бестелесный

ГЛАВА XXIX. ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

Когда я был относительно молод, в последнем десятилетии XX века, генетическая инженерия только зарождалась, все кому не лень пророчили, что в будущем мы сможем «конструировать» детей, формируя на заказ их тела и психику при помощи всяких манипуляций с кодами ДНК, определяющими особенности человека. Само собой разумелось, что со всеми наследственными аномалиями и болезнями будет покончено раз и навсегда. Конец врожденным болезням крови, гемофилии и фиброзам; конец неправильностям глазного яблока, вызывающим близорукость, конец ожирению, аллергиям, пенисам-недомеркам и лысинам, которые серебрятся в лунных лучах и развеивают романтические чувства!

А самые оптимистичные ученые-предсказатели шли еще дальше, утверждая, что мы запросто сможем заказывать для наших нерожденных детей все, что пожелаем, – длинные ресницы и нежную кожу, белоснежные зубы и умственные способности с коэффициентом 300 и выше, просто по каталогу лучших генов, которые маги наследственности будут вручать будущим родителям. Но и это считалось лишь началом. Когда перенаселенность толкнет землян колонизировать другие планеты и мы решим, что нам требуются колонисты с жабрами для водяных миров или с ящеричной кожей для жарких, а то и люди-черепахи для миров с большей силой тяжести – оля-гоп, и пожалуйста! Создать целую новую популяцию, модифицированную физически и с сверхсознаниями, будет проще, чем испечь пирог.

Некоторые из этих генетических предсказаний, попахивающих чистейшей фантастикой, сбылись. Но не все – на беду для множества больных и несчастных людей, включая и моего маленького правнука Джона Ремиларда.

После того как Джека привезли домой, я за несколько месяцев узнал о человеческой генетике и генетической инженерии с ее ограниченными возможностями гораздо больше, чем мне хотелось бы знать. Просвещала меня главным образом старушка Колетт Рой, которая занималась терапией малыша с обнадеживающего начала в 2052 году до жуткой кульминации в 2054-м. Когда Колетт Рой согласилась следить за лечением Джека, ей было девяносто два года. Она принадлежала к Дартмутскому Кружку – той тесно сплоченной группе студентов с оперантными метаспособностями, которая в 1979 году взяла под свою опеку Дени, когда он, робкий двенадцатилетний вундеркинд, поступил в колледж. Как большинство членов Кружка, Колетт после получения диплома изучала в аспирантуре психиатрию. Позднее она работала вместе с Дени на новом факультете метапсихологии, ведя клинические исследования оперантов и субоперантов.

В 1985 году Колетт вышла замуж за Гленна Даламбера, также члена Кружка, скончавшегося в 2031 году. У нее с Гленном был один сын, Мартин Даламбер, ставший выдающимся генетиком и отцом троих детей – Аврелии, Жанны и Питера-Пола. Аврелия вышла за Филипа Ремиларда, а Жанна – за его брата Мориса. У Питера-Пола и его жены Элис Уодделл был один ребенок – Питер-Пол-младший (его все называли Питом), который стал одним из ближайших друзей Марка и, как и он, метапсихическим инсургентом.

После Вторжения Колетт под влиянием Мартина также занялась исследованиями и, как она считала, на закате своей жизни сделала вторую ученую карьеру, занимаясь генетическими аспектами высокоразвитых метаспособностей и читая аспирантам лекции, вскоре приобретшие мировую славу. Она поддерживала близкую дружбу с Дени и Люсиль и стала крестной матерью Поля Ремиларда. Дряхлея, она продолжала вести исследования даже и уйдя на покой и одной из первых прошла регенерационный курс в 2035 году. Ее омолаживание оказалось очень успешным, и в семьдесят пять лет она вновь обрела тело и мозговые клетки, какими обладала в тридцатипятилетнем возрасте.

Согласившись помочь маленькому Джеку, Колетт Рой знала, что берется за самую трудную задачу в своей долгой жизни. Хотя в три месяца младенец все еще выглядел совершенно нормальным, генетические дефекты внутри его клеток уже начинали программировать неизбежную смерть. Исчерпывающий анализ выявил у Джека не три роковых летальных гена, – как указывалось в поспешной и неквалифицированной оценке Северена, но тридцать четыре, причем некоторые из них никогда прежде у людей не обнаруживались. Любой из этих ущербных кирпичиков ДНК должен был убить малыша прежде, чем ему исполнилось бы пять лет. Все они ранее не поддавались генетической терапии, но Колетт не отступила, в надежде, что генетически Джек окажется таким же исключительным, как и метапсихически.

Биологически человек обладает более чем ста тысячами генов, «кодовых слов» ДНК, которые программируют каждую клетку в нашем теле: какую форму ей принять, какую выполнять функцию и в каком органе. Была составлена подробная карта человеческого генетического материала, но карта не всегда бывает надежной. Один ген необязательно заведует только одной какой-то функцией. Наоборот, гораздо чаще один ген связан с несколькими функциями или физическими особенностями. Свойство, которое генетики назвали плейотропией. (Бесчисленные проявления плейотропии все еще исследовались на исходе двадцать первого века.) В дополнение к плейотропии совершенно разные гены способны продуцировать одну и ту же функцию или особенность. И в определенных условиях – например, правильное или неправильное питание эмбриона или младенца, а также присутствие канцерогенов – гены могут воздействовать на организм совершенно по-разному. В довершение всего наш человеческий набор ДНК разнообразится таинственными «экстра», то ли завитушками, то ли помарками на «чертеже», которые кажутся абсолютно ненужными… кажутся.

Вступление человеческой расы в Галактическую. Эру открыло ей доступ к новой технологии, но не оказало существенного воздействия на генную инженерию. Ведь ей по-прежнему приходилось иметь дело с нашими, человеческими генами, а их взаимодействие оказалось куда более сложным, чем у остальных рас Содружества. Знакомство с наукой Содружества помогло точнее выявлять плейотропические человеческие гены, но поиски способов воздействия на них без нежелательных побочных эффектов при терапии шли очень медленно и длились долго.

Только в 2040 году в широкое употребление вошло замечательнейшее достижение генной инженерии, которое стали называть регенванной. Вдобавок к действительно необходимой (и очень дорогой) регенерационной терапии человека можно было перепрограммировать генетически: модифицировать мышечную массу и наследственное ожирение, «лепить» по-новому черты лица, исключить мужское облысение, изменить пигментацию. В период Симбиарского Попечительства и несколько десятилетий спустя, пока ваннотерапия не стала дешевой, надежной, самой обычной процедурой, чисто косметические или иные необоснованные изменения генов были запрещены законом. Однако люди есть люди, и те, у кого было достаточно денег, очень часто добивались своего в обход закона.

Даже при максимальной тщательности на протяжении двадцать первого века процедуры генной инженерии были сопряжены с риском, поскольку введение дополнительных генов в индивидуальную матрицу могло вызвать самые нежелательные последствия из-за еще не изученных моментов плейотропии. Приходилось считаться и с загадками психического самовоздействия, когда сознание влияло на то, как гены «выражали себя» – иногда к лучшему, а иногда и к худшему.

Некоторые генные комплексы, вызывающие серьезные уродства, абсолютно не поддавались исправлению. Как не поддавались воздействию и некоторые «хорошие» гены, которые пригодились бы для евгенического корректирования. Индивидуальные склонности, как-то: интеллект, талант – контролировались умопомрачительным взаимодействием более шестнадцати тысяч различных генов, что практически исключало возможность генной инженерии мозга. Как, вероятно, уже сообразил читатель этих мемуаров, не удавалось успешно воспроизвести и так называемый комплекс «генов бессмертия», наследственный в семье Ремилардов – за исключением, конечно, доброго старого способа, который именуется «половые сношения».

Тем не менее ко времени рождения Джона Ремиларда «плохие» гены, ответственные за множество наследственных болезней, были определены, и немалое их число поддалось варианту генной инженерии – соматической клеточной генотерапии. В тело пациента вводится ДНК, содержащая «поправку» ущербного гена, и, если все протекает нормально, генетическая матрица корректируется и возвращается к норме.

Однако ущербные гены сохранялись в половых клетках вылечившегося человека и могли передаваться по наследству. Чтобы навсегда избавиться от такой угрозы, требовался сложный и рискованный процесс генотерапии половых клеток. Генетической коррекции подвергалась сама хрупкая оплодотворенная яйцеклетка, так, чтобы все клетки развивающегося зародыша, включая и половые, несли в себе исправленную матрицу.

Этот вид генотерапии давал отличные результаты при эксперименте с растениями и некоторыми животными. Но в сложном человеческом организме результаты чаще были неудовлетворительными: ДНК воздействовала не на те, что нужно, хромосомы зародыша. Еще до Вторжения генетики пришли к выводу, что риск при этой процедуре далеко перевешивает возможную пользу, и от нее следует отказаться из этических соображений.

Симбиарское Попечительство подтвердило этот вывод и ввело позорные Статуты Размножения с целью воспрепятствовать распространению генетических дефектов, наиболее вредоносных для человечества в целом. Все люди были обязаны пройти генетическую проверку и лишь тогда получали разрешение иметь потомство. Тем, у кого генетическая карта была наиболее безупречной – особенно оперантам, – рекомендовалось иметь как можно больше детей; остальных ограничивали одним ребенком. Людей с генетическими дефектами ставили в известность о перспективе успешной генной терапии и о риске, которому они подверглись бы. Носители же наиболее вредных генов по закону вообще не имели права производить на свет детей – наказание варьировалось в зависимости от серьезности генетического дефекта и от метапсихического статуса данного индивида. Все эмбрионы подлежали проверке на дефекты не позднее, чем через два месяца после зачатия, и при обнаружении не поддающихся исправлению генов подлежали аборту. Неоперантные родители, в обход закона произведшие на свет ущербного младенца, штрафовались; у них отбиралась медицинская страховка, и они были вынуждены нести все расходы по лечению и уходу за больным ребенком. Оперантные родители, которых Симбиарское Попечительство считало, так сказать, знаменосцами человеческого будущего, подлежали смертной казни за подобное нарушение Статутов. Как и ущербный эмбрион, если он еще находился в утробе преступницы-матери. Теперь этот закон был изменен.

В результате рассмотрения дела Терезы Кендалл сознательное нарушение Статутов Размножения оперантом из преступлений высшей тяжести было перенесено в категорию менее тяжких и уже не каралось смертью, а ребенок был признан абсолютно невиновным и получал право на наилучшую медицинскую помощь, имеющуюся в распоряжении общества.

Оперантные родители (или один из них), признанные виновными по новому закону, лишались опеки над противозаконным ребенком, подвергались огромному штрафу и десять лет обязывались участвовать в общественных работах.

Поль и его влиятельные братья и сестры не выступали против проекта закона, пока он обсуждался в Интендантской Ассамблее, а, наоборот, всячески его поддерживали. Он был принят простым большинством, утвержден человеческими Магнатами Консилиума и стал законом, подписанным Дирижером Земли Дэвидом Сомерледом Макгрегором 10 мая 2052 года.

Дополнительный пункт, амнистировавший Терезу Кендалл и Рогатьена Ремиларда, был изъят в заключительных дебатах. За его сохранение проголосовали все члены Династии, за исключением Поля.

Я совсем взбеленился, когда узнал об этом, – но не Поль, а Анн телепатически сообщила мне подробности из Конкорда. Я тут же выскочил из своего магазина и кинулся за угол, к дому Терезы. День был солнечный, и новые розы на клумбе, которую она разбила под окнами библиотеки, цвели вовсю. На дорожке стоял турбоцикл Марка, из чего я понял, что он получил известие из столицы даже раньше меня. Терезу со всеми пятью ее детьми я нашел в прохладной полутемной гостиной. Джек лежал в своей индейской колыбели, которая стояла рядом с креслом его матери. Мари, Люк и Мадлен расположились у ног Терезы. Марк угрюмо смотрел в окно.

– Не беспокойся! – выпалил я. – Джека они у тебя не отнимут. Ведь еще будет суд – долгий процесс!

Она взглянула на меня безмятежным взглядом мадонны.

– Я как раз объясняла детям то, что мне сказала их тетя Анн. Суд над нами назначен на ноябрь, но до тех пор у нас есть две возможности получить помилование. Первая, и, по мнению Анн, более вероятная, – действовать через Директорат Конфедерации Землян. Анн тоже в нем состоит и сделает все возможное. Она полагает, что Поль счел необходимым публично выразить свое неодобрение вызову, который я бросила закону, и потому он проголосовал против пункта об амнистии. В любом случае Ассамблея его не утвердила бы. Но когда прошение о помиловании будет подано Директорату, они настоят на том, чтобы нас простили.

– Хм! – сердито буркнул я. – Пусть постараются! Ведь суд признает нас виновными. Ты-то в состоянии заплатить любой штраф, а твои десять лет общественных работ наверняка сведутся к урокам музыки на чертовой Сибирской планете. Но мой магазинчик и так все время балансирует на грани банкротства, и даже самый небольшой штраф его прикончит. И у меня нет ни малейшего желания все следующие десять лет моего бессмертия сажать елочки в каком-нибудь мэнском питомнике, подставляя задницу оголтелым комарам.

Мадди захихикала, а Люк захныкал:

– Не хочу, чтобы маму сажали в тюрьму. Она же совсем недавно вернулась к нам.

Малыш Джек спросил: «Что такое тюрьма?»

– Жуткое местечко, – ответила Мадди и тут же проецировала устрашающий образ средневековой темницы и камеры пыток. Младенец залился плачем.

– Дурачок, никто маму в тюрьму не посадит, – заявила Мари, телекинетически наступив Мадди на ногу. – И дядюшку Роги – тоже. В тюрьму сажают только очень плохих людей.

Все еще всхлипывая и икая, Джек сказал: «А родить меня было всего лишь умеренно плохим?»

Тереза засмеялась, взяла малыша на руки и поцеловала его.

– Нет, конечно! Это было вовсе не плохо, а только незаконно. А это огромная разница. Мари отнесет тебя в спальню и все тебе объяснит, а потом пора и бай-бай. Попозже придет бабушка Колетт с новой порцией хороших генов для тебя, и, чтобы они сработали, ты должен как следует отдохнуть и набраться побольше самовосстанавливающихся мыслей!

Малыш согласился: «Хорошо, мама».

Тереза отдала младенца Мари, а Мадди с Люком велела пойти поиграть. Когда младшие ушли, Марк отвернулся от окна.

– А что будет, если папа и тетя Анн не сумеют убедить Директорат помиловать вас с дядюшкой Роги?

– Тогда мы апеллируем к Дэвиду Макгрегору, – ответила она спокойно. – Планетарный Дирижер имеет право помилования, и даже лилмик не может отменить его решения.

– Если Макгрегор склонен к милосердию, – пробурчал я.

– Вероятно, у вас больше шансов на его помощь, чем на помощь папы, – отрезал Марк.

– Не смей так говорить! – упрекнула его Тереза.

– Сколько еще оправданий для рождения собственного сына потребуется папе? – горячо спросил Марк. – Даже предварительная оценка показывает, что такого могучего сознания человеческая раса еще не знала! Ты поступила абсолютно правильно, не допустив, чтобы он стал жертвой аборта! Когда-нибудь он станет сверхЭйнштейном! А папа способен думать только о своих драгоценных принципах и о том, что скажут чертовы симбиари и крондаки. Он даже не приезжает навестить Джека!

Решимость Терезы поколебалась. На ее глаза навернулись слезы, и она сжалась в уголке кушетки. А потом безмолвно воззвала ко мне на персональной волне.

– Ну, хватит, – резко сказал я Марку. – Выразил праведное негодование, а теперь катись отсюда!

У мальчика хватило совести устыдиться. Он угрюмо попросил у матери прощения, обещал навестить Джека завтра же и удалился. Я выждал, пока рев его турбоцикла не замер вдали, и только тогда сказал Терезе:

– Ему же только четырнадцать. Интеллект взрослого, а такт и терпимость грубияна подростка.

– Я знаю… а с Джеком он ведет себя замечательно. Приезжает чуть не каждый день, несмотря на такую нагрузку в институте.

– А это правда… что он сказал про сознание Джека? Я с самого начала нутром чувствовал, что из малого выйдет толк. Что, психологи правда подтверждают?

Она пожала плечами:

– Как будто. Колетт сказала мне на прошлой неделе. Извини, Роги, что забыла рассказать про это. Видишь ли, я никогда не сомневалась, что Джек уникален, и тесты только подтвердили то, что мне было ясно с самого начала. Да… очень больно, что Поль все еще воспринимает его как досадную помеху, вместо того чтобы гордиться им. Мне остается только молиться, чтобы он изменил свое мнение, хотя бы когда мы будем амнистированы. – Она посмотрела мне прямо в глаза: – Нам с тобой ничего не грозит. Я знаю. Пожалуйста, не тревожься из-за этого, милый.

Я заверил ее, что не стану тревожиться, а потом сказал, что мне нужно вернуться в магазин. Тереза проводила меня до двери, и мы увидели наземную машину Колетт Рой. Она затормозила у крыльца.

– Как идет терапия? – спросил я у Терезы.

Она снова улыбнулась.

– По словам Колетт – очень хорошо. Ты сам видел, Джек совершенно здоров. Вполне возможно, что его сознание нейтрализует вредное воздействие дефектных генов.

– Молодец! – от души похвалил я и сбежал, торопливо помахав Колетт.

Две недели спустя Колетт объявила семье, что все гены-заменители внедрены в организм Джека с полным успехом. Теперь нам оставалось только терпеливо ждать, смогут ли они устранить все дефекты. Периодически он будет проходить полное сканирование в старинной Хичкоковской больнице, ставшей частью Генетического центра. Кроме того, ему имплантировали крохотный диагностический монитор, который предупредит Колетт о любых изменениях.

Тем временем Джек жил жизнью нормального младенца, а потому Тереза с детьми присоединилась к остальным членам семьи, съехавшимся в канун Дня Памяти на виллу Адриена и Шери на Нью-Гемпширском побережье, под Раем. По традиции в этот день открывался лодочный сезон. Во вторник 28 мая Тереза вернулась с Джеком в Хановер, где в Феррандском центре метанауки ему предстояло пройти тестирование на способность к самоисправлению. С ними уехал и Марк, которому предстояли весенние экзамены. Младшие дети с няней Гертой остались у Шери до конца недели.

Двадцать девятого мая в парке Уоллис-Сэндс, в двух километрах к северу от Рая, оперантка Фрэнсис Шредер исчезла бесследно, купаясь в море. День спустя молодой оперант Скотт Линч исчез из парка Хэмптон-Бич в нескольких километрах южнее Рая. Тела их найдены не были.

Мадлен Ремилард, которая плавала вдоль берега на маленьком катамаране и двадцать девятого и тридцатого, утверждала, что видела плавник акулы. Четверо детей, плававшие вместе с ней, – Селина, Квентин, Гордо и Парни – ничего необычного не заметили. Береговая охрана вывесила объявление «Берегись акул» и почти до конца лета вела бдительные наблюдения.

Конец июля и весь август Мари, Мадлен и Люк проводили на берегу моря, гостя либо у Шери, либо у Люсиль с Дени на их даче, как и остальные маленькие Ремиларды и Макаллистеры. Еще два пловца стали, видимо, жертвой акул: оперант, чей перевернутый ялик обнаружили в прибрежных водах островов Шоалс, и оперантка, исчезнувшая, когда отправилась поплавать на заре с пляжа Солсбери в Массачусетсе, к югу от границы Нью-Гемпшира.

Старшие Ремиларды отнеслись к этим трагедиям здраво и не запретили своим детям купаться: если они будут держаться вместе и сканировать море, не появятся ли опасные хищники, с ними почти наверняка ничего не случится.