С каждым днём Костя замечал, как росла и крепла привязанность Сергея к Марине. Вернувшись из правления, Сергей наспех ужинал, переодевался. «Я на минутку, браты… Дела у меня… Вы тут устраивайтесь!» - и надолго исчезал из дому.
И Костя с Колькой «устраивались». Неторопливо ужинали, потом стелили постели, ложились. Но спалось почему-то плохо. Из облаков вылезала чистенькая, умытая луна, серебрила на лавке старые чугуны, вёдра и крынки; за окнами где-то вдалеке пели под гармошку неугомонные девчата.
- Ну вот, ушёл на минутку… - вздыхал Колька. - А самого и след простыл!
- Он же у нас председатель… человек занятой, - не очень уверенно пояснял Костя. - Может, у него заседание срочное… Ты спи, Колька.
- Я сплю…
Как-то проснувшись ночью, Костя услышал в углу, где спал братишка, глухую возню и всхлипывания. Он вскочил и испуганно зашептал:
- Ты чего?.. Страшный сон увидел?
- Да нет, я не со сна… Ты полежи со мной, - попросил Колька.
Костя прилег рядом. Братишка прижался к нему и вдруг встревоженно и не по-детски горестно зашептал:
- Ты скажи… Если они поженятся… своим домом жить будут… мы ведь из колхоза никуда не уйдём? По правде скажи!
- Дурачок! Кто тебе наболтал?
- Бабка Алёна говорит: тебя Сергей в ремесленное отдаст, меня - в детский дом…
- Ох, уж эта бабка! - вышел из себя Костя. - Хозяйничает кое-как да ещё тебя с толку сбивает!..
- А мы вот возьмём и не уйдём никуда! - продолжал шептать Колька. - Правда? Так и будем жить в своём доме. Вдвоём. По-старому… Мы ведь можем вдвоём?
- О чём разговор!.. Понятно, проживём, - ответил Костя, захваченный волнением Кольки. - Я трудодни буду зарабатывать.
- А я корьё драть, верёвки плести… Тоже подспорье.
- Обойдемся и на трудодни. Они теперь в колхозе веские!.. - вошёл в азарт Костя и вдруг спохватился: - Да чего ты мне, Колька, голову морочишь! Не может нас Сергей бросить… ну, не может, и всё тут.
Но успокоенный Колька уже сладко посапывал. Костя хотел перебраться к себе в постель, но братишка так доверчиво держал его за шею, что пришлось остаться с ним.
Сон не шёл. На душе было неспокойно.
Костя и сам не раз слышал на улице разговоры о том, что Сергей с Мариной скоро поженятся. Как тогда будут жить они с Колькой? Ведь у старшего брата появятся свои заботы, своя семья, и ему, наверное, будет не до них. Смолкнет весёлый и дружный шум на «катере», ребята перестанут собираться у Ручьёвых в избе на посиделки, Сергей не сыграет больше с братьями в городки, не поедет кататься на лыжах… А потом ещё неизвестно, как Костя и Колька поладят с Мариной. Встречаться с девушкой на улице или в поле - это одно, а жить вместе - совсем другое.
С Сергеем о свадьбе Костя не заговаривал: придёт время - брат, наверное, сообщит и сам. Но на Марину стал посматривать иначе, чем обычно. Девушка нередко ловила на себе не в меру сосредоточенный взгляд мальчика и с недоумением спрашивала:
- Ты что смотришь на меня? В первый раз видишь?
- Да так, забылся, - смущённо бормотал Костя и отворачивался.
Когда Марина заходила к Ручьёвым, мальчик старался уйти из дому и уводил с собой Кольку. Сергею это не понравилось:
- Ты почему Марины дичишься? Не по душе она тебе?
- Дивчина как дивчина. Мне что…
Даже к Балашовым Костя стал заходить реже. Обычно мальчику было приятно наблюдать лад и мир в доме Балашовых, где всегда было так оживлённо и весело, где любили поспорить за столом, безобидно над кем-нибудь подтрунить, часто читали вместе книжку или газету. И хотя у Кости при этом нередко болезненно сжималось сердце, вспоминались мать и отец, но он всё же охотно посещал Балашовых. Сейчас же ему стало казаться, что принимают его здесь приветливо и радушно только потому, что Марина скоро станет родней Ручьёвых.
И мальчик всё чаще и чаще обходил стороною дом Балашовых.
- Ты чего, Константин, на огонёк к нам не заходишь? - спросил его при встрече Яков Ефимович.
- Да всё недосуг… Уроков много.
- Совсем деловой стал. А ты всё-таки не забывай! Марина книжку хорошую раздобыла… почитаем.
- Спасибо… Я зайду! - обещал Костя и не заходил.
На день рождения Варя пригласила Костю.
- Тебя обязательно жду… - шепнула она. - Будут только самые близкие.
Мальчик сказал, что придёт.
До воскресенья оставалось два дня, а он никак не мог решить, что бы такое подарить Варе ко дню рождения: шёлковую косынку, книгу с надписью или какие-нибудь осенние цветы? Но то же самое принесут, наверное, и другие ребята.
- А ты свистков ей понаделай… Или палку резную, - предложил Колька, разгадав терзания брата. - Или каких-нибудь семян для коллекции. Варя это любит.
Костя отмахнулся. Кто же дарит девочке свистки да палки!
Он сходил в лес, отыскал белоствольную, чистую берёзу, снял аккуратно ленту коры и, украсив её затейливым мелким узором, смастерил небольшой туесок.
Трудился долго, но туесок получился скромным, неярким, и Костя, потеряв к нему всякий интерес, решил идти к Варе без подарка.
Но в воскресенье утром, открыв глаза, Костя увидел, что туесок наполнен ярко-красными гроздьями калины, точно он зацвёл гвоздиками.
- Это я нарвал, - пояснил Колька. - Калина лучше всяких цветов… всю зиму гореть будет.
Костя улыбнулся. Это, пожалуй, действительно красиво!
В полдень, завернув туесок с гроздьями калины в газету, мальчик отправился к Балашовым.
К ним уже собрались гости. «Близких» оказалось совсем не так мало, как думал Костя: пришла Катя с подругами, трое ребят, родственники Балашовых.
К погребу торопливо пробежал Яков Ефимович. Вслед ему из сеней выглянула Варина мать и крикнула, чтобы он не забыл захватить холодец и заливную рыбу. Марина с Петькой пронесли тяжёлую кошёлку - как видно, ходили в сельпо.
Посередине улицы показались Фёдор Семёнович и Клавдия Львовна. Колхозники часто приглашали супругов Хворостовых на семейные торжества. Костя знал, что учителя никому не отказывали, но всегда удивлялся, как это они успевали всюду побывать.
Супруги приоделись по-праздничному - жена была в чёрном шёлковом платье и широкополой шляпе, муж в новом костюме табачного цвета. Клавдия Львовна шла размеренно, степенно. Фёдор Семёнович же то и дело останавливался, здоровался за руку со встречными колхозниками, заводил с ними разговоры. Покачивая головой, Клавдия Львовна терпеливо поджидала мужа или, взяв его под руку, уводила от колхозников. Некоторое время Фёдор Семёнович шагал с женой нога в ногу, а потом вновь раскланивался со встречными и останавливался.
«Не будь Клавдии Львовны, он бы до Балашовых до вечера не добрался», - улыбаясь, подумал Костя про учителя.
Наконец супруги подошли к дому Балашовых. Костя поздоровался с ними. Фёдор Семёнович лукаво подмигнул мальчику:
- И ты званый гость? Значит, погуляем, Константин… Пойдём-ка вместе.
- Вы идите… я сейчас, - забормотал Костя.
Учителя скрылись в сенях, а Костя стоял у крыльца и всё почему-то медлил войти в избу. Вот так же и к ним, Ручьёвым, собирались гости, когда были живы отец с матерью, когда дом был как полная чаша. Кто же теперь созовёт родных и близких, чтобы отметить Костин или Колькин день рождения? Кто заглянет в раскрытое окно с улицы, порадуется хорошему, согласному веселью в доме и удовлетворённо скажет: «А хорошо гуляют у Ручьёвых!»
Невысоки ступеньки крыльца, но Косте они показались сейчас круче самой высокой горы.
Оглянувшись, он вдруг поставил туесок с калиной на перила крыльца.
Из избы зачем-то выскочила Марина, вслед за ней вышел Фёдор Семёнович.
- Чего же так поздно? - удивилась Марина, заметив Костю. - Там Варя беспокоится.
- Я сейчас… - отпрянув от крыльца, забормотал мальчик. - Только домой сбегаю… Подарок забыл. - И он исчез в проулке.
Подул ветер, газетная бумага развернулась, и Марина увидела берестяной туесок с алыми гроздьями калины.
- А говорит - подарок забыл! - Она с удивлением обернулась к Фёдору Семёновичу: - Что это с ним?
Учитель взял туесок в руки, полюбовался тонким узором:
- Скажи на милость, как сделано… Ажурная работа! - Он удовлетворённо покачал головой и, помолчав немного, присел на ступеньки крыльца. - Что с мальчиком, спрашиваешь? Разве ж тебе, Марина, непонятно? Увидел Костя радость в чужом доме и затосковал. Ласки захотелось, доброго слова, заботы. Как-никак, а сироты они круглые с Колькой…
- Правда, Фёдор Семёнович… сироты! - согласилась девушка.
- Давно я с тобой поговорить хочу, Марина. Жизнь твоя на переломе. Сходишься ты с хорошим человеком. Оба вы счастливы, и я рад за вас. Только пусть это счастье глаза вам не застит, пусть оно и другим светит…
Учитель не успел договорить: выбежала Варя и спросила у Марины, почему до сих пор нет Кости.
- Сейчас, сейчас… он будет… вы начинайте, - сказала сестра.
Варя увела Фёдора Семёновича в дом. Марина постояла у крыльца, потом медленно пошла вдоль переулка в надежде отыскать Костю.
Щёки её горели. Фёдор Семёнович не договорил до конца, но Марина хорошо поняла его.
Да, она была счастлива! Осень прошла как в тумане. Работа спорилась в её руках, хорошо пелось, всё радовало кругом, подруги завидовали ей и прочили долгую, счастливую жизнь с Сергеем.
И Марине как-то в голову не приходило, что Сергей живёт не один, а с Костей и Колькой, которых ещё надо учить, растить, выводить в люди.
«Птаха, птаха я бездумная!» - укоряла себя девушка, разыскивая Костю. Но мальчика нигде не было.
Марина подошла к дому Ручьёвых.
Там хозяйничал один Колька. Радуясь, что ему никто не мешает, он обложился столярным инструментом и мастерил ветряной двигатель. Стружки и щепки густо устилали пол.
Марина оглядела комнату. Да, неуютно жили братья Ручьёвы! На столе - неубранная посуда, куски хлеба, чугунок с холодной картошкой. Мусор заметен в угол и прикрыт веником. Нижнее стекло в раме выбито, и отверстие заткнуто тряпицей.
«Плохо бабка Алёна хозяйничает, плохо!» - подумала Марина. - Пора мне самой браться за дело!»
Заметив Марину, Колька схватил веник и поспешно принялся заметать стружки.
Марина взяла у него веник и сама навела в доме порядок. Потом она заинтересовалась Колькиной работой. Мальчику это понравилось. Он объяснил, что конструкцию ветродвигателя позаимствовал из детского журнала, но сильно её изменил: увеличил размах крыльев, и теперь они обязательно должны крутиться при любом ветре. Жаль только, что нет клеенки, чтобы обтянуть крылья. Вот если бы использовать старую плащ-палатку Сергея…
Колька даже вытащил её из-под кровати, но, спохватившись, тут же засунул обратно. Об этом, пожалуй, лучше было помолчать.
- Ну конечно, плащ-палаткой, - поддержала Марина. - Она же старая… Давай иголку с ниткой.
Марина оказалась отличной помощницей. Она быстро обшила крылья кусками плащ-палатки и даже согласилась сейчас же идти на «школьную гору», чтобы испытать модель ветряка. Но потом вспомнила:
- Да, Коля… Тебя же Варя на день рождения зовёт.
- Меня?!
- А разве Костя не передавал? Пойдём скорее! А модель потом испытаем.
Колька не устоял против такого искушения и быстро надел праздничную рубаху.
…У Балашовых вовсю шло веселье.
- Вот и ещё один гость! - объявила Марина, вводя Кольку в избу.
Варя с недоумением привстала, хотела что-то спросить - наверное, про Костю, но, заметив взгляд Марины, позвала Кольку к себе и усадила рядом.
Домой Колька вернулся в сумерки, отяжёлевший, довольный. Костя, нахохлившись, сидел у окна.
- А я у Балашовых был!.. - с гордостью сообщил он. - Брагу пил… два стакана. Песни пел, русского плясал…
- Напросился всё-таки!.. Эх ты, сирота казанская! - с досадой сказал Костя.
- Ничуть не напросился… Меня пригласили. Сама Марина звать приходила.
- Марина?
- Ну да… Мы тут с ней ещё ветряк доделывали.
Только сейчас Костя заметил в углу модель ветряка и, подойдя к нему, долго рассматривал обшивку крыльев.
- Как ты думаешь, - спросил Колька, - ветряк будет работать?
- Пожалуй, будет. Сделано на совесть…
Вечером Марина встретилась в клубе с Сергеем. Они посмотрели кинокартину, потом медленно пошли по улице. Сергей заговорил о том, что пора бы им подумать о свадьбе, о совместной жизни. Ведь, кажется, между ними всё решено, ясно.
- Нам ясно, а ребятам темно пока…
Марина взяла Сергея за руку и спросила: легко ли будет Кольке и Косте привыкнуть к тому, что вместо родной матери в доме будет хозяйничать она, Марина?
- Мы всё о себе да о себе думаем, а о ребятах забыли. А им ведь и забота нужна и ласка, - повторила она слова учителя.
- Так что же делать? - озадаченно спросил у девушки Сергей.
- Наше счастье от нас не уйдёт, - подумав, сказала Марина. - А я пока с ребятами поближе сойдусь. Пусть они ко мне привыкнут.