Долина забвения

Из Шанхая в деревню Лунный Пруд, 1925 год Вайолет

Летняя жара, растопив мое тело, изливалась влагой, стекающей по лицу и превращающей пыль в грязные слезы. И только начавшийся дождь смыл эти серые потеки на моих щеках, смягчил дороги и углубил колеи, позволив нам двигаться дальше.

Мы начали путешествие в деревню Лунный Пруд три недели назад. Вековечный сказал, что поедет с нами и позаботится о нашей безопасности и комфорте. Но за несколько дней до поездки его срочно вызвали из Шанхая. У него были дела где-то на юге. Очень важные — так он сказал. Ему придется добираться в Лунный Пруд другой дорогой, и, если ему повезет, он прибудет туда раньше нас. Он заверил, что наше путешествие будет совершенно безопасным. Путь до деревни не опасный, и он ни разу не слышал, чтобы путешественники повстречались с бандитами или их подстерегали другие беды.

— Худшее, что с вами может случиться в дороге, — сказал он, — это страшная скука.

Он оказался прав. Я уже была основательно измотана путешествием и гадала, сколько еще смогу продержаться. Мы все время двигались на запад, в глубь страны, по извилистому пути, по которому сам черт не решился бы поехать, — сначала мимо городов, потом мимо небольших провинциальных центров и торговых поселений, которые становились все меньше и меньше и располагались все в более пустынных местах, где не было ни поездов, ни машин, ни пароходов или почтовых судов, ни барж, ни даже рыбацких лодок, которые могли бы перевезти нас от одной речной развилки до другой. У последнего городка, стоящего у реки, Волшебная Горлянка нашла возчика, который ожидал на причале прибывших туда чудаков. У него было честное лицо. Называл он себя Старым Скакуном, видимо, чтобы имя свидетельствовало о значительном опыте в профессии. Он заявил, что у него лучшая повозка в пяти провинциях, которая когда-то принадлежала военачальнику. Старый Скакун просил за нее как за дорогой экипаж, к которому прилагались два осла, дополнительная тележка, услуги возницы и могучие плечи двух крепких мужчин, которые оказались его недоумками-сыновьями. В результате сделки нам пришлось трястись на сломанном сиденье с торчащими пружинами, которое, может, когда-то и принадлежало экипажу богача, но было вырвано из него и водружено на влекомую мулами тележку, с навесом из потрепанной клеенки и побитого молью шелка. Возница все еще настаивал, что конструкция тележки была лучшей в своем роде и что если он врет, то Волшебной Горлянке стоит пешком пройти через все пять провинций.

Каждый день она снова и снова проклинала Старого Скакуна и двух его сыновей, которые только и делали, что ухмылялись, видимо, чтобы еще больше ее разозлить.

— Вот такие идиоты и живут в месте, которое названо в честь пруда, — говорила она. — Ты понятия не имеешь, что такое деревня, малышка Вайолет. Ты можешь изменить образ мыслей… но это все, что ты вообще сможешь там поменять. В подобных местах женщины кончают с собой, потому что не видят другого способа оттуда сбежать.

Поднялся сильный ветер, и Горлянка обернула шею и голову платком, чтобы защититься от пыли. Видны были только ее прищуренные глаза, и она напоминала живого мертвеца, замотанного в бинты, как мумия. Но ветер оказался такой силы, что сорвал с ее лица платок. Всего несколько мгновений назад по небу мирно плыли кудрявые облачка, напоминающие соцветия цветной капусты. А теперь там зловеще темнело море из набухших туч. Я думала, что мы оставили позади свои беды, но, возможно, они только начинались. Мы уже встретили немало знаков, говорящих о том, что нам лучше повернуть назад. Два дня назад у повозки отлетело колесо, и мы два часа прождали, пока его поставят на место. Потом была еще одна задержка: нам показалось, что один из ослов совсем ослабел. Несколько часов он отказывался двинуться с места. Ветер растрепал мои волосы и разметал их по лицу, а потом нам на головы стали падать капли размером с лист. Мы даже не успели спрыгнуть с повозки, чтобы спрятаться под ней от дождя, как в желто-зеленые рисовые поля ударила молния. Густая трава начала колыхаться то в одну сторону, то в другую, будто поле было живым существом, которое тяжело дышало, меняя цвет с желтого на зеленый. Еще одна яркая вспышка — и внезапно пролился дождь. Он смыл грязь с моего лица и насквозь промочил одежду. За считанные минуты поток воды с неба так размягчил и углубил колею, что когда мы попытались тронуться с места, колеса увязли в грязи, и мы застряли. Эдвард в своих путевых заметках писал о подобном происшествии. Он взял доски и стал поворачивать их, будто стрелки часов, а потом упал лицом в грязь. Я громко засмеялась, вспомнив об этом, из-за чего Старый Скакун, видно, решил, что я смеюсь над его усилиями по нашему спасению.

Волшебная Горлянка вытащила ногу из туфли, а потом вытянула и саму туфлю из грязи.

— Возможно, это твоя судьба. Но почему моя судьба должна быть связана с твоей? Что я сделала тебе плохого в нашей прошлой жизни? Скажи мне, чтобы я могла отдать тебе долг и пойти своим путем. Я не хочу в будущей жизни стать твоим ослом, чтобы ты, уставившись на мою задницу, погоняла меня.

Когда же мы наконец снова тронулись в путь, она сказала:

— Почему мы вообще туда торопимся? Чтобы встретиться с кучкой деревенщины с претензиями на фамильную ученость?

@@

Перед тем как покинуть Шанхай, Волшебная Горлянка вывалила на меня все свои опасения, чтобы заставить меня передумать.

— Они окажутся конфуцианцами до кончиков пальцев, — говорила она. — Теми самыми, которые станут рвать тебе волосы, если ты будешь недостаточно расторопно повиноваться. Тебе придется почитать каждого из членов семьи, от старого до самого юного, кланяясь ему соответственно его возрасту. А твое место в семье будет в самом низу, рядом с курами. Думаешь, Матушка Ма была жестокой? Погоди, у свекрови ты в полной мере узнаешь, что такое рабство! Ты себе даже представить этого не можешь. Я это прочувствовала, пусть и недолго все это продолжалось. Мой сладкоголосый обманщик говорил, что в старости я не буду знать забот и попаду на небеса. Он не сказал, что сперва мне придется пройти через ад в деревне его предков. Я даже одного месяца выдержать не смогла. Я сказала себе: почему я должна умирать ради матери этого идиота? Лучше стану уличной проституткой, чем его наложницей.

— Но я буду женой, а не наложницей.

— Эй-я! Ты думаешь, что к тебе, модной красотке из Шанхая с американским лицом, отнесутся лучше? Посмотри-ка на свои огромные хлюпающие ступни. Люди в деревне будут в ужасе, увидев их. А зеленые, будто ящерицы, глаза! Они подумают, что ты лисица-оборотень. Станут тыкать тебя носом в каждую твою ошибку. Тебе придется проглатывать несправедливые обвинения, говорить очень редко и никогда не жаловаться, стоически выносить сплетни о себе и не выказывать гнев и со всем пылом соглашаться, что в прежние времена было лучше, — притворно жеманным голосом она произнесла: — Да, матушка, спасибо вам за то, что побили меня, это будет мне наукой, — и она изобразила руками мелкую семенящую походку. — Тебе лучше начать тренироваться с этого дня.

Разумеется, в мире существует немало идиоток-свекровей. И даже если мать Вековечного и правда окажется жестокой, со временем я смогу изменить все, что мне не нравится, — я же умная. Просто на это понадобится больше времени. Кроме того, свекровь не будет жить вечно. Что меня волновало больше всего — так это то, что там будет скучно.

Для новой жизни в роли жены Вековечного я решила заказать у портного подходящий для супруги образованного аристократа и учтивой невестки наряд.

— Ого! Для жены! — воскликнул он, — Должно быть, у каждой куртизанки в округе уже завелся в животе червяк зависти. Немногие из моих клиенток доросли до такого уровня.

— Я буду жить в их резиденции в провинции Аньхой — фамильном доме семьи ученых, десяти поколений. Знаешь ли ты, что много знаменитых образованных людей произошли из Аньхоя? Возможно, там не так роскошно, как в Шанхае, но там будут уют и культура. Дом, думаю, похож на прибежище ученого-философа, поэтому одежда не должна быть слишком модной или современной. Никаких западных деталей, как в одежде прошлого сезона. Наверное, они там склонны к традиционному образу жизни. Конечно, это не значит, что одежда должна быть ужасающе старомодной.

— Я сделаю так, что она будет немного в историческом стиле — как платья героинь в любовных романах.

— Только не используй платья трагических героинь, — предупредила я. — Мне не хочется носить наряды, напоминающие об их жалкой судьбе.

Портной сшил для меня четыре шикарных жакета — по одному на каждый сезон. Как и всегда, работа его была безупречна, а шелк — лучшим: гладкий, но не скользкий, глянцевый, но не ослепительно сияющий. Но, как мне показалось, ничего исторического в них не было. Они были старомодными, словно одежда верной вдовы, которая ни в коем случае не стремится возбудить похоть, и такими объемными, что в них влезло бы еще две меня. Портной заверил, что в этой одежде я — истинное воплощение благородной дамы. Он также сшил три простых костюма на каждый день, без вышивки. У зимних жакетов на подкладке вместо плотного хлопка был шелк. Летние наряды он сшил из хлопкового полотна не толще детского волоса, а сорочка под ними была из той же легкой ткани. Разрез на юбке был совсем не заметен. Форма жакета напоминала ту, которую я придумала несколько лет назад (тогда Волшебная Горлянка назвала ее «свежей»). Жакет плотно облегал фигуру сверху и расширялся книзу. Прорези по бокам спускались ниже талии и свободно соединялись небольшими китайскими застежками. Хотя выглядела одежда вполне респектабельно, она должна была подойти для тихой жизни и отдыха в саду. В последнюю минуту я упаковала еще и несколько платьев-ципао, выбирая те, у которых не было слишком высокого воротника или слишком большого разреза на боку. Возможно, Лунный Пруд совсем не такое захолустье, как я о нем думала.

Вековечный выбрал мне новое имя в ночь перед тем, как отправиться в свою деловую поездку: Си Юй — морось, мелкий дождь. Имя было взято из знаменитых строк стихотворения поэта эпохи Тан Ли Шанъиня, которого мы оба обожали. Его выбор должен был обозначить, что я из семьи образованных людей. Это в некотором отношении было правдой. Моя мать-американка получила образование на родине, и она вместе с учителями обучала меня и английскому, и китайскому. Однако мы не станем объяснять это его родным. И только потом я вспомнила, что Ли Шанъинь был известен тем, что прославлял запретную любовь. Если все в его семье получили должное образование, они сразу узнают, откуда это имя. Но слишком поздно было просить Вековечного выбрать что-то другое.

Кроме неподходящего имени меня еще беспокоила реакция его семьи на мою немного западную внешность. Вековечный сказал мне, что подумает, как представить ее в выгодном свете, чтобы они меня приняли. Если у них будут возражения, я, без сомнения, смогу их переубедить. Я предоставила ему вымышленную родословную, согласно которой происходила из маньчжурской семьи, живущей в северной части Китая и связанной дальним родством с императорской семьей. На севере тысячи лет назад вовсю хозяйничали захватчики с иных земель. Чтобы поддержать эту легенду, Волшебная Горлянка снова выкрасила мои волосы в черный цвет.

Но как только я решила одну проблему, Волшебная Горлянка вспомнила о другой:

— Его мать спросит, почему ты такая старая, но ни разу не была замужем.

Мне будет легко ответить. Я скажу, что я — вдова почтенного чиновника, который никогда не брал взяток, и поэтому, как женщина скромного достатка, привыкла вести жизнь тихую, традиционную и печальную. И как того требует добродетель, я никогда не уступала мужчинам, желающим жениться на мне.

— Тебе будет тяжело убедить их в том, что это правда, если ты не возьмешь под контроль свой характер и дурной язык.

— А тебе лучше не говорить, что ты вдова. И еще тебе придется объяснять, кем мы друг другу приходимся. Мать и дочь?

Я застыла в ожидании, какой же возраст она выберет сегодня.

— Ха! Как я могу быть твоей матерью? Разве я такая старая? У нас разница всего в двенадцать лет! Я буду твоей старшей сестрой, — она быстро добавила: — Это в том случае, если я еду с тобой. Я не помню, чтобы ты меня об этом просила.

Она постоянно меня в этом обвиняла, и все из-за того, что я по глупости сказала ей: «А куда тебе еще идти?»

Волшебная Горлянка обвинила меня в том, что я жалею ее, как бедную попрошайку. Но я возразила ей, сказав, что уже предупредила Вековечного, что не могу поехать в его деревню одна и поеду только с компаньонкой. Компаньонкой, а не попрошайкой! Она возразила, что компаньоном может быть кто угодно, даже кот. Возможно, в новом доме я найду себе много компаньонок.

— Ты будешь женой Вековечного. У твоей поездки есть цель. А если у меня нет цели — то и ехать мне незачем. Я не хочу преодолевать такой путь и там обнаружить, что я никому не нужна. Я могу выбрать собственный путь. И ты не должна меня жалеть.

Несколько минут спустя она добавила:

— Но если такая причина найдется и я решу поехать, мне тоже нужно новое имя.

Она начала вслух перечислять варианты. Некоторые были слишком игривы, другие — слишком высокопарны для ее уровня образования. Наконец она выбрала имя Вань Ся — Сияние Заката, что, по-моему мнению, звучало нелепо. Сияющего в ней ничего не было и в помине. Ей бы больше подошло Молния или Гроза.

Волшебная Горлянка дождалась последнего дня перед отъездом и тогда сообщила мне достойную причину, для того чтобы поехать со мной:

— Малышка Вайолет, я услышала от одной из служанок ужасную историю. Примерно двадцать пять лет назад она работала на одну семью китайских ученых. И наложницей старшего сына стала девушка-американка. Он привел ее в дом — и мать стала относиться к ней как к рабыне. Что бы ни сделала американка, она не могла угодить никому из семьи, включая своего мужа. Вскоре после переезда в дом мужа свекровь забила ее до смерти, и никто ничего им за это не сделал. Американская сторона сказала, что не может вмешиваться в дела китайской семьи и что именно по этой причине они не советуют заключать смешанные браки. Китайская сторона объяснила, что она получила по заслугам за свою дерзость. И это правда! Она умерла из-за американской дерзости, которая у нее в крови, и у нее не было никого, чтобы ее защитить.

Она замолчала, ожидая моей реакции. Я помню, что сама много лет назад рассказала ей эту историю. Я подслушала, как об этом говорили мать и Золотая Голубка. Но я знала, что она хочет услышать: «Эй-я! Как я рада, что ты едешь со мной! Ты должна защитить меня от подобной участи. Ты ведь не оставишь меня одну, правда?»

@@

Во время поездки Волшебная Горлянка часто по-сестрински делилась со мной мудрыми советами, которые должны были пригодиться мне в новой жизни.

— Скоро тебе не понадобится эта твоя книга. Ты все время будешь занята — станешь вышивать носовые платки, пока глаза твои не высохнут и не ослепнут. И забудь о том, что можешь есть что хочешь и когда хочешь. В такой глуши нет ресторанов, и никто не доставит тебе пищу по твоему вкусу. Ты не сможешь отослать суп образно на кухню только из-за того, что там многовато жира. Тебе будут доставаться вчерашние объедки, которые никто не тронул, потому что они уже были подпорчены. Но ужаснее всего то, что каждое утро тебе придется просыпаться с рассветом. Раньше ты видела рассвет только тогда, когда еще не уснула с вечера. Такова жизнь в деревне. Я хорошо ее помню.

Ее прервал хохот двух сыновей возчика, которые рассказывали друг другу анекдоты:

— …и тогда этот идиот из Деревни Собачьего Хвоста поверил мошеннику, заплатил два цента за летающие перья и прыгнул со скалы. Он сказал, что сомневается в том, что перья и в самом деле летающие, но не хочет, чтобы два цента пропали зря.

Старый возчик подбежал к сыновьям и огрел их хлыстом.

— Я вам сейчас головы расшибу и вылью из них всю мочу и дерьмо, что там вместо мозгов! Может, тогда вы, дураки, поумнеете и поймете, что значит работать!

— Видишь?! — спросила Волшебная Горлянка. — Вот такие плебейские речи ты отныне всегда будешь слышать.

Казалось, что Волшебная Горлянка сошла с ума. Ее будто мучил непрерывный зуд, она не могла перестать придумывать всё новые и новые опасности, вспоминать истории о самоубийственном побеге, и в какой-то момент мне стало казаться, что я тоже схожу с ума.

— В Шанхае у нас было столько свободы, — задумчиво заметила Волшебная Горлянка. Она снова начала с доводов, которые приводила мне в Шанхае. Она повторяла их теми же словами: — Ты должна была внять моему совету и с помощью своих сбережений основать свой дом. Мы могли уехать в другой город, где аренда дешевле и где не такая большая конкуренция. Но вместо этого ты решила стать почтенной женой. Ты все свои деньги ему отдала? А что насчет украшений? И за что, спрашивается? Чтобы стать уважаемым человеком в месте, куда отшельники уходят умирать! С нашими-то мозгами мы могли придумать что-нибудь получше…

— С нашими мозгами? Твои идеи не умнее, чем моя мечта о замужестве. Что бы произошло, последуй мы твоему плану? Если бы мы потерпели поражение, что бы с нами стало? Мы слишком старые, чтобы основывать собственный дом. Тебе уже почти пятьдесят.

— Хэй! Пятьдесят?! Зачем ты прибавляешь мне возраст? Хочешь меня оскорбить?

— Если бы я осталась в Шанхае, мне пришлось бы вскоре перебираться в дешевый бордель в Японской концессии, где я бы раздвигала ноги сразу же, как клиент назовет мое имя. Именно туда и ты отправилась бы, если бы я не позволила тебе стать своей наставницей.

Волшебная Горлянка отпрянула:

— Эй-я! Ты позволила мне стать своей наставницей?! — она фыркнула и отвернулась, свесившись из повозки. — Никакой благодарности! Если не хочешь меня слушать — что ж, отлично! Я никогда больше не заговорю об этом. Я за всю оставшуюся жизнь тебе больше ни слова не скажу! Буду считать тебя призраком. Как только мы доберемся до следующего города, я отправлюсь в обратный путь и исчезну из твоей жизни. Клянусь! Исчезну навсегда! Слышишь? И тогда мы обе будем счастливы!

За эти годы она часто устраивала мне дни полного молчания. К несчастью, на этот раз она нарушила свое обещание уже через два часа и продолжила изводить меня разговорами.

— Однажды ты будешь рыдать на моей могиле и говорить: «Волшебная Горлянка, ты была права, а я такая дура! Если бы я тебя послушала, я бы не лежала сейчас в дешевой лачуге в Лунном Пруду, где меня имеют крестьяне за два цента за сношение! Я все еще была бы человеком, у которого есть имя и разум, который помнит, кем я могла бы стать…»

Я перестала вслушиваться в ее слова. Мне и самой уже было плохо от всех опасений — и от тех, что она мне высказала, и от множеством своих. Мне так часто приходилось кардинально менять свою жизнь, так часто выходить на сцену, чтобы создать иллюзию любви, что я уже не помнила, что такое настоящая любовь. Я посмотрела на кольцо, которое мне дал Вековечный: с тонким ободком, который так легко сломать. Я отправилась в дорогу длиной в три сотни миль только для того, чтобы изображать человека, которым не являюсь, чтобы жить с мужчиной, которого я обязана полюбить. Я гналась за счастьем, за мнимым избавлением и оказалась на дороге к безлюдным местам. Но, возможно, я не найду там того, что ищу. А если даже найду, счастье может стать всего лишь иллюзией, игрой воображения, и если я ухвачусь за него, я буду существовать среди грез.

Когда-то я боялась, что такое может произойти с малышкой Флорой. Я привыкла каждый вечер смотреть на ее фотографию и на фотографию Эдварда, пока Вековечный не сказал, что его это беспокоит. Он боялся, что я могу думать об Эдварде, пока он занимается со мной любовью, что я могу сравнивать его с ним или мечтать о том, что гуляю с малышкой Флорой. Так что я отложила фотографии в сторону. Но я все же снова повторила моему ребенку слова, которые, как я надеялась, будут поддерживать ее до тех пор, пока я ее не найду: «Всегда сопротивляйся, никогда не подчиняйся».

@@

Дни тянулись один за другим, а я жалела, что не взяла с собой одежду, которая бы спасла меня от палящего солнца и проливного дождя. Среди моих простых летних жакетов для путешествия я выбрала лучший — из зеленого воздушного шелка. И мне было больно видеть, как на рукавах появляются первые пятна грязи, а полы жакета, когда их раздувал ветер, становятся похожими на похоронные флаги.

Волшебная Горлянка пришла в сентиментальное расположение духа и вслух размышляла об удобствах и удовольствиях, которые мы оставили в Шанхае: о залах, где читали стихи и пели, где звучали музыка и смех, о соблазнительных платьях, которые притягивали завистливые взгляды женщин, считающих себя «добропорядочными». А что насчет ставок, которые мы за игральным столом делали за наших клиентов, и денег, которые мы получали, если наша ставка выигрывала?

— Помнишь прогулки в экипажах с клиентами? — спросила она. — Как весело было мчаться через весь город и махать благочестивым женщинам, делающим подношения в храмах! Помнишь, как мы смеялись, когда иностранки хмурились, а их мужья искоса поглядывали на нас? Подумай обо всех своих поклонниках, как они замирали от восторга перед тобой, как заваливали тебя подарками! Какие славные были времена, но теперь их не вернуть…

Я прикрыла веки и притворилась, что задремала.

Повозка остановилась, я открыла глаза и поняла, что и вправду задремала. Справа от дороги был крутой горный склон. Слева возвышались скалы. В сотне футов впереди дорогу перекрыл оползень, заваливший другую повозку — всего десять минут назад, как сказал подбежавший к нам мальчишка. Погибла целая семья из шести человек, повозка стала их кораблем, на котором они уплыли в загробный мир по водопаду грязи.

— Их даже не видно, — сказал он, — только чья-то рука и еще макушка. Рука некоторое время назад перестала шевелиться.

Он поманил нас ближе. Все пошли к завалу, даже Волшебная Горлянка, но я осталась у повозки. Зачем мне смотреть на чужую несчастную судьбу? Чтобы порадоваться, что это случилось не со мной? Чтобы испугаться и изводить себя мыслью, что со мной может произойти то же самое?

Старый Скакун заявил, что по дороге проехать нельзя. Нам придется повернуть обратно, но он знает, где сократить путь, чтобы сэкономить время. Вскоре мы выяснили, что «короткий путь» — это даже не дорога, а просто тропинка через рапсовое поле, такая узкая, что на ней едва помещаются колеса повозки. Мы тащились вперед, а Старый Скакун все хвастался:

— Видите? Какие книги расскажут вам о том, где проехать?

Через несколько часов он выругался, и мулы остановились. Дорожку наискось пересекали несколько канав, в которые неизбежно попали бы либо нога животного, либо колесо повозки. Мы повернули назад и поехали по тропинке через другое поле, пока нам не преградила путь груда больших валунов, сдвинуть которые могли бы только десять человек. Мы снова сменили маршрут. На этот раз хозяин поля выкопал целый лабиринт из ям, на дне которых лежали глиняные черепки, дожидаясь, пока кто-нибудь не упадет на них.

— Ненависть делает людей умнее, — пробормотал Старый Скакун.

Мы опаздывали уже на три дня, а теперь еще пришлось ехать обратно, так как нам не удавалось объехать препятствия. Если так будет продолжаться, Вековечный вернется домой раньше, чем мы приедем. Меня бы это больше устроило.

— Хорошие новости, — объявил нам Старый Скакун спустя несколько дней. — Скоро мы доберемся до Великого канала. Затем пересечем реку на пароме, и нам останется лишь два дня пути до деревни Лунный Пруд.

Городок, как он нам сказал, был оживленным портом и уездным центром. Реку заполоняли суда и сампаны, привозившие туда разнообразные продукты. Мы сможем выбирать из десятка отелей.

— Таких чистых, что они понравятся даже вам, — произнес он, глядя на Волшебную Горлянку. — Я не был там со времен своей молодости, но так ясно все помню, будто это было вчера. Уличный театр и акробаты, маленькие мальчики, выполняющие разные трюки. Девушки там такие красивые, каких я больше нигде не видел. Милые, да еще и застенчивые. О, а острые закуски! С тех пор как я их попробовал, я не могу забыть их вкус…

Что бы он там ни пробовал, вкус этих блюд останется только в его памяти. Великий канал оказался вовсе не каналом. Там не было ни реки, ни даже крошечного ручейка — только ровный слой ила. Старый Скакун с руганью метался то в одну, то в другую сторону.

— Должно быть, я поехал не по той дороге!

Но мужчина, стоящий в темном дверном проеме, крикнул:

— Это то самое место!

Мы узнали от него, что двадцать лет назад река, которая питала канал, разлилась и сменила русло, затопив при этом множество деревень. Когда вода схлынула, на месте оживленного порта остался бесцветный город-призрак. Единственными его обитателями были старики, которые хотели, чтобы их похоронили в доме их семьи, рядом с родственниками, которые утонули при наводнении.

— Что за судьба привела меня сюда, чтобы это увидеть? — спросила Волшебная Горлянка. — Почему именно это место?

— Я не виноват! — огрызнулся Старый Скакун. — Думаешь, я знаю про все беды, которые тут произошли за последние двадцать лет?

От городка остался лишь один переулок с закопченными зданиями, из-за чего это место напоминало пепелище. Третьесортный чайный домик подпирала потрескавшаяся деревянная балка. Зайдешь в него — и оно может стать твоей могилой. Сцена, где некогда выступали акробаты, провалилась, и наводнением туда нанесло всякий хлам — поломанные ведра, серпы и табуретки. Я вздрогнула при мысли, что люди, которым принадлежала вся эта утварь, могут покоиться под кучей хлама.

Хозяин гостиницы был крайне рад нас видеть — мы оказались его первыми клиентами за последние двадцать лет. Пока он вел нас к комнатам, рассказывал о том, как через канал собиралась переправиться какая-то знатная особа:

— Мы построили большую приветственную арку, раскрасили ее красной и золотой краской, а по углам вырезали драконов. Мы расширили дорогу, посадили деревья, привели в порядок храм, помыли и подлатали статуи богов… А потом пришло наводнение.

Стоило нам открыть дверь в свою комнату, как в ней поднялись облака пыли, будто мы пробудили живущего там призрака. На остове деревянной кровати лежало гнездо с дохлыми мышами, а от одеяла осталась груда истлевших лохмотьев. Но мы за путешествие повидали и худшее. В некоторых местах мыши в гнезде были еще живы. Мы с Волшебной Горлянкой убрали мусор и помыли пол. Положили наши циновки на голые доски кровати. Я спала беспокойно. Волшебная Горлянка часто вскрикивала, будила меня и один раз заявила, что, когда открыла глаза, увидела перед собой крысу, подергивающую усиками, будто она решала, какое ухо ей отгрызть первым. Потом я закричала, потому что тоже заметила крысу — та бежала по потолочной балке.

На следующее утро мы увидели, что Старый Скакун разговаривает с одним из местных фермеров, человеком с красивыми чертами лица, которые были настолько иссушены солнцем, что ему можно было дать как тридцать, так и пятьдесят лет. Он внимательно меня разглядывал, и я услышала, как возчик объясняет ему, что я только внешне похожа на иностранку, а на самом деле я китаянка.

— Хорошие новости, мисс, — обратился к нам Старый Скакун, широко улыбаясь. — Этот человек точно знает, как попасть в нужную нам деревню. Впереди есть твердая глиняная дорога. Наводнением смыло валуны и заполнило глиной рытвины, а засуха высушила глину, и теперь там ровная и твердая поверхность. Ее вряд ли кто-то использует, поэтому там не должно быть колеи.

— Если дорога так хороша, почему по ней никто не ездит? — спросила я.

— Все называют ее Дорогой призраков, — ответил фермер, — потому что деревню, которая находилась выше по склону, целиком — дома, людей и скот — смыло наводнением. Не осталось ничего до следующей террасы, где смертельный оползень стал белой гладкой дорогой. По крайней мере, так говорят люди.

Старый Скакун больше не улыбался:

— Ты сам-то видел эти дорогу?

Мужчина помешкал.

— У меня не было причин идти в ту сторону, — наконец сказал он. — Вы можете поехать и другой дорогой, на восток, но вам придется потратить лишний день. Там дорога не такая гладкая, и в последние несколько лет бандиты там грабили путешественников. Я слышал, что в этом году они убили всего двоих. А в прошлом из-за голода дела обстояли гораздо хуже. Вряд ли их можно за это винить. Им тоже нужно что-то есть. Если вы выберете другую дорогу, то вам особо не о чем волноваться. У них старые мушкеты, которые достались им от погибших иностранцев-охотников, и в половине случаев они просто не смогут выстрелить. Но выбирать вам.

Старый Скакун неуверенно кивнул:

— Мы поедем кратчайшим путем.

— Кратчайший путь — это Дорога призраков. Тогда слушай внимательно. Поезжайте по этой дороге на запад и возле следующей деревни, где путь раздваивается, снова поворачивайте на запад. Развилка в двух днях пути отсюда. Затем начинается белая твердая дорога на костях, о которой я говорил. Путь по ней займет еще два дня. Когда вы доедете до следующей развилки, вы можете продолжать путь на запад по Дороге призраков либо повернуть на север и выбрать ухабистую дорогу. Поезжайте на север — и потом поднимайтесь в горы еще два дня. На развилке сверните налево к Волнующим холмам. Вы их не пропустите: они похожи на ягодицы и груди. И несколько дней вы будете с наслаждением блуждать по этим холмам, — он посмотрел на меня и Волшебную Горлянку. — Простите, — мужчина снова повернулся к Старому Скакуну. — Дальше будет узкий проход между двумя холмами. Как только вы пройдете через него, перед вами откроется длинная узкая долина между низкими горами. Посреди долины вьется река. На конце долины стоят пять гор. У их подножия и лежит деревня Лунный Пруд. Вы сразу поймете, когда попадете туда, потому что дальше дороги нет. Горы там высокие, так что не думайте, что почти приехали. Чтобы только спуститься с Волнующих холмов, вам понадобится целый день. И вам лучше привязать побольше веревок к боковым сторонам повозок: спуск с холмов круче, чем кажется. Держитесь за веревки, чтобы ваш груз не утянул ослов за уступ. У подножия холмов есть деревня. Вы можете отдохнуть там или потратить еще семь-восемь часов и добраться до Лунного Пруда.

Через два дня, когда мы добрались до Дороги призраков, Волшебная Горлянка, Старый Скакун и его сыновья притихли. Они молча смотрели на белую глину. Мне она казалась вполне обычной.

— Она белее, — тихо произнесла Волшебная Горлянка, — будто кости, откопанные гробокопателями. Я видела кости такого же цвета в деревне, где жила с жестокой свекровью.

Мы поехали дальше. Одно из колес скрипело, будто раненое животное. Каждый раз, когда из леса доносился какой-нибудь звук, Волшебная Горлянка ахала и хватала меня за руку. У меня по спине пробежал холодок, и я велела ей прекратить вести себя так глупо. Старый Скакун разрешил ослам недолгий отдых, и те заупрямились, когда воду у них отняли слишком рано.

— Как ты можешь верить в эту чепуху про призраков? — спросила я Волшебную Горлянку.

— Что кажется чепухой в Шанхае, в сельской местности совсем не чепуха. Те, кто не обращает внимания на знаки, не доживают до того, чтобы признаться в своей глупости.

После наступления ночи Старый Скакун долго спорил с сыном, продолжить ли путь или остановиться на ночь и выставить одного из мужчин в карауле. Ослы уперлись так, что решили за нас. Если животные умрут от изнеможения, мы тут точно застрянем. Каждый раз, когда в кустах что-то шелестело, сыновья возчика кричали и махали в воздухе длинными ножами, будто могли поразить ими и так уже мертвых призраков.

Мы тронулись в путь прямо перед рассветом, и поздним утром колеса повозки уже громко скрипели на ухабах и камнях. Мы покинули Дорогу призраков и поехали на север. Дальше нас ожидали Волнующие холмы. Перед закатом следующего дня мы добрались до узкого прохода между двумя холмами. За ним открылась долина с вьющейся посреди нее рекой. Долину окружали низкие холмы с террасами рисовых полей, которые стали уже золотисто-зелёными — готовыми для сбора урожая. На дальнем конце долины возвышались темные силуэты четырех гор, каждая из которых была выше предыдущей. Между второй и третьей горами нависала темная грозовая туча, подсвеченная снизу розовым светом вечерней зари. Сквозь нее пробивался солнечный луч, и земля под ним сияла золотом. В этом свете и лежал Лунный Пруд.

Он был прекрасен — но у меня появилось зловещее предчувствие, и я сразу поняла почему. Я много раз видела подобную долину — на рисунках, которые Лу Шин подарил матери и Эдварду. Я смотрела на Долину забвения. Неужели сама судьба вела меня сюда? Я десятки раз тайно всматривалась в эту картину. Эдвард считал, что долина освещалась рассветными лучами в час пробуждения. А я говорила, что это закат, когда вся жизнь замирает. Он думал, что тучи уходят и гроза закончилась. А мне казалось, что буря готова вот-вот разразиться. Получилось так, что мы оба были и правы, и неправы. Сейчас был закат, но грозовые тучи уходили прочь.

— Только четыре горы, а не пять, — заметила Волшебная Горлянка. — Фермер, похоже, считать не умеет.

Четыре горы. На рисунке их было пять: две с одной стороны от сияющего проема, три — с другой. Небо изменилось, тучи чуть сдвинулись, и мы увидели пятую гору: огромный темный силуэт за четырьмя другими горами. Картина казалась предзнаменованием. Я искала отличия, и я их нашла. Местная долина была длиннее, а на холмах были рисовые поля. Горы на другой стороне имели более острые вершины. Вообще-то, если не считать пяти гор, горной долины и грозовых туч, пейзаж не очень-то походил на тот, что был изображен на картине. Там был проем между горами, где сияло солнце. Здесь же были только горы.

Долина постепенно обретала свою форму и цвет. Я уверяла себя, что она не угрюмая. Закат скроет мое прошлое и оставит его в секрете. Завтра начнется новый, светлый день. Я стану женой. Вековечный встретит меня, и мы будем жить спокойно, как и полагается образованным людям на отдыхе. Мы будем гулять по горам и набираться вдохновения, чтобы писать стихи. Кто знает, возможно, у нас даже будет ребенок. Но тут я вспомнила о малышке Флоре, и на меня накатила печаль. Я буду жить так далеко от моря, что никогда не смогу ее найти. Мне нужно будет упросить Вековечного отпускать меня ненадолго в Шанхай, чтобы узнавать, нет ли о ней новостей.

Мы вышли из повозки, и Старый Скакун повел ослов вниз по тропе. Солнце закатилось, и мы увидели дымные отблески очагов. Мы миновали ряд домов вдоль реки и дошли до небольшой ярмарочной площади, на другом конце которой стоял храм. Из темного проема винного магазина нас окликнул мужчина. Он сказал, что мы можем здесь утолить свою жажду. Старый Скакун с радостью принял приглашение. Мы остановились в прохладной тени каменной стены. Вокруг нас собралась толпа. На нас глазели мужчины, женщины, дети и даже собаки. Я видела, как продавец вина дает указания Старому Скакуну, куда ехать дальше. Он показал вперед, на какое-то неизвестное нам место, затем наклонил голову в одну сторону и согнул руку в том же направлении, потом резко изогнулся, поднялся на цыпочки и уставил взгляд вниз, будто смотрел на какую-то невидимую пропасть, куда мы можем упасть. Он продолжал смотреть вниз и снова поднялся на цыпочки, стиснул зубы, а потом опустился на колени — и подпрыгнул. Руки его опустились и затряслись, будто хвост выброшенной на берег рыбы. Внезапно он замер, потом резко вытянул вперед руки и прищурил один глаз, будто смотрел в подзорную трубу. Затем он опустил руки по сторонам и удовлетворенно посмотрел на Старого Скакуна, будто показывая, что мы наконец-то удачно добрались до Лунного Пруда. Старый Скакун повторил все его жесты и ужимки, а собеседник кивал и два раза поправил его. Удовлетворенный результатом возчик купил мужчине небольшую бутылку вина, а тот снова показал в направлении, куда нам нужно было ехать, и резко махнул рукой вперед, будто сейчас мы должны будем добраться гораздо быстрее. Два парня вышли из винного магазина и, ухмыляясь, уставились на меня. Они даже не пытались понизить голоса, обсуждая, что я похожа на иностранку, и размышляя, какова я в постели.

— Идите к черту, — огрызнулась Волшебная Горлянка.

Они расхохотались.

Старый Скакун заплатил за вино и вернулся к нам.

— Хорошие новости… — начал он.

Волшебная Горлянка его перебила.

— Хватит повторять про «хорошие новости». Твои слова уже похожи на проклятие.

— Хорошо, тогда я скажу невесте, — он повернулся ко мне. — Тут неподалеку живет вдова, которая сошла с ума после смерти мужа. Целыми днями она намывает стены и пол — за исключением тех дней, когда принимает у себя постояльцев.

Этим вечером я приняла прохладную ванну. Пока я выжимала грязь из волос, безумная вдова принесла еще одну небольшую лохань с чистой водой, помогла мне перебраться туда, а затем унесла грязную воду. Она еще дважды повторяла эту процедуру, пока я не настояла на том, что мне нечего больше смывать, кроме собственной кожи.

На следующее утро мы проснулись рано. Я оделась, заметив, что безумная вдова вытрясла из моей одежды — штанов и жакета цвета зеленой листвы — всю пыль. Волшебная Горлянка надела жакет глубокого синего цвета. Мы еще никогда не надевали таких скромных нарядов. Но когда вдова нас увидела, глаза и рот у нее округлились, и в первый раз со времени нашего приезда она заговорила.

— Теперь я смогу умереть спокойно, — сказала она с деревенским акцентом, — зная, что жены богов принимали ванну у меня в доме.

Я была польщена, что мы произвели на нее такое впечатление. В этих одеждах я встречусь со своей свекровью и остальной родней. И увижу Вековечного. Если посчитать все задержки в пути, мы опаздывали на неделю.

Стоило нам погрузиться в повозку, как зной вновь обрушился на мое тело. Колеса завертелись, поднимая пыль, оседающую на наши лица и одежду. Время от времени мы похлопывали по своим нарядам, выбивая из них небольшие облачка пыли, но тут же налетал порывистый ветер и снова осыпал нас мелким песком. Чем дальше мы ехали, тем больше небо заслонялось Небесной горой и четырьмя ее «сыновьями». Теперь мы двигались в их тени.

— Чем ближе мы подъезжаем, тем меньше видим, — пробормотала я.

— К тому времени как прибудем на место, мы и вовсе ослепнем, — ответила Волшебная Горлянка.

Остальную часть пути мы проехали молча. Я все больше нервничала, представляя семью Вековечного, образованную, но старомодную, как они дружелюбно-суетливо приговаривают, сколько же трудностей нам пришлось преодолеть на пути к ним. Я представляла себе просторный дом с большим внутренним двором, прекрасный пруд, отражающий в своей глади величественные горы. Дорога вилась вдоль реки, и по обеим ее сторонам фермеры убирали рис, подсекая серпами колосья с зернами. Завидев нас, они прекращали работать и долго провожали нас взглядом.

Мы доехали до узкого, полуразрушенного моста. Очевидно, именно о нем нас предупреждали как о самом опасном участке маршрута. Под мостом по большим валунам бежал бурный водный поток, шумный и пенистый. Нам приходилось перекрикиваться, чтобы услышать друг друга. За рекой оказалась главная дорога, ведущая в деревню, которая быстро сузилась до тропы между тесными стенами домов. Через несколько минут тропа вывела нас на ярмарочную площадь, где стоял храм с колоннами, покрытый осыпающимся красным лаком. Оставался час до заката, и все прилавки с едой уже опустели, но несколько лавок еще были открыты. Там продавали ведра, похоронные принадлежности, вино, соль, чай и простую одежду. Жизнь моя ухудшалась с каждой секундой. За площадью нас ждал очередной узкий проход между домами. Проехав через него, мы оказались прямо перед большим круглым прудом. Не было в нем небесной голубизны — вода в пруду вся позеленела от водорослей. И его не окружали деревья и пологие берега с зеленой травой, как мне представлялось. По обеим сторонам дороги неровной линией стояли разнотипные бедные хибарки, чем-то напоминающие кривые зубы. В отдалении возвышался двухэтажный дом с темной крышей и стенами, похожими на крепостные. По сравнению с другими домами он казался огромным, но был значительно меньше, чем я рисовала в своем воображении. И я только сейчас осознала, что мысленно представляла его похожим на дом Лу Шина. Я посмотрела на Волшебную Горлянку. Она в ужасе выпучила глаза.

— Я что, вижу сон о своем прошлом? — ахнула она. — Надеюсь, что дорога идет дальше, к другому пруду и дому.

Во рту у меня пересохло.

— Я скоро умру от жажды, — сказала я Волшебной Горлянке. — Как только доберемся до дома, скажи слугам, чтобы сразу принесли нам чай и горячие полотенца.

— Эй-я! Я твоя старшая сестра, а не служанка. Ты скоро сама будешь мне прислуживать в наказание за то, что привезла меня сюда.

Волосы Волшебной Горлянки, растрепанные ветром, напоминали заброшенное ласточкино гнездо. Мои, должно быть, выглядели не лучше. Мы велели Старому Скакуну остановиться, и я нашла свой дорожный косметический набор. Я подняла крышку, под которой было зеркало. Смахнув с лица пыль, я ахнула: лицо покрывали морщинки, в которые забилась грязь. Два с половиной месяца на солнце и на ветру превратили меня в старуху. Я начала лихорадочно открывать небольшие ящички, стараясь найти баночку с жемчужным кремом. С его помощью мне удалось стереть несколько лет. Мы с Волшебной Горлянкой помогли друг другу расчесать волосы и собрать их сзади в узлы. Наконец мы были готовы. Я попросила Старого Скакуна отправить вперед своих сыновей, чтобы они объявили о нашем приезде. Таким образом, семья сможет быстро приготовиться к нашей встрече.

Мы доехали до внешних ворот фамильного дома семьи Шэн. Белая штукатурка на них потрескалась, а в некоторых местах осыпалась, открывая большие куски кирпичной кладки. Почему дом пришел в такой упадок? Не так много денег требуется, чтобы покрасить двери и починить петли. Возможно, слуги обленились без присмотра жены.

Наконец повозка остановилась, и скрип колес затих. Мы ждали у главных ворот высотой в два человеческих роста. Никто не вышел нас встретить. Некоторое время я не слышала ничего, кроме тяжелого дыхания и фырканья усталых ослов и биения собственного сердца.

Старый Скакун крикнул:

— Эй! Мы приехали!

Ворота оставались закрытыми. Должно быть, ленивый привратник просто заснул. Возчик провел пальцами по бронзовым петлям. Только несколько пятен облупившегося красного лака остались на двух деревянных створках. Он поднял взгляд на резную каменную табличку над воротами. Там было что-то написано, но табличка так обветшала, что ничего нельзя было разобрать.

— Неплохо, — заметил Старый Скакун, — Сразу видно, что когда-то здесь жили богатые, уважаемые люди.

После того как мы подали голос в третий раз, какой-то мужчина наконец откликнулся, а потом заскрипела задвижка и ворота отворились. В воздух не взлетели фейерверки. Перед нами не хлопали на ветру красные флажки. Должно быть, тут так не принято. Но где же Вековечный?

На пустом дворе неподвижно стояли шесть женщин и шестеро детей. Я решила, что они по старым обычаям ведут себя с почтительной сдержанностью. Одежда у них была из простой выцветшей ткани мрачных оттенков синего, коричневого и серого. Как я и боялась, одевались они, будто старухи и вдовы. Даже женщины помоложе носили такие одежды. То, в чем мы приехали, в Шанхае никто не посчитал бы чем-то особенным, но здесь наши наряды оказались совсем неуместны. Мы казались павлинами среди ворон, поистрепавшимися в дороге павлинами. Возможно, они ждали, что я заговорю первой, как при визите королевских особ. Разве Волшебная Горлянка не говорила мне, что их традиции могут быть устаревшими на тысячи лет? Вековечный сказал, что под одной крышей у них живет пять поколений. Я быстро изучила лица тех, кому будут предназначаться мои льстивые слова. Самая старая женщина — должно быть, прабабушка. У нее было такое иссушенное лицо, какого я никогда не видела. Глаза ее казались тусклыми, как у людей, которым скоро суждено покинуть этот мир. У другой старой женщины было много морщин на лице. Это бабушка, решила я. А его мать, должно быть, — женщина с самым суровым лицом и с гордой осанкой, свекровь, которую мне нужно будет победить. А сейчас необходимы ласковые речи. Там были еще две женщины, одна моложе меня, а другая чуть старше. У нее была прическа, модная в Шанхае несколько лет назад: прямой пробор посередине и два завитых локона, обрамляющих лицо. Я едва удостоила их взглядом, так как они были не самыми важными. Потом я поискала глазами сына Вековечного. Во дворе было пять мальчиков и одна девочка постарше. Скоро я узнала его четырехлетнего сына по ушам, глазам и бровям. Он внимательно изучал мои незабинтованные ноги.

Моя новая свекровь наконец заговорила. Голос у нее был резким.

— Так, значит, вы все-таки приехали. Что думаете о своем новом доме? Удивились? Обрадовались?

Я изрекла высокопарное, заранее отрепетированное приветствие — превозносившее репутацию их семьи, десять поколений добродетели и ту честь, что они окажут, приняв меня как первую жену их старшего сына. Но я не стала говорить, что не заслуживаю этого места.

Она повернулась к женщине с локонами и что-то сказала, после чего женщина вздернула подбородок и ухмыльнулась так, будто я только что ее оскорбила. Я отметила, что она была очень хороша собой.

Волшебная Горлянка жеманно произнесла:

— Мы так волновались, что заставили вас ждать. Дороги, погода, да еще и оползень, который едва не смыл нас…

Свекровь перебила ее:

— Мы знали, когда вас ждать. Мы даже знали цвет ваших шутовских нарядов.

Шутовских! Она что, хочет нас оскорбить? С дальнего конца двора нам помахали двое мужчин — развязные сыновья торговца вином.

Старый Скакун крикнул своим сыновьям, чтобы они разгрузили наши вещи. Они свалили их на землю, подняв облако пыли. Слуга настороженно смотрел на свекровь.

— Помести ее в северное крыло, — приказала она.

В северное! Это худшая часть любого дома, продуваемая ветром, с холодным солнцем. Я уверена, что сам Вековечный там не живет. Или это такая традиция — чтобы невеста до свадебной церемонии жила подальше от главного крыла?

— А вещи служанки положите в комнату рядом.

Волшебная Горлянка вскинула голову и изобразила легкую улыбку:

— Простите за то, что упоминаю об этом, но я ее старшая сестра, а не служанка…

— Мы знаем, кто ты такая, — отрезала свекровь. — И знаем, чем вы обе занимались в Шанхае, — она фыркнула. — Не в первый раз Вековечный привозит оттуда шлюху в качестве наложницы, — она посмотрела на меня. — Но в первый раз он привез шлюху с примесью иностранной крови.

Я была слишком потрясена, чтобы заговорить.

Волшебная Горлянка с энтузиазмом начала:

— Но она не была простой шлюхой! Она была… — хорошо, что она сумела вовремя остановиться. Она выпрямилась, собралась с мыслями и ответила им авторитетным тоном: — Она приехала сюда в качестве жены, а не наложницы. Так ей было обещано. Зачем еще нам было ехать из Шанхая так далеко? Вы должны поговорить с Вековечным и разрешить это недоразумение.

— Служанке не позволено указывать, что я должна делать. В следующий раз за такую дерзость я изобью тебя до полусмерти.

Ко мне вернулась способность двигаться и говорить, и я ухватила Волшебную Горлянку за руку:

— Не беспокойся. Когда Вековечный вернется, мы решим все вопросы.

Наконец-то я поняла, что значит такое обращение со стороны свекрови. Неужто эта деревенская сучка думает, что может меня запугать? Я научилась побеждать в интригах, затеянных куртизанками и мадам. Она мне не ровня. Мне просто нужно было набраться терпения и узнать, что для нее было самым важным. Там и скрывалась ее слабость, которую я выявлю и смогу использовать.

— Мы устали, — сказала я. — Прошу вас, покажите нам наши комнаты.

Красивая женщина сказала свекрови, что отведет нас туда. И свекровь как-то странно ей улыбнулась.

Пока мы шли через дом, я отметила странное сочетание новой мебели и старой, в очень плохом состоянии. У большого стола для семейного алтаря, с виду отличного качества, была выжжена столешница. Картины, написанные предками, были порваны и неумело склеены вновь. Мы прошли по коридорам двух внутренних двориков и наконец добрались до самого дальнего из них, заброшенного уголка, больше похожего на проулок между домами. Там росли только два куста, рядом с обмелевшим прудиком стояли складчатый камень гун-ши[19] и две обросшие лишайником скамьи. Дверной проем, будто преграждая мне путь, скрывала паутина. Я смахнула ее рукой и открыла дверь. Комната оказалась гораздо хуже, чем я ожидала: шаткая кровать без полога, дешевый гардеробный шкаф, низкий табурет, скамья, а под кроватью — низкий деревянный ночной горшок. Пол подмели, но в углах скопилась грязь. Стоя в середине комнаты, я могла сделать только по одному шагу в каждом направлении — а потом натыкалась на мебель.

Волшебная Горлянка заглянула в свою комнату из дверного проема.

— Эй-я! Я буду жить в курятнике! Где мои яйца?

В ее комнате стояли узкая кровать, стул и ночной горшок. Волшебная Горлянка несколько раз выругалась.

— Что за манеры у местных жителей? Нам не предложили ни чая, ни еды — только оскорбления. Они обозвали меня служанкой! — она развернулась и обратилась к красивой женщине. — А ты почему еще здесь? Радуешься нашим страданиям?

Женщина окликнула служанку, проходившую по коридору:

— Подай чай, орехи и фрукты.

Принесли наш багаж. Но я не стала его разбирать. Со дня на день должен вернуться Вековечный, и тогда мои вещи перенесут к нему в комнату. Я посмотрю, что можно сделать с размещением Волшебной Горлянки. Но я не могу решить все вопросы сразу. Мы сели во внутреннем дворике, и когда принесли чай, жадно выпили его, даже не пытаясь изящно отпивать из кружки мелкими глотками, ведя при этом светскую беседу. К чему пытаться поразить эту женщину своими манерами?

— Кто ты такая? — спросила я женщину.

— Я вторая жена, — ответила она просто.

Меня поразило, что она говорила на шанхайском диалекте. Должно быть, она наложница брата Вековечного, его дяди или кузена.

— Ты, получается, номер три, — продолжила женщина. — Поклониться мне можешь позже.

Да кто вообще эта шанхайская красотка?!

— Кому-то другому в этом доме ты можешь быть хоть второй женой, хоть шестнадцатой, — ответила я. — Но для Вековечного я буду первой женой.

— Нужно ли мне оказать тебе любезность и рассказать подробнее, куда вы попали? Это спасет вас от того количества взбучек и сердечной боли, которые вытерпела я. Ваше потрясение и недоверие только развлекут остальных обитателей дома.

— Что за чепуха… — пробормотала Волшебная Горлянка. Она держалась очень скованно, потому что сильно нервничала. — Я уверена, что ты способна придумать любую ложь, чтобы заставить нас покинуть этот дом. Но если мы и уедем, то по своей воле.

— Я не стану так поступать, тетушка, — ответила женщина Волшебной Горлянке.

Та вскинулась:

— Я тебе не тетушка и не служанка, старшая сестрица!

Довольно слабое вышло оскорбление: женщина была младше ее по меньшей мере на десять лет.

— Даже если бы я хотела прогнать вас отсюда, каким образом я могу это сделать? Куда вы пойдете? Мужчина с повозкой уже уехал. И в этой деревне другого вам не найти. И с чего бы мне лгать? Мне нечего скрывать. Любой человек в этом доме скажет вам то же самое. Ты третья жена Вековечного — еще одна шанхайская куртизанка, которая приехала сюда в поисках комфортного будущего.

Сердце гулко стучало у меня в груди.

— Вековечный рассказывал тебе про свою первую жену? — спросила она. — Про Лазурь. Его настоящую, единственную любовь… до встречи с тобой. Умную, как настоящий ученый. Которая умерла в возрасте семнадцати лет. Или двадцати? Такая печальная история, правда?

— Да, он мне рассказал, — ответила я. — Между мужем и женой не может быть секретов.

— Тогда почему он ничего не сказал про меня?

Что за сети она расставляет?

— Ты все еще мне не веришь? — спросила она с деланным расстройством. — Дай-ка догадаюсь. Он читал тебе такое стихотворение: «Как встречаться нам тяжело, так тяжело расставаться»? А он не забыл сказать, что автор этих строк — Ли Шанъинь?

Мне захотелось дать ей пощечину, чтобы она замолчала.

— Вот видишь?! — спросила Волшебная Горлянка. — Я знала, что он мошенник.

— Это стихотворение многих женщин заставило отдать ему свое сердце, — продолжила незнакомка. — Ах, я вижу, что ты начинаешь меньше сомневаться в моих словах, и всё больше — в его. Острый нож знания пронзает твой разум. Тебе нужно время, чтобы привыкнуть, но как только ты узнаешь свое место, мы подружимся. Но если ты будешь со мной враждовать, я смогу сделать твою жизнь несчастной. Не забывай, что мы все были куртизанками и отлично знакомы с искусством интриг, способным испортить жизнь другому. Когда наши золотые дни в цветочном доме подходят к концу, характер у нас остается прежним. Нам все еще нужно держаться настороже.

Волшебная Горлянка злобно ухмыльнулась:

— Что уличная шлюха знает о золотых днях?

— Разве тебе не знакомо имя Сочный Персик?

Это было имя одной из знаменитых куртизанок, которая несколько раз приходила на приемы в дом моей матери и неизменно вызывала своим появлением фурор. Но она не могла быть той самой женщиной. У той куртизанки, которую я видела тогда, были упругие круглые щечки, веселый характер, и она всегда изумлялась тому, что замечала. У этой женщины была тусклая кожа, и она больше напоминала жестокую и суровую мадам. Женщина встала и грациозно прошла мимо нас, превратившись в нестареющую красавицу. Ее движения, текучие и плавные, будто вода, напоминали о былых днях. Мягкие, расслабленные руки, нежно покачивающиеся бедра и плечи, голова тоже двигалась им в такт — вперед-назад, едва заметно, в идеальном ритме со всем телом, создавая впечатление покоя. Она выглядела как настоящая соблазнительница, опытная в любовных делах, но мягкая и податливая. Вот чем славилась Сочный Персик. Никто не мог скопировать ее походку, ее движения, хоть все мы много раз пытались это сделать.

Она победно улыбнулась:

— Теперь меня называют Помело — я уже не такая сочная, как персик. И я приехала сюда по той же причине, что и ты. Несколько стихотворений, почтенная жена в семье ученых, страх за свое будущее. Но когда я приехала, узнала, что его жена все еще жива. Да-да, ты не ослышалась. Она не умерла. Он просто надеялся на это. И ты уже встретилась с ней. Это женщина, которая первой заговорила с тобой после твоего приезда.

— Я разговаривала только со свекровью.

— Это Лазурь, его первая жена. И как видишь, она в добром здравии.

Я ощутила то же самое, что и тогда, когда меня бросила мать: не боль, но нарастающий гнев от осознания того, как жестоко меня обманули. Что еще мне предстоит узнать?

— Я думаю, на сегодня тебе хватит, — сказала Помело. — Слишком тяжело будет понять все сразу. Только помни — мы с тобой не единственные.

— У него есть еще жены? — спросила я.

— У него было две других жены — как минимум две, — но больше их здесь нет. С одной из них я была знакома, но другую не знала. Приходите завтра после полудня в мой дворик. В западную часть дома. Мы сможем пообедать, и я расскажу вам подробнее об этом доме и о том, как мы тут оказались.

Я не могла ничего сказать. Я ждала, что Волшебная Горлянка начнет поносить меня, перечисляя снова и снова все свои подозрения и все причины, по которым мне не стоило доверять Вековечному. Она могла справедливо винить меня за глупое решение, которое привело ее в тот же сумасшедший дом, что и меня. Но она только посмотрела на меня с болью в глазах.

— Чтоб его мать трахали во все щели, — сказала она. — И дядю его, и гнилую вагину его жены. Какую же гору дерьма он тебе скормил. Он должен вылизать себе собственный анус, откуда все это дерьмо вышло. А потом пусть его в зад оттрахают пес и обезьяна.

Я пошла в свою комнату. Сняла шелковый жакет и вытерла им пыль в углах комнаты, все время проклиная Вековечного:

— Чтоб его мать трахали во все щели, и его дядю…

Я открыла саквояж с самыми ценными для меня вещами. Вытащила его стихи, аккуратно сложенные в твердую папку. Плюнула на них, разорвала в клочья, потом сложила их в горшок и помочилась на них. Затем вытащила фотографии Эдварда и Флоры, поставила их на кровать и сказала: «Я никого, кроме вас, не любила». Мне показалось, что силы вернулись ко мне, потому что я говорила правду.

На следующий день Волшебная Горлянка сказала, что между нашими комнатами очень тонкая стена и она слышала, как я, проклиная Вековечного, забыла упомянуть, что его должны оттрахать в зад пес и обезьяна.

— А еще ты не плакала, — заметила она.

— Ты разве не слышала, как меня рвало?

Ночью я обдумывала все, что произошло, собирая кусочки мозаики воедино: что он мне говорил, что я ему предлагала, что он взял, а что отказывался взять, пока я не предложила еще раз. Я сравнивала то, что знала, и то, что мы успели узнать в этом доме, и этого было достаточно, чтобы мне стало плохо. Я даже не понимала, кто он такой.

— Мы должны отсюда уехать, — сказала я.

— Как? У нас нет ни денег, ни драгоценностей. Разве не помнишь? Он велел положить их в специальный прочный ящик, который он сам тебе привезет. А потом наши пути разошлись.

Пришла служанка и объявила, что семья уже собирается на завтрак. Я сказала ей, что плохо себя чувствую, и показала на ночной горшок. Волшебная Горлянка поступила так же. Мы не хотели ни с кем видеться, пока не узнаем больше о том, что тут творится. В полдень мы отправились в дворик Помело в западном крыле. Мы сели на улице под сливовым деревом. Она не пригласила нас в комнату, но по числу окон та казалась гораздо больше наших.

Служанка принесла обед, но мы не чувствовали голода. И хотя у Помело было честное лицо и она говорила откровенно, я не знала, могу ли кому-либо тут доверять. Она рассказывала, а я слушала внимательно и была готова поймать ее на лжи.

Как и в моем случае, когда она приехала из Шанхая, Вековечного здесь не было. Трусливый подонок не хотел присутствовать в тот момент, когда перед ней откроется правда. Когда же он приехал, начал уверять, что и вправду думал, что к этому времени его жена уже умрет. Она долго не протянет, уверял он, и вскоре Помело сможет стать его полноправной женой.

— Почему я ему поверила? — продолжила она, — Ведь мы, куртизанки, искусны в распознавании откровенной лжи мужчин и их полуправды. Самое важное они стараются скрыть. Но мы видим их насквозь. Однако с Вековечным я осталась в дураках. Почему так случилось? Когда я приехала, Лазурь и вправду была больна. Он привел меня в ее комнату. Там я увидела женщину, похожую на скелет. Она неподвижно лежала в кровати, а ее открытые глаза смотрели в потолок, как у мертвой рыбы. Кожа обтянула кости, словно саван. Я была и испугана ее видом, и счастлива, что Вековечный говорил мне правду. Лазурь скоро умрет. Но мне показалось странным, что он не подошел к ней, не сказал ей пару ласковых слов. Разве он не говорил постоянно о том, что их любовь — воссоединение из прошлых жизней? Он рассказывал, что их духи были как созвездия-близнецы, запечатленные в небе навечно! Вот в чем дело. Он знал, что без нее его жизнь рухнет, поэтому заранее готовился, представляя, что она уже умерла. Только вообрази себе это! Сердце мое было так широко для него распахнуто, что я бы поверила, если бы он сказал, что он — бог стихосложения, а я — не более чем скромная молочница.

Помело со временем узнала, что Вековечный исказил до неузнаваемости почти все, что касалось Лазури. Но правда потихоньку выплывала наружу. С десяти лет его обязали договорным браком, который нельзя было разорвать из-за большого приданого. Его семье нужны были деньги. Что десятилетний мальчик знает о браках, приданом и о том, кем может оказаться его невеста за свадебной вуалью? Вековечный впервые встретился с ней, когда ему было шестнадцать, и он был в ужасе от того, что она оказалась тощей женщиной на десять лет старше него, у которой косил один глаз, а из большого рта торчали верхние зубы. Нижний ряд зубов был таким кривым и выцветшим, будто зерна в початке кукурузы в неурожайный год. Вековечный был зол — но не на семью, которая охотно взяла приданое, а на Лазурь, которая оказалась такой безобразной. Он заходил в комнату к жене только для того, чтобы исполнить супружеские обязанность для зачатия ребенка. «Как только она родила сына, — сказал он Помело, — я больше не был обязан осеменять ее трещину». После этого он ходил в другие деревни и покупал проституток.

— Трещина! — воскликнула Волшебная Горлянка. — Что за мужчина использует такие слова по отношению к матери его ребенка?! Его самого должен осеменить осел!

— Он признался мне, что три года воздерживался, — продолжила Помело.

— Вайолет он сказал, что пять, — заметила Волшебная Горлянка и фыркнула.

Мне не понравилось, что теперь Помело знала, что я оказалась глупее ее.

— Когда я сюда приехала, я ничего об этом не знала. Я не знала, сколько Лазури лет или как она выглядела. Она была призраком, цепляющимся за остатки жизни. Но было странно и неуютно видеть, как мало чувств к ней испытывает Вековечный. Он никогда не ходил в ее комнату, и я не напоминала ему о тех годах, когда он воздерживался от секса. Как и он, я ждала, когда Лазурь умрет. Я была уверена, что это произойдет на следующей неделе. Потом еще на следующей.

Каждые несколько дней Помело заходила в комнату Лазури, чтобы посмотреть, сколько еще плоти исчезло с ее костей, влажные ли у нее глаза или уже пустые и плоские, говорящие о том, что наступила смерть.

— Я будто наблюдала за старой черепахой, которая никогда не двигается, — говорила она. — Я бы посочувствовала ей, если бы она с каждым днем все больше ослабевала, пока бы у нее не посерело лицо и она бы не умерла. Но каждый раз, когда я к ней заходила, она выглядела все так же. Меня это так бесило!

Однажды Помело решила, что настала пора привыкать к роли первой жены. Она вошла в комнату Лазури и составила список ее мебели и других личных вещей. Она записала все, что хотела бы оставить себе, а о том, что ей не нравилось, вслух высказывала свое мнение:

— Дешевка! Даже красавица в этом рубище будет выглядеть отвратительно.

Она села перед зеркалом на туалетном столике и пощипала себя за щеки, чтобы они стали розовыми и выглядели здоровее. Затем стала придавать лицу разные выражения, которые она могла бы использовать по различным поводам — согласие, доверие, готовность, покорность, удовольствие, благодарность. Дольше всего она репетировала выражение влюбленности. Она открыла выдвижной ящик и вытащила из него ожерелье, которое принадлежало этой семье на протяжении сотен лет: мозаика из жемчужин, рубинов и нефрита, соединенная изогнутыми звеньями с большим кулоном из розового топаза. Она надела его на шею и посмотрелась в зеркало. Грубая работа, камни не лучшего качества. Но это была фамильная драгоценность, ее носили жены в каждом поколении.

Она потянулась, чтобы расстегнуть ожерелье, и тут услышала чей-то голос:

— Вторая жена, вторая жена… — голос был слабый и хриплый, будто говорил призрак.

Помело чуть не подскочила от страха, думая, что Лазурь перед самой смертью прокляла ее за то, что она надела ожерелье, не дождавшись смерти хозяйки. Но потом Лазурь снова заговорила.

— Он может быть жесток, — сказала она Помело. — Он не виноват. У него болезнь головы. Тебе стоит сбежать отсюда, пока ты из-за него не пострадала.

Помело почувствовала, как ее пробрал озноб, потому что она отчасти поверила, что Лазурь говорит правду. Какой смысл врать умирающему человеку? Если он и правда болен, она его излечит после смерти Лазури. Но Лазурь не умерла. Помело открыла ей новый смысл жизни. Она не была слабым прутиком, который легко сломать. Ее сила лежала в любви к сыну, и она не хотела, чтобы он полюбил вместо матери бывшую куртизанку. И еще Лазурь не хотела, чтобы он стал таким, как Вековечный. Он унаследовал натуру своего отца, но она постарается, чтобы у него был другой характер. Она хотела, чтобы сын вернул былое величие семьи Шэн. Поэтому Лазурь снова начала есть. За неделю она так окрепла, что смогла сидеть и говорить. Еще через неделю она начала выходить во двор и подражать пению птиц. Во время болезни большая часть ее зубов сгнила и выпала. Она удалила оставшиеся и обзавелась большой вставной челюстью с ровными зубами, из-за чего ее лицо приобрело довольно свирепый вид, особенно когда она улыбалась. Она оказалась сильной — не только телом, но и волей. Лазурь больше не уступала желаниям других людей, даже желанию Вековечного. Ее свекровь уже умерла, и Лазурь взяла в свои руки власть в доме. Только одно ее качество, о котором говорил Вековечный, соответствовало действительности: она была очень умной. Лазурь могла свободно рассуждать на те же темы, что и мужчины. И у нее было три больших преимущества перед остальными обитателями дома. Первое — ее семья, которая жила в городе в пятидесяти милях от деревни. Они были богаты, и Вековечный зависел от их регулярных денежных сумм, которые он пускал на содержание дома и свои расходы. Второе — ее сын, первый представитель следующего поколения. Он унаследует состояние семьи Лазури, и она могла использовать этот аргумент, чтобы Вековечный ее слушался. Третье преимущество — способность трезво мыслить. Она не стала бы безумно ревновать или верить прекрасной лжи. Она не слабела от его обаяния.

Помело подарила нам знание. И все, о чем она рассказала, звучало очень плохо. Мы, как жертвы одной и той же лжи, решили объединиться. В Шанхае мы обе вели утонченную жизнь, говорили на одном языке и знали множество обаятельных мужчин. В некоторых из них мы влюблялись, и у нас обеих до встречи с Вековечным был опыт великой и опустошающей любви. А после мы попали в одну и ту же ловушку: преследуемые собственными страхами, мы ринулись туда, где ожидали встретить безопасность идеального брака и возвышенность существования ученого на отдыхе. Мы обе оказались в дураках, так что могли быть друг с другом откровенны. Но полного доверия между нами не было — нас обеих слишком часто обманывали.

Без денег мы оказались как в тюрьме. С Волшебной Горлянкой мы проанализировали все вранье Вековечного, сравнивая действительность с тем, что он говорил нам в Шанхае. Его так называемый кузен Большой Дом, скорее всего, тоже был им одурачен. Я гадала, кто же на самом деле Вековечный? Кого я встречу, когда он вернется домой?

Но пока мне стоило опасаться именно Лазури. Она была сильной, она первой заговорила со мной, когда я стояла у них на дворе, одетая в модные шелковые одежды, потрепанные и выгоревшие за почти три месяца путешествия. Именно она назвала меня шлюхой. Она велела, чтобы мы с Волшебной Горлянкой ели в своем крыле. В этом мы с ней были согласны. У нас было мало общего с остальной семьей: безумной прабабкой, меланхоличной бабкой, двумя женами умершего брата Вековечного и множеством отпрысков этих женщин. Лазурь меня не била. Но она находила возможности меня унизить. Худшим из всего было место, куда она нас поселила: кладовые в полуразрушенном северном крыле, где зимой было холоднее, а летом — жарче, чем в остальном доме.

@@

Ожидая возвращения Вековечного, я готовилась к новым потокам лжи. Перебирая все возможные отговорки, которые он мог использовать, я собиралась разрезать слабые нити, связывающие его ложь, и, проявив практичность, потребовать, чтобы он обеспечил меня отдельным домом, в котором я смогу быть первой женой.

Он приехал на месяц позже нас. За это время я стала такой несчастной, что едва могла встать с постели. Я стала третьей женой непонятно кого в безлюдной глуши. Где те ученые, которых я себе представляла, то уважение и те мирные сады, где я смогла бы носить свои превосходно пошитые наряды и чувствовать, как сквозь тонкий шелк меня овевает легкий ветерок? Каждый день я кляла себя за глупость. Как я могла допустить, чтобы со мной такое случилось? Когда-то я думала, что смогу справиться с любым испытанием. Но ничто из того, что я умела, тут не могло пригодиться. Не за что было зацепиться. И не было надежды, что нам подвернется удобный случай. Волшебная Горлянка пыталась подбодрить меня, но было видно, что она тоже пала духом.

Когда он вошел ко мне в комнату, я встретила его проклятиями. Я отказывалась его слушать. Но он хорошо знал мои слабости. И вскоре я была готова довольствоваться жалкими оправданиями в надежде, что его любовь ко мне была искренней. Это бы доказывало, что я все-таки что-то для него значила. Весь мой ум, весь здравый смысл и рассудительность утекли, будто песок сквозь пальцы. Он извинялся, он молил о прощении, заявлял, что недостоин меня. Я хотела ему поверить — поэтому поверила. Он признался, что лгал, но только из-за мучительного страха потерять меня. Он объяснил, что его рассказы о жене должны были мне показать, с какой неизмеримой преданностью он может меня любить, потому что чувства, о которых он говорил, были искренними, — иначе как такая искушенная женщина, знавшая сотни мужчин, не усомнилась в них? Он заявил, что готов смириться с тем, что я буду ненавидеть его до самой его смерти, — он же будет лишь восторгаться стойкостью моего характера. Еще он сказал, что если бы не установленный императором порядок во Вселенной, он бы сделал меня первой женой. Но когда у него будет достаточно денег, он отвезет меня обратно в Шанхай и купит мне там дом, где я буду полноправной хозяйкой и его женой.

А до этого времени я буду первой женой северного крыла. Там он сможет любить меня как самую желанную из жен. Когда он ко мне приходил, он снова поил меня сладким эликсиром слов, и на время я забывала, что в этом крыле через щели задувает ветер, а солнце совсем не греет. Он говорил то, чего мне недоставало, чтобы оправиться от самоуничижения и вернуть чувство собственной значимости, но, когда все это произошло, ожили и остальные чувства. Он не любит меня, я не люблю его и никогда не любила. Еще недавно я чувствовала себя парящей птицей, чьи крылья поддерживал лишь ветер лжи. Но теперь я ощущала в себе силы, чтобы взмахнуть ими и лететь самостоятельно. А если ветер неожиданно стихнет или подует встречный, я смогу, отчаянно работая окрепшими крыльями, лететь туда, куда мне нужно.