Джемс Кук

ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Фермеры собирают только четыре десятых продукции; они платят из нее четверть владельцу, десятую часть королю и десятую— духовенству. Работая таким образом на других и пользуясь столь незначительной прибылью, они мало улучшают обработку. Несмотря на их угнетение, они сохраняют, тем не менее, довольство и веселость. Они облегчают свою работу песнями и вечером собираются из разных хижин и танцуют под звуки гитары».

Молодой Форстер щадит чувствительность избранных читателей его дневника. Любители книг о путешествиях и сентиментальных романов вздохнут об участи бедных колонистов, где-то далеко на острове Мадейра возделывающих виноградные лозы, и растрогаются изящной картиной веселой пляски «пейзан» среди живописной сказочной природы, под поэтической сенью мирт, терновника и диких роз. Кто заметит кровь батраков, Мадейры сквозь эти осторожные строки?

Красиво звучат названия португальских управителей острова: «коррехидор», «провидор», ставленников короля Португалии — великого мастера ордена Христа.

Из шестидесяти тысяч населения острова тысяча двести — католических священников, сто одиннадцать — монахов-францисканцев и триста монахинь в восьми монастырях. Епископ, получающий доход в три тысячи фунтов стерлингов, и губернатор — гражданский и военный начальник, собирающий тоже не малые суммы, — представляют высшую власть.

Драгоценный сок лоз Мадейры прославил остров по всему миру. Ароматный «букет» «Мадейрской Мальвазии» одинаково тешит вкус батавского купца и английского лорда, французского маркиза и русского вельможи после жирной дичи или непрожаренного ростбифа.

«Трезвость и воздержанность деревенских жителей чрезвычайна; они питаются хлебом и луком или другими кореньями, но мало едят мяса. У них большое отвращение к требухе, и есть поговорка про бедного человека: «Он принужден есть требуху». Они пьют обыкновенно чистую воду или напиток, который делают, обливая водой кожуру винограда (выжатого тисками). Эта вода приобретает брожением горьковатый вкус, но не «сохраняет его долго. Они проглатывают только несколько капель вина, приготовленного их руками и делающего их остров столь знаменитым. Выращивание лозы — их главное занятие. Но так как эта отрасль промышленности требует мало ухода, большую часть года они очень расположены к праздности. Повидимому, португальское правительство не принимает необходимых мер против этой опасной беспечности страны. Оно недавно отдало приказ о посадке оливковых деревьев в округах, слишком сухих и бесплодных для разведения винограда, но не подумало оказать помощь землепашцам и не предложило им никакого вознаграждения, поощряющего превозмочь их отвращение к новшествам и работе».

Дон Антонио де Саа-Перейра — губернатор Мадейры оказал всякие любезности путешественникам, и месяц, проведенный на острове, был отдыхом. Вода и вино дополнили запасы и 1 августа экспедиция двинулась дальше, провожаемая салютом береговых фортов гостеприимного города, раскинутого белым амфитеатром над голубой бухтой.

Через несколько дней показались вдалеке Канарские острова — «Insulae fortunatae» древних, забытые после карфагенских купцов до XIV века, когда знатные испанские мореходы снова нашли «Счастливые острова».

Кук вел корабли к Зеленому мысу. Запаса воды нехватит до мыса Доброй Надежды; туда итти месяца три.

Дорога знакомая, однообразная в благодатной тропической тишине. Ученые наблюдают летающих рыб, дельфинов, птиц.

«В эти монотонные дни, — пишет Форстер, — проведенные нами между тропиками, где небо, ветер и море были всегда хороши и приятны, ум схватывал малейшие обстоятельства, могущие доставить размышления».

Молодой энтузиаст пускается в сравнение океана с империей, где сильные, большие рыбы — неограниченные правители пожирают малых — угнетенных подданных.

«Размышления капитана не столь философичны. Он занимает досуг заботами о здоровье экипажа, о сохранности продовольствия, выдумывает всевозможные новые способы спасти потеющие от влажности и разъедаемые ржавчиной металлические части, окуривает корабль порохом и уксусом, пробует составить новые рецепты приготовления пива из сусла и воды. На ряду с краткими отметками о направлении и силе ветра и курсе судна, дневник дополняется практическими замечаниями о брожении пивного сусла. Скупость записей говорит о рассчитанности времени, о непрерывной работе, о выдержанной строгости к своему делу и себе самому, о напряженном внимании, направленном изо дня в день, из часа в час на главную цель. Описание дня — цифры градусов, литеры курса, ход судна. Описание природы — очертания берегов, глубина бухты, сила прибоя, свойство дна.

Порто-ля-Прайа — порт острова Сант-Яго. Архипелагом Зеленого мыса владеет Португалия. Лиссабонские купцы свили себе гнездо на крутой скале, защищенной крепостью. Монополия торговли всего Зеленого мыса принадлежит им. Туземцы малочисленны, нищи и голодны. Торговая компания выжимает из них последние соки… «Эта компания тиранит жителей и продает им скверный товар по чрезмерным ценам». Частая засуха обрекает их на постоянный голод. «Думается, что опыт этих бедствий мешает островитянам придаваться сладостям брака и что они опасаются передать своим детям нищету и ужасы рабства».

Кук хмурится на серые, каменистые берега, на неприветливые, выжженные солнцем холмы. Сохраняя традиционную вежливость, он испрашивает у губернатора (разрешения запастись водой, но салютует только после заверения португальских властей во взаимном салюте. Купеческая крепость чувствует неприязнь и на одиннадцать выстрелов отвечает девятью. Губернатор, извиняясь, уверяет, что вышла ошибка. Обе стороны удовлетворены.

После Порто-Прайи началось девятинедельное плавание. Шестьдесят три дня — вода и небо. Налетали шквалы с проливным дождем, наступали штили, душившие нестерпимой жарой. Термометр в полдень показывал 79°—82°. Ловили рыб, стреляли альбатросов и буревестников. Матросы забавлялись обезьянками, купленными ими на Сант-Яго. Время тянулось медленно, пугая однообразием.

Кук знал эти тропические плавания. Знал ядовитую жару, убивающую людей лихорадкой, заражающую продовольственные припасы, повергающую в уныние, в тоску по родине, ломающую волю и терпение. Он помнил последний путь «Усердия». Душный тропический штиль во сто раз ужаснее сильнейшей бури.

Опыт научил Кука быть осторожным. Но навигационные записи дневника прерываются тревожной заметкой: «Двадцать седьмого мы переговаривались с капитаном Фюрно, сообщившим нам о смерти одного из его младших офицеров. У нас не было тогда на борту ни одного больного, хотя дождь, приносящий многие болезни в жарком климате, причинил нам большое беспокойство. Чтобы сохранить наше здоровье и согласно некоторым мыслям, данным мне сэром Хьюгом Палиссером и капитаном Кэмбэллем, я принял все необходимые предосторожности, приказывая проветривать и сушить корабль, зажигая огни между палубами, окуривая внутренние помещения и заставляя экипаж выносить на воздух постели, мыть и сушить одежду, когда к тому представлялся случай. Если будешь принебрегать этими предосторожностями, корабль издает неприятный запах, воздух портится и не будет недостатка в болезнях, особенно в жаркую и сырую пору».

Капитаны и хирурги английского флота не преминули поиздеваться над «фантазером». Дэльримпльские сообщники на всех ученых перекрестках смеялись над «лечебными изобретениями» Кука, не придавая никакого практического значения его опытам. Что может путного выдумать этот «недоучка», претендующий знать больше ученых медиков?

Авторитет Кука среди матросов был огромен. Ни одна запись участников или лиц, изучавших его путешествия, не говорит о каких-либо возмущениях экипажа, так часто происходивших на кораблях других мореплавателей. Видавшие виды матросы с первых же дней распознавали своего командира и сразу определяли свое к нему отношение. Не обходилось, конечно, без людей слабых, легче поддающихся неблагоприятности внешних условий, хуже переносивших трудности плавания, тяготы зноя или долгое отсутствие земли. Но всегда умелое вмешательство Кука вовремя пресекало опасные настроения.

Двадцать девятого октября увидали Столовую гору мыса Доброй Надежды.

В конце XV века португалец Варфоломей Диаз нашел открытый еще древними египтянами южный мыс Африки. Васко-де-Гама обогнул его по пути в Индию.

Полтораста лет необитаемый скалистый отрог горной громады суровым стражем лежал на границе двух океанов на центральном повороте великого пути в Индию, к богатствам Востока, к славе открытий, к завоеванию новых земель, или к. родным странам, к домашнему очагу, к отдыху от опасностей и болезней, на месте встречи океанских течений, где несущиеся с востока и запада ветры сталкиваются в неистовых бурях. Сотни лет маяк счастья встречал и провожал корабли купцов и завоевателей, с волнением глядевших на его темные гранитные вершины. Король Португалии назвал его мысом. Доброй Надежды, моряки — мысом бурь.

В XVII веке голландец Ван-Риэбэк — полумедик, полукупец — основал здесь колонию, расчетливо сообразив, какие выгоды для ост-индской компании и для него самого могут быть извлечены из плантаций и посевов. С тех пор здесь — крупный порт компании с городом, фортом, полуторатысячным гарнизоном, милиционной армией в четыре тысячи человек, губернатором и полным административным штатом, торговая база между Миддельбургом и Батавией, место ремонта судов, отдыха и лечения многочисленных больных скорбутом и лихорадкой, обязательных спутников мореходов.

Приведя свои корабли без особых повреждений и с совершенно здоровыми людьми, Кук с гордостью записывает в свой дневник: «Два голландских корабля Ост-индской компании пришли три или четыре дня после нас из Миддельбурга в Каппгтадт. Один из них потерял в четырех- или пятимесячном плавании сто пятьдесят человек от скорбута и других заразных болезней, другой — сорок одного. При высадке на берег они послали в больницу большое количество в ужасном состоянии. Надо заметить, что одно из этих судов пришло в Порто-Прайю за месяц до нашей там остановки, и, тем не менее, мы достигли мыса Доброй Надежды за три дня до него».

Успех первого опыта окрылил Кука, доказал правильность всех предположений. Пусть смеются английские врачи, пусть плещет грязью «почтенный» доктор Дэльримпль. Никто не страшен, если опыт удачен. Какие мины скорчат они, узнав, что за четыре месяца плавания ни один матрос не заболел?

Развертывая карту, Кук вглядывался в пустое пространство у южного полюса, неуверенно обведенное колеблющейся линией. Рука картографа фантазировала, очертив южное полушарие, произвольно выгибая таинственную границу неизвестного.

Может быть, ему, Джемсу Куку, придется первому начертить берега неведомого материка, именем своих кораблей назвать новые бухты, заставить говорить упрямое безмолвие ледяной страны?

Торопило и другое: губернатор барон Плеттенберг сообщил, что два французских корабля, полгода назад открыли землю на 48° южн. широты и что капитан корабля «Фортуна» был послан во Францию с реляциями об этом открытии[21]. В марте же два других французских корабля под командой капитана Мариона заходили к мысу, направляясь на юг в поисках новых земель.

Волновала мысль, что французы первыми достигнут Южной Земли, мерещилось знамя с золотыми лилиями и якорями, водруженное на высокой скале. Кук просил англичанина Брандта, в доме которого остановился, похлопотать о скорейшей доставке продуктов. Услужливый соотечественник, давнишний житель Капштадта, знающий все и всех, бывший в лучших отношениях с местными властями, пустился в разыскивание нужных людей и всячески способствовал снабжению экспедиции. «Он поспешил с хлопотами, в то время как матросы на борту чинили снасти и плотники конопатили бока и палубы судов». Заново выкрашенные корабли стали такими же, как в день ухода из Плимута.

Натуралисты рьяно принялись за свою «охоту». Страна была полна новых никогда не виданных интересных экземпляров животных и растений. Георг Форстер жалуется, что за недостатком времени они не успели обследовать глубь страны, где водятся такие редчайшие животные, как гну и дикий буйвол.

Колонисты-немцы, голландцы и французы занимаются земледелием под неустанным контролем хозяина страны — Ост-индской компании, вершащей суд и расправу и устанавливающей свои законы. Запрещение селиться в близком друг от друга расстоянии, обложение тяжелыми налогами, всякого рода запрещения и ограничения снижают продуктивность хозяйства, не дают колонистам усовершенствовать и развивать обработку хлеба и винограда. Распухают карманы губернатора, получающего десять долларов с каждой сотни галлонов вина, не считая жалованья, домов, садов и прочего; вице-губернатора, начальника полиции, занимающегося сыском и других высоких чиновников — членов совета, управляющего страной.

Георг Форстер думает, что если бы страна принадлежала республике Соединенных провинций, то достигла бы изобилия и расцвета, чего не может быть при настоящем ее положении:

«Купеческая Компания находит больше выгоды самой владеть землей и прикрепить к ней колониста из опасения, чтобы он не стал слишком богат и слишком силен».

Туземцы-готтентоты ушли в глубь страны. О них знают мало и мало ими интересуются. Племена бушменов, кочующих поблизости, полудиких, живут охотой и кражами. Колонисты не дают им права иметь скот, в изобилии пасущийся на необъятных лугах. Это не люда, полуживотные, годные для работы. Голодный дикарь охотно идет к фермеру-колонисту и становится рабом, вьючным животным, сторожевым псом, охраняющим стадо, даровой рабочей силой. Вся жизнь колонии вертится вокруг торговли вином и хлебом, экспортируемым в Батавию и Европу. Голландский купец — король Капштадта: он регулирует рыночные цены, то есть всю жизнь области.

Малайцы, бенгальцы, негры, готтентоты, жители знойных островов и холодных гор должны повиноваться «мирному» завоевателю, отнявшему их родные земли. Против пушек и ружей «цивилизованных» европейцев бессилен деревянный щит туземца. Голландские купцы перенесли в Капштадт и свои кирпичные дома и каналы, обсаженные деревьями, перенесли и нетерпимость к чужой вере. Лютеранским священникам запрещено совершать богослужение, отправляемое случайно датскими и шведскими священниками, приезжающими с кораблями. А до веры и обычаев работ никому нет дела, это пустяк, о котором и думать нечего.

Пока натуралисты объезжают окрестности, охотятся за птицами, ловят змей и ящериц, пока Ходже пишет виды города и мыса, офицеры развлекаются констанским вином и услужливыми колонистками. Кук с утра до вечера следит за работами в доке, за питанием экипажа, за подвозом продовольствия. Отдых заключался в визитах официальным лицам и крупным купцам, развлекавшим иностранного капитана вечерами, танцами и игрой на лютнях, в чем их жены и дочери были мастерицы, прогулками в красивых садах и обильными ужинами с чудесными винами лоз, привезенных когда-то из Персии, Бургундии и Мадейры. Но и визиты делались, главным образом, с целью ускорить отъезд: от всех этих лиц зависели и починка кораблей и подвоз продовольствия.

За три недели, проведенные на берегу в домашней обстановке гостеприимного Брандта, Кук еще больше сошелся со своими спутниками. Ученые, стоявшие значительно выше его по образованию, чувствовали необыкновенную силу его способностей, невероятную интуицию в вопросах науки. Он точно, кратко и ярко выражал свою мысль, знания, приобретенные чтением и опытом, были глубоки и основательны. Деревенский мальчишка, чумазый юнга с угольщика вырастал в большого человека.

Кук сжился с Форстером-отцом, и, несмотря на «чудачества» профессора, между ними ни разу не произошло никаких столкновений. Видимо обоюдная вспыльчивость обезруживала их, а быстрая отходчивость и обаятельная доброта Кука побеждала неуживчивого ученого. Любовь к науке мирила их окончательно и делала друзьями. Когда Форстер встретил в Капштадте доктора Спармана, ученика знаменитого Линнея, он уговорил Кука взять его с собой. Спарман был швед, и Кук вначале упорно отказывался взять на борт подданного иностранного государства.

«Господин Форстер… полагая, что он ему будет чрезвычайно полезен во время путешествия, настоятельно просил меня, убеждая взять на борт этого иностранца. Я согласился наконец, и он отправился с нами, чтобы помогать господину Форстеру в его работе…»

Двадцать второго ноября, в три часа пополудни корабли снялись с якоря. Гулко пронесся над бухтой пушечный салют. К вечеру вышли в открытое море, встретившее ветром и дождем.