Диктофон, фата и два кольца, или История Валерии Стрелкиной, родившейся под знаком Льва

ВЫИГРАННАЯ ПАРТИЯ

Когда я добралась до усадьбы, было уже очень поздно. Я постаралась как можно тише припарковать «старушку» и пошла к дому. Достала ключи и открыла дверь. Слава богу, никто не проснулся и не вышел мне навстречу. Я стала пробираться в библиотеку. И тут услышала негромкие, но весьма выразительные удары. Их звук я не могла перепутать ни с каким другим. Кто-то «гонял» бильярдные шары.

Я подошла ближе к комнате, дверь в которую была наглухо закрыта. Постучала. Но мне никто не ответил. Тогда я немного приоткрыла дверь. И увидела огромный стол, за которым стоял Громов и сам с собой разыгрывал партию. Он с таким ожесточением бил по шарам, что казалось, будто от этого зависит его жизнь. Я тихонько вошла в комнату, в которой раньше никогда не была, она ведь всегда была заперта… А Дима на мои расспросы отвечал, что там личные владения хозяина и посторонним вход строго воспрещен.

— Привет! — весело сказала я.

Услышав мой голос, Громов обернулся. Он посмотрел на меня таким тяжелым взглядом, будто он был следователем, а я являюсь подследственной и меня подозревают в совершении тяжкого преступления.

— Не ожидал… — прервал он затянувшееся молчание и загнал шар в дальний левый угол.

— Чего не ожидал? — растерялась я.

— Что вы вернетесь в столь ранний час, мадам.

Я ничего не поняла и ошарашенно смотрела на него. Почему он снова обращается ко мне на «вы»? Что произошло за это время? Почему его отношение ко мне так переменилось?

— Что случилось, Матвей?

— По большому счету, ничего, — ответил он, и вновь за словами последовал быстрый и четкий удар.

Я подошла к нему и взяла кий.

— Не против?

Он смерил меня взглядом, будто я выкинула нечто из ряда вон выходящее.

— Сыграем? — снова спросила я и выжидающе посмотрела на него. — Выставляй шары.

Он стоял молча, не двигаясь и только переводя взгляд с шаров на меня и обратно. А потом спросил:

— Зачем ты вернулась?

Мне хотелось сказать ему правду… Что я соскучилась. Что после разговора с Карпычем у меня возникла одна догадка, и пусть она почти нереальная и даже на первый взгляд дикая, но все же… как мне кажется, имеет право на существование. Но мне показалось глупым распинаться перед человеком, который даже не пытается скрыть того, что он плохо переносит мое общество. Ну да… Порыв прошел, и теперь он снова холодный и замкнутый, точно Синяя Борода у Шарля Перро. Я выставила шары и разбила их.

— Твои желтые, — сказала я Громову. — Начинай.

Он сделал удар и… промазал.

Я ударила в правый дальний угол, шары разлетелись, и один попал в лузу.

— Неплохо, — признал Громов.

Я кивнула и приготовилась бить дальше. Уже нацелилась к самому дальнему шару, чтобы загнать сразу двоих…

— И все же ты мне не ответила…

— Ну я же обещала, — легко сказала я.

— Лера, я серьезно!

— Если ты чем-то недоволен, скажи мне об этом прямо. Я слишком устала, чтобы разгадывать шарады. Это во-первых, — я постаралась поточнее прицелиться и ударила по шарам. — А во-вторых, я не сделала ничего такого, чтобы встретить столь холодный прием с твоей стороны, — я вытащила шары из лузы. — Если ты считаешь, что мы погорячились… Так и скажи… — И снова удар по шару. — Матвей, — мой взгляд неотступно следовал за движущимся шаром, — я могу уехать и не докучать тебе своим обществом.

Он молчал и опять смотрел на меня так, будто я сказала или сделала нечто из ряда вон выходящее.

— Мне всегда нравилась твоя прямота, — наконец выдавил Громов и ударил по шару. И… увы, опять промах. — С тобой невозможно играть в игры, — раздраженно бросил он.

Я кивнула. Это верно. И нанесла удар по шару, который, стукнувшись о соседа, аккуратненько влетел в лузу. В игры я наигралась по самое не могу и с самого детства. Поэтому больше в них и не играю. А сейчас, мой милый, я выиграю у тебя эту партию и с гордым видом попрощаюсь и уйду.

— Что за парень к тебе вечером приезжал? — не сдержавшись, спросил он.

От неожиданности я напряглась, и рука дрогнула, отчего удар не получился. Теперь был мой промах. Я взглянула на Громова, он сверлил меня взглядом, тщательно отслеживая мою реакцию.

— А откуда ты знаешь? Следил?

Он отрицательно покачал головой.

— Тогда как ты узнал?

А в голове у меня пронеслось: «Да он точно псих. Неужели действительно кого-то нанял, чтобы проследить, чем я занимаюсь в свободное время? Но тогда… Вся моя версия насчет графа яйца выведенного не стоит. У Громова такие заскоки, мама не горюй!»

Но тут Громов напомнил о себе:

— Лера… Я ни за кем не слежу. И следить не собираюсь. Тем более за тобой. — Он опять замолчал, словно раздумывая, сказать мне что-то очень важное, с его точки зрения, или не стоит. И все-таки решил озвучить свои мысли до конца. — А следить за женщиной, которая нравится… Это просто бред! Либо ты ей доверяешь, либо все вообще не имеет смысла.

— Тогда как? — не унималась я.

— Дима. Наш вездесущий, пронырливый Дима. Он услышал наш с тобой разговор и, видимо, решил попытать счастья… Приехал к тебе, а ты провожаешь некоего господина.

— Так ведь провожаю… — подчеркнула я.

Мы оба замолчали.

Я подошла к Громову. Ситуация мне совершенно не нравилась. Итак, он знал, что около девяти вечера я пpовoжaлa некоего товарища. И что из этого следует? С чего это он позволяет себе устраивать мне бог знает что! То ли сцену ревности, то ли еще чего! Ладно, я решила ему объяснить, кто такой Женя.

— Это был мой старый добрый друг. Его зовут Женя. Мы вместе работали в программе, пока по твоей милости меня оттуда не уволили. Но с ним и Петровичем, моим редактором, я продолжаю общаться до сих пор. И честно говоря, не собираюсь рвать отношений.

— Лера, я вовсе не собирался и не собираюсь контролировать тебя и ограничивать круг твоего общения. Я не Отелло. Дело в другом. Зачем он к тебе приезжал?

Вот и все… У человека всегда есть выбор… точнее, два пути. Можно пойти направо, а можно налево… Можно сказать да, а можно — нет. Можно взять, а можно отдать. Можно сказать правду… Что же мне выбрать? Признаться, что я попросила Женю выяснить все о жене Громова? Это означает подписать смертный приговор нашим едва зарождающимся отношениям… Или сказать полуправду, что Женя предложил мне новую работу? И тут я, совершенно не к месту и некстати, неожиданно для себя поняла Ксению. Поняла ее категоричность в отношении отца. Да… Он был ей нужен или весь целиком, без остатка, или не нужно было ничего. Так и я… Или мы с Громовым поймем друг друга и между нами не будет тайн и недомолвок, или…

Я посмотрела на Громова. Мне даже стало не по себе от его испытующего взгляда.

— Я попросила Женю, выяснить все о твоей жене, — глухо произнесла я.

— Мне сказали об этом, — заявил Громов. — Дима… Его просто распирало от этих новостей.

Ах, да… Дима! Подслушивал, скотина! Я вспомнила, как, уже заходя в лифт, Женька помахал рукой и заверил меня, что сведения о госпоже Громовой будут — в лучшем виде.

Губы Громова сжались в тонкую линию, а глаза стали светло-серыми, жесткими и холодными. Казалось, еще секунда, и они пронзят меня насквозь. Оно и понятно. Я поступила в лучших, точнее, худших традициях журналистов. Вначале завела отношения, а потом стала раскапывать его личную жизнь, вытаскивая на свет божий грязное семейное белье. Я сделала самое худшее, что можно было совершить. Преступила черту! И этого такой человек, как Громов, ни простить, ни тем более понять не сможет.

— Зачем? — едва слышно спросил он.

Я положила кий на стол. Зачем? Так просто не ответишь. Но и молчание не лучший для меня вариант. И я начала говорить… Но не для Громова, а скорее для самой себя.

— Однажды мне приснился сон… Я под дождем бежала к прекрасному, чудесному дому… Он был точно создан для любви, чтобы в нем жила семья… дети… И в этом доме меня ждал мужчина… Мой мужчина.

Я отвернулась, поскольку предательские слезы вот-вот готовы были сорваться с глаз.

— А потом я увидела этот дом. Увидела наяву. Он оказался еще лучше, чем во сне. В тот день мы с Ксенией шли по тропинке возле усадьбы и остановились, чтобы покурить. Я уже достала сигарету и вдруг увидела его… Мужчину моего сна… Наяву он оказался еще лучше. Я машинально выбросила сигарету и во все глаза смотрела на него… Это был ты. — И тут слезы все-таки вырвались наружу. Но я уже не хотела останавливаться. Мне важно было выговориться, сказать ему все. — А когда я поселилась здесь, узнала о твоей жене… Как ты ее любил… Какая она красавица, умница… Я понимала, что безоговорочно проигрываю на ее фоне. И то, что ты обратил на меня внимание, показалось мне чудом. У меня появилась надежда, пусть и призрачная, но все же… Я не хотела вот так просто ее потерять! Понимаешь… я люблю тебя. Очень. Но я не могу здесь жить, видеть тебя и каждый день ожидать ее возвращения… Вздрагивать от каждого стука входной двери и бояться, что она сейчас войдет…

Он сделал шаг, и я почувствовала, как его руки обняли меня

— Успокойся, — тихо произнес Громов, прижимая меня к себе. — Она никогда сюда не вернется.

И он стал покрывать мое мокрое от слез лицо нежными поцелуями. Слезы мои текли не останавливаясь, в носу противно хлюпало. Расквасилась, как последняя идиотка…

— Девочка моя… Ты даже не представляешь, что ты для меня значишь… — шептал Громов.

Ах, как сладко было плакать у него на груди, как сладко…

Его поцелуи становились все более страстными, губы, слегка касаясь кожи, опустились на мою шею. У меня закружилась голова. И снова миллион бабочек взмахнули крылышками, заманивая меня все дальше и дальше в волшебную страну счастья. Нега разлилась по всему телу, а запах его одеколона дурманил мою бедную голову, а потом слился с запахом наших разгоряченных тел. И вот наши губы встретились, и мы впились друг в друга долгим поцелуем… А языки сплетались, как два танцора в страстном порыве. Я обняла Громова и почувствовала, как из самой глубины моего «Я» огромной волной поднимается желание. Его руки, скользящие по моему телу, его ласки, доводящие меня до полного исступления, переносили меня в иное пространство и иное измерение. А одежда оказалась последним барьером, сдерживающим нас. И мы, точно обезумев от охватившего нас желания, стали от нее избавляться. Я лишь смогла плохо слушающимися руками расстегнуть пуговицы на его рубашке, как почувствовала, что мой джемпер, а вслед за ними и лифчик, полетели куда-то… Горячие ласки лишили меня последней способности что-либо соображать. И мы оба опустились на ковер, чтобы уже окончательно слиться друг с другом.

— Ты прелесть, — прошептал Громов, когда обессиленно опустился рядом со мной.

— Ты тоже…

Он обнял меня, а я положила голову ему на плечо и поразилась, как же удобно, как хорошо вот так лежать с ним рядом. Словно всю жизнь я только и делала, что засыпала именно в такой позе. Словно ничего нет ближе и роднее, чем его широкое плечо, которое точно создано для меня. А потом я постаралась заглянуть ему в глаза. Он крепко обнимал меня, и на его лице было выражение самого настоящего блаженства. Губы едва заметно улыбались, в глазах светилась невероятная нежность… Он прижал меня к себе и стал тихонько целовать.

— Нет, ты определенно прелесть… Ты чудо, ты мое утешение…

И тут я заметила, что дверь в бильярдную открыта. И глазами показала на это Громову. И мы, точно школьники, застигнутые врасплох, рассмеялись.

— Ну и что, — сказал Громов. — Пусть завидуют.

— Это ужасно неромантично, но я умираю — хочу пить.

— Я тоже. Пойдем на кухню. — Он поцеловал меня. — Хочешь кофе?

— Еще как!

Мы поднялись, и я окинула взглядом его крепкую атлетическую фигуру. И поймала себя на мысли, до чего же мне нравится его тело. Да и вообще, сегодня, сейчас я не видела в нем ни одного недостатка. Я знала, что более родного человека у меня нет. Он стал надевать джинсы прямо на голое тело. Потом подошел ко мне, обнял и поцеловал.

— Ты великолепна… Ты даже не представляешь, как ты красива.

Я улыбнулась. Он даже не догадывался, как важны были для меня эти слова. Мужчинам, наверное, и в голову не приходит, какие разные мысли бороздят прелестные женские головки после того, как все уже свершилось. И одна из них — это насколько я сексапильна, привлекательна как женщина… И прочее, прочее в этом же духе. Не хочу обобщать, но эти мысли вкупе с моими комплексами раньше доставляли мне много неприятных минут. Но Матвей буквально несколькими словами, даже не словами, а просто интонациями, с которыми они были сказаны, развеял все мои страшилки. Я почувствовала себя самой прекрасной и желанной женщиной на свете, самой… Да! Именно самой желанной! И это будоражило меня и возбуждало, точно бокал чудесного старинного вина. Я обняла Громова и поцеловала… Долгим, долгим поцелуем.

— Еще секунда, и мы никуда не пойдем… — прошептал он и привлек меня к себе. Его руки вновь стали скользить по моему телу.

Я немного отодвинулась и засмеялась.

— Пойдем, пойдем! Совершим-таки героический поступок. Выпьем по чашке кофе.

— Давай, — послушно согласился он, продолжая меня ласкать.

— Нет, милый, так не пойдет. Ну… подожди… Остановись… Ну, будь умницей. Матвей, послушай, одолжи мне свою рубашку, я ведь не могу в таком виде разгуливать по дому.

Громов улыбнулся, нехотя отпустил меня и протянул мне рубашку. Я сунула руки в рукава и кокетливо прокрутилась на пятках, демонстрируя и утверждая себя в новом качестве.

— Тебе идет, — сказал Громов и обнял меня за плечи.

И мы, улыбаясь, словно дети, получившие сладкое, вышли из комнаты.

Этой ночью мне все казалось прекрасным. Даже то крыло, где располагалась кухня, старое и облезлое. Я шла по этому коридору и мысленно представляла его совершенно иным.

— Какой же у тебя чудесный дом, — не удержалась я.

— Да, — ответил Громов. — Только его еще нужно привести в порядок.

А потом повернулся ко мне и запустил пальцы в мои волосы.

— Лера… Ты поможешь мне?

Я сглотнула подступивший к горлу комок и кивнула, поскольку говорить просто не могла. И зачем говорить, когда можно целовать любимого человека, закрывая глаза и растворяясь в нем… Интересно, что и с закрытыми глазами я все равно видела лицо Матвея… внутренним взором, ладонями… Просто безумие!

…Наконец мы добрались до кухни, и Матвей, взяв турку, сразу же стал хозяйничать. Я тихо села на табурет, поскольку ноги меня не держали, и, глядя на него, подумала, что мне придется раз и навсегда признать, что первая скрипка в нашем дуэте — он. И это была очень приятная мысль. Из разряда: как было бы восхитительно, если бы мы были вместе. И ее тут же сменила другая, куда менее приятная, и я нахмурилась. Громов, точно почувствовав смену моего настроения, сразу же повернулся ко мне и вопросительно посмотрел.

— О чем ты задумалась? Что-то не так?

— Нет, все чудесно.

— Тогда что?

Я не знала, нужно ли сейчас, в эту неповторимую ночь озвучивать свои сомнения. Но чем дольше затягивалось молчание, тем настороженней становился его взгляд.

— Почему ты уверен, что она сюда не вернется? — все-таки решилась спросить я.

Он молча повернулся к плите, снял турку с огня, поставил на стол. Потом достал чашки и разлил кофе. Сел напротив и провел рукой по лицу, словно прогоняя чей-то непрошеный образ. И только потом перевел взгляд на меня.

— А может, ты и права… Лучше самому тебе все рассказать.

Он накрыл мою руку своей и немного помолчал. Я поняла, что для него настал, наверное, самый важный момент. Момент, когда он может довериться женщине.

— Когда я увидел ее, я был ослеплен. У меня захватило дух. Понимаешь, вся моя жизнь была не слишком романтична. Работа, работа… Некогда было заводить романы… Банк забирал все мое время. И тут она… Такая юная, красивая, как богиня. Я не сторонник долгих ухаживаний… Мне всегда казалось: либо тебя влечет к человеку, либо нет. И долго рассуждать здесь бессмысленно… Это ведь не деловое партнерство. Да я бы и не смог тогда… анализировать свои чувства. В общем, я сделал ей предложение. И вскоре мы поженились. Какое-то время все было очень хорошо, а потом…

— Что? — осмелилась спросить я.

— Она стала исчезать… Вначале это были недолгие отлучки, и каждый раз она приводила убедительные доводы… Потом стала исчезать на несколько дней. Я сходил с ума, просил ее остановиться… Но тщетно… И тогда я завел разговор о разводе. Вначале ее это позабавило, она слишком хорошо знала свою власть надо мной… Но ошиблась. Меня уже не влекло к ней.

— Ты узнал, куда она уезжала?

— Да, — сказал Матвей. — Один из наших знакомых, пытаясь спасти своего сына, устроил облаву на притон наркоманов в Выборге. Среди тех, кого взяли, была и моя жена. Как выяснилось, она оттягивалась там по полной. Там… были не только наркотики, но и самые настоящие оргии… Конечно, мне об этом донесли в лучшем виде… Еще бы! Президент крупного банка, а жена… На следующий день между нами произошло объяснение. Я вспылил и, испугавшись, что могу выйти из себя, выскочил из дома, сел в машину и уехал. Когда немного пришел в себя, позвонил своему адвокату и сказал, что хочу немедленно развестись. Условия с ее стороны меня не интересуют. Но… Анна вдруг куда-то исчезла. Мы так и не смогли ее найти. Дима сказал, что она с ним связалась и просила передать, что боится моего звериного нрава, поэтому и предпочла уехать из страны. И, естественно, ни о каком разводе она и слышать не хочет. А в это время средства массовой информации не дремали. Они все смаковали подробности ее личной жизни и вылили на меня такое количество грязи, журналюги хреновы… Ох, извини!

— Ладно, проехали, — улыбнулась я

— Вообще даже удивительно, что ты об этом не помнишь. Мне-то казалось, что об этом знает целый мир!

— Да нет, мой хороший, мир обычно занят своими делами, а сплетни быстро разносятся и так же быстро забываются. Но, Матвей, ты ведь мог развестись с ней и заочно?

— Мог. Но… тогда я в этом не видел особенного смысла. Она ушла из моей жизни и все… Остальное меня не очень-то волновало.

— И что теперь?

— Не знаю, — ответил Громов. — Буду искать ее за кордоном. Как только найду, поставим точку. — Он задумчиво посмотрел на меня. — Знаешь, после такого афронта я дал себе несколько обещаний. Не сходиться близко с женщиной, никого не пускать в душу… В общем, действовать по схеме: немного времени, немного секса. И все. Ничего личного! А когда встретил тебя… Я их нарушил — все и сразу!

Он потянулся ко мне и поцеловал.

— Сразу все… Ни одного не осталось, — шептал Матвей. — С тобой я понял, что женщины могут быть другими… Я всегда желал, чтобы рядом со мной была не только любимая женщина, но и друг… Чтобы я мог на этого человека положиться. Для меня это очень важно, Лера… И еще я хочу, чтобы ты знала… запомнила… Ее для меня больше нет. Вообще не существует. Вот так.

Я блаженно улыбалась, сжимая руку Громова, точно боялась, что, если выпущу ее хоть на секунду, все очарование этой ночи моментально рассеется.

— Называй меня Белкой… — прошептала я. — Ну так, иногда…

— Хорошо. Тебя, наверное, так отец называл?

Я кивнула и прильнула к нему, точно он мог спрятать меня от всего мира. Наконец я услышала от него самые важные для себя слова — «любимая женщина».