Джунгли

Глава 11

Все трое среагировали одинаково. Кабрильо бросил Смиту рюкзак Солей, потому что тот находился ближе всех к законной владелице, все вместе побежали к лестничному колодцу, чтобы подняться и выйти из храмового комплекса.

«Предположение, что Солей и парень как-там-его подверглись нападению мятежников или контрабандистов-наркодельцов, явно ошибочное, – на бегу размышлял Кабрильо. – Вертолет наверняка принадлежал военным. Значит, к патрулю, находящемуся где-то поблизости, прибыло подкрепление. Солей, должно быть, либо наткнулась на него, либо встретилась с группой, которая выдала их военным. В любом случае было большое невезение как для них, так и для нас».

Они пробежали через основной храм, миновали уровень спален и выскочили ко входу на уровне земли.

– А вот и еще желающие разбавить нашу компанию, – сообщил Макд то, что другие и так уже видели.

Вертолет летел низко, и Кабрильо разглядел сквозь полог джунглей старый советский «Ми-8». В нем могло поместиться больше двух десятков солдат.

– У нас один выход, – сказал он. – Нужно переправиться через реку и скрыться в зарослях, пока летчик не нашел места для посадки.

– Почему не спрятаться здесь, а позже переправиться? – спросил Смит.

Кабрильо не стал объяснять, что у канатного моста наверняка выставят охрану и он не хочет тратить дни или даже недели на поиски другого пути на тот берег.

– Линда, ты идешь первой, затем Смит, Макд и я. Понятно?

Вертолет грохотал в воздухе. Все четверо побежали со всех ног из храма, прячась, как только могли, от наблюдения сверху. В густых джунглях это было нетрудно. Им требовалось пробежать всего триста метров, но у моста возникла бы проблема. Мост был совершенно открыт.

Создаваемый винтами шум изменился, когда вертолет завис на месте. Хуан знал: это означает, что люди быстро спускаются по канатам и через несколько секунд будут на земле. Придется нелегко.

Линда дошла до моста, продолжая идти все тем же шагом. Ноги ее плясали на главном канате, одна рука лежала на направляющем, другая сжимала винтовку. Смит позволил ей отойти на несколько шагов, потом ступил сам на хлипкое сооружение. От прибавления его веса мост закачался, зловеще заскрипел, несколько соединительных веревок порвались.

Кабрильо и Макд бежали рядом, зная, что меньше чем в ста метрах позади «Ми-8» высадил пассажиров и стал подниматься. Его громадный винт колотил жаркий, душный воздух.

Очередь трассирующих пуль пересекла их тропинку, заставив обоих залечь. Хуан перевернулся на спину и выпустил заграждающую очередь, чтобы дать Макд возможность взойти на мост. Затем залег за камнем, и как только видел движение в джунглях позади них, стрелял.

Из кустов вылетела граната. Хуан спрятался за камнем, когда неумело брошенный снаряд сотряс взрывом воздух. Вокруг него впивались в землю осколки, но в него не попал ни один. Лоулесс лежал на полпути между ним и мостом. На дальней стороне Линда вышла на берег, тут же спряталась за опору и открыла прикрывающий огонь. С места Кабрильо вспышки от вылетающих пуль выглядели мерцающими звездами.

Хуан сменил полуопустевший рожок новым, выпустил длинную очередь и выбежал из укрытия. Он чувствовал себя так, будто к спине приколота громадная мишень, а ноги покрыты свинцом. Бежать, казалось, труднее, чем по грязи, когда они только сошли со шлюпки. Достигнув моста, Кабрильо повесил винтовку за спину. Мост подскакивал и качался, словно под электрическим током. Впереди Хуана Макд двигался со всей быстротой, на какую был способен. Смит вышел на берег и помогал Линде.

Пули свистели вокруг Хуана, он старался сохранять равновесие и бежать. Ему казалось, раньше туго сплетенный канат был не таким узким. В тридцати метрах под ним вода билась в белопенном кошмаре. Ожидая в любой миг пулю в спину, он продолжал бег, канат раскачивался под ним словно гамак.

Все время Хуан смотрел под ноги и просто чудом глянул перед собой. Чуть впереди Макда в канат попали пули, выпущенные, вне всякого сомнения, бирманскими солдатами. Канат порвался, лохматясь конопляными нитями, и направляющие канаты приняли на себя дополнительное напряжение.

– Вниз! – крикнул Кабрильо, перекрывая шум боя, и бросился на дрожащий основной канат.

Макд лег, ухватившись за канат руками и ногами.

Даже когда мост только строился, направляющие канаты не должны были нести нагрузку основного. Они продержались несколько секунд, которых Кабрильо хватило, чтобы повернуться лицом к храму. У него была секунда, чтобы увидеть, как двое солдат в полевой военной форме бегут по мосту.

Сперва порвался один направляющий канат, отчего весь мост изогнулся. Через секунду лопнул второй, и Кабрильо внезапно оказался в свободном падении. Он держался за канат, шедший по дуге к буддийскому храму, увеличивая скорость с каждой секундой. Ветер свистел в ушах, мир вращался. Двое бирманских солдат не видели, что надвигается. Один с криком полетел вниз, вертя руками и ногами, пока не рухнул на камни внизу. Вода тут же смыла красное пятно и унесла мертвое тело. Второй сумел ухватиться за направляющий канат, когда они провисали.

Хуан ухватился покрепче и приготовился к удару, сознавая, что если выпустит канат, то погибнет. Он ударился о твердый камень с такой силой, будто на него налетел автобус. Ключица сломалась будто прутик, и вся левая часть тела на миг онемела. А потом его мозг заработал снова, и боль пронизала тело от лодыжки до головы. Из раны на виске текла кровь, и ему потребовалась вся сила воли, чтобы не разжать руки и разом не покончить со всем этим.

Солдат, ухватившийся за канат в последнюю секунду, издал предостерегающий крик, когда разжал от удара руки и покатился по стене утеса. Хуан не мог ничего поделать. Парень вскользь задел его, заставив немного соскользнуть вниз по канату, и исчез.

Кабрильо посмотрел вниз. Увидел, как солдат пролетел мимо Макда, который как-то держался, хотя пролетел большее расстояние и ударился сильнее, врезался в воду вниз головой и исчез. Хуан не видел, чтобы он появился на поверхности.

Кабрильо понимал: подниматься со сломанной ключицей по канату невозможно, а если он бросится в реку – погибнет. Подумал, что, может, они с Лоулессом смогут раскачать канат и приземлиться на платформе мельничного колеса, но из этого ничего бы не вышло. Платформа находилась слишком далеко.

Кабрильо поднял взгляд, ожидая увидеть торжествующие лица солдат, целящихся в него сверху. Он больше не слышал стрельбы Линды с другой стороны ущелья и решил, что, когда канат порвался, они со Смитом отступили. Солдаты могли подлететь на вертолете через несколько минут, поэтому не было смысла задерживаться из-за ситуации, контролировать которую не могли.

Канат начал медленно раскачиваться, и Хуан сообразил: солдаты, вместо того чтобы расстрелять его и Макда, поднимают обоих к краю ущелья. Участь пленника в этих краях такова, что падение в реку покажется меньшим злом.

«Но пока я жив, пока Макс Хенли и вся команда Корпорации готовы поддержать меня, я ни за что не сдамся», – размышлял Хуан Кабрильо.

Двадцать четыре часа спустя он пожалел, что не сделал этого.

Солдатам потребовалось около десяти минут, чтобы вытащить из ущелья сперва Кабрильо, затем Лоулесса. К этому времени плечо Хуана болело так, словно его проткнули раскаленной кочергой, руки и ноги горели от трения о канат. Его обезоружил солдат с боевым ножом, которым разрезал ремень винтовки еще до того, как Хуан оказался полностью на земле. Другой выхватил пистолет Хуана из кобуры и вынул метательный нож из пристегнутых к ремню ножен.

То же самое проделали с Макдом, когда вытащили из ущелья. Он был дальше Кабрильо на канате, когда тот порвался, и поэтому даже оказался в реке. Брюки его до колен были мокрыми.

Обоих поставили на колени. Двое солдат держали их под прицелом, третий забрал снаряжение. Во время обыска обнаружили, что у Кабрильо сломана ключица, и солдат соединил ее концы обеими руками.

Боль была сильной, но лишь когда солдат убрал руки, Хуан издал легкий стон. Не смог удержаться. Кроме того, обнаружили его протез. Солдат обратился к офицеру в летных очках за инструкциями. Они обменялись несколькими словами, солдат снял протез с культи и отдал начальнику. Тот взглянул на него, улыбнулся Хуану, обнажив гнилые зубы, и бросил протез в пропасть.

Офицер не имел понятия, какой арсенал находился в протезе и что Хуан собирался угнать вертолет, воспользовавшись спрятанным там пистолетом. Просто хотел показать Кабрильо, что он полностью беззащитен и его судьбу с этой минуты контролирует армия одной из самых беспощадных диктатур в мире.

Кабрильо с трудом удержался, чтобы разочарование не отразилось на его лице. Вместо того чтобы обрадовать подонка, показав, как много значил для него протез, он с самым равнодушным видом пожал плечами. Если бы во рту не так пересохло, он бы попытался насвистывать.

Офицеру не понравилось, что демонстрация силы не выявила должной степени страха, поэтому он пролаял команду одному из охраняющих их солдат. Секунду спустя приклад «АК» треснул Хуана по затылку, и мир потемнел.

Сознание возвращалось к Кабрильо урывками. Он вспоминал жуткий грохот во время полета в вертолете, что его дважды избивали, но, казалось, это происходило с кем-то другим, будто сцена из фильма, который он видел давным-давно. Но не приходил в сознание настолько, чтобы ощущать боль или представлять, где находится.

Первым ощущением, когда он наконец вернулся из бездны, была сильная боль в затылке. Больше всего ему хотелось ощупать рукой это место, убедиться, что череп не проломлен. Но Хуан сдержался. Инструктор в Кэмп-Пири, тренировочном лагере ЦРУ, по прозвищу Ферма, однажды сказал ему, что, если бы оказался в плену и не знал, где находится, он лежал бы как можно тише как можно дольше. Это позволяло отдыхать, но еще, что более важно, он мог собраться с мыслями о происходящем.

Поэтому с остро требующим внимания затылком, с болью в других частях тела Хуан лежал, стараясь получить какие-то сведения. Он понимал, что по-прежнему одет, знал по тому, как легко дышалось, что находится не в мешке. Предполагал, что лежит на столе. Напрягал слух, но ничего не слышал. Сосредоточиться было трудно. Каждый удар сердца отдавался в голове.

Прошло десять минут, пятнадцать. Он был почти уверен, что находится один, поэтому рискнул приоткрыть один глаз на долю миллиметра. Никаких форм разглядеть он не мог, но свет видел. Не яркость полуденного солнца, а тусклое свечение электрической лампочки. Открыл глаз чуть пошире. Увидел голую стену из бетонных блоков там, где она соединялась с бетонным потолком. И стена, и потолок были покрыты ржаво-красными потеками и пятнами, в которых Кабрильо узнал кровь.

Он вспомнил, что Макд Лоулесс тоже взят в плен, поэтому мог только надеяться, что Линда и Смит на свободе. Если избежали засады, свяжутся с «Орегоном». Когда они отойдут в шлюпке вниз по реке на достаточное расстояние, Гомес Адамс сможет прилететь за ними на вертолете.

Мерный ритм боли, пронизывающей голову, не замедлялся. Слегка поташнивало – возможно, он получил сотрясение мозга. Хотя был почти уверен, что лежит в камере один, пошевелить головой не осмеливался. Позади него могли находиться скрытые видеокамеры или одностороннее зеркало для наблюдения. Он чуть шевельнулся, как мечущийся в бессознательном состоянии человек. Его лодыжки и запястья были примкнуты к столу стальными наручниками. Он снова замер.

В этом состоянии Хуан не смог бы вынести допроса, и, если его доставили в столицу, Янгон, он скорее всего находится в тюрьме Инсейн, видимо, самой жестокой на планете, с глубокими черными ямами, откуда побег невозможен, а вероятность выжить крайне мала.

Там содержалось около десяти тысяч заключенных, хотя вместимость ее составляет меньше половины этого количества. Многие были политическими активистами и монахами, выступающими против существующей власти. Остальные – уголовники. Такие болезни, как малярия и дизентерия, приобретали там форму эндемии. Крыс было больше, чем заключенных и охранников, вместе взятых. Рассказы о пытках ужасали. Кабрильо знал, что здесь любят избивать людей резиновыми, заполненными песком шлангами и используют собак, чтобы заставлять заключенных гоняться друг за другом на локтях и коленях по гравийным дорожкам.

Единственной его надеждой был электронный чип, вживленный в бедро, и что в эту минуту Макс и остальные члены команды работают над тем, как их вызволить.

Невесть откуда кулак ударил по челюсти, едва не свернув ее.

Кабрильо мог бы поклясться, что в камере с ним никого не было. Этот тип обладал терпеливостью кошки. Притворяться больше не имело смысла. Он открыл глаза. Ударивший его человек был в зеленом военном мундире. Хуан не мог определить чин, но получил легкое удовлетворение от того, что он массировал правый кулак. Голова гудела словно колокол.

– Имя! – рявкнул военный.

Хуан видел двух охранников, вошедших в металлическую дверь. Один оставался около нее, другой занял место возле одного из столов, накрытого простыней. По очертаниям он не мог понять, что под ней.

Поскольку Хуан не назвался достаточно быстро, главный допрашивающий достал из-за пояса обрезок обычного садового шланга. По тому, как он сгибался, Хуан понял, что это утяжеленная дубинка. Она ударила его по животу, и, как Кабрильо ни напрягал брюшной пресс, удар отозвался в позвоночнике.

– Имя!

– Джон Смит, – ответил Кабрильо, втягивая воздух сквозь зубы.

– На кого работаешь?

Он не ответил сразу и снова получил дубинкой по животу.

– На кого работаешь? На ЦРУ? На ООН?

– Ни на кого. Работаю на себя.

Шланг опустился снова: на сей раз удар пришелся по паху. Это было чересчур. Хуан повернул голову, и его вырвало от боли.

– По вашему акценту мне ясно, что вы американец, – произнес любезный голос с легким британским акцентом.

Сказавший это человек стоял у изголовья стола, к которому был примкнут Кабрильо. Хуан слышал, как он закурил, и через секунду над его лицом проплыл легкий дымок. Этот человек подошел, чтобы Кабрильо мог его видеть. Бирманец, как и остальные. Лет сорока пяти. Лицо смуглое, морщинки у глаз и рта. На нем была фуражка с козырьком, но Хуан видел, что волосы его все еще черны как уголь. В этом офицере не было ничего угрожающего, но по спине у Кабрильо побежали мурашки.

– Почему вы оказались в моей стране, притом вооруженным? К нам приезжает так мало гостей из Соединенных Штатов, что мы точно знаем, сколько их в любую минуту в наших границах. Вам, мой друг, не следует находиться здесь. Поэтому скажите: что привело вас в Мьянму?

Кабрильо вспомнилась реплика из фильма «Касабланка».

– Здоровье. Я приехал на воды.

Офицер негромко засмеялся.

– Очень хорошо. Один из моих любимых фильмов. Затем Клод Рейнс говорит: «На воды? Какие воды? Мы в пустыне», – на что Боги отвечает: «Меня неверно информировали». Поистине классика. – Тут его голос стал резким. – Муанг!

Два удара шлангом, один за другим, оба по одному месту на сломанной ключице Хуана. Боль от плеча ударила в мозг – казалось, голова развалится по черепным швам.

– Мистер Смит, – любезно продолжал главный допрашивающий. – Я уже сказал, что полагаю – вы американец. Мне хотелось бы узнать вашу реакцию на пытки. В вашей стране, думаю, это больная тема. Кое-кто считает, что даже лишение сна и громкая музыка жестоки и бесчеловечны. Что скажете по этому поводу?

– Совершенно с этим согласен, – поспешно ответил Хуан.

– Думаю, человек в вашем положении должен согласиться. – Уголки губ офицера изогнулись в улыбке. – Интересно, считали вы так вчера или на прошлой неделе? Не важно. Теперь, я не сомневаюсь, вы горячо в это верите.

Он что-то сделал с механизмом под столом. Изголовье его слегка опустилось, подняв ноги Кабрильо сантиметров на тридцать выше головы. Пока это происходило, охранник возле стола сорвал с него простыню, открыв взгляду несколько сложенных полотенец и пятилитровый кувшин из пластика.

– Что я больше всего хочу знать, – продолжал офицер, – считаете ли вы водную блокаду пыткой, а?

Хуан знал, что болевой порог у него высокий. Рассчитывал продержаться пару дней, надеясь, что Макс сумеет вызволить их за это время, но ни разу не сталкивался с водной блокадой и не представлял, как на нее среагирует. В детстве Хуан дни напролет проводил на побережье Южной Калифорнии, плавая и ныряя, и хотя вода не раз попадала в нос, он никогда не был так близок к утоплению, как теперь.

На лицо ему положили полотенце, две сильных руки обхватили голову, чтобы удерживать в неподвижности. Сердце Кабрильо зачастило. Руки напряглись. Он услышал плеск воды. Несколько капель упало на шею. А потом он ощутил влагу на губах: сперва сырость, но вскоре его кожа стала мокрой. Капля скользнула по ноздре и прожгла путь в носовую полость.

На полотенце полилась еще вода, пропитала его. Хуан пытался выдыхать через нос, чтобы не допустить воду к нежным оболочкам. Это удавалось в течение почти минуты, но его легкие могли вместить лишь определенное количество воздуха, а полотенце было насквозь мокрым, на него давила громадная липкая тяжесть. Наконец не осталось больше воздуха, чтобы противиться неизбежному, и вода полилась в нос. Из-за наклона стола она скапливалась там и не текла дальше по дыхательному тракту.

В этом и заключалась суть водной блокады. Заставить жертву чувствовать, что тонет, но не топить.

Контролировать это было нельзя, даже при огромной силе воли. Когда носовые полости заполнены водой, мозг, развившийся с тех пор, как первая примитивная рыба вышла из моря и впервые вдохнула воздух полной грудью, понимал, что тело утопает. Тут существовала прямая связь. Хуан не мог контролировать реакцию тела, как не мог заставить печень выделять больше желчи.

Ему казалось, голова горела изнутри, а легкие совершали судорожные движения, поглощая воду. Это ощущение было мучительнее всего, что только он мог представить. Казалось, целый океан воды заполнил голову, опаляя, обжигая нежные альвеолярные мешочки в районе носа и над глазами.

Боль стала такой сильной, какой он еще не испытывал. А пытка продолжалась всего тридцать секунд. Тяжесть полотенца все увеличивалась. Голова его была готова взорваться. Он хотел этого. Горло двигалось вверх-вниз в рвотном рефлексе, он давился водой, стекающей по трахее.

Кабрильо услышал оживленные голоса, говорящие на незнакомом языке, и подумал, не зов ли это ангелов. А потом полотенце сняли, изголовье стола подняли так, что голова оказалась значительно выше ног. Вода хлынула изо рта и носа. Его мучительно вырвало, но он мог дышать. И хотя легкие все еще жгло и у воздуха был привкус смерти, такого удовольствия от дыхания он еще не получал.

Ему дали меньше минуты, потом стол вернулся в прежнее положение, и к лицу снова прижали пропитанное водой полотенце. Полилась вода галлонами, тоннами, волнами цунами. Теперь он смог выдыхать всего несколько секунд, потом вода снова скопилась в его голове. Полости заполнились водой до краев ноздрей и больше ее не вмещали. С ней появились боль и страх. Мозг настоятельно требовал что-то делать – сражаться, бороться, высвобождаться.

Кабрильо не внимал жалким крикам разума и принимал жестокое обращение, не двинув ни мышцей, так как знал, что не утопает, что эти люди снова дадут ему дышать и что действия тела контролирует он, не инстинкт, не спинной мозг. Его действиями управлял интеллект. Он лежал спокойно, неподвижно, словно дремлющий.

Одного из охранников послали принести еще один кувшин воды, и в течение пятнадцати минут Хуан то утопал, то получал возможность дышать. Всякий раз военные ожидали, что он сломается и попросит пощады. И всякий раз, подышав, он ложился снова и кивком побуждал их, приводя в ярость, проделать все сначала. В последний раз это продолжалось так долго, что он потерял сознание, из-за чего им пришлось быстро открыть браслеты наручников, вылить всю воду из тела и привести его в сознание, похлопав по щекам.

– Очевидно, – сказал допрашивающий, пока Хуан тяжело дышал и с фырканьем удалял воду из ноздрей, – вы не хотите сказать мне то, что я хочу знать.

Кабрильо бросил взгляд на него.

– Как уже говорил, я приехал на воды.

Его сняли со стола и потащили в камеру по короткому голому коридору. Там было невероятно жарко, не ощущалось ни малейшего движения воздуха. Хуана бросили на бетонный пол, металлическая дверь захлопнулась, щелкнул замок. В камере была единственная зарешеченная лампочка высоко на стене, помойное ведро и несколько охапок грязной соломы на полу. Его товарищем по камере был чахлый таракан.

– А ты за что здесь, приятель? – спросил он насекомое.

Таракан в ответ пошевелил усиками.

Наконец Хуан получил возможность ощупать затылок и с удивлением обнаружил, что кость цела. Рана наверняка кровоточила, но водная блокада очистила ее. Несмотря на сотрясение мозга, он мог мыслить ясно, память не пострадала. Медицинский миф гласил, что если нет симптомов повреждения мозга, человек с сотрясением должен после удара не спать, но с горящими легкими, ноющим телом сон все равно бы не пришел, и Кабрильо это знал. Он нашел, что единственное удобное положение – лежать на спине, положив больную руку поперек груди.

Хуан стал вспоминать перестрелку в джунглях, обдумывал каждую секунду, как после нападения террористов в Сингапуре. Представлял Линду, стоящую на одном колене за каменной опорой, ее маленькое тело содрогалось при каждом выстреле. Представлял спину Макда, бегущего впереди, вспоминал, как его нога едва не соскользнула с каната. Там был Смит, достигший дальнего утеса и спрятавшийся за второй опорой. Хуан вспомнил, как взглянул на свои ступни, и старался не смотреть на бешеную реку внизу.

Затем он поднял взгляд, увидел, что Смит открыл огонь, а потом канат порвался перед Макдом. Кабрильо восстанавливал по памяти эту сцену снова и снова, как полицейский, просматривающий пленку из видеокамеры. Сосредоточился на винтовке Смита, стреляющей очередями. Он целился через пропасть в преследующих их солдат. Хуан был в этом уверен.

Тогда кто выпустил пули, попавшие в канатный мост? Этого не мог сделать никто из находившихся позади него на утесе. Все они были в укрытии так далеко от края, что не могли прицелиться в канат. Два солдата, что упали в ущелье, когда канат порвался, не могли бы сделать это.

Он ясно представлял стреляющую Линду, но Смит вспоминался нечетко.

Хуан винил головную боль. Обычно он мог припомнить все подробности и оттенки, но теперь не получалось. Кроме того, от бетона шел холод и проникал в кости. Он встал и почувствовал сильное головокружение. Оперся рукой о стену. Без протеза он ничего делать не мог. Подождал, чтобы голова перестала кружиться, но не настолько полагался на свою устойчивость, чтобы прыгать на одной ноге по камере. Шутки ради воспользовался своим немалым ростом для измерения ее площади. Оказалось три с половиной на три с половиной метра. Произвел расчеты в уме. Диагональ будет чуть больше пяти метров. Проверил результат, зная, что его ботинок длиной тридцать два с половиной сантиметра. Все оказалось правильно.

– Мозг еще работает, – сказал он таракану, ползающему по разбросанной соломе. – Ладно, думай! Что, черт возьми, беспокоит меня?

Что-то было связано с разгромленным лагерем. Он вспомнил замешательство, обнаружив, что одна вещь была не на месте. Нет! Она отсутствовала. Женщина возьмет с собой кое-какие принадлежности, если собирается больше месяца жить на природе, и мужчине забирать их нет смысла. Рюкзак Солей Круассар лежал в палатке и был опустошен. В нем не было ни кремов для лица, ни губной помады, ни каких-то женских вещиц.

Было ли тело, которое он едва не вытащил, женским? Лица Хуан не видел, но телосложение и цвет волос как у Солей. Должно быть, она. И женские украшения, которые она взяла в Мьянму, видимо, находились в рюкзаке, который он нашел и передал Смиту. Рюкзак был пропитан водой, поэтому определить его подлинный вес, догадаться о содержимом было невозможно, но, должно быть, принадлежал ей. Солей и ее спутник, да, Поль Биссонет – память все же не такая уж скверная, – должны были видеть или слышать приближение армейского патруля. Она схватила свои личные вещи, они вместе побежали из джунглей и в конце концов оказались в разрушенном буддийском храме.

Вроде все логично. Но червь сомнения не давал Хуану покоя. Если бы он видел ее лицо, все встало бы на свои места. Но он не видел. Не мог произвести положительного опознания. А это прокол. Хуан ненавидел такие недочеты лично и профессионально. Само собой, нужно было беспокоиться о более важных вещах, чем прошлое.

Вопреки всему Кабрильо надеялся, что бирманцы оставят Макда в покое. По возрасту его и Лоулесса было ясно, кто старший, поэтому они должны сосредоточить все внимание на нем. Он не думал, что это может произойти. Представлял, из какого теста слеплен Лоулесс. Макд крепкий, находчивый, но есть ли у него необходимая стойкость, чтобы не сломаться? Кабрильо до сих пор не знал этого о себе, поэтому не представлял, как может парень воспринять эту пытку.

«В конце концов, – думал Хуан, – что из того, если Макд сломается? Что он знает? Фамилию клиента и миссию найти его дочь, бродящую по бирманским джунглям. «Орегон»? Он знает название судна, но не знает его возможностей. Моя личность? Кого она интересует? Я так давно ушел из ЦРУ, что меня нельзя считать агентом разведки. Нет, Макд может выложить все, что знает, и это ничего не изменит. Надеюсь, у Лоулесса хватит ума это понять и избавить себя от пытки».

Когда изнеможение притупило боль и появилась сонливость, он почему-то решил, что Макд будет молчать уже хотя бы затем, чтобы проявить себя достойным вступления в Корпорацию.

Кабрильо не представлял, сколько времени прошло – он пришел в сознание уже без часов, – когда вдруг проснулся. Он обливался потом и тяжело дышал.

– Сукин сын, – произнес он вслух.

Во сне он ясно увидел Джона Смита, стреляющего в канат. Тот нарочно расстрелял его в клочья. В крови Хуана забурлило бешенство.

«Смит подставил нас. Нет. Подставил Ролан Круассар. Тело в реке не было женским, это был стройный мужчина. И в рюкзаке были не женские туалетные принадлежности. Там было что-то похищенное из храма, что-то спрятанное под платформой, на которой некогда стояла статуя Будды, и я отдал это Смиту».

Дело было не в спасении дочери. Круассар отправил в джунгли свою команду, и эти люди не нашли какую-то вещь, поэтому он нанял Корпорацию для завершения их миссии.

– Господи, какой я идиот!

Потом сквозь дымку гнева пришло осознание, что Линда Росс сейчас со Смитом и понятия не имеет, что у него совсем другая цель.

Убьет Смит ее теперь, получив то, что ему нужно? Этот вопрос горел в сознании Хуана. Логика говорила, что нет. Ему будет проще, если Линда объяснит Максу и остальным, что случилось с Макдом и Кабрильо. И, оказавшись на борту «Орегона», ему останется только ждать, когда вернется к цивилизации.

Хуан ощутил облегчение. С Линдой ничего не случится. Но мысль о Смите и Круассаре резко повышала кровяное давление. Как он мог не понять этого? Стал вспоминать признаки или улики. Сообщение, которое Круассар предположительно получил от дочери, было явно поддельным. В нем имелась нужная нота тайны и отчаяния, чтобы возбудить интерес Кабрильо. Он захотел взяться за эту миссию, потому что там была испуганная молодая женщина, находящаяся в бедственном положении – он с горечью подумал о своем нелепом рыцарстве, – которую нужно спасти.

Круассар обвел его вокруг пальца. Кабрильо взглянул на террористов-смертников в новом свете, но не видел, как случившееся могло быть на руку швейцарскому финансисту. Это не было подстроено. Эти типы хотели убить как можно больше людей. То, что он и Макс уцелели, просто везение. Круассар никак не мог организовать теракт. В этом он был уверен.

Кабрильо не мог припомнить, когда последний раз его одурачили. Не мог вспомнить даже, когда его обманули в покер. Он всегда гордился тем, что знает все уловки, думает на три шага вперед, обладает преимуществом над всеми, с кем имеет дело.

«Как это я не понял замысла Круассара?»

Этот вопрос не давал ему покоя. Ответа на него не было. Марк и Эрик наводили справки о Круассаре. Просто бизнесмен.

«Что за игру он вел, черт возьми? Зачем это ухищрение? И что было в мешочке, ради чего стоило отправлять первую пару исследователей, а потом тратить миллионы на Корпорацию, когда те исчезли с радара?»

Кабрильо лежал, привалившись спиной к бетонной стене, и мозг его заполняло море вопросов.