Для охоты на зверя мне нужно было подготовить еще кое-что.
— Рустам, приготовь мне чистую рубашку, — приказал я после простого сельского завтрака, собранного для нас женщинами и поданного к общему столу.
Я позавтракал в обществе, не гнушаясь ничьим присутствием. Во-первых, они тут почти все дворяне, кем бы ни были раньше, во-вторых, я человек широких взглядов и глубокого жизненного опыта, мне сословная спесь ни к чему. Мне здесь ещё корпорацию строить, а других человеческих ресурсов у меня для вас нет. По крайней мере, вначале. Так что — иду на популистское сближение с будущими линейными сотрудниками.
Рустам проводил меня в комнату на втором этаже, которую добрые женщины к этому утру приготовили для меня: вычистили, вымыли, даже постель собрали, из найденного по ларям в кладовых. Только непонятно — успею ли я ею воспользоваться…
— Последняя осталась, — отозвался Рустам, доставая из дорожного чемодана шелковую нательную рубашку на выход.
— Мне нужна чистая рубашка, — повторил я. — Ведь я могу сегодня умереть.
— Это нам ни к чему, — рассудительно заметил Рустам подавая мне свежую рубашку. — Поберечься бы вам, Платоныч.
— Я на рожон лезть не буду, — бросил я надевая рубашку. — Но план складывается рискованный.
— Может тогда ну его, такой план, — пробурчал Рустам забирая у меня поношенную рубашку. — Не стоило бы вам рисковать.
— Я ценю твою заботу, Рустам, — произнес я, застегивая перламутровые пуговицы, — Действительно ценю. Но степень риска и его уместность я определю сам. У зверя лëжка где-то рядом. Там он оклемается и снова выйдет на охоту, ему нужна энергия для восстановления повреждений. Сюда он не скоро сунется, слишком много мы в него свинца всадили. И из долины он не уйдëт, потому что я знаю, куда он направится.
— И куда же это? — нахмурился Рустам.
— Туда, где ещë остались запасы доступного ему мяса, — поморщился я.
Рустам нахмурился ещë пуще, и я сжалился, рассказал свой план.
— Там, где мы это мясо зарыли вчера. На перекрестке. Другого зверю не найти, а рыть он умеет. Вот тут нам и желательно его перехватить. Причем на открытой местности. Пули его не успокаивают. Значит, пришла пора испробовать старую добрую декапитацию…
— Чего попробовать? — с хмурым непониманием переспросил Рустам.
— Обезглавливание, — усмехнулся я. — Снесу голову по-благородному, мечом по шее.
Застегнул под горло кожаный охотничий френч. Широкий ворот нательной рубахи выпустил поверх высокой горловины, так грубой кожей не натрет шею.
— Как скажете, Александр Платоныч, — с сомнением отозвался Рустам. — Вот только пулей в башку всем привычнее будет.
— Верь в меня, Рустам, — усмехнулся я.
И прежде чем выйти в дверь и спуститься вниз, в стольную залу, я подошел к окну, выходящему на зелень парка, над кронами которого различались в утренней дымке пасторальные холмы доставшейся мне долины. Можно спорить, моя она или же ещë нет, но это всë досужие споры, а я всë уже решил. Я понял, что мне нравится эта земля, эта долина. Я бы хотел жить здесь вечно, и даже после смерти.
В каком-то смысле, мое желание уже исполнилось.
Эта земля моя. Я её никому не отдам. И я наведу здесь порядок. Потому что порядок здесь — это я.
Я спустился вниз, и с помощью Ангелины начал надевать на левую руку уцелевший доспешный наруч. Утвердили здоровенный наплечник с высоким вертикальным ребром на ключице и широкими ремнями, пропущенными под мышкой и вокруг шеи надежно закрепили на теле. Потом сверху вниз, собрали весь наруч: сегментные наборы на плече, налокотник, вплоть до самой перчатки, скрепляя детали стальными шпильками, крючками и винтами со шляпками в виде листиков винограда.
Френч, конечно, не поддоспешный колет, но сойдет. Жаль, кирасы к наручу не нашлось, но постараюсь справиться и так.
Крутанул в плече увесистым собранным доспехом, посгибал в локте, вроде всë двигается как надо, не сковывая движений, и не так тяжело, как могло бы быть.
Степан подал мой двуствольный обрез, проверенный и заряженный картечью. Я сунул его в кобуру на бедре. Очки на лоб, мотоциклетную крагу на правую руку. Ангелина с заметным усилием подняла меч со стола и подала мне. Всё, я готов…
Безумный Макс в доспехах, с обрезом двустволки и двуручным фламбергом. Преследует на мотоцикле волка-людожора. Посмотрим, что из этого получится.
— Выдвигаемся, — приказал я, передо мной открыли двери на галерею, и я вышел из дома на свет.
Тётка Марго ожидала меня около своего мотоцикла. Окинула меня взглядом с головы до ног, задумчиво покивала:
— Выглядишь опасным.
— Да я и есть опасный, дражайшая тетушка, — констатировал я.
— А ты не будешь двигаться слишком медленно? — прищурилась тетка Марго.
— Это обманчивое впечатление. В доспехе не двигаются медленнее, — улыбнулся я. — В них устают быстрее, это да. Но я парень тренированный, и фехтовал на мечах, и играл в университетской команде в державную лапту примерно в таком же обвесе.
— Это в которой игроки друг друга по башкам битами бьют? — надменно скривила бровь Маргарита Герхардовна.
— По шлемам. И только если по мячу промахнутся, — усмехнулся я. — Но, действительно, промахиваются. И часто…
— Разберешься в механизме? — спросила тетка отдавая мне руль.
— Я на таком ещё в детстве научился ездить, — усмехнулся я, усаживаясь на кожаное сиденье, и не соврал ведь ни грамма.
Действительно, мотоцикл был первым моим личным средством передвижения, что в этой жизни, что в предыдущей. В предыдущей, правда, был не понтовый «Харламов-Давыдов» ручной сборки, а обычный серийный кашляющий «Урал», ну, да какая теперь разница — я прирожденный мотоциклист.
— Весь в тëтку, — вздохнула Маргарита Герхардовна, когда я лихо оседлал мотоцикл.
Завелся и, агрессивно газанув с места, поставил его на заднее колесо, проехался вокруг двора, не уронив меча, зацепленного витиеватой гардой за наплечник.
— Видимо, это у нас семейное, — согласился я. — Ну, что ж, господа, план утвержден, все знают свой маневр. По машинам!
Выкатили машины из гаража, Рустам и его вахта загрузились в «Антилопу-Гну», Степан и его мужички в его задорную пролетку, так напоминавшую внедорожник. Тётка села на сиденье позади меня со своей чудовищной винтовкой в обнимку, а Ангелина со своим отделением оставалась на хозяйстве, удерживать базу от любых поползновений и обеспечивать надежный тыл.
Бабы, собравшиеся у окон второго этажа и за спиной Ангелины на лестнице, вдруг взвыли, заголосили разом:
— Господа! Родимцы! Защитники наши! На кого ж вы нас покидаете!
— Куда вы! На погибель оставляете!
— Может, здесь останетесь?
И в этом духе. Тут тëтку Марго просто взорвало:
— А ну умолкли все, клуши позорные! Мы не на смерть едем! Скоро с победой вернемся.
Истерички унялись, и колонна охотников смогла отъехать от особняка в приличном настроении.
Быстро добрались до нужного нам перекрестка и разъехались на позиции. Степан — направо, к переправе через реку, Рустам — налево, к лесу, оттуда следовало ждать появления зверя. Живодер активничал от полночи до полудня, и сейчас я надеялся застать его вне логова на кормежке.
Людей из ближайшей округи мы всех укрыли во Фламберге за надежными каменными стенами, и по-быстрому разжиться кормежкой он мог только тут.
Я заглушил мотор и докатил мотоцикл до ближайшего дома, тëтка, с ружьем наперевес, меня прикрывала. Прислонив мотоцикл к стене, я подсадил тëтку с мотоцикла на край крыши, откуда она уже сама добралась до конька.
Минут пять она озирала окрестности через прицел своего ружья, потом отняла глаз от оптики, наклонилась ко мне вниз и тихо произнесла:
— Тут он. На могилах. Копает.
И как полтонны кирпича с души упало. Меня, оказывается бешено тяготила эта неопределенность, верно ли я разгадал поведение животного, не зря ли мы собрались здесь, может он обошел нас и уже подбирается к особняку? Но, нет, он здесь. Значит, всë расчитано верно, действуем дальше, действуем по плану.
— Общий сигнал, — так же тихо ответил я тëтке.
Тëтка поднялась над коньком крыши и замахала белым платком, моим платком, между прочим, между делом присвоила, подавая сигнал. Наблюдатели с обоих флангов должны следить за этой крышей и выдвигаться по сигналу на свои позиции. Степкина партия преграждает путь за реку к Номоконовску, партия Рустама отжимает от леса. Свободный путь остается только к дальнему лесу, вдоль длинной, ровной как стрела дороги. Если всë сложится, он будет уходить по ней. И тогда уже мне время делать свой ход.
Тëтка продолжила наблюдение за зверем, копавшимся во вчерашних могилах через прицел винтовки, а я сел в седло и приготовил мотоцикл к быстрому старту.
— Всë ещë копает, — произнесла тетка, не отрываясь от прицела. — Вижу как земля летит. О! Перестал. Услышал! Выглянул. Могу стрелять.
— Ещë рано, — ответил я, глядя на огромные хромированные буквы Х и Д на бензобаке перед собой. — Только когда побежит.
Я услышал рокот приближающихся автомобилей, фланги сближались.
— Забеспокоился, — произнесла тетка. — Выглядывает. Слушает. Сейчас?
— Ещë нет, — произнес я.
Я оглянулся и увидел ползущую по проселку вдоль леса «Антилопу-Гну» и Рустама с автоматом в кузове, с ногой на крыше кабины, готового ко всему.
Ну, сейчас начнется.
— Выскочил! — бросила тетка, не отрывая глаза от оптики, ствол её винтовки не шелохнулся. — Уходит по дороге!
— А вот теперь — в самый раз, — проговорил я, вытаскивая из-за шиворота отданную мне тëткой цепочку с боевым фиалом, одновременно с оглушительным выстрелом её чудовищной винтовки. Для таких колб на один глоток вообще нужен патронташ на десяток карманчиков, с боевыми коктейлями на любой случай, но у меня такого нет.
Ну, понеслась! Пей, кастуй, руби!
Я выщелкнул пальцем приклеенную воском прозрачную пробку из колбы, и жидкость внутри тут же вскипела.
Игристое вино, носитель образа элемента Воздуха.
Я уловил мимолетный винный аромат и понял — живое. Поднес к губам и выпил тот скудный глоток, что был там внутри.
Ледяной поток обрушился в мое горло, я едва не потерял концентрацию. Еле удержался от крика. Посреди весеннего тепла меня скрутило ледяным холодом.
Держись. Держись. Сейчас первый удар алкохимического отравления пройдет и станет не легче, нет, терпимее.
Да, вот — началось.
Я чувствовал взмахи ледяных крыл призрачного существа за тонкой оболочкой этого мира. Он был рядом, он давил изнутри.
Я испил последнюю каплю эликсира «Призрак-3», самого сильного из телекинетических эликсиров, и содрогнулся от ледяного холода, пробившего до пят.
Элементаль невероятной мощи рождался в моем вдохе, заледенив лëгкие. Ещё не явился, но уже готов был обрести форму и предназначение.
Я дам тебе форму, свободный дух. Я дам тебе предназначение, вольный обитатель эмпирий. Я дам тебе цель.
Я поднес эфес меча к лицу и выдул мерцающего от холода синего элементаля воздуха, призванного усилием моей воли, на его место в кованной корзине эфеса. Металл тут же покрылся инеем и засиял на солнце. Призыв осуществился.
Я завел двигатель и, выехав из-за дома, одним взглядом схватил всë происходящее.
Волк несся по центральной дороге к далекому лесу на горизонте, оставляя явный кровавый след. Волк хромал. Молодец, тëтушка Марго, моë почтение.
Идеально.
Я пустил мотоцикл следом за зверем, с рëвом его нагоняя. Фланговые автомобили, рванувшие параллельно зверю по бездорожью, на глазах отставали.
Зверь на мгновение оглянулся и рванул быстрее. Он всë понял. В конце этой дороги останется только один…
Приготовленный к атаке фламберг завыл во встречном потоке воздуха всеми своими зубастыми выступами жуткую, немыслимую, но неповторимую песнь, песнь Бури. Он взлетел в моей руке, оставляя в воздухе позади нас размазанный синий ледяной след, взлетел сам легко, как крыло и именно крылом он и оказался. Аэродинамическим крылом в форме меча. Так вот почему он оружие воздуха! Вся эта излишняя масса обрела смысл, когда легла на встречный поток воздуха под нужным углом атаки.
Зверь мчался к далекому лесу, надеясь уйти. Двигатель мотоцикла ревел, и я неумолимо его нагонял.
Зверь уже был близок к лесу, он почти ушел, почти скрылся из виду снова, опять оставив погоню позади.
Но я его догнал. Догнал почти на самом краю леса.
Войдя под углом в тело зверя, меч просто, одним движением заточенного пилой лезвия смахнул голову с бронированного тела, когда я пронесся мимо.
В зеркала заднего вида я видел, как фонтаном летят следом тяжелые кровавые брызги из шеи зверя, как катится тяжелая голова с акульим оскалом.
Отъехав подальше, я резко развернул мотоцикл, остановившись, и увидел, что огромное обезглавленное тело ещё бежит ко мне. И на мгновение поверил, что он все-таки доберется до меня, обрушится всей массой, растопчет.
Потом оно споткнулось, закувыркалось, подняв тучу пыли, и подъехало к моим ногам уже грудой мертвого мяса.
Ветер дул мне в лицо, сияло солнце, синее пламя вздымалось над рукоятью моего огромного меча, поднятого к синему небу, а ветер сдувал кровь поверженного чудовища с пилозубого лезвия.
И всякий мог видеть меня в свете моей славы. Ведь я был тут победитель.
И я был счастлив!