Дневник дерзаний и тревог

Сказки Золотого века

13 февраля 2006 года.

Выход в свет первой книги драм «Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга» на исходе 2002 года и возможность вскоре издать вторую книгу драм «Очаг света. Сцены из античности и эпохи Возрождения», как не выразили сомнения в том из комитета по печати, меня, как ни странно, в большей мере смутили, чем обрадовали, да и не верилось как-то в серьезность всего этого, ну, хотя бы как можно издавать книги, признанные как общественно-значимые, при этом не платить писателю ни гроша?

Мне предложили снова подать заявку, нужны были рецензии и срочно, но подвел меня мой издатель, у него возникли осложнения с налоговой службой, и мы решили подать заявку, кстати, и с рецензиями Никольскому и Гордину не надо спешить, через полгода, а это был 2003 год, когда стало известно, что город потратил все деньги на юбилейные торжества. А там новые выборы, смена правительства... У меня отпала всякая охота связываться с такой формой издания книг - без гонорара и, как вскоре обнаружилось, без отзыва, я не подозревал, как о том уже упоминал, в условиях распада и развала в стране литературная критика приказала долго жить.

Между тем, судя по записям в ходе работы, в 2002 году я был занят в большей мере не пьесами, а прозой... Книга эссе «Ренессанс в России», законченная в 2002 году, потребовала изучения истории основных видов искусства, в частности, для меня новой сферы - истории русской музыки.

Жизнь Михаила Глинки с его воспоминаниями, в которых я увидел княгиню Щербатову в положении молодой Анны Керн в кругу Дельвига и Пушкина, только княгиня окажется вовлеченной в судьбу Лермонтова,и вновь промелькнула Анна Керн, но уже как мать девушки, в которую влюбился композитор, показалась мне чудесным материалом для классической повести. С Глинкой в одном кругу бывал и Карл Брюллов, который не ладил с императором Николаем I, как Пушкин и как не поладил Глинка. И еще в большей мере Лермонтов.

Жизнь русского общества конца 30-х - начала 40-х годов XIX века, какие-то пять лет, венец Золотого века русской истории и культуры, классическая вершина Ренессанса в России, высшая точка, выше не бывает, выше только звезды, предстали передо мною во всем блеске великосветских балов и маскарадов, с явлением первейших гениев поэзии, живописи и музыки, во всей красоте бытия, исполненной вместе с тем высочайшего трагизма.

Первоначальная идея повести о маленьком по росту человеке с болезненно-чувствительными нервами и с могучим даром творить музыку привела меня к созданию романа «Сказки Золотого века». По жанру он далек от беллетризованных исследований из серии «Жизнь замечательных людей». Я ориентировался на классическую прозу всех времен и народов, как и в драме, поскольку они порождение ренессансных эпох. Документальная достоверность, на которой всегда настаивает классическая проза, - это прием, которым и я воспользовался в полной мере, нередко приводя документы эпохи, которые в данном случае не вымысел, между тем они столь выразительны и поэтичны, что превосходят всякий вымысел; классическая проза, особенно Востока, вся заполнена стихами, поэтому стихи Лермонтова, известные нам с детства, приводятся, как правило, полностью, поскольку составляют элементы повествования и переживания героя; не вчитавшись в стихи Лермонтова в контексте романа нельзя понять личность поэта, чаще искаженную в мемуарной литературе.

Вместе с тем повествование, основанное на достоверных свидетельствах и фактах, на стихах поэта, предполагает и вымысел, но лишь в целях реконструкции событий, чаще в диалогах, тоже, как правило, основанных на свидетельствах и письмах. Такова поэтика романа «Сказки Золотого века». Через тысячу лет, особенно в переводе на другие языки, в этом романе все будет казаться достоверным вымыслом, а стихи и ссылки на свидетельства - поэтическим приемом, какова классическая проза всех времен и народов.

Но роман о первейших гениях поэзии, живописи и музыки при интересе читающей публики к жизни замечательных людей оказался в той же мере невостребованным издателями, как и драмы в стихах. На все мои обращения в издательства я не получал даже ответа. Издатели, вероятно, хорошо знают вкусы публики, исходя из того, что «Фауста» Гете никто не читает, значит, надо идти от обратного. Делать нечего. Для меня прошла пора, когда вину я брал на себя во всех неудачах. Мою прозу раньше находили нежурнальной, сегодня не хотят даже знакомиться с рукописью. Я не вписываюсь в формат современной прозы, поскольку ориентируюсь на классику, а не на вкусы публики, летучие и преходящие.

Неужели гений проявляется все с новой силой, лишь впадая в отчаяние, и чем оно беспредельнее, тем выше поднимается он, свершая свой подвиг? За последние семь лет (этот абзац из записи от 17 августа 2002 года в пору работы над романом «Сказки Золотого века») именно отчаяние подвигало меня на все новые и новые создания. Так возрос душой Лермонтов и выказался его гений, когда он впал в предельное отчаяние из-за гибели Пушкина, - не понял ли он тогда, если не прежде, что благополучным быть поэту нельзя, хотя бы уже потому, что благополучие представителей высшего света основано на рабстве народа, это торжество посредственности и подлости, словом, светской черни, - высший свет во главе с двором и с царем в глазах поэта воплощал светскую чернь, которая погубила гения, - он это понял и выразил в стихотворении «Смерть Поэта», и чернь поняла его и возненавидела Лермонтова без меры, а он лишь подливал масла в огонь, он же не мог смириться.

Непонимание и вражда лишь возбуждали его гений; впадая в отчаяние, он не падал, а возносился к небу, он творил, - Демон Лермонтова, воплощение ренессансного гения, - это не Восток, а скорее Сократ с его даймоном и готовностью к смерти и Платон, которого именно судьба Сократа подвигла на создание уникального философского учения, оплодотворившего и христианство, и возрожденчество.

Сущность Демона Лермонтова понял и выразил Врубель и именно как судьбы гения и своей судьбы. Здесь конфликт не просто социальный, не чисто русский, даже не только религиозного характера, а метафизический, так сказать, бытийный. В чем дело? Суть не в условиях николаевского царствования, при иных царствованиях и правлениях, хотя бы в советское время - при Сталине и позже, Лермонтов как Лермонтов повел бы себя также, особенно в наше время, - конфликт гения и черни, гения и власти неизбежен, - и что это означает?

Судьба гения - трагическая судьба. Я жив еще, может быть, лишь потому, что живу один, как в башне из слоновой кости? Пусть пока все продолжается так?

Любовная история Михаила Глинки и Екатерины Керн отмечена, кроме других вещей композитора, созданием романса «Я помню чудное мгновенье...». Автограф Пушкина Анна Керн отдала Глинке еще во времена Дельвига, но он, к ее огорчению, его затерял, хорошо, Дельвиг успел опубликовать стихотворение Пушкина, да Анна Керн знала его наизусть, как позже вся Россия; влюбленный в Екатерину Керн, Глинка наконец закончил романс.

Бракоразводное дело, хотя его жена была не только уличена в измене, но и в тайном венчании с любовником, а это и вовсе преступление по тем временам, длилось много лет; Глинка так и уехал за границу, не получив развода и не женившись на Керн, чего страстно желал первые годы романа. В начале он даже лелеял смелый план: уехать с Екатериной Керн за границу, но воспротивилась мать Глинки, возможно, и Анна Керн. И Глинка вольно или невольно оказался в ряду знаковых образов русской литературы - Онегина, Печорина, Рудина...

Но в основе сюжета романа «Сказки Золотого века» - жизнь Лермонтова: дуэль Пушкина, стихотворение «Смерть Поэта», ссылка на Кавказ; возвращение в Петербург, дуэль с Барантом, вторая ссылка на Кавказ; с возвращением на Кавказ после кратковременного пребывания в столице дуэль и смерть поэта.

Это внешняя канва, более или менее известная всем в России, хотя бы из школьных учебников. Кроме внутренней пружины событий, которую приводил в движение сам император Николай I, это становится ясно из документов эпохи, самое удивительное, оказывается, существовала еще одна сфера, может быть, самая важная и знаменательная для развития поэтического гения Лермонтова, это его любовь к Лопухиной, утаенная от света, но постоянно проступающая в стихах и даже в письмах, хотя он вел переписку не с нею, а с ее старшей сестрой, - с внезапной разлукой, когда Лермонтов уехал из Москвы в столицу в Петербургский университет, а был вынужден, когда два курса в Московском университете не захотели зачесть, поступить в Школу гвардейских подпрапорщиков, с редкими встречами в Москве по пути на Кавказ и обратно, однажды в Петербурге...

История любви Лермонтова и Лопухиной впервые воссоздана в романе «Сказки Золотого века» и составляет поэтическую основу жизни поэта и его творчества.

Ныне, когда я непосредственно занят новым для себя жанром - киносценариями, закончил буквально на прошлой неделе сценарий для пятисерийного телефильма «Солнце Шекспира» по повести «Уилл, или Чудесные усилия любви», мне особенно ясно, какой удивительный сериал может выйти на материале романа «Сказки Золотого века». Увы! Увы.