Джек Бестелесный

ГЛАВА XXXVI. ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

Теперь я подхожу к той части своих мемуаров, которую предпочел бы опустить, так как она охватывает период изменений в теле Джека. В те дни мы, любившие мальчика, теряли надежду, она сменялась ужасом, ужас переходил в тупое отчаяние и наконец в мучительное желание, чтобы исстрадавшийся малыш умер, обрел покой и дал покой нам. Мы же не знали, что тело Джека было таким же исключением, как и его блестящий мозг, что с момента его зачатия ему было суждено стать таким, каким он стал. Он одновременно был более человек, чем мы, и менее, чем мы. «Прохронист» – вот термин, который со временем нашли для него ученые: существо, родившееся задолго до своего времени, с телом совсем не таким, как у биологического вида гомо сапиенс. Прелестный, такой как будто бы нормальный младенец, которого родила Тереза, был, так сказать, личинкой удивительной и ужасающей сущности, которой предстояло стать Джеку.

Его преображение началось весной 2053 года.

Приношу извинения, если сущность, читающая эти материалы, найдет мои объяснения дезинкарнации Джека заведомо упрощенными, полными научных полуправд и пробелов. Генетика человека – наука очень сложная, и Колетт Рой в разговорах со мной пользовалась наиболее элементарной расхожей терминологией, к которой, естественно, здесь прибегаю и я. Если я по нечаянности сверну с тропы научной ортодоксальности, вспомните: происходившее с телом Джека подчинялось тому, что происходило в его сознании и сознаниях тех, кто его окружал…

Генная инженерия, зародившаяся на исходе двадцатого века, выработала ряд разных надежных методов введения новых генов в человеческий организм. Наиболее широкое употребление получила вирусно-векторная трансдукционная система, одна из основ регенерационной ванны, легшая также в фундамент специализированного курса, примененного для лечения Джека. Строилась она на том, что особые вирусы, носители трансплантируемого гена, «инфицировали» соответствующие клетки в теле пациента. За долгие годы для безопасной и эффективной «доставки» генетического материала были разработаны сотни тысяч различных вирусных векторов. Вектор выбирался после тщательнейшего исследования генетической карты данного пациента во избежание опасности, слишком часто возникавшей на заре генотерапии – активизации протоонкогенов. Все мы получаем по наследству смешанный пакет протоонкогенов – ПО. Это, так сказать, двугранные кирпичики ДНК, способные на протяжении всей жизни человека бездействовать или время от времени включаться для выполнения положенной им полезной работы… Если какой-либо внешний фактор не даст рокового толчка и не превратит их в реальные онкогены – источник раковых заболеваний.

Толчком может послужить вирус, или облучение, или химический канцероген, или мутантный, полученный по наследству ген, или даже просто отказ самоисцеляющих сил организма.

Один из наиболее распространенных протоонкогенов вызывал рак легких у курильщиков табака. Люди с ПО и курившие заболевали, люди без ПО и курившие могли дымить, как печные трубы, десятилетиями и умереть от чего-нибудь совсем другого. Рак легких мог возникнуть по другим причинам, из-за иных химических или физиологических толчков, а то даже и иных ПО табачного рака, но, полагаю, общую идею вы схватили.

Так вот: рак – штука сложная, как и живое человеческое тело. В отличие от микроорганизмов рак не вторгается извне, но представляет собой результат деления одной-единственной клетки, прежде нормальной. Мы дивно устроены. Настолько дивно, что можно только поражаться, как мы вообще способны жить, если учесть, сколько миллионов мельчайших химических, электрических и психосозидательных реакций происходит в безупречной координации в каждый данный момент в нашем организме. Загляните в учебник молекулярной биологии! Но мы живем, потому что гены в клетках нашего тела подают соответствующие сигналы-инструкции, как колесикам вертеться. И по большей части они вертятся так, как надо. Но когда активизируется онкоген, пораженная клетка получает неверные инструкции и преображается в раковую клетку.

Раковые клетки делятся как безумные и не знают, когда остановиться. Они обладают необыкновенной жизнестойкостью – некоторые исследователи даже окрестили их «бессмертными». Они вторгаются в соседние ткани, уничтожая нормальные клетки. Они пожирают кровоснабжение, распространяются с кровотоком по всему организму – или с лимфой – и засевают его. Это так называемые метастазы. Раковые заболевания бывают очень разными – от медленных до молниеносных. Худшие разрушают нормальные ткани, препятствуют важнейшим функциям организма и убивают жертву, если против них не принять своевременные меры.

У рака есть и другое название – «неоплазма» или «новообразование». Оно удачно, так как ДНК раковых клеток иная, чем у нормальных, поскольку безобидные протоонкогены преобразились в новые злокачественные онкогены.

Так вот: первоначальный набор летальных генов малыша Джека онкогенов не включал, однако некоторые его хромосомы имели-таки фактор «уязвимости», характеризующий протоонкогены. Составляя его генетическую карту, Колетт Рой и ее коллеги обнаружили не только тридцать четыре потенциально летальные комбинации ДНК, но и ряд своеобразных новых комбинаций в «избыточных» хромосомных отделах, воздействие которых на нормальные функции организма оставалось неизвестным. Колетт проводила курс исправления установленных генетических дефектов Джека, заведомо вредных, учитывая и теоретическую возможность активизирования протоонкогенов. Когда малыш прожил год без каких-либо симптомов генетических заболеваний, она и ее коллеги решили, что удача на их стороне.

Как и было до появления первого рака.

Язвочка на мизинце ноги Ти-Жана оказалась относительно медленно развивающейся демакарциномой, обычно легко излечивающейся. Изучив ДНК ее клеток, ученые ввели малышу корректирующие гены. Через пару недель неоплазменные клетки исчезли, и все мы, начиная с Терезы, Поля и Марка, облегченно вздохнули.

Колетт была далеко не столь оптимистична, хотя в тот момент предпочла не сообщать семье о своих опасениях. Сначала она предположила, что один, если не больше, вирусный вектор, примененный, чтобы снабдить Джека хорошими генами, мог активизировать ПО. Однако оставалось второе, более зловещее предположение: причиной рака могли оказаться инструкции таинственных «избыточных» генов. В таком случае Джек хранил схему своего уничтожения в ядрах всех клеток тела.

Менее чем через месяц, во время еженедельного исчерпывающего сканирования, которое Джек проходил в Хичкоковской больнице, обнаружился рак совсем иного рода. Злокачественная и гораздо быстрее развивающаяся мела-нома, вернее, две – в обоих яичках Джека.

Когда я услышал про это, моя собственная мошонка съежилась от сострадания. Я остался на всю жизнь бесплодным в результате тяжелого осложнения после болезни, перенесенной в подростковом возрасте, но, слава Богу, функционировал я вполне нормально, только вот сперма подвела. Хотя со временем появилась возможность восстановить в регенванне мои семявыводящие пути, я по личным причинам сделать этого не захотел.

Положение Джека, естественно, было куда хуже моего. Его рак не только разрушил бы его яички, но и привел бы к скорой смерти, если бы немедленно не были приняты самые решительные меры. На этот раз корректирующие гены оказались бессильны остановить процесс. И хотя опухоли были еще микроскопическими, тревожные симптомы указывали, что они вот-вот начнут давать метастазы, засеивая весь организм своими крохотными точными копиями. В 2053 году в тех редких случаях, когда у взрослого человека или подростка открывался метастазирующий рак, самым надежным лечением было помещение его в регенванну, где злокачественные «семена» нейтрализовались с помощью интенсивных процедур. Но Джек был слишком мал для ванны: такой курс лечения разрешался только по достижении половой зрелости. И чтобы избавить Джека от метастазов, выход был один: хирургически удалить оба яичка.

Семья была в отчаянье, хотя мы и знали, что с возрастом все можно восстановить. После операции Джек испытывал сильные боли, так как отказывался от анальгетиков, а Тереза впала в глубокую депрессию. Она поймала Колетт Рой и потребовала объяснить ей, откуда взялись онкогены. Колетт пришлось ответить, что точно они не знают. Какой-то неведомый фактор «оскорблял» ДНК малыша и вызывал мутацию протоонкогенов. Если причиной были вирусные векторы, использованные для первой имплантации генов, то врачи продолжат «починки», пока положение не стабилизируется. Однако не исключено, сказала она, что аномальные гены Джека сами содержат «включатели» рака… с встроенным механизмом замедленного действия. Была еще одна, очень маловероятная возможность, вызванная необходимостью подавлять действие летальных генов, пока имплантационная терапия не начала оказывать нужное действие. Если последнее верно, то сознательное метавоздействие Джека могло восстановить его здоровье… при условии, что он сумеет освоить соответствующие метапсихические программы.

Страхи Терезы не рассеялись, хотя Колетт попыталась ее ободрить, напомнив, как благополучно завершилось лечение Люка, старшего брата Джека. Но генетические аномалии Люка, возразила Тереза, были совсем другими, и рак у него ни разу не возникал. Этот прежде смертельный недуг к середине двадцать первого века уже легко излечивался, но былой страх оставался в силе. Что станет с Джеком, если раковое заболевание будет прогрессировать? Колетт ответила, что они займутся его лечением, как того потребуют обстоятельства. Но умолчала, чего может потребовать такое лечение.

Вскоре после операции Джека, по словам Колетт абсолютно удачной, Тереза дала в Москве концерт, на протяжении которого ее голос несколько раз срывался. Она тут же отменила все остальные свои выступления, запланированные на год вперед, и обосновалась в больнице рядом с палатой Джека. Она объявила, что не станет петь до тех пор, пока Джек окончательно не поправится. Вслед за этим Поль покинул дом на Саут-стрит и вновь поселился в своей конкордской квартире. Никаких внешних признаков нового крушения брака не было, но ни Марку, ни мне не требовалось электронного табло, чтобы разобраться в происходящем.

К середине июня маленького Джека признали здоровым, и они с Терезой вернулись в фамильный дом, где его всячески баловали и держали под неусыпным наблюдением. Через день его забирали в больницу для сканирования, чтобы в зародыше пресечь любую угрозу.

Когда начался летний семестр в Дартмуте и Марк сосредоточился на последнем рывке к своей цели – степени бакалавра, он решил, что больше не будет брать Джека в долгие прогулки, пока Колетт не убедится, что здоровье малыша стабилизировалось. Ти-Жан злился, что его держат взаперти, и Марк старался проводить с ним все свободное время и брать его немного погулять. Мари, Мадди и Люк, у которых начались летние каникулы, тоже как будто старались помогать малышу в его постоянных поисках новых знаний. Особенно Мадди, его вторая сестра, которой исполнилось тринадцать, так что впереди ее ждал заключительный учебный год в вермонтской школе Гранит-Хилл. Они с Джеком часами изучали цереброэнергетику – особое их увлечение – и заставили Марка объяснить им устройство его самодельного ЦЭ-шлема, продолжая допекать его, пока он не разобрал шлем на части и не растолковал назначение каждой детали.

Все шло прекрасно, но с начала августа первое действие драмы Джека Бестелесного стало приближаться к кульминации. Сканер выявил несколько десятков ультрамикроскопических раковых образований на длинных костях малыша, его тазе, ребрах и лопатках. Диагноз был «саркома Юинга», редчайший вид детских новообразований, очень быстро дающих метастазы. Обычно эти онкогены легко поддавались генной инженерии. Но попытка ввести Джеку заменяющую ДНК потерпела неудачу. Саркома Юинга у него отличалась от обычной и обладала иным плейотропическим механизмом, чем, без сомнения, объяснялось столько поражений одновременно. Для того чтобы разобраться в этом механизме, могли потребоваться месяцы. Множественность микроскопических опухолей и угроза метастазов не оставили Колетт и ее коллегам иного выхода, кроме ампутации рук и ног с интенсивной лазерной обработкой и химиотерапией остальных пораженных костей.

Когда Тереза узнала, что будет сделано с Джеком для спасения его жизни, никакие обнадеживающие заверения, что регенванна все исправит, не могли смягчить страшного удара. Она пришла в такое состояние, что ее пришлось держать на транквилизаторах. К чести Поля, он вернулся к ней и пустил в ход всю мощь своей целительной способности, чтобы возвратить ей душевное равновесие. Все пять недель после операции он провел с Джеком, передавая малышу программы самоисцеления, какие только были известны человечеству, плюс программы почти гуманоидных полтроянцев. Вдобавок он получил от Дени, а также из других источников новейшие программы метапринуждения и метасозидания и внушил ребенку принципы построения более сложных мультифункционных программ. Джек с благодарностью усваивал эти сверхсложные сведения и говорил отцу, что использует их, насколько сумеет.

Затем наступили осенние дни, сыгравшие такую критическую роль в дальнейшей жизни и Марка и Джека, что старший брат пробирался в больницу под покровом невидимости и выкрадывал малыша. Неуклюжее индейское приспособление для переноски Джека Марк и его приятели постепенно преобразили в достижение новейшей техники. А когда Джек подвергся ампутации конечностей и начал проходить курс химиотерапии, это приспособление и вовсе превратилось в портативную камеру интенсивной терапии, и только бледная лысая головка малыша виднелась сквозь прозрачный купол-крышку. Хичкоковские сестры, ухаживавшие за Джеком, подвергались принуждению, а затем гипнотически убеждались, что он ни на секунду не покидал палаты. Марк выбирал для экскурсий такое время, когда Колетт и другие врачи-операнты были заняты и не могли открыть их с Джеком секрет.

Обычно Марк уносил братишку из старой больницы и. отправлялся на север по Роуп-Ферри-роуд и дальше по тропинке, огибавшей поле для гольфа и нырявшей в овраг, прорытый в незапамятные времена Девичьим ручьем. Там они оказывались в царстве сосен и других хвойных, носившем название Сосновый парк. Я и сам до Метапсихического Восстания любил гулять в этом уголке, где на берегу великой реки Коннектикут сохранилась частица дремучих лесов Новой Англии. Земля там заросла папоротниками, а на полянках с весны и до поздней осени радовали глаз цветы: среди тридцатиметровых стволов эхом разносилось птичье пенье словно в благостной тишине собора.

О чем они говорили в эти украденные часы? Разумеется, обсуждали смысл жизни – ведь Марк все больше приходил к выводу, что жить маленькому Джеку остается недолго. Они обсуждали науку о смерти и ее философию, свои личные взгляды на этот вопрос, их несхожесть с догматами религии, которую исповедовали предки Ремилардов. Джек часто испытывал сильные боли, но не поддавался им и продолжал настаивать, что боль, как и парадоксальные протоонкогены, не была бы нашим эволюционным наследием и не оставалась бы так долго неотъемлемой частью высшей животной формы развития, если бы не была чем-то большим, нежели просто предупреждающим сигнальным фактором. Джек вспоминал наивно мудрые поучения Терезы, хотя Марк был склонен посмеиваться над ними. Джек пожелал узнать, что думает Марк об идее, разделяемой большим числом мыслителей, будто боль – это вспомогательное орудие и испытание, открывающее доступ к высшим уровням сознания. Вначале Марк счел это еще одной сентиментальной чепухой, но позднее встал на точку зрения брата.

Если они не философствовали, то спорили. В частности о сексе. Марк вел нескончаемую войну с плотскими побуждениями своего тела. Обычные способы облегчения, доступные подростку, казались ему позорной капитуляцией: уступкой сознания наиболее примитивным животным инстинктам. Нет, он научится владеть собой достойно – достойно операнта! – а не то!..

Секс у людей, утверждал Марк, служит помехой метапсихическому развитию. Пример тому дают экзотические расы Содружества. Наиболее развитые из них, непознаваемые лилмики, вообще бесполы. За ними следуют крондаки, у которых половой акт настолько величаво-церемониален, что больше всего напоминает ритуальный танец с обменом дарами в финале. За ними на лестнице метапсихического развития стоят симбиари, несмотря на их расовую незрелость и малоэстетичную физиологию – предмет едких насмешек со стороны людей. У них половой акт не включает ни соития, ни прелюдии ухаживания: яйца оплодотворяются в водяном гнезде каплями спермы, аккуратно извергающейся из особого отверстия под рудиментарным хвостом мужской особи. Веселые полтроянцы бодро спариваются ради чистого удовольствия и позволяют сексу превращать их в сентиментальных дураков. Ну, а гии! Создается впечатление, что они только этим и живут, а сами настолько отсталые, что даже удивительно, как их приняли в Содружество.

Человечество, по мнению Марка, в этом отношении занимало место где-то посередине между полтроянцами и гии.

Они обсуждали еще очень многое. Весомость иудео-христианской традиции и существование Бога, в частности идею, что думающий ответственный человек, ясно осознающий свои цели, все равно обязан «уповать» на Бога. Пойдет ли дальнейшее пребывание в Галактическом Содружестве на пользу человечеству или, наоборот, во вред. Плюсы и минусы евгеники; сознательные попытки «улучшить» человеческий организм, запрещенные в период Попечительства, теперь опять возобновились. Насколько желательно массовое производство людей искусственным путем, чтобы облегчить заселение новых планет. Приниженное положение людей в Галактическом Консилиуме.

Говорили о Фурии и Гидре, хотя более года те никак не давали о себе знать. Марк часто видел Фурию в тревожных снах, но его бодрствующее сознание почти уже убедило его, что Джек просто вообразил жуткие обстоятельства гибели Адди. Джек упорно утверждал, что Фурия существует и Гидра – тоже и что Марку надо приложить усилия, чтобы не допускать Фурию в свои сны, не то чудовища внезапно вернутся, когда никто этого не будет ожидать.

Мыслили братья очень по-разному. Они были антагонистами от природы, и нетрудно заметить, что соперничество, в конце концов приведшее к Метапсихическому Восстанию, зародилось именно во время этих тайных, озаренных духовной близостью прогулок в сосновом бору, где тепло индейского лета благоухало смолой. Когда они уставали от споров, то просто стояли и смотрели на величественную реку. Джек метасозиданием мастерил кораблики из хвои, а Марк воздействовал на ветер, чтобы кораблики эти приплясывали на волнах.

В ноябре, когда опали последние листья и наступили холода, сканирование обнаружило у Джека аденокарциному поджелудочной железы – до недавнего времени одну из самых быстрых и неизлечимых форм рака. И вновь генная терапия ничего не дала. Поджелудочную железу Джеку удалили сразу же, еще до принятия генетических мер, и Колетт надеялась, что обошлось без метастаз.

К несчастью, она ошиблась. Новые смертоносные семена рака были вскоре обнаружены в жизненно важных органах, соседствующих с поджелудочной железой, – в печени, селезенке, желудке, тонких и толстых кишках, а также в больших кровеносных сосудах сердца. В ход были пущены точечная химиотерапия и лазерная микрохирургия, но едва-едва удавалось убрать одно осеменение, как возникало новое. Малыша подключили к системе жизнеобеспечения одного только мозга, пока Колетт, ее коллеги и консультанты, прибывшие со всех концов мира, искали способы поместить Джека в регенванну, полностью обновить его гены, а затем восстановить и тело.

Ни рак, ни лечение ни разу не затронули мозг Джека или его центральную нервную систему. Голова у него оставалась ясной, все метаспособности (кроме, очевидно, функции самоисцеления) сохраняли полную силу, и он постоянно испытывал боль. От всех болеутоляющих, как химических, так и электронных, он отказывался наотрез, утверждая, что они одурманят сознание и помешают «работе», которой он занимается. Что это была за работа, объяснить он не мог, а проецируемые им образы никто не понял – ни Поль, ни Марк, ни лечащие врачи. Но отец и доктора уступили его просьбе, учитывая его необычайную развитость и надеясь, что «работает» он над какой-то всеобъемлющей метапрограммой, которая принесет ему полное исцеление.

У Поля еще теплилась надежда, что Джек выживет. Другое дело – Тереза, Когда был диагностирован новый и страшный рак поджелудочной железы, она настояла на том, чтобы посещать его ежедневно, хотя опутывавшие его трубки и жуткая аппаратура вокруг доводили ее чуть ли не до истерики. Когда Джек сказал ей прямо, что боль очень сильна, она изо дня в день умоляла его позволить врачам прибегнуть к блокировке. Его спокойные отказы и стремительный физический упадок, когда органы один за другим выходили из строя, довели ее до нервного приступа в кабинете Колетт: она рыдала, исступленно винила себя за мучения малыша, твердила, что Джеку не следовало родиться, и требовала, чтобы аппаратуру отключили и позволили ему «тихо умереть».

Тяжелые стрессы и гнетущее сознание вины ввергли Терезу в прострацию. Когда установили, что физически она здорова, ей дали транквилизаторы и уложили дома в постель под круглосуточным надзором частной сиделки. Мари и Мадди до Рождества оставались в пансионе, а Люка с бонной, которая его и учила, отправили погостить к Шери с Адриеном в Лаудон под Конкордом, где они жили зимой. После нескольких тщетных попыток Поля оказать Терезе психопомощь (она экранировалась от него, обвиняя в том, что он обрекает их маленького на жалкое подобие жизни), Поль снова ее оставил.

Несколько недель Тереза чахла, почти не ела и оставалась в тяжелейшей депрессии. Она больше не хотела видеть Джека, а когда я навещал ее и приносил редчайшие книги о музыке, она оставалась апатичной. А потом, незадолго до Рождества, внезапно начала говорить о своем младшем сыне в прошедшем времени. И заметно приободрилась.

Их мать, бесстрастно объяснил мне Марк, может сохранить рассудок, только внушая себе, что Джек умер. По мнению Марка, это был разумный выход. Если только семья не примет решение десять лет держать малыша подключенным к аппаратуре, поддерживающей жизнедеятельность одного лишь мозга, он обречен умереть.

Саркома Юинга дала рецидивы: теперь поражены были позвоночник и череп Джека, и врачи ничем не могли ему помочь.