Доченька

Глава 9 Как быстро летит время…

Большой дом, который два года назад казался Мари полным тайн, теперь не имел от нее секретов. На следующий же день после того, как девочка перешла с фермы в дом, мсье Кюзенак показал ей все комнаты и уточнил, в чем будут состоять ее обязанности.

— В комнатах нужно подмести, потом смахнуть пыль с мебели. Раз в месяц мебель следует натирать воском. Окна всегда должны быть чистыми. Золу выносит Алсид, но печи в комнатах ты можешь чистить самостоятельно.

Мари прекрасно помнила, какой восторг ощутила, попав в просторную комнату, обшитую светлыми дубовыми панелями. При виде многих сотен аккуратно расставленных на полках книг она испытала острое чувство обиды — как если бы ее лишили чего-то, что она всегда очень любила. Какое сокровище хранится в этой комнате, и как бы ей хотелось обладать им!

Жан Кюзенак, должно быть, перехватил ее зачарованный взгляд.

— Мари, раз ты умеешь читать, я разрешаю тебе пользоваться моей библиотекой. Романы по твоему возрасту стоят на этой полке…

Всегда такая робкая, Мари не сдержала восторженного восклицания:

— Благодарю вас, мсье! Для меня это такое удовольствие!

Мсье Кюзенак улыбнулся, и вид у него был довольный. Он внимательно смотрел на девочку, и ей показалось, что еще секунда — и он шагнет к ней, сделает что-то, что разрушит невинное очарование этого момента. Но он, наоборот, отступил назад и ничего не сказал. Мари очень удивилась, не услышав указания, которое наверняка не преминул бы отдать любой хозяин: «С книгами будь очень осторожна, и не забывай, что на первом месте стоит работа…»

Девочка очень скоро поняла, что Жан Кюзенак совсем не тот «хозяин», каким она его себе представляла.

Мари вышла из столовой и направилась в кухню. Там она подняла крышку кастрюли и добавила в кушанье щепотку перца. Теперь уже шестнадцатилетняя, Мари открыла для себя прекрасное средство от скуки — совершенствование своего кулинарного мастерства.

На первых порах Амели Кюзенак настороженно относилась к попыткам новой служанки внести разнообразие в привычное меню, но вскоре она оценила более изысканную кухню. Со временем она стала реже выражать девочке свое презрение, а иногда даже приходила в кухню, садилась и с удовольствием наблюдала, как та работает.

В первые месяцы пребывания на новой службе Мари казалось, что ей никогда не переделать всю работу по дому. Дни пролетали для нее, как одно мгновение.

Девочка вставала в шесть утра, быстро приводила себя в порядок, надевала фартук и спускалась готовить завтрак, который должна была подать к восьми. В семь часов в кухню с сияющими от радости глазами входил Пьер. За чашечкой напитка из корней цикория дети немного болтали, а потом мальчик возвращался на ферму. Мари же принималась за уборку по заведенному порядку: сначала в столовой, затем в гостиной, в спальне мадам Кюзенак и только потом — лестницы и вестибюль.

Хозяин и хозяйка дома спали в отдельных комнатах, что очень удивляло девочку. Жан Кюзенак строго-настрого наказал прислуге: никто не смеет заходить к нему в спальню без его разрешения.

После полудня Мари мыла посуду, подметала задний двор, стирала полотенца. По многу раз в день ей приходилось доставать из колодца воду — тяжелая работа, которую на ферме всегда выполнял Пьер.

Вечером, несмотря на усталость, Мари с нетерпением открывала очередной роман, сгорая от желания узнать, что же случится с героями дальше. Перелистывая страницы, девочка знакомилась с далекими странами, особенностями парижской жизни, любовными перипетиями, узнавала слабые и сильные стороны человеческой натуры…

В воскресенье после полудня для Мари наступало прекрасное время полной свободы. Девочка рвала на лугах цветы и прятала букетики под изгородью, а на обратном пути их забирала. Нанетт и Пьер поджидали ее у фермы. Мальчик шел вместе с ней в городок, а его мать, наскоро обняв «свою крошку», довольствовалась тем, что торопливо пересказывала ей последние сплетни.

Когда Мари думала о Пьере, ее сердечко начинало стучать чаще. Худенький мальчик превратился в высокого широкоплечего юношу, гордящегося пробивающимися уже усиками.

А вот Жан Кюзенак поглядывал на сына своих фермеров с беспокойством. Чтобы быть поближе к Мари, Пьер в апреле попросил муссюра взять его вместо Алсида ухаживать за лошадьми. Кроме того, он заявил, что ему вполне по силам заготавливать дрова.

На просьбу юноши хозяин ответил категорическим отказом:

— Алсид знает моих лошадей лучше меня самого. Ему всего пятьдесят, и он на работу не жалуется. Когда ты мне понадобишься, Пьер, я тебя позову. А пока продолжай помогать отцу…

Вечером в кухне господского дома разочарованный Пьер рассказал об этом разговоре Мари и добавил сердито:

— Он ревнует, наш мсье Кюзенак! Поклянись, Мари, что он относится к тебе уважительно и не просит ни о чем нехорошем!

— Клянусь, Пьер! Он очень добр ко мне.

Все-таки она старательно отводила взгляд. Пьер ревновал ее ко всем мужчинам в городке. Как же рассказать ему о том, что доброта мсье Кюзенака по отношению к ней временами переходит общепринятые границы? Она подозревала, что именно хозяин дома приносит ей грелку, потому что сосуд с теплой водой появлялся в ее постели каждый вечер на протяжении всей зимы. Однажды в воскресенье, когда Мари вернулась в дом с фермы, где гостила, она поняла, что кто-то поднимался в ее каморку на чердаке. На месте маленького шаткого столика теперь стоял письменный стол с ящичками, а на нем лежал бювар из зеленой кожи.

Странным образом получала она и свою плату. В конце каждого месяца под подушкой девушка находила конвертик с банкнотами. В первый раз сумма показалась ей огромной. Амели Кюзенак никогда не поднималась к ней наверх, но Мари, чувствуя себя при этом виноватой, все же приобрела привычку складывать деньги в жестяную коробочку и прятать ее под кроватью. Осознание того, что у нее теперь есть свое собственное «маленькое сокровище», иногда мешало девочке заснуть.

Она не осмеливалась сказать об этом Пьеру, но временами задумывалась о том, не пытается ли Жан Кюзенак ее задобрить или не планирует ли заставить себя полюбить, когда она, достигнув определенного возраста, сможет ответить на его «авансы».

В свои шестнадцать Мари была высокой, стройной и очень симпатичной девушкой. Она доверила свои страхи Нанетт, умоляя не рассказывать об этом Пьеру.

Добрая женщина, невзирая на глубокое уважение к муссюру, посоветовала ей быть настороже:

— Вообще-то такие делишки не в характере нашего мсье Жана! Хотя… С такой-то женой кто знает, что может прийти ему в голову? А ты такая хорошенькая… Можешь мне верить, моя крошка, случается, что хозяева затаскивают таких вот молоденьких служанок, как ты, в темный угол, чтобы поцеловать, а ночью приходят уже за другим… Тех, кто сопротивляется, быстро выставляют за дверь, и девушке приходится искать другое место. В конце концов наступает день, когда она уступает… А теперь слушай меня: если мсье Жан осмелится к тебе прикоснуться, передай ему от меня, глядя в глаза…

Бледная от волнения Мари напрягла слух, чтобы не пропустить ни слова из того, что прошептала Нанетт:

— Скажи ему: «Вспомните Волчий лес!» — и все. Слово Нанетт, он больше тебя не тронет!

Сколько раз Мари мысленно возвращалась потом к этой фразе! Что произошло в Волчьем лесу? И если Нанетт что-то знает, почему она не хочет ей рассказать? В воображении Мари, подпитанном множеством прочитанных романов, рождались тысячи предположений, но в конце концов она отчаялась найти отгадку.

Прошло два года. Дом был большим, и Амели Кюзенак маниакально следила за чистотой. Серебряная посуда непременно должна была сиять, равно как и окна, и плитка на полу. На мебели — ни пылинки… Раз в неделю, зимой и летом, ковры следовало выносить во двор и хорошенько выбивать.

«И все это — только для того, чтобы мадам была довольна», — думала Мари. Она быстро усвоила, что с понедельника по субботу гостей в этом доме не бывает.

Только Макарий, поменявший автомобиль и теперь красовавшийся за рулем «торпедо», приезжал по воскресеньям к обеду. Странное дело, но с тех пор, как Мари стала горничной в доме у мсье и мадам Кюзенак, она не услышала от племянника хозяев ни одного обидного слова. И только когда хозяин отворачивался, Макарий смотрел на девушку — холодно, с явной неприязнью.

Мари расправила складочки на салфетке, лежавшей под бронзовыми настольными часами. Потом грациозно повернулась, чтобы проверить, всего ли хватает на сервированном к обеду столе.

Воскресная месса уже закончилась, и мадам с племянником вот-вот будут дома. Жан Кюзенак, верный своим привычкам, обычно возвращался из церкви верхом.

— Здравствуй, Мари! Как вкусно пахнет!

Удивленная девушка обернулась. В кухню вошел Макарий, одетый нарядней, чем обычно. На молодом человеке был костюм-тройка из серой фланели, белая сорочка и галстук. Шляпу из соломки он держал в руке. Его блекло-русые волосы были коротко острижены.

Макарий улыбнулся девушке. Почему вдруг он стал таким любезным? Мари насторожилась.

— Добрый день, мсье, — пробормотала она, запинаясь.

— Что ты нам приготовила?

— Рагу из телятины под белым соусом, печеный картофель и пирог с земляникой.

Макарий подошел ближе. Он был вынужден признаться самому себе, что эта девчонка, которую он так яростно ненавидел, теперь будила в нем вполне определенные желания. Он ненавидел ее и за красивое лицо, и за ее ум, и за умение держаться непринужденно, за жизнерадостность и за многие другие качества, которыми сам не был наделен. Но главным основанием для ненависти был интерес, который проявлял к девочке его дядя. Макарий и на этот раз не испытывал к Мари теплых чувств: для него она была всего лишь служанкой, в обязанности которой вменяется покоряться желаниям своего хозяина… Любым желаниям. Два года назад Мари показалась ему ничем не примечательной, но, поступив на службу к тете, она сильно изменилась, подросла и похорошела.

Сегодня, в своем летнем платье в цветочек, с оголенными от локтя руками, с перехваченной белым фартуком талией, она была чудо как хороша. Свои каштановые волосы Мари собрала в узел на затылке, и на ее стройной шейке подрагивали короткие завитки.

— Знаешь, что ты — самая красивая девушка в Прессиньяке?

Мари отшатнулась и ответила с удивлением:

— Не такие слова я привыкла от вас слышать! Я вам не верю, мсье. Говорят, ваша невеста — очень красивая девушка.

— Конечно, она красивая, но ты все равно лучше!

Мари покраснела от смущения. Макарий не просто не нравился ей — она его боялась. И теперь его наигранная веселость, его тяжелый взгляд не предвещали ничего хорошего.

Вдруг юноша схватил Мари за руку и притянул к себе. Потом грубо повернул ее лицо к своему лицу. Девушка пыталась его оттолкнуть, но чем сильнее она отбивалась, тем крепче он ее обнимал. Макарий грубо поцеловал ее, довольный своей физической силой, позволившей добиться желаемого. Девушка вывернулась из его объятий, оцарапав наглецу щеку.

— Дура, подкидыш несчастный! Тебя точно зачали под каким-то кустом! Можно подумать, что ты не раздаешь поцелуи налево и направо! А за эту царапину ты мне дорого заплатишь! Я слов на ветер не бросаю!

Мари дрожала всем телом. Она поняла, что отныне ей придется, как огня, опасаться встречи с этим молодым самодовольным бесстыдником.

Она подумала о Пьере. Только он один и смог бы ее защитить. Но если Пьер узнает, то в порыве гнева может наброситься на Макария, и это плохо кончится…

Когда Мари подала обед, хозяева и племянник сидели с каменными лицами. Макарий объяснил царапину происшествием на дороге. Это объяснение почти убедило Жана Кюзенака, ведь племянник ездил весьма неосторожно, и аварии на дороге случались с ним не впервой. Однако юноша то и дело бросал на Мари презрительные взгляды и выглядел при этом весьма довольным собой. Девушка, у которой после той сцены в кухне все еще дрожали руки, поспешила закончить все свои дела.

В это воскресенье после полудня Мари выбежала из Большого дома, как бегут из проклятого места.

Июнь в этом году выдался прекрасным. Стоило девушке выйти на дорогу, как зеленые кроны деревьев, бесконечное птичье пение и теплое солнышко прогнали ее печаль.

Опершись об изгородь, ее поджидал Пьер.

Мари улыбнулась ему. Как же ей хотелось с плачем броситься ему на шею, ища утешения! К счастью, из дома послышался голос Нанетт:

— Ты пришла, моя крошка! Что-то сегодня ты рано!

Лицо Нанетт светилось радостной, доброй улыбкой. А сколько любви и счастья было в глазах Пьера! Мари перевела дыхание и сказала:

— Я так рада вас видеть! Нан, милая, обними меня покрепче!

Славная женщина не заставила себя просить дважды. Пьер остался стоять на месте, засунув руки в карманы. Нанетт сказала ему сердито:

— Иди и обними Мари, простофиля! Разве не видишь, что на девочке лица нет!

Нанетт решила, что они с Мари вместе сходят к вечерне. Но сначала она заставила девушку съесть кусок пирога с заварным кремом и налила ей в стакан немного «о-де-ви»[19].

— Изредка выпить не грех! — сказала она.

На службе в церкви Мари молилась от всей души. Стоя на коленях перед статуей Пресвятой Девы с Младенцем, она просила:

— Дева Мария, прошу, сделай так, чтобы Макарий перестал меня изводить и чтобы мсье Кюзенак отправил меня назад к Нан! Сделай так, чтобы мадам Кюзенак стала добрее, и умоляю, ради всего святого, пусть придет день, когда у меня будет свой дом и дети, будет хороший муж! Я прощаю всех, кто причинил мне зло, даже Макария. Прощаю родителей, которые меня бросили. Но только сделай так, чтобы я вернулась к моей Нанетт! К Пьеру, который так добр ко мне…

Пьер вызвался проводить девушку. Заходящее солнце набросило на мирный сельский пейзаж свою розовую вуаль. Они шли мимо луга, мимо коров, в поисках прохладной воды собравшихся у ручья. По другую сторону дороги под кронами Волчьего леса зарождались зеленые тени.

Мари спросила шепотом:

— Пьер, помнишь то утро, когда ты показал мне источник?

— Помню. Я часто вспоминаю тот день. И мое желание не изменилось, ты это знаешь. А ты? Ты все еще мечтаешь стать учительницей в школе?

Мари пожала плечами.

— Я скоро скажу тебе, о чем я мечтаю. Но не сегодня. Для этого нужно вернуться к источнику. Хочешь?

— Ты еще спрашиваешь! — отозвался Пьер пылко. — Я отведу тебя туда в праздник Святого Иоанна!

Мари протянула руку. Юноша взял ее и нежно сжал пальчики. Они уже стояли на дорожке, ведущей к Большому дому.

Из окна гостиной Жан Кюзенак видел, как они идут вместе, соединенные не только рукопожатием, но чем-то большим, возможно, это была любовь. Солнце образовало вокруг их фигур оранжеватое сияние, и в этой вспышке света они вдруг показались ему такими молодыми и красивыми, что он, ослепленный, закрыл глаза…

Как бы Мари хотелось, чтобы в этот день ей разрешили остаться ночевать на ферме! Но как осмелиться попросить об этом хозяев? И если бы она озвучила свое желание перед Нанетт и Жаком, они бы тотчас же заподозрили неладное. Не говоря уже о Пьере…

Поэтому девушка решила, что ей лучше вернуться в «Бори». Вечером не нужно было накрывать на стол, поэтому, не заходя в кухню, чтобы поесть, она поднялась прямиком в свою комнату, в свое убежище. Очутившись в постели, Мари сразу же свернулась клубочком. Поскорее заснуть, забыть все свои тревоги…

Посреди ночи Мари разбудил звук шагов. Кто-то поднимался по лестнице, ведущей в мансарду. Девушка тотчас же поняла, что ей грозит. В страхе она забилась в угол. Как ей защитить себя? Ведь на двери даже нет замка! Дверь ужасающе заскрипела. Макарий! Ну кто еще это мог быть! Значит, тетя уговорила его остаться в «Бори» на ночь! Девушка поняла, что оказалась в ловушке. Макарий опрокинул ее на матрас, зажав рот рукой.

— Не кричи, или я скажу, что ты сама меня сюда заманила! Поверь, тебе придется паковать чемодан, как я тебе обещал! Хотя, если понадобится, я просто тебя задушу!

Он сжал своими губами губы Мари, чтобы принудить ее молчать. К горлу девушки подкатила тошнота. Макарий навалился на нее всем своим весом. Одной рукой он удерживал руки девушки, другую запустил под ночную рубашку и стал лапать свою жертву. Мари вдруг с ужасом ощутила пальцы Макария на своей груди. Но это была неравная схватка… Он стащил с себя рубашку, и чем сильнее Мари вырывалась, тем крепче Макарий прижимался к ней голым торсом. Он снова навалился на нее всем телом, чтобы раздвинуть ей ноги. Его рука опустилась вниз по животу девушки, пальцы уже шарили в самом интимном месте…

— Если ты девственница, в чем я сомневаюсь, то ты ненадолго ею останешься! Но для девчонки с фермы это не имеет значения! И не говори, что тебе это не нравится! Твоя мать-потаскуха получила свою долю удовольствия, когда зачала тебя! Ты сама захотела жить под крышей дома моего дяди, Мари-подкидыш! Не говори, что я тебя не предупреждал!

Девушка решила, что все кончено, но тут дверь в каморку распахнулась. Мари моментально попыталась прикрыться простыней.

— Мерзавец! Подлый молокосос! Для тебя нет ничего святого!

На глазах у Мари, испытывавшей одновременно облегчение и стыд, мсье Кюзенак бросился на племянника, схватил его за плечи и отшвырнул в противоположный угол комнаты. Потом подбежал к Макарию и стал хлестать его по щекам.

— Не смей и пальцем прикасаться к Мари, ты понял? Никогда! Лазь под юбку к горничным своей матери! — кричал Жан Кюзенак. — В моем доме изволь держать в узде свои низкие инстинкты! Надевай рубашку и уходи! Чтоб ноги твоей здесь больше не было! Слышишь? Или я тебя убью!

С трудом переводя дыхание от волнения, хозяин дома повернулся к Мари:

— Девочка моя, он не…

Мари заплакала, дрожа всем телом.

— Нет! — Это было единственное, что она смогла произнести.

Однако она сказала лишь половину правды. Жан Кюзенак успел вовремя, но кто знает, что хуже — осквернение души или насилие над плотью? Девушка чувствовала себя грязной. «Господи, только бы, кроме Макария и хозяина, никто об этом не узнал!» — взмолилась она, сгорая от стыда.

В этот момент в комнатушке появилась Амели Кюзенак. Мари решила, что теперь ее репутация окончательно испорчена. Хозяйка, которая последние дни пребывала в плохом настроении, остановилась возле мужа и племянника. Посмотрев на Мари, она перевела взгляд на Макария.

Наконец с ее губ сорвались слова, ранящие не хуже оскорблений:

— Бедный мой Жан! Эта девчонка затащила Макария к себе в кровать, а ты ее защищаешь! Вот до чего довело тебя твое пристрастие к этой бедной девочке, рожденной на чужом пороге!

Жан Кюзенак в мгновение ока растерял все свои хорошие манеры и обычную выдержку. Покраснев от гнева, он закричал:

— Еще минута, и этот мерзавец изнасиловал бы ее! Может, мне его по головке погладить? И прежде чем оскорблять эту девочку, вспомните о своем происхождении! Вы, Амели, из какого вы рода? Все знают, что вы родились в семье барышников, таких же жадных и злых, как и вы сама! У вас вместо сердца камень! Господи, как вы мне противны! Немедленно выйдите из комнаты! И если не хотите, чтобы я изувечил вашего драгоценного племянника, пусть он убирается из моего дома, и чем скорее, тем лучше!

Амели Кюзенак побледнела и, шатаясь, скрылась с глаз. Макарий проводил тетушку в столовую и захлопнул за собой дверь. Пока полыхала ссора, Мари не шевелилась. Ей хотелось оказаться как можно дальше от этого дома.

Жан Кюзенак повернулся к ней спиной, он не мог заставить себя посмотреть на нее. Из комнаты он вышел со словами:

— Прошу у вас прощения за них, Мари! И еще прошу — не принимайте близко к сердцу сказанное моей женой!

Когда все ушли, девушка в смятении села на постели. Да есть ли в этом мире место, оказавшись в котором, она смогла бы сказать: «Здесь я дома!»?

Она только-только начала любить этот дом, но поступок Макария все разрушил. Мадам Кюзенак считает, что это она, Мари, виновата в случившемся. А мсье Кюзенак… Нет, она больше никогда не сможет заговорить с ним, не войдет в гостиную, не возьмет книгу…

Мари хотелось бежать из этого дома без оглядки. Но куда? Конечно же, не к Нанетт.

— Нельзя ничего рассказывать Пьеру! Господи, Дай мне сил промолчать! Нельзя никому говорить, что сделал Макарий…