Долина забвения

Шанхай, март 1925 года Вайолет

Верный Фан организовал большой прием в «Доме Лин» в честь пятнадцатилетней девственницы-куртизанки Рубиновое Небо и ее предстоящей дефлорации, которую он купил за гораздо большую сумму, чем мою. Как и в тот вечер, когда я с ним познакомилась, он пригласил семерых друзей, и для них не хватало куртизанок. Естественно, он пригласил меня на прием, и я по достоинству оценила его приглашение.

Последние несколько лет я изо всех сил старалась улучшить свои навыки в игре на цитре и в пении западных песен. Верный Фан расхваливал другим гостям мои музыкальные таланты, чтобы они приглашали меня и на свои приемы. По правде говоря, мои таланты были довольно-таки посредственными. Несмотря на его рекомендации, мой рабочий стол не ломился от приглашений. Кто из более юных клиентов захочет слушать игру на цитре, если можно завести патефон с быстрой мелодией? Молодежь предпочитает модные новинки — ведь сегодня Шанхай становится все более современным. Вот почему я решила исполнять классические песни в мелодичном западном стиле, где цитра служила всего лишь аккомпанементом. Один из гостей, бывавший в Соединенных Штатах, сказал, что моя игра напоминает ему игру на банджо. С тех пор я так и стала представлять свое выступление, добавляя, что такой музыкальный стиль «очень востребован на вечеринках с живой атмосферой».

В роли мадам «Дома Лин» теперь выступала Воздушное Облако из «Тайного нефритового пути». Она встретила меня очень радушно.

— Я так рада, что у тебя на сегодня не было других планов! — воскликнула она, после того как прибыли остальные гости. — Я должна звать тебя чаще. Наши девочки заняты каждую ночь.

Раньше бы меня уязвило ее предположение, что у меня нет постоянных клиентов. А теперь Волшебная Горлянка просила Пышное Облако звать меня на вечера, чтобы оживить их музыкой. Я вошла в банкетный зал и увидела Верного с новой вертлявой девчонкой. Он смотрел на нее тем же нежным взглядом, который дарил мне, когда я была еще девственницей. Тогда он утверждал, что ни одна женщина не возбуждала в нем таких новых и удивительных эмоций.

Верный подошел к нам и поприветствовал нас в изысканной британской манере — слегка поклонился и поцеловал мне руку. Я сделала ему комплимент — какой прекрасный свежий цветок он удостоил своим вниманием. Девушка кинула на меня подозрительный взгляд. Волшебная Горлянка перед приемом жаловалась, что у нее болит живот, но все же решила пойти со мной — у нее было предчувствие, что меня ждет новая победа.

В середине вечера Верный попросил меня развлечь общество. Я начала выступление с двух сентиментальных китайских баллад, за которыми последовали мелодии в стиле банджо: «Всегда», «Чай на двоих» и «Река Суони». Последняя была лучшей в моем репертуаре, потому что выражение «су-о-ни» значило на китайском «думаю о том, как завладеть тобой», а «фа-фа-э-вей», когда я это пела в первый раз, означало «показать тебе красивые, вздымающиеся ввысь облака», а во второй раз — «показать тебе мой голод по твоему бушующему пламени». Обычно «Суони» я исполняла в конце вечера, и песня создавала хорошее настроение в конце банкета, обеспечивая мне щедрые чаевые, а иногда — и нового клиента.

Верный вскочил со своего места:

— Спасибо, маэстро! — он использовал традиционное название для знаменитых исполнителей, выступающих в залах для рассказывания историй. — Ты привела нас в экстаз, подняла нам настроение. Мы должны выказать тебе нашу благодарность, — он поднял за меня бокал, а потом передал мне конверт с деньгами, подавая остальным знак, чтобы они сделали то же самое. Затем Верный снова произнес тост, за которым последовали обязательные аплодисменты и восхищенные крики.

Один из мужчин на противоположном от Верного конце стола особенно бурно выражал свой восторг:

— Я никогда не слышал такого сочетания нежности и напора в мелодии цитры, какое извлекали из инструмента сегодня ваши руки! Услышать такое от иностранки еще более удивительно!

Снова это надоевшее сравнение с иностранцами!

— Я иностранка только наполовину, — произнесла я извиняющимся тоном. — Но я все-таки очень стараюсь произвести хорошее впечатление на своих слушателей.

— Я не хотел, чтобы вы подумали, что вашему таланту мешает ваше происхождение. Я хотел сказать: это дополнительное преимущество, что вы также можете петь и на английском! Но поверьте, я никогда не слышал такой изумительной игры на банджо.

Обычный банальный комплимент. Я сомневалась в том, что он вообще когда-либо слышал игру на банджо других куртизанок, но ответила с подобающей скромностью:

— Я не слишком искусна, но я рада, что вы смогли насладиться выступлением.

— Я искренне восхищен! И я не пытаюсь получить ваше расположение, чтобы меня пригласили в будуар. Я говорю исходя из уважения к искусству и моих познаний в нем.

На вид ему было лет тридцать, но выражение лица у него было как у пылкого юноши, в первый раз попавшего в цветочный дом. Юноши более всего хотят познать искусство постельных утех. Льстивая чушь, которой осыпал меня этот мужчина, была просто уловкой. Я слышала такое много раз. Он представился как Вековечный из семьи Шэн, родом из провинции Аньхой. Он приходился троюродным братом Большому Дому — одному из друзей Верного.

И хотя он был из Аньхоя, говорил он на китайском без провинциального акцента, что выдавало в нем образованного человека. Что касается его внешности, то она была достаточно привлекательна, хотя он был не из тех, на ком сразу останавливается взгляд. Вековечный продолжал осыпать меня комплиментами, и его привлекательность для меня немного усилилась — он стал казаться мне приятным, но обычным, то есть ничего отталкивающего в нем я не заметила. Он не был узкоплечим и тощим, но не было у него и монгольской крепости. Глазки не узенькие, как у скряги. Ноздри не широкие, как у болтунов. Губы не слишком толстые, как у тех, кто утаивает злобные намерения. И зубы у него были на месте, в отличие от тех мужчин, которые пренебрегали гигиеной (а если они не ухаживали за зубами, то, скорее всего, не ухаживали и за остальными частями тела, скрытыми от постороннего взора). У него не было ни грубости, присущей людям с сомнительной моралью, ни всклокоченных бровей сифилитика. Волосы у него были в меру густыми, не покромсаны, как у деревенщины, а аккуратно подстрижены, напомажены шелковистым маслом и зачесаны назад. И он понравился мне главным образом тем, что в его внешности не было ничего выдающегося.

Сложно было сказать, как у него обстояли дела с финансами. Он пришел на банкет как гость Большого Дома. Одежда у него была чистая, но немного мятая — обычная проблема костюмов из льна в европейском стиле, которые часто носили в теплую погоду. Ногти аккуратно подстрижены, и не было длинного ногтя на мизинце, которым опиумные наркоманы вытаскивают клейкий осадок из трубки и восковые выделения из ушей.

Он снова заговорил с очень серьезным видом:

— Ваши нежные пальцы, будто феи, летали по струнам, от чего музыка становилась еще более чарующей.

Это уже слишком!

— Принадлежите ли вы к одному из литературных клубов Шанхая?

— Вы хотите знать, достойна ли я вашей компании?

Он улыбнулся — но только губами, взгляд остался серьезным. Я продолжала держаться уверенно и терпеливо ждала ответа.

— Мне не нужно общество интеллектуалов с похожими вкусами, — ответил он. — Я художник и поэт, который предпочитает уединение. У меня бывают приступы меланхолии, которые лучше не показывать на публике. Они придают моим картинам мрачность, которая не популярна среди большинства коллекционеров.

— Большинство коллекционеров считают популярность стилем, — заметила я.

— У любого может быть оригинальный стиль, — возразил он. — Но у немногих он настоящий. На нас влияют те, кто были до нас, начиная с художников, которые жили тысячи лет назад и копировали природу.

Что за претенциозный грубиян!

— Почему образованные люди всегда извиняются за свое невежество? — спросила я.

— Вы всё так же настойчиво пытаетесь узнать, происхожу ли я из семьи ученых… Ах, я вижу, что раздражаю вас.

— Вовсе нет, — с улыбкой ответила я. — Мы, куртизанки, любим веселые споры. Если вам это нравится — я рада подыграть,

я повернулась к Волшебной Горлянке, которая стояла позади меня: — Здесь слишком тепло. Мне нужен мой веер.

Если я положу веер на колени, это будет сигналом Волшебной Горлянке, чтобы она меня увела под предлогом, что кто-то прислал срочную весть. У нее в кармане на этот случай всегда была подходящая записка. Я уже была уверена, что этот мужчина — неважный кандидат в клиенты. Он беден, а если у него и есть какие-то деньги, ради них он заставит меня вывернуться наизнанку. Я уже два часа пробыла на приеме, и не похоже было, что в благодарность за выступление я получу еще какие-то деньги от других гостей.

Я снова повернулась к Вековечному:

— Так вы уже готовы признаться? У вас есть корабль, трюмы которого набиты золотом? Или вы чиновник, которого нам необходимо подкупить?

— Признаюсь, на самом деле я из семьи ученых людей — но я был слишком расточителен.

— Вы промотали все семейное состояние? Осталось ли хоть что-то для меня?

— Я промотал не деньги, а образование. Пять лет назад, когда мне было двадцать шесть лет, я сдал экзамены третьей степени — но ничего после этого не добился.

— В двадцать шесть лет! Я не знаю никого младше тридцати, кто бы сдал экзамен на этот уровень, включая тех, кто жульничал.

— С того самого мгновения, как я вышел из утробы, я начал учиться, чтобы сдать экзамены на национальном уровне. Я еще сосал материнскую грудь, когда мой отец распланировал всю мою жизнь, обычную для старых времен династии Цин: получить высокий пост в небольшом районе, строго держаться норм и законов и после двух лет на одной должности продвигаться все дальше и дальше в более важные уезды и провинции. Вот что сделал мой отец.

— А что же произошло после материнского молока?

— Я преуспел во всех шести искусствах. Но моими слабыми местами были налогообложение и таможенные доходы. Я не мог заставить себя разобраться в системе, которая грабит бедных, а богатых делает еще богаче.

— Согласна, не самые веселые темы, — я положила веер на колени — скоро я избавлюсь от этого нудного собеседника.

— Система Цин была несправедливой. А новая система? В ней просто поменялись руки, в которые текут деньги.

Ну что за идиот! Мужчины в этой комнате вполне могут занимать должности, о которых он сейчас злословит.

Большой Дом выкрикнул:

— Кузен, неужели ты докучаешь красавице своей обычной бунтарской болтовней? Давайте на эту ночь забудем о несправедливости! Можешь разобраться с ней завтра.

Вековечный не сводил с меня глаз:

— Из-за того что я критиковал старую систему, я остался без работы. Как и многие безработные, я назвал себя художником и поэтом. Вы получили ответ, которого ждали. Я слишком беден, чтобы стать вашим клиентом. Если бы меня не пригласил кузен, я бы не смог даже попасть сюда.

— Я не такая корыстная, какой вы меня рисуете, — ответила я одной из своих привычных фраз, — Прочитайте мне свои стихи, и это послужит оплатой за то время, что я на вас потратила.

— Вот одно из моих стихотворений:

@

Слушай, как взывает за окном к прохожим уличный торговец,

Слушай, как хвалит он свой рисовый суп.

@

— Ваша скромность безмерна. Но я не дам вам покоя, пока вы не прочтете другие стихи. Выберите хотя бы одно стихотворение, где не говорится о бюрократах или рисовом супе.

Он помедлил, потом произнес:

— Вот одно из стихотворений, что вам подойдет.

Он пристально посмотрел мне в глаза и прочел:

@

Как встречаться нам тяжело,

так тяжело расставаться.

Ветер жизни лишился сил,

все цветы увядают.

Лишь когда шелкопряд умрет,

нити дум прекратятся.

Утром у зеркала я грущу,

видя облачный волос.

Ночью, читая стихи,

узнаю лунного света холод.

Лишь когда фитиль догорит,

слезы свечи иссякнут.

До небожителей, на Пэнлай,

путь не такой уж трудный:

Синяя птица о трех ногах,

дай мне знать о грядущем.

@

Его стихи ошеломили меня почти до слез. Они всколыхнули в моем сердце грусть от расставания с малышкой Флорой. Нас разлучили, время шло, и она жила где-то далеко, в другом месте. Этот мужчина пробудил меня от апатии, вызванной бессмысленной рутиной.

— Это великолепно! — воскликнула я. — И я говорю правду, а не просто пытаюсь быть вежливой. Стихотворение такое образное, но в меру, и настолько естественное, что кажется написанным безо всякого труда. Нет вымученного стиля или эффектности. Оно произрастает из истинных чувств. Я ощутила дуновение ветра, будто наяву увидела свечу. Ваши стихи напомнили мне произведения Ли Шанъиня. Если откровенно, они не менее хороши!

К нам подошла Волшебная Горлянка, чтобы передать мне наше заранее запланированное «срочное сообщение». Мы отошли в сторону, подальше от чужих ушей.

— Я останусь. Он меня заинтересовал, а прочитанное им стихотворение неожиданно тронуло меня. Я хочу прочитать его сегодня вечером. Это может повысить интерес ко мне.

— Может ли он стать клиентом?

— У него тощий карман ученого из прошлого века. Но он сможет развлекать меня.

— Живот у меня все еще крутит, так что я отправляюсь домой.

Я вернулась к Вековечному, и он удивленно поднял брови:

— Что такое? Вы не пользуетесь вежливыми отговорками, чтобы оставить меня в одиночестве?

— Я хочу услышать и другие ваши стихи.

— Я не осмелюсь. У вас слишком взыскательный слух. Вам понравилось первое стихотворение, но вы можете сказать, что следующее звучит как дешевка от труппы менестрелей. И я буду страдать, услышав от вас такое.

— Критика — словно смерть от тысячи порезов.

Всего несколько людей способны слушать мои стихи. В основном родственники, которые жалуются на них так же, как на волдыри и плохую погоду: «Ай, как тяжело это выносить! Скоро уже закончится?» Моим лучшим критиком была жена. У нее было свое мнение, и она ясно видела преимущества и недостатки моих произведений. Мы могли свободно говорить на любые темы, потому что очень похоже мыслили. Ее звали Лазурь, как зовут голубые небеса, где она сейчас обитает, — он замолчал и отвернулся. — Она умерла от тифа пять лет назад, — он снова замолчал.

Мне казалось неправильным беспокоить его.

— Прошу меня извинить, — наконец снова заговорил он. — Я не должен был беспокоить вас своей грустью. Ведь вы меня даже не знаете.

— Немногие поймут утрату сильной любви, — ответила я. — Мой муж умер шесть лет назад, а три года назад у меня отняли дочь. Их звали Эдвард и Флора.

— Они были иностранцами?

— Эдвард был американцем. Флора родилась в Шанхае.

— Я сразу заметил, что в вас есть что-то необычное… будто у вас нет части души. Глаза ваши смотрят, но не видят. Это горе!

Для мужчины он был необычайно чутким.

— В моем случае, — продолжил он, — горе не утихло со временем. Утром, когда я просыпаюсь и вижу, что жены нет со мной, оно накатывает на меня с новой силой. Будто каждое утро я как в первый раз узнаю, что ее больше нет. Я каждый день взбирался на холм к ее могиле, чтобы напомнить себе, что ее больше нет. Теперь я читаю свои стихи ее могильному камню, вспоминая, как читал их ей в постели, когда она дышала рядом со мной.

— Я тоже разговариваю с мужем. Мне становится лучше, когда я думаю о нем, но когда он не отвечает — я снова безутешна.

— Много раз я думал о самоубийстве, чтобы воссоединиться с женой. Только мой маленький сын привязывает меня к земле. Кузен заставил меня прийти сюда. «Пойдем, посмотришь не на могилы, а на прекрасных женщин», — сказал он. Но сейчас вы знаете, что я не склонен к поиску развлечений, даже если я смогу их себе позволить. Но этим вечером вы оживили давно погибшую часть меня — мой дух. Вы так свободно обо всем рассуждаете. Жена была очень похожа на вас.

— Ваше горе придало вашему стихотворению глубину. Оно взволновало меня. Позволите ли вы мне сегодня прочитать его нашим гостям?

— Очень мило с вашей стороны, что вы об этом спросили. Но не думаю, что остальным понравится, если их отвлекут от банкета.

— Сейчас наступило затишье, а моя роль сегодня — развлекать общество и придавать приему лоск. Неужели я буду первой куртизанкой, читающей эти стихи на публику?

— Моя жена, которая покоится в могиле, — единственная, кто их слышал.

Я подошла к Верному и попросила у него разрешения включить стихотворение Вековечного в развлекательную программу. Когда я его декламировала, я ощущала безмерную тоску по Эдварду и малышке Флоре. Я представляла себе, как малышка Флора ждет меня. Вековечного потрясло, как тонко я передала суть стихотворения.

Той ночью я получила больше похвалы и денежных подарков, чем за последние несколько лет. Меня сразу же пригласили на множество приемов на следующей неделе, и по мере того как приглашений становилось все больше, мне приходилось говорить хозяевам приемов, что я смогу заехать только ненадолго — из-за многочисленных обязательств. Я вернулась в те дни, когда мужчины увивались за мной и дарили все более дорогие подарки в борьбе за мое внимание. Трое мужчин преследовали меня с особым интересом, соперничая за мое внимание.

К концу второй недели ушел один поклонник. Еще через неделю та слава, которую я заслужила, выдохлась: к этому времени стихотворение Вековечного читали уже с десяток куртизанок. Меня снова охватил ужас — неужели больше не будет клиентов, даже случайных? А тем, кто появлялся, я разрешала короткий период ухаживания: не несколько недель, а несколько дней. У мужчин в наше время слишком большой выбор, они не хотят ждать, пока цветок выбирает между ним и другими кандидатами. Он может бесплатно встречаться со студентками, которые отличаются свободными нравами и которых не заботят ни скандалы, ни стыд. Некоторые из них даже прикалывали к белью губки для предотвращения беременности, чтобы при удачной возможности сразу же разместить их во влагалище. Когда одного из мужчин я приняла в будуаре в первый же вечер, Волшебная Горлянка меня отругала: она сказала, что я веду себя не лучше, чем проститутка из опиумного борделя. И на следующий вечер ко мне пришли двое мужчин, сказав, что они друзья того, кто был у меня прошлой ночью.

— Видишь?! — вскинулась Волшебная Горлянка. — Теперь на тебя слетаются скряги, будто мухи на гнилой фрукт! Нет более быстрого способа испортить репутацию.

Но я по крайней мере продолжала получать приглашения на приемы, и последний из них был от кузена Вековечного — Большого Дома. Он чествовал двух важных людей, которые имели влияние на президента Республики. Мне сказали, что им особенно нравятся американские песни.

— Будет ли там ваш кузен Вековечный? — спросила я. — Мне хотелось бы еще раз поблагодарить его за стихотворение. Оно наделало много шума. И я надеюсь, что он позволит мне прочитать еще одно из его стихотворений.

— Я приглашу его, когда снова увижу. Он то приезжает, то снова уезжает. Я думаю, у него какое-то деловое предприятие за пределами Шанхая. Или он встречается с куртизанкой из другого дома. Ха! Он очень скрытный.

Предприятие. Возможно, он не так беден, как пытается показать. И я точно знала, что он не может быть в другом цветочном доме. Бедняга.

@@

Спустя несколько дней Вековечный появился на небольшой вечеринке с застольными играми, устроенной Большим Домом для близких друзей. Волшебная Горлянка поспешила ко мне и потребовала, чтобы я выудила из него новое стихотворение.

— Ты думаешь, я такая дура, что сама об этом не подумала?

Я встретила Вековечного с искренней радостью. После своего выступления я села с ним рядом:

— Я рада, что Большой Дом заставил тебя вернуться.

— Меня не нужно было заставлять. Твоя музыка оживила мой дух, и я чрезвычайно благодарен тебе за разговор.

Большой Дом с друзьями решили развлечься игрой «Угадывание пальцев». Вековечный отказался в ней участвовать, сославшись на то, что не любит азартные игры. Но мы с удовольствием посмотрели несколько раундов. Затем я заметила, что лицо его помрачнело. Он повернулся и с тревогой посмотрел на меня:

— После нашей встречи мне было нелегко. Я рад, что открыто смог рассказать о своей жене, но разговор снова пробудил во мне невыносимую грусть. Я был в таком отчаянии, что пытался унять боль, часами шатаясь по улицам, пока наконец не обнаружил, что нахожусь в опиумном цветочном доме. Внутри было темно, и женская фигура провела меня к дивану. Я слышал голоса других мужчин и женщин. После того как я два раза затянулся трубкой, боль отступила, а я поднялся на голубые облака дурмана. Вся радость, испытанная мною в жизни, будто вновь влилась в мое тело. Я не думал, что могу почувствовать большее блаженство, пока меня не коснулась чья-то рука. Рядом со мной сидела Лазурь. Я клянусь, я видел ее так же ясно, как и вас сейчас. Я поцеловал ее и погладил по щеке, чтобы убедиться, что она настоящая. Лазурь заверила меня, что это действительно она. Когда она легла на диван, ее одежды исчезли, а прекрасное бледное тело дрожало от страсти ко мне. И мы снова воссоединились разумом, сердцем, телом и душой. Она издавала те же восхищенные стоны, а им вторил звон колокольчиков у нее на лодыжках. Мы невесомо парили в воздухе, окутанные шелком. Мы поднимались к высотам, выше, чем когда-либо раньше, и после пика наслаждения начинали сначала. Каждый раз, когда я входил в нее… — он прервался. — Прости. То, что так дорого для меня, может показаться тебе неприличным.

— Меня уже нельзя ничем шокировать, — ответила я. Про себя я решила, что стоит попробовать опиум, если это вернет мне Эдварда хотя бы в виде яркой иллюзии.

— Но счастье было недолгим, — продолжил он. — Голубой дым рассеялся, и реальность ударила по мне сильнее, чем раньше. Вот только что я лежал рядом с женой, вздыхая от удовлетворения, а в следующее мгновение я уже смотрел в глаза незнакомой соблазнительнице. Девушке было не больше двадцати лет — примерно в таком же возрасте была жена, когда покинула меня. Другие мужчины решили бы, что она красива. Но меня возмутило, что мою жену подменили этой пустоголовой девчонкой, которая разговаривала, как хныкающий младенец. Я стал искать одежду, чтобы как можно быстрее уйти. Но потом почувствовал, как она ухватила меня за причинные места. Мне стало так гадко, что я хотел прикрикнуть на нее, чтобы она прекратила, но потом мне стало еще более гадко от самого себя, потому что мой пенис затвердел в ее ладони. Я нормальный мужчина, и с тех пор как я в последний раз касался женщины, прошло пять лет — если не считать видений жены. Девушка откинулась на спину, подняла платье и раздвинула ноги. Я не мог противиться влечению. Я вошел в нее… а потом… — грудь его тяжело вздымалась, будто он пытался удержаться от рыданий. Он опустил взгляд. — Я поступил отвратительно, и сама мысль об этом ужасает меня, — он покачал головой.

Я ждала, когда он продолжит. Но он поднялся с места:

— Я больше не могу об этом говорить, — он огляделся. — Если кто-нибудь услышит наш разговор, он подумает, что я безумец. Мне кажется, что я уже достаточно посвятил тебя в подробности своей жалкой жизни. Ты замечательный слушатель.

— Нет нужды извиняться. Правда! Освободить себя от худшего груза, которое приносит горе, необходимо. Возможно, ты сможешь это сделать, выразив свои чувства в стихах.

— Я так и делаю. Но, по большому счету, выходит сентиментальная чушь. В следующий раз, когда кузен пригласит меня на прием, я прочитаю тебе что-нибудь. И ты сможешь всласть посмеяться. Больше никаких мрачных воспоминаний с самооправданием!

— Тебе не нужно ждать приглашения кузена, — сказала я, обдумывая внезапную мысль. — Приходи завтра, ближе к вечеру. Я могу послушать твои стихи в уединении своей гостиной, за чаем.

Как только он ушел, ко мне поспешила Волшебная Горлянка:

— Он дал тебе стихотворение?

— Завтра вечером. Он придет на чай.

— Если он даст тебе новое стихотворение для выступления, ты допустишь его до постели?

— Что?! Чтобы он решил, что я обычная проститутка?

@@

На следующий день он пришел к нам в китайской национальной одежде, что меня несколько удивило. Некоторые наши клиенты тоже одевались в китайском стиле, но это были главным образом люди старшего поколения. Хотя он был из Аньхоя.

Будто угадав, о чем я думаю. Вековечный сказал:

— По части удобства европейская одежда не сравнится с китайским длинным платьем. Посмотри на меня: разве в таком виде я не больше похож на поэта?

Он и вправду был похож на поэта, а еще он показался мне более красивым, чем раньше, — наверное, потому что выглядел расслабленным.

Я пригласила его сесть в кресло, сама же опустилась на диван и стала ждать удобной возможности, чтобы попросить его о новом стихотворении. Я терпеливо ждала, пока он рассказывал мне, какие новые проблемы стоят перед Шанхаем. Ждала, пока он перечислял несправедливости, которые вынуждены терпеть рабочие и крестьяне. Я пыталась оставаться интересным собеседником, но постепенно теряла терпение. Наконец я попросила Волшебную Горлянку принести вместо чая вино, и разговор постепенно снова вернулся к его жалкому положению и мучениям. Речь его стала бессвязной.

— Вчера я колебался, нужно ли рассказывать о том, что произошло в опиумном цветочном доме, потому что боялся, что ты сочтешь меня безумцем. Я знаю, что с тобой могу говорить откровенно, но если я расскажу о том, что случилось, сможешь ли ты честно ответить мне — сошел я с ума или стал злодеем?

Я наградила его самым сочувственным взглядом и заверила, что буду с ним честна.

— Я уже рассказывал о своей жене и о девушке. Как я говорил, девушка лежала на спине, а я навалился на нее сверху, движимый только инстинктивной похотью. Она улыбалась. И внезапно мне стало ненавистно ее лицо. Я попросил ее отвернуться и закрыть глаза. А потом мне стало невыносимо ощущать, что ее тело двигается вместе с моим, будто мы были единым целым. И я попросил ее не двигаться, лежать неподвижно. Велел ей не издавать ни звука. Потом закрыл глаза и представил, что это неподвижное тело — труп моей жены. Я кричал от удовольствия и стыда, потому что снова соединился с любимой — но когда она уже была мертва. Я входил в нее все жестче и жестче, будто пытался таким образом вдохнуть в нее жизнь. Но она оставалась мертвой… Это наполнило меня новой мукой, и я остановился. И попросил девушку принести трубку. Вскоре я снова оказался в синей дымке дурмана, а рядом была моя жена, живая и здоровая. Как счастлив я был опять скользнуть мимо знакомых заветных складок в ее тайную пещеру! Я занимался любовью с воображаемым живым телом. Через несколько часов я снова пришел в чувство, увидел перед собой проститутку и снова заставил ее играть роль моей умершей жены. Я пробыл там три дня. Я не мог остановиться: мгновения счастья умножали муки, а муки требовали облегчения… Я уже вызываю у тебя отвращение?

— Вовсе нет, — соврала я. У него были отвратительные фантазии. Хотя его тоска по жене, заставляющая прибегать к самым ужасным способам, чтобы снова оказаться с ней, казалась достойной восхищения. Его жене это бы польстило.

Он в порыве благодарности ухватил меня за руки.

— Я знал, что ты поймешь! Ты уже говорила мне, что, когда другой мужчина в тебя входит, ты представляешь себе своего мужа.

Я этого не говорила… И как грубо он это сказал — «входит в тебя». Я представляла себе Эдварда, когда была в одиночестве, когда скучала по нашим тихим вечерам и вспоминала, что он мне говорил.

Вековечный оглядел комнату и похвалил меня за безупречный вкус.

— Когда ты представляешь в мечтах своего мужа, — спросил он, — ты видишь только его лицо?

— Чаще всего я вспоминаю звук его голоса, — ответила я, — и некоторые наши разговоры. И вижу, как он улыбается, всегда по-разному: уверенно, с облегчением, с удивлением, и как он улыбался, когда смотрел на нашу новорожденную дочку.

— Выражения лица. Это интересно. А что насчет запахов — аромата его тела и дыхания?

— Воспоминания о них не приходят ко мне сами. Я с трудом могу только отчасти их вспомнить.

— Я помню всё до мельчайших подробностей, особенно запах секса, когда мы были единым целым. Это суть моей поэтической натуры — помнить и воображать запретное. Страдания — источник моих стихов.

Наконец-то хоть какой-то шанс.

— Знаешь ли ты, что благодаря твоему последнему стихотворению меня засыпали приглашениями, чтобы я прочитала его и в других домах?

— Большой Дом рассказал мне. Я очень рад. Я перебрал сотни своих стихов, чтобы решить, что еще может тебе понравиться.

Сотни! Моя карьера спасена!

— Я выбрал одно из своих свежих произведений из сборника, который назвал «Город двух миллионов жизней». Ты должна откровенно высказать свое мнение о нем. Я всегда работаю над тем, чтобы улучшать свои стихи.

Он прочистил горло.

@

Как река в половодье заливает округу,

Так во власти богатства честь людская утонет.

Чужеземцы приходят на берег отчизны,

Разрушая все то, что так дорого сердцу.

Их веселые гимны нам — как плач погребальный,

Их наплыв уничтожил наследие предков.

Из-за них забываем мы наших славных героев.

А они заявляют: «Весь Шанхай в нашей власти!»

@

Я лишилась дара речи. Стихотворение не имело ничего общего с теми прекрасными строками, что он прочитал мне на приеме. Оно было похоже на речь одного из студентов, что ходят с черными повязками по Нанкинской улице: «Долой империализм! Закрыть порт для иностранных судов! Вернуть Китаю концессии!»

— Оно… такое сильное, — наконец выдавила я. — Оно вдохновляет… прекрасно иллюстрирует проблемы Шанхая.

— Ты можешь читать его, когда хочешь, — сказал он гордо. — Возможно, даже сегодня вечером. Мой кузен пригласил меня на прием. Я уже сказал ему, что дам тебе новое стихотворение.

Мне пришлось сказать ему правду:

— Это не лучший выбор стихотворения для гостей. Среди наших клиентов есть люди, которых оно осуждает.

— Где была моя голова?! Я попробую найти другое, которое больше тебе подойдет. Какое бы тебе хотелось?

— Стихотворение о любовной тоске, — ответила я. — Похожее на то, что ты дал мне ранее, пропитанное болью утраты того, чего больше всего желаешь. Также хороши поэмы о молодости. Наши гости любят вспоминать о временах своей первой любви.

На следующей неделе Вековечный дал мне новое стихотворение, которое, как он сказал, было о любовной тоске.

@

Я смотрю, как растут за окном пионы,

лепестки их так и не распустились.

А за ними вьется дорога к дому,

мост, который не перейдешь ты.

Звуки милых шагов я так жажду услышать!

И дотронуться снова до крохотных ножек!

Как хочу я обнять ее стройное тело

и смотреть, как спадают с него одежды!

Но увы мне — лишь пар на стекле от дыханья.

И всю память о ней застилает туманом,

кроме дня, когда мы с ней навеки расстались и

она перешла мост от жизни к смерти.

@

Ну по крайней мере в них не было ни слова о развращенном обществе. Волшебная Горлянка посоветовала убрать последнюю строку, чтобы казалось, будто героиня стихотворения просто ушла, а не умерла. Я, вопреки ее совету и своему мнению, вечером исполнила стихотворение в точности так, как оно было написано. В комнате воцарилось неловкое молчание. Только один мужчина с энтузиазмом мне аплодировал — совсем недавно его любимая наложница покончила с собой.

Вековечный приободрился, услышав мой лживый отчет о том, что стихотворение хорошо приняли. Он принес мне свое очередное произведение — еще более тоскливое, чем предыдущее.

@

Когда-то листья на деревьях, как мое сердце, трепетали.

А ныне только снег на ветках лежит, пустых и неподвижных.

Уже не встретишь шелкопряда, не вьет он шелковые нити.

Но шелковый халат любимой все так же возле ее ванной

Лежит под хладным лунным светом.

Когда-то он был золотистым,

А ныне белый, будто тело любимой в каменной постели.

@

Я была в ужасе: снова труп жены! Но тем не менее, осыпав его комплиментами, я заметила, как замечательно контрастируют неподвижные ветви с трепетанием листьев, как искусно он поместил светлый образ шелкопряда рядом с холодной картиной снега и мертвого тела.

Мы с Волшебной Горлянкой обсудили, стоит ли мне выступать с этим стихотворением. Наконец мы согласились, что оно настолько плохое, что вызовет только смех и испортит мне карьеру. Но я снова соврала ему, что стихотворение приняли чрезвычайно успешно.

Волшебная Горлянка расстроилась, но не упала духом.

— Если у него сотни стихов, как он говорит, возможно, он может дать нам их все, а мы выберем лучшие. Поэты часто сами не видят, какие стихи у них лучше, а какие — хуже. Вы знакомы уже больше месяца. К этому времени ты должна быть способна выудить из него стихотворения получше. О любовной тоске и грусти, о счастливой любви — только не о трагической. Я думаю, самый подходящий для этого способ — допустить его до постели. Дай ему свежий приток вдохновения, чтобы заменить надоевшие образы его бывшей жены.

— Я чувствую, как увядает мое сердце, — сказала я Вековечному после его очередного возвращения в Шанхай — предположительно из деловой поездки. — Сможешь ли ты давать мне уроки каллиграфии? Может, я смогу попрактиковаться, переписывая твои стихи? Такое занятие поможет мне дисциплинировать свой ум и вернет вдохновение.

Как я и думала, ему польстило мое предложение, и он сразу согласился помочь. Я уже купила кисти, чернила и запас рисовой бумаги. Он крайне серьезно отнесся к роли учителя и сказал, что мне нужно настроить свой разум, припасти чернила и приготовиться рисовать каждый иероглиф, тщательно следя за правильными мазками кисти.

Я же приготовилась его соблазнять.

— Ты не можешь написать иероглиф так, будто его разбили на части, а потом склеили, — сказал он, изучив мою первую попытку. — Рука должна плавно двигаться в определенном ритме. Она не должна ни дрожать, ни становиться зажатой, — он показал мне, как держать кисть — перпендикулярно к бумаге, — но я специально наклонила ее. Он обхватил своей теплой ладонью мою руку и показал, как вести кисть. Я специально напрягла руку, чтобы она подергивалась, и ему пришлось встать у меня за спиной, чтобы направлять движения руки. Я покачивала бедрами в ритме его движений, и терлась о его бедро. Большинство мужчин к этому моменту уже бы напряглись и немедленно приняли мое едва заметное приглашение продолжить урок в постели. Но Вековечный, верный вдовец, просто отодвинулся.

Стихотворение «Весь Шанхай в нашей власти!», которое я копировала, было напыщенной, обличающей речью из сборника, который он называл «Город двух миллионов жизней». Вековечный сказал, что истинная любовь проистекает из принятия общих, высших идей, а это стихотворение содержит в себе значительное их число. Придется притворяться, что они мне тоже интересны, если я хочу выиграть у его мертвой жены, которая уже вдохновила его на пять лет воздержания.

— Люди должны стремиться к высшей добродетели — к альтруизму, самопожертвованию, чести и прямодушию. Они не должны сдаваться и говорить: «Ой, это невозможно, пойду-ка я лучше стану таким же жадным, как все остальные».

— Но люди должны быть практичными. Идеи не накормят голодные рты и сами по себе не вызовут прогресс.

Мои слова вдохновили его на то, чтобы объяснить, что он имеет в виду. Через десять минут я уже перестала его слушать. Но он продолжал говорить еще час. Мой план по соблазнению провалился. Он находился в состоянии восторга… но не того восторга, который я ожидала. Я предложила ему на сегодня остановиться и продолжить на следующий день.

— Наше сегодняшнее занятие очень поддержало меня. Как же хорошо поговорить об этих идеях! Мы с женой все время о них разговаривали.

После встречи я призналась Волшебной Горлянке, что приток вдохновения, который я могла бы ему обеспечить, не сравнится с силой его высоких идей вкупе с любовью к мертвой жене. Мои усилия были бесполезны — и довольно дороги, учитывая, как любил он лакомиться закусками к чаю. Когда Вековечный позвонил мне в следующий раз, я сказала, что после обеда у меня встреча с новым клиентом и что я дам ему знать, когда мы сможем возобновить занятия каллиграфией. Он не смог скрыть своего разочарования.

— Ты была слишком добра ко мне и потратила на меня столько времени, — сказал он с холодной учтивостью.

Но вечера проходили без клиентов. За это время я успела прочесть один роман, потом другой. Слуга приносил мне газеты — одну на китайском, другую на английском. Несмотря на то что меня утомляли рассуждения Вековечного о политике, я обнаружила, что воспринимаю новости с его точки зрения. Прогресс вызывал у меня раздражение: больше кораблей, больше зданий, больше разрезанных ленточек, больше рукопожатий двух богачей, стремящихся сделать друг друга еще богаче. Я вспомнила, как моя мать говорила каждому клиенту: «Именно вас я так надеялась увидеть», и эта фраза являлась прелюдией к созданию союзов между власть имущими. И во время чтения новостей я спрашивала себя, чья точка зрения более верная — матери или Вековечного? Какая из них более эгоистична? Какая из них разрушительнее для тех, кто не обладает ни властью, ни богатством?

Вековечный вернулся через две недели, и я искренне обрадовалась ему. Мне было одиноко без него. Он торопливо объяснил, что знает, что я очень занята, и просто хочет мне сообщить, что я вдохновила его на новые стихи, больше похожие на те, что он прочел мне в день нашей первой встречи.

— Поэзия рождается от силы чувства, — сказал он. — Мои стихи родились от нашей разлуки. Я обнаружил, что скучаю по тебе, потом стал тосковать, и спустя некоторое время начал страстно желать общения с тобой, и из меня безостановочным потоком полились стихи о любовной тоске. Поэтому я благодарен за нашу разлуку. Но я еще должен признаться в том, что может тебя шокировать. Я не был с тобой честен. Я сказал, что скорбь по жене отбила у меня всякое желание к другим женщинам. Но вскоре после того как я тебя встретил, я перестал представлять рядом с собой тело жены. Теперь рядом со мной была ты. Так что и моя тоска по тебе, и моя постыдная лживость создали самые сильные произведения за многие годы творчества. Они всё еще несовершенны, я в этом уверен, но если ты захочешь, я предложу их тебе в награду за вдохновение и за ожившее чувство любви, которое, как я думал, никогда уже не испытаю. Уверяю, что я ничего не ожидаю взамен. Я останусь твоим молчаливым обожателем, ведь я слишком беден, чтобы претендовать на большее. Боль безответной любви со временем приведет к еще более сильным стихам.

Из всех застенчивых поклонников, что у меня были, он определенно выбрал самый странный способ признаться, что хочет затащить меня в постель. Только представьте: я была для него более желанна, чем труп жены! Но я все равно с нетерпением ожидала стихов, на которые я его вдохновила.

— А если я дам тебе то, чего ты так жаждешь, — спросила я, — утратишь ли ты вдохновение?

На лице его отразилось еле сдерживаемое желание:

— Стихи станут другими… но не менее сильными. Возможно, они станут даже лучше от силы моей любви.

Я замолчала, обдумывая перспективы: если я допущу его до постели, у меня появится возможность заполнить разговорами свои вечера. И я получу поток поэзии, из которого смогу выбрать лучшее. Двух причин было уже достаточно, но была еще и третья. Я утолю свою жажду любви — и я не говорю о любви к нему. Я просто хотела снова почувствовать себя с человеком, который страстно желает меня.

— Я бы очень хотела взглянуть на стихи о любовной тоске, что ты уже написал, — сказала я, — и на другие тоже.

Я легла на постель и позволила родиться новой поэзии.

@@

Стихи о том, как он тоскует обо мне, были неплохими, однако все еще не годились для выступлений. Но в них, по крайней мере, не было ни слова о политике. Он навещал меня по вечерам три-четыре раза в неделю. После того как прошел месяц, но ни одного хорошего произведения так и не родилось, Волшебная Горлянка предположила, что, должно быть, Вековечный из тех поэтов, которые, будто фейерверк, сначала ярко выстреливают, а после не могут выдать ничего, кроме слабого шипения. Она жалела о том, что посоветовала мне его соблазнить.

— Только подумай, сколько времени ты потеряла! А он даже не заплатил за чай и закуски, не считая тех вечеров, когда он наслаждался в твоей постели.

Меня, естественно, расстроило, что я не смогла извлечь из него лучших стихов. Это стало делом чести. Но мне не казалось, что наши совместные вечера — просто потеря времени. Во-первых, я преуспела в занятиях каллиграфией. То, что у меня получалось, он назвал «стилем расплывчатой молнии». Мне также нравилось, что во время наших споров он относился ко мне как к равной, пусть даже я слабо разбиралась в критике феодализма, соцреализме, особенностях крестьян как класса и тому подобных темах. Но когда я стала с ним увлеченно спорить, скучные темы оказались совсем не скучными. Я также чувствовала удовлетворение от того, что смогла соблазнить его после пяти лет его воздержания и отправила в небытие труп его жены. Как известно, любая куртизанка лучшим завершением карьеры считает возможность выйти замуж и стать первой женой. Но если я выйду замуж за Вековечного, то буду жить где-то в провинции Аньхой (я никак не могла добиться от него ответа, где именно находится дом его семьи — в пятидесяти милях от Шанхая или в ста пятидесяти). Кроме того, он все так же продолжал скрывать свое финансовое положение, заявляя лишь, что крайне беден. Между тем Большой Дом утверждал, что у него деловое предприятие где-то за пределами города. Скорее всего, оно не было связано с международной торговлей, но, по крайней мере, он мог на чем-то зарабатывать. К тому же я была уверена, что семья с десятью поколениями государственных служащих за долгие годы смогла накопить некоторое состояние.

Если бы я глубоко и страстно его любила, расстояние от Шанхая до его деревни не имело бы значения. Но я его не любила. Чувство, которое я к нему испытывала, лишь напоминало любовь. Оно было далеко от буйной, головокружительной страсти, которую я испытывала к Верному, и от того глубокого чувства, которое было у нас с Эдвардом. Это же чувство напоминало нарастающее удовлетворение от того, что меня будут обожать до конца моих дней. И не важно, что секс с Вековечным не был волнующим. Я решила, что ему просто не хватает опыта — ведь за всю свою жизнь он спал лишь с одной женщиной. Я могла постепенно и незаметно обучить его любви. С другой стороны, меня вполне устраивали ночи с менее изысканным сексом. После долгих лет работы отдых от него сулил свои прелести, как и чарующие слова «десять поколений успешных чиновников», которые в моем понимании означали власть десяти поколений важных и уважаемых людей.

@@

Мы с Вековечным вели очередной спор о высоких идеях, когда услышали крик привратника:

— Ублюдки! Они его застрелили!

Мы побежали к переднему двору, где уже собрались почти все обитатели дома.

— Он умер? — спросила Красный Цветок.

— Никто точно не знает, — ответил слуга.

Далекий шум голосов становился все громче. Волшебная Горлянка сказала, что люди почти обезумели, потому что британские полицейские из отделения в Лоуцза стреляли в толпу студентов, которые окружили участок и требовали отпустить их лидера, организовавшего протесты против иностранцев. Никто из нас не знал, сколько человек там погибло или ранено, было лишь известно, что наш слуга, Маленький Бык, пошел с поручением, но до сих пор не вернулся, хотя обещал быть гораздо раньше. Пять минут назад слуга из дома напротив сказал Старому Дереву, что Маленький Бык лежит на дороге. Но он не знал, мертвый он или еще живой. Старое Дерево — дядя Маленького Быка, который растил его с младенчества, — причитал:

— Он, должно быть, свернул на Нанкинскую улицу, чтобы поглазеть на демонстрацию. С чего бы еще ему там оказаться? Ублюдки!

Он открыл ворота и выглянул наружу. По дороге неслась толпа скандирующих лозунги людей. С каждой секундой шум становился все оглушительней.

— Мы должны его найти! — закричал Старое Дерево и нырнул в бурлящую толпу.

— Я пойду за ним, — решил Вековечный. Он посмотрел на меня — и я поняла, что он спрашивает, пойду ли я с ним. Это мгновение олицетворяло все, о чем мы говорили: справедливость, честность, единство в стремлении к переменам. Я колебалась всего секунды три, затем взяла его за руку.

— Не ходи! — крикнула Волшебная Горлянка. — Дурочка! Хочешь лежать на дороге рядом с Маленьким Быком?

Мы с Вековечным добрались до места, где толпа была такой плотной, что никто не мог даже двинуться, и оказались заключены в теснину, со всех сторон которой полыхал гнев.

— Пропустите нас! — крикнул Вековечный. — Моего брата застрелили!

Мы с трудом протолкались вперед.

Я первая увидела Маленького Быка, лежащего лицом вниз на дороге. Я узнала его по серповидному шраму на затылке. Мы увидели, как к нему пробрался Старое Дерево, упал рядом с ним на колени, повернул его голову, чтобы заглянуть в лицо — и завыл от горя. Толпа загудела — кто-то ругался, кто-то сокрушенно вздыхал. И в эту минуту земля под ногами сотряслась от близкого взрыва, а через мгновение меня подхватила и понесла охваченная паникой толпа демонстрантов. Я почувствовала на спине чью-то руку. Волшебная Горлянка кричала:

— Только не падай! Не падай!

Я не могла оглянуться из страха, что со мной случится именно то, от чего она меня предостерегала, и тогда меня растопчут. Так что я просто позволила толпе увлечь себя туда, куда бежало большинство. Меня окружали студенты с повязками на рукавах, голые до пояса работяги, слуги в белых формах, рикши и бродяги. Я отстранение подумала, что могу умереть в этой толпе незнакомцев, и ощутила покорное оцепенение и странное сожаление, что меня найдут мертвой в платье, которое мне никогда не нравилось. Только тогда я поняла, что поблизости не было видно Вековечного.

Протестующие вдоль тротуаров бросали камни в витрины магазинов с японскими иероглифами, а затем врывались внутрь, чтобы разграбить их.

— Долой японцев! Долой британцев! Выставим янки вон!

Толпа приблизилась к «Дому Красного Цветка», и я с облегчением увидела недалеко от ворот Старое Дерево. Он смотрел вверх, на горящее чучело, на котором висела табличка: «Комиссар полиции».

— Они преподали ублюдку последний в его жизни урок!

Зрение его с годами сильно ухудшилось, и с расстояния в три метра он не смог бы отличить сикха в белом тюрбане от седовласого миссионера. Его удручила моя новость о том, что комиссар еще поживет, чтобы ему смогли преподнести еще несколько уроков. Добравшись до ворот, мы принялись колотить в них до тех пор. пока за ними не раздался испуганный голос Красного Цветка. Она спросила, кто мы, а потом открыла запор. Мы вбежали в большой зал для приемов. Мои цветочные сестры сбились в угол. Я уже собиралась рассказать им печальные новости о Маленьком Быке, когда в окно влетел камень. Все побежали в заднюю часть дома. Снаружи раздавались крики с угрозами и ругательствами. Как объяснил Старое Дерево, протестующие решили, что наш дом — жилище британского дипломата. И теперь они собирались ломать ворота. Два дня назад дипломат избил тростью продавца булочек, когда тот отказался уступить ему дорогу, и разъяренная толпа набросилась на него и в отместку сломала ему ноги. И когда разошелся слух, что продавец булочек умер, негодование дошло до предела. А теперь еще и это — слух о том, что чертов дипломат живет в нашем доме!

Девочки разбежались по комнатам, чтобы достать из тайников свои драгоценности — на случай, если придется в спешке оставить дом. Куда они пойдут? Что с ними станет, если их поймают с заработанными тяжким трудом безделушками? Я была рада, что мои сокровища спрятаны под фальшивым настилом кровати. Только Волшебная Горлянка знала, где шкатулки с украшениями и какие доски нужно сдвинуть первыми, чтобы открыть тайник. И тут я заметила, что Волшебной Горлянки рядом нет. Я была уверена, что она успела укрыться в доме.

— Где Волшебная Горлянка?! — закричала я, выбегая из комнаты. — Она вернулась? — Я кинулась к Старому Дереву. — Ты ее видел?

Он покачал головой. Ну конечно нет — он же почти слепой!

— Открой ворота! Я должна ее найти.

Он отказался — слишком опасно.

— А ну пошли вон отсюда! — раздался вдруг по ту сторону ворот голос Волшебной Горлянки. — Вы такие слепые или тупые, что не видите табличку на доме?! Читайте! «Дом Красного Цветка». Вы все неграмотные, из глухих деревень приехали? Вот ты! Ты похож на студента. Ты знаешь, что это за место, или у тебя еще материнское молоко на губах не обсохло? Это первоклассный цветочный дом! Где тут сказано, что это дом британского дипломата?! Покажи! — Мы услышали стук в ворота. — Старое Дерево, теперь можешь меня впустить.

Когда ворота распахнулись, за ними стояли всего несколько робких юношей. Они вытянули шеи, чтобы заглянуть во двор.

Из-за ворот неожиданно вынырнул Вековечный. На его лице застыло мученическое выражение. Он обхватил меня и прижал к себе так сильно, что я испугалась, как бы он не переломал мне ребра.

— Ты в безопасности! Я уже готов был покончить с собой, уверенный, что ты погибла, — он отпустил меня. На лице его отобразилось недоумение. — А ты разве за меня не волновалась?

— Разумеется, волновалась, — ответила я. — Я почти обезумела от страха, — но про себя я гадала, почему же ни разу не вспомнила о нем.

Я погладила его порванный рукав и продолжала стоять, опустив голову. Я чувствовала на себе его пристальный взгляд. Когда я подняла на него глаза, он смотрел на меня тяжело, почти со злобой. Мы оба знали, что при виде него я должна была разрыдаться от радости, что с ним все хорошо.

Всю неделю, пока продолжались протесты. Вековечный не возвращался. Я рассудила так, что в это время было опасно передвигаться по улицам — в любой момент в неожиданном месте могла возникнуть стихийная забастовка. Стало известно, что комиссар полиции оставил на участке в Лоуцза своего подчиненного и уехал наслаждаться вечерним приемом в Шанхайском клубе и скачками. Подчиненный запаниковал, когда в дверь участка ворвались студенты. Он приказал стрелять. Двенадцать человек были убиты, многие получили ранения. Требовалось время, чтобы тревога улеглась.

Все приемы были отменены. Красный Цветок обзвонила наших самых верных клиентов, каждого по очереди, и заявила, что все спокойно и что она организует грандиозный банкет, чтобы отпраздновать наступление мира. Мои цветочные сестры тоже звонили своим клиентам и бывшим покровителям. Каждый из них сказал, что не сможет прийти. Никто не постучал к нам в ворота. Только утром на ступеньки к нам положили труп старика. Красный Цветок не хотела, чтобы его призрак поселился в нашем цветочном доме.

— Пусть живет в «Доме врат наслаждения», дальше по улице, — сказала она. Все рассмеялись, кроме Старого Дерева, которому приказали убрать тело.

Он отказался:

— Не хочу, чтобы его призрак завладел моим телом и трахал девчонок моим членом.

Я увидела в переулке бродягу:

— Эй, дедушка! Дам тебе десять центов, если ты уберешь отсюда это тело!

— Иди к черту! — отозвался мужчина низким, пропитым голосом. — Я был мэром этого города. Дай мне доллар.

Мы немного поторговались, но все же заплатили ему доллар.

Тянулись дни, и до нас начали доходить слухи, что некоторые из наших покровителей обанкротились. Банки требовали вернуть свои ссуды. Протестующие поджигали фабрики. Военачальники захватывали оставленные без присмотра предприятия в других провинциях. Ходили слухи, что японцы обернули творившийся хаос себе на пользу и скоро за дверью каждого предприятия окажется владелец-японец. Как будто их сейчас было мало! Что происходит? Мир сошел с ума!

Красный Цветок сделала сводку о состоянии финансов дома, включая список запланированных, а потом отмененных приемов и куртизанок, чьи покровители приносили регулярный доход. Она высчитала, сколько это было в деньгах на каждую из девушек и сколько причиталось ей самой. Я с упавшим сердцем слушала, как она называла имена моих клиентов среди самых неуспешных и ненадежных. Так как все отменили приемы, я не получала приглашений на пение и игру на цитре в стиле банджо. Вековечный больше не приходил. Должно быть, он злился на меня. Но о нем я могла пока не волноваться. Он никак не помог бы мне с деньгами и дал мне всего одно хорошее стихотворение.

Когда наконец беспорядки улеглись и к нам снова пошли клиенты, они оказались совсем не теми могущественными людьми, которые приходили раньше. У новых клиентов были деньги, но они не отличались щедростью. Они все меньше времени тратили на ухаживание и спешили убедиться в наших будуарах, что мы и вправду лучшие куртизанки. И хотя клиентов все еще было мало. Красный Цветок ожидала, что мы будем полностью вносить свою плату за аренду и расходы. Но она быстро обнаружила, что, если выгонит всех куртизанок, у которых не хватило денег на все ежемесячные оплаты, у нее никого не останется. Я отдавала ей часть своих сбережений, чтобы сохранить за собой комнату.

Когда Красный Цветок пришла ко мне с предложением от нового клиента, я почувствовала огромное облегчение. Большой Дом сообщил ей, что он организует у себя частный прием в честь своего гостя, бизнес-партнера — мужчины средних лет по имени Старательный Янь. Гость выказал особый интерес к куртизанкам, искусным в рассказывании историй. Красный Цветок сказала ему, что в области литературных талантов мне нет равных. Я была польщена и поблагодарила ее за то, что она выбрала меня.

Мне, конечно, было интересно, живет ли все еще Вековечный у Большого Дома. Если он будет на приеме, я смогу незаметно выказать ему свои чувства, чтобы он простил меня за недостаток беспокойства за него во время последних крупных беспорядков. На прием я нарядилась в китайскую одежду, несколько видоизмененную в западном стиле — смесь старого и нового, — и взяла с собой цитру. Я заметила Вековечного среди гостей и стала бросать на него нежные взгляды, не забывая оказывать внимание почетному гостю вечера. Когда пришло время для песен, все мои предложения были отвергнуты. Старательный Янь попросил меня исполнить сцену из «Цветы сливы в золотой вазе». Меня это потрясло. «Цветы сливы в золотой вазе» — порнографический роман. Он был популярен в цветочных домах, но куртизанки читали его только тем клиентам, которые уже были приглашены в будуар. Меня никогда не просили исполнить ее перед группой мужчин во время застолья. Вековечный отвел взгляд. Всем налили еще вина. Большой Дом подошел ко мне и мягко успокоил, сказав, что уговорил Старательного Яня согласиться, чтобы я прочитала избранные главы романа у него в комнате.

— Он приехал только на три дня, — сказал Большой Дом. — И я предложил ему оставить эквивалент стоимости подарков за целый месяц — пятьдесят долларов за услугу. Он может попросить тебя, чтобы ты выступила и следующей ночью. Я знаю, что о многом прошу, Вайолет. Прости меня, если тебе кажется оскорбительным это предложение.

Не успела я ответить, как к Большому Дому подошел Вековечный и пожелал ему спокойной ночи. Повернувшись ко мне, он сказал, что рад был меня видеть. Затем он ушел. Я восприняла его уход как знак, что ему не нравится мое поведение. За все прошедшие месяцы этот напыщенный чудак заставил меня ублажать его и ничего не дал взамен за такую привилегию. Я сказала Большому Дому, что с большим удовольствием развлеку его бизнес-партнера. К счастью, Волшебной Горлянки со мной не было и она не видела, на что я согласилась без единого вечера ухаживаний. Я и раньше исполняла сцены из романа, но только перед покровителями. Мое сегодняшнее решение обозначало резкое падение моего статуса.

Старательный Янь очень заботился о моем комфорте. Не слишком ли мне холодно? Не желаю ли я чаю? Несколько минут мы с ним беседовали о ничего не значащих вещах, а потом он дал мне книгу. Он хотел, чтобы я начала читать с того места, где героиня Золотой Лотос изменяет своему хозяину во время страстных свиданий с молодым садовником. Он сказал, что будет играть роль и молодого садовника, и хозяина дома. Затем принес щетку для волос с длинной клиновидной рукояткой, которой я обычно наказывала шаловливого, но уступчивого садовника. После нескольких шлепков он поблагодарил меня, а затем вытащил плетку. Теперь он был хозяином дома, а я — Золотым Лотосом. Он гневно обвинил меня в неверности, а я притворилась, что плачу, и в слезах заявляла, что между мной и садовником ничего не было, он просто учил меня садоводству. Но, как было сказано в романе, мои мольбы были тщетны, и Старательный занес плеть. Я издавала необходимые по сценарию вскрики, умоляя его простить меня до того, как он меня убьет. Плеть была такой конструкции, что удары не причиняли боли. Но мне стало больно от унижения, когда Старательный попросил меня извиваться и кричать более реалистично и громко. К концу представления он снова стал очень заботливым и спросил, не холодно ли мне. Затем пожелал, чтобы я пришла к нему и на следующий вечер.

Назавтра мои вскрики были еще более реалистичными. Большой Дом вручил мне дополнительный подарок и рассыпался в благодарностях за мою покорность. Красный Цветок была чрезвычайно довольна тем, как все прошло. Я подозревала, что она с самого начала знала, что мне было уготовано. Только после того как я проработала обе ночи, я призналась Волшебной Горлянке о том, что случилось. Она рассердилась на меня — но только за то, что я ей ничего не сказала. Она была моей наставницей и обязана была за мной следить. Я отняла у нее смысл существования. Так я узнала, что она смирилась с неизбежным.

Спустя два дня, после полудня, ко мне пришел Вековечный. Он ничего не сказал о приеме у Большого Дома. Мы оживленно беседовали на привычные темы. Он вел себя со мной как с равной, и я была благодарна ему за то, что он восстановил мое самоуважение. С ним мне не нужно было унижаться и притворно вскрикивать. Я с радостью приняла его и в постели, и пока я лежала в его объятиях, он прочитал мне свое новое стихотворение, а потом попросил повторить его вслух, чтобы он мог видеть, как слова вылетают из моих прекрасных губ.

@

Бесцветное небо — как дивный нетронутый холст,

Но с касанием кисти на нем вырастают громады гор,

Влажные следы краски на фоне сухих облаков.

Я — лишь рисунок отшельника на древнем обломке скалы,

Что намалеван одним только волосом, каплей чернил,

И вопрошает богов, где таится бессмертия дух.

Но заслонили священное небо громады гор,

И не увидеть его за тенью высоких скал.

@

Я расплакалась. Это были превосходные строки. Его талант вернулся! Я уже начала в нем сомневаться, но теперь все сомнения рассеялись. Я сообщила Волшебной Горлянке хорошие новости и прочла ей стихотворение.

— Оно слишком претенциозное, — сказала она, когда я закончила. — Что ты в нем нашла? У тебя что, так затуманился разум после секса? Оно о том, каким важным он себя считает — великим, как горы и небо, которые, по его мнению, он создает движением кисти. Как он может быть настоящим ученым? Я начинаю думать, что первое стихотворение, которое он тебе прочитал, было не его авторства.

Я возмутилась тем, что она так принижает его талант. Что вообще она понимает в стихах? У нее даже нет образования. А ее предположения о его характере — просто нелепы. Я никогда не встречала более открытого человека. Его рассказы о жене были трогательно искренними.

— Не отвечай сразу согласием, если он попросит тебя выйти за него замуж, — предупредила она. — Ты почти ничего о нем не знаешь, кроме его бесконечной болтовни о бесполезных идеях и еще того, что он написал всего одно хорошее стихотворение. Почему он живет у Большого Дома? Где его семья? Он сказал, что он из Аньхоя — но откуда именно? И откуда он берет средства на жизнь?

— У него есть свое дело, — сказала я.

— Это Большой Дом предположил, что у него есть свое дело. А ты говоришь так, будто это точно известно. Где тогда доказательства?

— Он не может быть бедным. Он из семьи, где десять поколений принадлежали к ученым государственным мужам…

— Десять, десять, десять… Вот что ты в нем любишь — число этих поколений. Но у меня насчет него все более нехорошие предчувствия. Трепет, который ты чувствуешь в сердце, я ощущаю в поджилках. Он заявляет, что он человек высших идей. Но идеи — будто воздух. Что он с ними делает? Он высказывает свое мнение, чувствует свою важность, а ты — благодарный слушатель, который аплодирует ему в постели. Он критикует собственные стихи. Однако он предлагает тебе плохие стихи и считает, что они достойны прочтения со сцены. А его траур по жене до встречи с тобой? Он не занимался сексом пять лет — одно это должно было навести тебя на мысль, что у него с головой не все в порядке, хотя скорее всего, это его очередная ложь. И подумай сама: он никогда ничего тебе не давал, ни разу не заплатил ни за чай, ни за закуски. Красный Цветок сказала, что она надеялась на новые стихотворения от него, которые покроют расходы. Но раз ничего хорошего из ее временной щедрости не вышло, она взыщет эти расходы с нас. Хорошо подумай, Вайолет. Не соблазняйся на возможность выйти за него замуж. Он не станет легким решением для твоего будущего.

До того как Волшебная Горлянка подняла против Вековечного бунт, у меня самой были насчет него сомнения. Но каждое высказанное ею подозрение я отметала, и из-за моего упорства любовь становилась только крепче. Я считала, что разговаривать с Вековечным о высоких идеях гораздо лучше, чем выслушивать, как другие мужчины говорят о торговых соглашениях и налогах. Он восхищался моим умом, который всегда будет со мной, тогда как другие мужчины хотели слышать только о том, какие они мужественные. Когда моя красота совсем увянет, эти мужчины больше не захотят испытывать на мне свою мужественность. Но Вековечный будет любить меня всегда, и неважно, буду я спать с ним рядом в постели или покоиться в могиле. Волшебная Горлянка хочет, чтобы я дождалась, пока какой-нибудь мерзкий богатый старик не сделает меня одной из своих наложниц. Ей больше бы понравилось, если бы я исполняла сцены из порнографических романов, а не стихотворения.

На следующий день я получила от Вековечного письмо с очередным стихотворением. И это снова был шедевр:

@

Туманные облака скрывают гору,

Гладь чистого пруда отражает ее величие.

@

В этом стихотворении он сравнивал себя с горой, которую никто не понимает, а меня — с прудом, чья глубина способна показать его лучшие качества. Эти две строчки были признанием Вековечного в любви и предложением стать его женой. Я подождала три дня перед тем, как сообщить Волшебной Горлянке, что я решила выйти за него замуж. Мне не хотелось, чтобы она разрушила обретенное мною счастье своими сомнениями и плохими знаками. Но они неизбежно вскоре последовали.

— Ты готова признать, что его неумелое вранье настолько затмило твой здравый смысл? — спросила Волшебная Горлянка. — Туман, величие? Что это вообще за стихи? Он сделал тебя прудом и решил, что благодаря этому стал великим. Если ты считаешь, что эти строки — шедевр, это доказательство того, что в голове у тебя вместо мозгов облака из слов и думать ты больше не в состоянии.

На следующий день я получила письмо:

@

Дражайшее отражение души моей!

В деревне Лунный Пруд тебя больше не побеспокоит разложение Шанхая. Тебе не придется выносить ежедневные толпы надменных иностранцев с их грубыми обычаями, большими кусками мяса, требованиями и оскорблениями. Тебе не придется больше развлекать аморальных мужчин.

Не будет ни коварной мадам, ни жестоких соперниц. Моя родная деревня — средоточие покоя. Ты будешь в окружении близких по духу людей. Каждый вечер ты сможешь наслаждаться закатом, его пламенеющим сиянием на фоне розового неба, не загороженного высотными зданиями, построенными чужеземцами.

Представь себе, моя дорогая, у нас будут все необходимые нам богатства: красота гор, чистая озерная вода и небо, которое вдохновило меня на посвященные тебе стихи. Тебя будут уважать как жену в доме потомственных ученых, с пятью поколениями семьи под одной дружной крышей.

Следует признать, что мы будем вести простую жизнь. Ты привыкла к более насыщенным событиями дням. Но я чувствую, что во всем этом таится гораздо больше, чем я тебе рассказал. Я дам тебе все это, я дам тебе гораздо больше того, чем ты пожертвовала ради меня, когда избавила от горя и одарила радостью. Я осыплю тебя поэмами в твою честь, которые стану читать тебе перед сном и после пробуждения, когда мы будем встречать каждый новый день как зарю нашей любви.

@

Волшебная Горлянка приподняла бровь.

— Да, он умеет красиво говорить. И так естественно. А как он расписывает прелести тихой деревни — эй-я! — никогда не думала, что в скучной жизни в глуши столько преимуществ! Но будь уверена, все эти пять поколений не дадут тебе расслабиться. Так много людей нужно будет ублажить, так много споров — в точности как в цветочном доме. А ты будешь весь день занята, воскуряя благовония и отбивая поклоны, чтобы почтить все десять поколений сплошных ученых мужей. Их семейный алтарь, должно быть, метров десять в длину. Не давай ему ответ.

— Я уже дала ответ. И я согласилась.

— Тогда тебе стоит вернуться к нему и сказать, что ты не согласна.

— Почему ты думаешь, что можешь распоряжаться моей жизнью?

— Потому что сегодня я говорила с Большим Домом. Спрашивала его, что за бизнес у Вековечного. Он сказал, что не знает, есть ли у него свое дело, потому что он никогда о нем не заговаривал. Я спросила, что он знает о его семье. Он ответил, что вообще никого из них не знает, знает только, что Вековечный — его троюродный брат по линии брата его матери, чья жена была сестрой одной из тетушек Вековечного. Большой Дом сказал еще, что его мать наверняка знала больше об их семье, но она умерла задолго до того, как он познакомился с Вековечным. Я спросила, что он знает об умершей жене Вековечного. Он был очень удивлен — он вообще не знал, что Вековечный был женат, тот никогда не упоминал о жене. Большой Дом сказал, что мужчинам обычно в голову не приходит задавать такие вопросы родным. Они могли бы счесть их оскорбительными, ведь вопрос подразумевает, что они что-то скрывают. А я думаю, что Вековечный как раз таки что-то скрывает.

Но она не смогла меня переубедить. Кем я стану, если не ухвачусь за эту возможность? Что останется от моего самоуважения? Ожидание лучших вариантов — привилегия юных девушек. У меня появилась возможность сохранить самоуважение и заработать уважение окружающих. Я могла спокойно жить день за днем и не беспокоиться, будет ли у меня крыша над головой в следующем месяце, году или когда я постарею. В свободное время я смогу сидеть в саду и размышлять о своей жизни, характере, вспоминать об Эдварде и Флоре. Я смогу высказывать свое мнение и общаться на равных со своим мужем. Идеальных мужчин не существует. Я тоже не идеальна. Мы примем друг друга со всеми своими ошибками и вместе научимся прощать себя и другого и принимать свои недостатки. Мы поделимся своей болью и утешим друг друга. У каждого из нас будут свои надежды, порой несбыточные, порой сентиментальные, и мы найдем те, которыми сможем поделиться друг с другом, осуществить их, возможно, даже заведем ребенка. Пусть у нас не будет большого богатства, но у нас общность взглядов, которую нельзя купить. И у нас будет любовь — не страстное увлечение и не глубокое чувство, которое было у нас с Эдвардом, но любовь, которая согреет обоих. Любовь поможет нам выдержать все испытания и поддерживать друг друга.

Я была очень благодарна Волшебной Горлянке за все, что она делала для меня все эти годы. Она стала мне матерью. Но теперь мне не требовалось ее одобрение. И пусть она пригрозила мне, что не поедет со мной в дом моего мужа, — все ее угрозы за прошедшие годы обычно оказывались ложными. Хотя на этот раз она может сдержать свое обещание, когда узнает, как и я только что узнала, что семья Вековечного живет в маленькой деревне под названием Лунный Пруд, в трехстах милях отсюда.