Диктофон, фата и два кольца, или История Валерии Стрелкиной, родившейся под знаком Льва

ПРЕВРАТНОСТИ ЛЮБВИ

Спустя несколько дней, после моей поездки с Громовым, я решила по мере сил осмотреть усадьбу. На первом этаже из большого холла наверх вели две лестницы, поддерживаемые колоннами. Подняться по ним мне было еще слишком тяжело, поэтому я пошла по длинному коридору, ведущему в другое крыло усадьбы. И вскоре оказалась перед дубовыми дверями. Немного поразмыслив, все-таки решилась их отворить. И вошла в комнату, сплошь заставленную стеллажами с книгами. Это были выдвижные шкафы, расположенные в два яруса и соединенные между собой небольшой лестницей. А посередине комнаты стоял огромный стол из натуральной карельской березы, обитый зеленым сукном.

«Да, — подумала я, — вот здесь я и буду работать». Я села за этот стол и почувствовала себя очень уютно, определенно, дело будет двигаться, и писать здесь должно быть легко. Напротив меня висел портрет мужчины средних лет в старомодном камзоле. Я, конечно, не эксперт, но предположительно картину можно датировать второй половиной девятнадцатого века.

Я подошла поближе к портрету. Работу выполнил не очень маститый художник, явно принадлежавший к школе реализма и старавшийся придать портрету максимальное сходство с заказчиком. Впрочем, меня это произведение привлекло по другой причине. Мужчина был очень похож на Громова. Точнее, именно так мог выглядеть президент банка, если бы жил в середине позапрошлого века.

«Скорее всего, это кто-то из Белопольских, ведь Громов не скрывает, что он их потомок», — подумала я. Но кто из них? А вдруг это граф-убийца? Тогда… Да, тогда, как и в наши дни, могло произойти все что угодно. Как известно, старинные роды славились дурной кровью, передающейся по наследству. Ведь недаром Маша говорила, что перед отъездом у него была дикая ссора с женой, и та буквально убежала из дома. Да и характер у Громова еще тот. И может быть, нет ничего удивительного, что женщина не хочет возвращаться к нему, если он устраивает ей безобразные сцены.

Я немного отодвинула портрет, на внутренней стороне виднелась размашистая подпись художника, по которой можно было догадаться о его фамилии — Васин. Я о нем слышала от отца. Довольно интересный был человек. Безумно влюбленный в живопись, считавший себя гениальным художником. Но беда была в том, что, кроме него, в эту гениальность никто не верил или, точнее, не видел. А может быть, она просто не успела проявиться, поскольку умер он в довольно молодом возрасте.

Подождите… Но ведь на картине обязательно должна быть дата ее написания. Я стала внимательно рассматривать портрет. Но, к своему изумлению, ничего не увидела. Такого просто не может быть! Художники всегда пишут, когда именно они создали свой шедевр. А может быть, она просто затерлась? Ведь картина явно отреставрирована, и за столько лет дата могла исчезнуть, так сказать, естественным путем. Хорошо бы взять лупу… Да только где?

Я подошла к столу и выдвинула несколько ящиков. Если мыслить логически, то нечто подобное здесь обязательно должно быть… И действительно я ее нашла, в добротном кожаном футляре. А потом снова принялась обследовать картину. Рядом с фамилией я обнаружила какие-то царапины, которые при более детальном рассмотрении и оказались датой. 1886 год. Интересно, а в каком году умер Васин? Нужно будет покопаться в Интернете. Конечно, была бы я дома, вопрос был бы тотчас решен. Ведь чего-чего, а книг по истории разных направлений живописи у меня более чем достаточно. Но я не дома, и нужно обходиться тем, что имеется.

Я задумчиво отошла от картины. И чтобы чем-то занять себя, принялась рассматривать книги. Впрочем, даже если все их бегло просмотреть, то за один день управиться невозможно. И все-таки я стала обходить стеллажи, чтобы понять, какой литературе в усадьбе отдавали предпочтение. Конечно, здесь было много классики, и не только нашей родной. Меня приятно удивило, что английские авторы во многом были представлены на английском, а французы — на французском. Причем эти книги были современные, и значит, либо Громов, либо его жена предпочитали читать любимых авторов в подлиннике.

Потом я стала смотреть на корешки книг, чтобы понять, какие именно были наиболее читаемы. Удивило меня то, что в библиотеке было довольно много трудов по психологии и психиатрии… Но что еще более изумило — их довольно часто читали. Я вытащила одну из них — «Основы психиатрии» — и стала пролистывать. Из книги торчала закладка и я открыла ее на этом месте. И прочитала: «Пограничное состояние. Шизоидный синдром», Опаньки! Кто же из них интересовался такими вещами?

Я стала бегло читать: «Пограничное состояние еще не болезнь, но уже и не норма. Человек может долго чувствовать себя здоровым, однако при определенных обстоятельствах, зачастую играющих детонаторную роль, может вести себя неадекватно и даже быть опасным для окружающих».

Я захлопнула книгу. Нужно будет взять ее к себе и внимательно прочитать. Но кто из обитателей дома задался вопросом о психическом здоровье? Впрочем, их не так много. Во-первых, сам Громов, который обладает ярко выраженным холерическим темпераментом. Во-вторых, его жена, о которой я, по большому счету, ничего не знаю. И в-третьих, Дима. Хорошо… Давай думать логически. Может, это сам Громов? Предположим, что его прадед убил свою жену в каком-нибудь припадке… Мог ли Громов не задать себе вопроса, все ли нормально с его психикой? Особенно после его ссоры с женой? Ведь он очень похож на этого прадеда. Я почему-то была полностью уверена, что мужчина на портрете — тот самый граф. Так впоследствии и оказалось

Я задумчиво разглядывала книгу. Нет, мне решительно не хотелось думать о том, что у Громова не все в порядке с головой. Вспыльчивый характер — это одно, а то, о чем я только что подумала… Это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Образ Громова, создавшийся у меня после нашей прогулки, никак не вязался с мыслями, бродившими сейчас у меня в голове. Я повертела книгу в руках, а потом подошла к стеллажу и поставила ее на место. Может быть, позже я и вернусь к ней. Возможно, когда сама буду больше знать о Белопольских. Но сейчас я не готова к препарированию человека, который мне очень нравился. Мне показалось, что это было бы равносильно чтению чужого письма без ведома адресата.

К тому же я могла сильно сгустить краски. Мало ли у кого какие увлечения! Я вот тоже в свое время обожала почитывать Фрейда и Ницше. И что из этого следует? Да ничего! Просто веяние моды и новые интересы.

Вскоре я ушла из библиотеки, решив, что у меня потом будет достаточно времени досконально все изучить.

Я прошла еще немного по коридору и удивилась тому, как стремительно изменилась обстановка в доме. В этом крыле ремонта не было много лет. Обшарпанные стены, местами обвалившаяся штукатурка… Все это создавало мрачную атмосферу, в которой я себя чувствовала очень даже неуютно. Однако поворачивать обратно мне не хотелось, я решила обследовать это крыло и поэтому храбро двинулась вперед. И вскоре обнаружила кухню, где вовсю хлопотала кухарка. Это была полная женщина лет шестидесяти в старом, видавшем лучшие времена платье, поверх которого был повязан белый, практически стерильный передник. Увидев меня, она радостно улыбнулась. Ведь до нее доходили слухи о женщине, которую Громов после аварии привез в дом. А теперь она могла лицезреть меня во плоти и узнать все подробности из первых рук. И, чтобы я не вздумала исчезнуть, Мария Ильинична сразу же предложила выпить чаю. Нужно ли говорить, что у меня был свой интерес, я была только рада любой возможности поговорить и поэтому немедленно согласилась.

Пока женщина разливала чай и ставила на стол пирожки, я старательно разглядывала кухню. Тем более что, к моему удивлению, кухня — это немаловажное помещение — оказалась довольно-таки безликой. У меня возникло ощущение, что, оборудованная по последнему слову техники, она служила исключительно местом приготовления пищи и ни в коей мере не предоставляла информации о ее владельцах.

— Как вам мои пирожки? — прервала мои мысли Ильинична.

— Чудо! В жизни таких вкусных не ела.

Женщина удовлетворенно хмыкнула и как-то особенно пристально посмотрела на меня.

— А вы давно знаете Громова? — задала она вопрос, который, видимо, ее волновал все то время, что я находилась в доме.

— Нет. Впервые увидела его перед аварией. Она ничего не ответила, только еще пристальней стала вглядываться в мое лицо, надеясь прочитать все тайные и сокровенные мысли.

— А что? — не удержалась я.

— Ничего. Просто вы первая женщина, которая переступила порог дома после отъезда Анны.

— Серьезно?

— Уж куда серьезней. — Она замолчала, а потом, глядя на меня оценивающе, с прищуром, произнесла: — Он так ее любил. Я такого в жизни не видала.

— Это прекрасно, когда встречается столь сильное чувство, — выдавила из себя я.

— И она того стоила, уж поверьте мне. Красива была, как ангел. И умна, умела себя подать. Куда бы хозяин с ней ни шел, все поворачивались ей вслед. Такую жену только раз посылает Господь.

Сказать, что я чувствовала себя раздавленной, значит, не сказать ничего. Я слушала Ильиничну, стараясь сохранить лицо и не показать, как больно ранят меня подробности семейной жизни Громова.

— А почему она уехала?

— Ну, характер-то у хозяина не сахар. Уж, как она с ним бедняжка намучилась, сколько вытерпела…

— Отчего ж? Он ведь любил ее!

— А это одно с другим не связано. Любить-то любил, но и мучил. Вспыльчивый он очень. Да и потом, ему не нравилось, что она любила праздники, веселую жизнь…

И тут раздался радостный лай собаки, Ильинична сразу же обернулась.

— Чарли, дружок! Ты один или с Димой?

Но Чарли только еще громче залаял. Передо мной возник красивый ирландский сеттер, которого я прежде не видела по той простой причине, что еще не успела осмотреть как следует прилегающий к усадьбе сад. Чарли весело подбежал к Ильиничне и с такой преданностью посмотрел на нее, что женщина почти на автомате протянула ему пирожок с мясом. Чарли его тотчас проглотил и опять уставился темно-карими влюбленными глазами на Ильиничну.

— Ах ты, разбойник! Нет с тобой никакого слада. Попрошайка ты наш! Ну, держи, — и она опять протянула ему пирожок.

— Какой красавец! — воскликнула я. — А можно его погладить?

— Конечно, можно, — раздался голос Димы.

Через секунду он уже был на кухне. И с удовольствием наблюдал за тем, как я глажу Чарли и как тот благосклонно принимает мои ласки.

— А вы молодец, — сказал Дима. — Определенно молодец. Уже можете сносно передвигаться.

— Да… Но не так, как хотелось бы.

— А что бы вам хотелось?

— Ну… Например, взять Чарли и прогуляться с ним по саду.

— Нет проблем. Как только вам станет получше, сразу так и сделайте.

Во время нашего разговора Ильинична не сводила с нас глаз и выглядела даже очень умиротворенно. Наверное, она успокоилась, заметив неприкрытую симпатию Димы ко мне. Да, определенно. Ведь, насколько я поняла, кухарка до сих пор ждала возвращения жены Громова и любая женщина в доме казалась ей потенциальной соперницей.

— Лера, а когда вы приступите к работе?

— К какой работе? — не удержалась Ильинична.

— Да я попросил Леру разобрать архив, который мы нашли в подвале.

— Что ж там было? — спросила она.

Дима пожал плечами, взял с тарелки пирожок и стал медленно жевать его.

— Чаю налить? — спросила Ильинична.

— He-а. Пойду в кабинет, просмотрю бумаги. Лера, а вы мне так и не ответили.

— Да я сама еще толком не знаю. Но, надеюсь, что дня через три-четыре вполне смогу приступить.

— Вот и договорились. Я завтра уеду в Выборг, будут какие-нибудь пожелания?

— Нет, спасибо. Вы и так меня балуете без меры.

— Да будет вам. Хотя… Я намерен попросить небольшую плату.

— Неужели? И что же это? Моя вечная благодарность? Или нечто большее?

— Куда большее. Когда я вернусь, я очень надеюсь, что мы прогуляемся по саду. Ну, разумеется, и Чарли возьмем. Куда уж без него.

И все-таки он милый, этот Дима. Нет, правда, очень милый. И такой заботливый, пронеслось у меня в голове. А Дима стоял и чуть насмешливо улыбался. И только в уголках его глаз плясали озорные чертики.

— Ладно, Чарли, пошли бездельник.

Он взял Чарли за поводок, и они вдвоем вышли из кухни. Я тоже, поблагодарив кухарку, пошла к себе в комнату.

Послышался шум подъезжающей машины. Я вернулась к действительности. Я в доме Ксении и жду ее приезда с минуты на минуту! Я высунулась из окна и увидела, как из такси выходит Ксения. Сняв передник, я стремглав бросилась на улицу. Подбежала к ней и мы крепко обнялись.

— Хорошо выглядишь, — сказала Ксения.

За эти недели, что мы не виделись, я буквально настояла, чтобы она говорила мне «ты». Этот переход на более близкую дистанцию дался ей непросто, но в итоге Ксения смогла перебороть себя. И вот сейчас она смотрела на меня яркими, искрящимися глазами и не скрывала радости от нашей встречи. Ксения за это время помолодела, если такое, конечно, возможно. Выглядела она потрясающе, и я поняла, что работа у нее двигается замечательно. Эти съемки словно вдохнули в актрису новую струю жизни.

— Пойдемте в дом, — предложила я ей.

Она вытащила из машины небольшой саквояж, отпустила водителя, и мы не торопясь пошли по тропинке к дому. И вскоре оказались в гостиной.

— Ого! Какая ты молодец! Такой порядок!

— Старалась. Очень уж хотелось произвести выигрышное впечатление.

Ксения засмеялась.

— Ну да… Конечно… Прямо пай-девочка.

— Есть хотите? — спросила я.

— Нет. А вот чашка кофе была бы очень кстати.

— О’кей. Я мигом.

— И ты расскажешь мне в подробностях обо всем, что с тобой произошло.

Я пошла на кухню варить кофе и по дороге невольно вспомнила нашу первую прогулку с Димой по саду. Он действительно, как только вернулся из Выборга, тотчас исполнил свое обещание. Взяв с собой Чарли, пригласил меня погулять. Ходить быстро я еще не могла, и поэтому мы чинно шли по аллейкам. А когда я слишком явно уставала, то присаживались на скамейку, чтобы отдохнуть. Чарли с радостным лаем носился рядом с нами и, чтобы сделать собачье счастье полным, я взяла палку и забросила как можно дальше. Он с радостным лаем рванул за своей «добычей» в дальний угол сада.

— Дима, а что в той стороне, где сад заканчивается?

— Если немного пройти, то там начнутся болота.

— И пещеры?

— Откуда вы знаете?

— Читала. Там ведь во время войны прятались и жители, и…

— Дезертиры.

— Пещеры сохранились до сих пор?

— Да, возле озер. Но лучше вам туда не ходить.

— Знаете, я как-то и не собиралась.

Тут прибежал Чарли и принес мне палку. Он стал лаять, требуя продолжения игры, и я, опять как следует размахнувшись, бросила ее. Собачьей радости не было предела.

— Вы с ним ходите на охоту? — спросила я Диму.

— Иногда.

— На озера?

— Да. Чарли хорошо знает там все тропы, и охотник из него азартный.

— А сестра… она любила охоту?

Дима промолчал. Но я уже не хотела отступать.

— Я столько всего слышала о ней, что…

— Хотели бы понять ее?

— Скорее представить.

— Она была очень красива.

Тут промолчала я.

«Интересно, почему была? Почему все о ней говорят в прошедшем времени, точно ее уже давно нет на этом свете. И все же с завидным постоянством утверждают, что она жива».

Но тут передо мной снова возник Чарли. Дима надел на него поводок и повернулся ко мне.

— Давайте пройдемся по дорожке.

Я кивнула, а про себя подумала: «Ничего, кроме того, что она была красива, он мне не скажет».

Но Дима меня удивил и на этот раз.

— Мы ведь не родные брат и сестра. Да и родители наши не были женаты. Так… жили под одной крышей. Мы с Аней очень рано поняли, что, по сути, никому особо не нужны. Знаете… Обычно родители «достают» детей, чтобы поздно не приходили домой, не водились с теми, кто им не нравится, в общем, следят, стараются быть в курсе их жизни… У нас же с Аней такого отродясь не было. Мы были с самого детства предоставлены сами себе.

— У вас была неблагополучная семья?

Дима горько рассмеялся, и я вновь удивилась, как же быстро меняется его лицо — оно стало похоже на морду дикого кота, приготовившегося к прыжку, и горе тому, кто окажется у него на пути.

— У нас была сверхблагополучная семья. Анин отец был профессором, доктором наук, занимался археологией. А моя мать тоже была человеком науки, только физиком. И как раз перед тем как съехаться с Сергеем Анатольевичем, она защитила кандидатскую.

— Ого! Но почему же они?..

— Да потому что полностью растворились в деле своей жизни, и дети… Как вам объяснить, они вроде бы и не мешали, но постоянно путались под ногами со своими «глобальными» проблемами.

Я сразу вспомнила отца, который никогда не ложился, не дождавшись меня с прогулки, а дождавшись, терпеливо выслушивал мои длинные повествования о своих похождениях, о том, как мы с приятелями «коротали время», и как весело или, наоборот, скучно все прошло.

— А сколько лет вам было, когда они сошлись? — спросила я Диму.

— Мне — около двадцати. Уже совсем большой мальчик. Ане — тринадцать. Мы сразу потянулись друг к другу. Хотя… нет, не так. Вначале Аня искала в моей матери близкого человека, женщину, с которой можно было поговорить о всяких дамских секретах. Но мать была синим чулком по определению, этим-то она «купила» отца Ани. Ее интересовала только наука. И она, наоборот, стыдила Аню, когда та хотела накраситься или одеться получше. Вот Анне и приходилось делать многие вещи тайком.

— Н-да… Хорошего мало…

— Да… А потом Анна расцвела, этого невозможно было не заметить. Она поступила на филфак, мальчишки совершали из-за нее разные глупости.

— А что потом?

— Ну… Денег-то не было. А выглядеть хорошо хотелось. И на одном фуршете она встретилась с Громовым. Тот потерял из-за нее голову и сделал предложение. Он ведь в чем-то очень старомоден, этот банкир.

Я промолчала, подумав, как замечательно, что на свете остались еще старомодные мужчины, эдакие мамонты в нашем суперсовременном мире.

— А дальше?

— Они поженились.

— И жили долго и счастливо?

— Не совсем. Он был намного старше ее, хотел тихой, спокойной жизни.

«Да, — подумала я, — это я понимаю. Я ведь тоже всегда хотела тихой гавани, чтобы приходить вечером домой к любимому человеку… Чтобы по утрам разливать кофе из кофейника в две чашки и видеть перед собой родное лицо, чтобы эта тишина и умиротворенность, соединяющие нас, звучали чудесной музыкой». Вслух я сказала совсем другое.

— А ей этого было мало?

— Вы угадали. Они стали ссориться.

— И жизнь дала трещину?

Он улыбнулся и как-то по-новому посмотрел на меня.

— Вы очень необычная девушка, Лера.

— Почему?

— Все время иронизируете.

— Ну, вы же знаете, что ирония — маска беззащитности.

Мы улыбнулись друг другу и пошли дальше. Вот уже и конец сада. За глухой оградой виднелась едва заметная тропинка. По ней явно давно не ходили, и она практически заросла. Однако Чарли залаял и стал рваться с поводка. Мне показалось это странным. Собака лаяла так, будто старалась привлечь к чему-то наше внимание.

— Что это с ним?

— А шут его знает! Может, утку почуял в зарослях. Он ведь охотник.

Я задумалась. Может, конечно, и так. А может, и нет. Нужно будет как-нибудь исследовать эту тропинку. И тут мне в голову пришла одна мысль, которую я решила тотчас проверить.

— Скажите, а Чарли — это ваша собака или Громова?

— Нет. Его купила Анна. Совсем крохотным, когда ему исполнился только месяц. Она с ним возилась и гуляла. Громов не любит собак и терпит Чарли только из-за меня. Мне он дорог.

Мы опять пошли молча и молчали уже до самого дома.