Дмитрий
Я ходил из угла в угол, как лев в клетке. Меня всегда бесило это выражение, ну что за… Я не находил себе место. Так найди, посади куда-нибудь свою жопу, в чём проблема. Кто вообще мог придумать подобную чушь, человек способен решить любые проблемы, как и создать их, остальное отговорки. А вот ни-хе-ра.
Что если ты уже разбил в доме пару стеклянных предметов, найденным в шкафу теннисным мячиком, неизвестно как туда попавшем. Что если ты уже опробовал несколько режимов кофемашины, и результат тебя не удовлетворил. Что если ты уже битый час пытаешься сосредоточиться на работе, но у тебя ничегошеньки не получается. Что если даже тренажёры в спорт зале стали не исправны, но исключительно в твоём пользование. Что если все твои мысли убегают от тебя туда, в номер отеля на двадцатом этаже, туда, где сладко стонет, звонко смеётся, и тихо шепчет твоя маленькая Лисичка. Что если кто-то внутри тебя кричит, «кретин, ты мог уболтать её ещё на сутки, она бы согласилась, но ты не стал, не смог, не захотел».
Объясните мне что это…
Сумерки накрыли город, заставив его вспыхнуть яркими огнями уличных фонарей и фасадный вывесок. С наступление вечернего мрака, просыпался совсем другой город, безбашенный, азартный, распущенный. Он жил лишь ночью, он исполнял твои самые потаённые желания, открывая тебя для тебя же самого. Я любил его, любил сбросить сдержанное, деловое лицо и окунуться во все тяжкие, расслабить души, напрягая тело. Где твоё «Я хочу» выше, «Это неприемлемо». Я знал ночной город, как себя самого, я рос с ним, я был им. Постепенно юношеские забавы, сменили солидные мужские развлечения, подходящие по статусу и цене. Что пошло не так?
Я выписывал круги по городу, объезжая пробки, сознательно избегая только одного района. Заморосил дождь, размывая светящиеся пятна фар, светофоров, фонарей, размывая моё сознание. Я просто отключился, реальность покинуло меня, и все мои действия были вымерены до автоматизма опытом. Меня всё сильней втягивало в пучину воспоминаний, в какой-то момент, резко нажал на тормоза, избегая столкновения, с впереди затормозившим, на переходе, автомобилем. Надо с этим завязывать, и я нашёл единственный выход из непонятной мне ситуации, я поехал к родителям.
— Дима, — удивление на лице мамы сменилось тревогой, — что-то случилось, почему ты приехал?
— Ничего не случилось мам, — поцеловал её в щёку, — я не могу приехать проведывать родителей просто так. — скептическое выражение лица матери, сказало мне больше слов.
— Родной мой, когда ты приезжал к нам просто так. Ужинать будешь.
— Нет, не хочу.
— Там, твой любимый рыбный пирог, — теплая улыбка мамы и нежные поглаживания моего плеча, как в далёком детстве.
— Я наверно, поэтому и приехал, — улыбнулся в ответ и прошёл на кухню.
Мама включила чайник, и поставила на стол тарелку с пирогом, выудив из холодильника и блинчики, и сметану, и сгущёнку.
— Сейчас позову отца, он работает у себя.
— Не нужно, пусть занимается делами, — женщина, лишь вскинула бровь и махнула рукой. Всем видом показывая, «какие могут быть дела, когда приехал в кое-то веки единственный сын».
Через пару минут, плетясь за мамой в кухне, показался и отец, что-то бормоча себе под нос. Я его прекрасно понимал, сам не любил, когда меня отвлекали от важной работы. Но ничего поделать не мог, переступая порог дома, он переставал быть суровым судьёй и становился любящим и покладистым мужем, и отцом, вверяя себя полностью во власть этой маленькой, воинственной женщине.
Дожёвывая третий кусок и слушая забавную перепалку между родителями, в конце которой отец, резко заткнул маме рот поцелуем, и пока она не пришла в себя, попрощался со мной и удалился к себе. Я вдруг осмыслил прелести счастливой семейной жизни, увидев покрасневшие щёки матери и её смущенный взгляд. Так выглядит брак по любви? Даже спустя такое количество времени, и зная, друг о друге больше чем ты сам о себе, любить. Внутри что-то болезненно скрутило, и я как маленький мальчик подошёл к своей маме и положил голову ей на плечо.
— Тебе плохо, родной, — не вопрос, утверждение. — ты не находишь себе место и приехал сюда, где все просто и знакома. — громко и глубоко вздохнул. Мама гладила меня по голове.
— Я маменькин сыночек, — вынес приговор.
— Нет, ты потерян. Не знаю, что случилось с тобой, могу только предполагать, но это что-то случилось впервые, и ты ищешь ответы там, где тебе их давали в детстве, в родительском доме. Именно тут ты получал свой первый опыт и сюда ты вернулся, мышечная память. — в голосе матери слышалась улыбка, она взяла мою голову себе в руки и глядя в глаза, как делала это много лет тому назад, четко и твердо проговорила. — Ты умный, сильный и уверенный в себе мужчина, уж очень хочется думать, что это наша с папой заслуга. Ты сможешь разобраться в самых трудных вопросах и решить любую проблему, главное действуй в гармонии с собой. Разберёшься в себе, разберёшься со всем остальным.
Мы обнялись в прихожей, и я покинул родительскую квартиру, мама не закрывала дверь, ждала со мной лифт, старая привычка любой матери, следить за ребёнком пока он не исчезнет из поля зрения. Едва створки разошлись, впуская меня в кабину, я услышал за спиной её робкое.
— Как её зовут? — зашёл в лифт, развернулся к ней лицом и ответил.
— Лисичка. — мама широко улыбнулась и закивала, двери закрылись, унося меня вниз, по ощущениям в пропасть.
Ромка махал перед моим лицом рукой, и по губам можно было понять, что, что-то пытался мне донести.
— Ты бл*, меня слышишь вообще, — не сильный толчок кулаком прилетел мне в лоб. — да, что за эпидемия, Ник, ходит весь сам в себе и ты туда же. Его хоть понять можно, он на своей Олеси был столько лет повёрнут, тут так быстро не отпустит, Дима, ты то куда. Я уже честно боюсь с вами рядом находиться, вот так не замечу, и меня тоска загрызёт.
— Ромыч, а ты хоть раз влюблялся? — перебил поток его мыслей.
— Говно вопрос, ты чё не помнишь, в девятом классе, в Ленку Кузьмину, — я нахмурился, пытаясь вспомнить, кто это. — Ну, ты чё, Диман, ну на параллели с нами училась, сисястая такая была, у неё ещё раньше других сиськи выросли, а потом как ещё выросли, огого… — Ромка, руками показывал, какие сиськи были у напрочь забытой мной Ленки.
— На себе не показывай, — подстебнул его, он быстро стряхнул с себя, избавляясь от невидимых сисек.
— Ты это к чему сейчас спросил.
— А к тому Рома, не смейся над другими, и над тобой не будут смеяться. — друг прищурился, а я перевел стрелки на Ника. — Никите тяжело, он переживает это, как может, как умеет, а ты глумишься.
— Да, накой мне такие качели, лучше уж так, для траха… — он перебил сам себя, — кстати, об этом, спасибо, твой Верховцев, должен принять нас с Соней завтра.
— Вас с Соней, — переспросил с легкой издёвкой.
— Да нас, я же тебе говорил, она скоро станет свободной, а у меня планы на неё большие, — друг поиграл бровями.
— Скоро и тебя Ромыч накроет, мы подождем.
— Типун тебе на язык, — для убедительности, он даже поплевал через плечо и постучал по дереву.
Ник завалился в мой кабинет вечером среды, с двумя бутылками виски, и жалким подобием улыбки. Без лишних слов, я взял два бокала и упал на диван, брякнув стекляшками о стол.
— Третий давай, сейчас наш генеральный заявиться, носом чую, он учует, что мы бухаем без него.
— Сам возьмет, — устало парировал я, — после шести вечера, я на него не работаю, до девяти утра следующего дня.
Первый бокал мы осушили почти залпом, молча, каждый был погружён в свои мысли и запивал именно их. Едва нам удалось пригубить второй, как дверь распахнулась, явя нашему закрытому мероприятию, кинутого нами друга.
— Я введу штрафные санкции за распитие спиртных напитков на рабочем месте.
— Себе первый штраф выпиши, — велел ему наш всезнающий начбез.
— Хорошо, — развивал свою мысль Ромка, — за распитие спиртных напитков без участия генерального директора фирмы.
Он взял бокал, дунул в него, избавляясь от невидимой пыли и налил себе полный. Мы, не переглядываясь, синхронно с Никитой, осушили по второму, всё так же в полной тишине.
— Что, дела пизд* как плохи, — Ромыч переводил взгляд от Ника ко мне и обратно.
— Пизд*, — выдохнул Ник, — она просит время, ещё время, куда ещё то. Моя ревность не даёт ей спокойно жить, так не давай повода и живи спокойно, — прикрикнул он.
— Тихо, тихо, — остановил его рукой Ромка, — так ты и правда, чересчур ревнив, не находишь. Олеска конечно баба видная, но иногда ты, Ник, перегибаешь палку.
— Зачем она сиськи сделала, ответь мне, а? Меня и так в ней всё устраивало, а она как с цепи сорвалась, то губы, то ботокс себе вколола, зачем, кому, Рома?
— Ну, для тебя, наверное.
— Ага, меня и так всё устраивало.
— Ой, бля* всё. Не пойму я ваших пиздостраданий. В отношения между мужчиной и женщиной всегда, повторяю, всегда, были товарно-денежные отношения. Ты платишь за секс, деньгами, ну или шкурой мамонта. Не знаю, чем там расплачивались древние мужчины. Сейчас мы эволюционировали до содержанок. Вот вам самый понятный и простой способ. Есть, конечно, и сложнее, ты клянешься ей в любви, проходишь сначала десять кругов ада, но как приз, почти бесплатный и почти постоянный секс. Но даже за него тебе придётся вся жизнь платить зарплатой, так называемым семейным бюджетом и заботой о своём семействе. Ты создаёшь ей жизнь без хлопот, выполняешь все её прихоти, а она тебе стандартный бытовой уют и секс, опять же не всегда. Вот здесь начинают твои личные сто кругов в аду. Второй вариант так себе.
Ромка, последовав нашему примеру, залпом опустошает свой бокал. Алкоголь на пустой желудок, ложиться как на благодатную почву, развязывая не только языки, но и приоткрывая душу. Пламенная речь Ромки, о том, что по сути все бабы проститутки, не находит отклика в моём сознании и я взрываюсь под тяготами дум последних дней.
— А что ты знаешь вообще о жизни Рома? Где ты видел эту самую настоящую жизнь, где? Из окна своего пентхауса или кабинета, из машины, проезжая мимо с неразрешённой скоростью, или в клубе держа на коленях очередную шлю*. Где ты встречался с этой жизнь, чтобы так рассуждать. — я опрокинул стакан и налил следующий.
— Да брось, вон даже Сонька разводится.
— Синицын никогда не отличался верность, ни к партнерам по бизнесу, ни к жене. Так что это плохой пример. — Во мне уже всё бурлило, кипело и просилось наружу. — А что делать ему, — я кивнул на Никиту, — когда между тобой и любимой женщиной стоит данное тобой же слово, ждать. Когда единственное чего тебе хочется, это схватить, запереть и залюбить, чтобы даже в мыслях не было уйти от тебя. Но ты сука не можешь, сдерживаемый этим дурацким словом ждать, ждать сука, когда она разберётся сама в себе. А что делать тебе, если ты, то в себе уже давно разобрался. Если понимаешь, что ты хочешь, и это твоё «хочешь» между прочим может не совпасть с её. Что тогда делать Ромочка? Что? Я тебе отвечу, ждать. Ждать и надеяться, что это всё взаимно, потому что если нет, ты останешься наедине со своими воспоминаниями, все твои мысли, разум, даже сука паршивая душа, останутся там на двадцатом этаже! И в своих сомнениях, ты каждый божий день крутишься, как в адовом колесе, и нет из него выхода, или есть, но он тебе пока не известен. А знаешь Ромка, какое слово, самое ненавистное, тебе становится, в такие минуты, НАДЕЖДА. Потому что ничего страшнее не будет, если ты поймёшь, НАДЕЖДЫ БОЛЬШЕ НЕТУ! — я, бросаю бокал в стену, и он разбивается вдребезги, разлетаясь осколками и каплями янтарной жидкости. — И осознание, что у вас ВСЁ, как в твоей любимой когда-то песни Ромочка, «между вами Чиуауа». И это конец.
Роман замолчал, глубоко задумавшись, ему нечего было ответить, я думаю, и спорить на тему отношений тоже уже не хотелось. Они сука у всех разные, как и такие же одинаковые. Тебе либо хорошо, либо плохо, и ковыряйся сам в своём дерьме.
— Ты всё правильно сказал, Димка, — похлопав меня по плечу, проговорил Ник. — Только я не понял, а что такое чивава?
— Чиуауа, пустыня в северной Америке, на границы США и Мексики. Выжженная, мёртвая земля.
— Ммммм, — он сквасил рот и закивал, в согласии с моим определением. Кабинет погрузился в звенящую тишину на добрых полчаса. Пока её не нарушил писк и вибрация моего браслета.
Да, похоже, напиться именно сегодня была не самая хорошая идея. Пытаясь собрать остатки, способных анализировать, мозговых клеток, я стал прикидывать варианты как добраться до Лисички. Самым верным это вызвать такси, но сначала нужно узнать, где моя Лиса. Приложение показывало бар в центре, я даже пару раз сморгнул, пытаясь понять, не ошибся ли я. Но нет, девочка решила развлечься, меня это отчего-то улыбнуло. Вызывая такси на адрес бара, параллельно бронирую тот же номер в отели. Прибытие такси приходит сигналом оповещения, и я уже выхожу из кабинета.
— Дим, — окликает меня Никита, — у меня может и эта самая чивава, но у тебя ещё нет. Ты только не проеб* всё. Как там говорил кто-то лучше сделать и жалеть, чем не сделать. У тебя она ещё точно есть.
— Кто есть, — переспрашиваю.
— Надежда, ещё есть надежда. Ещё есть другой вариант развитий, ты только попробуй, слышишь, попробуй. Ну как ты сам говорил, там то, сё. Ну, понял, — если честно, не очень, способность изъяснять свои мысли Никиту как видимо покинула. — узнать, что она хочет и думает, можно только через рот.
Ромка, сдержанно хохотнул, я лишь кивну Нику в знак понимания. Меня ждало такси и очень надеюсь не последняя ночь с Лисичкой. Может я конечно, и загоняюсь, но я хочу просто попробовать, поговорить, пригласить на свидание, понять и разобраться в самом себе, в себе которым я становлюсь рядом с ней. Может ей это не нужно, может я придумал то, чего нет, но в одном Никита прав, мы может это узнать только через рот.
Волк «Буду через минут десять» набираю ей, едва сев в машину.
Лиса «Ты знаешь, где я» о, похоже, она тоже пьяненькая.
Волк «Глупый вопрос» резковато.
Волк «Я знаю, я вижу» только не обижайся на меня малышка, я весь на взводе.
Лиса «Хорошо, жду»
Худенькую фигурку в обтягивающих штанишках и свободной рубашке, я вижу, как только такси паркуется у входа. Она переминается с ноги на ногу, теребя в руках сумочку и телефон. Включаю джентльмена, выхожу из машины молча, ничего не говоря, помогаю ей сесть. Лисичка, легонько подрагивает, со смущением поглядывает на водителя, и теснее жмётся ко мне. Я прикрываю глаза и наслаждаюсь этими минутами, её близостью. Но едва мы переступаем порог номера, срываюсь.
Набрасываюсь на свою женщину, как пещерный человек. Нет, неудачное сравнение, ввиду последнего Ромкиного рассуждения об отношениях. Я хочу обладать ей, я хочу быть с ней и в ней. Не в силах одолеть мелкие пуговицы, просто стягиваю с Лисы рубашку и отбрасываю в сторону. Она хихикает, но с моими пуговицами справляется лучше меня. Поднимаю, заставляя оплести ногами, мои бедра и несу на кровать. Бросаю её и пытаюсь стянуть штаны, они узкие, даже для её худенькой фигурки, и я рычу, буквально вытряхивая из них стройные ножки.
— Маленькая, ты само совершенство, — шепчу и целую животик, посылая россыпь мурашек по её коже.
Она отталкивает меня ножкой, слегка дезориентируя. Отползает к изголовью, попутно избавляясь от своего белья.
— Сюда в ход, только без одежды. — глазки блестят, и в голосе слышатся игривые нотки. Она явно пьяна.
Повинуюсь, стягиваю с себя штаны с носками, снимаю, боксеры и буквально запрыгиваю на кровать, а потом и на Лисичку. Она разводить широко ножки в пригласительном жесте, и неотрывно смотрит мне в глаза. Провожу пальцами по набухшим губкам, задевая клитор. Это лишь ритуал, я знаю она уже мокрая, для меня. И не ошибаюсь, палец легко скользит в жаркую тесноту, удовлетворённо там хлюпая. Убираю его, приставляю восставшую плоть к заветной дырочке, но медлю, сам не знаю почему. Провожу по ней, вверх-вниз, смешиваю наши соки, надавливаю головкой на твердый камушек, и, услышав хныкающие звуки, резко толкаюсь, сразу на всю длину и глубину. Моё действие откликается протяжным стоном.
— Вот так, моя рыжая Лисичка, — шепчу, прикусывая мочку ушка, и повторяю свои действия. Выхожу почти полностью и погружаюсь обратно, до самого дна. — Прими меня.
Задираю её ножку и кладу себе на плечи, целую и покусываю щиколотки. Дышу рвано, двигаюсь так же. Лисичка вцепилась в мои бедра ручками и впилась в кожу ногтями. Это подстёгивает двигаться ещё быстрее, ещё глубже, до самого основания.
— Ещё, ещё, ещё, — повторяет маленькая, при каждом выдохе.
Но стоит мне дотронуться до заветной кнопочки, как она взрывается, пульсирует, крепко сжимая мой член в тесках разгорячённой плоти, и сладко стонет. Я улетаю за ней, почти сразу, каких-то пару толчков, и я кончаю глубоко в ней. Наклоняюсь и впиваюсь в её губы поцелуем, вот моё место, на ней, глубоко в ней, делить одно дыханье с ней. Так правильно.
Дальше всё как в тумане, я честно пытаюсь помыть мою маленькую женщину, но это заканчивается лишь тем, что нагибаю её у стенки, заполняю собой и своей спермой. Кажется, я действительно оголодал, или эта жалкая попытка насытиться ею, если она мне откажет в продолжении. Но до кровати мы добираемся лишь для того чтобы я вылизал и обсосал, каждую спелую ягодку сосочков, а в довершении втираю в её половые губки и клитор свою сперму, втираю и откровенно наслаждаюсь этим процессом. Лисёнок хнычет, что уже устала и хочет спать, в душ идти отказывается, и как есть укладывается ко мне под бок. Её дыхание выравнивается, и она погружается в сон.
— Как тебя зовут, — спрашиваю, надеясь хоть на такую малость, как узнать её настоящее имя.
— Ааа-ЛИ-СА, — зевая, отвечает она и всё же засыпает. Значит всё-таки Лиса, не хочет говорить, боится, не хочет продолжения со мной, хочет всё закончить, хочет остаться тайной и исчезнуть так же как появилась. Утром, меня почти рубит, я узнаю всё утром. Если бы я тогда знал, что один утренний звонок заставит нас потерять, в до боли знакомом, и таком большом городе.