Доченька

Глава 24 Праздничное воскресенье

Мари разбудил голос Лизон: девочка просила Поля не шуметь.

— Пусть мама еще поспит! Сегодня ведь воскресенье!

Забота дочери растрогала молодую женщину. Белесый утренний свет проник в комнату. Рядом, прижавшись к материнской груди, спала маленькая Матильда. Мари невольно залюбовалась ее пухлыми губками и густыми ресницами.

Лизон охнула от досады, увидев, что мать жестом подзывает ее к себе.

— О мамочка, я так хотела, чтобы ты отдохнула! Я слышала, что ночью Ману плакала…

— Не беспокойся, дорогая. Я прекрасно себя чувствую. И все равно пора вставать — нельзя опаздывать к мессе! Я приготовлю вашу одежду.

Мари встала, не побеспокоив сон младшей дочери, но Лизон оказалась в чуланчике раньше нее. Девочка застыла, глядя на письмо и конверт.

— Ты писала дяде Адриану? — спросила она тихо. Лизон очень нравился жених Леони, и она привыкла называть его «дядя». — Это так здорово, мамочка! Я его не забыла! Скажи, он сможет приехать на наш праздник? Мы с сестрой Юлианной, мамой Тере и девочками-сиротками собрали столько целебных трав и цветов — липовый цвет, листья ежевики и мальвы! Мы будем продавать это на празднике! Хорошая придумка, правда же?

Каждый год Лизон с нетерпением ждала этого события. Проведение приютского праздника в Обазине стало хорошей традицией. Воспитанницы монахинь, сироты и пансионерки, разыгрывали сценки и одноактные пьески, пели популярные песни. На праздник собирался весь городок. В приютской столовой монахини устраивали некое подобие сцены. Здесь же продавались вещи, сшитые руками воспитанниц.

— Мамочка, так ты рассказала дяде Адриану про праздник? Три года назад, помнишь, они приезжали вместе с Леони!

— Да, я помню, Лизон, но с тех пор многое изменилось. Леони сейчас очень далеко, в Англии, а Адриан живет в Париже. И потом, они ведь расстались, я говорила об этом. А тебе, дорогая, я хочу напомнить, что нехорошо читать адрес на чужом письме, это бестактно.

— Прости меня, мамочка! Я не знала, что поступаю плохо.

Лизон внимательно посмотрела на мать. Под этим взглядом Мари почему-то стало неловко.

— Но, может, дядя Адриан с радостью приехал бы к нам в гости? — тихо спросила она.

— Может, и так. Лизон, давай поговорим об этом потом. А пока спускайся скорее завтракать, кофе наверняка уже готов. Поль, это и тебя касается. И скажите бабушке, что я скоро…

Когда дети вышли, молодая женщина торопливо сложила письмо и сунула его в конверт. Потом положила его на стол и задумалась. Нет, это письмо не попадет к адресату, она его сожжет! Поколебавшись минуту, Мари сунула конверт в свой бювар.

«Надеюсь, Лизон больше ничего не успела прочесть. Надо же быть такой дурой — легла спать и оставила письмо на столе!»

Походя Мари поймала свое отражение в зеркале небольшого одежного шкафа, купленного при переезде у соседей. С растрепанными волосами, полуголая в своей шелковой бежевой ночной рубашке, она показалась себе совсем еще нестарой.

— Да что это со мной?

Молодая женщина быстро надела юбку, блузку, стянула вьющиеся волосы лентой. Часы только пробили восемь, она еще успеет привести себя в порядок до начала мессы…

Выход прихожан из церкви по окончании службы давно стал настоящим ритуалом. В небе ярко светило солнце. Жители Обазина толпились перед храмом, обмениваясь приветствиями и свежими новостями. Говорили громко, с наслаждением вдыхая свежий весенний воздух…

Мужчины, все как один в воскресных костюмах, потихоньку двигались в сторону местного бистро, чтобы выпить по маленькой и выкурить трубку. Женщины оживленно болтали, не торопясь вернуться домой. Нанетт нашла себе подругу по имени Маргарита, которая тоже очень любила «посудачить о том о сем».

Мари с гордостью поглядывала на своих аккуратно причесанных, одетых в безукоризненно чистые костюмчики детей. По соседству проживало немало молодых матерей, и ей предстояло обменяться парой слов с каждой из них.

Сегодня первой к Мари подошла Ирэн, жена мясника. На руках у нее сидела маленькая Мари-Эллен.

— Здравствуй, Мари! Представляешь, только что наша малышка сделала свои первые шаги! Она увидела вас с детьми и стала кричать и проситься, чтобы я опустила ее на землю. А когда я ее поставила, она вдруг пошла! Конечно, почти сразу упала, но ведь пошла!

— Славная моя крошечка! — воскликнула Мари, улыбаясь. — А теперь у нас «бо-бо» на коленочке!

Мари-Эллен заливисто смеялась, пока обе женщины осматривали ее пухленькую ножку. Матильда, которая до этого вела себя примерно, потянула мать за юбку, хлюпая носом:

— Мама, хоцу кушать! Хоцу домой! Домой, домой!

— Простите меня, Ирэн, но у моей младшей не такой золотой характер, как у Мари-Эллен. До встречи!

Мари, статная и изящная в своем черном саржевом платье, направилась к дому. На душе у нее было светло и легко, казалось бы, без особых на то причин. Заметив Нанетт, она крикнула:

— Я отведу Ману домой и накрою на стол! О готовке сегодня не беспокойся.

Матильда бежала впереди матери, чтобы поскорее выбраться из оживленной толпы. На мессе девочка скучала, монотонная речь священника и песнопения на латыни действовали на нее угнетающе. Она бегом припустила к школе.

— Ману, не так быстро, упадешь! — крикнула ей вслед Мари и в ту же секунду увидела, что возле их дома стоит серый автомобиль.

За рулем сидела женщина с сигаретой в руке, на лицо ее падала тень от соломенной шляпки. И все же Мари мгновенно ее узнала. Леони…

В памяти молодой женщины эта сцена навсегда запечатлеется в формате замедленной киносъемки. Вот Матильда, споткнувшись о камень, падает со всего маху. Она кричит от злости и боли, но даже не пытается встать. Мари бросается к дочери, чтобы ее утешить, в то время как Леони с испуганным видом выскакивает из машины:

— Бедняжка, у нее кровь идет носом!

Мари вздрагивает при звуке этого почти забытого голоса, но ее мысли снова переключаются на Ману, чье голубое платье теперь испачкано кровавыми потеками. Леони обнимает девочку:

— Ну же, Матильда, успокойся! Держи головку повыше, я тебе помогу! Подними ручку, да, вот так! Мари, открывай скорее дверь, на улице слишком жарко!

Пять минут спустя, благодаря заботам о маленькой Матильде, Мари и Леони почти удалось вернуть былое взаимопонимание. Конечно же, того требовала ситуация, однако сердца обеих трепетали от радости.

— Ты узнала Леони, Ману? Тебе повезло, что рядом так вовремя оказалась медсестра!

— Хоцу ее поцеловать!

Матильда обняла Леони за шею своими пухленькими ручками:

— Ты так холошо пахнешь! Мамоцка, поцелуй ее тоже! У нее такая незная щецька!

Леони не решалась посмотреть Мари в глаза. Та, заметив ее смущение, ее полные слез глаза, распахнула свои объятия:

— Ману права. Давай обнимемся, сестренка!

— О Мари… Мари!

Нанетт и дети, вернувшись, застали их в объятиях друг друга, Мари и Леони смеялись и плакали одновременно.

— Леони! — воскликнула Нанетт. — Вот уж сюрприз так сюрприз! Молодец! И письмо прислала, чтобы предупредить, что скоро приедешь!

Мари украдкой ущипнула Леони за руку и шепнула ей на ухо:

— Не возражай, ты написала мне письмо. Я потом объясню.

Своим обычным голосом она сказала, обращаясь к Полю:

— Беги скорее к мсье Бернади, его лавка еще открыта, и попроси бутылку хорошего вина. Скажи, деньги я занесу завтра. У нас в доме праздник!

Оправившись от потрясения, ставшего следствием неожиданной встречи, Мари отметила про себя элегантный наряд Леони, ее худобу и слишком яркий макияж. Она была очень красива, но в прекрасных голубых глазах затаилась печаль.

Нанетт по такому случаю достала заготовленный впрок заячий паштет, приготовила омлет с зеленью. Но неожиданная гостья почти не прикоснулась к угощению.

— Так странно быть здесь, с вами! Совсем как раньше… — сказала Леони, поднеся к губам чашку с кофе.

— Да, совсем как раньше, — повторила Нанетт. — Вот только моего Пьера с нами нет! Он теперь на кладбище, да что я тебе об этом говорю, бедная моя девочка!

Мари напряглась. Обычно после этих слов Нанетт начинала громко рыдать, чем приводила в ужас Лизон с Матильдой. Так и случилось. Жак обреченно махнул рукой:

— Жена, хватит лить слезы! Пусть мой сын спит спокойно, тем более в такой день, как сегодня.

Леони порывисто встала:

— Мне пора ехать, я и так задержалась! Я заехала просто поздороваться с вами…

Мари попыталась возразить, схватив ее за руку:

— У тебя ведь есть еще немного времени, правда, Леони? Мы с тобой могли бы прогуляться! Посмотри на Лизон, она так рада тебя видеть! Давайте сходим все вместе к руинам старинного монастыря. А домой вернемся по дороге, идущей вдоль канала. Дети, идемте! И возьмите с собой трость, в округе водятся змеи. А ты, милая моя Нан, ляг и поспи немного. Я уберу со стола, когда вернусь.

Леони не стала отказываться. Поль увлек ее за собой на улицу. У него была своя цель: мальчику ужасно хотелось забраться внутрь замечательного автомобиля, раньше он такого не видел.

— Можешь посидеть за рулем, Поль! К сожалению, машина не моя. Мне ее одолжил друг.

— Все равно тебе повезло, тетя Леони!

Молодая женщина с улыбкой взъерошила ему волосы. Мари и Лизон вышли из дома. В руке у матери была трость, девочка несла корзинку.

— Ману решила остаться с бабушкой, — звонким голосом сообщила Лизон. Было очевидно, что девочка счастлива оттого, что в ближайшие несколько часов ей не придется терпеть капризы младшей сестренки.

Быстрым шагом они направились к окраине городка. Дети быстро вырвались вперед, Мари с Леони немного отстали…

— Мы идем к руинам старинной женской обители. Ты знаешь это место, от городка до него не больше шести сотен метров… Весной мы, сиротки из приюта, ходили туда за ландышами, помнишь?

— Конечно. С удовольствием прогуляюсь с тобой туда, Мари.

Леони посмотрела на подругу. Невзирая на строгую прическу, черное платье и полное отсутствие косметики на лице, Мари показалась ей очень красивой. Леони не смогла бы сказать почему, но в этот момент она вдруг вспомнила слова Нан о письме.

— Скажи, Мари, кто прислал тебе то письмо? Я-то знаю, что оно не от меня!

— Это письмо от подруги по Эколь Нормаль. Мы встречались двадцать третьего апреля здесь, в Обазине, на ярмарке.

— Почему тогда ты сказала Нанетт, что письмо от меня?

— Все очень просто, Леони: Нанетт эта девица не по вкусу, она считает ее чудачкой. К тому же Нан без конца спрашивала, нет ли от тебя письма, и я соврала, чтобы ее успокоить. С возрастом моя Нан становится такой же капризной, как Ману!

— А сегодня я вдруг взяла и приехала…

Мари спросила тихо:

— Скажи, что заставило тебя приехать, Леони? Я хочу знать. Я так рада тебя видеть! Я так по тебе скучала!

Леони молча смотрела на каменные стены, проглядывающие между деревьями. Лизон с Полем, напевая, собирали землянику.

— Мари, посмотри, старый монастырь там, верно? — внезапно спросила Леони.

— Да, мы пришли. Давай посидим немного, трава сухая, на твоем платье не останется ни пятнышка.

— Мне плевать на платье, — ответила Леони с надрывом. — Лучше бы мне одеться в черное, как ты!

Мари взяла ее руку в свою и сжала пальцы. Это был поощрительный жест, Леони это поняла.

— Моя милая старшая сестра, если бы ты знала, как мне тебя не хватало! Мы с тобой болтали обо всем на свете, ты помнишь? Мне давно хочется поговорить с тобой о том, что нас разлучило! О моем разрыве с Адрианом, о смерти…

Мари продолжила за нее, хотя в горле у нее пересохло:

— …о смерти Пьера. Ты очень страдала, я права?

Леони прижалась лбом к плечу подруги и беззвучно заплакала:

— Дорогая, прости меня, но я так его любила! Если бы ты только знала! Я любила его всем своим существом! Я знала, что должна приехать и все объяснить тебе, чтобы ты поняла. Если я и осмелилась предать тебя, украв у тебя мужа, то только потому, что страстно его любила. Но это невозможно понять, да?

— Со временем я приняла эту мысль, хотя до сих пор многого не понимаю. Леони, эти ужасные испытания сделали меня сильнее. Но прошу тебя, объясни, что такое вас связывало, что мне не довелось испытать!

Леони выпрямилась. Слезы смыли с ее щек рисовую пудру и румяна, и теперь лицо ее казалось мертвенно-бледным. Она прошептала:

— Но здесь же дети… Смотри, они зовут тебя!

— Не волнуйся, они поймут, что нас не надо беспокоить. У них счастливый день — они могут свободно носиться по лугу, ведь капризница Ману осталась дома!

Молодые женщины обменялись улыбками, в которых не было истинной веселости. Одна боялась услышать желанную правду, вторая не знала, с чего начать. Наконец Леони решилась, и слова полились потоком:

— Я по натуре девушка страстная, и Пьер, когда я еще жила в «Бори», разбудил во мне чувственность. Он сделал это не нарочно. Когда я была подростком, он подтрунивал надо мной, щипал за щечку, хлопал по попе. А я потом не могла заснуть всю ночь… Он уже был взрослым мужчиной, я находила его красивым и сильным. Когда он вернулся с войны, я полюбила его еще сильнее, потому что он нуждался в понимании и поддержке. Думаю, мне уже тогда нужно было признаться во всем тебе, но мне было стыдно перед тобой, такой доброй, такой совершенной! И вот он стал твоим мужем. Я попыталась себя урезонить, но стоило ему приблизиться ко мне — и мое сердце начинало колотиться, как сумасшедшее, ноги становились ватными, и я испытывала безрассудное желание броситься ему на шею…

Мари сорвала травинку и зажала ее в зубах. Она была взволнована, но слова Леони не ранили ее.

— Знаешь, Мари, мужчины это чувствуют. Вот и Пьер что-то заподозрил. Поначалу его это забавляло. Но потом он стал вести себя по-другому. И я, помня о твоей доброте, взбунтовалась. Я оттолкнула его, когда он попытался меня обнять, я его даже ударила. Он сам тебе об этом рассказывал. Позже я уехала в Лимож, подальше от него, но самое худшее уже случилось — я его полюбила.

Леони плакала, губы ее дрожали. Мари, жалея ее, взяла подругу детства за руки:

— Дальше можешь не продолжать. Что прошло, то прошло!

— Но не для меня! Мари, я без конца возвращаюсь мыслями в то время. Выслушай меня до конца! Потом был тот вечер, когда Пьер вез меня в Шабанэ на двуколке. Я поцеловала его! Поцеловала первой, а ведь он изо всех сил сдерживался, не желая предавать тебя! Думаю, он по-своему любил тебя, грубоватой и собственнической любовью. Он ждал от тебя невозможного… Я сама требовала того же от Адриана — того, что он не мог мне дать!

Мари, щеки которой пылали, практически выкрикнула свой вопрос:

— Но о чем ты говоришь?

— О наслаждении, дорогая Мари, об абсолютной любви, когда сердце, тело и душа вибрируют в унисон! О желании, которое делает тебя больной… Мари?

Леони заставила подругу, которая отвернулась, снова посмотреть на нее:

— Мари, своими словами я сделала тебе больно, да?

— Нет. Продолжай! Потому что я чувствую себя наивной дурой, которая совсем не знает жизни! Я хочу знать правду!

— Правда в том, что мужчина и женщина, которые любят друг друга по-настоящему, вместе переживают это сумасшествие, эту бурю чувств, о которой я говорю. Это одновременно мучительно и прекрасно. Я не могла больше жить, не занимаясь с Пьером любовью. Это должно было случиться. Я рассталась с Адрианом, назначила твоему мужу свидание. В это время он как раз должен был на неделю остаться в Сен-Фортюнаде, следить за сенокосом. И там наконец-то мы получили свой кусочек счастья!

— Всего лишь кусочек?

Леони невесело усмехнулась:

— Да, потому что меня мучила совесть, его тоже. Уже потом, а не до… Но судьбу не проведешь. Пьер погиб в аварии через неделю после этого, он как раз ехал в Тюль ко мне на свидание. Погиб по неосторожности и… из-за меня. Да, я должна была сказать тебе это, моя маленькая Мари. Я чувствую себя ответственной за его смерть. Твои дети лишились отца, а ты осталась одна.

Мари встала, она ощущала себя очень усталой.

— Ты никогда не сможешь простить меня? Скажи! — взмолилась Леони.

Молодые женщины смотрели друг на друга. Нежные золотистые лучи солнца играли в их волосах, создавая подобие светящегося нимба.

— Я прощаю тебя, сестричка! И Пьера тоже, потому что чувствую за собой еще большую вину, чем ваша. Однажды я скажу тебе почему, но не сейчас. Я не могу говорить об этом, пока не могу. Я тебе напишу. А пока идем, дети нас ждут…

Вечером того же дня Леони уехала в Брив на своем великолепном автомобиле, полюбоваться на который пришло немало соседей Мари под разными надуманными предлогами: немного прогуляться или просто поздороваться с Нанетт.

— Ты еще приедешь, тетя Леони? — спросила Лизон, обнимая молодую женщину за талию.

— Конечно! Обещаю тебе!

Мари легла спать, а в голове все еще звучали слова подруги, так внезапно появившейся в ее доме в это прекрасное июньское воскресенье. Завтра она вернется к своим обязанностям учительницы и заставит себя не думать больше об этих минутах, проведенных наедине с Леони, полных странных, не желавших укладываться в голове откровений. Рядом крепко спали дети. В комнате за стеной раскатисто храпел Жак. И тут Мари вспомнила о письме.

«Господи! Надо поскорее сжечь его!»

Она вскочила с постели. Но в бюваре конверта не оказалось.

«Ничего не понимаю! Я сама его туда положила!»

Напрасно Мари снова и снова перерывала вещи в чулане. Охваченная паникой, она пыталась найти объяснение этому непонятному исчезновению.

— Кто это сделал, кто? — воскликнула она, не помня себя от беспокойства.

— Что сделал, мамочка?

Лизон произнесла эти слова шепотом. Мать со свечой в руке подошла к ее кровати.

— Это ты взяла письмо к дяде Адриану?

— Нет, мамочка.

— Кто тогда? Нанетт не могла этого сделать!

Девочка опустила голову, она была готова разрыдаться. Мари сочла это признанием своей вины.

— Лизон, если ты решила пошутить таким образом, это плохо, очень плохо. Я думала, ты честная и искренняя девочка.

Дочка заплакала, испуганная холодной яростью в голосе матери.

— Мама, прости меня, пожалуйста! Когда тетя Леони пришла сюда, в нашу комнату, отдохнуть перед ужином, я была с ней. Я так радовалась, что она приехала! Я ей сказала, что ты написала письмо дяде Адриану, думала, ей это будет приятно. И еще я ей сказала, что они вдвоем могут приехать к нам на приютский праздник, как раньше… А потом я спустилась в кухню. Но клянусь тебе, я не брала письмо, я даже не знаю, где оно лежит… Если хочешь, я помогу тебе его искать!

У Мари, казалось, остановилось сердце.

— И ты сказала Леони, что письмо в чуланчике?

— Нет, мамочка, я этого не говорила!

Лизон запиналась на каждом слове. Слезы у нее лились в два ручья. Матильда шевельнулась в кроватке. Мари устыдилась своего поведения. Обняв старшую дочь, она стала ласково ее успокаивать:

— Перестань плакать, Лизон, я тебе верю. Тетя Леони нашла письмо и взяла его с собой. Она отнесет его на почту в Бриве. Она просто решила мне помочь. Дорогая, прости меня, я тебя напугала! Я знаю, что ты никогда меня не обманываешь!

Лизон понемногу успокаивалась, прижимаясь к матери. Девочке вдруг показалось, что она на мгновение попала в незнакомый мир, где любимая мамочка превращается в злобную фурию, а тети воруют письма… Воспоминания об этом коротком пребывании в мире взрослых тревожили девочку, она не понимала, что пришла, наконец, и ее очередь повзрослеть…

Мари никак не удавалось уснуть. Она снова и снова представляла себе Леони с конвертом в руке. Что она сделала с письмом? Вскрыла и прочла? При мысли об этом Мари затошнило. Письмо — это нечто очень личное, послание, адресованное конкретному человеку!

— Если бы я только знала, как ее найти! Ну почему Леони это сделала? Я была так рада ее приезду! Она не имела права! Я никогда не пойму ее!

Через окно в комнату проникал голубоватый свет неполной луны. Мари рассматривала предметы обстановки, освещенные этим призрачным светом, и думала о своей жизни. Ей тридцать пять лет, и за все эти годы она так редко чувствовала себя счастливой! Детство ее прошло здесь, в обазинском приюте, это был долгий период метаний между безмятежностью и страхом. Ощущение внутреннего спокойствия под крылом у монахинь, вдали от тягот и забот этого мира, и тут же — отчаяние от осознания того, что рядом нет ни одной родной души…

Много счастливых моментов она испытала в фермерском доме в «Бори», у Нанетт, которая окружила ее своей заботой. Там Мари чувствовала, что ее любят, пекутся о ее благе. И еще она открыла для себя нежную привязанность ревнивца Пьера, который очень сильно любил ее, по крайней мере, в те времена…

Мари села в постели. Ей показалось, что в своих размышлениях она приблизилась к ключевому, очень важному моменту. Масса картинок из прошлого, смутных ощущений на несколько секунд заполнила разум, и все эти воспоминания были связаны с самыми лучшими мгновениями их с Пьером любви.

Сердце молодой женщины болезненно сжалось. Она прошептала:

— И все-таки мы были счастливы вместе! Если бы не умер наш первый малыш, мы могли бы стать счастливой семьей! Если бы только Леони не появилась в «Бори»! Если бы ее не было, я бы научилась со временем удовлетворять желания своего мужа. Леони все испортила, все! И сегодня она забрала мое письмо к Адриану. Ненавижу ее, я ее ненавижу!

Мари зарылась лицом в подушку, чтобы выплакать свою боль. Ее сердце сжималось от отчаяния, и только воспоминания об отце помогли ей успокоиться. Она увидела его с улыбкой на устах, сидящим в гостиной в «Бори», в руках у Жана Кюзенака была книга… Потом в парке, рядом с кустом красных роз…

— Папочка, как же мне тебя не хватает!

Через три дня Мари получила от Леони короткое письмо. Первым желанием было бросить его в печь, где догорали угли, но она вовремя одумалась. Ей хотелось знать, что в нем. К счастью, Мари в этот момент была дома одна.

Мари сожгла это компрометирующее послание и налила себе холодного кофе. Она нуждалась в бодрящем напитке, потому что в душе боролись гнев и облегчение. Леони, разумеется, могла и не сказать правды. Она могла вскрыть письмо, прочесть, а потом аккуратно заклеить конверт. И самое невыносимое — это то, что она решила поступить с письмом по своему усмотрению.

— Я не хотела его отправлять! — воскликнула Мари. — Это уж слишком — вот так играть с моей жизнью, с моими чувствами! Не хочу, чтобы мной руководили, как ребенка, вели то влево, то вправо! Хватит! Довольно! Хочу поступать, как сама считаю нужным!

Первый раз в жизни Мари стукнула кулаком по столу. У нее за спиной послышался смех:

— И ты права, моя девочка! Не позволяй никому решать за себя! А то еще немного, и я поверю, что у меня в невестках святая!

Жак дружески похлопал Мари по плечу.

— Жак, это вы? — ошарашенно спросила Мари. — Простите, я не сдержалась.

— Я все понимаю, не беспокойся. Иногда нужно выпускать пар, иначе начнешь болеть. Давай лучше выпьем по капельке!

Она кивнула. Было забавно вдруг обрести союзника в лице собственного свекра. Непонятно почему, но Мари всегда робела в его присутствии. Они прожили одной семьей много лет, а Мари так и не стала говорить ему «ты», да и, если вспомнить, разговаривали они крайне редко.

Жак внимательно посмотрел на невестку:

— Ты красивая женщина, Мари. Забрось подальше свои черные платья и почаще выходи на улицу! Большое горе для меня — похоронить сына, но я, честно говоря, не очень-то им гордился. Думаешь, я не видел, что он бегает за этой Леони? У меня глаза на месте, да и уши тоже! Нанетт заведет старую песню, но ты ее не слушай — если у тебя появится ухажер, приводи его в семью!

Смущенная Мари опустила глаза. Выпитое подействовало на нее успокаивающе, и она отозвалась невесело:

— Все не так просто, Жак, но все равно большое вам спасибо. Вы так добры ко мне…

Они улыбнулись друг другу. Громко зазвонил колокол обазинской церкви. В переулке эхом отозвались детские голоса.

— А вот и дети с Нан! Пойду переоденусь. Жак, спасибо…

Переступив порог комнаты, Мари ощутила желание петь. Ей казалось, что ее душа раскрывается, к ней возвращаются силы. Надежда опьяняла ее, и это было давно забытое ощущение…