Дневник. 2010 год

1 апреля, четверг.

Сегодня Барбаре исполняется семьдесят лет. Утром позвонил ей. Уж в каких, кажется, сложных ситуациях она не побывала, даже полгода пролежала с вынутым из бедра суставом, но всегда в ее голосе чувствуется какая-то отчаянная радость жизни!

Спал плохо, угнетала необходимость писать доклад о Кюстине, продолжать Дневник. Думал, как бы осуществить поездку на дачу, где уже пора все приводить в порядок, и продолжить работать над книжкой о Вале.

Еще на той неделе созванивался с Андреем Плаховым, с которым не виделся уже несколько лет, сегодня договорились встретиться. Кормил его дома довольно старым борщом. Рассказал ему о своих приключениях с Гатчинским фестивалем, он мне - о новостях кино. Здесь большие подвижки: власти, наконец-то, обратили внимание на этот вид бизнеса и потеснили Минкульт с его раздачей бенефиций. Теперь будет вроде бы как у американцев - выбрали восемь компаний, которым отдадут в совокупности что-то около восьмидесяти миллионов долларов. От американского образца отличия в том, что, допустим, «Metro Goldwyn Mayer» денег с правительства не берет. Ходят слухи, что Никита Михалков очень был огорчен тем, что не его одного сделали главным распределителем всех киношных правительственных благ.

2 апреля, пятница. Надо бы заглянуть в свежий номер «Коммерсанта» - сегодня по радио объявили, что Чубайс, работая с нанотехнологиями, стал зарабатывать больше, чем когда занимался российским электричеством. Человек красит место.

Ездил на работу - надо было снова взять из библиотеки два тома Кюстина и проверить дела на кафедре. Прямо из дома заходил в сберкассу на Ленинском проспекте, там невероятная очередь. Из восьми окон работает ровно половина, но нарядные тонконогие девочки важно расхаживают за пуленепробиваемым стеклом. В смысле быта и обслуживания мы так надеялись на уроки капитализма, но нашему образу жизни уже ничего не поможет!

Вечером ходил в «Ашан», довольно давно уже действующий возле метро «Университет». Я и раньше там уже бывал и обратил внимание, что на продукты цены в «Ашане» значительно ниже, чем в «Перекрестке» или на рынке. Я даже полагаю, что некоторые продукты палаточники с нашего Университетского рынка покупают именно там. Но цель на этот раз у меня была другая. В качестве консультанта взял с собой Игоря, приехавшего за какими-то своими вещами. Вот Игорь-то, устыдив меня тем, что все на мне как на деде висит и морщинится, и уговорил купить какие-то испанские ботинки, похожие скорее на кроссовки. Полагаю в ближайшее время удивить институт своими кроссовками за семь с лишним тысяч. Наши-то ребята в этом разбираются.

Вечером посмотрел новую порцию короткометражных фильмов Франсуа Озона. Что бы я ни видел или ни слышал, я все время думаю о литературе.

В Кизляре произошли два новых теракта.

3 апреля, суббота.Собственно, с самой рани сел за компьютер и начал отстукивать доклад для конференции в Педагогическом университете. Здесь очень много цитат - сначала о моем романе, потом из статьи С.Ю. Куняева, который по традиции объявил Кюстина русофобом и на отдельных вырезках построил публикацию в «Нашем современнике». У меня возникла мысль, что после выхода своей книги Кюстин стал личным врагом Николая Первого. Но не к лицу императору было бороться лично, вообще иметь каких-то личных врагов, значительно проще такого человека объявить врагом целой нации. Это надуманное положение сохраняется до сих пор, а между тем, из Кюстина можно надергать много точного и полезного, вплоть до критики современного строя, чиновничества и политического положения России. Так, пожалуй, я свой доклад и закончу. Собственно, можно было бы завершить его уже сегодня, но уже где-то часа в четыре позвонил Паша Быков и пригласил сходить с ним в «Геликон-оперу» на «Лулу» Альбана Берга. Я опрометчиво, так как начал ругать себя почти сразу же, согласился. Даже подумал, что Паше надо отзвонить и не пойти. Какое счастье, что этого не сделал.

Я, конечно, знал, что Берг и модернист, и атональщик. Сам я люблю в опере, как и в балете, классику, привычное чередование номеров. Никогда не мог предположить, что спектакль мне так понравится. Поставлен спектакль Дмитрием Бертманом превосходно, замечательно спет и сыгран. Музыка как бы крадется по пятам героев, давая фон для их переживаний. Отсюда в драматургии возникла удивительная краткость отдельных сцен и невероятное множество действий и персонажей. Писалась музыка еще до Второй мировой войны, и в сюжете о молодой женщине из низов много общего и с «Оперой нищих» Брехта и Вайля, и с литературой того времени. Было ли тогда это все непонятно, вернее, понятно лишь для специалистов, не знаю, но сейчас эта опера почти про наши дни. Я сидел по центру во втором ряду и наблюдал за оркестром и дирижером Владимиром Понькиным. Сама Лулу, которую пела Татьяна Куинджи - очень высокое сопрано, поется все это на невероятном крике, эмоциональном подъеме. Опера шла на немецком языке, с титрами. Говорят, пробовали и на русском, но не получалось. Все-таки русский язык не терпит такого выдающегося называния своими словами низкого быта, в котором живут проститутки, сутенеры и лесбиянки.

Вернувшись домой, включил телевизор и посмотрел все праздничное богослужение из храма Христа Спасителя. Опять искал в себе веру, думал об обрядовой стороне таинства, даже вспоминал Зою Михайловну, которая, когда я вчера заходил к ним на кафедру, рассказывала, как она ходит на причастие и на исповедь. Как все она хорошо знает в этом порядке! Из дома на улице Добролюбова, в котором располагается и наше литинститутское общежитие, она ездит в церковь на Дмитровке.

Никогда по телевидению не показывают столько простых и прекрасных лиц, как во время подобных трансляций! Кстати, в основном это наш исконный русские тип, почти исчезнувший в обыденной жизни. На богослужении были Медведев с женой и Путин. Супруга Медведева - слово «супруга» я не люблю - стояла в красном длинном платье и белом платке. Что, интересно, в душах у этих людей, вознесенных так высоко во власть? Завтра, конечно, начнут шептаться: а где жена Путина?

4 апреля, воскресенье.Проснувшись, сразу же засел за доклад, который пока не очень-то получается. Написать его я напишу, но ведь прочту наверняка плохо. Вспомнил, как целый месяц ежедневно вслух дома читал свой доклад для защиты докторской диссертации.

В перерывах, которые я, как всегда, себе придумываю, на кухне, когда мою посуду или что-нибудь разогреваю, слушал радио. По воскресеньям - соло Лариной на «Эхо Москвы». Боже мой, как же она любит разогревать все, что связано с национальным, особенно с русским! Сколько пошлостей она говорит! Какое недоброжелательство у этой радиоведущей к инакомыслию! Маленькие собачки в стае бывают обыкновенно самыми злобными. Девушке все бы ковыряться и ковыряться в болезненных загнивающих ранах.

Работал часов до четырех, потом сходил на рынок, чтобы все купить для грибного супа, и поехал на Донское. Мне кажется, что за две недели, пока я там не был, выражение лица у Вали на фотографии чуть изменилось. Она смотрит уже через мое плечо куда-то вдаль. Она уже давно мне не снилась. Удивительно, но маму и дядю Федю я почти начал забывать. В колумбарии все подсохло. Прошлый раз, двадцатого марта, в день рождения Вали цветы я клал на сугроб, который намело до второго ряда ниш, а сегодня все уже совершенно стаяло.

Вечером сначала смотрел большую передачу о Казанове по Discovery, а потом варил суп. На кухне я всегда включаю радио. Сегодня передали о новом теракте в Дагестане. По этому поводу радио, будто обрадовавшись, что нашелся новый информационный повод, начало большой парад размышлений, что Путиным сделано, что было обещано и что у него не получилось. Попутно спрашивали у радиослушателей, что надо делать на Кавказе, чтобы наладить там сносную жизнь. Естественно, много говорилось о коррупции и воровстве. Очень часто звонящий в эфир народ другими словами начинает повторять то, что ему только что сказали специалисты по радио. Однако два выступления были знаменательны. Сначала один парень сказал: ну что, дескать, вы все время врете про Кавказ и Путина! Ведь за десять лет он, Путин, сделал очень много. Раньше там, в горах, воевали, гибли наши солдаты, а сейчас этого ничего нет. Второй парень - я даже запомнил его имя, Рамазан, - сказал, что на Кавказ, как при царе, надо присылать из центра начальника, который был бы объективен и не связан с местными тейпами и тухумами. Невероятно много говорят о жуткой коррупции. Интересно и то, оказывается, что сейчас в Чечне население живет значительно лучше, чем в других кавказских республиках. Всем, ингушам, дагестанцам, черкесам, обидно. Мы, продолжал Рамазан, с Россией не воевали, русских солдат не убивали, а теперь Россия помогает тем, кто с нею воевал. Чечня стала почти самостоятельным государством, у нее свой международный аэропорт и своя таможня!

В Дагестане сегодня подорвали товарный поезд.

5 апреля, понедельник. Опять утром сел за свой доклад на конференции в Педуниверситете. Занимался им почти весь день, отодвинув остальное. На час заезжал ко мне Леша Карелин - я отредактировал ему несколько страниц. Телевизор почти не смотрю, по крайней мере потерял полный интерес к просмотру и отечественного искусства по телевизору, и отечественных новостей - и там, и там будет ложь.

Новости появились, когда выходил на полчаса на рынок: вынул из почтового ящика вырезку о Гатчинском фестивале. Судя по верстке, это - газета «Культура», которая в пух и прах разгромила свое же собственное детище. Практически были сформулированы все мои тезисы, связанные с коммерциализацией фестиваля. Жалко только бедной Вали, которая так много здесь работала и сделала. Но, надеюсь, из своего далека, она еще распорядится с этими мастерами рейдерских захватов. Ведь, по сути, фестиваль был, при попустительстве городских властей, захвачен коммерческой структурой, возглавляемой бывшей актрисой Татьяной Агафоновой. Когда впервые, очень радуясь, что нашла коммерсантку, готовую ей помогать, бывший директор Г.К. Ягибекова показала мне Агафонову на пресс-конференции в Москве, я тогда же сказал, что в первую очередь вы, Г.К., от нее и пострадаете. Так оно, в принципе, и вышло.

Статья начинается с многозначительного аккорда:

«О кризисе Гатчинского фестиваля заговорили три года назад, когда в оргкомитете произошли кардинальные пертурбации. В прошлом году к руководству пришла совсем новая команда во главе с актрисой Татьяной Агафоновой, атмосфера «Литературы и кино» стала несколько иной. Теперь фестиваль напоминает корабль, который плывет по воле волн».

Чуть ниже в том же газетном абзаце сравнивается, как говорится, «прежде» и «теперь». Кое-что еще процитирую, потому что это связано с моим убеждением в том, как надо было проводить единственный в стране фестиваль такого профиля. Теперь он, видимо, становится, если уже не стал, обычным захудалым провинциальным кинофестивалем, где, под шумок, одни предприимчивые люди объявляют себя гениями, а другие, экономя на всем, «выгораживают» из государственного и муниципального бюджетов себе прибыль.

«Прежняя команда терпеливо приучала гатчинцев к фестивальному кино и добилась потрясающих результатов…»

«Гатчина была уникальной площадкой встреч и общения кинематографистов и людей литературы, москвичей и петербуржцев, наконец, авторов и публики».

«Как-то по-особому тепло проходили раньше в дни фестиваля многочисленные творческие вечера актеров, режиссеров, композиторов».

Далее в статье разбираются другие культурные потери фестиваля, автор иронизирует по поводу дискуссии, которая должна была стать диалогом между представителями кино и литературы, упоминает о сборном концерте, который прошел «кое-как». С определенной неохотой корреспондент Дарья Борисова рассказывает о конкурсе, где в третий раз со званием лучшего режиссера осталась мультипликатор Евтеева, и с нешуточной иронией повествует о приеме, оказанном на фестивале Катрин Денев. Это особенность работы Агафоновой, которая полагала, что подобный всплеск способен закрыть все темные углы и оправдать все траты. Последний эпизод настолько интересен, что я решил отдать ему побольше места.

«Казалось, все силы организаторов и большая часть бюджета фестиваля были брошены на прием Катрин Денев. В условиях скромного фестиваля, в антураже скромного фестиваля нелепой казалась суета, поднявшаяся вокруг звезды мирового класса. Да и мадемуазель Денев чувствовала себя неуютно, ее растерянность и раздражение прорывались сквозь маску Снежной королевы. Дважды привозили ее по раздолбанным дорогам из Питера в Гатчину (в маленьком городке не нашлось гостиницы соответствующего уровня, актрису поселили в петербургском отеле), дважды проводили по страшным ледяным колдобинам к кинотеатру «Победа», в котором проходит фестиваль. Выйдя приветствовать публику на открытии, Катрин Денев настороженно косилась на аскетичное убранство зала, читала по бумажке какие-то банальности насчет значения русской культуры. На следующий день актриса прибыла на «открытую пресс-конференцию» (журналисты разместились на нескольких первых рядах, а на остальные ряды были проданы билеты простым смертным; по официальным сведениям, возможность увидеть живую Катрин Денев стоила 500 рублей, но кто-то утверждал, что достал билет за тысячу - по гатчинским меркам, немалые деньги). После на все лады обсуждали ее нервозность, проявления недовольства. Все это действительно проскакивало в ходе пресс-конференции, но ведь и поводов к тому было подано немало. Усадили ее, немолодую даму, в глубокое, неудобное кресло, в таком впору развалиться после обеда или забраться в него с ногами, а Катрин Денев пришлось просидеть полтора часа на краешке, с прямой спиной и горделиво поднятой головой. На просьбы не снимать ее по ходу общения с журналистами наши фотографы поначалу никак не реагировали, продолжали вовсю щелкать и слепить глаза вспышками. После каждого ее ответа молодой ведущий, в лучших традициях свадебного застолья, азартно кричал: «Аплодисменты!» и зал послушно, слаженно хлопал, пока героиня вечера не обратилась к «тамаде» через переводчицу: «Пожалуйста, не заставляйте публику аплодировать. Мы же не в цирке!» Стоит отдать ей должное, даже в таких тяжелых условиях типичного российского презрения к международным нормам проведении подобных мероприятий Катрин Денев повела себя как профессионал: выдержала многие неудобства, установила свои правила игры и тем самым дала урок всему провинциальному собранию».

Подобному можно лишь удивляться. Но здесь видно невежество и, как отмечено в статье, потуги все деньги списать на звезду мирового кино. Почему же не пригласили автора монографии о Катрин Денев Андрея Плахова, который мог бы спасти положение?

6 апреля, вторник. Утром полтора часа посидел с драматургами. Естественно, никто из них никаких заданий не выполнил. На прошлых занятиях я просил написать «монолог на кухне». Мне стали говорить о возникших намерениях, которые не сумели реализовать. «Так трусами нас делают раздумья, и так решимости природный цвет хиреет под налетом мысли буйной». Впрочем, шестикурсница Надежда Васильева написала две небольших сценки, действие которых разворачивалось где-то возле плиты. В одной из них был просто прекрасный зачин: прислуга, гувернантка, горничная и повариха разговаривают на кухне. Вот бы из этого ей же и сделать пьесу! К сожалению, у Васильевой очень быстрое и легкое перо, держащее лишь форму диалога и не чувствующее внутренней социальной обостренности.

На моем семинаре обсуждали Нину, написавшую неплохой текст. Но все повторилось опять. Нина, у которой еще есть и маленький ребенок, верующая и православная. Веры в Бога и мотивов жизни простых людей много в ее рассказах. В них есть цельность убежденности, но это ребята пропускают, а нападают на мелкие ошибки в стиле, которые я здесь почти не замечаю, полагая их продолжением видения автора.

Королев принес папку с Кюстином. Он хотел предложить мне вариант сокращения, но я принесенного еще не смотрел, потому что в суматохе позабыл папку на работе. Зато получил у Леши уже напечатанную книжку В.К. Харченко о моих дневниках. Завтра возьму с десяток экземпляров, чтобы раздать на конференции. А также получил зарплату за себя и за С.П. С размышлениями о завтрашней конференции и о своем докладе я и уехал домой.

Вечером забежал С.П., заставил меня продекламировать мой доклад, все раскритиковал, кое-что мне подсказал. И не успел он уйти, как у меня сложился новый образ завтрашнего выступления. Я даже не стал ничего записывать и просто начал смотреть замечательную передачу по каналу «Культура» о Романе Якобсоне и Викторе Шкловском. Как будет, так будет.

Основную мысль передачи, казалось, обнажила М.О. Чудакова, сказав, что оба были с задатками гениальности, но один жил в свободной стране и сумел развиться до конца, а второй выбрал вместе с родиной несвободу. Но истинный смысл оказался значительно шире, потому что здесь показан и фон той эпохи, и названы другие имена, и высвечены другие вывернутые судьбы. Маяковский, Брики, Эльза Триоле, Луи Арагон, Теодор Нетте, Троцкий, даже упоминается Горький. Все же Шкловский был не только удивительно смелый человек, но еще и верткий…

7 апреля, среда. Заснул вчера довольно рано, однако ночью просыпался, все время думал о завтрашнем своем докладе и успокаивал себя, что все получится. Встал в восемь, опять повозился с бумагами, поел и слушал радио. В Киргизии очень крупные народные волнения, народ в областях кое-где штурмует здания местных администраций. Говорят о стрельбе и погибших. Одновременно по радио передали, что установлены личности обеих террористок, взорвавших себя в московском метро. Это молодые женщины из горных дагестанских селений. Одна из них получила высшее образование, работала учительницей.

К десяти пришел за мною С.П. и повел меня в Педуниверситет на заклание. От дома это удивительно близко, доехали за полчаса. От метро «Фрунзенская» идти пять минут, мимо морга, из которого мы забирали хоронить папу. Еще раз поразился, какое удобное и красивое здание этот университет. Конференция начиналась в полукруглом нарядном зале на втором этаже. Наверное, здесь заседает ученый совет, но раньше, вероятно, была часовня. Народа много, многие мне отдаленно знакомы еще по конференции англистов, проходившей лет десять назад у нас в институте. Встретился и с близко знакомыми. Это Владимир Андреевич Луков, мой научный консультант по докторской диссертации, и Марина Ивановна Никола. Марина Ивановна всегда поражает меня своим негромким обаянием; здесь же и Владислав Александрович Пронин. Много лиц молодых. Конференция должна была начаться с доклада Игоря Шайтанова, но он, как звезда, поэтому светит только издалека. На моей памяти это не впервые. Точно так же Шайтанов не пришел и на мою защиту. Итак, первой выступила с докладом Зоя Ивановна Кирноза. То, что говорила Зоя Ивановна, как она увидела впервые Бахтина, как была на его вечере в УДЛ, мне было и интересно и понятно. Кирноза доказывала очень простенькую формулу, что произведение складывается в сложных отражениях авторского намерения и читательских представлений. Естественно, читательские мифы потом возвращаются и к писателю, понуждая его на новое плетение слов. Мне-то уж это было очевидно и как бы лежало перед глазами.

Свой доклад, не очень мудреный, я произнес довольно бойко. Вот, дескать, вы так много говорили о писателе: он перед вами. Еще Зоя Михайловна Кочеткова когда-то сказала мне, что я с листа читаю плохо, я это запомнил. Поэтому теперь то, что пишу, откладываю в сторону и начинаю все пересказывать своими словами, попадая в текст или не попадая, как джазовый музыкант не попадает в нужную ноту, но, тем не менее, вызывает иногда даже больший эффект. Собственно, тезис у меня не очень сложный: был ли Кюстин, как уверяет патриотическое литературоведение, русофобом или не был? К счастью, как вчера мне посоветовал С.П., я не стал опровергать каждое выдвинутое положение С.Ю. Куняева, а остановился на одном или двух, и этого оказалось вполне достаточно. Получил и аплодисменты и улыбки. Потом В.А. Луков мне сказал, что был очень важен взятый мною «неакадемический» тон. Но Володя просто очень добрый человек.

Домой вернулся уже к двум часам дня, а к половине четвертого приехал С.П., читавший еще где-то лекцию. С ним и покатил на дачу в Обнинск. Наконец-то я, который диетничал весь последний месяц, досыта наелся! Грибной суп я привез из дома, а превосходное азу из говядины прихватил с собою С.П. Вечером я себе изменил и посмотрел проправительственные «Новости». В Москве-то я телевизор, то есть почти ни один из каналов, кроме «Культуры» и Discovery, по-настоящему не смотрю. Видел кадры из Киргизии. Разграбили дом президента, кажется, толпа пыталась растерзать министра внутренних дел. Местное правительство подало в отставку, а президент вроде бы куда-то улетел. Выступая по телевидению, Путин сказал, что незадачливый глава Киргизии наступил на те же грабли, что и предыдущая администрация. Претензии-то у народа те же: нет работы, везде мафия и коррупция. Интересно, как на все это действительно смотрят наши власти?

Сегодня же Путин встретился в Катыни с польским премьер-министром. А день или два назад показали по ТВ фильм Вайды о Катыни. К сожалению, фильма я не видел, но, похоже, мы опять решаем политические проблемы за счет репутации Сталина. Упомянуто было какое-то сталинское письмо, в котором он писал о расстреле поляков как неблагонадежных перед надвигающейся войной. Вроде бы Ельцин передал это письмо в самом начале перестройки Леху Валенсе. Хорош руководитель, разбрасывающийся государственными тайнами! Но чего было можно еще от Ельцина ожидать? Впрочем, сталинский миф выдержал и не такое.

8 апреля, четверг.В Бишкеке революция. Толпа, пять лет назад снесшая президента Акаева, который нашел себе приют в Москве, снесла теперь и его «цветочного» преемника. Во главе правительства стала спикер парламента, немолодая дама, и сразу же направили делегацию в Москву: за деньгами и гуманитарной помощью. Я тут же опять вспомнил выступление по радио того парня, который советовал в республики Кавказа высылать в качестве управителя кого-нибудь из Москвы. Для «своих» во всей Азии и Африке племенное и родовое всегда окажется важнее и значительнее общего и народного. Кстати, вечером у Киры Прошутинской была передача о том, что в недрах власти готовится закон о полном переходе большинства медицинских и учебных заведений на хозрасчет. Деньги будут выдаваться в зависимости от эффективности того или иного учреждения. Похоже, это опять задумка Высшей школы экономики, откуда всегда смердит новыми инициативами, так враждебными нашему русскому укладу. Я подумал, что если деньги отдадут начальству, то оно в первую очередь постарается снабдить ими себя и, чтобы прикрыть эту несправедливость, свое ближайшее окружение. Как все это делается, я уже видел.

Продолжаются теракты на Кавказе, но к этому прибавился еще и международный скандал с семилетним мальчиком Артемом Савельевым. Его усыновила медсестра из Америки. Мальчик жил в детском доме, американка несколько раз приезжала в Партизанск - это, кажется, Дальний Восток, - чтобы лучше перед усыновлением с ним познакомиться, а потом, около года поиграв у себя на родине в дочки-матери, купила ему билет и с запиской отправила обратно в Россию. Был даже нанят специальный гид, который встретил мальчика в Москве и отвез в Министерство образования!

9 апреля, пятница. Весь день сидел дома, читал книжку Льва Бердникова «Щеголи и вертопрахи». Здесь масса поразительного материала, и восемнадцатый век, который я-то знаю, в основном, в изложении Алексея Толстого, встает в поразительных по драматизму подробностях.

Естественно, выбираю, что-то связанное с коррупцией - слово это в России XVIII века еще не знали - и с казнокрадством.

Бердников рассказывает о том, что одним из любимцев Петра Первого был знаменитый аристократ и модник Матвей Гагарин. Посланный губернатором в Сибирь, он сколотил себе там немыслимое состояние, но в этом рвении дал лишку и попался. «Уличили его в казнокрадстве еще в 1714 году. Гагарин стал жертвой обер-фискала А.Я. Нестерова. Последний был выходцем из крестьян, и ему претили родовые аристократы». Можно было бы сказать, что в петровскую эпоху Счетная палата работала неплохо. Но и в то время у казнокрадов находились защитники. Только после непосредственного обращения Нестерова к царю в 1717 году была назначена комиссия из гвардейских офицеров.

«Несмотря на то, что Гагарин вернул в казну огромную сумму в 215 тысяч рублей, за Сибирской губернией числилась недоимка по таможенным сборам еще более чем на 300 тысяч рублей. Пока шло следствие, Гагарин продолжал управлять губернией: его даже сделали членом Верховного суда по делу царевича Алексея. Против Матвея Петровича были выдвинуты серьезные обвинения: расходование казны на личные нужды, взятки при отдаче винной и пивной продажи, вымогательства подношений у купцов, присвоение товаров, следовавших с караванами в Москву. Выяснилось, что Гагарин чувствовал себя настолько безнаказанным, что присвоил себе три алмазных перстня и алмаз в гнезде, предназначавшиеся Екатерине I».

Царь все же превозмог и сословную близость, и жалость к бывшему собутыльнику. Царь он все-таки царь, а не нанятый премьер-министр. Здесь надо сказать и о нашей современной коррупции и о постоянном снижении планки за преступления, связанные с ней. Вот опять недавно разрешили залог - и при мелком государственном воровстве, названном на этот раз «экономическими преступлениями», и при очень крупном. Россия - страна эвфемизмов. Но вернемся к истории из далекого «осьмнадцатого» века.

«И приговор был вынесен. 16 марта 1721 года князь Матвей Гагарин был вздернут на виселицу перед окнами Юстиц-коллегии в присутствии царя, знатных вельмож и всех своих родственников. По завершении казни Петр пригласил (точнее, заставил) всех, в том числе и родственников казненного, посетить его, государев, поминальный обед. Было «полное заседание и питье» той самой царской «своей компании», к которой принадлежал когда-то и Матвей Петрович. Раздавались обычные здравицы. А под окнами дворца на обвитых траурными лентами инструментах играли музыканты, одетые в черное, палили пушки на Царицыном лугу. Поистине, только Петр мог отмечать поминки по государственному преступнику, а затем приказать, чтобы вельможный труп провисел на площади более семи месяцев - в назидание всем российским лихоимцам и казнокрадам. Только по истечении этого срока в фамильной усыпальнице Гагариных, в сельце Сенницы Озерского района Московской области, тело Матвея Петровича было предано земле».

Приезжал на час Леша Карелин, я постепенно «добиваю» его роман. Надежд, что он научится следить за тем, «что» и «как» он пишет, очень немного. Когда на час выходил я на улицу за продуктами, то в почтовом ящике нашел две вырезки, связанные с Горьковсой литературной премией. «Культура» пишет: «Лучшей прозой признана книга «Твербуль, или Логово вымысла» Сергея Есина. Это роман о Литинституте, в двух частях, включающий дневник ректора и вызывающий разные чувства, в том числе несогласия и возмущения». Ошибка, утверждающая, что роман состоит из двух частей, мне кажется симптоматической и даже символической.

Вторая заметка - из «Литературной России». Здесь некоторую не вполне доброжелательную едкость формулировок я постарался не замечать.

«"Твербуль, или Логово вымысла: роман места; Дневник ректора: 2005 год» - под таким названием прячется книга лауреата в номинации «Фома Гордеев» Сергея Есина. Алексей Варламов лично поблагодарил автора за роман - как читатель. На что Сергей Есин заметил: «Я не сомневался, что мне достанется эта премия. В жюри сидят все мои хорошие друзья. Но их квалификация настолько высока, что даже мысли не возникает, что премия мне присуждается по дружбе"».

10 апреля, суббота. В институте день открытых дверей. Встал рано, прикинул, что надену новый костюм. Написал короткое представление на диплом для Надежды Васильевой, талантливой девушки из семинара Вишневской, и двинул в институт. Москва не пустая, но на машине долетел минут за тридцать.

Все как обычно, конференц-зал набит молоденькими девушками и их родителями. На этот раз преподавателей поменьше: уже не сидит Владимир Иванович Гусев, нет Зои Кочетковой. Все выступают в заведенной последовательности: ректор, проректор М.Ю. Стояновский, проректор Л.М. Царева, потом В.С. Модестов, потом я. Миша в своем выступлении куртуазно оговаривается: «ректор сказал практически обо всем главном…». Я, когда подходит моя очередь, продолжаю: «так как сказано о главном, поговорим о таланте в литературе…». Говорил о среднем, скорее маленьком писателе. Потом, когда общая часть закончилась, начали уже в 23-й большой аудитории вместе с Инной Ивановной Ростовцевой «круглый стол». Говорили совместно о таланте, о слове, из которого необходимо выращивать смысл.

В самом начале этого «круглого стола» я попросил поднять руки тех из ребят, кто собирается поступать на драматургию, - подняли только трое. Вопросов интересных не было, в основном, техника - сколько писать и на какой адрес высылать написанное. Приятно, что до сих пор в сознании народа литература - занятие престижное.

После встречи с ребятами, зашел в деканат. Там одиноко сидит Мария Валерьевна, мне показалось, что у нее натянутые отношения с ректором. Она-то мне и сказала, что за те два часа, что я занимался студентами, на подлете к Смоленску, куда направлялся, чтобы посетить Катынь, разбился президент Польши. Живых в потерпевшем аварию президентском самолете не осталось никого. Я автоматически и безрадостно подумал, что Смоленск для поляков всегда трудный город.

В четвертом часу все же уехал вместе с С.П. на дачу. У нас здесь тесный союз: и он, и я отчетливо понимаем, что оба так много работаем, что хотя бы раз в неделю надо быть на воздухе. Меня еще беспокоит и мой огород.

Полил в теплице старый щавель, потом пообедал с С.П., потом час или полтора смотрел телевизор. Сначала в программе «Максимум» давали «светскую хронику» - показывали разные «личные» эпизоды из жизни Димы Билана, Николая Баскова и еще двух или трех певцов, мне не очень известных, но, видимо, у публики имена их на слуху. Почему, дескать, они не женятся. Все это с явными намеками на гомосексуальность - не по заказу ли власти, таким вот дрянным образом создающей видимость абсолютной гласности, которая, конечно, уже у нас исчезла.

Перед сном я внимательно посмотрел, как Толя Королев сократил моего Кюстина. Он, конечно, прирожденный редактор - сделал все аккуратно и вдумчиво.

11 апреля, воскресенье. Сахар, который нашли у меня в крови, сделал и свое положительное дело. Меня врач так испугал, я сел на такую жесткую диету, что килограммов на семь-восемь, а может быть и на целых десять, похудел. Поэтому весь день до того, как мы уехали, по участку летал, как раньше, как лет пятнадцать назад. Но хорошо, правда, что прежде, до того, как вышел с лопатой во двор, посидел с Дневником, так что особенно душа за это не болела. Не торопясь, но и не останавливаясь, посадил на грядку морковку, петрушку и многолетний лук, а в одну из теплиц еще и много мелкого луку - на зелень. Надо было еще и полить все это водой из колодца, и пожечь сучья.

12 апреля, понедельник. Спал плохо, уже часов в семь сел за компьютер, чтобы произвести сокращения, сделанные для меня Королевым. Тихо и довольно успешно проработал до одиннадцати, пока не раздался телефонный звонок: «Сергей Николаевич, а не забыли ли вы, что сегодня в час дня читаете лекцию в институте повышения квалификации для госслужащих?» Конечно, забыл, поэтому всю работу свернул, переоделся и покатил на Павелецкую. А ведь хотел еще и отказаться, потому что с утра чувствовал себя чуть простуженным. О лекции чуть позже, был и еще один звонок. Тоже довольно внезапный. Звонили с НТВ и опять звали на эфир, и опять я сходу почти отказался, но вот теперь окончательно решил, что не пойду. Тем не менее, я все же сначала спросил: кто будет? Все очень неопределенно, но вроде бы Юра Поляков, и поэтому идти надо, если мне это действительно надо, только чтобы составить ему пару. А дальше: Дима Быков, Дарья Донцова, Веллер… Смущает и то, что все это в Останкино, а значит, день будет погублен, потому что и ехать это на круг три часа и, если даже не готовиться, то все же провести весь день в напряжении и раздумьях. Честно говоря, еще и надоело делать определенную работу и тратить время бесплатно. Ведь кто-то - поэтому и стараются как можно раньше, за неделю определить состав - напишет сценарий, одни получат гонорары, другие зарплату и премию, а ты - только раздражение, потому что не так посадили и потом не дали сказать ни слова. Нет, не поеду.

Лекция была, как мне сказали, для помощников региональных министров и начальников. Как и в прошлый раз - шел по знакомому маршруту - я завершаю двухнедельный цикл, надобно, значит, что-то полегче.

Последнее свободное выступление в Педуниверситете меня, все же публичного, хотя и, по преимуществу, письменного человека, окончательно раскрепостило. Пока ехал, составил план лекции: 1) Личный компонент в служебной переписке, 2) Разговоры с посетителями и интервью, 3) Самоподготовка и 4) Чтение сегодня. Параллельно в метро начал читать новую книгу Веры Константиновны Харченко. На этот раз она написала о дневниках в развитии синергетики жанра. Миша Стояновский, которому я уже книжку подарил, сказал о ней несколько похвальных слов, и о дневниках в связи с этим тоже - все через призму теоретика видится яснее. Но я и сам не только книжкой зачитался, что для «героя» вполне простительно, но и как бы со стороны, уже как специалист и доктор наук, поразился, как ловко и здорово В.К. все это сделала. На обратном пути снова потихоньку наслаждался этим чтением.

На час заезжал уже окончательно надоевший мне Леша Карелин - отредактировал еще одну главу в его романе. Не делаю ли я ошибку, вселяя в него некоторую надежду?

Вечером снова и снова и радио и телевидение говорят о гибели польского авиалайнра. Вчера показали, как Варшава встречала гроб с останками своего президента Леха Качинского. Сегодня новые цифры погибших - 96, и оказалось, что в катастрофе погибла чуть ли не вся польская политическая и военная элита. Иногда мне представляется, что это действия каких-то инфернальных сил в Катыни. Сегодня, наконец-то нашли по кольцу и одежде жену президента. Чудовищная процедура опознания трупов близких людей. Причины этой трагедии - нелетная погода и решение пилотов все же садиться не на самый современный, но все же еще недавно военный аэродром в Смоленске. По радио пилот получил предупреждение и пожелание приземляться на запасном аэродроме. Уже известно, что это предупреждение было не только послано, но и получено.

Из телевизионных наблюдений: Медведев с большим воодушевлением говорит о формулировках в договоре с Америкой. Здесь, в этих формулах, он как рыба в воде.

Революцию в Киргизии стали называть еще и «маковой» - здесь, оказалось, имели место не только социальный разгром и передача президентом управления банковским сектором и экономикой своему сыну, но и недовольство всей мафией, за ними стоящей. Президент Курманбек Бакиев сейчас в Джалалабаде, это 650 км от столицы. Юг страны все еще его поддерживает. Парламентская неприкосновенность с президента пока не снята. Говорят о возможной гражданской войне. Сопредельный Узбекистан закрыл границу.

13 апреля, вторник. Последнее время совершенно перестал читать «Российскую газету». Иногда такое постоянное чтение надо прекращать, чтобы яснее почувствовать и газетную поступь, и поступь самой жизни. А может быть, дело и в том, что так много было текущего, что на газету не оставалось времени. Но ведь я на текущие события обладаю нюхом собаки. Взял, вынул из почтового ящика, сразу же перелистал - э-э нет, этот номер оставить просто так невозможно! Да еще и «Эхо» утром подогрело интерес, сказав, что в «РГ» помещен отчет нашего правительства о личных доходах за год. Отчитались, дескать, до копеечки.

Но ведь с чего я обычно начинаю чтение этой газеты? С полосы «Культура». Если бы умные люди, которые сидят в газете, знали только, какую культуру, с каким привкусом знакомств они иногда дают! Но на этот раз мне как бы и грех жаловаться. Разве что, отдавая должное всем либеральным тусовкам, всем премиям либерального большинства, газета никогда не печатает результатов, так сказать, альтернативного выражения отечественного духа. О чем я волнуюсь: не сказали, что я получил Горьковскую премию или что получил два года назад премию Бунина? Да, ладно, здесь - события поважнее. Вот, например, Владимир Сорокин написал повесть «Метель», а Паша Басинский ее немедленно отрецензировал. Конечно, Паша - опытный аналитик, да и повесть, судя по его же заключению, невелика для чтения, что облегчает дело, но в наше время и «улыбательная» критика в правительственной крупнотиражной газете лишь прибавляет писателю очки. Кратко формулирует Павел и общий диагноз, поставленный России писателем Сорокиным: быть русским под китайцами. Не без мужества критик выносит свой вердикт:

«Гораздо любопытнее фирменная игра Сорокина в русский классический стиль. Здесь ему не откажешь ни в мастерстве, ни в наблюдательности, ни в тонкой иронии. Искушенный читатель, конечно, заметит, что «Метель» не имеет никакого отношения к пушкинской «Метели», зато отсылает к раннему рассказу Льва Толстого с тем же самым названием. По сути же «Метель» - переписанная повесть Толстого «Хозяин и работник». С противоположным финалом. У Толстого хозяин накрыл работника своим телом и спас от смерти ценой своей жизни. У Сорокина же - как раз наоборот.

Метельная круговерть, вешки, которых всегда не хватает (то ли ветром унесло, то ли по беспечности осенью не поставили), наметенные сугробы как призраки то ли домов, то ли стогов, бесконечные развилки, ведущие не туда, куда обещают (впрочем, и не обещают они ничего), кружение на месте, невозможность уйти от саней и пешком (непременно, непременно вернешься!), поиски шапки в снегу и даже такая толстовская деталь, как то, что выпивший замерзнет, а не выпивший имеет шанс - все это добротно, по-хозяйски перенесено Сорокиным из толстовского тома в свой томик и продается в книжном магазине за 300 рублей.

Как это там у Гоголя? «Негоция»?

Толстой своего «Хозяина и работника» отдавал издателям бесплатно. Такой уж у старика был странный принцип. Сорокинскнй копирайт сопровождает внушительнейшее предупреждение: «Охраняется законом РФ об авторском праве. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке…». Видно, чтобы по второму разу не украли. Время теперь такое, только следи.

Странное мы переживаем время. Особенно Льву Толстому почему-то везет. Владимир Маканин дважды переработал его «Кавказского пленника» - сперва в рассказ, а потом в роман. Виктор Пелевин в последнем романе превратил Толстого в ниндзя, видимо, предварительно посовещавшись с Борисом Акуниным. Теперь вот Сорокин по-хозяйски оприходовал «Хозяина и работника»…».

Какой критический блеск!

Номер на номер в газете всегда не похож, но бывают номера интересные, а бывают чрезвычайно скучные. Вот про этот номер дурного не скажешь. Кроме литературы здесь помещено замечательное интервью со знаменитым танцовщиком Владимиром Васильевым, сделанное к его 70-летию. Но главный материал - это, конечно, доходы нашей власти. Впрочем, кто власть-то - Медведев с Путиным или Ваксельберг с Абрамовичем?

На первой странице, на большой фотографии В.В. Путин за рулем «Нивы». Ну, не совсем такой, как у меня, а с некоторыми прибамбасами, делающими ее похожей на какой-нибудь зарубежный внедорожник. Фотография не случайна - Владимир Владимирович, оказывается, обзавелся в 2009 году отечественным автомобилем. Вообще-то через весь отчет в газете красной нитью проходит, что кризис отразился и на отдельных представителях нашей власти. И даже на ее недосягаемых вершинах прошлый 2009 год в смысле заработков оказался менее урожайным, нежели его предшественник. Здесь сразу же можно вспомнить несколько распространенных выражений. На выбор: «Богатые тоже плачут» или «Для одних суп жидок, а для других жемчуг мелок». А если ближе к делу, то доходы главы правительства по сравнению с позапрошлым годом сократились с 4,7 миллиона рублей до 3,88 миллиона рублей. У нас все подсчитано: сократились на 17 процентов. Сократились на 800 тысяч рублей доходы и у президента. Газета подчеркивает - «по основному месту работы». Соответственно, с 4 миллионов 139 тысяч 726 рублей до 3 миллионов 335 тысяч 281 рубля. Все до рублика, до копеечки. Дальше идет собственность - у президента вместе с супругой квартира в 367,8 кв. метра, «владеет земельным участком на условиях аренды», в банках 12 счетов на общую сумму в 3 миллиона 574 тысячи 747 рублей, а вот у премьер-министра - следите за газетными формулировками - «владеет земельным участком под индивидуальное жилищное строительство (150 000 кв. метров)», «на правах собственности принадлежит одна квартира, другая квартира площадью 153,7 квадратного метра находится в бессрочном пользовании».

Но что власть?.. На то она и власть, чтобы не быть бедной. Дальше в газете идет длинный и утомительный список больших зарплат. В основном, чиновники кремлевской администрации зарабатывают не меньше президента и премьер-министра, но часто даже и больше. И ведь, похоже, зарабатывают, а не воруют, сообща окормляя и окучивая народ. Начинают смущать только очень уж крупные суммы, которые, конечно, возникают не из воздуха, а из управления собственными предприятиями, и тогда возникает мысль: а остается ли время, чтобы следить за ходом порученных им государственных дел? Итак, «лидером по доходам среди кремлевских чиновников стал советник президента Леонид Рейман, чей доход за 2009 год составил 93 миллиона рублей». Как бы я хотел на себе обнаружить его умные советы! «Лидером по доходам среди членов правительства стал глава минприроды Юрий Трутнев, получив в 2009 году 155 миллионов рублей». Но и у него, бедного, доходы понизились, ибо в позапрошлом году его природные «доходы составили 369 миллионов».

Утром сначала провел семинар по драматургии, а потом свой, где обсуждали Аллу Юрьеву. На Аллу, естественно, нападали, хотя рассказ она написала почти хороший.

14 апреля, среда. С каким же удовольствием я читаю свои Дневники за 2004 год. Сейчас они готовятся к печати, и я перечитываю их вслед за изумительным корректором. Какая была насыщенная и полная жизнь! Мне кажется, что Дневник я сегодня пишу и менее насыщенно, и более обще. Возможно, что охват жизни сократился, а возможно, что это Валя давала мне определенную и мощную подпитку. Но впрочем, впрочем… а вдруг через несколько лет и эти дневники покажутся мне такими же полными и интересными? Но каким-то образом я тогда находил время, чтобы и Дневником заниматься много и всерьез. Теперь часто что-то дописываю на следующий день, а иногда и через день, а этого делать нельзя. Уже знаю, что следующее событие «забивает» в сознании предыдущее, на следующий день теряется острота и сознание исключительности дня, потому что уже пришел день следующий.

С каждым годом мне требуется, чтобы по-настоящему работать, спать все больше и больше, и утром, чтобы привести себя в порядок, потратить больше времени, - вот и не остается ничего на подлинную работу. Так и сегодня, хотя с вечера нагородил на утро планы, толком ничего сделать не удалось. А ведь хотел и рукопись вычитать, и с Дневником поработать. Единственное, что удалось, это опять немножко почитать книжку Бердникова, которая все время меня поражает удивительными своими пассажами из так любимого мною XVIII века. Ах, ах, как жестоко и опасно люди жили! То Петр Первый прикажет повесить свою бывшую любовницу, то его дщерь Елизавета, поклявшаяся, что в ее царствование не состоится ни одной казни, прикажет вырезать язык и отхлестать нагую плетками свою соперницу по красоте. Не зарься, дескать, на моих мужиков. Ах, эти устоявшиеся репутации! То матушка-императрица спит с юным корнетом Никитой Бекетовым, то в свои 44 года покровительствует 26-летнему Ивану Шувалову.

Но недолго я блаженствовал с книгой, надо было идти сначала на почту - переводить ежемесячные пять тысяч рублей Витьку, который, живя с семьей в своей деревне, недоедает. Заодно отправил две последние книжки В. Харченко в Краснодар своему бывшему ученику Юре Пастушенко. Я не успеваю рассказывать истории о своих учениках. Еще в самом начале своего ректорства я приметил на госэкзаменах уже немолодого заочника, блестяще отвечавшего на билет по литературе, и тут же предложил ему идти в аспирантуру. Много пропускаю, в том числе и как устроил его на стажировку в Америку. Парню повезло, что попал в руки к замечательному научному руководителю - Наталье Васильевне Корниенко. Она очень заинтересованный и энергичный исследователь творчества Андрея Платонова. Собственно, на ее плечах и в ее очень авторитетных руках находится все международное платоноведение. Вот вчера вечером он после большого перерыва позвонил и сразу же переслал мне свой адрес. Когда говорили по телефону, то я высказал одно соображение о его бывшем научном руководителе. Как же Андрею Платонову хоть и после смерти повезло, что у него появился такой могучий исследователь! Такой школы нет ни у Мандельштама, ни у Пастернака, ни у Горького. Вот что может сделать один заинтересованный человек в науке!

После почты сразу же поехал в «Художественную литературу» на Новую Басманную. Отвез сокращенный, журнальный, вариант романа. Можно было через кого-нибудь передать рукопись, но меня вело любопытство. В этом легендарном издательстве в советское и постсоветское время я никогда не бывал, но много читал и слышал устных рассказов о положении дел, о стиле и работе этого самого авторитетного из всех издательств бывшего Союза. Кое-какие слухи доходили и о нынешнем положении дел на Новой Басманной. Естественно, издательство давно развалилось, остались какие-то ошметки на руинах бывшей книжной империи. Это видно было и по дополнительной вывеске у входа. Рядом со знаменитым книжным брендом уже, видимо, в самое недавнее время появилась и другая вывеска - Госрадиофонд. Помню, помню серию скандалов, связанных с продажей знаменитых записей Всесоюзного радио!

Внутри все это когда-то роскошное старинное здание перепланировано и поделено на клетушки. Бдительный охранник, потребовавший у меня назвать фамилию, имя и перезвонивший для проверки в редакцию «Роман-газеты», куда я, собственно, и шел, рассказал мне, что совсем недавно здесь был украден портфель с деньгами. Я резонно поинтересовался: да у кого же в издательстве денег целый портфель? Охранник меланхолично ответил, что здесь, кроме издательств, других фирм тьма. Мельком, направляясь к лифту по очень извилистому маршруту куда-то вглубь здания, я все-таки разглядел великолепную парадную лестницу. Но экскурсию в эту часть особняка я для себя наметил уже после того, как сделаю свои дела.

Встретила меня Ирина Николаевна Платонова, заместитель главного редактора, то есть Юры Козлова. Передать рукопись - секундное дело, и минутное дело - подписать договор. Размер вознаграждения в этом издательстве, когда-то славившемся и своими непомерными тиражами и непомерными гонорарами, мне хорошо известен - 19 тысяч рублей. И за прошлый роман мне платили столько же. Ах, писатель, ах, искусник, ах, маг и волшебник! Но если бы мы «за» и «для» денег писали! Мы ведь все и работаем на своих работах только затем, чтобы писать и печататься!

Ирина Николаевна женщина, видимо, очень неглупая, наблюдательная и самостоятельная. И оба мы, кажется, настроены на одну волну. Мнениями обменялись. Сначала я расспросил об интересовавшей меня истории, как В.Н. Ганичев, возглавлявший когда-то «Роман-газету», попытался в пылу Перестройки бренд, как красавицу из терема, умыкнуть. Тогда он, помнится, в недрах Союза писателей создал другую «Роман-газету», с приставкой «ХХI век». Пришлось редакции судиться с ближайшим другом православной церкви. В общем, обкашляли заслуженного человека: и писатель небольшой, и издатель невидный, а вот ведь как удачно прожил целую жизнь! От гонорара перешли к тиражу, который каждое полугодие падает - подписчики, а это все интеллигенция, беднеют. Я поинтересовался: не помогает ли государство? Но здесь, полагаю, наступил на больную мозоль. Впрочем, я и не ожидал, что государство в лице Комитета по печати способно всерьез и по-настоящему помочь. Вспомнил главного распорядителя кредитов на литературу господина Григорьева. И тут же присутствующие при нашем разговоре в этой маленькой тесной комнатке другие женщины рассказали мне, кому государство помогает. С какой-то удивительной горечью и негодованием они рассказали мне, что недавно сами слышали, будто бы президент дал грант писателю Аркадию Арканову. Писателю! - возмущались они, продолжая все мерить аршином великой классики русской литературы! А я опять вспомнил привычные лица раздавателей благ. Конечно, наш молодой президент вовсе не Сталин, который при всем при том довольно неплохо разбирался в литературе, но ведь, значит, ему кто-то это посоветовал! Ну что, начнем нашего президента считать за человека мало эстетически развитого? Он ведь у нас юрист! Не слишком ли много развелось у нас повсюду юристов? Вспомнил «сына юриста»… Тьфу!

На обратном пути, во-первых, более внимательно осмотрел лестницу. Она роскошна, но упирается в двери на первом же лестничном марше - за дверями, видимо, раньше находилась дирекция. Я представил себе классиков, которые степенно поднимались в просторные директорские кабинеты, где с ними говорили о сроках, о смыслах, о договорах, где поили их густым и наваристым чаем.

Перед этой самой лестницей огромным штабелем лежали, словно золотые слитки, одинаковые пачки с книгами. Я не поленился и прочел на пачке издательскую бирку: «Тимур Зульфикаров. Собрание сочинений».

А во-вторых (меня уже с детства научили: если есть «во-первых», то обязательно должно быть «во-вторых»), зашел я в книжный магазин, расположенный на нижнем этаже. В середине первого зальчика стоял стол, за которым совсем по-домашнему что-то ели из пластмассовых коробочек немолодые продавщицы. Я стал медленно рассматривать полки с «дефицитом» моего времени. Обнаружил, например, зеленые тома «Литературных памятников», полного Достоевского. Тут же разместилась и полка со словарями и справочной литературой, среди которых нагло, золотом отсвечивал «Большой биографический словарь». Ну вот, Есин, сейчас ты получишь еще одну пощечину! Посмотрел на цену - 850 рублей, и загадал: если моя фамилии в словаре есть, то покупаю. Открыл. Сразу наткнулся на портрет Вити Ерофеева, нашего телевизионного классика, самого известного русского писателя за рубежом. Сам собой в памяти всплыл чей-то рассказ, как Витя все время мелькал на последней книжной выставке в Париже. Но все-таки, хоть это и совсем небольшая правда, но есть и она на земле. В следующем столбце очень скромненький, я бы даже сказал, аскетический текст:

«Есин Сер. Ник. (р. 1935). Рус. писатель. Осн. произв.: ром. «Имитатор» (1985), «Сам себе хозяин» (1985), «Константин Петрович» (1987), «Временщик и временитель» (1987), «Соглядатай, или Бег в обратную сторону» (1989); пов. «Живем только два раза» (1969), «При свете маленького прожектора» (1976); пьесы».

Вечером уехал на машине на дачу. Вот здесь эти все мои обиды и выстукиваю на компьютере. А время уже «завтрашнее» - 00.15.

Прислал письмишко Виталий Амутных, мой старый ученичок.

15 апреля, четверг. И вечером в Обнинске, и утром довольно долго сидел и правил Дневник, потом часа два копался на участке, белил яблони и сажал петрушку с морковкой. В Москву уехал в шесть часов пополудни. Но еще раньше Ашот прислал эсэмэску о некой статье в «Литературной России» об институте. Он так и сказал, что статья направлена против ректора, но пощипали, дескать, и вас, С.Н.

Когда около восьми я вернулся домой, то статья «Институт лишних людей» находилась уже в почтовом ящике. Начиналась она, кстати, с цитирования статьи Дмитрия Быков в «Огоньке». Прочитав публикацию в «ЛР», сразу и в первую очередь подумал о ректоре - он к подобному не привык, а по мне-то били с самого начала. Как же он с этим теперь будет жить? И сразу же решил, что утром поеду в институт и хотя бы предупрежу, чтобы ни в коем случае по этому поводу не выступал и не вступал в полемику. Я вспомнил такое же облыжное и такое же подлое, там же напечатанное и также анонимное письмо некоего «выпускника ВЛК». Но тогда я все же ответил, в «Литгазете».

«Литературная Россия» имеет привычку выделять в первый раз встретившееся в статье имя шрифтом. Идя только вслед за этими укрупнениями, я встретил имена: Дмитрия Быкова, Юрия Апенченко, Софьи Луганской, Бориса Тарасова, Евгения Рейна, Бродского, Инны Вишневской, Олеси Николаевой, Владимира Фирсова, Михаила Лобанова, Галины Седых, Инны Ростовцевой, Сергея Арутюнова, Руслана Киреева, Андрея Василевского, Владимира Гусева, Максима Замшева, Ивана Голубничего, Владимира Бояринова, Владимира Силкина, Жанны Голенко.

Что я нашел наиболее любопытным?

«Что же касается самих семинаров, то и тут не все так благостно, как хотелось бы ректору Борису Тарасову , превратившему Литинститут в собственный пьедестал. Доска преподавательских и студенческих публикаций в коридоре института поделена между бывшим и нынешним ректором. Они как будто соревнуются в тщеславии. Это довольно забавно».

В этом есть определенная доля истины. Став ректором, БНТ сразу же начал поднимать свой авторитет, выставляя на стенде не только крупные публикации, но и всякую мелочь. У нас вообще было не принято оформлять стенд, на котором раньше помещались только публикации в текущей прессе статей преподавателей и студентов, книги. Особенно это, конечно, касается разнообразных переизданий. Собственно, БНТ и ввел, начиная с себя, эту моду. Я бы никогда на подобное дурновкусие не ответил, если бы не то напряжение, которое возникло между нами в начале 2006 года, когда БНТ устранился при нападках на меня и Л.М. в анонимном письме. Я увидел там еще и попытку выдавить меня из института - так вот попробуйте выдавить активно и в науке и в творчестве работающего преподавателя.

Статья «Игната Литовцева» переполнена натяжками и откровенным враньем, хотя кое-что здесь есть и справедливого. Но пока вернемся к продолжению прерванной чуть выше цитаты.

«Впрочем, другие с ними конкурировать не в состоянии. Студенты не только не могут, но чаще всего и не стремятся публиковаться. Если честно, многие за все пять лет так ничего и не пишут, а диплом варганят из вступительной работы, добавляя откровенную, выковырянную из ноздри, халтуру. Все знают, что дипломную работу им обязательно зачтут». Вот тут правда намешана с полуправдой. Это касается других. Если под «другими» подразумеваются преподаватели творческого вуза, то что же поделаешь, коли многие из них годами ничего не пишут - им просто нечего выставить. А вот если о студентах, то они действительно знают, что если их допустили до защиты, то, как правило, зачтут. Но ведь сколько раз не допускали, сколько раз защита была перенесена на год или даже два, пока студент не сделает все так, как положено! Я здесь пропустил некий пассаж, связанный с Соней Луганской, закончившей магистратуру и ушедшей с дипломом, где стояли практически одни пятерки. Не я их ставил. А что касается магистерской диссертации, так как часть ее была о моем собственном творчестве, я, естественно, ей помогал. Но ведь цитаты искал и очерк писал ей о театре разве Пушкин?

«Вернемся все-таки к семинарам. Большинство мастеров - люди не просто пожилого, но очень преклонного возраста. Обучать студентов им физически тяжело, а зачастую уже и неохота. Но места свои они держат крепко и не покидают до самого конца. Кажется, что в увольнение их отправляет сама Смерть. Что же касается ректора или зав. кафедрой литмастерства Сергея Есина, то оба они связаны с мастерами личными отношениями и ставят эти отношения выше здравого смысла и пользы для вуза». Это не ко мне. Кроме С.П., блестящего педагога, которого любят студенты, я личными отношениями не связан почти ни с кем. А вот тех, самых полезных с точки зрения автора статьи, середнячков-преподавателей И. Ростовцеву и С.Арутюнова брал в институт, действительно, я, и я же позволил самостоятельно вести семинар Галине Седых - до меня она делала это рядом с признанными мастерами.

«Руководители семинаров делятся на несколько категорий. Во-первых, это известные литераторы, которые либо в силу возраста, либо из-за неумения и нежелания ничего не дают своим студентам. Евгений Рейн, например, посещает семинары крайне редко, часто не знает своих студентов в лицо или по имени, почти не разбирает чужих текстов, быстро сворачивает обсуждение. Но он хотя бы может рассказать о дружбе с Бродским, эффектно подымить трубкой. Некоторым студентам и этого достаточно, мол, поболтали с классиком. Инна Вишневская - тоже интересный рассказчик, но она давно уже не появляется на занятиях, а ее семинар по драматургии ведет почему-то прозаик Есин».

С Есина и начну. Вишневская тяжело больна, скорее всего, она уже не выйдет на работу, и вместо нее на следующий год будет работать известный драматург Малягин. Есин лишь доводит студентов до конца года, и взялся он за это без какой-либо оплаты. Но здесь же возникает и малая осведомленность автора статьи, который, конечно, не учится в институте, а лишь мечтает в нем преподавать, как когда-то мечтал Есин и, приятельствуя с ректором Е. Сидоровым, все же три года ждал, когда освободится какое-нибудь место. «Литовцев» также не знает, что Вишневская, в отличие от Есина, все же не драматург, а лишь теоретик театра, искусствовед, а Есин, у которого кроме Москвы шли пьесы и в других городах, как театральный критик не менее известен, чем как прозаик. А что касается Рейна, то, побалтывая о Бродском, он все же выпускает лучших в институте поэтов. Вообще-то, кто такой этот «Игнат»? Откуда сыплются стрелы? Мне это особенно интересно, потому что треть статьи посвящена В. Гусеву.

«Но самый вопиющий случай - это, конечно, семинар Владимира Гусева. Единственный на весь институт семинар критики. Сам Гусев давно уже превратился в одиозную и самопародийную фигуру. Мы, студенты, со смехом читаем его параноидальные передовицы в газетенке «Московский литератор», которую для нас регулярно выкладывают в институтском коридоре. Там вообще много чего позорного. Например, так называемые «Новости», в которых постоянно тасуются имена Максима Замшева, Ивана Голубничего, Владимира Бояринова, Владимира Силкина и других чиновных графоманов из Московской писательской организации. Странно, что репортажи о вручении ничего не значащих медалек, которые штампуются по заказу МГО СП огромным тиражом, видимо, для подкупа и умасливания различных префектов, милицейских чинов и узколобой военщины, в последнее время стали появляться в таком уважаемом издании «НГ-EX-Libris"»

За всем этим какая-то многоходовка. Один из моих авторитетных знакомых высказал предположение о новой охоте за зданиями и Лита и Московского Отделения.

16 апреля, пятница.Утром поехал в Институт, чтобы поговорить с Тарасовым. Мне еще вчера удивительно жаль стало его, а поговорил сегодня - как будто наелся какой-то гадости. Собственно, ехал я к нему, чтобы, опираясь на свой опыт, сказать, что на пятый год каждого ректорства, перед очередными выборами, начинают что-то ворошить и думать - а вдруг получится? Я также рассказал ему, что здесь есть еще и прицел нашей молодежи поскорее, без очереди, попасть в мастера. Упомянул также и о векторах, как я их вижу, статьи, из какого лагеря здесь прицел. Но, как всегда, он все слушает с непроницаемой миной, не верит в чью бы то ни было искренность. Говорит, что знает, кто написал, но не признается. Он очень уцепился за совершенно случайный пассаж о Соне Луганской. В разговоре промелькнула мысль, что «выскочил» кто-то, дескать, из моего окружения, мне показалось, что он намекает, хотя возможно это только моя мнительность, сразу на двоих - на Максима Лаврентьева и, может быть, на С.П. И у того и у другого, конечно, есть основания быть недовольными Тарасовым. Особенно у С.П., которого он просто выгнал из проректоров после того, как тот на выборах отдал ему свои голоса. А ведь так мог бы быть у нас и другой ректор! О Максиме не пишу, здесь все еще более мелочно. Но я знаю обоих, а С.П. у меня просто на виду - и у меня и тени сомнения нет, что это, безусловно, не их стиль и не их почерк. Вчера же мы с Лёвой по телефону покидали, кто может быть автором. Я уже, кажется, писал, что в той же газете появилась, знакомая мне по прежним временам, Маргарита Крапивина. Но есть и другие векторы.

В разговоре с ректором я накалился и указал на кое-какие, упомянутые в «Литроссии», его промахи, от которых, если бы он со мною посоветовался, я бы его уберег. Болевой порог я прошел и боюсь, что теперь могу поступать иначе, чем совсем недавно думал. Кстати, в статье есть ведь и кое-что справедливое. Действительно, маскируемся, а берем всех, потому что нужны деньги, а с поступившими обращаемся неаккуратно, так много расходуя на административный штат. Справедливо написано о Голенко, справедливо написано о Фирсове. Вот и в последний вторник его привезла жена, в прошлом хороший, кажется, редактор, а потом - я проходил мимо открытой двери по коридору - вела семинар вместе с ним.

В известной мере, я теперь даже радуюсь произошедшему, - я морально свободен.

Встретился на кафедре с М.О. Чудаковой, чудно с ней поговорили, как всегда о многом. Она человек редкой своей убежденности, но и редких знаний. Я всегда рядом с ней ощущаю себя невеждой. Кстати, после ее одной маленькой реплики я начал по-другому относиться к полякам. Их неприязнь к нам еще и в том, что когда Гитлер напал на Польшу, поляки не ожидали, что с другой стороны СССР тут же введет свои войска, чтобы вернуть себе кое-какие земли. Вот тебе и общий враг. Она же рассказала мне, что сейчас, после того вала сочувствия, которое русские люди проявили к полякам, когда в Смоленске упал самолет, отношение их к русским меняется.

Из сказанного мельком. М.О. прочла нашу с Марком книгу и заметила, что мы оба в ней вели себя с большим достоинством. Ее соображения по поводу Павла Васильева: поэт, писатель и сама личность художника - это все из разных категорий. В гении может быть не только злодейство, но и подлость. На эту тему у нас состоялся довольно длинный разговор, во время которого я, как семидесятилетний зайчик, только слушал.

Спать лег довольно рано, часов в десять-одинадцать вечера. Долго бился, чтобы поставить будильник. А потом ночью много раз поднимался, так как, по обыкновению, в будильник на сотовом телефоне не верю и боюсь опоздать. Зная за собой это беспокойство, под утро на всякий случай выпил снотворное.

17 апреля, суббота. Поднимался и включал над головой свет и в два, и в три, и в четыре часа ночи, и в десять минут пятого, а потом все же крепко заснул и внезапно с трудом проснулся, когда запело мое время - 4.З0. В 6.30 мы с Юрием Ивановичем Бундиным договорились встретиться на Ленинградском вокзале возле седьмого вагона «Сапсана». Да дьявол с ними, с деньгами, все равно они рано или поздно пропадут! Чуть ли не впервые я еду в Питер не за счет казны. План таков: едем в Северную Пальмиру, где у Ю.И. на одной из фабрик по изготовлению мужской одежды и знакомства и скидка в 30%, и там что-то каждый себе покупает, чтобы достойно встретить весеннее ненастье. Гуляем по городу, обедаем в японском ресторанчике. Вечером идем в Александринку на премьеру «Гамлета» в постановке Фокина, потом Юрий Иванович остается еще на день в Петербурге, а я около двенадцати, то есть после спектакля, уезжаю «Стрелой» в Москву.

Сразу скажу, стратегически и тактически план удался, я бы даже сказал, все получилось отлично. О «Гамлете», наверное, еще напишу, по крайней мере, у меня возникло ощущение, что надо бы написать обо всех «Гамлетах», которые я видел и с которыми встречался. Видел - у Охлопкова, встречался - со Смоктуновским. От «Гамлета» у Фокина осталось впечатление сложное - это, бесспорно, очень талантливо, с выдумкой, но мне не хватило знакомого текста, я не понимаю и не принимаю «Гамлета» без знаменитого монолога, без «Не пей вина, Гертруда!», без четырех капитанов. Но у Фокина все очень современно - вносят пьяного в лоскуты Гамлета в джинсах и маечке и быстренько его трезвят перед инаугурацией Клавдия.

Но утро началось с визита к Наталье, двоюродной сестре Ю.И., - нас накормили завтраком, мы посидели, повспоминали, поговорили о саде-огороде, нынче ведь многие - дачники и огородники. Потом поехали на фабрику, где тоже все было необычно, потому что мною занимались, и я не был предоставлен сам себе. Невероятно обаятельный менеджер внушил мне, как мне надо одеваться, и я сначала купил себе одежду на будний день, потом купил себе такой же, как и у Ю.И., модный осенний бушлат с погончиками, а затем и еще одну весенне-летнюю куртку. На куртке только чуть укоротят рукава и все вдобавок привезут мне прямо в Москву. Ура!

Но это лишь внешняя канва нашего путешествия, потому что суть его состояла в прекрасных, долгих и ненадоедающих разговорах. Чего мы только не обсудили: Питер, работу, состояние искусства, статью в «Литературной России», удобство «Сапсана» и многое-многое другое.

Скажу подробнее только о двух вещах, чтобы не уходить от своих привычек. О «Сапсане» - поезде, который идет, как ракета, без громыхания на рельсах, без шума, гама, и так быстро, что можно себе позволить утром поехать в Петербург, а уже вечером, сделав все дела, спокойно вернуться в Москву. Но, оказывается, - не только одни фанфары, - «Сапсан» невероятно много наделал в провинции проблем. Железнодорожный путь-то из столицы в Питер только один, и этот летящий, как стрела, без остановок, поезд уже не позволил, как бывало раньше, ходить от одной небольшой станции к другой целому ряду местных электричек. Об этом я уже читал статью в «РГ». Цивилизацию для одних граждан нельзя строить в ущерб других.

Второе, так сказать «антре», которое я не могу пропустить, это «Новая газета», которую я купил по дороге. Вот что значит, ничего не пропуская, вести свою летопись! Если в «Российской газете» два дня назад были опубликованы заработки правительственных мужей - министров и вице-премьеров, включая президента и премьер-министра, то в «Новой газете» «засвечены» заработки скромных жен, а иногда и таких жен, которые и сами по себе члены правительства. Начну с того пассажа, коим «Новая» заканчивает свою статью, делая определенные выводы.

«…в целом члены правительства и администрации президента не склонны использовать традиционную для мелкой региональной бюрократии схему с переписыванием бизнеса на супругу. Оно и понятно: люди квалифицированные, способные придумать более тонкие комбинации. Тем более что на раздумье им был дан лишний гол. Напомним, вступление в силу пункта закона о декларировании имущества супругов было предусмотрительно перенесено с 2009-го на 2010 год».

Теперь уже сама суть этого газетного расследования.

«"Новая» решила составить рейтинг двадцати супругов - членов правительства с наибольшими доходами, а также пяти самых доходных семей.

Любопытная тенденция: одна только Ольга Шувалова за год получила больше, чем супруги всех остальных чиновников и чиновниц из Топ-20, вместе взятых. Спасибо мужу, который, уходя на госслужбу, оставил ей юридический бизнес. Впрочем, и таким подарком нужно было грамотно распорядиться, что Ольга Шувалова, судя по декларации, с блеском сделала».

Их заработки:

Ольга Шувалова и Игорь Шувалов вместе: 648 442 169.

Игорь Шувалов сам по себе: 6 529 304

Ярослав Кузьминов и Эльвира Набиуллина вместе: 18 281 728

Эльвира Набиуллина, член правительства - 2 956 411

18 апреля, воскресенье. В поезде предусмотрительно выпил снотворное и почти выспался. В девять уже был дома, предварительно заскочив на рынок и купив в одной из палаток пару бутылок ржаного кваса для окрошки. Но сон меня все же сморил.

19 апреля, понедельник. Утром поехал в институт. БНТ проявил инициативу и организовал всероссийский конкурс, посвященный Дню Победы. Я не очень согласен с этими конкурсами, потому что в них участвует больше людей честолюбивых, чем по-настоящему заинтересованных. Второй конкурс, уже с моей подачи, организовали у нас в институте. Поступило тридцать работ, и вот теперь их надо рассмотреть и вынести по ним решение. За этим и поехал: все прочитал, определился и завтра постараюсь раздать мастерам на первый отбор. Как всегда, навалюсь лишь на тех, кто по-настоящему тянет.

Со второй половины дня, когда я вернулся домой, радио обеспокоенно заговорило о решении Верховного, а может быть и Конституционного, суда, разрешить дела о терроризме рассматривать не в суде присяжных, как было еще недавно, а в обычном профессиональном порядке. По этому поводу даже расспрашивали губернатора Кировской области, известного либерала Никиту Белых. Он тут же свернул на то, что, дескать, все террористы одинаковы и вот, дескать, памятник цареубийце Степану Халтурину - тот из Вятки - стоит, и мы называем его героем, а других - террористами. Конечно, наше судебное начальство, вслед за парламентом отменившее для террористов суд присяжных, обеспокоено тем, что сплошь и рядом, на национальной и клановой основе, такие присяжные готовы оправдать земляка, совершившего кровавые преступления. Но как велико было торжество российского правосудия, когда присяжные в свое время оправдали Веру Засулич! Все, значит, зависит от того, какие присяжные и как видят они проступок. Присяжные всегда находятся как бы в некоем пространстве между законом и справедливостью.

Естественно, с промежутками, но постоянно вычитываю огромную рукопись своих дневников за 2004 год.

20 апреля, вторник. Как всегда - два семинара, и к моему удивлению оба прошли удачно, хотя не могу сказать, что материал здесь был самоигральный. Но семинар, как спектакль у артиста, зависит от тысячи мелочей, а главное, чтобы ты принес с собой какой-то страховочный запас идей и сведений. У меня была питерская поездка, прогулки, мосты, солнечный день, ремонт Летнего сада - ах, как там размахнулись, видимо, грядет какой-то юбилей - наконец, фокинский «Гамлет». Утром мне Леня Колпаков уже сказал, что ему какая-то искусствоведша шепнула, что спектакль, мол, гениальный. Ну, а что мне, бедному, в спектакле не хватает, так это текста, традиций, выхода актера один на один со зрительным залом, уважения к гению и замыслу Шекспира, вообще уважения к литературе.

На семинаре Вишневской зачитывать, как студенты привыкли, огромную пьесу какой-то дипломницы мы не стали. Пьесу я взял домой, прочту и в следующий вторник обсудим, а вместо полуторачасового чтения вслух проработали небольшие этюды, которые ребята написали, как домашнее задание. Мальчикам я дал задание сочинить текст о росте тарифов на бензоколонке, а девочкам поручил создать монолог «на кухне», и вот по мере того, как ребята читали, я подумал, что из всего этого мог бы получиться, если хорошенько повозиться, хороший мастер-класс. С драматургами мне работается легко и весело.

В маленьком промежутке между семинарами за двадцать минут продиктовал Е.Я. рецензию на дипломницу Анатолия Королева Моисееву. Это уже совсем немолодая женщина, работавшая ранее медсестрой, написала она забавные рассказики из жизни больницы. Они хоть и написаны не без юмора, но достаточно точно передают трагическое положение нашей медицины.

За обсуждение полутора десятка рассказов Володи Репмана я немножко волновался. Володя красивый и статный парень, девушкам он нравится своими рассуждениями и таинственностью, но пишет он плохо. Учится уже четвертый год, но все еще на втором курсе. Его отчисляли, он снова поступал не без помощи кого-то из наших преподавателей, а также и не без моей жалости. В нем нет пока никакой внутренней закалки, он, как мне кажется, еще и не понимает, что такое литература как образ жизни и образ служения, и ему кажется, что великие тексты прилетят к нему, словно осенние листья. Я довольно часто, разбирая прежние его тексты, об этом говорил. У наших грамотно, но сухо и рационально пишущих девушек, в частности, у Нелюбы - она мне это высказала, - сложилось мнение, что я Володю даже гноблю.

На этот раз тексты внешне - это все юношеские воспоминания и любовные истории, которые представляют собою безотказный материал для начинающего, - были чуть получше, кое-где прорывалась собственная интонация и какой-то не свойственный раннему Володе стиль (у меня даже возникло подловатое соображение - сам ли он все это написал, уже парнишка-плагиатор у меня был), но все пороки его ранних текстов все же чувствовались. Я схитрил и на этот раз с самого начала не выразил своего отношения к тексту, а начал потихонечку и очень доброжелательно опрашивать всех. И поразительно, в этой расслабленной и мягкой атмосфере вдруг ребята - как же они отчаянно выросли! - начали буквально говорить то же самое, о чем думал, сидя над володиными текстами, я сам. Женя Максимович даже заявила, что не верит, будто эти тексты Володя написал самостоятельно. Было сказано и про имитацию жизни, и про имитацию глубины. Молодцы!

Вернувшись с работы, сел смотреть фильм Сергея Мокрицкого «Четыре возраста любви». Я не очень люблю такие фильмы, разнесенные по новеллам, но здесь все мне показалось и сильным и значительным. Правда, лента чуть умственная, чуть рассчитанная на фестивальный просмотр, но в отличие от многого, что я видел, обостренная форма запомнилась. Самая сильная новелла сыграна Лией Ахеджаковой и Игорем Ясуловичем - все это очень напомнило мне мои отношения с Валей. Игоря я, кстати, хорошо помню по «Аттестату зрелости», да и с Валей он, судя по ее рассказам, - как я все помню, связанное с ней, - играл или в «Ревизоре» или в «Женитьбе», на школьной сцене. Еще понравилась самая первая новелла - о молодых мальчике и девочке, начинавших свою жизнь с убийства и смерти, еще - о женском одиночестве и еще одна - о родителях, потерявших в Чечне сына. Чечня становится общим сюжетом нашей литературы и нашего кино.

Ничего не пишу, продолжаю читать рукопись дневников за 2004 год. Читать значительно труднее, нежели писать.

21 апреля, среда. Вчера в конце дня видел по телевидению, как В.В. Путин лихо отчитывался за проделанную за год работу. В частности, он сказал, что кризис у нас в стране миновал, мы успешно его преодолели, и экономика успешно развивается. А сегодня по «Эхо» облеченные именами и званиями специалисты утверждают, что кризис, может быть, и преодолели, а вот с промышленностью плохо - просто цифры дают выросшие цены на нефть. Сегодня же передали о том, что после встречи Медведева и Януковича в Харькове - вот место встречи мне понравилось страшно, это все-таки русский город и недаром Харьков когда-то был столицей Украины - договорились, нефть для Украины будет стоить на 1/3 дешевле, но Черноморский флот может оставаться в Севастополе еще 25 лет. Что-то еще говорили о каком-то невероятном ограблении чуть ли не с участием сотрудников Центробанка, но об этом, если все это не плод моих фантазий, я прочту завтра в газетах.

Был в институте, занимался объявленным здесь конкурсом ко Дню Победы, но главный сюжет - это мое утреннее посещение офиса охраны. Прозу обещал прочесть Б. Леонов, публицистику - Ю. Апенченко, а читать поэзию завтра утром приедет из Переделкина В. Костров. Для этих опытных людей расставить приоритеты - дело плевое.

Удивительное заведение наша милиция! А охраной квартир занимается именно она. Не было за последнее время года, чтобы там не подняли оплаты. Причем, каждый раз надо обязательно приехать в их офис, каждый раз отстоять очередь, потом обязательно нужно сходить в банк и поменять все реквизиты. Причем, удивительное дело, это учреждение еще и начинает делиться: раньше охрана и техническое обслуживание составляли единое целое, а теперь это уже две организации, и ты должен заключить договор с каждой. И каждая в этом году прислала мне по письму: главное в них, что до 27 апреля надо придти в офис на Ленинском проспекте и заключить договор на установку в квартире нового прибора по охране. Ну, к этому я уже был готов, потому что мой сосед Михаил Михайлович Бржезовский мне уже об этом сказал и даже назвал цифру: 16 тысяч рублей. Прибор подразумевает и некоторые удобства: не надо перед уходом никому звонить, достаточно набрать на панели определенный порядок цифр.

Все это означает не только трату времени, но и по деньгам накладно.

Выбираю день, когда утро более или менее свободно, прихожу в милицейское логово, сижу и жду своего часа и сразу же мне: у нас поменялись планы - зайдите после 25 мая. Легкие раскаты скандала не описываю. Я служащих понимаю, они уже начали готовиться к встрече весеннего праздника, а потом пойдут долгие весенние каникулы, но ведь я должен все время помнить, что надо снова выкраивать из плотного графика время. В конечном счете, естественно, какая-то милая тетя начала мне выписывать направления. Опять, естественно, два счета: один за установку прибора, другой за что-то другое. Потом еще в банке мне выписали дополнительно два счета за перевод денег. Но тетя оказалась довольно доброжелательная и предупредила, что один счет можно оплатить и в Сбербанке, где за это возьмут три процента от суммы, а другой, большой счет, лучше оплатить в находящемся рядом коммерческом банке, где за перевод четырнадцати тысяч рублей возьмут лишь один процент. Здесь тоже возникает существенный вопрос, связанный с нашей жизнью, - как же начинает грабить наш основной государственный банк. Но, впрочем, возможно, все это между банкирами согласовано, и так велик процент именно для того, чтобы люди шли в коммерческие банки - банкиры, полагаю, везде одни и те же.

Естественно, я все сразу же и оплатил, но потом потребовалось по факсу передать копии счетов обратно в милицейское логово, а мне в свою очередь на двенадцатое мая приказали не ставить квартиру на охрану, а тринадцатого с 10 до 13 часов ждать мастера. Я вписал это указание рядом со своим служебным расписанием, где театр, экспертные советы, студенты, экзамены и многое другое.

Как же я хочу освободиться наконец от рукописи с дневниками! Надо бы кое-что из нее вычистить, но пока не решаюсь. Займусь этим, пожалуй, в верстке. Впереди еще и огромный словник, к которому я готовлюсь, как к битве.

22 апреля, четверг.Встал в шесть утра, час читал рукопись Дневника за 2004 год после корректора. Это совершенно изумительный специалист, я уже с нею встречался ранее, она не только все знаки и слова ставит на место, но и многое правит по смыслу и по знанию реалий культуры. Для меня с моей небрежностью к деталям это - невероятная помощь. Но в принципе чтение версток меня доканывает. Во-первых, начинает залетать чувство страха: не очень ли ты обидел людей, с которыми подчас ты в добрых отношениях? Ну, было, было, но ведь прошло. Бросаются в глаза длинноты и некоторые провисания в тексте. Надо бы подсократить, но сам не решаешься. Не слишком ли много быта, не мало ли «сокровенного»? А где духовный мир автора - он весь за книгами, событиями, его сомнениями и мелкими поступками.

Еще до того, как уехать в институт, около одиннадцати, получил эсэмэску от Ашота, что «Литературная Россия» опять поместила материал об институте. Почти с восторгом от чужой смелости Ашот пишет - досталось, дескать, всем, кроме вас. Так как с Ашотом мы живем не только в одном доме, но и в одном подъезде, то я сразу же в одиннадцать ноль пять - телефон дает удивительную возможность все задокументировать - пишу ему: «Ты где?». Он отвечает, что уже уехал из дома. По мере чтения - Ашот, видимо, ехал в метро, он у нас усердный читатель, - верный соседу снабжал меня все новой и новой информацией. В одиннадцать часов двенадцать минут снова пишет: «С.П. с издевкой назван великим писателем современности». В одиннадцать часов семнадцать минут новое добавление: «Сильно прошлись по Стояновскому и Киселевой». Я начинаю нервничать все сильнее и сильнее и отвечаю: «Я скоро в Лите, не выпускай газету из рук». В одиннадцать тридцать получаю дополнительное разъяснение: «Газета пришла сегодня из институтской библиотеки, но ее уж затребовали». Подразумевается, что «наверх».

Я окончательно расстроился и, пока ехал и шел к институту, уже решил, что, видимо, надо будет вмешиваться мне, писать какую-нибудь статью в «Литгазету», и уже придумал первую фразу: «Братцы, что же вы все врете и врете…». Во дворе встретил меня Ашот с газеткой в руках, тут же я все это прочел и обнаружил, что это такая же доморощенная и подставная липа, как и в прошлый раз. Как и положено, у своеобразной прессы существует только ничем не подкрепленный и несоответствующий содержанию заголовок: «Литинститут как школа приспособленчества». Оппонент иссяк, ибо материал все тот же, условный или лживый. Из новых наскоков досталось лишь несколько мелких придирок Стояновскому и Светлане Киселевой. Здесь «правдоруб» под псевдонимом «Максим Пешков» бьется за то, чтобы студенты могли не посещать институт, а, дескать, получать навыки, уже чуть ли не с первого курса работая. Ссылается на факультет журналистики МГУ, на Университет печати. Это сомнительный тезис. Я помню, как встречался с буквально неграмотными студентами-журналистами, приезжавшими ко мне с телевизионными камерами. Так, выигрывая деньги на ночной клуб и пару модных штанов, можно проиграть жизнь. Я полагаю, что наши студенты более честолюбивы.

Но мастера желтоватой «правды» новую ее порцию снабдили, дабы продемонстрировать свою объективность, еще и неким письмом читателей с «другой стороны». Заметочка Лиды Сычевой, которая училась у нас на заочном отделении, озаглавлена «Письмо в номер».

«Добрый день, коллеги! Спасибо, что решили напечатать рассказ Владимира Бондаря (он публикуется в текущем номере на 8-9-й страницах). Кстати, Бондарь - выпускник Литинститута.

Как видите, в Литинституте учатся не только графоманы - для многих из нас этот вуз стал спасительным местом в 90-е годы. Вынуждена вам сказать, что совершенно не одобряю таких публикаций, как в последней «ЛР». (Сегодня получила газету). Критика и сведение личных счетов - это разные вещи. Нельзя держать газету на скандале - она будет интересна только мелким склочникам, людям с извращенным сознанием. Но литература (да и все настоящее, имеющее подлинную ценность) делается другими людьми. Вам лишь кажется, что это иначе».

Иногда день бывает очень длинным. Сегодня у нас еще и ученый совет, где отчитывается Владимир Ефимович. Но сегодня же, параллельно с ученым советом, проходит еще и встреча с Анатолием Кимом, это мне много интереснее, и я отправился, наверное, к облегчению многих на ученом совете, туда. Теперь требуется пояснение, почему я иногда так подробно что-то записываю и веду Дневник. Нет, не потому, что уходит моя неяркая жизнь и мне хочется придать ей какое-то значение, хоть как-то ее зафиксировать. Отнюдь. Но рядом со мною синхронно проходят и другие жизни, и мне хотелось бы не только сплести мою жизнь с ними, но и зафиксировать мудрость других людей.

Вошел в конференц-зал, когда все уже сидели и Анатолий Ким тихим, значительным голосом что-то говорил. Он сразу узнал меня, а я его спросил: не помешаю ли?

В этот момент Ким говорил о своем возрасте и свободе, которую он испытал в связи с этим возрастом. Говорил о том, как с позиций сегодняшнего дня надо рассматривать фигуру писателя. Никакой он не властитель дум, не духовный вожатый, это все потом, в будущем, в его произведениях, если они останутся.

В зале необыкновенная тишина. Я бы не сказал, что в речи Кима содержалось что-то необыкновенное, но, видимо, в нем самом было волнение мудреца. Он говорит о восприятии природы - каждый кустик живой. Что-то хорошее - о Зульфикарове, потом опять о живой жизни. Потом переходит к тому, что в свое время открыл, что каждое слово - живое существо. «Слова приходят сами, отвечая моему зову». Так он и пишет все свои произведения. Все написанные вещи будто бы пишет без предварительного обдумывания - я подозреваю, что это не совсем так - без плана, в едином порыве. Всегда пишет романы от руки, на компьютере - лишь отдельные статьи и эссе. Поэтому рукописи у него в единственном экземпляре. Возможно, это и так, а возможно, Ким уже внедряет своеобразные мифы о своем творчестве.

Второе, что, наверное, соответствует действительности. Ким сказал, что любит Баха, а дальше стал развивать мысль о полифонии в своих произведениях: каждый абзац полифоничен и что-то еще в этом роде. Я думаю, что если это имеет место, то читатель в этом разбирается сам. Новая форма, как мне кажется, возникает лишь тогда, когда ее не декларирует писатель, а она просто появляется и бывает воспринята читателем . Рассказывает, что дарил свои книги - были названы «Белка», «Отец-лес», «Поселок кентавров» - мужикам, когда жил где-то в провинции и мужики книги эти читали, обсуждали и понимали.

Гармония - устойчива во времени.

Дальше говорил о своей биографии. Он учился в художественном училище, кажется, на сценографа, на театрального художника, и у него получалось, но внезапно почувствовал некий жар слова. Уже почти закончив училище, ушел в Литературный институт. Учился в семинаре у Лидина. Шесть лет в институте увлекался книгами по философии и этике. Надо жить свободным, чтобы быть неуязвимым. Каждый должен найти свой собственный язык. «Я не научился побеждать на рынке». О нашем времени: «Объективно я чувствую себя в культуре, как среди развалин».

Говорил о том, что среди 11 человек, окончивших вместе с ним семинар, никто не стал писателем с большим именем, но все интересные люди и все писатели.

Меня удивило, что ребята не записывают. Эта встреча у них как объединенный семинар по современной литературе. Кое-кто уныло уставился в экран телефона, а девушка рядом со мною что-то читала.

Вечером ходил на премьеру балета «Ромео и Джульетта» на музыку Прокофьева в Большом театре. Мне это было особенно любопытно, потому что еще не прогорел жар после фокинского «Гамлета». Здесь для меня два важных момента. Первый: еще никогда я не видел такого юного и такого по-настоящему любящего Ромео. Это совсем молодой танцовщик Денис, два года назад окончивший хореографическое училище. Любопытно, когда после спектакля я оказался на сцене, где за уже закрытым занавесом как раз и шли уже настоящие поздравления, я вдруг услышал, как Григорович сказал парню: а ты, дескать, собирался уходить из Большого театра. Прекрасно танцевавшая более опытная Нина именно как Джульетта, с ее пафосом первых чувств, показалась мне уступающей в одухотворенности Денису. Второе я, собственно, сказал самому мэтру, когда его поздравлял с новой победой. Боже мой, такой почтенный возраст, а так мощно еще работают смыслы и фантазия! Балет, по сравнению с его прежней постановкой, совершенно другой. Так вот, Григоровичу я сказал, что сегодня он, конечно, победил, умудрившись не подмять под себя Шекспира. Рядом стоял Саша Колесников - конечно, именно он и протащил меня сквозь охрану как в госбанке на сцену, - он мне потом сказал, что эти слова Григорович, похоже, запомнит.

В спектакле меня больше всего поразила удивительная экспозиция, когда малыми средствами балетмейстер очень точно развел два веронских клана и показал накал эпохи. Я сразу вспомнил недавнюю свою поездку во Флоренцию. О простоте не говорю - она всегда признак большого стиля.

Вечером заглянул в Интернет, в свою почту. Главный редактор «Терры» пишет, что получил моего «Кюстина» - «оторваться невозможно». А я все рефлектирую и боюсь его показывать. Твердо решил утром уехать в Обнинск.

23 апреля, пятница. Это самое мое любимое - ехать одному, заезжать в магазины, подвозить случайных попутчиков, разговаривать.

В процедуру моего сложного вставания и ритуала подготовки ко дню и жизни теперь кроме таблеток, еды, ванных и прочего вошло еще и измерение сахара в крови. Дело это, когда им овладеешь, несложное, за последние два месяца я, борясь с сахаром и по совету врача, похудел килограммов на десять, и надо сказать, неизмеримо лучше стал себя чувствовать. Конечно, диета, которой я себя изнуряю, достаточно жесткая: никакого хлеба, ничего мучного, никаких каш, никаких фруктов, ни картошки, ни бананов, ни кукурузы. В «репертуаре» - овощи, обезжиренный творог, кефир, рыба, вареное нежирное мясо. Но зато сахар в крови потихонечку падает, уже дней десять не выходит за пределы «семерки», и уже два дня держится в районе нормы - не переходит рубеж шести единиц.

На повороте при пересечении с бетонкой подсадил милиционера. Может быть, и не сделал бы этого, но мне показалось, что на кругу я нарушил рядность, и служивый меня тормозит. Сначала мне показалось, что мой попутчик просто угрюмый мент-отморозок, но постепенно, слово за слово, паренек как-то открылся. Меня поразила в нем не так часто встречающаяся цельность личности. Работает он в милицейской охране шофером. Трудится посменно, но ездить приходится из его родного городка в Калужской области, из Юхнова. В Юхнове раньше было несколько заводов: молочный, хлебозавод, что-то еще, сейчас ничего не работает. По утрам многие едут в Москву, автобус отходит в четыре. В Обнинске часто пересаживаются на электричку. Там живет его бабушка, после смерти матери, а та была «предпринимателем», а еще проще - челноком, умерла от рака. У бабушки большой огород, в прошлом году только картошки запасли 120 мешков. Рассказал, как хранить зимой морковь. Владислав, так зовут этого двадцатиоднолетнего милиционера, считает, что умерла мать, потому что все время моталась - профессия; после ее смерти ему досталась квартира. Он однолюб, живет с девчонкой, которую знает со школы. Когда служил в армии, в Москве, тоже кого-то возил, хотя умеет еще и класть кирпичи; девчонка приезжала к нему туда раз в месяц. Они поженятся, когда она окончит в Калуге какой-то техникум. До этого он должен набрать денег на довольно дорогую машину, чтобы не мотаться на попутках. Я спросил о бензине, но, видимо, в милиции остались старые советские порядки. Там всегда можно за сутки отжать, выдают 40 литров на день.

Парень совсем не пьет, к пьянству относится плохо. Полагает, что многие не работают, потому что просто не хотят работать и искать работу. Все хотят получать деньги, чтобы на работе при этом ничего не нужно было делать.

Высадил я Владислава возле поста МЧС, на повороте на Малоярославец.

Как же хорошо на природе! Правда, с собой целый портфель работы, в том числе две пьесы, компьютер, недочитанные остатки рукописи дневников.

24 апреля, суббота.На дворе еще с вечера было холодновато, но солнце светило. Сначала прочел пьесу студента Инны Вишневской Александра Кулмина «Загадка великого князя», а часа через два позавтракал и пошел в большой, до реки, обход, обдумывая, что же мне с этой «загадкой» делать. Пьеса Кулмина - о судьбе одного из молодых великих князей, племянников Александра Второго. Кажется, я что-то об этом князе, несколько безумном и с какой-то историей, читал. Это тот самый великий князь, дом которого мне лет сорок пять назад показывали в Ташкенте. К сожалению, в пьесе все лишь пересказано и практически нет, кроме движения исторического времени, сюжета, и местами очень плохой язык. Допускать парня до диплома нельзя, но справится ли он с этой пьесой в дальнейшем? Кулмин - полурусский, полуазербайджанец. Прошлый раз, увидев большую пьесу, я не разрешил, как принято у них на семинаре, читать ее вслух. Мне показалось, что народ уже взрослый, материал будет кондиционный, прочту дома, все прочтут, а потом вместе обсудим. Видимо, надо будет начинать семинар с этого сложного обсуждения.

Под вечер Володя и Маша приехали и привезли с собой С.П. - значит, будет кому топить баню и готовить обед. Ура! Жизнь потекла по своим дачным законам. Маша сразу стала к грядкам и припахала помогать ей и меня. Володя начал возиться с дровами. С.П. занял позицию у плиты. После обеда смотрели, как обычно по субботам, программу «Максимум», передачу, имеющую, как и «ЛР», притягательную силу чужих неудач и разоблачений. На этот раз среди многого были довольно грязные намеки, связанные с Евгением Мироновым и его дружбой с какими-то молодыми артистами. Все с удовольствием предают и разоблачают друг друга. Но перед этим была другая передача в серии «Профессия репортер». О том, как, изверившись в поиске справедливости, люди добиваются ее, голодая, и берут в заложники врачей, взрывая себя или кончая жизнь самоубийством. Каждый маленький сюжет тянет на «Ворошиловского стрелка» Станислава Говорухина. Если телевидение все же улавливает основные тенденции жизни, то, судя по этим историям, в стране нарастает социальное напряжение. Поколения, конечно, сменились, но в памяти народа осталась советская жизнь. У всех было право пожаловаться в ЦК КПСС и все же найти справедливость, и право на жилплощадь, которую рано или поздно давали без всякой ипотеки.

25 апреля, воскресенье. Утром прочел довольно большой материал Веры Матвеевой. Честно говоря, я не ожидал, что она обретет свой стиль, но, кажется, - а это у писателя главное и основное - произошло. Правда, все это слишком близко к самой Вере - дневник двенадцатилетней школьницы. Почти «Школа», которая сейчас идет по ТВ. Своеобразная лексика, особая изюминка - невероятно подробное и по объему большое перечисление названий фирм, производящих косметику, одежду, игрушки. Этот прием я освоил еще лет тридцать назад, может быть, став его изобретателем, в рассказе «При свете маленького прожектора».

Дома в почтовом ящике меня ожидала вырезка из газеты «Культура». Интервью с писателем Эдуардом Лимоновым. Он ничего не сказал о самом литературном процессе - «Я недостаточно информирован о современной русской литературе». Сказал о чтении: «Я не читаю романов и рассказов. Только биографии великих людей и эссе». Тем не менее, о современных писателях: «Ужасающе посредственны. Они нравятся многим, но ведь серых, посредственных людей всегда много».

Из показавшегося мне значительным - его отношение к Наталье Медведевой. Это, наверное, потому, что все здесь похоже на меня. «Я любил ее, и после ее смерти много размышлял о ней и разговаривал с ней вслух. Ну да, с мертвой… Спорил с ней…» С Валей я никогда не спорю, конечно; в отличие от Медведевой, которую муж называет «неумной», Валя была и умнее и талантливее меня. Честолюбия и терпения в ней было меньше.

Основная, обжигающая мысль интервью: «Моя биография получилась такой, какая она есть, потому что я никогда не оставлял без мгновенного ответа вызовы судьбы. Появлялась малейшая возможность - и я ее использовал, тогда как другие боялись, медлили и бездействовали».

26 апреля, понедельник.Я уже писал, что мои надежды на русское правосудие связаны с американским и израильским, наконец, женевским судами, где внимательно пасут и наших олигархов и других наших вороватых деятелей. В Дневнике уже были примеры того, как не впускают некоторых деятелей искусства в эти страны или арестовывают некоторых бывших наших министров или чиновников за их хозяйственные проделки, которые скрыты от нашей затуманенной Фемиды. Снегом ей глаза запорошило! И вот сегодня, после объявления американцами же, что представители «Мерседеса» давали взятки, пошел вал признаний. Уже шестьдесят шведских, кажется, фирм подписали декларацию, что лучше умрут, чем дадут еще хоть одну взятку в России. Но, похоже, некоторые немецкие фирмы готовы пойти на сотрудничество с нашей прихрамывающей юриспруденцией, то есть сдать взяткополучателей. Среди последних есть вроде бы и МВД, которое в больших количествах закупило «мерседесы».

В институте опять занимался конкурсом: распределил все по группам для чтения и сдавал Леше Козлову, по частям, студенческие работы заочников. Мы будем печатать книгу выпускников за прошлый год. Выбрали только тех, кто защитили диплом с «отличием».

Обедал в нашей столовой. Встретился и долго говорил с Альбертом Дмитриевичем. Завтра он ждет пожарника, и вот мы обсуждали, какие претензии этот начальник выдвинет. Пока Алик, по его словам, выполнил все, что было предписано, кроме одного - запасной выход в зале, где помещается более пятидесяти человек, должен быть в один метр десять сантиметров, а у нас - памятник архитектуры - этот выход только девяносто сантиметров, но зато в кафе еще три дополнительных выхода.

Алик недавно ездил в своей «очередной» отпуск - два раза, ранней весной и в начале осени, он отправляется с друзьями из Москвы на джипах в устье Волги, под Астрахань. Это называется ловить рыбу, но на самом деле - «пожить, как на войне». Палатки, ружья, спиннинги, мокрые куртки, костер вечером, водка и сладкие разговоры. Слаще этих разговоров нет ничего. Рассказывал - я в подобное не мог и поверить - что в районе Волгограда во время нереста закрыли все ходы для рыбы. Дело в том, что - пишу все с чужих слов - решили накопить побольше воды. И этот водный запас будут продавать в Казахстан. А рыба покрутилась и ушла обратно в море искать другие нересты. Не исключено, что следующее поколение рыбы никогда уже в Волгу не войдет. Весь этот рассказ я воспринял как что-то инфернальное.

Вечером, уже домой, звонила помощница покойного С.В. Михалкова. Повод был простой, исполняется 20 лет со дня смерти Юрия Верченко и в МСПС по этому поводу собираются. Я сказал, что четверг у меня, к сожалению, занят - комиссия в Комитете по культуре. Но я с Людмилой Салтыковой заговорил доброжелательно, и она мне сообщила много интересного. Ее довольно долгий рассказ я распределил на несколько разделов. Первое. Все, вернее многие, еще при жизни С.В., понимая, что дни его недолги, хотели сесть на его место. Удивительно, что, по словам Людмилы, на место Михалкова претендовал и Юрий Поляков. Я не очень в это верю, но Людмила настаивала, что, дескать, газета дело не очень верное. Я заметил, что «Литгазета» теперь почти в собственности у Полякова. Но оказывается, на это место, во-первых, еще метил - ну, это понятно, он метил на все, - Ф.Ф. Кузнецов. Это второе. Кузнецов, оказывается, писал Михалкову, хотел, чтобы тот оставил его преемником. О том же самом разговаривал с Салтыковой и Бояринов: хорошо бы, значит, если бы Михалков написал какую-нибудь бумагу, что он видит на своем месте именно Владимира Георгиевича Бояринова. За три недели до смерти С.В. вроде бы, имея в виду Ивана Переверзина, заметил Салтыковой: «работай, с кем работаешь сейчас, он хоть энергичный». Перед этим он вроде бы сказал: «я ухожу…», но еще прежде, когда у Бояринова закончилась доверенность на хозяйственную деятельность, новой доверенности не подписал. Но также не подписал подобный документ и Ф.Ф. Кузнецову.

Рассказал я Салтыковой, которая хвалит Переверзина не только за энергию, но и за то, что вдвое накинул оклады персоналу, о том, как я с ним судился и как ловко Гусев выскользнул из этого суда. Все это милого Ваню характеризует не с лучшей стороны.

27 апреля, вторник. О новости - потом. Сначала о том, как прошел день. Утром пришла из Питера посылка с одеждой, положил ее в машину. В моем возрасте дразнить конкурентов можно только новым пиджаком. Утром же, как только приехал в институт, еще раз проверил всю рассылку с работами на конкурс, здесь основное - организация работы и компетенция экспертов. Вроде все в полном порядке. Проза -Р. Киреев,А. Королев, С. Толкачев. Поэзия - Е. Рейн, И. Ростовцева, Е. Сидоров. Публицистика - Е. Сидоров, Ю. Апенченко. Каждый из пачки выделит по две работы и завтра, сойдясь в пять часов вечера, мы из отобранных выберем лауреатов.

Каждый вторник у меня, как дальний перегон, но сегодня перегоны шли без остановок. На семинаре Вишневской начали читать, и я поэтапно завернул пьесу Кулмина. О Вере Матвеевой я уже писал, но ребята приняли ее текст не вполне адекватно. Слишком уж, казалось бы, прост показался прием - перечисление вещей, у каждого под носом. Но все же кое-какие недостатки и были: а где хоть что-то о внутреннем мире, хоть что-то из раздумий о будущей жизни, хоть два слова о родителях? Объяснил им значение нагнетания деталей, прочел куски из интервью Лимонова. И быстренько побежал в Минкульт - на экспертный совет. Кажется, нашел новый маршрут: я теперь уже не обхожу бульвар за Камерным театром, а сразу же по выходе из института на Тверской, перехожу улицу, перелезаю через ограду, потом пересекаю бульвар и снова лезу через забор. Картина довольно смешная: старый дядька прыгает козлом через ограждение!

Мне нравится эта работа в экспертном совете, потому что удается хоть как-то установить справедливость, вытащить на свет божий нередкие случаи, когда крошечные способности выдают за талант и помножают на успех. Правда, люди разбалованы недавним временем, когда якобы по контрасту с советским периодом, звания давали без особого разбора. Власть искала своих поклонников и надавала множество этих званий… На сей раз статистика получилась такая: комиссия рекомендовала к дальнейшему рассмотрению лишь каждого шестого претендента. Был и несколько странный момент. Союз кинематографистов представил к званию «Героя России» некого оператора, в 1956 году снимавшего атомный взрыв в Семипалатинске. Все немножко оторопели, потому что по статусу это звание дается только непосредственным участникам настоящих боевых действий.

Событием стала новая инициатива нашего ректора: он через Надежду Васильевну и Мишу передал пакет документов на Николая Переяслова. Это все было мне смешно: целая куча грамот и дипломов о победах в региональных фестивалях, которые, как правило, блатные. Я к подобным бумагам, когда они приходят с документами даже абитуриентов, отношусь с подозрением. В литературе всего важнее - имя, а его у нашего Коли нет. План у ректора, видимо, такой: завалить на выборах Агаева и поставить православного Николая. У ректора, полагаю, есть еще иллюзия, что работающий чуть ли не помощником Лужкова Николай чем-то может ему помочь. Но Лужков уже дохаживает свой срок, а Коля парень, конечно, неплохой, но это такой же честолюбивый человек, как и Дьяченко. Неужели Тарасов не хочет баллотироваться на следующий срок, а будет выдвигать вместо себя Николая? И потом, если он несправедливо выдворит Самида, то будет иметь дело с целой диаспорой.

Вечером дома посмотрел фильм Г. Натансона о Т.В. Дорониной - кадры все знакомые и замечательные, но фильма, как такового, нет - обычная юбилейная передача о великой русской актрисе. Местами похоже на фильм о самом Натансоне. Себя-то он уж здесь рекламирует как героя культуры. Я думаю, комиссия за фильм не проголосует.

И последнее, - читаю книгу о Таирове, вышедшую в серии ЖЗЛ. Книга, кажется, неплохая, написана как апологетика еврейской линии в русской культуре. Автор - Левитин. К моему удивлению, даже фамилия оказалась псевдонимом - Корнблат. Ну, это естественно и привычно, однако занятно, что книжка отчетливо показала, что в своей деятельности этот замечательный деятель русской культуры опирался только на «своих». Боюсь, именно подобная групповщина и стала основным импульсом для закрытия таировского театра, а вовсе не элементарная кровожадность советского культурного руководства. Здесь же вспомнил рассказ Инны, как во время собрания, когда театр закрывали, именно труппа с упреками накинулась на своего руководителя.

28 апреля, среда. Утром с Машей Зоркой ездили на Плющиху, чтобы поздравить Инну Люциановну Вишневскую - ей 85 лет. С осени она уже не ходит в институт. Ввиду юбилея надел новую куртку и брюки, которые привез из Питера. К поездке на Плющиху меня подвигало еще и творческое любопытство. Как-то И.Л. рассказала мне о том, что три подруги - сама И.Л., Зоя Богуславская и покойная Нея Зоркая - на протяжении многих лет раз в неделю вместе встречались за завтраком, чтобы обсудить текущие дела. Здесь я интуитивно видел какую-то пьесу. Разведка местности и возможностей. Но в принципе старый человек в такой день просто не должен оставаться один.

И.Л., к моему удивлению, оказалась даже в лучшем состоянии, нежели я мог представить. В центральной комнате стол был накрыт, как для фуршета. Всем эта занимались ее постоянная домработница и ее дочь. Юбилярша, которую каким-то образом сводили даже в парикмахерскую, сидела в нарядном платье в кресле, волосы у нее были подкрашены. Мне показалось, что она даже помолодела, но потом я понял, что лицо и руки чуть опухли. Это ощущение подтвердилось, когда она через час этого приема все же встала и, кстати, вполне самостоятельно пошла на кухню.

Мы с Машей оказались первыми из гостей, правда, остались следы от актеров театра «Модерн» - огромная корзина с цветами. В образовавшейся паузе я прочел Инне наш институтский адрес, Маша вручила цветы, на которые деньги дала бухгалтерия, потом еще пять тысяч рублей в конверте, за вычетом подоходного налога, и мы очень хорошо поели.

Телефон постоянно звонил. Ждали ближайшего друга - Зою Богуславскую. Но явилась не она, а Сережа Арцибашев, главный режиссер «Маяковки». Тут я еще раз пожалел, что так и не смог вытащить сюда нашего ректора, а ведь предлагал - вот здесь она и происходит, знаменитая тусовка московской интеллигенции. К ней себя надо приучить. Сережа, кроме букета и конверта с деньгами, привез еще и целую сумку дорогих консервов. Его приход и его подношения, за которым чувствовалось полное понимание трагической ситуации, меня удивительно тронули. Вот уж поистине - талантливый человек - а он, безусловно, один из лучших актеров и режиссеров России - еще и духовно богат. Тронул меня и обширный текст поздравительной телеграммы от Калягина. Я достаточно опытен, чтобы в кружении текста почувствовать собственную руку автора, а не его секретаря. Да и подпись была замечательная: «Ваш Саша Калягин».

Потом приехала бодрая, хоть на несколько лет старше Инны, и уверенная в себе Зоя Богуславская. Тоже подарки, разговоры, ее новая, привезенная с собой книга. Эта немолодая дама внимательно за всем следит. Вспомнила о моем новом романе и сказала, что мы должны обменяться книгами.

Уже в четыре мы с Машей уехали - по дороге все кружили в разговоре вокруг И.Л., ее болезни, вокруг квартиры, которую она, как выяснилось, завещала своему врачу. Маша торопилась на какое-то свидание, а у меня на работе в пять должно было собраться жюри. Кстати, С.П. еще вчера аккуратно выполнил мое поручение - прочел целую стопку работ на конкурс и оставил их мне с запиской, распределив приоритеты. Быстро я прочел всю отмеченную прозу. С поэзией и публицистикой все оказалось еще легче, читали выделенное «экспертами» на ходу. Дисциплина и тщательность в исполнении этой работы нашими преподавателями меня приятно удивила. Все быстро и внимательно прочитали. Особенно В. Костров, Ю. Апенченко, Е. Рейн и А. Королев.

Вообще же ощущение от этого конкурса - как от почти мертвого дела. В поэзии практически нет ничего интересного, лучше всех сработали «на заказ» наши студенты. Первую премию по прозе получит материал все-таки с вторичной литературной основой, хотя и с неплохо сделанной конструкцией. Завтра мне предстоит работа по другому конкурсу - Московская премия.

29 апреля, четверг. Ашот опять попал в больницу. Вчера под вечер мне по цепочке, через хозяйственную часть, а потом уже и от Надежды Васильевны передали просьбу подкупить для его родителей какую-нибудь зелень. Сделать этого вчера я не смог, ибо, когда освободился, рынок уже не работал, но сегодня, еще не было девяти, отправился за покупками. Набрал сумку разной снеди для себя и сумку для семьи Ашота. К зелени на всякий случай добавил еще и цыпленка. Встретили меня довольно неласково. Звонок не работал, пришлось стучать, глазок поднимался и светлел два раза. Наконец дверь открыли и сразу же Сусанна Карповна начала с истерики и показного лицемерия, будто бы я в чем-то виноват: нам, дескать, ничего не надо… Я только буркнул: «просьба Ашота», поставил сумку и ушел.

Еще до рынка я мерил в крови сахар, ушел ничего не съев, и когда через час померил еще раз, вместо того чтобы упасть, сахар немыслимо поднялся - нервы. Сусанна Карповна обладает невероятной взвинчивающей силой. Если Ашот, постоянно живя в этом семейном аду с любимыми им стариками, на этот раз выкарабкается, то все это ненадолго. Возможно, Сусанна Карповна, мнящая себя писателем, не любит меня не только за то, что я печатаюсь, а она нет, а еще и за то, что совсем недавно я ее предупреждал, что если они не изменят отношения к сыну, то он может погибнуть. Он два раза в день мотается в институт, чтобы поработать за компьютером, потому что дома из-за каких-то фантазий - «компьютер меня облучает» - ему не разрешают поставить этот аппарат. В пятьдесят лет у мужика нет ключа от собственной квартиры, я уже не говорю о личной жизни.

Днем заезжал в институт, чтобы оставить машину и надиктовать Е.Я. представления студентов из семинара Инны Люциановны к защите дипломов. Уже из института ездил на комиссию в Комитет по культуре. В этом году наша секция чуть изменилась. Из прежнего состава остались Наталья Казьмина, Евгений Стеблов, Сергей Яшин. Ну, Володя Андреев, как председатель всей комиссии, тоже постоянно наш. Добавились Андрей Волчанский, редактор «Современной драматургии», Сергей Голомазов, режиссер и худрук театра на Бронной, Сергей Толкачев, и как лауреат премии Москвы и как наш профессор, и Татьяна Яковлева, доцент-киновед с кафедры ВГИКа.

Довольно быстро все решилось по лауреатам. Всем понравилась книга Михаила Левитина «Таиров», не вызвала возражений и книга Бориса Тарасова «Петр Чаадаев в Москве». Здесь я заговорил о «московском» компоненте, и с мыслью о нем прошел Марк Захаров с «Вишневым садом», а также спектакль РАМТа «Берег утопии» по пьесе Стоппарда. Споры возникли вокруг кино и вокруг книжки Григория Заславского. В кино выбрали все-таки не Натансона с его фильмом о Дорониной, ставшем еще и рекламным фильмом о молодом, донельзя отважном Натансоне, резавшем министру кинематографии правду-матку. Все сошлись на ленте Сергея Мокрицкого «Четыре возраста любви».

Теперь есть возможность взять паузу и поговорить о другом кино. К обсуждению на комиссии я еще вернусь. Пресса и Интернет заполнены рецензиями о фильме Никиты Михалкова «Противостояние». Это продолжение его «Утомленных солнцем». В этих отрицательных отзывах даже прорезался какой-то стиль. Ощущение всеобщей радости, как будто народные надежды наконец-то оправдались. Если другому художнику подобную неудачу простили бы, то Михалков так долго наставлял всю нацию и был успешен в своей победительной деятельности, как председатель союза, как друг Путина, как нравоучитель целого народа, что ему подобное, наоборот, не спустили, а поставили в вину.

Итак, члены нашей комиссии проголосовали за фильм Мокрицкого. Многие, безусловно, видели и некоторую сконструированность, которая диктовалась притчевым его характером, определенную условность. И все же, и все же на фоне жвачки телеэкрана и американских детских придумок картина и запоминается и заставляет думать. К тому же здесь есть и замечательные актерские работы, в частности, я вспомнил и заговорил о работе Игоря Ясуловича.

Уже после комиссии пошел на старый спектакль Марка Захарова «Женитьба». Здесь еще раз стало ясно, что Захаров крупный театральный режиссер, со своей эстетикой. Правда, эстетика эта уже одряхлела, приемы все те же, актерство на грани капустника, но интересно, запоминается. В каком-то смысле само здание театра - бывший Купеческий клуб - строже и стильнее, чем играющиеся в нем спектакли. К сожалению, в этот день не играла Агафью Тихоновну Инна Чурикова, что мне было бы интересно. Произвел большое впечатление лишь Л. Броневой. Любопытно, что изменилась и публика, хотя, повторяю, спектакль старый. Здесь нет уже интеллигенции первого ряда, если она вообще где-то осталась, зато много людей как бы с вокзала, пришедших посмотреть «живьем» на киношных кумиров. Для них-то театр по-прежнему знаменит.

30 апреля, пятница.Волновался два дня, потому что все время звонил на сотовый телефон Ашота, и мне отвечал записанный голос: «телефон выключен или находится вне зоны приема». Я, конечно, понимал, что, во-первых, плохие вести приходят первыми, а, во-вторых, естественно, догадывался, что он находится в реанимации, но всегда раньше он был там по времени значительно меньше. В середине второго дня он позвонил сам, и многое прояснилось. На сей раз Ашот не в кардиоцентре, а в Первой градской. Почувствовал утром себя плохо и пошел в поликлинику, откуда его сразу же увезли на «скорой». Какой-то вид внезапно развившейся аритмии. Но самое интересное, как он объясняет причину ее возникновения. Оказывается, накануне приступа он был на эстрадном концерте и там его место оказалось рядом с гигантскими динамиками. Чудовищная вибрация, сочившаяся из динамиков, и расшатала его хлипкое здоровье.

Утро началось с визита Леши Карелина. Заказов у него на праздничные дни нет, вот он и вспомнил обо мне и своей дипломной работе. Полтора часа сидел, чистил и редактировал его бесконечный текст - уже набил где-то страниц шестьдесят. В качестве ответной услуги Саша подмел пол на кухне и помыл посуду. Через час или полтора я уже устаю и больше ничего делать не могу.

Продолжилась история с днем рождения Инны Люциановны. Позвонил ее ученик Саша Колесников, который, естественно, приезжал ее поздравить. Когда я ему сказал, что был от института вдвоем с Машей Зоркой, Саша очень удивился. В этот день к ней домой наведались буквально первые люди нашей культуры. После меня, оказывается, были и Юрий Соломин, и Владимир Андреев. Я уже не говорю здесь о великих подругах И.Л.

Собственно, весь день я просидел дома, внося последние замечания в текст Дневников за 2004 год. Значит, лазил по энциклопедиям, справочникам, разным учебникам. Попутно были всякие звонки, что-то себе готовил, возился с рассадой, сортировал бумаги. Так, видно, я и не начну жить в образцовом порядке. Попутно прочел несколько последних газет, которые я последнее время не успеваю читать. И сразу нарвался на занятнейший материал, связанный с одним из современных кумиров, фигуристом Евгением Плющенко. Статья в «РГ» называлась «Петербургские парламентарии намерены лишить Евгения Плющенко депутатского мандата». Сей случай, кстати, свидетельствует и о порочности нашей избирательной системы и о низком уровне нашего избирателя. Я за действующих спортсменов, артистов никогда бы не проголосовал - главным для них всегда останется спорт или искусство, а не общее дело. Коллеги по законотворчеству жалуются на Плющенко лидеру «Справедливой России». Из 123 заседаний, которые Законодательное собрание Петербурга провело, начиная с марта 2007 года, - видимо, тогда-то совсем молодой фигурист и стал депутатом, - ледовая знаменитость посетила только 11, причем в 2009-м Плющенко побывал на двух, а в 2010 году не был ни на одном.

Но есть и другая сторона у этой проблемы. «За время формальной работы Е. Плющенко петербургский бюджет потратил на его функционирование как депутата 12,707 млн рублей».

Не получается у меня так, чтобы целый день тихо и спокойно просидеть дома. Вечером все же переоделся и пошел в театр Покровского. Там премьера - опера Сидельникова «Бег».

1 мая, суббота. Довольно рано выдвинулись полным составом в сторону Обнинска. По дороге, на хозяйственном рынке, купили печку для финской бани. И тут же возникла другая проблема: где достать глину, чтобы произвести обмазку. Старая печка уже совсем прохудилась и нещадно дымит. Этим займется завтра Володя. Пока живем по хозяйственному расписанию: Володя готовит в последний раз со старой печкой баню, мы с Машей высаживаем в теплице рассаду помидоров, С.П. орудует на кухне.

Еще со вчерашнего дня чувствую себя плохо, сахар около 6,5, голова кружится, продолжаю худеть. Сейчас я уже вешу 79 килограммов, не знаю, на пользу ли мне идет эта диета, но до сих пор чувствовал себя хорошо. Все-таки не утерпел и два раза попарился, пива выпил совсем немного, почти стакан, и ушел в свою нору читать.

Давно подбирался к статье Сергея Чупринина в четвертом номере «Знамени». Здесь очень любопытные и безжалостные наблюдения над сегодняшним состоянием литературы. Наверное, я недооценивал Сергея, раздражаясь его быстрой карьерой и сменой политической ориентации, стремительной, как операция по перемене пола. Недооценивал я и его Словарь, полагая в нем одно лишь стремление свести счеты со своими противниками или недоброжелателями в отдельных статьях. Собственно, такова была и небольшая статейка и обо мне, хотя в ней нет ни одного неточного слова, только нарочитая компоновка, расчет на общий эффект и ощущаемое стремление хоть как-то уязвить.

Его «знаменская» статья называется «Остров», с подзаголовком, проясняющим общий смысл, «Литература в эпоху паралитературного бума». Остров - это настоящая литература. Довольно безжалостно Чупринин анализирует параллельную, самодеятельную, графоманскую литературу, которая после отмены цензуры стала не только широко существовать, но и претендовать, завоевывая это право, на роль статусной, то есть настоящей. В праздновании этого хеллоуина играют роль и, так сказать, подлинные писатели, под маской жюри конкурсов и в качестве vip-гостей.

«Кому мешает, что немолодой бизнесмен, уже у нас в России, затеялся, отойдя от дел, писать романы? А издав их все в роскошных переплетах и насладившись восторгами наемных рецензентов, открыл еще и журнал, который приглашенные в помощь толковые местные литераторы превратили в лучший из тех, что выходят в старинном городе N.».

Мысль продолжена.

«Кому вообще мешает, что в параллель к привычной (назовем ее «статусной» или «профессиональной») литературе на наших глазах сформировалась новая, самодеятельная литература, уже втянувшая в свою орбиту тысячи, десятки тысяч людей с завидной социальной энергией, но умеренными, скажем мягко, способностями».

Так как я довольно давно слежу за Сергеем, который из моего приятеля в силу разных обстоятельств превратился в моего, пожалуй, литературного недруга, то не могу не процитировать и пару горьких и откровенных пассажей, которыми он украсил свою статью. Но подобными пассажами готов гордиться и я.

«Рожденный простолюдином, я и в литературе ценю не только поцелованных Богом, но и селфмейдменов, тех, кто и без отпущенного небесами необъятного ресурса внес-таки важный, часто просто необходимый вклад в большую русскую словесность.

Так применительно к классике, поскольку писал я по преимуществу о Боборыкине, Николае Успенском, Власе Дорошевиче, Куприне и Гумилеве. Отчетливо понимая все про Бунина и Блока, но столь же отчетливо понимая, что о них и без меня найдется кому высказаться».

Как тонкий и прилежный наблюдатель литературного процесса Чупринин точно отмечает его тенденции.

Первое, ситуация "когда в товарищах согласья нету и нету даже воли к консенсусу, к консолидации мнений, одно и то же произведение может быть расценено экспертами (и любым автором «Живого журнала») совершенно противоположно: ты говоришь, что это подлинная литература, может быть, даже шедевр века, а я говорю, что это паралитература и вообще дерьмо».

Второе, «литература, масскульт и паралитература, конечно же, не нейтральны по отношению друг к другу, а находятся в условиях постоянного взаимопроникновения и, соответственно, взаимодействия».

Чупринин приводит примеры.

«…Скажем, возникновение у нас - с ориентацией не только на ходкую переводную книжную продукцию (от X. Мураками до Ф. Бегбедера), но и с учетом успешных образцов отечественного масскульта - особого типа словесности, который я несколько лет назад назвал миддл-литературой. То есть литературой, где вполне средние литературные достоинства текстов адекватно воспринимаются средней же читательской аудиторией: язык понятен, сюжеты занимательны, ситуации и персонажи вполне узнаваемы, и с искренностью (в женском варианте - с задушевностью) все в порядке.

…Выход в литературе на первые позиции того низового жанрового формата, к которому приклеился ярлычок «семейной саги». Именно в этом ключе в течение, по меньшей мере, двадцати лет работали по преимуществу творцы парапрозы, ибо каждому из берущихся за перо найдется что сказать о себе и своей родословной. И только совсем недавно, когда выяснилось, что именно этот формат, оказывается, наиболее востребован читателями, за дело, не мешкая, взялись уже не только косорукие и косноязычные, но и настоящие профи.

…Писатели-фантасты годами бились за выход из жанровой резервации, за то, чтобы их наконец-то не только оценили рядовые читатели, но и приняли как своих в литературную элиту. И что же?.. Сами фантасты, за редчайшими исключениями, где были, там и остались, а вот их технику, их методику сюжетостроительства и приемы смыслопорождения высокая словесность к нулевому десятилетию таки освоила. Взгляните на магазинные полки, вчитайтесь в лонг- и шорт-листы значимых премий - каждая вторая претендующая на бессмертие книга не обходится сейчас без фантастических допущений, без, на худой конец, дьяволыцинки и чертовщинки, без мистической подкладки».

Казалось бы, прямых выводов нет: литература остров, омываемый морем иной словесности. Я здесь выпускаю неслучайно появившуюся академию Современной российской словесности - они, эти академики, знаменитые и не знаменитые критики,они -то знают, где литература, а где нет, но вот беда, академия закрылась по недостаточному финансированию. Они действительно знают, если только это либеральные ценности и либеральная литература. Чупринин не был бы Чуприниным, если бы не внес в свою прекрасную статью еще и такой пассаж.

«Конечно, при тоталитаризме с литературной топографией все было просто: властная вертикаль, на самом верху которой один-одинешенек лучший, талантливейший, а пониже выдающиеся, еще ниже, эспланадою - прославленные, крупные, видные, пока, наконец, мы не упремся в заметных и своеобразных. Но разве, в противовес огосударствленным инстанциям вкуса, общество, квалифицированные читатели не выстраивали свою собственную пирамиду, где наверху царили уже не Егор Исаев с Шолоховым, а Иосиф Бродский с Солженицыным? И разве не маячила, совсем уж поодаль, еще одна пирамида, где Бродского и Солженицына согласны были, конечно, почтить, но выше всех прочих ставили Геннадия Айги и Сашу Соколова?»

2 мая, воскресенье. Вчера, чуть-чуть прикоснувшись к парилке, я ушел спать, оставив веселую компанию с шестью литрами пива. По тому, как я проваливаюсь в сон или дремоту, чувствую какие-то серьезные изменения в здоровье. Все надеюсь, что это поправимо, и я отойду. Но после смерти Вали прошло уже почти два года, а лучше мне не становится.

День прошел в разных хозяйственных напряжениях. Главное, я покрасил «Кузбасс-лаком» водопроводную трубу, которая идет вдоль всего моего участка, и оплатил эксплуатационные расходы и электричество - не успел уехать из Москвы, как вылетело 15 тысяч рублей, хорошо, что С.П. разделил со мною оплату за новую банную печку.

Володя опять удивил меня: так точно, старательно и аккуратно он поставил новую печку. Когда для пробы затопили, то оказалось, что в бане перестал собираться дым. Проба переросла в новую банную серию: за пивом пришлось ехать в наш дачный магазин. Я опять выскользнул из банного рая довольно быстро.

Одно меня радует: я все-таки создал себе такой образ жизни, какой я и хотел. И домом, и огородом, и постоянными, которые требует дача, ремонтами, занимаются другие - значит, времени у меня для чтения и письма остается больше. Что в доме чужие люди, я практически не ощущаю, все как-то живут сами по себе. В связи с тем, что кухня переехала на улицу, в так называемый «сарай», в моем распоряжении теперь маленькая спальня на первом этаже, спортзал и вторая терраса, где зимой мы устраиваем кухню. Почему у меня нет зависти к большому дому, имению, дворянскому порядку в жизни? Мне не хватает только секретаря, который разбирал бы мои бумаги и был иногда готов к диктовке.

3 мая, понедельник. Сегодня, как и вчера, пока все спали, я сходил к реке. Пытаюсь как-то расходиться и не чувствовать бремя своего тела. Когда ты здоров, то существует только дух. Как всегда, что-то думал о стратегии своей писательской жизни, и снова мелькнул образ продолжения книги о Вале.

Утром звонил Е.Ю. Сидоров - он опять в Париже, придется его прикрывать и что-то объяснять начальству, если спросят. Но при всей Жениной вольности, которую я отлично понимаю, - жизнь заканчивается и хочется охватить все - он дает ребятам неизмеримо больше, чем некоторые наши спокойные и дисциплинированные умельцы.

Уже в Москве по «Эхо» слушал, как Каспаров защищает Анатолия Карпова в качестве будущего президента ФИДЕ. Но почему-то помощник президента господин Дворкович хотел бы видеть на этом месте Кирсана Илюмжинова. С чего бы этого? Попутно Каспаров рассказал, что впервые за девяносто лет матч на звание чемпиона мира играется без русского гроссмейстера. Это наше новое «достижение» в спорте.

Завтра два семинара, а в перерыве между ними еще и заседание кафедры. И наверняка какие-нибудь новые неприятности с конкурсом. Слишком уж много желающих просунуть кого-нибудь своего.

4 мая, вторник. На семинаре драматургии происшествие. Отправил двух девочек прямо с семинара в деканат. Обе очницы, обе опоздали на полчаса, обе по каким-то причинам не ходили на занятия с марта. А вот пришли, сели, как ни в чем не бывало. Одна через полчаса вернулась с запиской от ректора: разрешить присутствовать до первого обсуждения, а уж потом решать. Семинар довести до конца сразу не удалось - вернулся к нему через тридцать минут, столько мне понадобилось, чтобы провести заседание кафедры. Но перед этим просил зайти ректор. Вопрос у него был небольшой, некоторые корректировки по конкурсу абитуриентов. С моей-то точки зрения корректировать результаты можно в любую сторону - того высшего качества, который конкурс подразумевает, в присланных работах нет. А работы среднего уровня можно тасовать в любом порядке. Но, наверное, главное заключалось в том, как пройдет другой конкурс - по Николаю Переяслову. Я сразу ректора предупредил, что результат известен заранее - кафедра не проголосует за его, представленную ректором, кандидатуру. Пришлось еще сообщить, что Николай Переяслов, всегда хорошо и быстро устраивающийся, уже перестал быть «помощником мэра». Я также напомнил, что не в стилистике института подавать заявление именно на штатное, а не на вакантное место. Так все в дальнейшем и произошло. Представил я обоих кандидатов - Переяслова и Агаева - доброжелательно, рассказал об их творческих и педагогических достижениях. Наших, конечно, смутило преподавание словесности в епархиальном училище у Переяслова, да и вообще обилие у последнего грамот и благодарностей. У Самида тоже, между прочим, премия Москвы за прекрасный роман. О романе здесь же несколько лестных слов сказал Анатолий Королев. А потом я пустил в ход свой излюбленный способ тайного голосования: листочки с фамилиями по обеим сторонам: ненужное - оторвать и положить в карман. Все ясно и до очевидности наглядно. Оставшиеся кусочки с именем претендента, которого кафедра рекомендует для заключения договора на преподавание, кидали в кепчонку с надписью «Литературная газета». Все, как и оказалось, проголосовали за Самида, я еще немного их постращал дипломными работами и пошел доводить до конца семинар драматургов.

В два начался семинар прозы. Я рассказал о статье Чупринина, зачитал цитаты, а потом начал разговор, казалось бы, с неожиданного. Естественно, сделал это не случайно, а имея в виду, что рассказ Ани Петрашай, который мы должны будем обсудить, «только о любви».

Но начну по порядку. Несколько дней назад по радио я услышал о некоей Вере Трифоновой, обвиняемой в мошенничестве: она обещала посодействовать за 1,5 миллиона долларов в получении места сенатора в Совете Федерации. Итак, эта женщина умерла в тюрьме, она страдала диабетом и своевременно не получила медицинской помощи. Но это не все, сегодня сказали, что почти так же погибла в тюрьме другая женщина, с тем же обвинением и тем же диагнозом. И вот я задал ребятам вопрос: как писателю относиться к подобному событию? С одной стороны - мошенницы, может быть, их Бог наказал. С другой - нужен им в тюрьме был врач редкой и дефицитной специальности - эндокринолог. Я сам в своей поликлинике уже очень давно не могу записаться к этому врачу: звоните, дескать, в начале месяца. Что по этому поводу писатель должен и мог бы записать в своем дневнике? Кого кроме тюремного начальства ругать еще? Но кто бы они ни были, но ведь погибли, наверное, раньше отмеченного им судьбой срока.

Возникла очень интересная дискуссия, где среди прочего обозначилось и мнение, что женщин как бы легально уморили, чтобы не дать возможности сдать подельников и помощников.

К рассказу Ани было много претензий, но работа, тем не менее, стройная и очень неплохая.

Не думал, конечно, что уже дома придется вернуться к той же теме, но, когда резал овощи в окрошку, вдруг услышал по радио новую информацию, касающуюся наших тюрем. Но здесь надо вспомнить дело адвоката Сергея Магницкого, точно так же погибшего в тюрьме. Дело имело широкий резонанс, кто-то из американских директоров, в фирме которого Магницкий работал, даже сказал, что его смерть была связана с огромными деньгами, присвоенными некими рэкетирами, крышуемыми нашими чиновниками. Но это все лишь экспозиция. Теперь сообщение. Американский сенат постановил, что шестьдесят чиновников, не самых высших, а именно исполнителей, больше не получат визы в США, и их счета там, коли они окажутся, будут заморожены. Браво! Я всегда полагал, что суд придет к нам именно из заграницы! Какая пощечина нашей юстиции!

5 мая, среда.До половины пятого занимался разнообразными ничего не дающими душе делами, отправил деньги Вите, ходил в аптеку за лекарствами. Таблеток набрал на целое лето, а вот проживу ли я его? По дороге из аптеки купил багажник на машину. На даче мне его прикрутят. Потом приезжал Леша Карелин, и я отжимал, выкручивая из его диплома лишние слова, его безумную повесть, угощал его борщом с грибами. Так как встал рано, то все-таки сделал самое главное - минут сорок поработал с текстом Валиной книги. К этим страницам я сразу же возвращаюсь, как только душа чуть-чуть освобождается от необходимого. В связи с этой своей строчкой в Дневнике я вспомнил эпизод из одного апокрифа о Фолкнере. Он, вроде бы, работал почтальоном, а позже выяснилось, что одна из комнат в его доме была заполнена не разнесенными им письмами. С точки зрения вечности, Фолкнер был прав - он писал свой роман. Но я бы так не смог, за каждым письмом я бы по-русски видел страдание и благую либо трагическую весть, которую надо донести.

К четырем часам достал с антресолей коробку своих орденов, медалей и знаков отличия и задумался, какой из них сегодня надеть. Коробка тяжелая, килограммов пять, среди всяких наград есть и интересные - например, медаль от «благодарного народа Афганистана». Орденов я никогда не ношу, но праздник есть праздник, и я выбрал три награды. Это - орден «За заслуги перед Отечеством» - потому что все же это крупный орден, несмотря на то, что он лишь IV степени; юбилейную ленинскую медаль, потому что там профиль Ленина, который будет бросаться в глаза, медаль «За доблестный труд», потому что на медали ясно и отчетливо выбито - СССР. Все остальное отложил до лучших и соответственных времен. Решил так: надену черный костюм с сюртуком, который сшил мне Вячеслав Михайлович Зайцев, и белую шелковую рубашку с черной бабочкой. Но тут позвонил и пришел Игорь, чтобы занять у меня две тысячи рублей, потому что скоро день рождения у Лены, а зарплату ему выдадут позже, и как артист выдвинул другой дизайнерский план. Он предложил тот же костюм, ту же рубашку, но с красной бабочкой. И не украшать себя всеми праздничными регалиями, соединяющими меня с государством: только орден «За заслуги…», который он сам и разместил таким образом, что из-под лацкана выглядывала такого же цвета, что и бабочка, орденская колодка. Речь, вернее, как у меня всегда бывает, предощущение в будущем сказанного, в уме моем уже была готова. Мне ведь еще предстоит вручать награды победителям конкурса.

Вечер, названный фестивалем и посвященный празднику Победы, безусловно, получился и прошел просто с удивительным успехом. Я не предполагал, что так все удастся и организуется. В ЦДЛ зал был почти полон. Происходившее можно разбить на четыре части. Выступление наших преподавателей-ветеранов. Легкая, с декламированием писем и дневников, наша студенческая, особо ни на что не претендующая, самодеятельность. Великолепное чтение стихов нашими преподавателями и, наконец, ряд номеров - это всё песни войны, превратившиеся почти в фольклор, - исполненные артистами «Новой оперы». Но не было А.М. Туркова, которому четвертого, то есть вчера, сделали операцию на глазах, не смог подъехать К. Ваншенкин, кто-то еще. Однако, может быть, от этой компактности вечер даже и выиграл. Выделить кого-нибудь очень трудно, все были интересны по-своему. Мы ведь в своем живом сознании эту войну еще не освоили, и осознание у меня лично происходит до сих пор. Каждый - М.П. Лобанов, М.М. Годенко, бывший директор театра на Таганке Дупак - немножко говорил о своей биографии - но, в общем, это не только картина ранней молодости, но еще и подлинные мысли людей того времени. Особенно мне понравилось выступление Лобанова, даже не тем, что он все время призывает к справедливости по отношению к Сталину, а еще и тем, что он не вихляет вместе со временем. Вспомнил о Сталине и Годенко. Во время чтения наших преподавателей я подумал, что вот иногда кафедрой недовольны, дескать, слишком много стариков, а кто еще мог бы выступить так сильно и мощно? Замечательно читали Рейн, Костров, Волгин, Николаева. В конце вечера пел еще и Коля Романов, как всегда неплохо, даже хорошо, но в его интерпретации появилось что-то сладковатое, особенно в руках. Но, вообще, молодец. Похвалим и себя, сначала за соображение, что кое-что было сделано совершенно правильно: и оперу я пустил в общежитие, еще когда был жив Евгений Колобов, и Колю Романова с Игорем Черницким не напрасно в трудное время приютил в институте.

Свое выступление я построил на воспоминаниях о ледоходе в Калуге и, спустя несколько дней, услышанном там же объявлении о капитуляции Германии. Природа и народ. Природа тоже была за нас - вся наша русская жизнь не хотела под чужое ярмо. Говорил о борьбе мифов, о нашей русской обязанности сохранить именно свою правду.

6 мая, четверг. Рано утром уехал на дачу - надо следить за посадками и хозяйством, не завязнуть в московской духоте и поработать над своими текстами. С.П. отправился в Обнинск еще вчера, у него лекции в пятницу. С собою он прихватил не только Володю и Машу, но и друзей их - двух Саш. Это взрослые отрадненские пацаны, не имеющие настоящей работы. У С.П. большие планы - заправить газовые баллоны и купить дрова для печки и бани. Я же взял с собой остатки рассады и по дороге все время что-то докупал из садового инвентаря и посадочного материала.

Приехал, когда все еще спали. Мою комнату не заняли. Хотел было поспать, но заснуть уже не смог и «пошел в поле» - подвязывал помидоры, поливал грядки, то есть занимался разработкой своего старого телесного механизма. День оказался длинным; многое успели сделать до меня, а главное, - я что-то пописал, почитал. Удалось сторговать и машину дров - как оптовому и постоянному покупателю дали скидку: за пять кубометров не десять тысяч рублей, а лишь девять. Заправили два баллона газом. Газ по сравнению с прошлым годом сильно подорожал - 1 220 рублей. Вот что значит быть страной с почти неограниченными запасами газа.

Около четырех Володя повез С.П. на вокзал, а я с приданным для работ Сашей по кличке Колпучи принялся вычищать гараж. Дело это не пустое, работа не механическая, ведь каждая вещь в гараже имеет свою историю. Однако история может и закопать - разного мусора, никому не нужных вещей, не востребованных иногда двадцать с лишним лет, вывезли и выбросили на свалку аж две машины! Когда был молод, хранить что-то, пожалуй, было просто необходимо, теперь же это стало бы никому и ни для чего не годным хламом.

7 мая, пятница. Вишня и слива уже расцвели, скоро уже зацветет яблоня. Весь белым полыхает сад моей соседки напротив. Но вот уже несколько лет, как она умерла. Ходят слухи, что ее участок кто-то купил «про запас», чтобы вложить деньги, но пока никто здесь не появлялся, сад зарос и теперь в каком-то кладбищенском беззвучии полыхает белым и розовым. Утром не только поел свою невкусную, хотя и полезную пищу, но еще до двенадцати, до того как привезли дрова, полил все грядки и долго занимался сначала чтением на английском, по новой методике Ильи Франка. Затем от руки написал несколько страниц текста в книжку о Вале. Некие сладкие чувства протекают через меня, когда я вспоминаю нашу молодую жизнь. Поднимается время и многие, уже полузабытые, обстоятельства и предметы.

В двенадцать часов огромный грузовик доставил нам пять кубометров березовых дров. Самосвал выкинул поленья прямо на дорогу, и задачей стало, прежде чем начнут съезжаться дачники, перекидать все на участок, а уж потом, по возможности, убрать на место, вглубь участка. Вот тут и говори о русском, не любящем работать, народе! Пьющие наши ребята как стали в двенадцать, так за четыре часа все перекидали и сложили, не разгибая спин. В первом ряду поленоносильщиков и складовщиков действовала Маша, которая встала раньше ребят часика за полтора и хорошо почистила землю под кустами смородины. Видя такое радение, я не смог не расщедриться и не послать Володю за пивом. С определенным напряжением и сам я, под песни военных лет, которые вовсю распевало радио, покидал с ними дрова с дороги минут сорок. Хорохорился, но под пылающим сегодня солнцем это было не очень легко.

Что касается знакомых мне песен, то и в этот раз, как и в прошлые года, их исполняют разные современные «певуны». Естественно, далеко не всегда получается хорошо. Полагаю, что на эдакое музыкальное сопровождение отпускаются немалые деньги, и деньги с успехом между близкими людьми распределяются. Каждый эстрадный певец считает себя в праве здесь отметиться. Долина, ты прекрасная джазовая певица, ну так и пой на здоровье легкую музыку! Вокально-инструментальные новации погребают под собой оригинал. Мне так были близки эти песни в исполнении их первых интерпретаторов! Сколько замечательных исполнителей уже позабыто! Не перепоешь с «Синим платочком» Клавдию Ивановну Шульженко, как не перепоешь и знаменитого тенора той эпохи Георгия Павловича Виноградова. «Соловьи, соловьи…»

Вечером ждем С.П., который сегодня весь день читал лекции. Будет грандиозная баня, в холодильнике стоит ведерко шашлыка.

Из долгов. Пора начинать делать словник к Дневнику за 2004 год. Звонил Леша Козлов, уже поправленную рукопись он оставит для меня на институтской вахте. На очереди пьеса семинариста И.Л. И еще короткая рукопись Нелюбы. Удивляет она меня тем, что производит впечатление начитанной, умной девочки, а на четвертом курсе сдает как зачетную за год работу чуть ли не меньше десятка страниц! В одном я здесь могу быть уверенным - в рукописи не будет ни одной грамматической ошибки.

8 мая, суббота. На даче пробыл до обеда, а после полетел в столицу. Как ни странно, дорога оказалась почти свободной. За два часа добрался до Москвы и сразу же по прямой покатил в институт.

Выписывать имена из текста Дневника, зная, какая это трудоемкая работа, начал уже вечером. Вечером же для разрядки принялся читать рассказ Сережи Шаргунова «Вась-вась». Рассказ напечатали в «Новом мире». Какие они, все эти молодые современные писатели, разные! И Сережа, конечно, среди них один из самых лучших. Может быть, он - единственный со своим собственным стилем и одновременно таким глубоким видением и чувствованием, когда мир в его слове весь расщеплен на психологические атомы. Все имеет свою душу и психологию: не только люди, но и природа, и дома, и предметы быта, - все дышит, переговаривается и исходит из человека. Сюжет немудреный: молодой муж приезжает на дачу к жене и новорожденному сыну. И при этом практически никакого внешнего действия. Правда, в конце рассказа покусали героя собаки. Сергей, как и многие его ровесники в современной прозе, не скрывает, что герой - это он, Сергей Шаргунов. Можно сказать, что тут он предельно искренен, но так ли это - не знаю. Пожалуй, одной только искренности для литературы маловато.

По Discovery смотрел какой-то английский фильм о жизни в тылу Второй мировой войны небольшой и очень простой семьи. Какая жалость, что у меня плохая память и на названия, и я почти не узнаю лица актеров! В центре фильма женщина-мать, у которой сын ушел на фронт, ее отношения с мужем, ее общественная, женская работа; вдобавок ко всему она еще пишет дневник. Здесь все сделано не так, как в нашем военном и послевоенном кино. Прекрасно, подлинно и с удивительной достоверностью. В связи с этим подумал я о том, что кино наше, много занимавшееся военной и околовоенной темой, все еще заражено огромным количеством штампов. Как уже начали раздражать эти слезы точно в назначенное время, эти символические пейзажи и лица с заранее известным выражением! А здесь жена плотника - в изящной шляпке!

За последнее время что-то во мне меняется относительно духовного понимания искусства, но я уже слишком стар, и выльется ли это во что-нибудь или нет, я не знаю.

9 мая, воскресенье. Естественно, в половине десятого включил телевизор. До этого долго читал лежа Шерлока Холмса на английском, впервые замечая за собой, что с удовольствием не только стараюсь запомнить слова, но и разбираю грамматические построения. Затем активировал компьютер, чтобы продолжить работу над словником, а потом и телевизор. Утро и у нас во дворе, и на Красной площади выдалось чудесное. На всякий случай положил рядом - для записей - лист бумаги.

Все проходило почти по тому же сценарию, как и при Путине. Так же гостей собирали сначала в Кремле, и потом уже они появились на трибунах на Красной площади. Кое-кого я узнавал - в частности, таджикского президента. Была Ангела Меркель, и, полагаю, все это отметили с удовлетворением - все-таки ведь и существование современной Германии является следствием общей победы над фашизмом. Не видел я ни Януковича, ни Лукашенко, которые, конечно, были заняты тем же, но у себя в уделах. С грустью пишу это, потому что до сих пор считаю, что родина у нас у всех общая. Разве что лишь у начальников и новых президентов наших родина у каждого своя - историческая. Не было и президента Обамы, сославшегося на давно запланированную встречу в университете, на которую он чуть ли не год назад дал согласие. Но тут же стоит заметить: что бы я ни написал дальше, не перебивается общим чувством. Очень часто, глядя на происходящее, я плакал, все время слезы подступали к глазам.

Открывал парад штатский, никогда не служивший даже в молодые годы в армии, министр обороны Сердюков. Вместе с начальником Московского гарнизона в роскошном лимузине он объезжал выстроенные войска. К концу церемонии лицо бодрого министра было влажным от напряжения. Я обратил внимание, как во время министерского приветствия войск сжималась в кулак рука начальника гарнизона генерал-полковника Валерия Герасимова. Но лицо его было почти бесстрастно. Хорошее русское классическое лицо.

Невероятно трогательна церемония выноса Государственного флага и Знамени Победы. С изяществом балетных премьеров шли через всю площадь солдаты. Для моего внутреннего строя символическим показалось, что на утреннем ветерке знамя Победы как-то колыхалось, а трехцветное знамя России, сделанное, видимо, из более тяжелого и долговечного материала, просто свешивалось с древка, без какого бы то ни было движения. Забегая вперед, должен отметить, что в строевой выправке с того времени, когда служил я, что-то произошло. Будто пытаемся вспомнить что-то павловско-прусское. Будто не можем забыть виденный в детстве в кино королевский войсковой ритуал.

С некоторой грустью отмечаю, что у сводных полков уже другие, какие-то оперные, с большим широким крестом, знамена. Правда, советские знамена не пропали, но я их, наверное, просто не разглядел в «трефовой» общей массе.

Речь президента Медведева прозвучала с опорой на мужественность. Он отчетливо чеканил слова, опуская иногда взгляд к бумаге. «Эта война сделала нас сильной нацией». Формула интересная, но спорная. Сильной нацией мы были всегда.

После президентской речи грандиозный оркестр сыграл все тот же, что и 65 лет назад, гимн. Меня также не могло порадовать, что с самого начала парада зазвучало прекрасное слово - товарищи! Эх, если бы побольше взяли из прошлого, то и повеселее бы шли вперед!

В этом году парад не открывали, как обычно, юные барабанщики. Говорят, министр Сердюков посчитал, что нагрузка на детский организм слишком велика. А может быть, и потому, что все соответствующие училища, кажется, отошли к министерству образования. Такое элитное образование, как суворовское, нахимовское и детское военно-музыкальное не должно быть не приватизировано. У наших новых буржуа далеко не все в порядке с воспитанием непослушных наследников, а родная армия, как известно, перемелет все.

Во время медведевского спича обратил внимание, что Мавзолей и часть Кремлевской стены отгорожены от площади некой ширмой в цветах флага России. Генералиссимус СССР остался, таким образом, без всякого обзора. Можно только представить, о чем сейчас он там шушукается, помирившись, с Владимиром Ильичом.

В параде участвовали и представители войск Антигитлеровской коалиции - значит, Англии, Франции и США, а также воинские подразделения стран СНГ. Особенно хорош был предводитель туркменского воинства, сидевший на замечательном коне. Диктор объявил, что этот конь прямой потомок того жеребца, на котором принимал победный парад маршал Г. Жуков. Вот она, истинная преемственность!

Кроме марширующих войск показали и нашу невероятно могучую технику. Даже привезли огромные космические ракеты. Правда, предупредили: самих ракет здесь нет - есть только их футляры, муляжи. Я невольно подумал, что по-прежнему Лев Толстой прав - побеждает все-таки не техника. Вспомнил я это, когда увидел танки и боевые машины пехоты - как-то эти машины не очень убедительно показали себя в Чечне.

В этом году подчеркнуто возобновилась та часть парада, в которой демонстрировалась наша стратегическая мощь: сначала, как я уже написал, двинулась техника наземная, а потом и воздушная. Впечатление, конечно, сильное. Хотя кое-что я вживую видел несколько дней назад из окна кафедры в Литинституте. Тогда шла репетиция, и практически прямо над нами пролетали, разрывая воздух, и вертолеты с флагами, висящими на тросах, и гигантские бомбардировщики, и даже один самолет-супергигант с какой-то исследовательской тарелкой на фюзеляже. Вспомнился давний, по кинохроникам, пролет над Красной площадью эпического 8-моторного самолета «Максим Горький». Зная о том, как плохо, буквально единицами поставляются современные разработки в армию, я подумал: а не выставили ли мы на этот парад всю свою уникальную, оставшуюся еще от советских времен, технику?

Этот фрагмент праздничного действа вызвал у меня еще много разных соображений. В частности, насколько безопасно пускать подобный стратегический резерв над огромным городом.

После парада, пешочком - Медведев рядом со спокойной и образцовой немкой Меркель - все державные и венценосные гости прошли в Александровский сад. Здесь состоялась церемония возложения огромной, перевитой лентами, гирлянды цветов к могиле Неизвестного солдата. Бедный солдат, нет тебе покоя! Но ритуал, конечно, поистине королевский и отрепетирован не хуже, чем балеты Григоровича. Кстати, ни разу наше телевидение, всегда держащее нос по ветру, не показало столичного мэра.

Телевизор у меня долго еще оставался включенным - транслировали концерт Дмитрия Хворостовского. Он исполнял вполне предсказуемый, но оттого не менее ожидаемый репертуар, выковыривая слова, казалось, прямо из сердца. Пусть поет он, и больше никто! Тут я вспомнил своих старших товарищей, которых по-прежнему люблю, но которые ушли из жизни, оставшись в ней только своими песнями: Льва Ивановича Ошанина и Евгения Ароновича Долматовского. Наш «Вороныч», как его мы прозывали.

Вечером, по разным сообщениям, в городе в мероприятиях Дня Победы участвовало около четырех миллионов москвичей. Для многих это настоящий праздник. Я же весь оставшийся день просидел над составлением словника.

10 мая, понедельник. Утром по «Эхо Москвы» транслировали в прямом эфире мнения радиослушателей о вчерашнем. Большинство полагает, что было соблюдено чувство меры, что подобные праздники необходимы, что они поднимают чувства народа. Но некоторые слушатели обратили внимание на то, что заметил и я, старый профан. Хорошо бы вспоминать о войне и ветеранах не только раз в году. И все разговоры о том, чтобы к празднику раздать старикам-ветеранам квартиры, циничны - это надо было сделать давным-давно. Многие заметили и балетную выправку наших солдат, сравнивая ее со свободным прохождением по брусчатке Красной площади американцев и французов. Не ускользнул от наших соотечественников и стыдливо задрапированный Мавзолей - а ведь это к его подножию были брошены 65 лет назад фашистские знамена.

Весь день сидел над словником к Дневнику 2004 года, но к шести вечера на метро поехал в Зал Чайковского, где сегодня должен был состояться концерт с участием ансамбля «Гжель». Там танцует мой двоюродный внук Алексей Есин. Я уже видел его на сцене несколько раз.

Концерт, в связи с праздником, проходил довольно необычно: между танцевальными номерами исполнялись известные песни военной поры. Пели неплохо, но ничего неожиданного здесь не было. Пожалуй, лишь Артем Верхолашин, спевший «Ты одессит, Мишка…», завел зал. Что касается самих танцев, многие из которых я уже видел ранее, - они были, пожалуй, не хуже отдельных номеров в Большом театре. Кое-что получилось опять-таки не хуже, чем в свое время у Игоря Моисеева. Акцент сделан на русское, лихое и виртуозное. Чувствуется, что коллектив собран далеко не формально - один виртуоз к другому. В какой-то мере это тоже «виртуозы Москвы».

Накануне Дня Победы в Кузбассе произошла жуткая авария на шахте «Распадская». Погибло более пятидесяти горняков, много раненых, но человек сорок еще внизу, в завалах. Об этом начали говорить в новостях почти сразу, но под сурдинку, потому что праздник, а сегодня катастрофа вышла на первое место. Уже туда полетели или хотят полететь и Медведев и Путин.

11 мая, вторник. Опять два семинара. Когда уезжал с работы, взял с собою еще и четырнадцать дипломных сочинений - в этом году из-за нездоровья А.М. Туркова мне придется председательствовать на комиссии по защите дипломов. Первая защита - 17-го, вторая - 19-го. Заменит ли это вынужденное чтение то, вольное и свободное, которым я занимался всегда и которого давно лишен? Как я все-таки чертовски устал!

Семинары с драматургами мне начали приносить удовлетворение. Во-первых, очень живые ребята, а во-вторых, у меня накопилось много разных наблюдений в театральной сфере. Делюсь. Сегодня много говорили о языке, о том, что каждый писатель привносит в язык. Но ведь каждый большой писатель еще и сильно литературный язык, так сказать, выжимает. Вы скажете, Пушкин! Да ведь и тот офранцузил и отжал русский язык, почти лишив его библейской мощи Державина и Ломоносова.

Разбирали одну маленькую живенькую пьесу. В центре - компьютерные игры, как человек может в них заиграться. Молодежная среда, символические имена, специфический сленг. Все это очень облегчено, почти невозможно поставить на театре именно для зрителя. Говорил, попутно анализируя пьесу, о том новом, что открывает каждый этапный драматург для своего времени. Например, Шекспир, говоря о власти, постоянно держал в сознании публики конфликт Марии и Елизаветы, а Островский не только как этнограф открыл этого чудного зверя - большого купца, но и все время рассказывал о технологии получения богатства.

Что касается моего собственного семинара, то все повторяется: я начинаю испытывать то же чувство, что испытал к пятому курсу предыдущего набора: у семинаристов выработались почти моя резкость в разборе произведения и эстетическое единство. Поэтому все почти одинаково отнеслись к тексту Саши Нелюбы. Выступала хорошо и даже безжалостно Лика Чигиринская, потом Марина Глазьева, потом, чуть мягче, Александра Киселева. Все говорили о вторичности, о литературном характере текста, об его искусственности. Я высказал мысль, которая как раз недавно у меня вызрела, что самые большие в моем семинаре интеллектуалы стремятся писать беллетристику , а «чернушки» вдруг выросли и принялись писать литературу . Кстати, не утерпел и сказал, что, хотя сам и не прошел школы Лита, но по своему характеру не смог бы в их нежном возрасте вынести подобных безжалостных обсуждений.

Наконец-то заглянул в газеты. Там интересные новости. Они про жен наших высокопоставленных чиновников. Поводом к размышлениям стала первополосная заметка в «РГ» о том, как генпрокурор Чайка отчитался о своих доходах за прошлый год. Он заработал всего 2,164 миллиона рублей, и собственность у него весьма небольшая. Правда, в чайкиной собственности раритетная «Чайка» и не менее знаменитый «бобик» - ГАЗ-69. Стало выгодно собирать не только картины старых мастеров, но и старые автомобили. Конечно, ютится наш прокурор с семьей в квартире в 2003,6 кв. метра, но прокурор не собственник, а лишь пользователь, жилец, член семьи собственника. А вот у его второй половины , у Елены Чайки, все по-другому: ее доход в два раз больше и составляет 6,363 мл. рублей и у нее также есть квартира, в которой проживает скромный прокурор, нежилое помещение площадью в 175,3 кв. метра, «Мерседес-Бенц Е3504М» и участок земли площадью аж в 43000 кв.метров.

Не без иронии «РГ» приводит заработки и собственность других жен высокопоставленных чиновников прокуратуры. Заработок Ольги Бастрыкиной, верной спутницы главы Следственного комитета, составил 1,82 млн. рублей, а вот «супруга замначальника Главного управления Следственного комитета Бориса Зуева заработала за год 38 миллионов рублей, супруга замначальника управления Андрея Печегина - 23,64 млн рублей. Жена начальника Главного управления Сака Карапетяна получила за год 21,49 млн рублей».

В связи с этим, я полагаю, следует переформулировать ходячее присловье таким образом: «Талантливый человек талантлив во всем и особенно в таланте жены».

Вечером показали «Апокриф», в котором и я имел место быть. Несколько кусков передачи были не так уж и плохи, но я стар - потертая кожа, облезлая голова.

12 мая, среда. Иногда хочется, не отрываясь, писать и писать Дневник, ловя уходящие минуты, как воздух. Столько для меня, старого человека, в нашей жизни нового и новейшего, просто поражающего! Когда взрываются шахты - здесь и несчастный случай, и отсутствие должного государственного контроля, причины ясны. Но такое стремительное падение элементарной морали, причем у людей, которые в силу своего положения должны были бы быть ее носителями и которые только то и делают, что эту мораль пропагандируют! Возможно, так я мыслю потому, что с юности очень высоко ценю статус университетского, почти как небожитель, преподавателя. В МГУ, в ведомстве В.А. Садовничего, опять скандал. Меня просто восхищает, как это сам ректор ни в одном скандале, а они бушуют вокруг МГУ не первый год, оказывается не замешан!

По хорошо, даже подозрительно хорошо информированному «Эхо» утром передали, что сегодня на взятке попалась преподаватель престижного факультета управления МГУ Полина Сурина. Ее отец, Алексей Сурин, декан этого факультета. За 35 тысяч евро она пообещала вне конкурса устроить кого-то из абитуриентов на факультет. Радио не удержалось, чтобы не сообщить, что сейчас среди будущих управленцев там учатся, поступив, конечно, совершенно самостоятельно, только силой своего гения, дети губернаторов и высокопоставленных работников Генеральной прокуратуры. Полину, значит, заграбастала власть, а ее почтенного папашу освободили от руководства факультетом.

К девяти утра приехал Леша Карелин, и я за час отстрогал ему еще одну главу. Диплом-то он защитит, но на пользу ли ему пойдет моя работа?

Следом за Сашей пришел мастер, который должен установить новую систему охраны. Поговорили с ним о том, что благодаря бесконечному делению этой существовавшей с советского времени службы, все услуги невероятно выросли в цене. Я, например, за установку и прибор, которые со всеми накладными расходами должны были бы обойтись не дороже 4-5 тысяч, заплатил больше шестнадцати. Следующую мысль я слышал не только от мастера, но и от многих сотрудников из его учреждения: милицейские начальники заранее, понимая, что скоро им придется уходить на пенсию, стали организовывать себе новые места работы. Туда потянулись бывшие сослуживцы, друзья, родственники. И теперь, например, я плачу двум организациям за то, за что раньше платил одной. За вневедомственную охрану и, отдельно, за техническое обслуживание этой охраны.

Под вечер принялся читать диплом Гордеевой. Особенность этого чтения: никак не можешь остановиться, пролистать - а что дальше? Интересная жизнь, интересная проза. Одновременно думал: какая жалость, что мы упустили из-за корявости нашего управления этот иркутский семинар! Какая была поразительная подпитка для наших не знающих жизни московских девочек и не ведающих армии московских мальчиков!

14 мая, четверг. Утром сразу же сел и написал отзыв на работу Оксаны Гордеевой. Затем созвонился с «Террой», со Смирновым - роман ему нравится, но план на следующее полугодие в издательстве будут составлять только в самом конце мая. Позвонила Марина Лобанова - оставила мне рукопись «Кюстина», которую она редактирует для «Роман-газеты», на проходной, где ее надо взять, просмотреть и по возможности вернуть 17-го. Но и это не все. 17-го же начинается дипломная сессия, и мне к этому времени надо прочесть 7 дипломных работ. Но на следующий день, 18-го, у меня утром два семинара, и тогда же, в три часа, запись телепередачи у Гордона. Сегодня же к вечеру, опять на проходную, обещали привезти фильм Хржановского о Бродском. Что там спорного - буду разбираться, но, наверное, это все опять о «левых» и «правых», о нравственном или ненравственном, но всегда очевидном для человека с врожденной культурой. Уже в два часа поехал в институт. Надо взять текст, принесенный Мариной, заполнить кое-какие бумаги, отвезти отзыв на Гордееву, а потом, к вечеру, идти во МХАТ, где у Т.В. Дорониной премьера - «Так и будет» Константина Симонова. Здесь, конечно, явление удивительное - о творчестве знаменитого военного писателя, в принципе писателя либерального толка, сын которого тоже деятель либерального толка, вспомнили не люди, называющие себя демократами, а, так сказать, патриоты.

Правда, почувствовав эту оплошность, впервые на премьеру во МХАТ на Тверском бульваре явилось их превосходительство телевидение.

Спектакль - замечательный и дающий представление о времени 1944 года, когда уже явно для всех обозначился окончательный перелом в войне. У Симонова, конечно, были и скверные, конъюнктурные пьесы, но здесь сохранялось еще, видимо, его собственное, вполне живое чувство. Немудреная история о том, как с фронта возвращается на побывку сравнительно молодой полковник, у которого погибла семья, и обретает новую любовь. Прекрасно выписаны многие персонажи.

На премьеру пригласили гостей, я встретил В.Г. Распутина, сразу спросил у него о жене и пожалел, что спросил, - так грустно, такая замечательная женщина. Во время легкого фуршетика все говорили о спектакле, и это естественно. Здесь не только художественное событие, но много политических смыслов. Некоторые из пришедших не прочь теперь заиметь к постановке какое-то отношение. Мне пришлось говорить два раза, и я напомнил всем о правде истории, изложенной все же писателем с особой точкой зрения, а потом напомнил, что поставлен спектакль именно Дорониной, и никем другим.

15 мая, суббота. Проснулся рано от чувства беспокойства - надо читать, читать и читать.

День траура в Кемеровской области. Авария на «Распадской» потрясла страну. Было подобное и в советское время, но тогда не было такой потогонной системы, как сейчас. Шахтеры тогда не перекрывали датчики в специальных приборах, которые показывают, что загазованность слишком сильна. Рабочим надо работать, потому что за простой им не заплатят. Всего погибло 69 человек, а 24 пропали без вести. Сейчас загазованность такова, что на неделю пришлось прекратить спасательные операции.

Это, как говорят, лучшая шахта в России. Она дает до 8 миллионов тонн коксующегося угля. Кстати, мне кажется - надо бы заглянуть в старые записи - что на этой шахте я был. Не там ли, в Междуреченске, нас, писателей, которых тогда не считали за тюленей, поселили в профилактории?

Из радио- и теленовостей я собрал сведения о том, что в городе вскоре после аварии возникли волнения. Утверждают, что они были серьезнее, чем в Калининграде. Спровоцированы волнения тем, что один из начальников шахты в своем интервью озвучил средний заработок шахтеров. По его словам, это что-то около 80 тысяч рублей. Подобное заявление должно было повлиять на общественность: большие, дескать, зарплаты, большие риски. В известной мере предполагалось снивелировать возникший вопрос о технике безопасности, но именно это и спровоцировало народ! Откуда 80 тысяч! Да, какие-то довольно большие деньги можно было на шахте заработать, но только при полном выполнении плана. Поэтому горняки стремились выполнить план во что бы то ни стало. Работы часто проходили при повышенной загазованности. Если план не выполнялся, заработок составлял 25-30 тысяч рублей. Очень часто горняки просто обманывали современные датчики. Я своими ушами слышал по ТВ, как один из рабочих сказал, что для этой цели обычно используют или полиэтилен или презерватив. Итак, датчики закрывали презервативами, когда в конце смены, во время погрузки угля, повышается выход метана. Вдобавок ко всему, у большинства шахтерских семей имелся банковский кредит.

Пресса стыдливо молчит о владельце шахты. Только «Коммерсант» обмолвился, что шахта принадлежит Роману Абрамовичу.

16 мая воскресенье. Весь день читал дипломные работы, а в перерывах возился в огороде на даче. Уехал около девяти вечера и тут же, уже в Москве, сел смотреть редактуру Марины Лобановой. Все довольно точно, кое-что из ее замечаний я сохраню и для книжного варианта. Я свою работу сделал, оказывается, менее тщательно, чем Марина. Раздражает, что приходится читать, поправляя мелочи, с которыми иногда и не согласен, а машешь на все рукой, чтобы не вязались. Сначала по несколько раз лопатишь собственную готовую рукопись, потом первую верстку, потом сокращаешь текст для журнального издания, потом в книжное, уже более крупное издание, хочешь внести все поправки, которые сделал раньше, а затем «короткий» и «длинный» материалы не сходятся. А когда же, собственно, писать?

Лег уже после двух - значит, не высплюсь. По опыту знаю, что если впереди какое-то крупное событие, то спать все равно не буду. Волнуюсь и перед началом завтрашней дипломной сессии, все время думаю о фильме Хржановского.

17 мая, понедельник.Утром опять сидел над версткой романа, а параллельно слушал радио. Как всегда бывает, если небрежно выполнил вначале работу, она тебя рано или поздно достанет.

По радио опять о «Распадской». Говорили о недавнем бунте рабочих. На этот раз выступала женщина, депутат Госдумы. Справедливо упрекнула «Эхо», что там не дали ей раньше этой аварии выступить. Сказала, что Зюганов заранее предупредил президента, что в Кузбассе не все спокойно. Заявила, что надо срочно менять Тулеева. И в том числе заметила, что все шахты зарегистрированы в оффшорных зонах, не платят налогов. В Кузбассе плохо с детскими садами, больницами.

Вышла заметка в «Коммерсанте» от 14 числа. Заметка посвящена митингу в Петербурге. Там на площади Сахарова собрались питерские ученые и потребовали отставки главы министерства образования и науки Андрея Фурсенко. Газета сообщает, что и Москва готовит подобную акцию. Как всегда, раздоры идут из-за денег и собственности.

Очередное письмо, присланное Марком, необычайно поддержало именно в сегодняшние трудные для меня дни. Мы ведь привыкаем сами к себе, но Марк, с присущей ему дотошностью, не только правит мои ошибки, но и умеет найти лучшее. Как читатель и исследователь, он последовательнее и глубже, чем я. Большой фрагмент его письма вношу в Дневник. Здесь стремление, коли уж Дневник мой публичен, соблюсти некую критическую правду, но, может быть, есть смысл снисходительно относиться и к собственным ошибкам?

Большую часть письма опускаю, в частности, начало, где речь идет о наших пересылках друг другу. Я отослал в Филадельфию книгу Фадеева со своим предисловием, и теперь вот Марк пишет о своем, еще почти детском восприятии «Молодой гвардии».

«Ваше предисловие, профессиональное и классное в своем стиле и исполнении, - надежное знакомство нынешнего поколения ребят с мятущейся непростой личностью значительного писателя и деятеля своего времени, знать о котором необходимо.

Я, как и Вы, с пристальным вниманием всегда относился к личности Александра Александровича, считаю его образцом трагической судьбы прекрасного человека, заправленного в жернова жестокой мельницы сталинского деспотизма. Круговая порука - отличительное проклятие преступных сговоров - не позволила ему, одному из руководителей писательского союза, избежать участия в ужасающих событиях геростратовой эпохи, заковавшей в цепи его доброе сердце и сознание. Об этом есть документальное подтверждение в исследованиях Виталия Шенталинского «Рабы свободы». В конце концов он сумел подняться до шекспировских высот человеческого духа и вырвался из обезумевшей круговерти жизни, добровольно взойдя на эшафот. И именно это его самопожертвование и служит для меня источником боли и трагизма, когда я думаю о нем. Судьбы не избежать, но почему, почему она так часто несправедлива к ее носителям?

А Фадеев мне полюбился не столько своими основными книгами, сколько пронзительными ностальгическими нотами в письмах к другу юности Шуре Колесниковой. Такая чистота помыслов и стремлений! Какое стремление к счастью «на заре туманной юности»!

Теперь напишу, что сумею, о прочитанных дневниках 2009 года. Писать умею только очень общо, здесь мне не посоревноваться с детализацией и классификацией непревзойденного исследования Веры Константиновны (В.К. Харченко. - Прим. ред. ), да и не это составляет смысл нашего общения.

В этот раз я прочитал Дневник слово за словом, да и не один раз, и это тем более оставило впечатление значимости и важности Вашей миссии в литературе. Бога ради, перестаньте гнобить и пенять на себя за целиком надуманную Вами же идею скуки, однообразия, мелкотемья и всякой прочей невостребованности, как результат «перехода на другую работу», сползания на иную страту жизни. Марк уполномочен опровергнуть этот несусвет. Во-первых, мы с Вами отлично это знаем, повторим сказанное в прошлой книжке (Евтушенко): «Людей неинтересных в мире нет, их судьбы, как истории планет…», да и старик Маршак дельное говорил: «мы знаем - время растяжимо,\ оно зависит от того,\ какого рода содержимым\ вы заполняете его». Ваше время так растянуто повседневной активностью творческой и прочей, что оно того и гляди расщепится и выпрыгнет из самого себя.

Позвольте поделиться с Вами моими идеями на тему «мелкотемья». В связи с чем вспомню, для примера, судью Пашкевич, которая описана как красивая дама «с пышной копной рыжих волос».

В письме от 27 декабря 2009 г. я рассказывал Вам об интересной судьбе Валентины Алексеевны Синкевич, и как нам удалось, случайно, по Интернету и мемуарам А.А. Игнатьева, найти сведения о ее деде Петре Матковском. Такое же вполне может случиться и с внуками-правнуками судьи Пашкевич, когда в поисках сведений о ней они обратятся к дневникам, где Вами описана довольно-таки живая дама «в законе». Или когда через полсотни лет один из студиозов прорвется в крупные писатели и скупые или щедрые сведения о нем из летописи времени будут на вес золота, а не древесной пыли.

Обширнейшая тематика Ваших описаний: неугасимая память о Вале - годовщина ухода из жизни: «…потом до трех часов, до первых гостей занимались столом, Витя сбегал в кулинарию за холодцом… В.С. признавала лишь праздничный стол, где был холодец…»; разбор полетов семинаристов, театральные рецензии, семейные обязанности в отношении родных, близких (горечь и боль от ухода брата Анатолия), бытовое обустройство дач (чего стоит рассказ о канализационном стояке на даче С.П.!); сцены съездов, непрекращающихся скандалов в Литфонде, судов и юбилейных мероприятий (особенно непревзойденно, классично описание в августовском куске юбилея Б.С. Есенькина на королевской яхте, с Кондратовым и вашим издательским сводничеством, Евтушенко с замечательным тостом, сальными «гариками» Вишневского, гурманским блеском нового времени. Трогает такт, с которым рассказано о трагедии семьи Мальгиных. Метко и правдиво сравнение постановки системы здравоохранения России и Германии… Череда тем и наблюдений нескончаема, поэтому остановлюсь.

Обилие вводных слов, междометий, наречий и других словесных разговорных красок, сама пластичность лексики необыкновенно оживляют Дневник, ароматизируют и интимизируют его, создают атмосферу партнерства в беседе автора и его читателя.

А сколько замечательно едкой иронии: «Я поговорил с ней (Толмачевой), не возьмется ли издательство опубликовать мой новый роман. Ирина Константиновна гордо ответила, что сможет это сделать только за счет автора. Я порадовался такой тороватости». Блеск.

Или вот: «Под вечер скоростным чтением я одолел еще одну книгу. Это «Любовь фрау Клейст» Ирины Муравьевой. На обложке, кроме сразу же смутившего меня заявления «Высокая проза», еще два авторитетных мнения: Миша Шишкин и Александр Кабаков. Кабаков пишет: «Ирина Муравьева - самый, по моему, интересный русский зарубежный прозаик новейшего времени. Безупречная память, тонкий слух, высокопрофессиональная наблюдательность и дар сострадания - что еще нужно хорошему писателю? Всем этим обладает Муравьева. Бог ей в помощь». Не очень представляю, чтобы, скажем, Тургенев написал что-либо подобное о Льве Толстом».

От себя добавлю: жаль, что Кабаков не добавил к словам «о самом интересном прозаике» - из живущих в Бостоне. Его, конечно, извиняет вводное слово, по-моему , оно делает Кабакова неуязвимым для критики, т.к. о вкусах не спорят. А по мне , из зарубежных литераторов самая все же талантливая - Дина Рубина. Появился еще интереснейший писатель, советую обратить внимание, не пожалеете, - Леонид Левинзон. Его рассказы опубликованы в «Октябре» N2, 2010.

А как великолепно Вы смогли помочь Николаю Чевычелову, своим гроссмейстерским текстом его характеристики! С таким послужным списком сам господь Бог пригласил бы Николая в свой поднебесный балет.

Понятна и ценима мной верность своим убеждениям. Это качество Вы отмечаете у Т.В. Дорониной, и они - доминанта и Вашей жизни и Дневников. И пусть во многом я придерживаюсь иных взглядов на мироустройство, но единство наших противоположностей - это ли не закон Гегеля в действии, и как хорошо, что мы его можем подтвердить и доказать. Разницу и упорство в отстаивании своих позиций отмечает Чудакова, она подметила эту особенность ваших отношений. Точно схвачено.

Очень колоритны и некоторые Ваши обобщающие сентенции. Например, «Боюсь, что скоро в нашей стране из интеллигентов крестьянского происхождения останутся только я и Лёва Скворцов ». Снимаю шляпу перед Львом Ивановичем.

В сцене посещения съезда писателей и отгона машины из-за незамеченного запрещающего знака потрясает фраза «Слава Богу, что я на этот раз не оставил документы в машине, а будто меня что-то стукнуло, взял рюкзак с собой». Т.е. машины отгоняют во всем мире, но какая метафорика: знаковый писатель с рюкзаком с документами через плечо. O tempora, o mores!

Или вот, ну прямо гоголевские контрасты:

(Июньский юбилей Г.А. Орехановой). «Потом В.В. (Чикину) пришлось говорить еще раз, потом очень неплохо говорил В.Н.Ганиче в, вручил с лентами два ордена. Стол был, как всегда, выше всех похвал, но с традиционным для МХАТа русским, национальным оттенком, без излишеств и непривычных для нас разностей, вкусно и достойно. На этих вечерах во МХАТе меня всегда поражает торжественность и уровень выступлений. Никакого падения уровня, каждый раз какие-то новые и новые понимания жизни и ответственности перед ней. Приехал домой в одиннадцать. Здесь уже пьяненький Витя и Игорь , потом пришел еще с бутылкой и Жуган , я чего-то ко всем вязался с нравоучениями».

Это ведь социальная контрастная интуиция, Россия в одном абзаце.

Из мелких замечаний: мне кажется несколько растянутым описание «курсов повышения квалификации» в Петербурге. Правда, оно компенсируется живыми страницами общения с В. Модестовым.

Уж слишком и навязчиво детализирован скандал в ГИТИСе, в конце концов, там ведь не изгоняли с поста педофила. Мне кажется, что это очень любопытный пример, в котором хоть и в мелком ключе, но «демократия» в действии не оказалась бессильной, как-то здравые силы института настояли на своем и победили.

Один момент меня задел за живое. Вы как-то по-кавалерийски лихо прохаживаетесь по языку моих предков, идишу. Не погибни мой отец, я бы почел за честь знать его, он был изначально родным для обоих родителей. Язык - святыня каждого народа, издевка над ним есть удар ниже пояса. И дети мои: дочь и зять неплохо говорят и, кстати, любят говорить по-русски. Вы, конечно, обличаете не язык, а конкретную ситуацию, при которой его использовали, но ведь мозгу особо не прикажешь. Я, правда, не могу точно припомнить, где эти места встречаются: в этих ли или в предыдущих частях Дневника.

Ну и уж коль пришлось критиковать, укажу на одну обидную ошибку, правда, она допущена в Литинститутских дневниках, изданных в 2006 г. Это запись от 8 марта 1990 года.

«Тут же на выставке вспомнил А.Я. Юровского - профессора, мужа Г.М. Шерговой. Вспомнил удачливую его жизнь, квартиру на Чистых прудах, павловскую мебель, машины Г.М., обслуживавшие правительство, ее разговоры об интеллигентном. И все сразу стало ясным: их преимущество на жизненном старте было обусловлено одним маленьким обстоятельством: кажется, именно отец Леши был участником расстрела царской семьи в Екатеринбурге. Я. Юровский кончил жизнь в ЦКБ - кремлевской больнице. Семья Романова - в шахтном колодце!»

Ниже отрывок из главы «Александр Юровский» мемуаров Г.М. Шерговой «А больше - ничего…»:

«Однажды некое желтое издание воскликнуло примерно следующее: «Ну чего ждать от пижона в белом смокинге, с тросточкой, да еще сына цареубийцы! Что благого может он принести нашему студенчеству?..»

Описанный персонаж, будем справедливы, пижоном был. И смокинг имел, правда, черный, что, впрочем, студенчеству неведомо. Что же до тросточки - и она существовала, иначе после тяжелого ранения на фронте пижону ходить было бы трудновато.

А вот в родстве с цареубийцей Яковом Юровским не состоял, хотя был полным тезкой сына мрачного чекиста - адмирала Александра Яковлевича Юровского».

Хочу сделать одно предложение. Мне очень нравилась концовка каждого года Дневника Ю.М. Нагибина. В завершение каждого года он подводил ему итоговое резюме на 1-1,5 странички. Они были очень ярки, запоминались.

Несомненный венец всей мемуарной части 2009 года - путешествие по Италии. Вам удалось создать такую полнокровную картину своего путешествия по Италии, что и я, начитавшийся и Бедекера, и Вазари, и упомянутого Вами не однажды и спертого мной из какой-то библиотеки мемуаров Бенвенуто Челлини, и Якоба Букхардта «Культура Италии в эпоху Возрождения», и даже прочитав классическую книгу Павла Муратова «Образы Италии»- все равно поднял обе руки перед эмоциональным накалом Вашего трепетного описания дней в Италии. Кто-то, готовясь к поездке, может быть и будет просвещать себя стандартными руководствами, но я уверен, что найдутся и такие, которые в будущем воспользуются июльской за 2009 год частью Дневника. При небольшой обработке они вполне могут быть изданы отдельно в любом виде: либо особой книги, либо в сочленении с иными произведениями.

Но ложку дегтя я все же подолью. Сначала процитирую: «… К счастью, у нас обоих хватило разума не поехать на эту платную экскурсию (в Пизу). Башней пренебрегли, иногда мне казалось, что главная цель всей поездки это как можно дольше продержать туриста в автобусе: картинки, под убаюкивающее гудение гида, быстро меняются, все вместе, гостиница не удручена постояльцами, все это напоминает какой-то передвижной сеанс. В Пизе я тоже отчетливо все себе представляю, часовая прогулка, разговоры о центре тяжести, а главное, Пиза в моем сознании никак не связана с литературой. Я люблю бродить только по старым воспоминаниям, по не увиденным картинкам. (Все выделено мной. - М.А. ).

Теперь рассказываю…»

Фрагмент собственно с рассказом Марка я опускаю, но, конечно, в эту Пизу обязательно съезжу. И, конечно, задним числом добавлю, что даже не то что денег тогда пожалел, а просто лишних несколько часов хотелось погулять по Флоренции. И теперь уже не знаю, правильно ли поступил, но Флоренция так хороша, так мила русскому сердцу и так знакома!..

Сегодня же начали сессию по защите дипломов. Я ее вел в 24-й аудитории, Андрей Василевский - в 23-й. Соответственно, мне досталась трудночитаемая и объемная проза, а Андрею - стихи. Обсуждался семинар Анатолия Королева. Еще во время чтения работы дипломников меня разочаровали. Слишком много девичьего лепета, оттяжек фэнтази, абстрактного умничанья. Все девочки спят с мальчиками или о мальчиках мечтают, через одну, юные авторицы говорят «о своем творчестве» и о своей неповторимой душе. Имена в их сочинениях тоже в основном зарубежные. Я, кстати, обратил внимание, что ни разу не встретилось слово «одеяло», но многократно слово «плед». Все-таки двум девицам дали «с отличием», хотя и натянули оценку. Одна написала довольно приличную повесть о взрослении некого молодого человека, а вторая - толковые путевые заметки об Исландии. Правда, социальное в этих заметках почти начисто отсутствует - мелкобуржуазная семья послала свое чадо в не дешевую поездку. Имена этих лучших: К.В. Клименко - поездка в Исландию, а потом и в Новосибирск и А.В. Быстрова - повесть «Посткриптум».

18 мая, вторник.Еле-еле успеваю расставлять некоторые вехи в Дневнике. Теперь я уже работаю не за двоих, а за троих - дополнительно веду государственную комиссию. Но такое ощущение, что нагрузки я еще себе и подбрасываю. Несколько дней назад - мельком я, кажется, об этом писал - позвонили с Первого канала: не смогу ли я поучаствовать в передаче Александра Гордона «Закрытый показ»? Я согласился скорее из интереса к Гордону, с которым у нас дружеские отношения, но заодно решил взглянуть на атмосферу сегодняшнего Останкина. Жалел уже потом, когда понял, что нигде ничего не успеваю, а главное, стоит книга о Вале и дневники. Потом постепенно выяснилось, что начало передачи во вторник в три, а это значит, придется передвигать семинар, а потом, что надо посмотреть на DVD фильм, а он оказался большой, два часа, а времени - в обрез.

Утро, как обычно, началось с семинара драматургов. Здесь все прошло довольно занимательно и быстро. И я успел рассказать о спектакле у Дорониной, и мы успели прочесть неплохую коротенькую пьесу студентки. Значит, провожают в армию молодого тракториста из села. Три раза по случаю ухода кипит застолье, причитают плакальщицы, невеста заявляет, что «будет ждать вечно», три раза накрывают стол родители. Это интересно, потому что здесь есть элемент отстранения и невероятный гротеск, обнажающий многие жизненные ситуации. А потом сразу же начал я свой семинар. На этот раз обсуждали довольно слабенький рассказ. Опять надоевшая бредятина о любви, бедная девушка, богатый парень, злая мамочка, будущая теща, но опять неизвестно, чем занимается девушка, чем зарабатывает на жизнь теща, все в небесах, в ощущениях, а не в конкретных знаниях. И даже нет названия, а, как и у Нелюбы, некие устные рассуждения о будущей крупной вещи… Единственное утешение, что кое-какие мелкие детали здесь все же прилично прописаны.

Сразу же по окончании семинара на казенной машине рванул в Останкино. Удивительно ведет себя Рейн, мы договорились ехать с ним вместе, но до этого он должен был провести свой семинар. На этот раз якобы куда-то задевались его ключи от квартиры, и семинар он не вел. Но в институт он приехал, чтобы дальше ехать в Останкино, опоздав всего на 10 минут. По дороге мне клялся, что даст своим студентам дополнительное задание и проведет-таки семинар. Большой и эгоистичный ребенок, по дороге рассказывал о неком кафе у них на «Соколе», где за 400 рублей подают большую порцию раков.

Останкино просто поразило меня многолюдностью. В просторных холлах и коридорах везде какие-то буфеты, кафе, чуть ли не кафешантаны, и везде толчется праздный и разодетый народ. Кроме огромного количества работников, которым всегда славилось телевидение, здесь еще, оказывается, гигантские массовки. Говорят, что, участвуя в них, как и в мое время на «Мосфильме», можно кое-что подзаработать, но в основном, как мне кажется, вся эта бездна народа хотела бы хоть тенью увидеть себя на телевизионном экране. Везде полно: в коридорах, в бюро пропусков, в дверях студий.

Мое незнание современного телевидения и поверхностное смотрение даже интересных мне программ сыграло со мною шутку. Оказывается, недаром заранее всех участников, которые делятся на съемочную группу, экспертов «за» и экспертов «против», еще раньше, по телефону, спрашивают, «за» они или «против». Их и рассаживают в соответствии с «самоидентификацией» каждого. На нашей стороне «за» сидели - критик Марина Тимашева, Толя Макаров, Виктор Голышев, Армен Медведев, я и поэт Виктор Кудрявцев. Женя Рейн, своей громогласной речью умело тянувший одеяло на себя, сидел на стороне съемочной группы. Здесь же режиссер Хржановский, актер, сыгравший молодого Бродского, Юрский и продюсер фильма Васильев. Противник был не менее грозен - поэт Александр Бобров, в ярком галстуке и в белом пиджаке, директор издательства «Ad Marginem» Александр Иванов, критик Евгений Майзель, психолог Сабина Нарынбаева, продюсер Эдуард Бояков и телеведущая Лемешева. Я в самом начале отчаянно волновался, но мои дерганья закончились, как только включили свет. Многое из продуманного осталось невысказанным. Но кое-что в общую дискуссию ввернуть я успел. В частности, следующую мысль: не связано ли отношение к фильму прежде всего с отношением к Бродскому как к поэту? А если так, что первый ли он поэт конца ХХ века или не первый? Напомнил и то, что в начале девяностых почти все наши абитуриенты говорили о Бродском. Сказал и о том, что русская словесность так велика, что и без дележки всем в ней хватит места. А вот когда Александр Бобров поднял «еврейский вопрос», дескать, заостренный в фильме, я дополнил, что до того, как пришел в литературу, об этом проклятом вопросе просто не знал. Рассказал немного и о нашей коммунальной квартире в Гранатном переулке, населенной в том числе и еврейскими семьями, и ведь ничего, мирно жили, ходили в одну уборную. Проблема антисемитизма возникла потом, на диссидентских кухнях. Сказал и кое-что еще, но увидим, что из этого оставит Александр Гордон. Вел он все замечательно, картинно, изысканно, особенно не вступая в спор, но и не поддерживая какую-либо из сторон.

В конце передачи, когда дали слово уже не участникам фильма и экспертам, а зрителям, одна из них, Вера Сидоровна Черномордик, которая знала Бродского еще по его ссылке, что-то довольно резкое и загадочное бросила Евгению Рейну. Какой-то там был конфликт с ее мужем, другом Бродского и тоже заключенным. Фраза была такова: «Мой муж так рано умер, потому что прочел вашу статью в газете»

19 мая, среда. Дневник практически не пишу, только оставляю памятные меты, по которым, может быть, что-то удастся потом восстановить. Вчера, вернувшись из института, почти сразу же начал читать работы и сегодня к трем часам, когда надо будет ехать на заседание комиссии по премиям Москвы, прочел уже трех милых девочек. Все очень неравноценно. У одной все так по стилю плохо и даже не просто коряво, а нелепо, что придется, думаю, поднять неприятную тему о допустимости подобной защиты. Я имею в виду работу Евгении Юнковой. Гложет мысль: а не просчитался ли я со своим приятелем Королевым? По крайней мере, ясно, что кое-где ему не хватает принципиальности, но, может быть, и опыта. Тогда это ему урок. Я до тех пор не ставил работу своего семинариста на защиту, пока она полностью не вызревала. Защиты переносились и к заочникам и на следующий год.

Уже в полдень, обедая, включил радио и, значит, попал во внешний российский мир. Опять два высокопоставленных наших чиновника попались на огромных взятках. Один, кажется, из Мордовии, другой откуда-то с Дальнего Востока. Вот тебе и либерализация наказаний! Полагаю, что у обоих хватит денег, чтобы покамест откупиться от тюрьмы, внеся залог. Иногда, когда я, как рядовой налогоплательщик, читаю о таких вот законодательных инициативах, выдвинутых властью, я невольно думаю, что властители наши просто боятся за себя в будущем. Возможно, и за своих близких. Полагаю, что большие богатства, которые сейчас самой властью не декларируются, сосредоточены во владении родственников и близких. За них что ли боятся? Среди прочего, американцы прислали в Россию списочек взяточников, с которыми компания «Даймлер» торговала легковыми машинами. По радио пока объявили, что всего русским покупателям было передано на руки свыше шести миллионов долларов. В качестве «получателей» выступали работники МВД, армии, ФСБ и других служб. Теперь, хочешь не хочешь, а придется заводить уголовные дела, но потом, если рыба окажется очень крупной, дела можно будет и закрыть втихаря.

Наконец-то по «Эхо» было произнесено имя Романа Абрамовича в связи с шахтой «Распадская». На неком совещании Путин резко критиковал Игоря Волкова, директора шахты, к которому раньше претензий не было. Волков подал в отставку. Радиодиктор сообщил, что к присутствовавшему на совещании Абрамовичу, как к совладельцу шахты, у Путина претензий не нашлось.

В свою очередь я несколько дней назад перемолвился словом с нашими институтскими арендаторами - угольщиками. Оказывается, Роснадзор несколько раз предлагал шахту закрыть, но за владельцев и за их доходы вступался Тулеев.

20 мая, четверг. Дневник приходится писать кратко, все время занимает чтение студенческих дипломов, а своими личными делами я заниматься не могу, пока не выполню то, чего требует служебный долг. Утром, со скоростью пулемета, прочел несколько работ, которые показались мне не выдающимися, а скорее средними. Выделилась только своим спокойным тоном и обстоятельностью дипломница В.И. Гусева и Жанны Голенко, которая ему, В.И., ассистирует. Анна Петракова свой диплом назвала «Литература. ХХ лет после СССР». Хорошо, скрупулезно, без малейших претензий. Серия статей, касающихся разных сторон литературного процесса, включая и феномен писателя на телевидении.

В четыре часа уже был в департаменте по культуре - сегодня здесь заключительное заседание по премиям Москвы, президиум. Кроме двух наших дам, работающих с комиссией, были В.А. Андреев, скульптор А.И. Рукавишников, О.Б. Галахов и С.И. Худяков. Вместе мы не только проштамповали решения секций, но и еще раз их обсудили. По моей части все оказалось таким же, как и определилось на секции: Тарасов, Заславский, Бородин, его художник и два актера. Что касается секций, которые ведут Галахов и Рукавишников, то и там все вполне нормально и пристойно. Единственное, что пришлось по моему предложению скорректировать, - это изменить формулировку награды для Андрея Яковлевича Эшпая. Зачем писать «за многолетние достижения», когда мы имеем дело с действующим композитором? Теперь впишут что-то насчет его современных произведений. Вот, кстати, пример и ясного ума и творческой требовательности к себе!

Значительно интереснее, чем дискуссии по премиям, были наши предварительные разговоры. Довольно долго беседовали о так называемом общественном мнении: как оно возникает, кто его ведет, насколько оно бывает несправедливо. Вспомнили здесь и некоторые театральные работы последнего времени, когда пресса молчала о блестящих спектаклях. Я рассказал о пьесе Симонова во МХАТе. Либерал в стане патриотов. Говорили и о возникновении нового театра под руководством Юрия Васильева - плакаты об этом висят по всему городу. Я, кстати, когда впервые такой плакат увидел, сразу же подумал о Худякове - теперь начнут требовать с него помещение, потом госфинансирование, потом звания и награды. Рукавишников очень интересно говорил о заказанном ему памятнике Ростроповичу.

Во время беседы не вытерпел и съел две шоколадные конфеты, сахар завтра утром поднимется.

Из неотложного - сегодня еще и церемония вручения премии «Поэт». Пригласил С. Чупринин, он с недавних пор проявляет определенное по отношению ко мне благородство. Дело к старости - больше терпимости. Позвал с собою Максима Лаврентьева, я помню, как с ним же ходил года четыре назад на фестиваль современного искусства. Максим потом написал довольно ядовитую статью. Все будет происходить там же, в Политехническом музее.

Встретились с Максимом в главной московской закусочной «Макдоналдс» на Пушкинской площади. Мне просто необходимо было что-то еще и поесть. Я так позавидовал отношениям Алисы и Максима. С Максимом мы пересеклись возле выхода из метро. Алиса его уже ждала, набрав целый поднос гамбургеров и жареного картофеля. Я скромненько взял себе за немалые деньги салатик и бутерброд с рыбой. В разговоре Максим сказал, что только вернулся из «Литературной России». Он сотрудничает с газетой более-менее постоянно и, наверное, поэтому В. Огрызко подарил ему свою новую книжку «Против течения». Меня порадовало, что значительную часть книжки занял обширный словник - мне этот прием нравится. Однако здесь Огрызко приводит не только краткие данные об упомянутых в его книге людях, но еще и свои о них суждения. Естественно, я сразу схватился за себя. Максиму говорю: «Читай». Он нашел нужное место и закрыл книгу. Максим удивительно тактичный парень. Но со мною просто так ничего не выходит, возраст не тот, чтобы чего-нибудь бояться. Теперь уже открыл книгу я сам и прочитал вслух:

«Есин Сергей Николаевич (1935), имитатор русской литературы, ставший в 1992 году на тринадцать лет с подачи бывшего помощника М.С. Горбачева - В.К. Егорова ректором Литературного института».

Сразу же отреагировала умненькая Алиса: «литература - это сплошная имитация жизни».

Здесь же, после якобы остроумной инвективы, стоят ссылки на некоторые суждения в этой большой книге об этом самом «имитаторе». Самое занятное, что все упоминания нейтральны и не дают повода для подобного заключения.

«Думаю, именно по идеологическим причинам в издательстве «Диамант» не включили в справочник «100 русских писателей» Михаила Алексеева, Юрия Кузнецова, Станислава Куняева и Петра Проскурина. Допускаю, что эти авторы не всем нравятся (я тоже не в восторге от романов Проскурина о любовницах Брежнева). Но у каждого из них своя, огромная читательская аудитория. И не замечать этого просто глупо. А вот чем издателям не угодили вечные центристы Сергей Залыгин и Сергей Есин (они тоже не попали в словарь), для меня тайна» («Русская литература ХХ века в зеркале энциклопедических справочников», стр. 221.)

В той же большой статье, но уже на 263-й странице:

«В свое время критика много шумела о сорокалетних (теперь им всем сильно за шестьдесят). Из этой плеяды в словарь попали Курчаткин и Личутин, Есин и Маканин, Проханов и Крупин. Но нет Анатолия Афанасьева и Владимира Гусева, Руслана Киреева и Эрнеста Сафонова» (Это уже об известном словаре академика Н. Скатова.)

Ищу дальше истоки оценки.

«… все-таки в большинстве случаев власть реагирует не на имена, а на должности. Так, Сергея Есина везде и всюду принимают, прежде всего, в силу занимаемого писателем поста (автор романа «Имитатор» считается весьма влиятельным ректором Литинститута, которого готов выслушать Путин, руководители обеих палат Федерального собрания, многие министры и которому часто помогает мэр Москвы Юрий Лужков)» - стр. 315.

Наконец, последняя цитата, из статьи «В роли реконструкции прошлого»:

«…теперь историей занялись даже те писатели, которые раньше предпочитали обнажать текущие язвы. Я имею в виду Леонида Бородина, Даниила Гранина. Хотя тут возникает масса других вопросов. Например, чем Бородин отличается от Сергея Есина, который, изучив современное имитаторство в культуре, вдруг взял и выдал на-гора роман о Ленине?»

Потом, когда мы уже вдвоем с Максимом шли к Политехническому, я поинтересовался, почему, дескать, со стороны Огрызко такое к Есину недоброжелательство? Я, конечно, не думаю, что оно возникло из тех нескольких столкновений, которые у меня с ним возникали ранее и которые каким-то образом отобрались затем в Дневнике. Я даже высказал предположение, не мутит ли там воду наш бывший студент Рома Сенчин, работающий в «ЛР»? Мудрый Максим ответил очень, и до изумления, просто: «Мне кажется, Огрызко просто вас не читал».

Вообще, некоторые писательские характеристики, жесткие, как вырубленные топором, поразительно занятны. Например:

«Сенчин Роман Валерьевич (1971), по оценке Льва Данилкина, это Чехов двадцать первого века». Вот дают ребята! Чтение словника В. Огрызко - дело увлекательнейшее! Я полагаю, что можно из него сделать некий обзывальник, в котором окажутся все наиболее значительные имена в литературе! Начнешь читать - не оторвешься, пожалуй, интереснее, чем все рассуждения В. Огрызко о литературе. Хоть меня и ругает, но молодец.

Теперь о самой церемонии, происходившей в Политехническом музее. Не знаю просто с чего и начать. С того ли, что вся эта круговерть инициирована А.Б. Чубайсом? Или с того, что это очень денежная премия - 50 тысяч американской зелени? Или что Сережа Чупринин, координатор премии, был одет в прекрасный серый костюм и обут в совершенно новые ботинки! Когда шел по сцене, кожаные подошвы так и сверкали! А как обойти вниманием прекрасный фуршет, который был устроен для целой оравы гостей!

Обладателем 50 американских тысяч в этом году стал Сергей Гандлевский. Сергей Маркович много раз бывал у нас в институте, но я как-то стеснялся послушать его стихи. На сей раз - он прочитал пять стихотворений - они все-таки показались мне несколько шахматными, высчитанными. Сам Гандлевский производит впечатление человека серьезного и очень боящегося уронить свое поэтическое достоинство и свой литературный вес. Насколько я помню, ранее лауреатами этой премии становились Тимур Кибиров, Александр Кушнер, Инна Лиснянская, Олеся Николаева, Олег Чухонцев. Все они теперь входят в жюри, но кроме них входят туда и другие самостоятельные люди - Дмитрий Бак, Яков Гордин, Самуил Лурье, Андрей Немзер, Ирина Роднянская, Владимир Новиков и кто-то еще - все люди одного положительного склада.

Встретил много знакомых, в том числе и Н.Л. Дементьеву. Сказал несколько приятных слов Наташе Ивановой о ее статье, по поводу которой я иронизировал в Дневнике, порадовал и других людей, как мог. Среди многих старых знакомых встретил и Велихову, которая подарила мне свою книжечку. Были, собственно, все основные лица, но интереснее всех мне был Максим, с которым на обратном пути мы обсудили увиденное.

21 мая, пятница. День был целиком съеден обстоятельствами - утром дочитывал дипломников Анатолия Королева, а вечером, когда вернулся из института, кое-что дописывал и правил в Дневнике. Тем не менее, уже перед сном на своем диване успел еще начать новую порцию дипломов - теперь идут работы из семинара А.П. Торопцева. Все довольно гладко, но уровня скорее невысокого. Буду надеяться на исключения.

Защищалось шесть человек - Петракова А.Ю., Петрик Е.В., Станиславская Е.Н., Татаринцев Т.А., Филина К.М. и Юнкова Е.П. Двум все же присудили «с отличием», но с ясным пониманием, что девочки чуть-чуть недотягивают. Это Елена Станиславская - с несколькими рассказами, которые все же касаются каких-то узлов жизни, и ученица В.И. Гусева Анна Петракова. Замечательна сама структура диплома Петраковой, где и литература высокая, и литература коммерческая, и детская, и «литература на телевидении». Меня восхитило, что 22-летняя девочка прочла все то, что уже как профессор должен был прочесть за недавнее время и я сам. Это просто поразительно, как в одном возрасте по-разному могут зреть люди. На совещании по оценкам, которое каждый раз возникает у нас после защит и до объявления результатов, я сказал, что обязательно надо эту девочку взять к нам в аспирантуру. Но кто ею будет заниматься?

Кстати, на семинаре Гусева в последнее время возник конфликт между студентами и Жанной Голенко, которую В.И. взял, чтобы она ему ассистировала. Конечно, это ее собственная инициатива, ведь на семинаре в принципе не хватает народу, чтобы брать ассистента. И вот теперь студенты дневного отделения уходят на другие семинары, и я полагаю, что здесь еще присутствует некая женская интрига. Но все-таки не такая уж ведь и Жанна глупая, чтобы вести себя так, как это некоторым представляется.

22 мая, суббота. Еще накануне вечером успел прочесть две работы. Надежда Васильевна, как женщина очень умная, ничего не говоря, потому что понимала, что с моей стороны последует отпор, положила мне в сумку с дипломами и две работы из семинара поэзии, хотя договоренность была, что я читаю только прозу. Как ни странно, это меня неожиданно обрадовало. Когда имеешь дело с настоящей литературой, то и труд не в труд. Здесь стихи моего любимца Васи Попова и Марии Кобозевой. Оба из семинара Сережи Арутюнова. У обоих не только школа, а значит, точность и ясность, но и талант, а следовательно, и оригинальность мышления. Возможно, со временем литературоведы будут писать не только о моих романах и дневниках, но и о том, что я взял в институт Васю Попова. У Кобозевой еще и высокая техника - венок сонетов, с которых начинается подборка, это не только совершенно по форме, но еще и глубоко по внутреннему переживанию.

Уехал из Москвы часов в девять, по дороге завернул в «Перекресток» -продуктов купил на неделю: мясо, творог, кефир, овощи. Питание, после того как заметили у меня в крови повышенный сахар, стало мне обходиться на много дороже. Но я пока во всех смыслах держусь.

23 мая, воскресенье. Что-то вчера после короткой бани стало мне плоховато. Володя даже отвел меня в мою конуру. Сразу заснул, но просыпался ночью несколько раз от чувства невыполненного долга - надо опять читать дипломные работы. Окончательно поднялся в шесть - подсчитал на пальцах, что 9 часов вполне достаточно, - и сразу принялся за чтение. Это уже работы семинара детской литературы. По общему ощущению, тут все несколько получше, чем у ребят Королева. К двенадцати закончил, потом полил огурцы и совершил свою обычную воскресную прогулку. Шел по нашей сосновой рощице, далее через железную дорогу и еще дальше - вдоль реки. Слева большое и уже вспаханное поле, а справа река. Видимо, дело к дождю - так неимоверно квакали лягушки. Дошел до той части пахоты, которая арендована, как и в прошлый год, корейцами. Наши крестьяне предпочитают сейчас не работать, а просто сдавать землю внаем. Еще лет двадцать назад по этому полю, бывшему тогда огромным клеверным лугом, медленно брело стадо коров. Сейчас корейцы сажают капусту и кабачки. Я любовался, как обработали они землю и прокопали канавки для полива. Нужен большой опыт, чтобы так расположить их по уровням. Вдоль реки уже лежали пожарные шланги, а внизу, под скосом, устанавливали водяные насосы. Народ суетился в основном молодой.

В два часа выехал и к четырем уже был дома. Времени осталось немного, чтобы вымыться и собраться. Сегодня в театре Маяковского вечер, посвященный 80-летию Виталия Вульфа. Не пойти на подобное мероприятие было просто невозможно.

Из почтового ящика, когда шел, нагруженный сумками, достал вырезку, приготовленную по привычке Ашотом. Он-то знает, что меня интересует. Это материал из «Коммерсанта» о деле бывшего ректора ГИТИСа Марины Хмельницкой. Она, судя по газете, сдавала институтские площади в аренду по весьма заниженным ценам. Здесь же подсчитан урон, который понесло государство, - 56 миллионов рублей.

Если бы в этот вечер в здании театра имени Маяковского взорвалась бомба, то назавтра столица проснулась бы без своих столпов культуры. Такого сгущения в здешнем фойе народных артистов СССР и просто народных артистов, и просто знаменитых людей, я еще, пожалуй, никогда за свою жизнь не встречал. Ходили слухи, что самого Вульфа может и не быть. Но он был, сидел в кресле, в ложе, улыбался - это было видно на огромных экранах, установленных по бокам сцены. В конце вечера, когда я подумал, что у него нет уже никаких сил, Виталий Яковлевич произнес грандиозную речь. Вел все это Сергей Арцыбашев, становящийся любимцем московской артистической тусовки. Именно он выхватывал с первых рядов знаменитостей первого разряда. Показали сцены из спектаклей, пьесы для которых переводил Вульф. Тот несколько повторялся, потому что его рассказ об этом театре, о Бабановой я уже слышал, но в целом это, повторяю, вышло грандиозно. Интересно говорил Марк Захаров, был прелестен со своей песенкой и признанием «я не артист, а физкультурник» Дмитрий Певцов. Олег Табаков прислал вместо себя громадный букет, но пришли сами и замечательно говорили и Дмитрий Крымов, и Сергей Худяков.

Перед спектаклем я узнал, что умер Михаил Шатров. Ему было 78 лет.

На этот вечер я ходил с приехавшей в Москву Леной Ивановой, она Вульфа очень любит и в этом смысле, как она считала, ей повезло. Прямо перед нами - мы сидели в шестом ряду - возвышался рослый Николай Сванидзе, еще на ряд ближе к сцене расположился Марк Захаров, неподалеку от него - Григорович и Доронина.

24 мая, понедельник. Все утро опять читал дипломные работы, но, к счастью, было здесь кое-что для меня интересное. Во-первых, Вася Попов, замечательный поэт, которого пять лет назад я уговорил перейти с заочного отделения на очное, а во-вторых - блестящая проза Анастасии Черновой, ученицы Лобанова. Когда материал интересный и ложится на сердце, то и читаешь его, не замечая трудностей и количества потраченного времени, легко и даже залпом. Тут же и несколько учениц Александра Петровича Торопцева. Ну, это все пожиже, но после тех накруток, которые мы дали в прошлом году, выглядит повеселее.

Мой любимый Сережа Арутюнов, безусловно, один из лучших наших мастеров по поэзии, несколько спасовал перед стоическим нежеланием Васи двинуться от традиционного русского стиха в сторону современной моды. В протоколе, который очень толково составляла лаборантка кафедры Ксения, так было зафиксировано выступление мастера: «Воссоздание русского слова. Органическая неспособность писать эстрадно. Стихи или деревенские или философские. Разговор с предками. Рассуждение о небе, лесе и полях. Отсутствует словоплетение языка ради языка. Ощущение, что все стихи - ранние и куда пойдет развитие дальше - неизвестно». Здесь же были еще выступления Г.Н. Красникова и А.К. Антонова. Пожалуй, оба были в некотором недоумении перед феноменом Васи, но оба, тем не менее, согласились на оценку «с отличием». На следующей, через день, защите, Вася, видя, как я его берегу и охраняю и, вспомнив старое свое поступление в институт, подарил мне стишок. Я его вместе с тремя последними фразами вставляю в Дневник задним числом.

С. Есину

Бурное обсуждение того,

какую оценку поставить некоему Попову

на вступительном экзамене

по литературе в творческий ВУЗ

- А Попову ставьте двойку,

Он не знает ни хрена.

Мямлил что-то про настойку,

И о том, что неверна.

- Говорил, что все неново

И про поезд не сказал.

- А, по-моему, Толстого

Он вообще не прочитал!

- Да, заглядывал под парту,

Будто что-то потерял.

- А вчера на лавке в карты

С первокурсницей играл!!!

- Нет, друзья, тогда погубим,

Ставьте пять, пускай идет.

И представьте, что же будет,

Если он его прочтет.

Второй «поэтически скандал» разгорелся вокруг диплома арутюновской дипломницы Кобозевой. Я-то прочел его с интересом, увидев в венке сонетов, этой сложной форме, еще и эхо сегодняшнего дня с его сложными переживаниями. Сергей тоже оценил диплом высоко, правда, определив поэзию Кобозевой как социальный аутизм, поиск бытия, но тут выступила Г.И. Седых, давно и довольно безуспешно воюющая с Арутюновым, а вернее ревнующая его к студентам. Ее несколько истерические оценки были произнесены нервным, высоким голосом. В протоколе Ксения записала так: «Нет культуры. Диплом компилятивен, жидковат. Среднестатистический набор. Мир, недоступный читателю. Автор не знает прошлого. Дилетантизм». Но иногда на защитах у нас бывает не слишком просто. Встала, давно и молча сидящая, Людмила Карпушкина и дала такой Г.И. отпор, что, казалось, потолок затрещал. Причем это была не полемика, а заранее подготовленный и написанный отзыв, следовательно, научное мнение, а не эмоциональный всплеск.

26 мая, вторник. Опять два семинара. С драматургами читали пьесу под названием «Реформатор». Это как бы советская пьеса о Ярославском шинном заводе. Материал очень интересен сам по себе, но нет человеческой интриги и нет четкого ощущения, что же может тут сделать этот молодой реформатор. А в пределах заданного порядка он не может сделать ничего. Не поставил зачета студентке Филиной - в этом году она и не обсуждалась и не была на семи последних семинарах. Дальше будет решать деканат.

После своего семинара я все же пошел на встречу семинаристов Геннадия Красникова с Юнной Петровной Мориц. Есть в судьбе мгновенья, которые нельзя упускать. Встреча состоялась в 32-й аудитории заочного отделения. Сидело в зале человек сорок, в том числе и все наши библиотекари. По своему обыкновению постарался параллельно что-то записать. Итак, цитирую записную книжку:

«Замечательно выглядит, подтянутая, облагороженная временем, седая. Красивая, почти мужская рубашка, на ногах кеды. Речь очень четкая, хорошо артикулированная, ясная до прозрачности. Как девиз, зачитывает цитату из Вс. Иванова: «Пережить выдуманные страдания гораздо труднее, чем подлинные». Не скрывает и не стесняется своего возраста. «На восьмом десятке лет…» Атмосфера в аудитории - осязаемая, сгущенная тишина.

Рассказывает о своей жизни после исключения из Литературного института. Я задаю вопрос: «За что?» Она в ответ читает свое старое, тех лет, стихотворение: «Полдень, полночь и восход, человек идет в расход…» Говорит о так называемой литературной среде. «Литературный проституит». Еще, видимо, старые стихи: «Кто это право дал кретину совать звезду под гильотину?». Бывшие либералы - это коммунисты. Говорит о дружбе: это тяжелая работа, ходить встречаться…

Рассказывает о своей знаменитой поэме, написанной в защиту Сербии.

Позвонила в «Знамя» Сергею Чупринину:

- Я написала очень короткую поэму, всего 540 строк.

- Немедленно пришлю курьера.

- Муж поедет в аптеку и заодно привезет.

Через сутки перезванивает.

Чупринин: «Мы это не можем напечатать. Что-нибудь надо объяснять?»

- Не надо.

Хорошо отзывается об Анатолии Ананьеве, прежнем главном редакторе «Октября». Однако и он не смог напечатать поэму у себя в журнале. Потом рассказывал о том, как эту вещь все-таки опубликовали, по-моему, в издательстве «Русская книга».

Мне иногда казалось, что отдельные суждения Юнны Петровны - это мои суждения, с позиции моего понимания справедливости.

Говорит о передачах Швыдкого на фоне горящего камина - «пожар в мусоропроводе». Пример темы одной из передач: «Правда ли, что русская литература могла писаться только аристократами?»

«Те, которые раньше запрещали, теперь сидят и разрешают».

Зло и точно говорит о поколении шестидесятников. «Весь проект «шестидесятники» был какой-то фанеркой, прикрывавшей дыру, в которой пропали: Цветаева, Мандельштам, Пастернак, Гумилев…» Имен было больше, записал не все. «Шестидесятники - выдуманное определение».

О Платонове. «У Платонова есть еще и «Епифанские шлюзы». Это произведение объясняет все, что происходит у нас сейчас».

Говорит как уже небожитель, очень многое здесь в интонации, в манере.

«Все мне дала русская литература».

«Русская книга - это всегда философия».

«Пушкин не переводим, потому что он не модернистский поэт».

«Образованный человек это человек, в котором что-то образовалось».

«В поэзии в советское время было воздвигнуто некоторое количество пирамид…» Сейчас - пыль разрушенных традиций…

«Я член СП с 24 лет и двадцать лет в Союзе не была. Не была никаким делегатом, никаким членом жюри…»

У Мориц удивительно русский и справедливый взгляд.

О Германии. «Мы никому ничего не должны, а нас скоро заставят полюбить Гитлера…»

Вопрос из аудитории: «Что надо сделать, чтобы на поэтическом фронте что-то появилось?» Ответ Мориц: «Надо сбросить жир авангарда. В свое время автор получил свое - свои страдания. Сейчас имеем авангард прикормленный».

Говорит об огромной бедности современного поэтического языка. «Лучшее, что сейчас есть в поэзии, - это переводы с русского. В поэзию вводят экспортный элемент, иностранные слова, дескать, берите нас, мы уже интегрированы».

«Я человек верующий и суеверный. Если я выдумываю несчастье, оно случается…»

«Наша демократия отличается от американской, как простой стул от электрического».

«Важнее всего для детского писателя не быть детским писателем, а если в вас живет ребенок, то вы садитесь и пишите для себя… Во «взрослой» поэзии ты не мог сказать многое из того, что можно было сказать в то время в детской. Особенно из политической палитры…»

«Что питает мое творчество? Любовь к Творцу».

«Я поэт сопротивления. Мое сопротивление - любовь к Творцу».

«После окончания института я пыталась устроиться на работу и разослала письма в разные газеты и журналы. У меня хранятся 28 письменных отказов. Не было возможности где-либо работать».

Во время этой беседы я все время думал о личной свободе, в том числе и от работы…

Читала стихи, это было замечательно. Я так страдал, что несколько лет назад, когда я уговаривал Ю.П. взять в институте семинар, она так на это и не решилась…

26 мая, среда. Вчера вечером и сегодня все утро читал дипломные работы. На этот раз это ученицы А.Е. Рекемчука. Поутру забегал на две минуты С.П. Принес мне «Новую газету», я же его к ней и приучил. Любопытно, что у меня пропал интерес к чтению «Литературки», как-то она стала уходить из поля моего зрения.

Вечером стало известно о взрыве в Ставрополе. Удивительно, но вчера звонила Соня, она в Москве, приехала на какой-то театральный фестиваль.

27 мая, четверг. Вечером накануне твердо решил на ученый совет не ездить. Смирнов, например, никогда на совет не ходит, а чем я хуже? Но Надежда Васильевна, которой я об этом заранее объявил, сказала: «Я вас знаю, вы все равно придете». Она оказалась права. Однако я заодно решил кое-что сделать и для себя. До совета хватало времени заехать в «Дрофу», получить уже надписанную мне А.Ф. Киселевым его книжку. Книжкой можно будет похвастаться в институте, всех раздражая, но надо еще было выяснить, станет ли «Дрофа» снова печатать роман и дневники.

Игорь Львович встретил меня приветливо, но сказал, что, скорее всего, печатать станут только роман. Согласен ли я? Я сказал, что подумаю. Но в думах моих еще и ужасное распространение «Дрофой» художественной литературы. Они привыкли загонять учебники вагонами. А «Твербуль» продается лишь в нашей книжной лавке. «Дрофа», видите ли, по магазинам не развозит!

Ученый совет прошел довольно уныло. Елена Алимовна победно отчитывалась о студенческой практике, а потом вдруг попросила на два часа в неделю увеличить кафедре зарубежной литературы часы под современную литературу. Дескать, двадцатый век закончился, много новых наработок. Я не утерпел и завел свою старую песню о том, что студенты перегружены, что мы начинаем работать не на их развитие, а на свои часы, на свои деньги, и студентам просто некогда заниматься тем, к чему они призваны вовсе не нами.

28 мая, пятница. К десяти утра уже собрался, чтобы ехать на дачу. Следующая защита только восьмого, но работ там тьма. Правда, в воскресенье придется вернуться в Москву, потому что в «Новой опере» будут исполнять в память об Ирине Архиповой «Реквием» Верди. Взял пачку дипломов - очное отделение закончилось, теперь пошли заочники, -верстку Дневника, чтобы продолжить ваять словник, компьютер, лекарства, кое-что из еды. Пока укладывал все это, радио передало сенсационную новость. Ну, к взяткам, коррупции, взрывам мы уже, собственно, привыкли. Я даже думаю: не пора ли мне перестать фиксировать эту часть жизни? Ведь если дневники часть литературы и если у меня в Дневнике, как пишет в своей книге доктор Галия Ахметова, формируется новый вид дневниковой прозы, то надо действительно что-то формировать и писать каждый раз что-то новое. Почему я, собственно, об этом пишу? Да потому что феномен воровства у крупных чиновников, у министров, у сенаторов мне не понятен. Приобретя положение, которое претендует на хотя бы микроскопический след в истории, человек обязан и должен вести себя осмотрительно. Иначе подрываются все системы жизни, сверху донизу. А ведь если даже на таком высоком уровне все время берут, тащат и воруют, то почему нельзя думать, что подобное не происходит на уровне высочайшем? Правильная речь, внешнее обаяние, благовоспитанность и манеры здесь уже не в счет.

В общем, сегодня на взятках попались чиновники из администрации президента. Я был просто ошарашен этим известием и даже, схватив карандаш, записал фамилии, но марать Дневник не хочу. Короче, некий средний начальник и его советник попросили взятку. Небольшую, всего-то 10 тыс. долларов. Столько, по их мнению, стоило их содействие в сокрытии каких-то нарушений в проверяемом подразделении. Интересно, что завтра напишет по поводу этого инцидента наша правительственная газета?

По дороге на дачу заехал на строительной рынок возле МКАД и купил рулон теплого линолеума, чтобы покрыть пол на летней кухне, которую я по старой привычке называю сараем. Каждый раз, когда я что-то ремонтирую или усовершенствую на даче, я вспоминаю Валю. Сердце сжимается: она это не увидела, она так и не пожила в нормальных современных условиях. Потом, уже на даче, подвязывая помидоры в теплице, опять вспомнил о ней: еще с позапрошлого года остались бинты, которыми ей перевязывали руку после диализа. В комнату наверху дачи, в ее комнату, куда я перевез и поставил ее вещи, уже не захожу, просто боюсь боли. Но все же я не о том… Итак, купил тяжелый рулон, привязали мне его к багажнику и еду я себе, разводя приличную скорость. И вдруг раздается ужасный треск. Я понимаю, что лопнули специальные резиновые стяжки, удерживающие груз. Стук на крыше - и в зеркало заднего вида я уже вижу, как на дороге распластывается моя покупка. Даю задний ход, подъезжаю, кое-как скручиваю тяжеленный рулон, достаю буксировочный трос, чтобы все это снова привязать, и тут понимаю, что в одиночку ни плотно скрутить, ни поднять на багажник я этот груз не могу. Мучаюсь, как муравей под стеблем. Потом стою с вытянутой - помогите! - рукой. Машины летят, летят, сверкающие, нарядные. Свистят шины. Мимо, мимо, мимо… Вдруг рядом останавливается грузовик, выходит парень-шофер и, ничего не говоря, начинает мне помогать. И, думаете вы, кто бы это был? А тот, кого мы в народе называем «чуркой». То ли таджик, то ли кавказец. Закинул мне мой тюк на багажник, сел в машину и уехал, даже паузы не оставил, чтобы я успел что-то ему сказать или схватиться за бумажник.

На даче все по-старому: еда, поливка. Потом все же сел и принялся читать сегодняшнюю «РГ», которую, уходя, вынул из почтового ящика. Там сразу же наткнулся на «свое», на большую статью, где приводятся, согласно указу президента, доходы уже не наших замечательных губернаторов, которые все как один, конечно, прекрасные администраторы, а их жен. Спать в одной постели с прекрасным администратором и управленцем - это значит сразу стать прекрасным управленцем и администратором. Писательские жены так и останутся писательскими женами, а жены ученых - только женами в лучшем случае ученых.

Статья разбита на части по географическому принципу. Например, супруга и чада пермского губернатора Чиркунова уже много лет проживают в Швейцарии. Все они, естественно, имеют двойное гражданство. Заработала губернаторша в 2009 году, судя по официальным данным, совсем немного, всего 35087 рублей. Это не мешает ей, однако, пользоваться квартирой в 100 кв. метров. Она - по специальности врач дерматолог - имеет еще свой медкабинет «в двух кварталах от Цюрихского озера». Газета подчеркивает ее «скромно задекларированные расходы».

Всю географию подробно, как это сделала газета, я охватить не смогу, перейду на некоторый сокращенный конспект. Как говорится, цены в рублях.

Жена краснодарского губернатора Александра Ткачева - 3 млн. 254 тыс.

Жена екатеринбургского губернатора Александра Мишарина - 1, 95 млн.

Жена нижегородского Татьяна Шанцева - заработала лишь 1,7 млн.

Жена саратовского Татьяна Ипатова - 2 млн. 969 тыс. рублей

Жена знаменитого Дарькина (Приморье) актриса Лариса Белоброва 540,58 млн. Она занимается, кроме работы в театре, еще и ценными бумагами и вкладывает деньги в банки.

Жена губернатора Ростовской области заработала в 2009 году 174 млн.

Жена губернатора Красноярского края - 13,8 млн., а Тверской области - 121 млн. 284 тыс.

Все эти дамы также владеют разнообразной собственностью, о которой я не пишу, но газета пишет. Воистину у кого суп жидок, а у кого жемчуг мелок. Но во всем этом есть глубокий смысл - видна политика нашего замечательного государства и, в частности, нашего заботливого президента в области женского равноправия и строительства семьи.

Вся банда, включая Сашу по прозвищу Колпаччи, друга Володи и Маши, прибыла на дачу около девяти вечера. В течение недели они клали дорожки из плитки на участке у С.П. Завтра будут класть линолеум у меня на кухне. Но сегодня дело осложняется Днем пограничника. Володя у нас проходил службу в погранвойсках и этот день да, наверное, и следующий отмечает свято и традиционно.

К тому времени, когда после одиннадцати началась передача Александра Гордона «Закрытый показ», все были уже крепко навеселе. Я, кажется, выглядел на экране пристойно. Перепалку Рейна и Веры Черномордик, к счастью, вырезали. Вырезали заодно и мой рассказ, как я читал Бродского на даче, и о первой диссертации по Бродскому в нашем институте.

29 мая, суббота.Дворня, как шутит моя соседка Ниночка, у вас большая. Не знаю, насколько такой образ жизни полезен и выгоден ребятам, но мне так удобно. Деньги в данном случае не имеют значения - все под рукой.

Еще до обеда ребята начали стелить линолеум в кухне и к обеду и дождю все благополучно закончили, попутно отдраив с плиты многолетний слой жира. Параллельно топили баню и праздновали День пограничника. Баня были готова к пяти, а в девять сели ужинать, продолжая, естественно, праздновать боевой дух и готовность еще на границе отразить любую агрессию. Телевизор работал плоховато, но все же смотрели, пока меня не сморил сон, передачу с конкурса «Евровидение». За нашего Петра Налича никто не болел, потому что еще во время отборочного тура у всех были другие фавориты. Мне, в частности, очень нравился какой-то парень из Ленинграда, певший контртенором. Мне кажется, он наверняка бы теперь победил. Песни, на мой взгляд, были неважные и с невкусным гарниром - дряблая подтанцовка, невыразительные декорации, фейерверки не к месту. В этом смысле Дима Билан, победивший в позапрошлом году, выявил плохую тенденцию, пригласив фигуриста Плющенко, - не сам по себе голосишь, виляя задом, а выдаешь некий сборный синтетический жанр. В общем, недосмотрев эту чушь, пошел спать.

30 мая, воскресенье. Не досмотрел, оказывается, не только я один. Встретившийся на рассвете во дворе с белыми глазами Володя, бредший, когда я уже встал, в туалет, спросил: кто победил? И отправился досыпать. Досмотрел мой сосед Володя Шимитовский. «Массивнокормый Налич занял только одиннадцатое место». Володя Шимитовский также сказал, что «все это ему напомнило бал орангутангов».

Вечером ходил вместе с Леной в «Новую оперу». Там открывался фестиваль памяти Ирины Архиповой. Играли, вернее, пели «Реквием» Верди. Я помню этот «Реквием» по исполнению с солистами, хором и оркестром Ла Скала, когда первый раз миланский театр приезжал в Москву. Я тогда не вполне понимал, что поют, и почти не мог воспринимать замечательные хоры. На этот раз многое прояснилось и, конечно, поражало мощью интерпретации. Но с годами я стал понимать, что по сути отличает этот реквием от моцартовского. У Верди многое в музыке выстроено по закону театра и многое рассчитано именно на театральный эффект. И все же само по себе почти два часа находиться, жить, дышать в этой атмосфере, когда невольно задумываешься о Боге и смерти, очень много значит для человека. Но и пели прекрасно. Я уже не говорю о замечательном хоре «Новой оперы». Пели Ольга Кондина, Ольга Бородина, Олег Кулько и Ильдар Абдразаков. Не могу сказать, кто лучше, но, по крайней мере, Абдразаков пел не хуже, чем Хворостовский.

Трогает за душу, конечно, верность памяти Ирины Константиновны Владислава Пьявко.

31 мая, понедельник.Наконец-то, в середине дня, спустился вниз, чтобы взять газету. Как же наша пресса отреагирует на «предсказуемую победу Петра Налича»? Она о нем просто забыла. В большой статье на седьмой полосе о Наличе нет ни слова. Перечислены все участники от победительной Германии (246 баллов), от Турции и Румынии на втором и третьем местах, от Дании, от Азербайджана, а уже потом, чтобы деликатно пропустить Налича, счет уходит к самому концу: двадцать четвертая - Беларусь с 18 баллами, двадцать пятая - Великобритания с 10. Об одиннадцатом месте российского певца ни слова. Я пишу об этом с некоторой непатриотической злостью, потому что еще при первом голосовании у нас в России понял, что это выбор не публики, а жюри. По голосованию на думских выборах мы уже знаем, что такое электронный подсчет. Вот и здесь я сразу унюхал коррупцию на нашей эстраде и какое-то лоббирование этого очень среднего, но с большими претензиями певуна.

Пока до трех часов ждал прибытия нового холодильника, читал дипломные работы.