Дождь в полынной пустоши (СИ)

5. День св. Матфея (19 сентября)

Дверь определенно намеривались вынести.

— Саин Колин?! Саин Колин?! — знакомый голос перемежевывал зов с крепкими ударами.

Дерево жалобно трещало, умоляя: «Смилуйся! Отзовись!»

— Завтрак? — спросил Колин, озадачено изучая изображение на стене. По белому, угольными линиями, в мельчайших черточках и деталях, портрет гранды. Не парадный, а домашний. Девушка только проснулась, из прически выбилась спиральная прядка и свисает вдоль виска и щеки. Брови немного нахмурены — пролегла складочка-морщинка. В уголках глаз детская разобиженность. Нижняя губа плаксиво выпячена. С левого плечика спала бретель туники. Под тканью остро проступают соски. Таковым бывает пробуждение любовницы, на которую потратил ночь без остатка. От которой не оторваться и не уйти.

Портрет получился излишне реалистичным. Но даже реалистичность, внимательность к мелочам не позволяла определить, что конкретно изображено в руке девушки? Тамбурин? Бубен? Наголовный обруч? Диадема?

«Херь, какая-то,» — недоволен Колин рисунком. Ту ли подсказку он получил, на какую рассчитывал.

— Простите саин, не расслышал вас?

— Завтрак принес?

— Нет, саин.

— Тогда чего тебя впускать? Доброго утра можешь пожелать и через порог.

— Эсм Сатеник просит присутствовать на утренней трапезе в её покоях, — истерил слуга, здорово приложившись плечом.

— Кого просит?

— Колина аф Поллака.

Унгриец еще в большей задумчивости глянул на рисунок. Странно как-то. Едва глаза продрал, а уже будьте любезны трапезовать.

— Что? Некому ложку подать? — тянул вставать художник. Как не худа постель, однако, прилежался и чувствовал себя вполне сносно и комфортно.

Из-за двери ему не ответили. Правда, греметь перестали, лишь дергали ручку, и не уходили.

— Саин Поллак, вас ждут, — слуга, желая добиться своего, перешел на официальный тон. По-всему время встречи неумолимо приближалось.

— Тащи воду, — ответил Колин, любуясь уже не очаровательным образом. Из дырявого шосса нахально торчал большой палец и светилась пятка. Обулся, не позориться перед слугой. — Надеюсь, разуваться не заставят.

Брякнула задвижка, впустить запыхавшегося слугу.

— Эсм Сатеник ожидает вас трапезовать, — торопил тот, ставя таз и обильно плеща из кувшина унгрийцу на руки.

Увидел рисунок и в удивлении открыл рот.

— Ну! — вернули журавля в сознание. Слуга выдал воды с горкой.

Колин тер лицо, ощущая под пальцами паутину грубых рубцов шрама.

— Не боится себе аппетит испортить?

Улучшения в отношениях с хозяйкой Серебряного Дворца, сомнительны. А вот огорчительное завершение карьеры вполне. Мужчины ведь огорчаются, но не обижаются. Капризам и милым женским взбалмошностям тем более.

Слуга остроумию унгрийца должное не воздал, но высоко оценил настенное творчество. Завороженный, не отрывался от портрета владетельницы.

Колин тоже ломал голову над рисунком. Он более ожидал увидеть воришку, уже в женской истинной ипостаси, но отчего-то проведение, водившее его рукой с угольной палочкой, предпочло изобразить гранду. Сменит опалу на милость? Чего вдруг? Или не вдруг? Не намек ли ему на вектор приложения наибольших усилий.

«Ничего не понятно,» — таков краткий результат размышлений унгрийца.

Скары предупреждены беспрепятственно пропустить. На переходе со второго на третий этаж, Колин нагнал исповедницу гранды. Фрей источала свежесть морозного утра. На левом локте девушка несла корзинку, правой рукой, просунутой в разрез сюркотта, изящно приподымала подол нижнего платья, не наступить. На шаге, дразнясь, нет-нет, высовывались мыски красных туфель.

— Я провожу, — вызвалась Арлем, тоном, не терпящим возражений.

Целеустремленные натуры редко прислушиваются к чужим словам, еще меньше к отказам. Она посчитала необходимым проводить, значит так и поступит. Царственный полуповорот головы, взмах ресниц и ни единого намека на неприязнь к несовершенному предмету. Из-за чего Колин ощутил некую двойственность. Как с белым. Белый это не цвет. Отсутствие цвета. С ним тоже самое. И предлагая проводить, фрей лишь соблюдала некие правила, согласно которым ему предназначалось ровно столько, сколько и любым прочим. Её милость и немилость к нему соразмерна с милостью и немилостью к другим. Не пылинкой больше. Но к чему навешивать ярлык порочности, если не выделить среди остальных?

— Могу я предложить вам опереться на мою руку?

— Нет, благодарю.

— Тогда позвольте вашу корзинку.

— Поблагодарю еще раз, но и откажусь вторично, — непреклонна Арлем и все столь же уравновешенна. Она умела возводить границы. Не нарушать их самой и не позволять нарушать другим.

«Прятаться или не пускать?» — так подумалось Колину. Он склонен был выбрать первое. Но ведь мог и не угадать.

— Отчего? — спросил он о причинах отказа. Любопытна версия фрей, в своей он не определился.

— Отчего, благодарю? Спасибо — отсылка к Всевышнему. Его щедрот еще надо удостоиться. А благодарность лично от меня.

— Я об отказе, — пояснил Колин, уже наметив нарушить пресловутые границы. Недосягаемо только небо. Смертные гораздо ближе. И ранимей. Но насколько он правомочен нарушать очерченный рубеж? Вторгаться, где не ждут?

«А может ждут, но еще не знают о том?» — звучит неуверенной отговоркой. Но трудно придумать мало-мальски внятное за оставшийся десяток шагов.

— Привычка управляться без посторонних, — озвучила Арлем неприятие посторонней помощи или ухаживаний.

— Отказом вы поставили меня в затруднительное положение, — пожаловался унгриец, только что не вздохнул.

— Сомневаюсь. Вас гложет ущемленная мужская самовлюбленность и только.

— Если бы! Естественное желание распоряжаться вашей омоньеркой.[49]

Границы оказались фикцией. Царственное чело омрачилось и, Колин получил целый ушат холоднющего отчуждения.

— Вам туда, — указали ему.

Его галантные раскланивания достались её спине.

Унгрийца встретили аромат все того же трудно переносимого розмарина, розовый бархат обивки стен, позолота и лак мебели. За овальным полем стола вольготно разместилось шестеро.

Безответный поклон гранде. Сатеник старательно не замечала Колина, отстраненно изучая дверь за его спиной.

«Идейка пригласить пришла явно не к ней,» — безошибочно определил унгриец. — «Если только не вспомнила меня выгнать. Показательно и с треском,» — хотел приплести волынки, но это уж слишком.

Ответно от Лисэль. Улыбка совратительницы и блеск глаз, шкодливый и плотоядный.

Аннет аф Гё. Кивнула-клюнула. Пришел и пришел. И ладно. Места полно.

Взаимообразно и мило с Кэйталин. Она еще не уверенна в своем положении. И не рискнет наживать врагов, не получив на то достаточно оснований или полномочий выказывать враждебность. Но как бы эсм рыцарь не примазывалась, окружающие относились к ней примерно так же, как к нему гранда.

Гасс аф Гаус смотрел (или всматривался) в окно с видом утомленного поэта. Темные круги под глазами не признак вдохновения бессонных ночей, но признак ненасытной любовницы, коей вдохновение досталось без остатка.

Иен аф Лоу деловито вылавливал цветочную мушку из чашки. Глядя на унылый цвет жидкости, хотелось попросить оставить утопленницу в покое. Вкуснее и выразительней вкус напитка. Но оценят ли столь казарменную шутку.

Колину указали, где его дожидаются изящная чашка с налитым чаем и плоская булочка. Конфетница отставлена далеко, а ковыряться в вазочке с вареньем отсутствовала ложечка.

«Пальцем что ли лезть?» — удивился он. Но очевидно, здесь и сейчас удивлений ждали от него.

— Поведайте нам вашу вчерашнюю историю, саин Поллак, — обратилась Аннет к унгрийцу. Не иначе об одолжении её попросила Лисэль. Охота началась и ему дают фору? Хорошие затравщики так и поступают. Раззадориться и поймать кураж.

— Какую?

— А вы успели влипнуть еще в несколько? — дразнит Лисэль.

Внизу остаются те, кто либо ничего не хочет, либо ничего не может, либо ничего не в состоянии предложить. Подняться вверх (всплыть!) требуется усилия и удача. Потому не важно, выкарабкаешься ли сам или притянут за шиворот. Камер-юнгфер один из необременительных способов закрепиться при Серебряном Дворе. Заиметь в качестве стартового капитала славу «рыцаря панти» Колина нисколько не смущало. Он без колебаний принял негласные условия навязанной ему игры. Быть непредсказуемым.

— Всего одну, — признался Колин и поведал о происшествии на Утином Сходе и погоне за вором, обокравшим священника.

Получилось бы много занятней, не пробуй он одновременно рассказывать и угадывать причины присутствия именно этих людей и отсутствия канцлера и альбиноса. В отношении Кэйталин легко угадывался предпринятый грандой демарш.

«Нужен кто-то, на кого она сможет положиться, кому довериться, — почти сочувствовал Колин, но тут же отметил. — „Удачно девицу к ней пристроили. И одну ли её?“

— Фрей Арлем была бы просто счастлива, отблагодарить тебя, — произнесла Лисэль, несколько разочаровано. Поллак не блеснул талантом занимательного рассказчиком.

— Она уже это сделала…, — оповестил Колин, наблюдая за грандой. Строгость хозяйки дворца удручала и забавляла.

„Предложит на посошок двинуть чайку? Или выдворит сразу, опростав свою чашку?“ Тоже ведь своеобразный демарш.

— … правда, за другое…

Эпатировать публику, посвящая в подробности предложения залезть фрей под подол, рискованно. Неизвестно, как воспримут. Разве что камер-юнгфер сочтет наглость привлекательной.

„Жаль, нет в запасе басни, за которую осчастливят рыцарскими регалиями,“ — готов завидовать Колин, но не завидует, потому как нечему завидовать. Щедрость Серебряного Двора не признание значимости или исключительности поступка, зачарованность отсутствием боязни и сомнений действовать. В этом все причины благосклонности к Кэйталин, контесс из Шлюсса.»

Оживилась Лисэль. Очнулась Аннет. Лоу отставил чашку. От Колина ждали подробности.

«Им то, что Арлем сделала?» — и промолчал.

— Досадно, упустил вора, — отвлекся от окна Гаус.

— Почему упустил? Как бы я тогда вернул деньги священнику?

— То есть ты его поймал?

— Вор не особенно хороший беглец… вернее беглянка.

— Беглянка?

Взгляд гранды пристальней остальных, в желании услышать более сказанного им.

— Я тоже очень удивился.

— Вздернутый носик и алые губки спасли преступницу от визита к бейлифу, — предположил Лоу дальнейшее развитее взаимоотношений ловчего и жертвы.

Тут следовало бы многозначительно и загадочно улыбаться. Колин воздержался. Улыбка может и вызывает симпатии, но только не его.

— Воровка пригрозила пожаловаться гранде, — выдал унгриец свой вариант событий. — Я подумал это какая-то новомодная игра.

Он посмотрел в сторону Кэйталин. Не на нее, а именно в сторону, где она сидела. Сатеник неосознанно повернула голову за его взглядом, проследить.

— Вас обвели вокруг пальца! — безапелляционен приговор безмерно довольного Лоу. Мушка спасена, настой допит, унгриец — глуп! — Следовало дождаться драбов и препоручить воровку им.

— Об этом я тоже думал. Но мог ли рисковать упоминанием имени эсм Сатеник в столь неблаговидной истории? Как придворный, я должен отстаивать интересы сюзерена, а уж потом ПРАВОСУДИЯ.

Напрасные старания, верноподданнические потуги не оценили и заметили ли вообще?

«С Кэйталин мне не тягаться,» — чуточку самоиронии взбодриться не повредит. — «Лицом не вышел.»

— По-вашему кому-то дозволено встать выше закона? — вытаращился Гаус.

«Ему бы не чая хватануть,» — посочувствовал Колин. Но ответ ожидаемо правилен.

— Я лишь обозначил его двурушничество. К примеру, никого не порют на площади не осудив за преступление. Однако отцы применяют розгу, не прибегая к услугам судейских.

— Сомневаюсь, что у меня есть близкие знакомые проводящие время за столь необычным развлечением, — вмешалась Сатеник. Усилия Колина возымели действие. С ним говорили.

— Тогда я найду её, — твердо пообещал унгриец. — И приведу к вам.

— Зачем? — не ожидала Сатеник подобного рвения от новика.

— Решить, как поступить с обманщицей. Ведь в следующий раз воровка может попасться кому-либо другому.

— Отыскать самозванку, надо хорошенько знать Карлайр, — последовал щедрый совет Лоу. Сегодня он превзошел самого себя. В щедрости.

— Уже начал.

— С монастыря алексианок? Или с Пряжки?

Ах, милая змея Лисэль! Мастерица колкостей и подначек. Просто мэтр изворотливости в достижении собственных целей.

— Не только. Кое-что еще. Пока гнался.

— Что можно узнать, догоняя вора? — не поверил Гаус. Как можно верить сопляку, обживавшему столицу третий день.

— Не многое, но все-таки… В Сахарной Голове кормят жареной курицей. У цирюльника на вывески нет костей, но он практикует хирургию. Альгамбра скорее бордель, чем постоялый двор, а девица что досталась монашку-камиллионцу переодетый мальчик. В Кожаном Ветре посетителей на порядок больше, чем в Шляпе и Коте, у галантерейщика в Белом Бархате хорошенькая жена…, — Колин перечислял достопримечательности улицы Каплунов, с таким видом, будто шагал по ней. Причем легкий наклон головы влево или вправо, означал уличную сторону.

— Ты должен быть благодарен воришке, — осталась довольна Лисэль.

«Тебя не стыдно отмыть и вывести в общество,» — позволила камер-юнгфер заглянуть в свои мысли унгрийцу.

— Конечно, — согласился Колин сразу со всем. — Иначе нечего прибавит к алексианкам и Пряжке.

Сатеник больше нравился чай, чем рассказ. Ввиду того, что не нравился сам рассказчик. Однако гранда сочла возможным выделить ему одну из своих дежурных улыбок. Вы милы. Она вовсе не отказалась от мысли убрать худородного провинциала из дворца. Но после сегодняшней встречи, отказ от принятия под корону должен выглядеть несколько иначе.

«Пусть ищет. Не найдет и ему несдобровать!» — Сатеник более, чем уверена в скором и полном фиаско унгрийца. Вера гранды питалась не проходящим желанием от него отделаться, а условия изгнания обозначились сами собой. — «Обещанию полно свидетелей. Не стоило бросаться пустыми словами.»

«Её портрет украшает стену в моей клетухе,» — ломал голову Колин над рисунком. — «И я не знаю почему.»

Наивный расчет унгрийца на скоротечность внезапно свалившегося счастья присутствовать на трапезе не оправдался. Он, скрипя зубами, признал, застрял надолго, впустую растрачивать драгоценное время. Даже дохленькая перспектива вхождения в круг близких друзей камер-юнгфер не выглядела соблазнительней возможности сбежать в город. Когда же начались слушания морализованных историй, впору было сказываться хворым.

По жребию, из вазы тянули свернутые квадратики записок, Лоу поведал о благочестивом монахе застигнутом бандитами у кладбища. Святой брат подвергся бы насилию и смерти, не вступись за него те, за чьи души он денно и нощно молился. Заступничество восставших покойников спасло благочестивого служителя веры. Беллетристом Лоу был никудышным, рассказывал поучительно и пресно. Не спасала даже приверженность к гипертрофированным подробностям. Но следует отдать должное, из пресной истории получалась мораль высшей пробы. Не убий, не укради и все такое, с «не», оградить от грехов.

— Как вам Озерная Дева? — поинтересовалась Лисэль о чае. Она не выпускала Колина из поля зрения ни на минуту. Так пристально, так в деталях, барышники изучают жеребцов, увидеть малейший изъян.

— Мята, — краткость компенсировалась смысловой наполненностью. Именно таких ответов от него ждут. Все будут хороши, кроме скучных. Скучных предостаточно и без него.

— И что? — неподдельно недоумение Гауса, выхлебавшего вторую чашку.

Большие деньги способны покрыть большие недостатки. Маршалк не исключение. Ему незачем выворачиваться из кожи, являя окружающим остроумие, умение поддерживать разговор на любые темы, блистать манерами и образованностью. Все это с лихвой заменяли деньги, коих пока у него предостаточно.

— Я не ложусь рано. Всегда найдется, кому себя посвятить.

«Что? Съела!» — глянула Лисэль на Аннет.

«Гм…» — проснулась камер-медхин.

Догадалась и Кэйталин, выразительно заблестев глазками. Ввернуть ответную остроту она воздержалась, еще не освоилась.

Остальные из присутствующих не в курсе о целебных свойствах заваренной травы успокаивать.

— А что вы поведаете, Поллак? — запросто обратилась Лисэль к опальному унгрийцу.

— Я не знаю столь мудрых историй, состязаться с саином Лоу.

— Расскажите, которую знаете, — попросила Сатеник на правах хозяйки стола. Это была вторая или третья фраза за всю нынешнюю встречу. Но истолковать её следовало — говори скорее и свободен.

Колина устраивало. Устроит ли история? Ставку следовало сделать на камер-юнгфер. Раз уж она (больше некому) добилась его приглашения, значит, она и придержит гранду, не выгнать.

«Не так уж она и стара,» — снизошел до комплемента Колин. О груди эсм не упомянул даже в мыслях. Остерегся.

— В одной далекой державе, злая ведьма заколдовал прекрасную гранду…

Сатеник само снисхождение и понимание. Поучительные истории про королевских дочерей рассказывали едва ли не чаще, чем анекдоты про них. Колину зачли попытку подмазаться. Извратно толковать деяния других, свойство большинства из живущих.

— … Чем и кто прогневил древнюю каргу, доподлинно неизвестно, но в заклятье говорилось, однажды уколов себе пальчик иголкой…

— Вот вам доказательство, шитье и вышивание удел простонародья, — с удовольствием ввернула Лисэль. Сидеть и молчать не для нее.

— …уснет крепким сном. А разбудить её сможет, поцелуй истинной любви, — продолжал рассказывать Колин, словно находился в кругу давних знакомцев. — Как не берегли, как не запрещали острые предметы во дворце, однажды предсказанное случилась. Палец гранды был уколот и дева крепко уснула. В отчаянии родитель пообещал полкоролевства любому, кто пробудит единственную дочь ото сна. Но, увы, все попытки претендентов оказались тщетны. Гранда спит и по сию пору. Уже сто лет.

— Бедняжка, — пожалела героиню Аннет. — И какова мораль?

— Отказаться от вышивания? Не плохо бы, — насмелилась открыть рот Кэйталин.

— Я только рассказал историю.

— О любви? — уточнила Лисэль. Она уже чувствовала ловушку и ей не терпелось загнать других в расставленные тенета.

— Гранд полагается любить, — принял ангелоподобный облик Колин. Для пробы. Получилось весьма отвратно. — Безнадежно и вечно…

— Поллак! — Лисэль погрозила пальцем. Не играй с огнем! Унгриец кивнул. Виноват, забылся.

— Я хоть сейчас готов поцеловать спящую девицу, — пообещал Лоу, отдуваясь от выпитого чая. — Земля нынче в цене.

— А я бы поторговался. Пусть прибавит к приданному, — попробовал шутить Гаус.

— А что вы? — захотелось Сатеник услышать Колина. Мелочно, но приятно. — Расстарались бы ради половины королевства?

— Я — пас! После того как её обслюнявило все тамошнее и заезжее мужичье? Увольте. К тому же сейчас ей больше века. Представляете красотку? Все должно быть вовремя. И поцелуи и награды за них.

Лисэль закатилась задорным смехом. Аннет собравшаяся пригубить чая, фыркнула так что полетели брызги. Оба поборника корысти недобро уставились на Колина. Не нажив друзей, обзавелся двумя верными злопыхателями. На ровном месте!

Не весело Сатеник. Есть такая причуда у власть предержащих, примерять услышанное на себя. Очевидно, она уже представляла себе спящей в ожидании долгожданного поцелуя. Но не представляла что сто лет и впустую! Досада выплеснулась на рассказчика.

— История несомненно забавная. И необычная. Столь же необычная, как и история с вором. Могу лишь пожелать вам успеха.

— Он мне понадобится, эсм, — правильно понял Колин намек покинуть стол и не смущать своим присутствием ни умы, ни взоры, ни сердца.

День не очень хорошо для ознакомительных и деловых прогулок. Задувал холодный ветер, пробрасывал дождь и тусклое солнце пряталось за тучи и тучки, обещая скорый снег. Если не к вечеру, то ночью.

Первое куда направился Колин, в шинок и нормально поел. Ничего не выдумывал. Умял миску жареного с луком и картошкой мяса, запил легким и кисленьким. Из шинка, срезая проулками, скорым шагом, выбрался на Блохи.

В спешке, ненароком, налетел на старика. Слепой монах брякал монеткой в кружке и монотонно произносил.

— Жертвуйте и спасетесь. Жертвуйте и воздастся.

Он не канючил, не жалобился, не пытался выглядит убогим и пришибленным. Он свято верил, в то к чему призывал. Проходивших мимо, а монах прекрасно таких слышал, он не окликивал и не увещевал. Твой выбор человек. Не хочешь отдать малое в свое спасение, дело личное. Потом не жалуйся. Некому будет. Слепец взывал к душам, черствым и глухим и не получал ответа от большинства. Пустовато в кружке. Что Колину монах? Что его призывы? Спасется не тот, кто жертвует и не тот, кто в жертве щедр, а кто верует во спасение.

Колин бросил монету. Всякая работа должна быть вознаграждена. Несколько приземлено, но это, именно, то, о чем унгриец подумал. Старик мог тихо сидеть у церкви и ждать подаяния. А он бродил, брякая кружкой и отстукивая палкой шаги. Живой метроном безвозвратно утекающих часов и минут своей и чужих жизней.

От звука монеты монах встрепенулся.

— Погодь, — остановил Колина старик и вручил оловянного ангелочка. Безделицу коей цена меньше полгроша. — Благослови тебя Всевышний. И дарует мир душе твоей.

Колин хмыкнул. Вот уж чего действительно дефицит. Души и мира.

Через полквартала поднялся в лавку оружейника. И не в первую попавшуюся. На вывеску не купился. Нарисовать можно что угодно. Высмотрел ступеньки. Нестарое дерево выбито десятками ног. Ходил народишко в «Стальной Лоб».

— Чего изволит, саин? — встретил унгрийца егозливый пацаненок, очевидно сын хозяина.

Приучали и натаскивали наследника к ведению семейного дела на малоденежных покупателях. Не понравится уйдут, не велика потеря. Судя по вошедшему, у того не просто мало, а критическая нехватка средств.

— Выбрать что-нибудь к руке, — произнес Колин, оглядывая царство ратного булата.

Хозяин, Кроус Брум, отставил ухо лучше слышать разговор и продолжал клеить кожу ската на рукоять даги. Оружие так себе. Баловство. Но заказ есть заказ. Попросят и крайней плотью жеребца обтянет. Однако, работа не помешала Кроусу отметить, а глаз у него отточен в сотнях сделках, юнец ищет не красивое железо, а именно оружие. Вот пригляделся к булаве. Не то. Действительно вид грозный, но вещица более для сечи, а не ежедневного парада. Задержался у вывешенных броардов. Широки и блестят — смотреться можно, как в чистую воду, не свидетельство что хороши. На поясе да, впечатляют. Но мечи не впечатлять должны, а защищать владельца от врагов.

— Саин левша? — уточнил пацан, вроде как это имело решающее значение. В прочем в определенных случаях, имело.

— Можно и для левой, — ответил Колин, чем вызвал нескрываемое уважение мальчика.

— А отец говорит левша это калека.

— Так говорят те, кто и против обычных пустое место.

— А вы сможете?

— А то, — подмигнул Колин мальчику.

— И что же вам предложить к руке? — вился угодить юный оружейник.

На выставочном столе, в порядке размера, разложены: горские камы, более похожие на короткие мечи; фриульские баллоки с наборными рукоятями; вьеннские острейшие басселарды; экзотический ошский гольбейн; тяжеловесные унгрийские дирки; убийственная широченная сандедея ратников Анхальма…

— Для начала что-либо…, — Колин прижал один из кинжалов к столешнице и резким движением, будто смел сор, швырнул в настенную мишень. Попал. В «яблочко», — …такого рода.

Кроус оторвался от важного заказа. Тот, кто умеет пользоваться оружием, навряд ли станет выбирать себе клинок, чье достоинства чернь, скань, богатые ножны, травление или еще какие украшательства.

— Гляньте на это, саин. Ковка Нидвальда. Восемь слоев отличной стали.

Из-под прилавка извлекли хитрый кожаный наручь. В кармашки воткнуты пять длинных ножей. Без ручек. Полоски металла заостренны с обеих концов.

Колин выдернул один, побросал на ладони, покрутил в пальцах не боясь пораниться об острое лезвие, постучал по металлу. Глянул цвета побежалости.

— Перекал, выкрошится заточка. Или сломаются, — объяснил он, чем вызвал удивление и уважение у Кроуса. — А похожее?

От нового предложения отказался не глядя.

— Это целые топоры!

Хозяин проковылял в кладовую и, баюкая, что дитя, принес аккуратный сверток. Развернул, расстелил вощеную тряпку.

— Что скажите?

— ???

— Витлы.

— На вид достойные, а как остальное, — Колин широким махом швырнул нож за спину, в середину щита. Послушал песню дребезжащей стали. — Пожалуй, возьму.

— По семь штиверов за штуку.

— Часть золотом.

Хозяин сглотнул. В отличие от серебра, золотой штивер не обесценивался, а только дорожал, набирая покупательскую способность.

— Шесть, — назвал он окончательную цену. На хитрый прищур покупателя сбавил еще. — Пять и пять грошей.

— Теперь…, — Колин высматривал по стеллажам и полкам, но не находил. — Э… что-нибудь…Мммм…

Кроус не торопил. От того что скажет и как скажет, зависит и предложение.

— Мне нужен лом, — выдал унгриец.

— Простите что?

— Лом… но не буквально, а образно. Крепкий, жесткий, тяжелый клинок.

— Подождите, — засуетился хозяин. Ему найдется, что показать. Дорого, но золото лучшая рекомендация, чем внешность. С внешностью он ошибся.

Кроус сносился в клеть за футляром. Сдерживая дыхание открыл. Внутри конверт из мешковины. Развернул. Кожа с воском, а в ней…

— Гляньте. Герганские наемники таким оружием пользовались.

— Скажите, пожалуйста! — округлились и заблестели глаза у посетителя при виде меча. — Блядешка!

— Шнепфер! Шнепфер! — поправил Кроус. Ему совсем не нравилось вульгарное прозвище убийственного клинка. Как только поворачивается язык оскорблять благородную сталь?

Унгриец подхватил меч на две руки.

— Десять гривен и не золотником больше. На ладонь короче, общепринятой длины, но вес какой и положено быть, — пояснял Кроус. Не дожидаясь вопросов, оружейник выставил на стол деревянную усеченную пирамидку. — Проверьте.

Колин положил клинок, определить баланс.

— Шесть пальцев! — объявил Кроус.

— А что с перкуссией?

Оружейник легко ударил по клинку металлической палочкой.

— Не ужели думали его ковали неумехи? Двадцать восемь и проверять не надо!

— Сдаюсь! Сдаюсь! — согласился Колин с доводами Кроуса и опять взял клинок в руки. Потрогал шершавую, цепляющуюся за кожу, оплетку рукояти. — Из акулы.

— Точно так, — радовался Кроус. Приятно общаться с понимающим человеком. Пусть даже тот, на стороне, подслушал деталь. Только такие рукояти герганы и признавали.

— Игольчатое? — выказал Колин недоумение виду навершия. Шип в полмизинца грубой трехгранной ковки.

— Старый клинок, у новых камешек. Рубин или шпинель. Или еще какая пустяковина.

— Старый…, — Колин оценил малозаметную выгнутость клинка, — не значит плохой.

— Совсем не значит, — согласился Кроус. — Обратите внимание на заточку.

— Угу. У теперешних односторонняя, а у этого полуторная.

Колин провел пальцам по шероховатой, из-под молота, поверхности клинка. Нарочитый примитивизм. Отказ от цивилизованного блеска и прилизанности в пользу дикости и буйства.

Кроус привстал на цыпочки. Он правильно понимал покупателя. Тот не искал изъянов охаять оружие, а наоборот, примечал скрытые от неопытных глаз достоинства.

«Где же натаскался?» — гадал оружейник об осведомленности юного покупателя. Оставалось списать знания на родителя. Или родственника, по-настоящему понимающего в оружейной ковке, а не вторившего брехне купцов.

Унгриец опять завертел головой.

— Попробовать? Вон на том, — хозяин показал на выставленную кольчугу, надетую на деревянный торс.

— Не испорчу?

— Пф…, — возмущен Кроус. Такой клинок!

Речь не о клинке. Что за удар, нанес покупатель шнепфера, Кроус не уследил. Короткий замах и… звякнули кольца, отлетели щепки.

— Превосходно, — объявил Колин, предоставляя хозяину любоваться разрубленной кольчугой и глубоким выщипом на бревне. Без серьезной починки доспех выбрасывать.

— Цена этого чуда?

— Восемьдесят. Не меньше, — безбожно шкурничал Кроус.

— Я заметил ниже по улице другие лавки. Как думаете, там мне уступят?

— Заверяю, шнепфера у них в продаже не найдете.

— Ну, почему обязательно шнепфер? А тавлар? Махайра? Флисса? Ятаган…

Кроус возмущенно выпучил глаза — варварство!

— …Народу к ним ходит поменьше, значит и цены умеренней. Не уступят, пригрожу пойти к вам, — усмехнулся Колин.

— После того как у меня побывали? — возмущен Кроус шантажом. Парень, не смотря на молодость, тертый калач. Не зря на морде отметина красуется.

«Где же он пообтерся?» — снова задал себе вопрос оружейник. Обычно ровесники юнца, да и не ровесники, смутно представляли им потребное, а найдя, сыпали деньгами почем зря. Этот же нет! Торгуется как старая дева на рынке из-за чулок!

— А кто им скажет?

— Не поручусь за других, может, и найдете дешевле и не хуже, но я продаю клинок за столько.

— А как же скидка? Постоянному клиенту? И часть расчета золотом.

— Вы у меня первый раз.

— Прикажете выйти и зайти? Или подождать до завтра?

— Вот когда прейдете…

— Слово…

— Хорошо, семьдесят пять, — уступил оружейник. Шнепфер у него болтался давно. Кому попало не продашь. Торговля оружием с побережья не приветствовалась. Не то чтобы запрещалась, но лучше не связываться.

— Семьдесят и можете подыскивать что-нибудь типа дюсака, а лучше алкуса. Нужны парные.

— Хоть сейчас.

— Сейчас преждевременно.

— Только посмотрите. На будущее.

Кроус позволил заглянуть Колину в один из запертых ящиков. Не много не то, что просил. Но хороши!

— Тоджи!

— Совершенно правы, их оружие, — согласился Кроул.

В ящике лежали: улуги[50] — небольшие мечи, носимые за поясом сзади; кестики — удобные ножи и набор шивегеев — четырехгранных шилец. У всех рукояти из уру — нароста на березе и вываренной бересты.

— Если только для коллекции, — обнадежил с покупкой Колин. — А дюсаки все же присмотрите. С такой красавицей…

«Опять шлюхой обозвал,» — обиделся за клинок оружейник, но с легкостью простил. Не каждый день у него такой примечательный посетитель.

— … В тесной драке не развернешься. Так что зайду в самое ближайшее время. В самое ближайшее.

— Тальгарские дороги, — завздыхал Кроус донести до покупателя, в следующую встречу не сбросит ни полгроша.

— То, что прослужит вечность не стоит бросово, — согласился Колин.

На прощание сунул мальчишке монетку. Тот подкинул, поймал левой и шлепнул на коленку.

— Аверс! Хорошая примета!

Забрав покупки, Колин вышел из лавки и неспешно двинулся вниз по улице. Солнце, смилостивилось, выглянуло, позолотить крыши и лица людей. На душе по-особенному хорошо. Подъем настроения и желания. Все задуманное получится.

«Еще бы с рисунком разобраться. На кой она (гранда! гранда же конечно!) мне?»

— Не боишься пораниться? Или тебе не в первой? — обратился к Колину стоящий в сумраке подворотни мужчина. Он со вкусом, смачно хряпал грушу. Чавкал что свинья у корыта. Кожаный жак, меч, на голове калотта с крашенным пером цапли. Типичный наемник. За два нобля в месяц.

— Желаете поучить или испытать? — вежлив Колин с обладателем примечательного убора.

— А что? Одного мало? — почесал наемник щеку.

— Хорошему учится никогда не поздно.

От легких денег отказываются только дураки.

— Штивер и я весь твой, до ужина. Но деньги вперед, — усмехнулся наемник. Уж больно потешно парень держал оружие. Прижимал к боку.

— Платить за то чего еще не получил и получу ли? Такой глупости не допустят даже в провинции.

— Для маменькиного сынка у тебя отлично варит котелок, — наемник вытянул меч, сверкнул, рисуя круг.

Почему такая фигура? Половина юнцов города бредила великим фехтовальным секретом — магическим кругом Тибо. Овладел и можешь до конца дней своих не беспокоится об исходе любого поединка с любым противником. Круг вызывал едва ли не больший интерес, чем знаменитый удар Жарнака. О котором знали и того меньше. Никто, ни юнцы, ни маститые рубаки, ни фехтмейстеры заезжие и местные, заветными приемами не владели и понятия не имели, что они из себя представляют, но обсуждения велись постоянные.

Новый ученик на подставу не повелся. Уже не плохо.

— Начнем? Убедишься, что не зазря потратишь серебро.

Движение. Одно. Снизу вверх. Стремительное. Голова наемника отвалилась за плечо, повиснув на мышцах шеи. Кровища хлестнула фонтаном. Незадачливый учитель выронил меч, поверх упал сам.

— Превосходная вещь! — порадовался Колин шнепферу, резким взмахами сбрасывая с клинка кровяные капли. Убрав оружие, кинул монету. — Ваша оплата, саин. — Штивер упал аверсом вверх. — И примета добрая.

У торговца одеждой ему оказались слишком рады. Так рады, что и рта не позволили открыть. Пришлось не задерживаясь ретироваться. Почти сбежать.

В следующей лавке приобрел сапоги из козлиной кожи, отлично выделанной и мягкой. От остроконечных пулен отказался. Преждевременная покупка. Новик не полноценный придворный, красоваться в такой обуви.

Хотел, но не прошел мимо «Шелковинки». В неприметной лавке, его встретил мир и покой, и понимание. Приятный сумрак, тонкий запах лаванды, вешала и в этом царстве полусонный торговец. Его дочь, чем-то походила на папашу, но чуточку бодрей.

— Саин, желает сменить наряд? — спросил усталым голосом хозяин «Шелковинки».

— Разве не очевидно? — указал Колин на себя сверху вниз.

Торговец вытянув губы гузкой, в раздумьях обошел клиента по кругу. Встречно унгрийца обходила его дочь. Потом они поменяли направления, общаясь на понятной им тарабарщине.

— Белый ничего не дает.

— Ничего.

— Пурпурный?

— Пожалуй…

— Верх? Низ?

— А если черный?

— Низ? Верх?

— Коричневый?

— Бледно. К тому же коричневый должен подчеркивать скромность.

— А если…

— Нет-нет!

Итак минут десять. На исходе терпения клиента, консилиум постановил следующее — только однотонное, не яркое, лучше фиолетового цвета. Фиолетовый как оттенок черного. Контраст мужественности и смирения.

— Смирения как смирения?

— Смирение как готовность.

— Серебро?

— Манжеты и область груди…

«Порезанной рожи не достаточно выглядеть приличным человеком?» — удивился Колин, пытаясь проследить логику размышлений торговца и его дочери. Ему-то только и надо, вызывать ассоциацию — и воевать гож, и в спальню вхож.

К шоссам, пурпуэну с множеством пуговиц, остроклювой шляпе с пером какой-то невидной птахи, прилагались хук — плащ с теплым подбоем из горностая и красными, почти малиновыми фистонами, перчатки с узелками и бисером, новомодной формы эскарсель[51] телячьей кожи и тройка носовых платков.

— Их можно оставлять эсм в знак своего особого расположения, — невразумительно произнес торговец.

Колин проявив покладистость, принял подозрительные объяснения. Каждый платочек обошелся ему в шесть грошей! Цена среднезавалящей портовой шлюхи.

Распорядившись куда отправить обновки, Колин прогулялся по свежему воздуху, выветрить запах лаванды. Воняло как от покойника.

Солнце спряталось, тучи протекли, предупредительно зарябив лужи легкой моросью. Презревший слякоть глашатай созывал почтенную публику на площадь, присутствовать на казне ведьмы.

— Варра из Кемта. Чародейка и блудница! — разносилось далеко по улице, вызывая шепотки и переглядки.

«Деньги кончились быстрее, чем день,» — размышлял над своим скромным достоянием Колин и прикидывал, куда бы с пользой, с остатками былой роскоши наведаться.

Все его планы спутали небеса, ниспославшие грешникам дождь, скоро перешедший в настоящий ливень. Лужи вспенились пузырями и вспухли. Потоки растянулись вдоль улиц, переполнив канавы. Спасаясь от непогоды Колин шмыгнул в конторку, зажатую между галантереей и цирюльней. Не загадывал, а угодил к легисту.

— Пурпур носят законники и короли, — приветствовал его довольно-таки упитанный и веселый малый. — Но в отличие от самодержцев мы ближе к народу. Желаете притянуть брадобрея к ответу за покушение на вашу личность? Или составить завещание перед посещением моего соседа?

Колину стало любопытно. Большая шляпа на гвозде символизировала служение закону. Символ безбожно побит молью и покрыт махрой вековой пыли. Встреча с легистом планировалось немного позже, когда разживется достаточной денежной суммой. Но коли так вышло, почему бы и нет.

— Требуются некоторые разъяснения.

— На предмет? Ээээ… как-то коряво звучит…

— Покупка земли в городской черте, — выдумал Колин причину. В его положении только о покупке земли и думать. Но мысль показалась забавной.

«В случаи выселения из дворца.»

— Где-то конкретно? — уточнил легист, не обращая внимания на несколько потрепанный вид посетителя.

— По эту сторону крепостных стен.

— Нет ничего проще. Внесите, — малый протянул руку, — штивер. За два получите выписки из уложений, постановлений, ордонансов, высочайших повелений и прочих юридических бумаг, где хоть словечком о том обмолвились.

Колин, с щелчком, выложил монету на край стола. Легист жестом предложил присесть.

— Вина?

— Тоже штивер?

— Нет, вино бесплатно.

— Уверен, херовое.

— Херовый херес, — признался легист без стеснений.

— Уууу…

— А чего вы хотели задарма? Благословенную гарганегу из Потти?

— Ограничусь сведеньями.

— Ваше неотъемлемое право получить за ваши кровные наши неисчерпаемые знания. Земельные участки подразделяются на: городские, королевские, церковные, частные и совместного владения. С совместными владениями не связывайтесь, накладно. Это чаще всего недвижимость нескольких состоятельных лиц, но не редкость собственность цехов, гильдий, союзов и братств. В лучшем случае владельцев двое. Например, здание тюрьмы городское владение, а земля под ней королевская. Заплатить придется и тем и другим. Или лекарня. Земля городская, а строение церковников. Отсюда дорого, хлопотно и нескончаемая беготня. На моей памяти никто не отваживался оформить такую сделку. Крупную во всяком случае.

— А прецедент?

— Про него даже в учебниках не пишут. Добавлю только, вся достойная внимания земля из городской собственности давно распродана, а та, что осталась, либо бросовая — дом гильдийского старшины Мирабо у старого кладбища, либо негласно зарезервирована за родней и наследниками эээээ… Обойдемся без имен. Теперь частное владение. Это как договоритесь. Все зависит у кого. У солеров — дорого. У прочих, на конечной сумме отразится район и для чего брать. Скажем, поставить богадельню рядом с Золотым Подворьем не получится. Желаете дом? Опять же смотря какой. Не стоит бросать вызов королю и казне. Хоть и бедновата она по нынешним временам, но все-таки. Не потяните. Если вознамерились снести пару кварталов и облагородить Предмостье, магистрат будет только за, но против жители и король. Зачем ему смута? Её и без этого хватает.

Королевская земля принадлежит не королю, как вы заблуждались, а короне. И продать её невозможно, а передать во временное пользование в стране могут только два человека. Король и наследник, с некоторыми ограничениями. В данном случае саин Даан, так как ему уже исполнилось двадцать. Раньше не мог и он. Не может землей распоряжаться и малолетний монарх, запрещено это регентам и кому-либо еще. Потому резюмирую. Купить — фиг, а получить… Над ней полностью длань Моффета Завоевателя и прямого наследника.

— А гранда?

— Ей в таком праве отказано безоговорочно. По причине того что она наследником не является. Вот если каким-то чудесным образом несравненная эсм Сатеник заставит инфанта Даана отказаться от своих прав, тогда да. Или же он переуступит ей часть своих. Но! Это не может быть крепость или замок. Не может быть участок более ста акров и срок такой переуступки не дольше десяти лет.

Вопросительный взгляд — вопросы?

— Понятно.

— Поскольку земля под королем, то и законы на ней действуют королевские. Никакие дополнения, действующие, скажем, в провинции, и сочиненные в пьяном бреду пфальцем Ковильяка на ней не имеют законодательной силы.

— Не высокого же вы мнения о пфальце.

— Ему все равно, он умер. Сынок, поговаривают не лучше. Вы извините не из их родни? А папенька ваш не сидит по понедельникам в королевском совете, мечтая о новых налогах?

— Нет. Я из Унгрию. А родитель стережет её границы.

— Вам и не повезло и повезло.

— В чем же?

— Столица это огромные возможности! Это про везение. Но здесь чаще разбивается хрустальные мечты и рушатся воздушные замки, чем наоборот. Это про невезение. Прошу простить, отвлекся. На королевской земле властвует королевский закон и королевский суд. Человека приступившего закон будут судить по королевскому уложению. Вы обратили внимание, сколь много лавок на земле короля? Король это стабильность. Это предсказуемость. Это… В общем, слава королю! Я, если вы не поняли, не приверженец парламентов и республик, — трепался вовсю молодой законник. — И не поддерживаю солеров. Ни нахожу их инициативы гарантом спокойствия населения. Короче, ни вертюры — выскочки и бандиты, ни Чулочники — продажные и жадные и тем более не Союз Торговых Людей еще более жадный, чем Чулочники, — легист аж запыхался перечисляя всех кого он недолюбливал, — мне не по душе! Я за короля! Надеюсь, вы меня понимаете?

— Из всех зол…

Легист согласно закивал головой и продолжил.

— Заполучить право возвести строение на королевской земле, нужно разрешение не муниципалитета… Если это коронный город, то тогда да. А если нет, то только от короля или же наследника… Или же от лица уполномоченного монархом особым указом, за собственной подписью и большой королевской печатью.

— Что есть коронный город?

— Город, который целиком под дланью короны. Такие, например, как Хирис или Дижижон. Столицы не повезло. В стародавние времена, когда закон был слаб, предки нашего короля не осмотрительно, а иногда и не самостоятельно, кое-что, навечно, уступили своим приближенным. И там-то как раз действует хартия сюзерена. Это может быть кто угодно. Пфальц, ландграф, маркграф, барон, шатилен. Даже купец, если тому удалось каким-то загадочным образом, в обход установленного порядка, прикупить грамоту с большой печатью. Предосудительно конечно, но для хорошего человека не жалко.

— Сколько не жалко?

— От пятисот. Серебром. Однако, на королевской земле нельзя строить скотобоен, возводить места казни, открывать кожевни. Строительства всего остального, поощряется. Особенно оружеен, школ и питейнь. Единственная оговорка. Соискатель королевской земли должен обладать титулом не ниже барона. Если бы инициатива уступки происходила сверху, от короля или наследника, то тогда иметь титул не обязательно. Скажем, король посчитает нужным открыть оружейню и даст вам такое поручение и понятно делегирует это право, чтобы впоследствии, драть с вас налоги. А вот если вы хотите открыть школу мечников, то барон и не ниже. Шатилену и то не разрешат. А вы барон? Понятно.

— А если я придворный? Будущий.

— Для высокого лица призванного служит при дворе, определяющим является, прямой ли он обладатель титула, то есть титуляр, или только наследник обладающего титулом. Например, наследник титуляра, обязан подчиняться установленным при дворе правилам и лицу, под чьим покровительством он находится. Скажут собачатина вкусна, ешь и проси добавки. Прикажут, выть на луну, вой пока не загрызут от зависти волки. Подсунут лизать хозяйскую руку, лижи и радуйтесь, что это рука, а не иная часть тела. Велят прыгать через скакалочку. Прыгай. Лицу без титула при дворе должно это делать, ибо не совершая сих деяний может быть подвергнут наказанию или отправится домой за печку. Или на войну. Пойдет как миленький.

Сделано это не случайно. Оставить при дворе людей желающих карьеры, либо уже чем-то себя зарекомендовавших, а нахлебников извести до минимума. Обладатель же титула подчиняется общему королевскому своду «Достоинство сословий» от хрен какого года давности. А в том своде перечислены все мыслимые и не мыслимые свободы и права. Титуляр волен носить оружие, иметь псов, иметь экипаж, посещать турниры и балы без предварительного приглашения, если это не закрытые мероприятия. Наносить визиты в неурочное время, если надобность в таковых имеется. Ему меньше отказывают в прошениях и рассматривают их первыми. И еще масса поблажек, не прописанных, но подразумевающихся. Например, титуляр может привести с собой на закрытый прием одного или несколько доверенных людей. Вот скажем, будь вы другом пфальца Холгер, могли рассчитывать попасть на королевский совет. Присутствовать и даже высказываться. Сомневаюсь, что Холгер вас пригласит. Человек чести. А вот инфант Даан, как раз из тех, кто готов эпатировать не только будущих подданных, но и своего папашу. Тьфу, тьфу, тьфу! не к ночи будь помянут. В смысле Даан. К саину Моффету у меня претензий нет. Так же титуляру возможно назначить представителя вместо себя. По болезни или иной уважительной причине. Очень удобно назначить представлять себя в суде или на собственной женитьбе. Показательный пример маркграф Жиакра. Не явился на собственную свадьбу, но прислал доверенное лицо. Есть и ограничения. Параграф сто восьмой запрещает отсутствовать титуляру в войске, когда объявлена война. Одно из неудобств, присутствия при дворе, кормиться и одеваться титуляр обязан за свой счет. Обидное исключение, не находите? Тогда как другим, что малым птенцам, от монаршей щедрости перепадает в открытые клювы сочное мясо, белужья икра и дижижонские колбасы. От волшебной неббиолы птенцы тоже не отказываются.

— Чего не заметил, того не заметил, — посетовал Колин на кормежку.

— Делаю вывод — вы не титуляр. Как своему клиенту в расчете на дальнейшую службу. Носить все, то железо что вы на себя наздевали, вам не позволительно. Во дворце. Только с разрешения владельца дворца или же с дозволения титуляра, если вы при нем в качестве… ну в любом качестве, а не сами по себе.

— А как разрешить, скажем, личностный конфликт?

— Это когда послали вас или послали вы?

— Оба варианта.

— Тут все просто. Благородный человек и титуляр может носить оружие и применять его везде и всегда за исключением некоторых, но важных случаев. Не может носить в покоях коронных дворцов, местах присутствия коронной особы без на то, особы, дозволения. Если мне не изменят память, сие бестолковое дополнение появилось после того, как подряд пришили трех венценосцев и скипетродержцев. Далее, если вы находитесь во дворце в качестве придворного не титулярного, то не можете не только носить оружие, но и отвечать на вызовы. Впрочем, бросать вызовы подобным лицам считается верхом не воспитанности и дурным тоном. Опять же, все зависит от воспитания. Так в позапрошлом году, саин Элком неосторожно высказал замечание в адрес саина Дормута. Последний потребовал извинений. Элком принести извинения отказался, и его порешили прямо в зале. Вилкой. Использовать оружие… заостряю ваше внимание! Ис-поль-зо-вать вы можете только по дозволению хозяина земли, на которой стоит дом, усадьба или дворец. Например, если находитесь в гостях у приятеля, родственника или третьего лица, то дозволить вам дуэлировать может только правообладатель земельного владения. Правило не распространяется на официальное лицо, то есть представителя закона, а лучше короля. Спросите, как быть когда хочется кого-нибудь прирезать? Пожалуйста. В вашем непосредственном распоряжении улицы, площади, сады, луга, леса и даже моря, — легист перевел дух. — Несколько слов о статусе клиента. Скажем, вам доверено присутствовать на каком либо совете или балу в качестве доверенного лица титуляра в совет допущенного, а на бал приглашенного. Не маловажная деталь, кстати. Клиент, приглашенного и допущенного, в данном случае имеет все права и привилегии и исполняет обязанности своего патрона. Многим памятно, когда от имени маркграфа Вея, полуразвалившегося сифилитика вызов на поединок чести бросил его клиент эээ… не помню кто. Барон Лоуш вынужден был его принять и благополучно помер от ран через три дня. Но коли дело идет к схватке, помните, бросающий вызов выбирает оружие. Чаще всего оно одинаково для обеих сторон. Дурной тон выходить с крестьянской дубиной против благородного меча. Но никто и не запрещает. Принявший вызов назначает место.

— Исходя из чего?

— Собственных предпочтений. Но прибыть на место поединка обязан первым. Раньше не оговаривалось, но после прецедента с маркграфом Шаманни, внесли изменения. Он выбрал лед озера Лайбри.

— А что с озером не так?

— Оно не замерзает из-за теплых источников.

Трепливого легиста Колин выслушал с интересом. Штивер потрачен не зряшно.

— Так что прежде, чем послать кого или обидеться на подобный посыл, вам следует вникнуть в коллизии ситуации. Будет горько не наказав наглеца, угодить в королевскую тюрьму за нарушение эдикта вековой давности.

— Я учту.