Дикая Омега

Глава 40

АЙВИ

Глубокая, тянущая боль внизу живота напоминает: я всё ещё раскрыта до невозможного, распята на том альфе, который всё ещё заперт во мне узлом.

На Валеке.

Даже опустошённый, этот исполин остаётся тёплой, тяжёлой глыбой мускулов, нависающей надо мной, прижимающей меня к постели. Стоит лишь подумать об этом — и кровь во мне вспыхивает, и чрезмерная чувствительность снова собирается в одно: голод. Желание. Жар.

Жар уже не бешеный, не выжигающий мозг, как в самом начале. Теперь она стала как тлеющий уголь — стоит только подуть, и пламя взорвётся вновь.

И мысль об этом… должна бы меня ужасать.

Но вместо страха в животе нежно разворачивается волна удовольствия: меня снова будут разбирать по частям.

Снова. И снова.

Чума снимает маску — и чёрные, как воронье крыло, волосы рассыпаются по плечам. Его прекрасное лицо обнажается впервые за ночь. Я поднимаю взгляд к его необычным, светло-голубым глазам. И то, что вижу… заставляет меня вздрогнуть.

Уязвимость. Настоящая. Голая. Как будто он позволяет мне заглянуть в тайный щелчок между рёбрами. Этот опасный, непостижимый мужчина вдруг становится открытым, почти хрупким.

— Ты была такой смелой, маленькая омега, — шепчет он, и его голос ложится на моё потрёпанное сознание как мягкая повязка. — Такой сильной. Всё выдержала. Ради нас.

Его похвала накрывает меня тёплой, уютной волной. Я чувствую себя… любимой. Нужной.

Валек сильнее обнимает меня, притягивая к себе, и низкий рык поднимается в его груди. Но даже в этом дикарском, первобытном состоянии он терпит присутствие Чумы.

И я знаю — лишь ради меня.

Чума наклоняется, его дыхание касается моих губ, и я дрожу от одного ожидания. Первый лёгкий поцелуй — вспышка тока. Я растворяюсь в нём, утопая в нежности, которой никто никогда мне не дарил. Он целует так, будто поклоняется.

Когда я отвечаю ему, углубляя поцелуй, он встречает меня с такой же жаждой — трепетной и уважительной одновременно.

Я теряюсь между объятиями Валека и поцелуями Чумы. Мир сужается до двух тел вокруг меня. Двух разных стуж, двух огней.

Чума скользит ладонями по моему телу, будто изучает, вдыхает, запоминает. Я выгибаюсь навстречу, прося — без слов, без стыда. А Валек рычит одобрительно, пальцами лениво поглаживая мою талию, как бы говоря: «Да. Делай что хочешь».

Они будто знают мои желания прежде меня самой.

В ответ я тянусь к Чуме — целую линию его челюсти, спускаюсь ниже, к горлу. Он дрожит. Стонет тихо, как будто ему запретили когда-либо звучать громче.

А я… я таю от этого.

Это власть. Новая, неизведанная. Опьяняющая.

Я никогда не думала, что «спаривание» может быть таким. Что я могу чувствовать себя сильной, даже отдавая им контроль.

Пальцы сами находят путь под его расстёгнутую рубашку. Тёплая кожа. Мышцы под ладонью. Тонкие рубцы — следы прошлых битв. Я никогда не позволяла себе касаться альфы вот так. Не хотела.

Но сейчас… любопытство сильнее инстинктов.

Я веду ладонью ниже — по его животу. К основанию его огромного члена под тканью брюк. Щёки вспыхивают, но рука не останавливается.

Он горячий. Тяжёлый. Пульсирующий.

— Лучше уж сними, — хмыкает Валек своим хищным, лениво-злым голосом. — Дай девочке то, чего она хочет.

Чума усмехается тихо — и быстро избавляется от одежды. Вернувшись ко мне, он склоняет голову:

— Делай всё, что захочешь. Я весь твой.

Мелкая дрожь проходит по мне, когда пальцы обхватывают его ствол. Такой большой. У него лёгкий изгиб вверх… и я сразу представляю, куда именно он будет упираться внутри меня.

Валек смеётся — низко, гулко, довольный.

— Любопытная маленькая кошечка, — урчит он. — Ну-ну… изучай. Он не возражает.

Его слова подталкивают меня вперёд. Я веду рукой вверх — кожа бархатная, а под ней железо. Чума резко выдыхает, мышцы живота каменеют.

Я поднимаю на него взгляд — через ресницы, смело. Его глаза потемнели, губы приоткрылись.

— Вот так, милая омега, — шепчет он, запуская пальцы мне в волосы. — Я весь твой.

Странная уязвимость в его взгляде выбивает у меня воздух. Этот могущественный альфа, способный на чудовищную жестокость, без колебаний отдаёт себя в мои неопытные руки. Я провожу пальцами вдоль толстой вены на его длине, обвожу набухшую головку, влажную от его возбуждения. Он стонет — низко, почти звериным рыком, — и этот звук бьёт прямо мне между бёдер.

Валек возобновляет своё поклонение моему телу: его мозолистые ладони скользят по моей чувствительной коже. Его губы находят мою шею, зубы едва касаются того места, где бешено пульсирует моя кровь — и по позвоночнику бегут электрические разряды.

Я выгибаюсь навстречу его прикосновению, оказываясь между двумя огнями — изысканной пыткой Валека и раскалённой тяжестью Чумы в моей ладони. Это почти слишком… почти. Но я хочу больше. Их прикосновений, их запахов, их безусловной, обжигающей преданности.

Окрылённая их реакцией, я позволяю руке скользнуть ниже по длине Чумы и обхватываю его узел, сжимаю крепко. Его тело напрягается, и он издаёт низкий стон, наклоняясь ко мне, будто не в силах удержаться.

— Блять… — выдыхает он.

Это первый раз, когда серьёзный, слишком рациональный альфа позволяет себе сорваться — и меня обдаёт волной силы от осознания, что я могу довести его до такого.

Я изучаю его узел, пальцами вожу по выпуклостям, чувствуя, как он пульсирует под моей ладонью. Такой горячий, такой тугой — и я не могу не восхищаться тем, какую власть держу сейчас над ним. Этот загадочный, опасный альфа, всегда собранный, всегда холодный — сейчас распадается у меня в руках.

— Готова, чтобы я вышел? — спрашивает Валек, его губы касаются края моего уха, заставляя меня дрожать.

Мне страшно — его узелок хоть и спал немного, за те минуты, что мы были сцеплены, — но больно всё равно будет. И всё же мысль о том, что Чума займёт его место… слишком соблазнительна. Я киваю.

Валек начинает медленно выходить; его узел цепляется за моё тело, будто я пытаюсь удержать его внутри.

— Расслабься, — шепчет Чума, целуя мою шею и протягивая руку между нами, чтобы погладить мой клитор. — Глубокий вдох.

Я слушаюсь — и всё равно проходят минуты, прежде чем Валек осторожно, терпеливо высвобождается. Меня тут же накрывает пустота, но её смягчает предвкушение. Очень скоро меня снова наполнит другой альфа.

— Она твоя, — рык Валека — низкий, одобрительный, почти довольный.

Я чувствую, как его тёплое семя медленно вытекает из меня, — и это чувство наполненности нравится мне куда сильнее, чем я готова признать. Но я в жаре, и моя омега мурлычет оттого, что наконец получает то, что ей нужно.

Чума сжимает мои бёдра, легко поднимая меня — его хватка крепкая, но ласковая, — и усаживает на свои колени. Я чувствую обжигающую жару его члена у своих влажных складок; соки Валека смешивается с моим собственным соками омеги, и я дрожу от желания. Чума смотрит прямо на меня — и глубина его взгляда лишает меня воздуха.

— Ты готова, маленькая омега? — шепчет он, большим пальцем проводя по моей нижней губе. — Я не хочу причинить тебе боль.

Его забота… она как тёплая волна, накрывает меня, обезоруживает. Я киваю, прижимаясь щекой к его ладони, давая ему немое разрешение. Пока что.

Он подводит себя к моему входу — уважительно, почти благоговейно. Широкая головка его члена раздвигает мои складки, и я задыхаюсь, чувствуя, как он растягивает меня. Горячая, упругая боль вспыхивает внутри сладкими искрами. Он замедляется, позволяя мне привыкнуть, не отводя взгляда.

— Дыши, малышка, — мягко просит он, его руки рисуют успокаивающие круги на моей талии. — Позволь мне войти.

Я выдыхаю — и плавлюсь.

Он входит глубже. Ещё. И ещё. Заполняет меня медленно, до самого конца, пока я не оказываюсь полностью, целиком, по самый корень насажена на него. Его узел упирается в мой вход, и я тихо выдыхаю, дрожа.

Чума обнимает меня, прижимает к своей груди. Его сердце бьётся ровно, уверенно. И впервые в жизни я чувствую себя… драгоценной. Сокровищем.

Он начинает двигаться — медленно, неглубоко, поднимаясь навстречу моим дрожащим бёдрам. Его движения запускают звёздный дождь где-то в глубине моего живота. Я цепляюсь за его плечи, впиваюсь ногтями в кожу, теряюсь в этой медленной, мучительно-сладкой ритмике. Его губы накрывают мои— поцелуй горячий, требовательный, обещающий.

— Отдайся мне, крошка, — мурлычет он в мои губы.

И я отдаюсь.

Я двигаюсь на нём сама — так, как никогда не смела; кручу бёдрами, опускаюсь глубже, ищу угол, от которого мир расплывается. Это новое — самой контролировать, сидеть сверху на альфе, пользоваться его телом так, как хочу я. От этого кружится голова.

Ритм Чумы становится резче, сильнее, он подхватывает мой темп, сталкиваясь со мной в идеальном слиянии. Накал внутри скручивается, и я знаю — я уже на грани.

— Чёрт… — рычит Валек. Его голос возвращает мне память о втором альфе в комнате. Я поднимаю глаза — и вижу, как он смотрит только на меня. Голодно. Грязно.

— Надо будет попробовать эту позу, — хрипит он.

— Очень рекомендую, — выдыхает Чума, целуя мою шею, убирая волосы с плеч.

Я запускаю пальцы в его длинные, чёрные пряди, наконец позволяя себе насладиться их шелковистостью. Такой контраст с грубой силой его тела.

— Кончи для меня, сладкая омега, — рык Чумы обжигает кожу. — Я хочу это почувствовать.

Эти слова ломают меня.

Оргазм накрывает меня, выгибает, с силой сжимает его внутри меня. Я и не знала, что спаривание может быть таким… правильным. Таким ярким. Столько раз подряд.

Пока я трепещу в его руках, Чума пользуется моментом: он резко толкает меня вниз — и я вскрикиваю, чувствуя, как его узел проскальзывает внутрь. Первое мгновение обжигающе тугое, почти болезненное, но я уже знаю, как справиться. Я дышу. Я принимаю.

И он связывает нас.

Чума рычит у моего горла — низко, дико, так, что по коже бегут мурашки. Его руки сжимают меня крепче, прижимают к себе, его узел пульсирует глубоко внутри.

— Вот так, — шепчет он, его губы касаются моего виска. — Такая умница… берёшь мой узел.

— Она и правда умница, — хрипло добавляет Валек, проводя ладонью по своему уже напряжённому члену. — Такая хорошая маленькая омега.

Их слова обрушиваются на меня мягкой волной, разливаясь по груди тёплым, почти обжигающим светом.

Меня… хвалят.

Меня ценят.

Такого со мной не было никогда.

Меня никто и никогда не лелеял вот так — будто я делаю всё правильно, будто я не ошибка, не бракованная версия того, кем должна быть. В Центре Перевоспитания всё всегда сводилось к тому, что я делаю неправильно: как я «плохо подчиняюсь», как я «недостаточно покорна», «недостаточно гибкая».

Я слышала только упрёки. Только приказы. Только обвинения.

А сейчас…Сейчас эти альфы смотрят на меня так, будто я — нечто драгоценное. Бесценное. Их. И от этого в груди становится тесно… но впервые — приятно.

Но здесь… В объятиях Чумы, под взглядом Валека — тёмным, прожигающим, будто я самое манящее существо, какое он когда-либо видел, я впервые чувствую себя видимой.

Спустя секунды или вечность Чума задыхается, его тело напрягается, и он кончает с хриплым, звериным рыком, его семя бьёт высоко, наполняя меня рывками, каждый из которых я ощущаю до дрожи. Он утыкается лицом в мою шею — и в последний миг отворачивается, чтобы не оставить метку.

Валек срывается на глубокий, хриплый стон, и я поднимаю взгляд как раз в тот момент, когда его разряд пульсирует по его пальцам — густо, сильно, неудержимо. Его голова откидывается назад, ударяясь о спинку кровати, белоснежно-светлые волосы падают ему на скулы, на суровое, обострённое страстью лицо. Он выглядит как грех, воплощённый в теле воина. От одного вида по моему телу прокатывается новая дрожь наслаждения, и я сжимаюсь вокруг узла Чумы инстинктивно, будто моё тело само знает, как принять обоих альф, как откликнуться на их желание. Как принадлежать им — пусть и только в этот миг.

Я прижимаюсь лбом к плечу Чумы, вдыхая его запах — холодный воздух, цитрус, и что-то строгое, чистое, очень его. Это успокаивает. Привязывает. Заземляет.

— Я знаю, это было много, малышка, — шепчет он, поглаживая мою спину. — Но ты такая сильная. Такая смелая.

Его слова вызывают слёзы. Я столько лет слышала только о том, что я сломанная, бракованная — а теперь…Теперь меня хвалят за то, что я просто есть. Я прячусь у него на груди. Но Чума осторожно поднимает моё лицо за подбородок.

— Не прячься от меня, — тихо говорит он. — Тебе больше никогда не нужно от меня прятаться.

Я дрожу — и тянусь к его губам, вкладывая в поцелуй то странное, нежное чувство, что распускается внутри меня. Он отвечает с той же мягкой, тягучей привязанностью. Его язык ласкает мой, будто изучает, узнаёт. И впервые размыкается узел внутри моей груди.

Это же просто жар, напоминаю себе. Это всё пройдёт. И чувства — тоже.

Правда?

Но его руки, его дыхание, его медленные, почти благоговейные поглаживания…Это слишком реально. Слишком правильно.

Пока я всё ещё сижу на нём, сцепленная его узлом, Чума гладит мои бёдра, мои рёбра, будто пытается запомнить каждую линию. Я чувствую себя оголённой, и не телом — душой. И странно… это уже не так страшно.

— Блядь… — выдыхает Валек. Его голос хриплый, тёплый, довольный.

— Мм, — отвечает Чума, вибрация его голоса проходит сквозь мою грудь. Я лежу на нём, раскинувшись, Я лежу на нём сверху, раскинув ноги у него по бокам, моё тело полностью раскрыто и уязвимо, а моя потная, дрожащая киска насажена на всю его длину, до самого конца, до тугого, набухшего узла, который запирает меня на нём так плотно, будто мы — единое целое.

Когда последние волны оргазма наконец отступают, ко мне подкрадывается усталость. Всё, что произошло за этот день… вся ярость, дикость и глубина нашего спаривания — накрывает меня разом, как тёплый, неподъёмный шторм. Я обмякаю, прижимаюсь всем телом к груди Чумы, мои руки и ноги становятся тяжёлыми, будто налиты свинцом, веки опускаются сами собой, и я едва держусь в сознании.

Чума почувствовал мое состояние. Он тут же подхватывает меня, аккуратно укладывая к себе на грудь и прижимаясь к изголовью.

— Спи, крошка, — шепчет он, перебирая мои волосы. — Я держу тебя.

Валек протягивает руку, кладёт на моё бедро, большим пальцем чертит ленивые круги.

— Мы держим тебя, — поправляет он. — Ты в безопасности.

Безопасности.

Слово, которое когда-то было шуткой. А теперь…

Теперь оно звучит как сон.

Слишком хороший, чтобы быть правдой.

Пока что я позволяю себе закрыть глаза, растворяясь в этой странной, пугающе уютной безопасности.

В какой-то момент мы меняем положение — или, вернее, это они перекладывают меня, и вот я уже лежу на кровати между ними: с узлом Чумы всё ещё глубоко внутри меня и Валеком позади, его сильная рука защищающе обнимает мою талию.

Неужели… так чувствуют себя другие омеги?

Когда о них заботятся? Ценят? Когда они окружены стаей, которая удовлетворяет каждую их потребность, не для наказания, не для контроля — а просто потому что… хотят?

Этого не может быть.

Не должно быть.

Это слишком хорошо, слишком тепло, слишком нежно, чтобы оказаться реальностью.

Но сейчас… сейчас я ничего не могу с собой поделать и тихо мурлычу, утыкаясь лицом в крепкое, тёплое тело, позволяя себе забыться хоть на миг.