Дитя чумного края

Часть V. Глава 1

Часть V

Туманы края лип

Восемнадцатый год с начала войны на Ильбойском полуострове

Глава 1

Лес высился вдоль тракта мрачный и густой, шуршал ветвями и скрипел стволами. То и дело наползал туман, густой, как на мозаике по пути в купальни, и, казалось, в любой миг мелькнет неясный силуэт идущего сквозь эту дымку Духа.

Пусть обоз шумел обычной и размеренной возней: тут болтовня, там вол хвостом бьет по оглобле, здесь скрипит натужно колесо — и пусть за долгую дорогу можно было бы привыкнуть, Йер все не могла смириться с жуткой тишиной, царящей за пределами дороги. Не свистел колючий горный ветер, не летел бой мельничных колес, не гомонил огромный город за стенами — только жуткий лес, уж сбросивший листву под гнетом поздней осени, стоял безмолвным и пугающим — казалось, что не просто так. В нем то дело чудились еретики.

Обоз теперь шел по проклятым землям Полуострова — тут почти все враги. Селяне в редких деревнях, кто не сбежал, старались меньше попадаться на глаза, усердно лебезили и смотрели волком. Страх сжирал их.

Йер, почти всю жизнь прожившей в каменных стенах Лиесса и лишь изредка ступавшей за пределы замка — что уж говорить про город — было жутко непривычно, и она оглядывалась на малейший шум, невольно вздрагивала, озиралась, отвратительно спала. И ехала всегда в кольчуге, слишком нервничая, чтобы ее снять, как бы ни уставала.

Не в силах успокоить был и черный плащ с зеленым пламенем, что наконец-то лег на плечи.

Ей не довелось еще почувствовать ни гордости, ни удовлетворения — чуть только завершились Таинства, как ее сразу же отправили на запад вместе с еще горсткой человек — мальчишки в основном, на чьих нелепо детских лицах не росли еще и жиденькие усики, да пара магов ее лет — как раз недавно доучились, как сама Йерсена.

Пламя под ключицей до сих пор горело болью.

Это был большой обоз — не только лишь из самого Лиесса. В него собирались люди и добро стекающиеся в столицу со всего большого комтурства — все фогтства, пфлегерства и шультхайсы прислали, что смогли. Возки тянулись длинной чередой, теряющейся за изгибами петляющей дороги. Человек набилась уйма: орденские сестры, едва заслужившие свой плащ, и просто чародейки из незнатных, пригнанные по нужде; юнцы из братьев и из полубратьев; собранное по предместьям ополчение, купчишки, кузнецы и шлюхи — словом все, кто только мог найти себе занятие среди хоругви, образованной Лиесским комтурством.

Йер в этом пестром обществе была едва ли не сильнее одинока, чем в невыносимо пустом замке, в каком не осталось никого, хоть сколько-то ей близкого. Прошел примерно год с тех пор, как на войну ушел и Содрехт — год этот стал ей напоминанием, что Духи не потерпят отвлечений от любого, кто поклялся им служить. Порою она думала: сложилось бы все так же, не забудь она об этом, не привыкни к обществу Орьяны, Содрехта и даже Йергерта, не отвлекись на них?

В течение всех лет из раза в раз она теряла всякого, кто был ей слишком близок, слишком важен — потому что Духи были поревнивей некоторых жен. И Йер смирилась.

Но теперь, в обозе, где почти за месяц долгого пути все сдруживались и сбивались в группки, ее снова укололо. Она — будто за стеной, и та стена — Дом Мойт Вербойн. Едва она произносила имя, как все корчились и отворачивались, как от зачумленной. Кто-то зло бросал: “Тьфу! Из еретиков!..”.

В Лиесском замке всем не привыкать, что люди собирались отовсюду — множество облатов приезжало каждый год со всех концов страны, и имя Дома значило не так уж много — ты Лиесский все равно. Но в остальных местах не так, и Йер теперь это усвоила.

И потому же прятала кольцо за воротом так, чтобы даже не мелькнуло. Если бы кто все-таки прознал про Линденау, одним утром она вовсе не проснулась бы.

— Эй! — крикнул ей мальчишка — Юнгин.

Он был из облатов, и, едва надевший черный плащ перед отъездом, выглядел нелепо юным: щуплый, конопатый и с трепещущими длинными ресницами вокруг огромных глаз. Черты еще не загрубели, как и взгляд.

Он оттого все делал, чтобы выглядеть взрослее, чуть не каждый вечер показно звал шлюх, чтоб все увидели: уже мужчина, не ребенок.

— Что? — она попридержала мерина, доставшегося ей от орденских щедрот.

— Ты допила уже вино, какое нам с собой давали? Оно много лучше дряни из вчерашней бочки, а без доброго питья на эту срань смотреть невыносимо, — и он указал на лес, где муторный туман слизал остатки красок. По земле стелилась тонущая в топкой грязи палая листва.

Йер удержала хмык: мальчишка рисовался. Слышал то же от обозников и повторял, пил напоказ, когда она небрежно протянула фляжку. Там вода — вина едва ли треть. Йер берегла.

— Так это ж подкисленная вода!

— Только такое.

Йер не нравилось ни поведение его, ни то, как под плащом виднелся широко раскрытый ворот стеганки, хоть Юнгин вез с собой и шлем, какого не досталось ей самой, и даже новую кирасу, что пока что были большой редкостью. Смотреть было тревожно — даже более, чем в лес, затянутый туманом и растущий из пропитанной опустошением и дрянью еретической земли.

Смех стайкой сбившихся колдуний, занявших телегу поверх всякого добра, лишь больше бередил — в густой тиши он был невыразимо дик и жуток.

— Что ты смотришь так? — набычился мальчишка.

— Не смотрю никак, — она небрежно отвернулась, отвела коня.

— Я, думаешь, не вижу снисхождения? Ты что мне, воспитательница? — не унялся он.

Йер оглянулась и скривилась. Атмосфера Полуострова всех заставляла нервничать и быть на взводе.

— Духи миловали.

— Вот и!..

Целый год тянулся миг, в какой Йер не могла понять, с чего он вдруг замолк, и что так резко свистнуло, так мерзко чавкнуло.

А в следующее мгновение свистело уж со всех сторон — из леса полетели стрелы, разрывающие полотно тумана.

Йер не спрыгнула с коня — скатилась, да еще неловко, вправо, чудом не застряв ногами в стременах. Струхнувший мерин боком придавил ее к борту телеги и плясал, прядя ушами. А она только теперь сумела осознать, что видела: стрела вошла мальчишке в грудь — как раз в раскрытый ворот, и его испуганные, широко раскрытые, нелепо детские глаза смотрели ей в лицо.

Обоз остановился. Спереди с ужасным шумом на дорогу уронили два ствола. Волы рвались, метались и орали не своими голосами, вскрикивали и стонали люди, где-то наконечники звенели о металл.

Йер с боем вывернулась из-под скакуна и, все еще скрываясь за его высоким боком, попыталась осмотреться. Страшно было даже палец выставить из-за коня, и она силилась не думать, что случится, если хоть один несчастный выстрел угодит в него.

Зажав губу зубами, она собралась и обратилась к грани, с силой дернула рукой — зло шикнула, когда ударилась ею о борт. Порыв крутого ветра снес и уронил с полдюжины попавших в него стрел, но это — до смешного мало.

Сердце колотилось в горле вместе с бьющимся там страхом.

— Нужен ветер вдоль границы леса! — крикнула она, не зная, жив ли еще кто из магов, чтоб ее услышать.

Голос не хотел звучать и пропадал. Пришлось кричать еще раз и еще, пока по сторонам обоза не завыл свистящий низкий гул. Потоки воздуха ревели, рвали ветки и обламывали тонкие и слабые со звонким треском. Стрелы уносило прочь.

Йер захлебнулась ощущением того, как широко раскрылась грань, и как невыносимо много выплеснулось в эту брешь — так много, как она не сможет в жизни зачерпнуть. Одна малейшая ошибка мага — и вокруг бы не осталось никого.

Обоз несмело оживал. Все скрывшиеся осторожно выступали из укрытий — вышла и Йерсена и трясущейся рукой набросила поводья на торчащий средним пальцем столбик на боку телеги.

В этот миг она как никогда жалела, что не упросила дать ей щит и шлем — сказали, что их мало, и нет смысла расточать казенное добро на чародейку — лучше серого плаща как следует вооружить. Теперь она особо уязвимо ощущала левый бок, не спрятанный щитом, и голову, какую защищала лишь коса. Уж если не и в самом деле дорогущий бацинет, то хоть шапель бы…

А из тумана надвигались силуэты. Они наступали искаженные, неверные, колышущиеся и будто бы идущие из дымки Повелителя Туманных Троп.

От них не спас бы ветер.

Йер заставила себя вдохнуть и ощутила, как ладони отвратительно намокли под перчатками, как кровь толчками разносила страх по венам, щекотала им суставы и натягивала жилы.

На мгновение почудилось, что перед ней не настоящий лес, а фреска или же мозаика — в точности как та, в купальнях, и, казалось, любой силуэт способен оказаться Им — великим Духом, что вдруг отчего-то принял сторону еретиков.

— К оружию! — вдруг полетело над дорогой. — Защитить обоз!

Йер вздрогнула, опомнилась и выхватила меч. На лбу зудел противный пот, склеивал челку, но поправить было страшно.

Наконец-то из тумана вышел враг. Обычный человек. И это оказалось облегчением и разочарованием.

Тот, что стоял напротив Йер, с опаской сунул в поток ветра кончик длинного меча, удостоверился, что ничего не происходит и с разбегу бросился сквозь вихри.

А Йер стояла, как завороженная, забыв, что может колдовать, и только дожидалась, пока он, пронесшись сквозь поток, обрушится всем весом на нее.

Она едва сумела увести удар, невольно отшатнулась. Первой мыслью было убежать, но на дорогу с двух сторон бросались новые и новые еретики, завязывали бой, где было с кем, и просто резали как скот всех тех, кто не был в силах что-то противопоставить.

Новый удар целил ей в открытое лицо — звон от столкнувшихся клинков хлестнул по нервам вымоченной в соли плетью. Йер нашлась быстрее, чем противник совладал с оружием, и засадила ему гардой в бармицу — колечки зазвенели, заглушили хруст; Йерсене стало ясно: своротила челюсть. Пока он хватался за лицо и корчился, попробовала сунуться добить, но еретик сумел шугнуть ее мечом, почти задел, и Йер шарахнулась, на несколько мгновений растерявшись. Но затем сообразила: она орденская чародейка.

Смутный стон, почти что потонувший в гвалте боя перешел в безумный дикий крик; дымилась кожа, занималась ткань, в лицо бил жар и вонь чернеющего мяса.

Йер поторопилась отойти, чтоб мечущийся воин ее не задел — кольчуга и пластины бригантины, бармица и бацинет — все накалилось, и, казалось, шипит даже влага в воздухе.

Мужчина наконец-то завалился, еще сколько-то возился, но затих. Йер замерла, сжимая меч обеими руками и не зная, что ей делать дальше — страшно было ввязываться в новый бой и страшно было спрятаться. Она таращилась на тело и на грязь, забившуюся меж колец кольчуги. Пронеслась дурная мысль — какой же мукой будет вымывать…

Вдруг по затылку прилетело с такой силой, что перед глазами потемнело. Проморгалась она, уже лежа на земле и чувствуя ее скрип на зубах, но даже толком не опомнилась, как голову вдавили в грязь — ту самую, в какой лежал и мертвый еретик.

Не будь земля такой размытой, мягкой, нос и скулы бы сломались. Рот забился жижей, и Йер кашляла, брыкалась и пиналась, но тяжелая нога не позволяла даже приподняться и вдохнуть, давила все сильнее. Всякий вдох — его попытка — набивал в рот больше грязи, заставлял надрывней кашлять и отчаянней пытаться скинуть ногу с головы. Ужасно толстые перчатки все не лезли в тонкие колечки, покрывающие здоровенную ступню.

Совсем уж задыхаясь, Йер сумела подогнуть колени, подобрать их под себя; рвалась не вверх, так в сторону, но не пускала уже грязь, дошедшая едва не до ушей. В последних проблесках сознания она почувствовала, как ее с оттяжкой, смачно хлопнули по вздернутому заду, но сил устыдиться уже не было.

Попытки дернуться ослабевали, гасли, и она не различала уже ничего — одно лишь жжение в груди и горле, наглухо забитом жижей.

Вдруг все прекратилось — на голову больше не давило ничего. Йер со всех сил рванулась вверх, вдохнула жадно, с хрипом — и зашлась надрывным кашлем оттого, что проглотила и вдохнула грязь.

Она убого корчилась, давилась и отхаркивалась; по лицу лились грязища, слезы и слюна, и в один миг казалось, что она уже не сможет сделать вдох — и все же наконец вдохнула.

Боком она ощутила колесо телеги и без сил прижалась, все еще слепая и беспомощная. В горле омерзительно саднило, рот был сух и на зубах скрипело, а глаза нещадно резало — ни слезы не спасали, ни попытки утереться.

Окружающую черноту пропарывали звуки: выкрики, лязг, топот лошадей — они казались жуткими до дрожи, множились, давили. Йер хотелось попросу влезть под телегу, лечь и притвориться трупом — вдруг не станут добивать.

Чуть отдышавшись, она все же отыскала в себе силы сотворить воды, плеснуть в лицо, обмыть его и вытереть плащом — нашелся чистой угол. Резь нисколько не прошла, но что-то стало видно.

Бой теперь шел яростней, чем раньше — вместо вялого сопротивления молодняка, еретиков теперь встречал безжалостный отпор уже видавших не один бой братьев — прискакало подкрепление. Отряд вели два рыцаря, чьи черные плащи мелькали среди мешанины боя, с ними — серые плащи. Они теснили нападавших, но и сами гибли и калечились, за жалкие мгновения из верных братьев делаясь комками тряпок, тонущими в круто взбитой уймой ног распутице.

Йерсена высморкалась черным, отыскала взглядом меч и боязливо подняла. Не долго думая, подобрала и кем-то выроненный щит — все грязное, как и она сама. В руке скользила рукоять.

С кружащейся, неверной головой, Йер осторожно встала. Мельком разглядела, как совсем недалеко один из рыцарей уверенно разделывается с очередным еретиком, и чуть не пропустила чей-то неожиданный удар.

Он прочертил проплешину в тягучей грязи на щите. И с первого удара было ясно: не по ней противник, слишком уж тяжел — должно быть, вдвое ее тяжелее, может, втрое. Ее отшвырнуло, и он не оставил ни мгновения не передышку — явно знал, что если борешься с колдуньей, надо ни за что не дать ей колдовать.

Отшатываясь против воли каждый раз, она уперлась в бок телеги — дальше уж не отойти и даже в сторону не кинуться: противник слишком крупный, сам широкий, руки длинные — он попросту не позволял.

От бесконечно сыплющихся на нее ударов руки быстро онемели; грязь ползла со лба в глаза. Невыносимо скользкий меч от каждого касания с клинком врага пытался вывернуться из руки, пока не отлетел обратно в черноту распутицы. Остался только щит.

Поймав таки момент, Йер попыталась хоть бы пнуть — сама же отлетела и едва успела заслониться. Она знала: здесь — только бежать.

Надеялась и этому дать в челюсть, теперь — ободом щита, чтоб улучить момент и ускользнуть, но не могла. И оставалось только видеть омерзительно недосягаемую рожу в обрамлении металла.

И вдруг кто-то всадил меч ему в глазницу. По щеке бежала кровь и путалась среди колечек бармицы.

Йер замерла и медленно, невыносимо долго следовала взглядом по клинку и по руке, пока не встретила взгляд рыцаря, убившего еретика.

Йер знала этот взгляд — хватило бы и только глаз, чтобы узнать. По ним она и поняла: и Йергерт тоже без труда ее узнал, не помешала никакая грязь.

— Залезь в телегу и сиди! — коротко гаркнул он и бросился куда-то прочь — обратно в бой.

Йер еще сколько-то стояла, силилась перевести дыхание, смотрела вслед, пока не подчинилась наконец. Сообразила поднять меч и тяжело перевалилась через борт. Дрожали руки.

Она плюхнулась в большую кучу тел, не в силах разобрать, кто мертвый, кто живой. У самого ее лица из чьей-то окровавленной груди торчало переломленное древко, под ней вялые, податливые мертвецы барахтались, возились, потревоженные ею, будто ожили, и Йер казалось, что она в них тонет. В пересохшем горле снова запершила грязь, и кашель перешел в надрывную, окрашенную черной грязью рвоту.

Сплевывая через борт, Йер ощутила осторожное прикосновение к руке, настойчиво затягивающее ее внутрь.

Колдуньи распластались среди мертвецов, сливаясь с ними, и лишь за руки держались, чтобы не было так страшно.

Йер утерлась, хоть и продолжала кашлять, улеглась и тоже сжала тонкую ладонь приметной рыжей девушки. Среди бурлящих криков, звона, топота и гама они безо всяких слов смотрели в широко раскрытые глаза друг друга.

Бой окончился. Стихало — оставались лишь шаги и стоны. Добивали раненых.

Колдуньи осторожно переглядывались, не решаясь пока встать.

Несмело, постепенно оживал обоз. Казалось, люди стали появляться отовсюду: выбирались из-под тел, из-под самих телег… Испуганные чародейки поднимали лица бледные настолько, что их проще было спутать с мертвецами, чем с живыми; один из возниц — нелепо тучный, круглый, как бочонок, — намертво застрял, пытаясь выбраться из-под телеги. Духи знают, как он сумел втиснуться, но и товарищи не в силах были его вытянуть.

С протяжными, исполненными муки стонами в грязи возились раненые — не было сил встать, но они силились дать знать, что еще живы.

Рыцари давали указания спокойно и неторопливо — для них не случилось ничего, что стоило переживаний. Серые плащи таскали с телег трупы, сваливали их в большую кучу, подгоняли встрепанных, осоловевших девок из целительниц, чтоб занялись еще живыми. Несколько сумели совладать с собой, взялись за дело, но другие все сидели, отрешенные, потерянные, не способные отреагировать, хотя их тормошили. Несколько рыдали, утыкаясь лицами в плащи друг друга, перевешиваясь над возами, чтобы проблеваться.

Одна вдруг шарахнулась от мертвецов, протяжно взвизгнула — и неожиданно запнулась и свалилась через борт. Йерсена слышала, как хрустнуло, и видела, что девка эта так и замерла в грязи с изломленной под странным углом шеей.

Йер бездумно обводила взглядом то, как суетились все вокруг, как кто-то подходил к телегам и как юноши наоборот топтались, столь же оглушенные, потерянные, как и чародейки, как росла с краю дороги куча тел — в ней смешивались праведные и еретики. Невыносимо странно было понимать, что братья с сестрами отдали жизни вот так глупо и нелепо, настоящей войны даже не увидев.

Каждый чем-то жил, готовился и волновался перед Таинствами, клялся в верной службе — и все это, чтобы оказаться в мешанине других тел — безликих, безымянных.

Серые плащи обшаривали мертвецов и стаскивали с них доспехи, забирали безделушки, кошели — все, что зацепит взгляд.

— Эй, посмотри, — один пихнул другого. — Тут кинжал фамильный, да ты глянь, какой! С камнями, с гравировкой… Наконец трофей приличный.

— Ты на герб-то, дурень, глянь! Это не Мойт Вербойнов — спиздили у наших. И попробуй докажи, что ты с еретика такую цацку взял, а не сам спиздил.

— Сука… Думаешь, решат, что спер?.. Я попрошу знакомца, чтобы гравировку снял.

— Да толку-то… Тут явно штучная работа. Или тут брось, или возврати хозяевам, а то попробуй докажи потом…

— Ну л-ля, обидно как…

И он с тоской швырнул кинжал обратно в кучу и поплелся к следующему телу. А второй украдкой огляделся и поднял клинок, запрятав под плащом.

Неподалеку юноша из тех, что ехали в обозе — тоже совсем мальчик, но с уже с нелепыми и идиотскими усишками — стонал, придерживая руку, сломанную в двух местах. А по другую сторону телег целительница, совсем юная и хрупкая, ругаясь, на чем свет стоит, и обливаясь потом, умудрилась стащить с раненного два огромных тела и теперь осматривала его, позабыв отбросить лезущие в глаза волосы.

К телеге, где сидела Йер с другими чародейками, приблизился один из рыцарей — не Йергерт. Громко хлопнул рукавицами.

— Так, девки, подбирайте сопли, — велел он.

Йер вздрогнула от голоса и присмотрелась повнимательней, пока не поняла вдруг: это Йотван. Не сказала бы, что именно в нем изменилось — уж тем более сейчас, когда лицо отчасти закрывал шлем с бармицей — но если бы не голос, не узнала бы. Конечно, годы углубили прежние морщины и добавили других, но дело было все-таки в другом — в манерах, в мимике.

— Сейчас разложим раненых в телеги, сожжем трупы и продолжим путь, — добавил он. — Места здесь нехорошие, и некогда ждать, пока вы изволите отхаркаться и прорыдаться. На стоянку станем вечером, а до тех пор следите, чтобы больше никто не издох. Вам ясно?

Кто-то нашел силы на едва намеченный кивок, иные вовсе не отреагировали.

— Так, лять! Кто вас, сука, учит таких нежных? Отвечать как надо?

- “Да”. “Есть”. “Слушаюсь”, - отозвалась Йерсена почти шепотом.

— Так хер ли ты сидишь, раз умная такая?

Он ее не узнавал, вдруг поняла она.

— Но я не из целительниц…

— А, ну раз так то можешь ничего не делать! — Он зло сплюнул. — Охерительно устроилась: сидишь и приглашения ждешь личного. Так вечно с вами, знатными — один, лять, геморрой, а у меня и своего гроздями в три ряда. Давайте-ка завязывайте пузыри пускать в подолы. Тут ты либо воин, либо труп, и выбирайте побыстрее, нянькаться никто не будет. В этот раз вам повезло, а в следующий — будете вон в той вон куче. — Он ткнул в мертвецов и, отвернувшись, проорал туда: — Вы там закончили?

— Почти! Чуть-чуть осталось.

— Шевелитесь! Скоро сумерки займутся, вот нам будет весело.

И он пошел прочь, оставляя чародеек осмыслять его слова. Они старались не встречаться взглядами. Йер думала о том, что будет, когда Йотван наконец ее узнает — будет он разочарован? Разве выросла она достойной, разве справилась сейчас?

Ей тоже захотелось сплюнуть.

Чтоб не думать, она подняла глаза туда, где в кучу стаскивали несколько последних тел.

— Эй, девки! — снова крикнул Йотван. — Кто там пободрее? Надо сжечь.

— Сжечь? — Удивилась рыжая колдунья. — Духам их преподнести? Всю эту еретическую погань?

Рядом кто-то охнул.

— Ух едрить… — забывшись, Йотван потянулся к переносице, но вовремя сообразил, что в латных рукавицах. — Слушайте, соплюхи: на войне жрецов на всех не напасешься. А конкретно тут их вовсе нет. И каждый в этой куче — лакомый кусок для тварей. Вы хоть представляете, что будет, если бросить их среди дороги? Видели, насколько разжираются тут вершниги на дармовых харчах? Я видел во-о-от такого, — и он указал на ветви дерева неподалеку. — Так что ни единый сраный труп, хоть наш, хоть еретический, здесь не останется. А Духи милостивы и не пожелают, чтобы эта погань отравляла жизнь их верных слуг. Так что давайте, шевелитесь. Кто?

Он обводил их взглядом, и все отвели глаза. Йер чувствовала, как ее ладонь сжимают чьи-то пальцы.

Рядом с Йотваном стоял и Йергерт. Йер не поднимала глаз выше груди, но черный плащ ни с чем не спутать, да и жесты его и манеры — она знала все, нисколько не забыла.

Он склонился к Йотвану и что-то прошептал, ткнул пальцем — Йер почудилось, что именно в нее, и она сжала губы. Йотван что-то уточнил и уже громко крикнул:

— Так, Йерсена, “не целительница” наша, дуй сюда.

В его устах имя хлестнуло, как удар.

Она зажмурилась, втянула воздух. Ну конечно, разве могло быть, чтоб Йергерт не решил ей сделать гадость сразу же, как подвернулся случай? Разве мог он устоять?

Йер с силой сжала зубы, вскинула лицо и с вызовом уставилась перед собой Заставила себя сползти с телеги, подойти — шаг вышел резким, рваным.

— Жги давай. Всех до единого. Чем меньше всего здесь останется, тем лучше.

Йер уставилась на кучу тел, привычно принялась искать чешуйку на губе, но ощутила грязь, забившую все трещинки. К руке бежали неприятные мурашки, на ладонях выступил противный липкий пот.

Она на миг стрельнула взглядом в Йергерта: чего он ждал? Что не осмелится? Что это святотатство осквернит ее, как осквернила она его жизнь в его фантазиях? Одно Йерсена знала точно: она не доставит ему удовольствия увидеть собственную слабость.

Потому с уверенностью, какой вовсе не испытывала, она подняла трясущуюся руку, принудила себя распрямить крючками сжавшиеся пальцы, и направила всю злость в то, чтобы разжечь яростное пламя.

Куча вспыхнула до верха крон, заставив отшатнуться всех, кроме самой Йерсены. Кто-то сдавленно ругался за ее спиной, но Йер стояла, замерев, не опуская руку и не отводя глаза.

Первая вспышка стихла, огонь присмирел, прильнул к кормящей его плоти, взялся пожирать ее проворно, жадно и усердно до того, что одно тело за другим как будто растворялось.

Вонь мгновенно пропитала воздух.

А Йерсена все стояла и смотрела, силясь навсегда запомнить и усвоить: на войне — вот так. Она хотела, чтобы каждое лицо, что таяло в огне, и каждая глазница, обнажившаяся и уродливая, каждый, кто был ей знаком, и каждый, кого видела впервые — чтобы все они остались выгравированными в ее воспоминаниях навек.

Глоссарий

Хору́гвь — в орденском государстве: воинское формирование, образованное из людей одного комтурства и включающее, помимо братьев и полубратьев, также кнехтов и светских рыцарей с соответствующих территорий.

Кира́са — латный панцирь. Классические кирасы состоят из грудной и спинной пластин, но когда в XIV веке они только начинали широко распространяться, они состояли только из грудной пластины — здесь подразумевается именно этот вариант.

Бацинет — тип шлема с кольчужной бармицей, характерный для XIV-го века.

Шапель — тип шлема без забрала и бармицы, формой напоминающего шляпу. Считается одним из самых дешевых.

Бармица — кольчужный элемент, обрамляющий шлем по нижнему краю и закрывающий шею, плечи, в некоторых случаях грудь и нижнюю часть лица.