Доченька

Глава 30 Годы тревог

Мари горько пожалела, что приехала в Брив. И только неистовый восторг Матильды, которая всегда радовалась, оказавшись в толпе, служил ей слабым утешением. Лизон решила присоединиться к матери и сестре по совету Адриана, который остался дома с Камиллой.

Визит маршала Петена, которого иные называли не иначе как «спаситель Родины», с министрами стал знаковым событием для всего Корреза. Накануне правительственная делегация прибыла на поезде в Тюль, где ей устроили пышную встречу. Сегодня в Бриве собралось огромное количество народу, и Мари крепко держала обеих дочерей за руку, чтобы толпа их не разъединила. Тысячи жителей Брива и обитателей окрестных местечек, которые приехали в город на поездах и машинах, теснились на площади Де-ла-Гиерль.

Гомонящая толпа враз затихла, когда появился маршал и поднял руку в знак приветствия. Засим последовала речь мэра, господина Луиса Мижиньяка, на все лады расхваливавшего режим Виши.

В своем выступлении Петен сказал:

— Наши сердца должны биться в унисон! Прежде всего мы должны вернуть Францию самой себе. Речь уже идет не о победе, речь идет о том, чтобы наша страна снова стала свободной!

Элиза пожала плечами. В толпе то и дело раздавались крики «Да здравствует де Голль!», но подобных храбрецов было мало, и эти слова утонули в громогласном «Да здравствует Петен!».

Внезапно на плечо Элизы опустилась чья-то рука. Вскрикнув, девушка обернулась и узнала своего брата Поля, с которым не виделась больше трех месяцев. Он шепнул ей на ухо:

— Пустые слова… Если бы ты только знала, что за ними стоит!

В это мгновение школьники громко запели «Маршал, мы здесь!» — официальный гимн режима Виши. Поль умолк, но на его губах застыла ироничная ухмылка. Лизон потянула мать за рукав. Та обернулась.

— Мама, Поль приехал!

Мари утратила всякий интерес к происходящему. Кого-то оттолкнув, она пробралась к сыну и обняла его. Ласково глядя на мать, тот сказал тихо:

— Мама, прошу, не суетись и не плачь. Это может привлечь внимание. На свой страх и риск я приехал сюда, чтобы увидеться с тобой. И я хочу кое с кем тебя познакомить…

Официальный визит маршала подошел к концу. Главе режима Виши предложили отдохнуть в здании супрефектуры, потом в сопровождении когорты чиновников он уехал на вокзал, где легионеры исполнили для него традиционную «Марсельезу».

Мари с детьми укрылись от жары и нездорового возбуждения толпы за столиком уютного кафе. Выбор заведения не был случайным: именно здесь у Поля была назначена встреча. Мари отметила, что сын сильно повзрослел. Лицо его стало мужественнее, тело — более сильным, мускулистым. И взгляд… Это был взгляд взрослого мужчины. И все же он не смог сдержать улыбки, подтрунивая над сестрами:

— Вы с каждым днем хорошеете, сестрички! А твоей боевой раскраске, Ману, могла бы позавидовать звезда Голливуда! Слишком ярко для молоденькой девушки, но тебе к лицу…

Матильда уже хотела по привычке надуть губки, но вовремя одумалась: она теперь редко бывала в общественных местах, так что грех не воспользоваться возможностью посверкать зубками и построить глазки симпатичным незнакомцам…

Лизон смотрела на Поля не отрываясь, с таким восхищением, словно он был героем, вернувшимся с поля битвы. Мари держала сына за руки. В голове ее теснились вопросы, но она не знала, с чего начать.

Полю очень хотелось успокоить мать, поэтому он погладил ее по голове и спросил:

— Дома все в порядке? Как поживают Нан, Адриан и Камилла?

Мари принялась торопливо рассказывать:

— У Нанетт по-прежнему болят ноги, но она отказывается от лекарств, которые ей предлагает Адриан. Адриан без конца навещает пациентов, к сожалению, в кабинет к нему люди сейчас приходят редко. Камилла хорошеет на глазах, и с ней у нас нет никаких хлопот. Господи, как бы она была рада тебя увидеть! Она очень по тебе скучает, Поль. Мари-Эллен подросла, она прекрасно играет на скрипке. Музыка приносит радость, даже сейчас, когда в стране война…

Поль, улыбаясь, слушал мать. Он часто вспоминал об этих самых родных ему людях. Вдруг он привстал и помахал рукой:

— Эй! Мы тут! Иди сюда, я хочу познакомить тебя со своими самыми любимыми женщинами на свете!

Крепко сложенный молодой человек с золотисто-русыми волосами и усиками подошел к их столику. Вид у него был смущенный. Мари, которая приготовилась вежливо с ним поздороваться, при взгляде на незнакомца испытала шок. Но это был не сон: перед ней стоял юноша, как две капли воды похожий на ее Пьера в этом же возрасте, правда, волосы были намного светлее. И так же, как Пьер, он смотрел на окружающий мир недоверчиво, исподлобья.

Матильда нетерпеливо заерзала на стуле:

— Здравствуйте! Я — Ману, сестра Поля!

В ответ молодой человек что-то пробурчал, но ничего нельзя было разобрать. Лизон протянула незнакомцу свою хрупкую руку, которую тот сжал сильно, по-мужски. Мари пробормотала:

— Здравствуйте! Вы друг Поля?

Поль объявил полушутливо-полусерьезно:

— Он замечательный парень! Немного нелюдимый, правда. Мы с ним теперь не разлей вода. Клод, это моя мама и Лизон. Матильда не стала дожидаться, пока я ее представлю. Не хватает только моей младшей сестрички Камиллы, ей недавно исполнилось девять.

Последние сомнения растаяли: юношу звали Клод, значит, перед ней действительно сын Элоди и Пьера. И все-таки Мари никак не могла прийти в себя от неожиданности. Ей почему-то вспомнилось то дождливое утро, когда они с Адрианом пытались понять, что заставило Элоди Прессиго явиться к ним в дом.

Напрасно они задавали ей этот вопрос. Женщина снова и снова повторяла, что приехала на поиски своего сына, и так и не смогла внятно объяснить, чем они, по ее мнению, могли ей помочь. И только прощаясь, она сказала с несчастным видом:

— Мсье Макарий посоветовал мне съездить к вам и спросить про Клода. Не знаю, почему он решил, что вы что-то знаете. Но я так изволновалась, что подумала: а вдруг он прав? И села на поезд…

С тех пор они ничего не слышали об Элоди. Мари заставила себя вернуться в настоящее. По крайней мере, теперь она точно знает, что Клод участвует в Сопротивлении и из Лиможа он перебрался в Коррез. С Полем они познакомились уже здесь. Какие сюрпризы нам иногда преподносит судьба! Хотя могло быть и так, что в Коррез Клод приехал намеренно, чтобы познакомиться с братом. Если верить сказанному Элоди, это входило в его планы. Познакомившись, они с Полем подружились, и вот теперь сын привез товарища с собой в Брив, чтобы представить родственникам.

Поль помрачнел, увидев, что мать перестала улыбаться. Он решил, что его друг не понравился Мари, но та, опомнившись, воскликнула приветливо:

— Простите, сама не знаю, что со мной сегодня! Эта толпа, шум… Я тяжело это переношу.

Лизон торопливо встала, чтобы заказать матери холодного лимонада. Матильда же принялась оттачивать свое обаяние на Клоде. У девушки уже было несколько воздыхателей, причем «порядочных, с самыми честными намерениями», как она не раз заявляла, оправдываясь перед матерью. Однако ни один не нравился ей до такой степени, чтобы речь зашла о помолвке. Наклонившись вперед, так, чтобы смелое декольте оказалось скрытым за вуалью красивых волнистых волос, она стала расспрашивать Клода:

— Вы всегда такой молчаливый? Как вы с Полем познакомились?

— Это длинная история… — пробормотал, краснея, Клод.

Поль поспешил одернуть сестру:

— Ману, если бы у тебя была хоть капля ума, ты бы говорила о погоде или о своих ухажерах. Причем шепотом. Клод — мой коллега по работе, понимаешь?

Мари не отрываясь смотрела на Клода. От нее не укрылось, что он старается не встречаться с ней взглядом. Вернувшаяся на свое место Лизон выглядела задумчивой. Она слушала Поля, улыбалась ему, но время от времени внимательно поглядывала на Клода. Это сразу заметила Ману, которая решила, что старшая сестра пытается очаровать нового знакомого. Сама она часто дразнила Лизон, называя ее старой девой. По мнению Ману, не иметь супруга в двадцать четыре года — горе и позор. Впрочем, сестра в разговоре временами упоминала какого-то Венсана.

Чтобы переключить всеобщее внимание на себя, Ману громко предложила:

— Давайте пойдем погуляем все вместе! Здесь очень душно, я задыхаюсь!

Мари поспешила одернуть дочь:

— Никаких прогулок, Ману! Через час у нас поезд.

Лизон, лицо которой внезапно побледнело, вскочила со стула:

— Простите, мне пора возвращаться в Тюль. Мы с Венсаном условились встретиться здесь, в Бриве, он отвезет меня на машине. Не хочу заставлять его ждать, он живет с матерью, и она всегда волнуется…

— Эта бедная женщина — вдова? — с сочувствием спросила Мари.

— Да, — ответила Элиза. — Супруг Луизы, так зовут мать Венсана, умер в 1920 году. Он участвовал в Первой мировой и отравился газом. До свидания, мамочка! До скорой встречи, мой Поль!

Они все по очереди поцеловались. Клод с невозмутимым видом наблюдал за происходящим. Лизон протянула ему руку:

— До свидания, Клод!

Волнение старшей дочери не укрылось от Мари, и она поспешила выйти вслед за ней из кафе. Лизон обняла мать:

— До воскресенья, мамочка! Я буду дома к обеду. Можно, я возьму с собой Венсана? Думаю, он скоро сделает мне предложение!

— Конечно, дорогая, я буду очень рада. Венсан — именно тот, кто тебе нужен! Молодой человек прекрасно воспитан, и тоже, как и ты, учитель. Адриан будет в восторге!

Лицо Лизон озарилось улыбкой, потом она прошептала:

— Мама, хочу задать тебе вопрос, который может тебя удивить: тебе не кажется, что Клод очень похож на папу? Поль и Ману его, скорее всего, не помнят, они были маленькими, но я-то помню! Это очень странно…

Мари решила, что сейчас неподходящее время для задушевного разговора:

— Ты права, Клод похож на Пьера в молодости. Но, судя по говору, юноша родился и вырос в Лимузене, там такое сходство — не редкость. Беги скорее, Лизон, не заставляй своего Венсана ждать…

Поль, Клод и Матильда вышли из кафе. Мари попросила сына поскорее навестить их дома, в Обазине:

— Камилла не понимает, почему ты так редко появляешься дома. Лизон скоро обручится с Венсаном. Думаю, они не станут откладывать свадьбу, поэтому прошу, приезжай! Будет просто замечательно, если у тебя получится быть дома в это воскресенье!

— Мам, я не могу ничего обещать! Поцелуй за меня Нанетт, Адриана и Камиллу. Нам пора! До скорого, Ману!

И, обменявшись на прощанье взглядами, они разошлись. Клод прикурил сигарету. Он явно нервничал, и Поль это заметил. Когда мать с сестрами уже были далеко, он сказал:

— Держу пари, Клод, ты втюрился в мою среднюю сестру! Признай, она хорошенькая! Правда, характер совсем не сахарный. В детстве она из нас с Лизон веревки вила.

Клод невесело глянул на приятеля. Тщательно подбирая слова, он ответил:

— Даже если бы Матильда была самой красивой на свете, я бы в нее не втюрился. Если она про меня будет спрашивать, так ей и скажи.

Поль в недоумении потер подбородок. Насколько он успел заметить, Ману приложила немало усилий, чтобы понравиться Клоду, хотя обычно предпочитала, чтобы первый шаг сделал парень.

— Не сказать, чтобы я обиделся, и все же… Наша Ману тебе не понравилась?

— Давай не будем об этом! Забудь! Мне вообще не надо было приходить! — пробурчал Клод.

Поль уже привык к перепадам настроения товарища. Вместе они направились в улочку, где оставили свой грузовик.

— Похоже, у малышек волчий аппетит! Я посадил вдвое больше овощей, и все равно урожай картофеля тает, как снег на солнце! — не переставал удивляться Луи, новый садовник приюта.

В Обазине, как и на всей территории страны, ощущалась нехватка продовольствия. Адриан Дрюлиоль, супруг Ирэн, часто тайком забивал скот и раздавал мясо тем, кто наиболее остро нуждался в помощи. Нелегко было сводить концы с концами и в приюте. По словам Луи, Мари-Тереза Берже, «мама Тере», по ночам ходила за мукой на мельницу Бордебрюн в маленькую деревню Шастанёль.

Почему ночью? Этого Мари никак не могла понять. Поэтому решила расспросить Леони:

— Что происходит в приюте? Почему мадемуазель Берже ходит за продуктами ночью? Я пыталась спросить у матери-настоятельницы, но она не захотела со мной говорить!

— Дорогая Мари, какая же ты все-таки наивная! Скажи, ты заметила, что в городке появились новые лица? Идет война, Мари! Из северных и восточных регионов люди бегут к нам, в свободную зону. Сюда же едут и евреи, отправляют к нам своих детей. У Гитлера страшные планы относительно семитов! Из проверенных источников я узнала, что Гиммлер и его заместитель Гейдрих получили приказ разработать и воплотить в жизнь план «окончательного решения еврейского вопроса».

— Неужели это «окончательное решение» подразумевает и детей тоже?

— Мари, открой глаза! Еврейские дети наравне со взрослыми носят «желтую звезду»! И поверь, им, так же как и их родителям, грозит смерть!

— Ты хочешь сказать, что девочки, которых недавно привезли в приют, это…

— Да! Среди наших воспитанниц теперь есть девочки-еврейки. Это секрет, который я могу рассказать тебе, как своей любимой старшей сестре, и я уверена, что ты нас не выдашь. Но прошу тебя, не проговорись, их жизнь зависит от нашего умения молчать. Адриан тоже в курсе. Я расскажу матери Мари-де-Гонзаг о нашем разговоре, думаю, для нее это будет большим облегчением.

Мари показалось, что ледяная рука сжимает ей сердце. Адриан знает! А она каждый день ходила в приют и при этом оставалась в полном неведении…

Адриан дорого заплатил за признание Леони: Мари потребовала, чтобы он рассказал ей все, что знает, о том, что происходит в регионе, абсолютно все.

— Хорошо, раз ты на этом настаиваешь!

Рассказ занял не один час. За это время Мари испытала целую гамму чувств — возмущение, гнев, волнение, печаль… Наконец она не выдержала:

— Господи, кем же нужно быть, чтобы творить такое! То, что гибнут взрослые, ужасно, но истреблять детей… И все-таки мне обидно, что мать Мари-де-Гонзаг предпочла скрыть от меня правду. Теперь мне понятно, почему воспитанницы перестали посещать общественную школу!

— Ты права, но только отчасти. Успокойся, дорогая, прошу тебя! С 1940 года в приют время от времени поступают девочки из еврейских семей. Там же живут и несколько взрослых женщин-евреек. Приняв их у себя, мать-настоятельница пошла на огромный риск. И рискует не только она, опасность нависла над всеми: и над маленькими еврейками, и над сиротами, и над монахинями и учителями… Неудивительно, что они стараются как можно меньше людей посвящать в своп дела. Достаточно одного случайно оброненного слова — и все будет кончено. Нацисты преследуют евреев повсюду, даже в свободной зоне.

— Признаюсь, я словно свалилась с небес на землю, поговорив с Леони! Но скажи, сколько их, этих девочек-евреек? И как они к нам попали?

— Сейчас всюду на евреев устраиваются облавы, ты это знаешь. Мать Мари-де-Гонзаг всегда поддерживала отношения с Эдмоном Мишле, он один из активистов Сопротивления. Эдмон Мишле — ревностный христианин, который не на словах, а на деле выполняет Божьи заповеди. Это он попросил мать-настоятельницу приютить детей. Он пытается спасать не только евреев. Мишле помогает укрыться преследуемым режимом Виши жителям Эльзаса и Лотарингии, немцам-антифашистам и многим другим людям, вынужденным скрываться от гестапо. Девочек привозили чаще всего ночью, по две-три за раз. В приюте их сейчас двенадцать человек, самой маленькой — шесть, самой старшей — тринадцать. И с ними две мамы.

— Я всегда знала, что мать Мари-де-Гонзаг — удивительная женщина! Но мне страшно, Адриан! То, что ты рассказал, — ужасно! Мы живем в страшное время…

В памяти Мари возникли лица девочек-сирот, которых она встретила в прошлое воскресенье по дороге на вокзал. Все они были в пальто и одинаковых беретах цвета морской волны. Девочки парами шли по дороге и весело распевали:

Теперь Мари поняла, почему на службу в приют взяли еще одну учительницу — мадемуазель Соланж Гургю: количество воспитанниц возросло за счет девочек-евреек. Мадемуазель Жанна рассказала Мари, что мадемуазель Соланж приехала из зоны военных действий к своей бабушке, которая живет в Иссандоне, это недалеко от Алассака. По словам Жанны, мадемуазель Соланж была прекрасно образованна и, кроме прочего, замечательно пела и отлично изъяснялась на немецком. Поступив на работу в приют, она получила возможность самой зарабатывать себе на жизнь.

Мысли Мари снова вернулись к воспитанницам, встреченным ею на прогулке.

— Скажи, еврейские девочки не выходят за пределы приюта? — с тревогой спросила она у Адриана. — В воскресенье я их не видела!

— Это было бы слишком рискованно. Никто не знает, что они здесь. Сестер в городке любят и уважают, но они предпринимают все меры предосторожности, чтобы по округе не пошли ненужные слухи.

— Бедные малышки! — содрогнувшись, прошептала Мари.

Адриан сразу притянул Мари к себе, как только выключил лампу и они легли. Комната погрузилась в темноту и тишину. Где-то на площади ухнула сова. С крыши соседнего дома донеслось мяуканье кота. Прижимаясь к груди любимого супруга, Мари вдруг ощутила настоятельную необходимость подумать о чем-то очень приятном. В памяти всплыла картинка: Волчий лес в Прессиньяке, тот самый, где брал начало волшебный источник… Пьер, посвистывая, гонит домой коров, за ним по пятам бежит пес Пато… Молодая Нанетт возле печки месит тесто в деревянной кадке, ее щеки раскраснелись… Внезапно Мари привстала, словно подброшенная сильной рукой:

— Это так далеко от меня… Так далеко! — воскликнула она.

Адриан, который уже успел задремать, спросил:

— Что далеко, дорогая?

— Мое детство, молодость… Прессиньяк! Я не могу это объяснить, но мне хотелось бы съездить туда, снова увидеть «Бори»!

— Мари, что с тобой? Ты давно не вспоминала о Прессиньяке. Разве ты забыла, что в Большом доме живет Макарий?

Она всхлипнула. В голосе Мари слышалась тоска:

— Нет, я не забыла! Но это несправедливо! Этот дом принадлежит мне, моим детям! В «Бори» я чувствовала бы себя лучше, мне было бы спокойнее, чем здесь! Прошу тебя, включи свет! Мне страшно. Я хочу тебя видеть…

Адриан выполнил просьбу жены. Повернувшись к Мари, он внимательно посмотрел на нее. Мари, ослепленная ярким светом, провела кончиками пальцев по лбу супруга:

— Спасибо, любовь моя! Когда ты рядом, мне хорошо. Обещаю, я возьму себя в руки, я справлюсь. И если понадобится, я буду сражаться, как Поль, как все те, кто стремится к свободе и справедливости.

Одиннадцатого ноября 1942 года свободную зону и демаркационную линию упразднили. Войска Третьего рейха вошли на территорию тридцати пяти ранее «свободных» департаментов.

Мари с Нанетт в окно наблюдали за происходящим на городской площади, стараясь не прикасаться к шторам, чтобы не привлечь к себе внимания. Сжимая морщинистой рукой свои четки, Нан пробормотала:

— Господи, да когда же закончатся эти ужасы! Лучше бы я лежала на кладбище рядом с моими Жаком и Пьером!

Мари сделала ей знак замолчать. Она не сводила глаз с Адриана, которого как раз допрашивал немецкий офицер. Военные грузовики стояли под деревьями, с которых осенний ветер сдул последние листья.

Как и Мари, жители Обазина, спрятавшись за плотно задернутыми шторами, настороженно следили за передвижениями немецких оккупантов.

Адриан указал офицеру на какой-то дом, и тот, широко шагая, удалился. Мари подбежала к входной двери, сердце ее сжалось от животного страха. Доктор неторопливо вошел в вестибюль, обнял жену:

— Слава Богу, это закончилось! Некоторыми вопросами господин офицер поставил меня в весьма затруднительное положение, но я, похоже, выкрутился. То, что я немного говорю по-немецки, может сослужить плохую службу: они захотят сделать меня своим переводчиком. Мне это совсем не нравится, но уж лучше я, чем мадемуазель Соланж… Только бы они держались подальше от приюта!

Мари дрожала всем телом. Она-то теперь знала, что в приюте мать Мари-де-Гонзаг прячет двенадцать еврейских девочек и двух взрослых женщин, таких же матерей, как она сама, которые пришли искать защиты вместе со своими дочерьми.

— Адриан, чего конкретно хотел от тебя тот офицер? — спросила она, пытаясь успокоиться.

— Он искал красивый дом, в котором можно было бы разместить комендатуру. Хотя, думаю, у нас для этого слишком маленький городок. Они вернутся в Брив.

Она прильнула к нему и прошептала:

— Любовь моя, я должна предупредить мать Мари-де-Гонзаг!

— Ты права, дорогая! Но когда будешь идти через площадь, постарайся держаться непринужденно, прошу тебя!

— Легко сказать! Адриан, когда все это наконец закончится? У меня больше нет сил! И я боюсь за Поля. Пять месяцев от него нет никаких вестей, с того самого дня, когда он представил нам сына Пьера и Элоди, Клода.

Адриан кивнул и задумался о том, что месяц назад правительство Виши выдало нацистам несколько тысяч гонимых евреев-беженцев, которые нашли временный приют в «свободной зоне».

Он рассеянно погладил жену по спине, вспоминая летний воскресный вечер, когда Мари решила сообщить своим старшим дочерям правду о Клоде, который так понравился Ману, что до признания матери она говорила о нем не переставая… Оправившись от потрясения, сестры разволновались: у них, оказывается, есть еще один единокровный брат!

Мари и Адриан, посоветовавшись, решили, что Камилле пока ничего рассказывать не стоит: она еще слишком маленькая, да и узы родства их с Клодом не связывают.

Мари интуитивно почувствовала, что Адриан чем-то озабочен. Она высвободилась из его объятий и стала надевать плащ. Из комнаты в вестибюль вышла Нанетт и сказала охрипшим от волнения голосом:

— Не уходи, моя родная! Они тебя обидят! Останься со мной! Они изувечили моего сына! Я не переживу, если у меня отнимут еще и дочь!

— Нан, милая, не надо бояться! Побудь дома, а я сбегаю предупрежу монахинь. И сразу вернусь. Сегодня четверг, Камилла еще спит. Позаботься о ней. И проследи, чтобы до моего возвращения она не выходила из дома. Адриан, прошу, дождись меня! Представь, что может произойти, если Нанетт откроет им дверь…

— Ты права, дорогая. Поцелуй меня и иди!

Адриан прижал Мари к себе и посмотрел на нее долгим взглядом. Потом еще раз поцеловал и сказал шепотом:

— Я люблю тебя, Мари, люблю всей душой, не забывай это! Будь сильной!

Мари пересекла площадь с беззаботным видом, сохранить который ей стоило огромных усилий. Она ни разу не посмотрела на стоявшие поддеревьями грузовики и солдат. Командиры отдавали приказы на незнакомом грубом языке.

Наконец дверь приюта открылась, и она вошла. В святых стенах старинного аббатства она вздохнула свободнее. Сестра Юлианна тотчас же схватила ее за руку:

— Они уже здесь, верно? Моя дорогая крошка Мари, мне никогда не было так страшно! И нашим девочкам не слаще! Для вас у меня плохая новость: сестра Бландин исчезла, никому не сказав ни слова. Ее платье и покрывало я нашла сложенными на кровати.

Сердце Мари сжалось. Леони! Какое отчаянное решение созрело в ее голове? Как изменились ее намерения с началом войны? Ответ на эти вопросы ей не замедлила дать мать-настоятельница:

— Мне многое нужно вам сообщить, моя дорогая Мари. Сначала самое важное. Моя просьба вас, конечно, удивит, но я прошу не приходить к нам так часто, как вы привыкли. Мадемуазель Жанна и мадемуазель Соланж постоянно живут в приюте. Частое появление в приюте людей в мирской одежде может привлечь к нам ненужное внимание. Чтобы защитить всех, кто живет под этой крышей, я устанавливаю в приюте жесткую дисциплину. Отныне мы станем жить по законам женского монастыря, и, надеюсь, оккупанты не осмелятся осквернить своим присутствием священное место! Вы меня поняли?

— Да, я поняла, — с сожалением проговорила Мари.

— Ваша подруга Леони, в монашестве сестра Бландин, решила, что она нужнее в другом месте, — сказала мать-настоятельница и добавила тише: — Она ушла к партизанам. Они нуждаются в медицинской помощи. Не сердитесь на нее!

— Я совсем не сержусь, матушка, я ею восхищаюсь! И очень за нее переживаю.

Через три часа Мари неторопливым шагом вернулась домой. Немецкая дивизия покинула городок, но мясник шепнул ей на ухо, что вечером солдаты вернутся:

— Будьте осторожны, дорогая мадам Меснье! Хуже, чем нацисты и гестапо, — это полицейские, набранные из наших, таких же французов, как мы с вами! Вчера ко мне в гости заехал зять, он живет в Орлеане. Он рассказал страшные вещи! Некоторые сводят счеты со своими обидчиками посредством доносов! Прошу вас, будьте осторожны!

Она кивнула, стараясь скрыть беспокойство. Что знает отец Мари-Эллен? Отсутствие Поля могло показаться ему подозрительным. Люди вполне могли решить, что юноша участвует в движении Сопротивления…

Переступив порог, Мари сразу отметила, что в доме очень тихо. Первым делом она бросилась в комнату к Нанетт, чтобы ее успокоить. Свекровь сидела с вязанием в руках, по ее щекам текли слезы, которые она даже не пыталась вытирать. Камилла сидела рядом с ней на ковре с игрушками.

— Нан, милая, пока все хорошо, но нам нужно быть очень осторожными! Со всеми, даже с близкими друзьями! Ты понимаешь?

— Моя крошка! Разве мало нам было горя? И снова эта война! И первую-то еле пережили. А в те времена не приходилось, как теперь, бояться собственной тени!

Мари подошла к двери кабинета Адриана, постучала и, не дожидаясь ответа, вошла. Комната была пуста.

— Адриан?

Она прошла за ширму из матового стекла, за которой доктор держал медикаменты первой необходимости. Но мужа и там не оказалось. Она уже собралась было пойти наверх, в их спальню, когда взгляд ее упал на лежащий на дубовом столе конверт. На нем красивыми буквами с наклоном было написано ее имя.

О, как ей не хотелось брать в руки этот конверт, она бы предпочла никогда его не видеть! И все же…

Не помня себя от горя, Мари разрыдалась. Адриан не имел права оставить их одних, ее и Камиллу! Странная мысль пришла ей в голову: Адриан и Леони исчезли в один и тот же день, с разницей в несколько часов. Неужели причиной этого стало перемещение немецких войск? Если так, то ее муж и сестра Бландин имели куда более точные сведения о происходящем, чем остальные горожане. Но от кого они получали эти сведения?

Сопоставив некоторые факты, Мари пришла к выводу, что частые отлучки Адриана, все эти визиты в окрестные поселки были вызваны отнюдь не профессиональной необходимостью. Ее супруг давно помогает партизанам…

У нее не хватило мужества сообщить Нанетт об этом новом ударе судьбы. Не сейчас, позднее… Тяжело опираясь на перила, Мари медленно поднялась по лестнице, вошла в спальню и повалилась на кровать. Бессвязные фразы срывались с ее губ:

— Адриан, ты не должен был… Мне страшно, я не знаю, что делать… Любовь моя, ты — лучший из мужчин, и у меня нет права удерживать тебя рядом с собой, как пленника… Ты прав, ты должен был уйти… Лизон, Поль, как вы нужны мне! Папа! Дорогой папочка, ну почему, почему снова война?

Теперь каждый день ждали, что случится что-то ужасное. Несмотря на общество Камиллы и Нанетт, Мари страдала от одиночества. У нее вошло в привычку записывать в блокнот свои воспоминания и мысли.

Учительское жалованье и сбережения, сделанные Адрианом, позволяли им сводить концы с концами. В городе, как и во всей стране, остро ощущался дефицит продуктов питания. Однако слово «взаимопомощь» не было для жителей Корреза пустым звуком: маленькое семейство Мари не страдало от отсутствия мяса, конечно же, благодаря мяснику, господину Дрюлиолю. Весной 1943 года, когда в родительский дом вернулись Лизон и Матильда (первая — потому что была беременна, вторая — потому что в пансионате она постоянно недоедала), Мари пришлось разработать строгий рацион, которого отныне все члены семьи строго придерживались.

В декабре Адриан прислал записку с юношей, которому едва исполнилось шестнадцать. Тот привез на продажу чуть подмороженный картофель, что было неудивительно — зима в этом году выдалась очень холодная. Никто не заподозрил подвоха: продукты, даже подпорченные, ценились чуть ли не на вес золота. На самом же деле парень был партизаном.

Мари очень обрадовалась, узнав, что с мужем, Полем и Клодом все в порядке.

Лизон готовила приданое для своего малыша, который должен был появиться на свет в октябре. Она вышла замуж в январе, церемония бракосочетания была очень скромной. Венсан уже два года работал учителем в Тюле. Молодые переехали жить в служебную квартиру. Смотреть на них, счастливых и любящих, было одно удовольствие.

Треволнения, связанные с войной, подтолкнули Лизон к решению на время оставить работу. Она была просто на седьмом небе от счастья, когда узнала, что ждет ребенка. В то же время молодая женщина ощутила потребность быть поближе к матери, поэтому переехала жить в Обазин, зная, что Венсану в Тюле не будет одиноко — Луиза, его мать, решила пока пожить с ним.

С приездом старших дочерей к Мари снова вернулось желание жить. Камилла тоже очень обрадовалась, ведь прежде они с сестрами могли не видеться по несколько долгих месяцев. И все же большую часть времени девочка грустила. В свои десять лет она не могла понять, почему уехали папа и старший брат.

Дом понемногу оживал: Камилла снова стала улыбаться, Ману танцевала под включенное радио, Лизон, напевая себе под нос, рассматривала выкройки распашонок и ползунков. Нанетт часто ходила в гости к подружке Маргарите: пожилые дамы угощали друг друга горсткой сахара или молотых корней цикория.

Венсан по воскресеньям приезжал в дом тещи на обед, часто в сопровождении своей матери Луизы. Ему, как он сам признался, доставляло истинное удовольствие «баловать свою маленькую женушку». Нанетт испытывала к мужу Лизон искреннюю симпатию. Когда животик старшей внучки заметно округлился, пожилая женщина стала безудержно хвалиться перед соседями:

— Скоро я стану прабабушкой! Представляете?! Прабабушкой!

Люди слушали ее и улыбались. Однажды утром Мари с нежностью посмотрела на Лизон и сказала тихо:

— Твой ребенок родится в военное время, но я надеюсь, что он будет жить в свободной стране и гордиться всеми теми, кто сражался за его светлое будущее… Полем, Адрианом, Клодом и многими-многими другими…

— Я расскажу ему об этом, мамочка! Обещаю! Мальчик родится или девочка, мое дитя обо всем узнает! Не забывай, что я, как и ты, дорогая мамочка, школьная учительница!

Лежа на кровати, Мари плакала. Несчастья одно за другим обрушивались на нее, ее родных и других жителей Корреза. Адриан уже полгода, после того как попал в плен, находился в концентрационном лагере в Германии. А три дня назад, когда крошке сыну Венсана и Лизон исполнился годик, вооруженный отряд эсесовцев уничтожил лагерь маки близ фермы «Де-ля-Бесс» в коммуне Сент-Фереоль.

Двести немецких солдат окружили поселок. Часовой, стоявший на посту близ сланцевого карьера в Травассаке, предупредил командира маки, что в их сторону движется иностранный автомобиль. Тот сразу же принял меры по спасению своих людей. Утром, в девять тридцать, началась интенсивная перестрелка. Борьба была неравной: возле заминированной фермы погибло восемнадцать молодых, еще неопытных партизан.

Мари вытерла глаза, потом быстро села на кровати — к горлу подступил ком. Имена погибших не сообщались. Возможно, среди них был Поль… По слухам, тридцати пяти партизанам удалось спастись.

— Господи, пусть мой сын вернется ко мне! Умоляю! Он ведь еще так молод! Сжалься надо мной, Господи…

В доме не было слышно ни звука. Такая тишина часто бывает предвестницей трагедии… Камилла ушла в гости к Мари-Эллен: дочь Ирэн предложила подружке поучиться у нее игре на скрипке. В дверь спальни Мари постучали. Вошла Лизон с сыном на руках. Мальчика окрестили Жаном в честь прадедушки. Молодая женщина тоже очень беспокоилась о судьбе брата.

— Мамочка!

— Ты что-то узнала о Поле? — спросила Мари, готовясь услышать страшное известие.

— Нет! Но мне только что звонил Венсан. Прошу, будь мужественной…

— Адриан? — с трудом произнесла Мари, чувствуя, как силы оставляют ее.

Лизон поставила сына на пол, присела на кровать и обняла мать:

— Мамочка, ты знаешь, что сегодня утром Матильда, не послушав наших советов, уехала на междугороднем автобусе в Тюль. Она хотела увидеться с подружкой по лицею. Они условились встретиться возле собора. Кто-то, кто нас знает, видел их вместе. Ману арестовали гестаповцы.

Мари побледнела и вскочила на ноги. Она смотрела на дочь и никак не могла поверить в услышанное. Прикосновение маленьких ручек Жана к ее коленям вернуло Мари в реальность.

— Ману арестовали гестаповцы… — повторила она. — Лизон, ты знаешь, какие методы они используют на допросах? Они будут пытать ее, они ее сломают… Бедная моя девочка! Лизон, что нам делать? Знаю! Я поеду туда, немедленно!

Лизон обняла мать за плечи:

— Нет, мамочка, это сумасшествие! Возможно, это какая-то ошибка. Давай сойдем вниз, нельзя оставлять Нанетт одну… Если хочешь, завтра утром поедем вдвоем. Сейчас нам нужно держаться вместе и не терять надежды! Прошу тебя, идем!

— Ни слова Камилле! Девочка очень расстроится, — дрожа всем телом, прошептала Мари.

Взяв на руки маленького Жана, она крепко прижала его к груди. Прикосновение детской щечки, теплой и нежной, помогло ей взять себя в руки. Лизон нежно подтолкнула мать к двери. Ночь обещала быть длинной, очень длинной…