Диктофон, фата и два кольца, или История Валерии Стрелкиной, родившейся под знаком Льва

РАЗБИТЫЕ МЕЧТЫ

На пороге стоял Максим и с гордым видом держал шикарный букет из темно-красных роз. Я от неожиданности слегка обалдела. Он же вручил букет, молча сгреб меня в охапку и поцеловал. Потом немного отстранился и нежно провел рукой по лицу.

— Привет! Напоишь чаем бедного художника?

Я могла лишь улыбаться и согласно кивать головой, словно заведенный китайский болванчик. Максим прошел в коридор, снял куртку и двинулся на кухню. Я поплелась следом, не в силах справиться с вихрем чувств, настигавшим меня всякий раз, когда я его видела. Макс хозяйничал, как человек, который может ориентироваться в этом пространстве уже с закрытыми глазами. Он достал вазу, вынул у меня из рук цветы, водрузил их в наполненную водой емкость и включил чайник. Сел на угловой диванчик и, пародируя какого-то артиста, стал нараспев читать…

Макс цитировал японского поэта Басе. Японская поэзия, как и японский фарфор — две мои большие слабости. Коллекция неплохого фарфора мне досталась еще от отца. Он однажды побывал в Стране Восходящего Солнца, и с тех пор стал увлекаться их поэтами и посудой. Я бы не сказала, что он проникся духом и традициями этой, в сущности, почти незнакомой нам страны. Отец был русофил до кончиков ногтей. Но ему казалось, что фарфор и поэзия придают его облику особый шарм, как шейный платок и старинный перстень со змеей, который он никогда не снимал. А вскоре и я пристрастилась к его новым увлечениям, особенно к хайку. Макс отлично это знал.

Он подошел ко мне, обнял и тотчас, без всяких вступлений, принялся страстно целовать. И вскоре все происшедшее на работе показалось мне мелким и незначительным. Я чувствовала, как приятная теплая волна обволакивает мое тело, как я вся целиком отдаюсь его ласкам. Но неожиданно он остановился.

— Я соскучился по тебе, Белка, — полушепотом произнес Макс. — Однако чайник сейчас взорвется…

— Я тоже. — И, немного помолчав, добавила. — Очень, очень. Хорошо, что ты пришел.

Взгляд Макса стал очень пристальным и внимательным. Цепким взглядом художника он ухватил и осунувшееся лицо, и заметно проявившиеся круги под глазами.

— У тебя неприятности?

— Неприятности — это когда колготки некстати рвутся. У меня дела покруче.

— А кому сейчас легко? — перебил он меня. — Я тоже сижу в полном дерьме. Но… ты мне все расскажешь, и я буду тебя успокаивать.

Он погладил меня по волосам, точно я была маленьким ребенком. А я и правда чувствовала себя пятилетней девочкой, которая еще пять минут назад была до смерти напугана, а теперь пришел взрослый, сильный дядя, погладил по головке и сказал, что отныне у нее все будет хорошо. А может быть, наконец-то у них все будет хорошо. И девочка успокоилась. Я невольно усмехнулась. Эта зарисовка почти верна, исключение составляет лишь один момент. Макс мне ничего не говорил и… ничего не обещал. Более того, он несколько раз довольно твердо давал понять, что связывать себя какими-то серьезными обязательствами он не намерен. И я должна была с этим смириться. Или не смириться. Это уже на мое усмотрение.

…Я смотрела, как он разливает чай. Высокий, красивый и до умопомрачения сексапильный, Макс мог вполне рекламировать мужской одеколон. Внешность у него была более чем подходящая, а уж обаяния… Этого добра хоть отбавляй. Одна улыбка чего стоила. Именно она и сразила меня два года назад, когда я пришла на выставку, посвященную памяти отца, без которого к тому моменту жила уже пять лет.

В небольшом зале Дома журналистов горели прожектора, было много журналистов и телевизионщиков. Люди, которые хорошо знали отца, говорили подобающие случаю слова. О том, какой талант потеряла наша страна, о том, какой широкой, светлой души был человек, ушедший от нас. Я стояла в черном платье, стараясь сохранить на лице подобающее выражение. Дело в том, что ни я, ни отец терпеть не могли официальных собраний с их почти всегда фальшивыми речами. В этот момент ко мне подошел красивый молодой человек.

— Я Максим Шацкий.

— Очень приятно, — ответила я.

— Я хорошо знал вашего отца и преклоняюсь перед его талантом.

Я улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ, слегка наклонив голову, и я вдруг увидела, как в его ярко-зеленых глазах запрыгали чертики. А сама улыбка была точь-в-точь как у отца. И я почувствовала, как сердце ухнуло куда-то вниз. Окружающие меня предметы растворились и стали ирреальными. Все как-то потускнело и отдалилось, кроме лица мужчины рядом со мной и его улыбки.

— Мы с ним довольно часто общались, — тем временем продолжал Максим. — Я даже считаю его в какой-то степени своим учителем.

— Он был открытым человеком и охотно делился тем, что знал сам, — услышала я свой голос.

— Простите, а вы тоже?.. — Максим не закончил фразу, но я отлично поняла, что он хотел спросить.

— Нет, Бог миловал. Я журналист. Конечно, я рисую, но именно рисую. Исключительно для себя.

— Понятно, — кивнул Максим и вновь улыбнулся. — Хуже нет доли, чем быть ребенком известного человека и пойти по его стопам.

— Вот именно.

В этот момент, я увидела высокого и очень полного человека, который направлялся ко мне. Это был Карпыч, старый друг отца. Карпыч небрежно кивнул Максиму и хозяйским жестом взял меня под руку.

— Белка, идем, мне нужно с тобой поговорить.

«Надо же, как не вовремя», — подумала я и посмотрела на Максима. Он стоял, не сводя глаз с меня и Карпыча, и едва заметно улыбался.

— Извините, — я набралась храбрости снова посмотреть в зеленые глаза.

— Ничего, — ответил он. И нерешительно добавил: — Я надеюсь, что мы еще встретимся?

Я ласково кивнула и ушла с Карпычем. Как я и предполагала, ни о чем важном речь не шла. Карпыч посвятил меня в некоторые подробности предстоящего издания книги об отце. Точнее, воспоминаний тех, кто его хорошо знал. Я внимательно его выслушала, сказала, что мне все нравится, и поспешила вернуться к Максиму. Но его уже не было.

Да… Его самого уже на выставке не было… Зато весь вечер его лицо, его улыбка стояли перед моими глазами. И я решила сыграть с собой в одну игру. Я позволю себе сегодня мечтать об этом мужчине столько, сколько моей душе будет угодно. А вот завтра… Завтра я стану умненькой и благоразумненькой и не буду думать о несбыточном.

Но назавтра в десять часов утра раздался телефонный звонок. И, к своему удивлению, я, услышала голос Макса.

— Лера, это Максим. Прошу прощения, за столь ранний звонок. Я вас не разбудил?

— Нет, все нормально. Я рано встаю.

— Просто я подумал… Может быть, у вас еще нет планов на сегодня?

Я засмеялась. Планы… Это почти, как в детском мультике: «Есть ли у вас план, мистер Фикс?» — «О! У меня множество планов!» Так и у меня. Множество планов. По воскресеньям я убираю свою небольшую квартиру, занимаюсь всякими домашними делами, а потом сажусь за компьютер и стараюсь поработать, создать задел на следующую неделю.

Правда, бывают исключения из этого правила, которые только подтверждают его. Иногда по выходным я встречаюсь с приятельницей, и мы с ней идем в недорогую кофейню, чтобы выпить по чашке кофе с пирожным. А иногда с ребятами со студии отправляемся бильярдную, чтобы сразиться в нескольких партиях и пропустить по кружечке пива. Но все эти встречи бывают совсем не часто. И именно это воскресенье должно было пройти по плану. Уборка, стирка, готовка. Я молчала и не знала, сразу ли мне сказать о том, что никаких планов у меня нет, или выждать паузу. Максим заговорил первым.

— Но, может быть… у вас вечером найдется время?

— Может быть, — ответила я.

— Мы могли бы сходить куда-нибудь…

И опять молчание, которое он опять прервал первым.

— Вы любите японскую кухню?

— Люблю.

— Тогда давайте встретимся в семь.

— Хорошо, договорились.

И мы встретились. И продолжаем встречаться по сей день. Но чего я не могу понять до сих пор, так это почему Макс запал на девушку с такой заурядной внешностью. Впрочем, Макс художник. А с художниками никогда не угадаешь, какой типаж им понравится.

— Так что у тебя случилось? — прервал он мои мысли.

— Да так… Ничего особенного.

Макс выжидательно смотрел на меня, потом пожал плечами.

— Не хочешь, не говори.

— А почему ты пришел? Ведь сегодня не наш день.

Мы встречались строго два раза в неделю, по четко установленным не только дням, но и часам. И такое отступление от правил было, мягко говоря, неожиданным.

— Почувствовал, что именно сегодня я буду тебе особенно нужен.

У меня помимо воли глаза наполнились слезами. Все-таки он меня любит!

— Ты прелесть, я тебя просто обожаю, — произнесла я, а потом добавила: — У тебя все в порядке?

Макс пожал плечами и с грустью стал рассматривать узор чашки. Я слишком хорошо знала этот взгляд, чтобы не понять, что я снова должна выступить в роли «скорой помощи».

— Белка, мне нужна твоя помощь.

Ну вот… Не сосчитать, сколько раз я слышала эту фразу. И каждый раз это касалось профессиональных проблем Макса. Дело в том, что Максим очень стремился попасть в элиту наших художников. Он очень старался, но видно, одного старания было недостаточно. Его картины, хоть и были самобытными, но большой популярностью не пользовались. Жил он в основном на случайные заработки, да и я ему кое-что подбрасывала. Но куда более значимая помощь от меня была в профессиональном смысле. Я была своей в том мире, куда так стремился попасть Макс. До сих пор слишком многие помнили моего отца и с уважением относились к моей персоне. Поэтому я помогала Максу участвовать в престижных выставках и уделяла его работам повышенное внимание, если выставку снимала наша программа.

В общем, я, как могла, способствовала его карьере и довольно неплохо продвинула Макса. Хотя временами и приходилось выслушивать, что ничего особенного собой мой протеже не представляет.

— Белка, — прервал мои мысли Макс, — через два месяца выставка в Манеже.

— И что?

— Для меня очень важно там участвовать.

Если бы он это сказал хотя бы вчера, я бы сразу стала думать, как его туда протащить. Но сегодня у меня просто не было сил.

— Почему? — спросила я.

Макс посмотрел на меня так, будто я страдала крайней степенью кретинизма. А я продолжала не спеша отхлебывать чай. Потом встала и со вздохом поставила на стол коробку конфет, которую сама же от себя спрятала. Макс невольно улыбнулся. В очередной раз моя борьба с любовью к сладкому потерпела фиаско.

— Белка, не строй из себя идиотку. Все ты прекрасно понимаешь. Выставка международная. Холст и масло. Там будет очень жесткий отбор, и выставляться будут лучшие из лучших молодых авторов… А потом их работы отправятся в Париж, где пройдет второй тур. Тебе ведь не нужно объяснять, что это верная ступенька к международному признанию.

Я продолжала сидеть молча и чуть насмешливо поглядывала на него. А потом, не удержавшись-таки, взяла конфету. Это были мои любимые, с фундуком. Нет, все-таки тому, кто придумал шоколад, благодарное человечество должно поставить памятник. Но тут я столкнулась с настороженным взглядом Макса. Он внимательно наблюдал за мной. Затем встал, подошел и нежно обнял.

— Лера… Мне вкрай нужно на эту выставку.

Зеленые загадочные глаза… И снова он чем-то неуловимым напомнил отца. Нет, это не Макс пристально вглядывался в мое лицо, на меня смотрели глаза отца. Но вот Макс улыбнулся, и в его улыбке промелькнуло что-то хищное, никак не свойственное папе. И наваждение рассеялось. Передо мной стоял только Макс. Он провел рукой по моим волосам, а затем стал покрывать мое лицо нежными и легкими поцелуями. Я никогда раньше не могла устоять против этого. Но сегодня, кажется, был особый день. Эти ласки меня совершенно не возбуждали. Я слегка отстранилась и посмотрела на Макса так, будто увидела его впервые. Красивое лицо и выражение нетерпения. Интересно, отчего? От желания поскорей заняться со мной сексом? Или от нетерпения услышать, что я сделаю все, что в моих силах?

— Макс, а чем, собственно, я могу тебе помочь?

Меня удивила столь быстрая смена выражения его лица. Теперь это были недоумение и раздражение.

— Валери…

О, как давно он меня так не называл. Почти сразу Макс стал звать меня так же, как и большинство друзей, — Белка, а в особо торжественных случаях — Лера.

— Что? — спросила я.

— Тебе стоит сделать только один звонок.

— Кому?

— Понимаешь, какая история…

Он взял мои руки в свои и стал нежно их целовать.

— Я могу попасть туда только как член Союза художников.

— Ты спятил! Каким образом ты собираешься попасть в Союз?

— С твоей помощью, моя дорогая. Ты прекрасно знаешь Михаила Карповича. И он вряд ли тебе откажет в малюсенькой, малюсенькой просьбе. И дело в шляпе.

— Ты так считаешь?

— Ну, Лера! Ну что ты сегодня, как мегера! Что тебе стоит помочь бедненькому Максику? Ты же на самом деле хорошая девочка.

Я разглядывала Макса. Он пребывал в недоумении. И, видимо, решил прибегнуть к самому железному аргументу, безотказно действующему в любых случаях. Он снова стал меня целовать. Но мне этого уже не хотелось, и я отодвинулась.

— Белка! Что ты, в самом деле! Ты же знаешь, без крепкой волосатой руки туда не пробиться! И потом, не боги горшки обжигают. Вот и твой отец достиг своих высот, хотя… Не обижайся, но художник он был так себе.

Я вывернулась из его объятий.

— Не тебе судить, каким он был художником!

— Надо же! Задели святое! А где был бы твой папочка, если бы не Карпыч?! Все знают, что Карпыч его продвигал, потому что они еще с «Мухи» дружили!

Я резко поднялась. Видимо, настолько резко, что Макс не удержался и скатился на пол. Я смотрела на него сверху вниз и едва сдерживала нахлынувшую ярость. Но тут я увидела, нет, скорее, почувствовала каким-то седьмым чувством, насколько он жалок и… я просто купилась на его смазливую внешность!

— Макс… Ты весьма средний художник. И тебе даже рядом не стоять с отцом. Если бы не мои связи, о тебе вообще бы никто не знал.

— Слушай, что ты строишь из себя обиженную добродетель? Любые отношения — это сделка!

— Ты о чем?

— Ни о чем… а может, о нашей высокой любви?

Он знал мои болевые точки и бил без промаха, точно рассчитанным ударом. Я хотела ответить, но остановилась. Все верно и названо своими именами. Именно сейчас я отчетливо поняла, почему он столько времени со мной встречался. Я была для него той движущей силой, которая могла помочь ему покорить вершины Олимпа. Мой горячо любимый друг оказался банальным альфонсом. И только такая идиотка, как я, могла несколько лет смотреть на него через розовые очки и не замечать очевидных вещей.

Но тут Макс понял, что хватил лишку, и решил все уладить миром, пока еще есть такая возможность.

— Ты сегодня не в духе. У тебя неприятности… Но я же ни при чем? Что ты на мне срываешься?

— Не трать времени зря. Звонить Михаилу Карповичу я не буду!

Наши взгляды столкнулись. Злость, обида, непонимание — еще немного, и искры полетят!

— С чего ты взъерепенилась?! Что ты о себе возомнила?! Ты!..

— Ну, договаривай… Что я?! Ну что?!

— Да пошла ты!

Он резко развернулся и пошел к дверям. Я стояла и молча смотрела, как уходит мужчина, который еще вчера был самым главным человеком в моей жизни.

— Макс, — с трудом проговорила я, — ты со мной встречался только из-за отца? Точнее, из-за его связей?

Он зло повернулся ко мне. Его взгляд был точной копией того, которым хотел меня пронзить Антон Тимофеевич.

— А ты сама отгадай. С трех раз.

Макс открыл дверь и с грохотом захлопнул ее за собой. У меня зазвенело в голове и показалось, что нечто тяжелое разорвалось внутри. Боль была физической, и я стала медленно оседать на пол. Видно, мой отнюдь не нежный организм не выдержал двух ударов, нанесенных с одинаковой силой.