Глава 1

Зек

— Шестой отряд, подъем! Выходи на построение!

Лающий голос фельдфебеля — охранника пробился в сознание Марка сквозь сон. Он открыл глаза.

Плохо струганные доски верхних нар на расстоянии вытянутой руки, свет тусклой электролампы под потолком, полосатая роба.

Все как вчера, и как месяц тому назад. С тех самых пор, когда конвой немецких автоматчиков втолкнул его в ворота концентрационного лагеря N19, прямо в заботливые руки местных охранников.

Со всех сторон послышались звуки, издаваемые пробуждающейся серой людской массы.

Кто-то кряхтел, потирая затекшую от лежания на твердом руку, кто-то ругался в полголоса, разыскивая обувь, которую так неосмотрительно оставил под нарами, вместо того, что бы положить под голову.

За свои добротные пилотские ботинки Марк не боялся.

В первое же утро после прибытия сюда, он, проснувшись, обнаружил под нарами вместо своей обуви пару донельзя изношенных и стоптанных сразу во всех местах штиблет. Причем, на пару размеров меньше его ноги.

Марк поморщился. От штиблет еще и воняло как от дохлой крысы.

Оставив обнову на месте, он вышел на утреннее построение босиком, присматриваясь к обуви других заключенных.

Фельдфебель Ленке обошел колышущуюся массу полосатых роб, поигрывая жестким хлыстом, на мгновение остановился возле Марка и, взглянув на его босые ступни, хмыкнул.

— Что бы через полчаса обувь была, — резко бросил он. И, как будто в подтверждение своих слов, звонко хлестнул хлыстом по голенищу сапога.

Через полчаса, после завтрака, всех погонят на работы. А там, в рабочей зоне, босой вмиг останется без ног.

Вряд ли охранник проникся неистовой заботой к заключенному. Просто он отвечал за выработку на участке в целом, и тратить время и медикаменты на лечение очередного босоногого идиота, неспособного уследить за собственными ботинками, ему никак не улыбалось.

Тут интересы Марка и фельдфебеля однозначно совпадали.

Пропажа обнаружилась быстро. В его ботинках щеголял коренастый, почти квадратный детина с рябым, как от оспы лицом. Как потом Марк узнал — местный авторитет и самый крутой в бараке. По крайней мере, он себя точно таким считал.

Рябой сидел на нарах в окружении приближенных, ожидая, когда кто-то из его шестерок принесет ему завтрак из кухонного блока, и лениво чесал брюхо, широко раскидав при этом ноги.

Марк подошел и встал напротив него.

Разговоры сразу прекратились, и тишина быстро распространилась по всему бараку.

Все обитатели с интересом наблюдали за назревающими событиями. Запахло развлечением, коих в лагере явно не хватало.

Марк прокачал обстановку.

Двое слева, трое справа, и еще один практически сзади, на верхнем ярусе нар. Еще раз взвесил, стоит ли все начинать из-за ботинок, и решил, что стоит. А то в следующий раз штаны снимут.

Глядя, как бы в пустоту, а на самом деле, равномерно рассев внимание вокруг, Марк спокойно произнес.

— Снимай.

Рябой перестал чесать грязное брюхо и лениво поднял глаза на Марка, как бы удивляясь, что за чудо такое вдруг перед ним нарисовалось.

Какое-то время он молчал и ждал, может быть, чудо рассосется само по себе, развеется как дым.

Но "чудо" продолжало стоять, и Рябой, придав лицу театрально-пафосное выражение попранной справедливости, обратился к своим шестеркам.

— Братья! Это что же творится такое в мире! С честного человека последнюю обувку снимают! — чуть ли не возопил он, под честным человеком подразумевая, конечно же, себя. — Господь не может допустить такой не справедливости. Так давайте послужим Господу его оружием и накажем зло.

Не успел он закончить свою речь, и все завертелось как по команде.

Шнурок удавки, что обвил шею Марка, так и не успел затянуться, когда он, развернувшись прямо внутри уже затягивающейся петли, нанес короткий удар. Орудовавший удавкой зек повис на нарах, выпустив веревку из рук. Летящую в бок заточку Марк проигнорировал и лишь слегка сместил корпус. А вот кастет, метивший в левый висок, пришлось встречать по-серьезному.

С треском лопнула лучевая кость руки державшей кастет, и ее обладатель взвыл от боли на весь барак. Заточку Марк перехватил на обратном движении, взяв кисть противника на болевой прием. Тот невольно приподнялся на цыпочки от резкого неудобства и заверещал:

— Пусти! Пусти, сука-а!

— Не хорошо ругаться плохими словами, — наставительно произнес Марк, вынимая заточку из безвольных пальцев, и, в воспитательных целях, довернул кисть еще чуть-чуть.

Теперь в бараке во весь голос орали уже двое.

Трое оставшихся шестерок Рябого так и не двинулись с места, решив изначально, что их помощь не понадобится. Пацаны лоха сами уделают. Но, после увиденного, просто замерли как суслики и, видимо, решили не рисковать лишний раз.

Рябой, было сделал попытку дернуться, но Марк почти небрежно махнул рукой с трофейной заточкой, и та, коротко свистнув в воздухе, пригвоздила к нарам штаны рябого в районе паха. Тот так и замер, боясь даже взглянуть себе между ног.

— Снимай, — повторил Марк.

Рябой осторожно скрючился вокруг пригвоздившей его заточки, все еще опасаясь, что драгоценная плоть все же пострадала и боль вот-вот нахлынет. Но осмелев, дотянулся до левого ботинка и стал его расшнуровывать.

Один зек, из непострадавшей части свиты, бросился ему помогать, но получив от босса злой пинок под ребра, всхлипнул на вздохе и отполз на прежнее место.

Марк невозмутимо ждал, пока Рябой справится со шнуровкой и снимет ботинки. Собрался было нагнуться за ними, но передумал. Если уж укреплять свой авторитет в этом гадючнике, то почему ж не таким образом.

— Подай, — он пихнул ногой ближайшего зека.

Тот с готовностью подхватил с пола ботинки и, опасливо косясь на Рябого, протянул обувь Марку.

Марк взял обувь и сопровождаемый десятками взглядов и стонами пострадавших направился к своим нарам.

"Попытаются ударить в спину или нет?" — напряженно ожидал он. Особо опасаться было нечего, но быть в постоянной готовности теперь придется. Лучше бы они отвязались. Доводить дело до смертоубийства не хотелось, да и спать в полглаза не самая радужная перспектива. Нужно было время, что бы освоиться на новом месте, оценить ситуацию и разработать хоть какой-то план. А для этого нужно было держаться в тени по возможности. Да вот что-то пока плохо выходит быть незаметным.

В барак вошел фельдфебель Ленке, хмуро взглянул на Марка, но ничего не сказал. Зато досталось остальным. Жокейский хлыст задорно свистнул в воздухе и сразу же все зашевелилось.

— Быстро строиться на работу, грязные свиньи! — орал Ленке и раздавал удары тем, кто, по его мнению, двигался не достаточно резво. Досталось и кодле Рябого. Заточку и кастет они успели спрятать. За такое, будь ты трижды авторитетом, охрана мигом к стенке поставит. Но избежать хлыста им не удалось

— А вам, сучьи дети, отдельного приглашения с вензелями нужно? — вдруг вскипел охранник, видя, что компания Рябого по привычке не торопится на работу. И хлыст несколько раз со свистом рассек воздух. Досталось даже самому Рябому. А это означало, что его авторитет в бараке серьезно пошатнулся. И вряд ли Рябой это так оставит.

От размышлений Марка отвлекла резко усилившаяся вонь. К нему с опаской приблизился совершенно бомжеватого вида зек и прошамкал беззубым ртом, источавшим убийственный смрад.

— Мофно, я забефу? — он указал грязным дрожащим пальцем на стоптанные штиблеты.

Марк быстро отпихнул ногой штиблеты подальше, лишь бы вонючка не подошел еще ближе. Тот был босиком, и, судя по сходности запахов, эти штиблеты раньше принадлежали ему.

Тут Марк заметил, что его успешная акция по возврату своих ботинок вызвала цепную реакцию среди заключенных. Некоторые из них переругиваясь и обмениваясь тумаками стали спорить из-за обуви. И он понял, что своими действиями аннулировал целый ряд торговых сделок.

Завладев ботинками Марка, Рябой подарил свою пару кому-то из шестерок. Тот продал уже свои боты дальше в массы, а там пошло-поехало и, наконец, дошло до Вонючки.

Он продать свои штиблеты никому уже не мог и потому, по совету веселых товарищей, подложил их под нары новичку. Так сказать совершил благородный поступок. Не оставил человека совсем без обуви.

А теперь Рябой отобрал свои прежние ботинки у того, кому их щедро даровал накануне и механизм товарно-денежных отношений со скрипом двинулся в обратную сторону.

Однако, не все были согласны с обратным обменом, так как уже успели потратить, или проиграть полученные от продажи своей обуви деньги или курево. Поэтому, то тут, то там возникала громкая перебранка. Где-то даже началась потасовка, но пару раз свистнул хлыст охранника и все прекратилось.

Марк мысленно вздохнул, выныривая из размышлений, поднялся и двинулся к выходу на построение.

Надо было, что-то делать.

В который раз он возвращал в мыслях тот миг, когда память Марка, его память, вернулась в тело, по документам принадлежащее Марку Руделю

Настоящий Рудель мертв, и Марк еще до потери памяти воспользовался его документами и некоторым сходством.

Но теперь он снова Марк Огнев — боец Земной Федерации попавший из глубокого будущего сюда, в двадцатый век. А для остальных он Марк Рудель — военный преступник, осужденный скорым судом, за содействие противнику в боевой обстановке и покушение на убийство оберлейтенанта Фольке.

Марк до секунды помнил свой последний бой. Как он бросил свой истребитель навстречу снарядам другого "фоккевульфа", лишь бы закрыть от них самолет Данга. Как сам открыл огонь, уже получая попадания по бронекорпусу и капоту машины, и успел заметить, что тоже попал.

Они разошлись в считанных метрах, и Марк успел разглядеть номер и рисунок на борту "стодевяностого". Это был оберлейтенант Фольке, любимый и единственный сын генерала Рудольфа Фольке.

Обе машины были смертельно ранены и, теряя управление, стали падать. Марк пытался выровнить истребитель, но из поврежденного крыла вдруг повалил дым и вырвался язык пламени.

Едва взгляд зафиксировал огонь, тело Марка стало действовать самостоятельно. Вид пламени после пережитого, сковал ужасом его сознание. Он смутно осознавал, что с хриплым криком рвется из кабины, забыв про привязные ремни и фонарь.

Пришел в себя он в тот момент, когда над ним хлопнул раскрывшийся купол парашюта. Стало очень тихо. Отчего-то болела голова и кисти рук. Убедившись, что он пока в относительной безопасности, Марк посмотрел на руки. Костяшки пальцев были сбиты в кровь. Тонкая струйка крови стекла из под шлемофона на кончик носа.

Осмотревшись и, не найдя на себе других повреждений, Марк обнаружил ремешок от оборванной кобуры с пистолетом и кусок привязного ремня, каким-то образом застрявший в парашютной оснастке.

Похоже, объятый ужасом перед возможностью опять гореть заживо, он так рвался из кабины, что порвал привязные ремни, выбил головой и кулаками медленно сработавший фонарь кабины, и оборвал, зацепившись за что-то, кобуру.

"Придется над собой поработать", — решил Марк, унимая внутреннюю дрожь.

Его совсем не устраивало, что его тело всякий раз при виде зажженной спички будет самостоятельно выпрыгивать в окно от страха. И благо, если это будет этаж второй, а не выше. Хорошо хоть парашют не оборвал и догадался кольцо дернуть вовремя.

Осмыслив все это, Марк огляделся вокруг. Он медленно и незаметно для глаза опускался с огромной высоты, плавно покачиваясь на парашютных лямках.

Он сориентировался по солнцу и бросил взгляд к горизонту в сторону северо-запада.

Серебристая черточка медленно удалялась в сторону пролива, оставляя за собой два дымных следа. Слава богу, Данга никто не преследовал. Воздушный бой сместился на юго-восток, и стрельба авиационных пушек уже была не слышна.

"Лишь бы дотянул до своих живым," — подумал Марк. — "Главное, что я здесь не один, а возможно, Джованни тоже где-то не далеко".

От глубокомысленного созерцания удаляющегося бомбардировщика его отвлекла вжикнувшая рядом пуля и осознание звука пистолетного выстрела.

Марк с изумлением завертел головой. Какой еще пистолет на такой высоте!

Но удивляться было не своевременно, так как стреляли явно в него. Раздался еще один выстрел. Пуля пробила купол наискось, и он понял, что стреляют сзади снизу, куда он никак не мог посмотреть. Голова не доворачивалась.

Он схватился за парашютные лямки над головой руками крест-накрест, потянул, и его тело под куполом развернулось в нужную сторону.

То, что он увидел, его не обрадовало. Метрах в пятидесяти от него, под таким же белоснежным куполом спускался Фольке и тщательно выцеливал его из своего "вальтера".

Снова щелкнул выстрел. Пуля прожужжала между парашютных строп над головой Марка. Он машинально схватился за то место на бедре, где должен был находиться пистолет, но вспомнив о том, что потерял оружие, стал раскачиваться под куполом на стропах, как на качелях, затрудняя противнику прицел.

Фольке выстрелил дважды, но вновь промахнулся. Ненависть, душившая его, мешала хладнокровно прицелиться. Марк понимал, что стоит противнику успокоиться, и вместо Марка Огнева на землю плавно опустится его свежий труп.

— Косорылый павиан! Тебе в стоящего слона с пяти шагов не попасть! — проорал Марк сквозь разделяющую их пустоту, и с удовольствием заметил, как Фольке перекосило от бешенства. Тот судорожно стал жать на спусковой крючок, выпустив еще две безрезультатные пули. Курок бесполезно защелкал по бойку.

"Одной обоймой меньше", — удовлетворенно отметил Марк.

— Ты "летающую крепость" так же собирался сбивать?

Подзадоривая противника, он продолжал раскачиваться как маятник. Но коварные воздушные потоки видимо решили, что два одиноких парашюта будут смотреться гармоничнее, если их подвесить рядом.

Когда расстояние до противника вдруг стало сокращаться, Марк всерьез забеспокоился. Тем более, что Фольке тоже заметил сближение парашютов и наконец-то взял себя в руки. На его лице промелькнуло торжество, и он, уже не спеша, вынул из пистолета пустую обойму, рачительно засунул ее в нагрудный карман и вытащил из кобуры запасной магазин с патронами.

А расстояние между двумя не поделившими небо пилотами сократилось метров до двадцати. Марк был несколько тяжелее Фольке и потому почти нагнал его по высоте.

И теперь они качались под куполами почти напротив, стараясь убить друг друга взглядом. Правда, у Фольке, с учетом пистолета, шансов на это было существенно больше.

Марк понял, что жить ему осталось ровно столько секунд, сколько понадобится его коллеге, что бы перезарядить оружие и не спеша прицелиться.

Их разделяли считанные метры, когда Фольке действительно не спеша поднял "вальтер" и, тщательно, стал ловить врага на мушку.

Марк подтянулся на левой лямке, заставляя парашют податься в сторону, и грянувший выстрел перебил крайнюю стропу на правой лямке. Почувствовав рывок, он бросил взгляд на парашют, и увидел, как часть купола, прикрепленная к оборвавшейся стропе, задралась под набегающим напором, и вытекающий через нее из-под купола воздух вдруг сообщил связке человек-парашют дополнительное поступательное движение.

Парашют, словно живой, бросился в объятья своего собрата, не обращая внимания на желания и разборки висящих под куполами людей.

Марк услышал, как взвыл от радости Фольке, и извернулся, как мог, на лямках.

Выстрел грохнул так близко, что дохнуло пороховым теплом, и пуля больно рванула одежду на плече.

Его спасло лишь то, что Фольке маниакально старался снести ему выстрелом голову. Стреляй тот по телу, в небе давно уже висел бы труп. Ну и спасибо солнцу, что расположилось так, что светило в лицо стрелку.

И тут Фольке разглядел окровавленную оскалившуюся физиономию Марка, которая и в спокойном состоянии не являлась эталоном красоты.

Обострившимся восприятием Огнев уловил панику, внезапно накатившую на противника и, зафиксировав судорожное движение пальца на спусковом крючке, так рванул головой, что чуть не свернул сам себе шею.

Грохнувший, практически в лицо, выстрел резко ударил пороховой волной, а пуля вновь задела многострадальное плечо.

В следующую секунду Марк нанес удар ногой, целя по пистолету. Получилось не очень. Но, учитывая ситуацию, хватило и легкого касания. Рука с пистолетом дернулась вверх, и следующая пуля перебила левую лямку парашюта. Та весело хлестнула в небо, превращая средство спасения в обыкновенную шелковую тряпку.

Марк с ужасом понял, что падает, и с отчаянным желанием утопающего хватающегося за соломинку, выбросил руки навстречу противнику. Аж кости в суставах хрустнули.

Повезло, что до последнего момента парашюты продолжали сближение, и он таки дотянулся. Руки вцепились в ткань летного комбинезона на груди Фольке, но не удержались, скользя по грубой ткани.

Он еле успел перехватиться левой раненой рукой за правый ремень парашютной подвески Фольке и чуть не заорал от боли в надорванных пулей мышцах.

Боль-болью, но пистолет в руке противника волновал Марка все-таки больше.

"Сейчас приставит мне ствол к башке и…" — промелькнула почти отстраненная мысль, и Марк, чувствуя, как вновь под тяжестью его тела скользит по парашютному ремню раненая рука, здоровой рукой попытался ухватиться за ремни подвески, проходящей у Фольке между ног.

Здоровая правая кисть сомкнулась как клещи, и как выяснилось не только на парашютном ремне. Марк почувствовал, что жестко прихватил пальцами еще что-то сквозь комбинезон противника, что-то не совсем однородное, живое и жалобно хрустнувшее под его хваткой.

Такого вопля космодесантнику Марку Огневу слышать еще не приходилось.

Крик был наполнен таким ужасом, что у Марка кровь застыла в жилах. Но он, ожидая неминуемого выстрела, словно окостенел, продолжая изо всех сил сжимать спасительные ремни и попавшую под руку податливую плоть.

Но выстрела все не было. Вместо этого Фольке, выронил пистолет и, как-то по-бабьи, руками попытался оттолкнуть вцепившегося противника от себя. На это Марк лишь крепче сжал кулаки.

Внезапно крик стих, и лейтенант Фольке перестал дергаться.

Марк еще некоторое время повисел в наступившей тишине, и затем, не смотря на бьющую от раненой руки в шею боль, поднял взгляд наверх. Из такого положения ничего разглядеть не удалось, но Фольке вел себя тихо и признаков жизни не подавал.

Огнев наконец обратил внимание за что так надежно и бескомпромиссно вцепилась его правая рука и едва подавил желание вытереть ее об одежду, причем желательно не свою. Но раненая рука немела все больше, а в здоровой, как не крути, была еще одна точка опоры. Не до сантиментов.

Марк пару секунд брезгливо кривился, не смотря на всю критичность ситуации, и только когда почувствовал, что срывается, судорожно перехватился за более надежный ремень, выпустил, наконец, из заклинивших, словно схват робота-манипулятора, пальцев чужое измочаленное хозяйство.

Скрипнув зубами от боли в раненой руке, подтянулся и обхватил тело Фольке ногами. Так он хоть смог относительно надежно закрепиться и дать отдых измученным рукам.

Наконец появилась возможность оценить ситуацию.

Фольке безвольно висел в парашютных ремнях. Глаза у него были закрыты, лицо бледное как у покойника. Оружия не было. Выронил, когда Марк ему случайно и не со зла вцепился в самое незащищенное место.

Марк сплюнул еще раз, вспомнив ощущения, как склизко лопнула в его бешеной хватке живая плоть, и посмотрел вниз.

До земли было еще далеко. Километра два. Но, прикинув возросшую скорость спуска, он понял, что лететь осталось не так уж и долго. Слишком быстро шел спуск, даже с учетом двойной нагрузки на парашют.

Он взглянул вверх и обомлел.

Болтавшийся на одной лямке купол его парашюта бил в потоке по куполу парашюта Фольке, затеняя его, и норовил захлестнуться вокруг строп.

Мимо словно на скоростном лифте пронеслись вверх облака. При такой скорости до встречи с землей оставалось секунд семьдесят — восемьдесят. Не больше.

Марк изо всех сил сжал ногами талию своего врага, сцепив ступни на его пояснице.

"Камасутра для экстрималов…" — промелькнуло в голове сравнение и умчалось вместе с потоком воздуха.

Если бы кто-нибудь раньше сказал ему, что придется вот так, по-срамному, оседлать бездыханное тело, да еще и не женское, он бы полез в драку. Но сейчас было не до тонкостей восприятия.

Он заставил раненую руку работать как здоровую, перехватив бьющуюся в воздушно потоке лямку.

В этот момент парашют начало раскручивать вдоль оси, да так, что Марк почувствовал, как центробежная сила стремится оторвать его от Фольке. Он вцепился ногами так, что будь лейтенант в сознании, уже орал бы от боли. Хотя, после уже пережитого, может быть и не орал. Или все-таки бы орал, но фальцетом.

Марк заставил здоровую руку, судорожно цеплявшуюся за ремни, разжаться и, держась только ногами, нащупал на поясе нож.

"Только бы не выронить", — стучала в голове мысль, пока руки перерезали лямку. Процесс длился лишь секунду, но ему показалось, что прошла целая вечность, и он сейчас грохнется о землю, сидя на мужике, с недорезанной лямкой в одной руке и ножом в другой. И таким вот натюрмортом найдут их местные бюргеры, и чего они о нем подумают?

Марка передернуло от такой перспективы, и тут лямка, наконец, поддалась, рванулась на свободу, и он едва не выпустил ее из раненой руки. Делать этого было никак нельзя, иначе поврежденный купол окончательно захлестнет рабочий и все старания станут напрасными.

Он выпустил нож, который устремился вниз непривычно плавно, и, перехватив лямку здоровой рукой, рванул за нее что есть сил, стараясь отвести руку как можно дальше в сторону.

Это помогло. Купола частично расцепились, вращение на мгновение прекратилось, но через секунду все стало раскручиваться в обратную сторону.

Марк подождал, когда стропы расплетутся, и, поймав момент, дернул еще раз.

Купола расцепились окончательно и разошлись. Лямка выскользнула из рук, и лишившийся обременительной тяжести парашют комком белого шелка унесся куда-то по воле воздушных потоков.

Оставшийся купол, словно вдохнув в себя воздуха, расправился полностью и скорость падения сразу же резко снизилась. Вцепившись в лямки, Марк с усилием развел стропы в стороны, окончательно остановив вращение, и наконец, посмотрел вниз.

Все, на что у него хватило времени, это, забыв про ранение в руке, подтянуться на стропах и, уперевшись ногами в плечи бесчувственного Фольке прыгнуть куда-то вверх и в сторону.

Компенсировал ли этот отчаянный кульбит сколь-нибудь скорость спуска, Марк осознать не успел. Прыгнувшая на встречу, земля врезала так, что свет вокруг померк, как будто щелкнули выключателем.

"Как это задолбало…" — не успел додумать он и отрубился окончательно.

* * *

Марк очнулся от того, что его, контуженное ударом о землю тело, рывком поставили на ноги.

"Кажется ничего не сломано", — отметил он, хотя мышцы стонали как проклятые, а раненое плечо нестерпимо болело.

— Папа, застрели его прямо сейчас! — раздался истерический голос молодого Фольке.

Марк осторожно повернул голову на звук и из-за плеча держащего его дюжего фельдфебеля и, сфокусировав непослушный взгляд, разглядел лейтенанта Фольке.

Тот лежал на развернутом на земле брезенте со спущенными штанами, и какой-то незнакомый лейтенант медицинской службы осторожно колдовал над его причинным местом.

Недалеко прямо на поле стояли пара легкомоторных "Шторьхов" и один транспортный трехмоторный "Юнкерс" заходил на посадку. Похоже, папаша Фольке задействовал добрую половину авиации ради спасения своего отпрыска.

Он повернул голову в другую сторону и в метре от себя увидел багровую от ярости физиономию генерала. В руке тот судорожно сжимал карманный "браунинг".

Марк попробовал прокачать обстановку на случай, если генерал начнет стрелять, и понял, что в своем нынешнем состоянии увернуться от пули он вряд ли сможет.

Но тот решил, что при свидетелях устраивать самосуд не стоит.

— Взять его, — приказал он выскочившим из приземлившегося "Юнкерса" автоматчикам.

Марка вновь повалили на землю и, не церемонясь, скрутили за спиной руки.

Подошедший генерал пнул его лакированным сапогом прямо в раненное плечо.

— Ты мне за все ответишь, мерзкая скотина! — прошипел он, брызжа слюной. И пнул еще раз.

Марк едва не застонал, но сдержался.

"Зато у меня яйца на месте", — злорадно подумал он, но высказывать вслух свои мысли не стал. У папаши вполне могли не выдержать нервы.

Лучше пока не дергаться. Требовалось время на осмысление ситуации и принятие какого-либо плана.


Его почти неделю промурыжили в карцере городской комендатуры. На пятый день к нему пришел Ульрих.

Проведший его охранник тактично отошел к своему посту в конце коридора и раскрыл изрядно потрепанный журнал.

Они пожали друг другу руку сквозь прутья решетки.

— Как там наши? — первое, что спросил Марк, имея ввиду пилотов своей эскадрильи. И задумался, имеет ли он право теперь, находясь, так сказать, в душевном здравии и доброй памяти, называть их своими. И решил, что право у него такое есть.

— Все в порядке, все живы, — ответил Ульрих. — Всей эскадрильей обивают порог штаба в твою поддержку. Генерал Фольке настаивает на трибунале и твоем расстреле, но командир части встал за тебя горой и пытается представить все случившееся как несчастный случай. Меня уже дважды допрашивали. Все пытались выяснить, не организовал ли ты заговор против генерала Фольке. Ну, я их вежливо послал.

— Ты там сильно не геройствуй, — с благодарностью в голосе произнес Марк, — а то тоже загремишь в каталажку.

— Тогда им придется всю эскадрилью пересадить. А "крепости" кто сбивать будет? Фольке с загипсованным членом?

Он воровато оглянулся на сидящего в конце тюремного коридора дежурного охранника, вытащил из-за пазухи довольно объемистый сверток и протиснул его сквозь прутья.

— Это тебе от ребят, — в полголоса произнес ведомый. Он еще раз оглянулся и задал вопрос, который уже давно жег ему язык.

— Правда, что это ты его так? — Ульрих показал глазами себе ниже пояса.

Марк почувствовал, что начинает краснеть. Если рассказать ведомому, как он спускался с неба вцепившись изо всех сил в причиндалы хозяина парашюта, то не смотря на все уважение к командиру, Ульрих укатается от смеха прямо на полу перед решеткой. Нет уж! Пусть лучше думает, что я этого придурка в рукопашной не совсем честным приемом уделал.

— Ну а что мне оставалось делать? — хрипло ответил он. — Он в меня две обоймы высадил. Слава богу, почти не попал.

Ведомый и не заметил смущения Марка.

— У тебя не рука, а кузнецкие клещи, командир! — восхищенно произнес он, — знакомый санитар, делавший Фольке перевязку, сказал, что там как будто бульдог челюстями поработал.

Он пожал Марку руку на прощание и быстро пошел к выходу.

А Марк остался гадать, видно ли в полумраке камеры как багровым светом пылает его физиономия. Потом аккуратно развернул полученный пакет, и слезы благодарности без спросу навернулись на глаза.

Плоская бутылка настоящего французского коньяка, краюха белого хлеба, четверть головы сыра и ломоть ветчины убедительно доказывали, что настоящая мужская дружба существует не только в кино.


Под утро его разбудил звон ключей в связке охранников и громыхание отпираемой железной двери.

— Арестованный, встать! — произнес жесткий голос, принадлежащий вошедшему в карцер офицеру.

Два жандарма с автоматами встали у дверей недобро зыркая на Марка из под глубоко надвинутых на глаза стальных касок.

— На выход! — приказал офицер.

И Марк покорно поплелся в сопровождении конвоя к ожидавшему его тюремному фургону.

Единственное, о чем он страшно жалел в этот момент, так это о почти половине бутылки коньяка, спрятанной за сливным бочонком унитаза, и недоеденном куске ветчины под стиранным-перестиранным одеялом.

И сейчас, стоя в строю таких же заключенных лагеря для неблагонадежных и уголовного элемента, Марк старался отбросить воспоминания об этом куске ветчины.

Кормили в лагере хреново, и он успел за недолгое время пребывания здесь похудеть на пару килограмм. Однако решил, что легкая лечебная диета еще никому не мешала, и больше не грузился по этому поводу.

На сей раз заключенных погнали на расчистку завалов в близлежащем городе после очередного налета американцев.

Загоняли в открытые грузовики по десять человек. Заключенных заставили встать на колени в задней части кузова у самого откидного борта, спиной к кабине. Плотно сбив людей в одну кучу, да так, что пошевелиться было трудно, приказали не оборачиваться. При этом большая часть кузова оставалась свободной.

Вслед влезли по четыре хмурых автоматчика. Причем, пока двое забирались в кузов со стороны кабины, двое других держали под прицелом контингент в кузове. Затем роли поменялись. Наконец охранники с удобством разместились на скамье у самой кабины водителя.

Марк оценил смыл всех этих манипуляций. Охрана была хорошо подготовлена и к делу своему относилась в высшей степени серьезно. Это следовало учитывать в дальнейших планах.

Колонна в пять машин двинулась к городу.

По пути Марк, несмотря на запрет, осторожно смотрел по сторонам, изучая и запоминая все, что попадалось на глаза.

Ага, вот железнодорожная станция. Дальше какое-то производство. Звук авиационного мотора отвлек его, и он проводил взглядом мессершмидт сто девять, выпускающий шасси. Самолет снижался куда-то за небольшой лесок.

Аэродром! Надо запомнить.

Марк поставил в уме жирный крестик. Авось окажется полезным, когда придется делать от сюда ноги. А сматываться он решил, сразу, как только проясниться обстановка.

Надо было как-то устанавливать связь с Дангом и искать Джованни с Таши.

То, что машина уже въехала в город, Марк сообразил не сразу. Очень уж не напоминали груды дымящегося кирпича жилой населенный пункт. Стали попадаться горящие двух и трех этажные дома охваченные пожаром с верхних этажей и крыш.

"Зажигалками бомбили," — определил он, имея ввиду зажигательные бомбы, и проводил взглядом сноровисто работающий пожарный расчет.

Пожарные работали быстро, и, буквально через несколько секунд, с земли под крышу здания ударили тугие струи воды из брандспойтов.

Грузовик резко тормознул и Марку пришлось схватиться за дощатый борт, что бы не опрокинуться на соседа.

"Приехали", — решил он.

Но, это всего лишь первый в колонне грузовик замедлил ход, объезжая огромную воронку посреди улицы. Остальные притормозили и осторожно протиснулись между стеной почти полностью разрушенного дома и краем здоровенной, ямы все еще источающей кислый запах использованного тротила.

"Одна тонна, как минимум", — прикинул Марк по размеру воронки. Интересно, какие такие стратегические цели они разглядели для бомб столь крупного калибра.

В ста метрах дальше была еще одна воронка того же калибра, но на сей раз расположившаяся посреди дворика окруженного четырьмя домами. Их бывшую этажность определить вряд ли было возможно, так как частично уцелели лишь стены первого этажа. Остальное было просто сметено чудовищной силой взрыва.

Посреди развалин Марк заметил покрытую кирпичной пылью фигуру, которая сидела на куче битых кирпичей, посреди рухнувших балок и перекрытий, и мерно раскачиваясь, подвывала в такт своим качаниям. Обеими руками существо держалось за торчавший из груды кирпича предмет.

Лишь когда машина подъехала поближе, Марк разглядел, что это была не старая еще женщина и держалась она за торчавшую из развалин детскую руку.

— С-суки, — прошептал он, сжав кулаки. До него дошло, что бомбы прицельно легли на город. Горечь и гнев поднимались в нем. Страшно захотелось вновь очутиться в кабине своего истребителя и убивать, убивать, защищая…

— Кого, защищая? — вдруг прозвучал в голове голос. — Немцев?! А чем они лучше? Лишь тем, что в данный момент слабее тех против кого сами же и пошли войной.

Ты яростно защищал от налетов их города, когда они бомбили твои. И чем тогда ты лучше тех, кто нажимал на кнопку сброса бомб. А вдруг это был Данг, и это он хладнокровно освободил от груза свою "крепость". И его тоже ты хочешь убить?

Марк завис в растерянности от смысла прозвучавшего, и от того, как явственно прозвучал в его голове этот голос.

"Кажется, я схожу с ума", — подумал он.

— Нет, — успокоил его внутренний собеседник, — но каждая пешка на шахматной доске жизни приходит к тому, что начинает искать главного виновника всего, что происходит вокруг. И если пешка готова судить и казнить, то она должна перестать быть пешкой и становиться ферзем.

Главное помнить, пока ты исполнитель, твоя совесть чиста, ибо ты всего лишь исполняешь приказы, или, если хочешь, свой долг, так как ты его понимаешь.

Зато у тех, кто отдает приказы, всегда чисты руки, а грязная совесть их не очень заботит.

Марк тряхнул головой и машинально посмотрел на свои руки.

Кажется, он успел основательно запоганить и то и другое.

Грузовик затормозил и, на сей раз, остановился. Водитель выключил мотор, давая машине отдых.

Охранники принялись вытряхивать заключенных из грузовиков и строить возле машин в колонну по двое. Кто был, по их мнению, не слишком расторопен, тут же получал стволом автомата меж ребер.

— Дальше проезда нет, — проорал конвоир с погонами фельдфебеля. — Пойдем пешком. Кто хочет получить пулю, может сделать два шага в сторону от строя. Один шаг в сторону не возбраняется.

* * *

Работали на развалинах какого-то административного здания.

Марка поставили во главе цепочки, как самого здорового, и он, вынимая из груды битого стройматериала куски, подъемные для человека, передавал их по цепочке назад.

Внезапно Марк ощутил направленное на него внимание. Осторожно осмотревшись, он кинул взгляд на товарищей по цепочке и на охрану. Никто особо глазами его не сверлил.

Продолжая работать, он перенес взгляд на дальний периметр, раскидывая внимание все дальше по окружающему району.

В какой-то момент ему показалось, что он заметил на крыше ратуши блики, как будто на солнце блеснули стекла очков или бинокля.

"Возможно, это просто наблюдатель за воздушной обстановкой", — подумал Марк. — "Тогда какой смысл ему следить именно за мной?".

Но ощущение чужого внимания не проходило, и оно было как-то связано с этим любителем лазить по крышам с биноклем.

Он потянулся за очередным обломком, и вдруг на левой руке, под грубой арестантской робой ожил браслет. Его личный браслет десантника!

Сверхтехнологичная штучка из далекого будущего, выдала по коже Марка короткую серию микроимпульсов, сложившихся во фразу в полевом коде десантников.

"Я тебя вижу", — воспринял Марк, и все прекратилось. Передача длилась менее секунды.

Он так и застыл с обломком в руках. И сразу же нарвался на окрик охранника.

— Работать, тварь уголовная.

И тут же проорал для всех.

— Вас бесплатно кормят, дармоеды, пока патриоты Великого Рейха с оружием в руках защищают Родину.

Марк быстро передал обломок по цепочке, и, боясь поверить в произошедшее, нагнулся к следующему куску разрушено стены, стараясь не спускать взгляд с запримеченной крыши.

Снова сверкнуло. Еще раз. И разразилось короткой серией вспышек в том же десантном коде.

"Джо", — перевел Марк, и еле сдержался, что бы внешне не выдать своего ликования.

Больше на крыше ничего не светилось.

В барак он вернулся в приподнятом настроении. Боевой товарищ нашелся, и, судя по всему с ним все в порядке.

Это было главное. Вдвоем они точно найдут способ, как связаться с Дангом и разыскать Таши.

Марк вспомнил прекрасную инопланетянку. Жива ли она? Ему хотелось думать, что жива.


На ужин как всегда давали перловую кашу и рыбу.

Марк стоял у раздаточного окна, ожидая своей очереди, когда, расталкивая стоящих локтями, к раздаче пролез остромордый зек из кодлы Рябого.

— Колпак, давай живо пять паек. Рябой ждет, — гнусаво пробубнил он повару, стоящему на раздаче, и завопил во все горло.

Это Марк наступил ему на ногу, и перенес на нее всю массу своего, хоть и исхудавшего, но отнюдь не маленького тела.

Остромордый рефлекторно попытался его оттолкнуть. Но Марк испытанным приемом перехватил его пальцы и, взяв их на излом, заставил делить болевые ощущения между ними и расплющенной ступней.

Народ отшатнулся в сторону, очищая место перед окном раздачи, и Марк уловил сзади какое-то движение.

Мягко уйдя в сторону, он, не глядя, толкнул остромордого на встречу противнику и резко обернулся. Ловить вопящего зека ни кто не стал, и, тот прилетел в стол с горой грязной посуды.

Рябой с двумя подельниками уже почти налетел на обидчика, но, встретившись с его холодным взглядом, остановился. Его свита чуть не влетела в спину своему боссу.

Марк отметил, что ряды вражьего воинства сильно оскудели с последней встречи.

Шестерки, то ли сбежали от теряющего авторитет пахана, то ли залечивают синяки от марковских оплеух.

Десантник несколько секунд спокойно смотрел в налитые злобой глазки уже бывшего пахана, а за тем громко и отчетливо произнес:

— В очередь, сукины дети, в очередь…

Рябой еще секунд десять стоял, сверля Марка ненавидящим взглядом, затем вдруг оскалился, сплюнул сквозь зубы на пол, и, развернувшись, пошел из столовой. За ним потянулись его шестерки

Тут же подскочили привлеченные грохотом рассыпавшейся посуды надсмотрщики. Врезав пару раз, кому не повезло, они быстро восстановили порядок, и процесс кормежки пошел своим обычным чередом.

Повар подал Марку миску с едой, и при этом, заискивающе суетясь, бросил на явно утроенную порцию каши два лишних куска жареной рыбы.

Марк принял необычно тяжелую порцию и посреди горы пшеничной, а не перловой, как у остальных, каши разглядел кратер с золотым озерцом растаявшего масла! По запаху масло было сливочное.

Похоже, ему досталась пайка самого Рябого. Теперь понятно, почему при общей средней худобе обитателей барака пахан, не страдал истощением, а даже наоборот.

Первым порывом Марка, было вернуть миску и потребовать, что бы ему положили как всем, но, чуть пораскинув мозгами, он передумал.

Видимо, пайка на зоне — не просто еда. Более навороченный харч должен подчеркивать статус, авторитет. А статус нужно поддерживать. Особенно если он твой.

"Скажи мне, что ты ешь, и я скажу, кто ты", — вспомнил Марк изречение древних диетологов вполне подходящее под данную ситуацию.

Он уселся на лучшее место в столовой, возле окна. Тем более стол оказался пустым и его никто не занимал. Это был стол Рябого и компании.

Марк по-хозяйски устроился посредине скамьи и стал, не спеша, поедать привилегированную пайку. Мысли автоматически переключились на предстоящую встречу с Джо.

То, что встреча состоится, он не сомневался, и был уверен, что друг уже над этим работает. Джованни по ту сторону колючей проволоки, на свободе, ему и карты в руки.

"А мне остались пустяки", — решил Марк.

Постараться, чтобы не перевели, часом, в какую-нибудь другую тюрягу, и что бы Рябой с шайкой не прирезали. Придется теперь спать в полглаза. Можно, конечно, проявить инициативу первым и разобраться с ними окончательно. Но как посмотрит на эту самодеятельность администрация. Могут перевести в другой лагерь, а могут и к стенке поставить. Запросто.

Значит, расслабились и ждем.

Неделя, как ни странно, прошла практически спокойно. Рябой с шоблой держались от Марка подальше и старались не светиться, но пару раз он заметил, что они собираются в стороне от всех и подолгу о чем-то совещаются, иногда кидая в его сторону короткие делано-равнодушные взгляды.

"Стратеги", — усмехнулся про себя Марк. — "Прямо совещание в Филях. Кутузов и компания".

Но бдительность, на всякий пожарный, удвоил.

На работу, по-прежнему, гоняли на разборы завалов.

Джованни никак себя не проявлял. Марк понимал, что для этого, видимо, нет особых причин, а лишняя попытка связи, это всегда риск быть случайно засеченным.

В этот день работы длились дольше обычного, так, что едва не опоздали к вечерней кормежке.

Марк принял на раздаче свою пайку и удивился. Это была обычная зековская пайка.

Он взглянул на повара. Но тот старательно отвел глаза и, громыхая ковшом, спешно накладывал в следующую миску.

"Началось…", — подумал Марк.

Он посмотрел в сторону своего стола и увидел, что тот занят.

Банда Рябого в полном составе сидела у окна. Главарь внимательно и вызывающе смотрел на него, ожидая реакции.

Ну как же все не вовремя! Сейчас Марку были совершенно не нужны масштабные разборки, когда Джо был уже где-то рядом. Нужно было как-то выиграть время. А статус и авторитет…. и хрен с ними.

"Вот и кончилось твое паханство, Огнев", — сказал он себе, и уселся на первое попавшееся место.

И буквально ощутил волну разочарования, прокатившуюся по столовой. Кто-то явно желал не только хлеба, но и зрелищ, а кто-то жалел, что к власти вновь пришел Рябой, поскольку, во время своего недолгого "владычества" Марк не устраивал, поборов с заключенных, ни как их не притеснял. Вообщем, пустил "хозяйство" на самотек, но большинству зеков дышать стало полегче.

В сторону Рябого Марк вообще не смотрел, спиной ощущая его торжествующий взгляд. Он быстро доел и отправился в барак.

В бараке оказалось необычно безлюдно. Ну, то есть, вообще никого не было.

Это было странно, но вполне объяснимо. Рябому не нужны были лишние свидетели, да и не лишние тоже не нужны. Кульминация была не за горами, и Марк решил подготовиться. Он затянул шнуровку на ботинках, скинул неудобную зековскую куртку и сделал несколько разминочных движений.

"Убивать не буду", — решил он, разминая пальцы.

Значит, продеться делать все быстро, до того, как заявится охрана и начнет палить в кого ни попадя.

Он огляделся в поиске полезных для серьезного разговора предметов и заметил, что в бараке появились еще одни нары, почти у самой стены. На верхней полке кто-то спал, с головой укрывшись одеялом.

"Больной, наверное", — промелькнуло в голове и тут же вылетело, поскольку открылись двери барака, и внутрь вразвалочку ввалилось человек пятнадцать. У трех или четырех в руках были железные пруты в палец толщиной, заточенные на конце.

"Как умудрились пронести в зону?", — изумился Марк.

Видимо охрана была не так уж и хороша, как он думал поначалу, или не так уж неподкупна.

Прут был страшным оружием в умелых руках, но найдутся ли такие умельцы в шобле Рябого. Благоразумно было предположить, что все-таки найдутся.

Последним вошел сам Рябой.

Не глядя по сторонам, он прошествовал к стулу, приготовленному для него кем-то из шестерок, и уселся на него с видом вождя третьесортного папуасского племени, свято верящего в то, что мир заканчивается за границей его леса.

С минуту он многозначительно молчал, глядя прямо перед собой.

"Щас речь толкнет", — мысленно прокомментировал Марк и не ошибся.

— Братья, — с пафосом произнес пахан. — Что мы делаем с теми, кто нарушает наши устои, кто живет не по понятиям и не дает жить честным людям, так как они того заслужили?

Все молчали, так, как ответа не требовалось, и только не по-доброму смотрели на "подсудимого", крутя в руках свои железяки.

Марк тоже молчал, стоя у своих нар. И кое-кто воспринял его молчание как испуг.

Из-за спин бандюганов выскочил старый знакомец Марка, остромордый зек приходившей в столовую за пайкой для Рябого. В руке он держал заточку.

— Опетушить его надо! — завопил он, дергаясь всем телом. — Оттрахать всей шоблой, а потом вздернуть на рукаве.

"Ого!" — командир взвода космического десанта почувствовал на себе заинтересованные взгляды. Дело принимало не слишком желательный сексуальный оборот.

— Что, педрила, испугалась? — продолжал бесноваться остромордый, перекидывая заточку из руки в руку. Бравируя перед подельниками, и, будучи уверенным, в их поддержке, он подскочил к Марку совсем близко. — Да ты у меня прям щас, прям здесь…

Свободной левой рукой он принялся расстегивать штаны.

Ну не стоило ему этого делать, и говорить этого не стоило. Да и рождаться на белый свет ему тоже было ни к чему.

Марк просто сделал быстрый шаг вперед и без выкрутасов, по простому, по футбольному врезал правой ногой так, словно хотел отправить остромордого на небо своим ходом, не разделяя, так сказать, душу с телом.

Твердый носок пилотского ботинка погрузился в пах зека и легко с громким хрустом проломил лобковую кость, почти не затормозив своего движения. Контузящая волна от резкого удара прошлась по внутренностям, травмируя органы и сосуды.

Остромордый, гнусаво всхлипнув, подлетел над полом почти на метр, и безвольным мешком рухнул обратно. Заточка выпала из судорожно дернувшейся руки.

Марк подобрал трофей.

— Ну, кто еще хочет мускулистого мужицкого тела?

— Мочи его, братва! — выкрикнул Рябой, но сам не бросился вперед, во главе эскадрона, а как настоящий главнокомандующий лишь вскочил со стула и остался на месте.

Ситуация возникла нешуточная. Отмахиваясь от навалившейся одновременно толпы, он имел реальный шанс получить заточенный прут в бок, или кистенем по башке. Одну такую цепочку с грузом на конце он успел разглядеть у одного из нападавших.

Но в нестройные ряды нападавших, вдруг откуда-то сбоку и сверху, врезалось что-то большое и быстрое.

Впечатление было такое, что в толпе сработал фугасный заряд.

Рядом с Марком пролетело чьё-то тело, и он успел разглядеть болтающийся на нерве выпавший из пустой глазницы глаз, выбитый страшным ударом в голову.

Второй зек врезался в вертикальную опору двухъярусных нар и, с жутким хрустом сломав ее, завалился на нижний ярус. Его позвоночник был перебит, и он упал, неестественно надломившись в районе спины.

Летящий ему в живот заостренный прут Марк пропустил легким смещением корпуса и встретил атакующего коротким прямым с левой. Тот посыпался вниз на враз отказавших ногах, но Марк этого уже не наблюдал.

В прыжке ногой достал обладателя кистеня, которого приметил ранее.

Куда его там унесло, Марк опять-таки, досматривать не стал и, сместившись в сторону в полуприсяде, дабы избежать возможной атаки, ломанулся навстречу очередному противнику.

А противников больше не было.

Посреди множества бесчувственных, а большей частью мертвых тел стоял Джо, как всегда здоровый как буйвол, только несколько постройневший.

Видимо местная пища была не так калорийна как суперрацион солдата из будущего. Но силищу свою неимоверную, судя по результатам драки, он оставил при себе.

Джо играючи гнул меж пальцев трофейную железяку и, улыбаясь, смотрел на Марка.

— Здорово, командир, — произнес он на универсальном. — Ну и рожа у тебя.

— Рожи-то у нас у всех хороши, — в тон ему ответил Марк. Рубцы от ожогов на его лице и теле практически рассосались, но багровые пятна и частичное отсутствие волос делали его все еще трудно узнаваемым.


Наверное, по ходу пьесы, друзья должны бы были броситься друг-другу на встречу, и, хлопая друг-друга по широким спинам, спрашивать "ну как ты!", "А ты?", роняя при этом скупую мужскую слезу.

Но было не до этого. Сейчас нагрянет охрана…

— Джо, — оглядев побоище, произнес Марк, — это придется как-то объяснять.

— Главное, что они никому ничего объяснить не смогут. Ну-ка, постой!

Он одним гигантским прыжком перелетел через кучу тел и подсечкой сбил с ног рванувшегося, было, к двери зека, лежавшего до этого смирнее трупа недельной давности.

Марк тоже рванулся, стараясь отсечь его от двери, и прыгнул на падающее тело.

Рябой, а это был именно он, бешено сопротивлялся, пытаясь вырваться. Страх смерти умножил его силы и помутил разум. Он отбивался, хрипя и брызгая слюной, пока Марку не удалось схватить его рукой за горло и немного придушить.

Сделано это было вовремя. Рябой как раз попытался закричать, но воздуха теперь хватало лишь на сиплый вдох.

— Моя халтура, командир, — виновато сказал Джо. — То-то показалось, что врезал на поражение тринадцать раз, а трупов четырнадцать, не считая твоих троих.

— Мои не трупы. Просто в отключке.

Джо покачал головой.

— Халтура, командир. Теряешь квалификацию. Свидетели нашего с тобой общения на универсальном языке нам не нужны.

Марк был занят Рябым, держа того на кислородном дефиците и потому не увидел, а лишь услышал, как за спиной хрустнули позвонки, а через несколько секунд, заточка с тихим чмоком вошла в мягкое тело. И через несколько секунд еще раз.

А вот Рябой, скосив глаза, разглядел, что произошло.

Его лицо, багровое от недостатка кислорода и напряжения, посерело от панического ужаса, и по бараку стали разливаться волны зловония. Авторитет, наводивший ужас на весь барак, элементарно обгадился от страха. Хотя, справедливости ради надо признать, было от чего.

Джо был страшен в своем спокойствии.

Марк впервые присутствовал при том, как напарник хладнокровно добивает поверженных противников. Именно хладнокровно, без тени эмоций, словно выполняет не самую любимую, но необходимую работу. Раньше за ним такое не водилось.

Марк под впечатлением даже ослабил хватку на горле Рябого.

— Я все расскажу, не убивайте! — сумел просипеть тот, с ужасом глядя на подходящего Джованни.

— Что ты можешь нам рассказать, вонючка? — морща нос, спросил его Джо по-немецки.

— Я скажу, кто приказал замочить его, — зек указал глазами, из которых текли крокодильи слезы, на Марка.

— Вот, тебе раз! — опешил Марк. — А я то, недалекий, думал, что идет священная война за власть в бараке.

Он отпустил горло пленника.

— А ну-ка давай колись. И не вздумай орать.

Зек, с жадностью задышал и быстро закивал, все своим видом показывая, что все сделает как надо.

— Комендант лагеря вызвал меня два дня назад к себе в кабинет, и приказал тебя прикончить. А перед этим, — Рябой судорожно сглотнул, — опустить… всем хором. Сказал, что на этом настаивает очень влиятельный заказчик.

"Ну, ни хрена себе, сексуслуги с доставкой", — изумился про себя Марк.

— И кто заказчик?

— Какой-то генерал. Фамилию комендант не называл. Он обещал, что, если я сделаю все как надо, то меня освободят по амнистии, а если не сделаю — то пойду в печь. Живьем!

Внезапно из-за дверей, ведущих в барак, раздался шум.

Марк повернул к входу голову. Периферийным зрением он успел заметить, как напарник нанес короткий удар, и, у лежащего на полу Рябого, лопнула височная кость. Последний свидетель дружеской встречи людей будущего даже не понял, что уже умер.

Дверь распахнулась, и в барак влетел худой, как Кощей Бессмертный, комендант и с ним полдюжины конвойных с автоматами.

Узрев картину погрома, глаза "кощея" едва не вылезли из орбит, несмотря на круглые гимлеровские очки. Он непроизвольно потянулся к висевшей на тощем брюхе кобуре с "вальтером".

"Ну, сей час начнется", — подумал Марк, прокачивая ситуацию на возможность спасения в случае открытия стрельбы. Но уйти в ограниченном помещении от шквального огня нескольких автоматов представлялось маловероятным. И резко сократить дистанцию для рукопашной не получится. Комендант привел с собой не просто надсмотрщиков, а бугаев-конвойных из расстрельной команды. Те стреляют, не задумываясь, в силу привычки.

Джованни же ни секунды не смутившись, вскочил по стойке смирно и гаркнул так, что под потолком зазвенело.

— Разрешите доложить, господин комендант! В данном помещении произошел инцидент, связанный с сексуальными домогательствами группы заключенных к заключенному Руделю.

Марка от услышанного буквально впал в ступор от неожиданности. Такого он ни как не ожидал. Но ему оставалось только слушать, что несет напарник, и, вытянувшись в струнку, ловить на себе заинтересованно-презрительные взгляды конвоиров.

А напарник, тем временем, продолжал задорно докладывать.

— В ходе спора за первенство в процессе, в группе возникла драка с применением холодного оружия, в результате чего все участники конфликта трагически погибли. Я являюсь свидетелем происшедшего. Докладывал заключенный Фаротти.

Эта ахинея кого угодно могла загнать в ступор. Смысла в ней было ни на грош. Ну, посудите, люди добрые! Какое, к черту, домогательство? Стоит только на рожу обожженную посмотреть, и у любого маньяка-гомосека седьмого разряда все сморщится и внутрь втянется.

"Ну что за хренотень он несет!", — мысленно поморщился Марк. — "Какой же идиот поверит!"

А закончивший доклад Джо, немало не беспокоясь о правдоподобности своей версии, ел глазами начальство, как и положено образцовому зеку.

Начальство же, в лице "Кощея", с минуту сверлило взглядом то Джованни, то Марка, и, наконец, произнесло басовитым, удивительно не подходящим к внешности голосом:

— В карцер. Обоих.

Марк облегченно выдохнул. Смотри как! Сработало! Значит, стрельбы не будет. Пока…

Конвоиры быстро обступили их и начали шмонать, сиречь, обыскивать на предмет наличия колющих и режущих предметов.

Диспозиция создалась выгодная. Все автоматчики находились в пределах досягаемости, и то, что напарники находились лицом к стене на раскоряку, ничего не меняло.

Марк скосил глаза в сторону Джованни и уловил еле заметный отрицательный жест. Это означало, что напарник имеет план, и возможный экспромт командира будет не в струю.

* * *

Без скрипа, на смазанных с немецкой аккуратностью петлях, закрылась тяжелая дверь лагерного карцера. Лязгнули в замке ключи, и повисла казематная тишина.

Они стояли посреди узкой камеры освещенной тусклой лампочкой у входа и слушали эту тишину. И лишь убедившись, что услышать их не могут, Джованни повернулся к Марку и заговорил в полголоса.

— Ну и камуфляж у тебя, командир! — с улыбкой сказал он. — Я в бинокль тебя и так и эдак рассматривал. Все гадал, ты это или не ты? Только и узнал, что по стойке. Как ни крути, а стоишь ты и двигаешься так же, как меня учил. Рад тебя видеть живым, дружище.

Они обнялись, как два друга-солдата после долгой разлуки. Марк почувствовал, как жалобно прогнулись его, отнюдь не самые тонкие ребра под дружеским объятием напарника. Уступать в проявлениях радости ему не хотелось, и он сам сдавил Джо в объятиях, устроив шуточное соревнование. Напарник только засопел и удвоил усилия.

Так они мяли друг друга секунд двадцать, пока Марк не почувствовал, что оставшегося в легких воздуха явно не хватает для жизнедеятельности организма. Но необходимо было сохранять командирский авторитет, и Марк пошел на подлый трюк. Воткнул большой палец правой руки аккурат промеж ребер на боку Джованни.

Какой бы суперглыбой не был Джо, но и у него было слабое место, своя ахиллесова пята. Он боялся щекотки. И никакие психотренинги и нейрокоррекции не помогали.

Однажды, сильно резвый осколок, прошив слои брони спецкома, засел у Джо как раз между ребер, пониже левой лопатки.

Рана, по армейским понятиям, пустяковая, но медики так и не смогли ее осмотреть. Пациент ржал и отбивался, сломал медицинский манипулятор.

Даже Марка позвали, что бы успокоил своего подчиненного.

Командир самолично вкатил Джованни лошадиную дозу успокоительного, и веселого пациента наконец-то смогли прооперировать.

— Так не честно! — весело возмутился Джо, судорожно рванувшись и выпуская Марка из медвежьего захвата.

— А плющить в объятиях беззащитного и истощенного узника концлагеря честно? — в тон ему ответил Марк, и оба рассмеялись.

Вдруг Джо приложил палец к губам, призывая к тишине, и прислушался.

— Идут. Это за мной, — произнес он и придал лицу выражение скорби и абсолютного покаяния.

Марк забеспокоился. Угроза потерять друга, которого только что вновь обрел, взывала к решительным действиям.

— Я вырубаю вошедшего, и бросаю его на второго, а ты… — быстро начал он прикидывать план боя.

— Стоп, командир, — Джо на мгновенье вернул своему лицу обычное простовато — веселое выражение. — Дай чуток мне порулить, пока ты тему не всасываешь. У меня все намази.

— Где ты понабрался этого жаргона, — с деланным возмущением прошептал Марк.

— Из тех древних книжек, которые ты мне посоветовал прочесть, для развития кругозора, — в тон ему ответил Джо, и Марк подумал, что книжки для напарника следовало отбирать тщательнее.

Шаги за дверью приближались.

— Все, командир. Сиди тихо на нарах и изображай вселенскую печаль по поводу своей горькой участи. А я скоро вернусь.

Только они распределились по камере согласно ролям, как в замке загремели ключи, и в открывшуюся дверь вошел фельдфебель в сопровождении двух автоматчиков. Еще двое или трое остались в коридоре.

Грамотно заняв позиции, автоматчики вперились взглядами в заключенных, держа свои МП-40 наизготовку. Фельдфебель указал рукой в перчатке на Фаротти и, молча, вышел в коридор.

Джованни покорно сложил руки за спину и двинулся вслед за ним. Пока он шел до двери, один из конвоиров, постоянно сопровождая его стволом автомата, вышел в след. Второй, при этом, до конца не сводил угрюмый взгляд с Марка. Наконец вышел и он. Дверь лязгнула замком, и все вновь затихло.

Марк остался один.

Несмотря на уверенный тон друга, Марк не мог просто так сидеть, уткнувшись взглядом в стену, и ждать. Разум, в связи с открывшимися обстоятельствами, требовал от тела активных действий. Что бы скрасить ожидание, Марк решил вспомнить молодость и дать организму встряску

Арестантская роба почти не стесняла движений. Легким прыжком ноги вынесли его на середину камеры.

Он мягко врос в бетонный пол подошвами ботинок, представив себя деревом с корнями-ногами уходящими вглубь пола и ниже, насквозь проходящими фундамент, песок, глину и наполняющими его тело живительными соками земли.

Он поднял руки и развернул их ладонями к серому потолку, словно дерево развернуло свои листья к разлитому в небе солнцу.

Его ум погас, уступив место чистому восприятию. Он почувствовал, как энергия двух стихий потекла через него, превращаясь в вездесущую жизненную силу Ци, и концентрируясь внутри его живота.

И едва почувствовав ее тепло внутри, Марк открыл глаза и прыгнул, рванув тело из состояния абсолютного покоя в максимальную концентрацию боя. Воздух схлопывался, не выдерживая бешеной энергии ударов.

Ударная техника тай-цзи, позволяла бить не телом, но духом. Так со стороны удар показался бы плавным, но результат был бы сокрушительным. По сути, в этой технике удар, как таковой, для поражения противника имел лишь второстепенное значение. Энергия ша-ци, направленная бойцом через точку атаки, несла в себе разрушающую мощь.

После каскада насыщенных силой движений, Марк внезапно замер, став подобием странного живого гранита. Он представил, как на его каменную макушку сверху льется тонкой струйкой теплая вода и прозрачным потоком обволакивает его тело, вновь делая его гибким и стремительным.

Марк встряхнулся словно рысь. Медитация вернула ему утраченную, казалось бы, форму. Теперь он был готов к возможным неожиданностям.

— Надо было сделать это раньше, — с удовлетворением произнес Марк. Правда, будучи на виду у множества заключенных, он вряд ли смог это сделать не привлекая внимания и не вызывая лишних, а потому не нужных, вопросов. А в карцере благодать. Тихо, сухо и мухи не кусают.

Через час ожидания, Марк решил, что с него хватит, и что, если Джо не объявится через полчаса, то он, несмотря на наказ "сидеть тихо", пойдет его выручать.

Марк уже прикинул, как убедительней заманить в камеру охранника, что бы не менее убедительно "стукнуть ему по кумполу", когда наконец-то послышались шаги, и в двери загремели ключи.

Дверь открылась, и в камеру ввалился Джованни. Точнее почти влетел, чуть не упав. Руки у него были связаны за спиной. А под левым глазом красовался свежий бланш. Дверь тут же захлопнулась, гремя замками.

Марк подхватил товарища, а тот, издав душераздирающий стон, повалился на нары.

Развязывая ему руки, Марк удивился явной слабости веревочных узлов, и окончательно заподозрил неладное, когда перевернул стонущего Джованни на спину и увидел его хитро щурящуюся физиономию.

Вздохнув пару раз особенно громко и горестно, напарник прислушался и совершенно спокойно перешел в сидячее положение.

— Ну и для кого был весь этот поселковый Гамлет, — спросил озадаченный и слегка рассерженный Марк.

— Спасибо за высокую оценку, командир. Я старался. Кстати, фингал настоящий.

Джо коснулся рукой набирающей под глазом сочность синевы.

— Нашел чем гордиться! — Марк аккуратно свернул кусок веревки в маленький клубок и спрятал под робу. — Охранники, что ли, постарались?

— От них дождешься! Бери выше. Сам господин комендант собственной десницею снизошел и засветил мне по физиономии. Причем по моей личной просьбе. Ты не представляешь себе, как я орал!

Джо замолчал, вспоминая минуты своего артистического триумфа.

А Марка грызли вопросы. Кучи, горы вопросов! Но он проявил волю и терпеливо ждал, когда сей нарцисс, закончит процедуру самолюбования, и соизволит перейти к делу.

А нарцисс, наконец, придал серьезное, даже озабоченное выражение физиономии и внушительно начал.

— Чую, командир, гложут тебя думы черные и…

Тут уж Марк не выдержал.

— Да задрал, ты Джо, со своими приколами! Ты по делу говори. Нас может через полчаса к стенке поставят, а он цирк с клоунами устраивает. Валить от сюда надо!

— А чем тебе здесь не нравится? — Джованни сделал обиженное лицо, словно портье в фешенебельной гостинице, великолепный номер которой не понравился клиенту-зануде. — Ни тараканов, ни блох. Опять же полный пансион с диетическим столом, вышколенная охрана…

Марк медленно вдохнул воздух через нос и так же медленно его выдохнул. Джо мог довести до белого каления кого угодно.

Джо тоже почувствовал, что перегнул палку со своими шутками и примирительно произнес.

— Извини командир. Не обижайся. Так долго ждал встречи с тобой, что не удержался. Мне ведь здесь, в натуре, и поговорить по душам было не с кем. Местные какие-то квелые. В шутки мои нифига не врубаются, сразу пристрелить норовят.

— Я их понимаю, — честно признался Марк. — Давай по делу.

Джо кивнул.

— Бежать нам никуда не нужно. Во всем Рейхе, для тебя сейчас не найти место безопаснее чем это.

Марк приподнял бровь, давая понять, что заинтригован.

— Кстати, — напарник изобразил на лице искреннюю заинтересованность, — что ты такое сделал с сыном генерала Фольке, что папаша приказал, кроме всего прочего, о чем нам Рябой поведал, еще и яйца тебе отрезать и ему предоставить. Я так понимаю, не для омлета.

Марк почувствовал, что начинает краснеть помимо воли.

Это не укрылось от Джо, и тот тут же истолковал смущение командира на свой лад.

Увидев, что на лице напарника начинает проступать с начала изумленное, а за тем и сочувственно-понимающее выражение, Марк поспешил добавить.

— Я ему яйца вырвал, когда он пытался вышибить мне мозги.

О том, каким именно образом он извел мужское достоинство Фольке-младшего, Марк благоразумно умолчал.

— Ну, это тогда нормально, — в голосе Джованни проскользнуло еле заметное облегчение. — А то я было подумал….

— Я тебе подумаю! — вскипел Марк. — И не посмотрю, что друг.

— Все-все, командир! — Джо примирительно поднял руки и наконец-то стал действительно серьезным.

— В данный момент нам действительно ничего не угрожает. Комендант лагеря — наш человек.

— Антифашист, что ли? — не поверил Марк.

— Какой там! Махровый нацист. Просто деньги любит бескорыстно, и любовь у него к ним не знает границ. А мы, в меру своих скромных сил, пытаемся ему в этой любви содействовать.

— Мы — это кто?

Джо посмотрел на Марка и, секунду подумав, сказал.

— Устраивайся, командир, поудобнее, и я тебе расскажу занимательную и поучительную историю Джованни Фаротти, скромного десантника из будущего.

— Самого скромного, — попытался подначить друга Марк, устраиваясь на нарах.

— Самого скромного десантника, — тут же согласился Джованни, развалясь на жестком топчане, словно на мягком диване.

* * *
Загрузка...