Дом Весталок

Александрийская кошка

Мы сидели на солнце в атриуме дома Луция Клавдия, обсуждая последние сплетни с Форума, когда ужасный вой пронзил воздух.

Луций вздрогнул от шума и широко открыл глаза. Вопли оборвались кошачьим визгом, за которым последовал скрежет по крыше, а затем появление гигантской желтой кошки, про мчавшейся прямо над нами. Ее когти плохо цеплялись за плитки из красной глины, когда она подлетела так близко к краю крыши, что мне на мгновение показалось, что она свалится прямо на колени Луция. Луций, похоже, подумал точно так же. Он вскочил со стула, опрокинув его, и отчаянно отступил к дальнему краю пруда с рыбками.

За большой кошкой тут же последовала поменьше, вся черная. Маленькая зверушка, должно быть, обладало особенно агрессивным характером, если броситься в погоню за соперницей, намного большей, чем она сама, но ее беззаботная свирепость оказалась ее и несчастьем, ибо, хотя ее противнице удалось пересечь крышу безошибочно, черная кошка так безрассудно пронеслась по плиткам, что при молниеносном повороте потеряла равновесие. После оглушительной какофонии диких визгов и яростного скрежета когтей по плитке черная кошка рухнула прямо к нам в атриум.

Луций закричал, как ребенок, а затем выругался, как рыночный мужик. Сразу же прибежал молодой раб, который наполнял вином наши кубки.

— Проклятое существо! — воскликнул Луций. — Убери ее от меня! Убери ее отсюда!

К рабу тут же присоединились другие, окружив зверя. Возникло некоторое противостояние, когда черная кошка прижала уши и зарычала, а рабы стояли в нерешительности, опасаясь ее зубов и когтей. Восстановив достоинство, Луций перевел дух и расправил тунику. Он щелкнул пальцами и указал на перевернутый стул. Один из рабов поставил его на место, после чего Луций влез на него. Без сомнения, он хотел как можно дальше обезопасить себя от кошки, но вместо этого совершил ужасную ошибку, поднявшись так высоко, что стал самым высоким объектом в атриуме.

Без предупреждения кошка сделала внезапный прыжок. Он прорвалась через оцепление рабов, вскочила на сиденье стула Луция, вскарабкалась вертикально по его телу и пробежала по его шее на макушку, затем прыгнула прямо на крышу и исчезла. Луций какое-то время ошеломленный стоял с открытым ртом.

Наконец, с помощью своих рабов (многие из которых, казалось, вот-вот расхохочутся, Луцию удалось неуверенно слезть со стула. Когда он присел, ему в руку дали кубок с новым вином, и он неуверенно поднес ее к губам. Он осушил кубок и вернул его рабу.

— Что ж! — сказал он. — А теперь можно продолжить беседу. Волнение закончилось.

Когда рабы вышли из атриума, я увидел, что Луций покраснел, без сомнения, от смущения, что он так внезапно потерял самообладание, не говоря уже о том, что дикий зверь взял верх над ним в его собственном доме на глазах у всех его рабов. Выражение его пухлого, румяного лица было таким комичным, что мне пришлось прикусить губы, чтобы не ухмыльнуться.

— Кошки! — сказал он наконец. — Проклятые твари! Когда я был мальчишкой, в Риме их вообще почти не было видно. Теперь они захватили город, и вряд ли так просто отсюда исчезнут. Хотя крайней мере, их почти не видно в сельской местности; фермеры гонят их, потому что они сильно пугают других животных. Странные, эти свирепые маленькие монстры! Я думаю, что они появились прямо из Аида.

— Вообще-то, они попали в Рим через Александрию, — тихо сказал я.

— Как так?

— Да. Моряки впервые привезли их из Египта, по крайней мере, я так слышал. Моряки любят кошек, потому что они ловят крыс и мышей на их кораблях.

— Какая разница — крысы и мыши или одна из этих страшных тварей с когтями и острыми зубами! А ты, Гордиан, все это время сидел, как ни в чем не бывало! Хотя, я забыл, ты же привык к кошкам. У Бетесды есть кошка, которую она держит как своего рода домашнее животное? Как будто это собачка! — Он напряг лицо. — Как она называет эту зверушку?

— Бетесда всегда называет кошек Бастами. Так египтяне именуют своего кошачьего бога.

— Что за странный народ, поклоняющийся животным, как богам. Не удивительно, что их правительство находится в постоянном смятении. Люди, которые поклоняются кошкам, едва ли способны управлять собой.

Я промолчал на эту часть общепринятой мудрости. Я мог бы указать, что поклонники кошек, которых он так презирает, сумели создать недосягаемую, изысканную культуру, не говоря уже об их монументальных достижениях, еще в то время когда Ромула и Рема грудью откармливала волчица, но день был слишком жарким, чтобы вступать в исторические дебаты.

— Если она снова вернется, я ее прибью, — пробормотал себе под нос Луций, нервно поглядывая на крышу.

— В Египте, — сказал я, — такой поступок посчитался бы убийством, наказуемым смертью.

Луций посмотрел на меня искоса.

— Ты, конечно, преувеличиваешь! Я понимаю, что египтяне поклоняются всевозможным птицам и зверям, но это не мешает им воровать их яйца или есть их мясо. Разве убийство коровы считается у них убийством?

— Возможно, нет, но убийство кошки, безусловно, считается. Я до сих пор помню, когда я в молодости некоторое время жил в Александрии, и одно из моих первых расследований касалось убийства кошки.

— Гордиан, ты, должно быть, шутишь! Ты же не хочешь сказать, что тебя специально наняли, чтобы выследить убийцу кошки, не так ли?

— Все было немного сложнее.

— Ну же, Гордиан, не дразни меня, — сказал он, хлопая в ладоши, призывая раба принести еще вина. — Ты должен рассказать мне эту историю.

Я был раду видеть, что он восстановил свое хорошее настроение.

Район под названием Ракотис — самая древняя часть Александрии. Сердцем Ракотиса является Храм Сераписа, великолепное мраморное сооружение, построенное в огромных масштабах и украшенное сказочными украшениями из алебастра, золота и слоновой кости. Римляне, которые видели этот храм, неохотно признают, что по своему великолепию он может (заметьте, может) соперничать с нашим собственным храмом Юпитера — красноречивый комментарий скорее к римскому провинциализму, чем к соответствующим архитектурным достоинствам двух храмов. Если бы я был богом, я знаю, в каком храме я хотел бы жить.

Храм представляет собой оазис света и великолепия, окруженный лабиринтом узких улочек. Дома в Ракотисе, сделанные из затвердевшей глины, построены высоко и плотно прижаты друг к другу. Улицы увешаны веревками, на которые жители вешают белье, рыбу и ощипанную дичь. Воздух обычно неподвижен и горяч, но иногда морскому бризу удается прорваться через остров Фарос, большую гавань и высокую городскую стену, чтобы расшевелить высокие пальмы, растущие на маленьких площадях и в садах Ракотиса.

В Ракотисе можно подумать, что греческого завоевания там никогда не было. Город, может быть, и назван в честь Александра и управляется Птолемеем, но жители этого древнего района явно коренные египтяне, смуглые, с темными глазами и чертами лица, которые можно увидеть на старых статуях фараонов. Эти люди отличаются от нас, так же, как и их боги, которые не похожи ни на греческих, ни на римских богов в человеческом обличье, а являются странными гибридами животных и людей, на которых страшно смотреть.

В Ракотисе можно увидеть много кошек. Они бродят, где хотят, безмятежно, греясь в солнечных лучах, гоняясь за кузнечиками, дремлют на выступах домов и крышах, глядя на недоступных рыб и птиц, висящих далеко за пределами их досягаемости. Но кошки Ракотиса не голодают; отнюдь нет. Люди расставляют для них миски с едой на улице, бормоча при этом заклинания, и даже голодный нищий не подумает взять себе такую освященную пищу, ибо кошки Ракотиса, как и все кошки Египта, считаются божественными. Люди кланяются, проходя мимо них на улице, и горе тому грубому гостю из Рима или Афин, который осмеливается хихикать при виде этого, ибо египтяне столь же мстительны, сколь и набожны.

В возрасте двадцати лет, после путешествия к семи чудесам света, я оказался в Александрии. Я поселился в Ракотисе по ряду причин. Во-первых, молодой иностранец с небольшими деньгами мог найти только там жилье по средствам. Но Ракотис предлагал гораздо больше, чем просто дешевое жилье. Чтобы успокоить мой желудок, торговцы на многолюдных углах улиц предлагали неслыханные в Риме экзотические деликатесы. Чтобы питать свой разум, я слушал философов, которые читали лекции и спорили друг с другом на ступенях библиотеки рядом с храмом Сераписа. Именно там я познакомился с философом Дионом; но это уже другая история. Что касается других аппетитов, свойственных юношам, то и они легко удовлетворялись; александрийцы считают себя самыми спокойными людьми, и любой римлянин, который оспаривает этот пункт, только демонстрирует свое собственное невежество. В конце концов, в Александрии я встретил Бетесду; но это тоже другая история.

Однажды утром я шел по одной из малолюдных улиц района, когда услышал шум позади себя. В начале, это был смутный, неясный шум, похожий на шум ревущей толпы где-то вдалеке. Правительство Египта общеизвестно нестабильно, и беспорядки довольно часто там случаются, но было еще слишком рано, чтобы люди бушевали на улице. Тем не менее, когда я сделал паузу, чтобы прислушаться, шум стал громче, и эхо грохота превратилось в звук разгневанных человеческих голосов.

Мгновение спустя из-за поворота улицы появился человек в голубой тунике, и стремглав побежал в мою сторону, но повернул голову, чтобы оглянуться. Я поспешно отошел в сторону, но он слепо изменил курс и врезался прямо в меня. Мы рухнули на землю, в переплетении рук и ног.

— О, яйца Нумы! — закричал я, потому что этот идиот заставил меня поцарапать руки и колени о грубые булыжники.

Незнакомец внезапно прекратил свою безумную борьбу, чтобы подняться на ноги, и уставился на меня. Это был мужчина средних лет, ухоженный и хорошо упитанный. В его глазах сквозила абсолютная паника, но также и какой-то проблеск надежды.

— Вы ругаетесь на латыни! — сказал он хрипло. — Значит, вы — римлянин, как и я?

— Да.

— Земляк, спасите меня! — К этому времени мы оба снова были на ногах, но незнакомец двигался так судорожно и так отчаянно вцепился в меня, что мы снова чуть не свалились на землю.

Рев гневных голосов приближался. Мужчина оглянулся туда, откуда он пришел. Страх плясал на его лице, как пламя. Он схватил меня обеими руками.

— Клянусь, я никогда не прикасался к этому зверьку! — хрипло прошептал он. — Маленькая девочка сказала, что я убил его, но он был уже мертв, когда я наткнулся на него.

— О чем вы говорите?

— Кошка! Я не убивал кошку! Она уже была мертвая и лежала на улице. Но они разорвут меня на части, эти сумасшедшие египтяне! Если я не доберусь до своего дома…

В этот момент на повороте улицы появилось множество людей, мужчин и женщин, одетых в лохмотья бедняков. Появлялось все больше и больше людей, кричащих и корчащих лица с выражением ненависти. Они бросились на нас, некоторые из них размахивали палками и ножами, другие трясли голыми кулаками в воздухе.

— Помогите мне! — взвизгнул мужчина, его голос сорвался до мальчишеского. — Спасите меня! Я вознагражу вас! — Толпа была почти рядом с нами. Я изо всех сил пытался вырваться из его хватки. Наконец, он вырвался сам и возобновил свой стремительный бег. Когда разъяренная толпа приблизилась, мне на мгновение показалось, что я стал объектом их ярости. Действительно, некоторые из них направились прямо на меня, и я не видел возможности спастись. Смерть приходит внезапно, — говорится в старой египетской поэме, и я почувствовал, что она очень близка.

Но человек, стоявший впереди толпы и отличавшийся большой длинной бородой, завитой на вавилонский манер, увидел, что они ошиблись и громко закричал:

— Это не тот! Нам нужен человек в голубой тунике! Вон он, там, наверху, в конце улицы! Быстрее, а то он опять убежит от нас!

Мужчины и женщины, приготовившиеся меня ударить, в последний момент свернули и побежали дальше. Я вбежал в дверной проем, скрылся из виду, и поразился размеру толпы, когда она пробегала мимо. Половина жителей Ракотиса охотились за римлянином в голубой тунике!

Как только основная толпа прошла, я снова вышел на улицу. За ними следовало несколько поотставших. Среди них я узнал человека, который торговал выпечкой из лавки на улице Хлебопеков. Он тяжело дышал, но шел размеренным шагом. В руке он сжимал деревянную скалку для раскатывания теста. Я знал его как толстого, веселого пекаря, у которого главной радостью было набивать чужие желудки, но в это утро у него было мрачное лицо решительного мстителя.

— Менапис, что происходит? — спросил я, шагая рядом с ним.

Он бросил на меня такой испепеляющий взгляд, что я подумал, что он меня не узнал, но когда он заговорил, стало понятно, что очень даже узнал.

— Вы, римляне, являетесь сюда со своими напыщенными манерами и добытым нечестным путем богатством, и мы делаем все, что в наших силах, чтобы мириться с этим. Вы навязываете себя нам, и мы терпим это. Но когда вы оскверняете наши святыни, вы заходите слишком далеко! Есть вещи, от которых не ускользнет даже римлянин!

— Менапис, расскажи мне, что случилось.

— Он убил кошку! Этот идиот убил кошку в двух шагах от моей лавки.

— Ты видел, как это произошло?

— Маленькая девочка видела, как он это сделал. Она закричала от ужаса, поэтому, естественно, и сбежалась толпа. Они думали, что маленькая девочка в опасности, но все оказалось еще хуже. Этот римский придурок убил кошку! Мы бы забили его камнями прямо на месте, но он успел выскользнуть и броситься бежать. Чем дольше продолжалась погоня, тем больше людей подходило к ней. Теперь он от нас не убежит. — Римская крыса должна быть поймана!

Погоня, казалось, закончилась, потому что толпа остановилась на широкой площади. «Если они настигли его, то человек в голубой тунике, должно быть, уже растерзан в месиво», подумал я с тошнотворным чувством. Но когда я подошел ближе, толпа начала скандировать:

— Выходи! Выходи, убийца кошки! — Рядом со мной Менапис подхватил эти слова вместе с остальными, хлопая скалкой по ладони и топая ногой.

Казалось, что беглец укрылся в благополучном на вид доме. Судя по лицам, которые в ужасе смотрели из окон верхнего этажа, прежде чем они захлопнулись, в это месте казалось жили только римляне — скорее всего, здесь и жил этот человек. То, что он был не бедным, я еще раньше предположил по качеству его голубой туники, но размеры его дома подтвердили это. Богатый купец, подумал я, но ни его серебро, ни его богатство не спасут его от гнева толпы. Они продолжали орать, а затем стали бить в дверь дубинками.

Менапис закричал:

— Дубинками никогда не сломать такую дверь! Надо сделать таран. — Я посмотрел на обычно добродушного пекаря, стоящего рядом со мной, и по моей спине пробежали мурашки. И все это из-за какой-то кошки!

Я отошел в более тихий угол площади, где несколько местных жителей рискнули выйти из своих домов, чтобы понаблюдать за суматохой. Пожилая египтянка, безупречно одетая в белую полотняную одежду, пренебрежительно смотрела на толпу.

— Что за сброд! — сказала она тихим голосом. — О чем они только думают, вламываясь в дом такого человека, как Маркус Лепид?

— Это ваш сосед? — спросил я.

— Он живет здесь уже много лет, так же, как и его отец жил здесь до него. Честный римский торговец, сделавший для Александрии больше, чем любой из этого отребья. Вы тоже римлянин, молодой человек?

— Да.

— Я так и подумала, судя по вашему акценту. Что ж, с римлянами я не ссорюсь. Имея дело с такими людьми, как Маркус Лепид и его отец, мой покойный муж стал богатым человеком. Что такое сделал Маркус, что такая толпа собралась у его двери?

— Они обвиняют его в убийстве кошки.

Она вздрогнула. Ужас исказил ее морщинистое лицо. — Какой кошмар! Это же непростительно!

— Он утверждает, что невиновен. Скажите мне, кто еще живет в этом доме?

— Маркус Лепид со своими двумя двоюродными братьями. Они помогают ему вести торговлю.

— А их жены?

— Двоюродные братья женаты, но их жены и дети остались в Риме. Маркус вдовец. У него нет детей. Посмотрите туда! Что это за безумие?

Сквозь толпу, как крокодил сквозь заросли кувшинок, двигалась огромная вырванная с корнем пальма. Во главе тех, кто ее нес, я увидел человека с бородкой вавилонянина. Когда они нагнули дерево перпендикулярно двери дома Маркуса Лепида, ее предназначение стало понятно: это был таран.

«Я не убивал кошку!» — сказал мне Маркус Лепид. И «Помогите мне! Спасите меня!», и что не менее важно для моих ушей, «Я вас вознагражу!» Мне, как соотечественнику римлянина, которого позвали на помощь, было понятно: если человек в голубой тунике невиновен в преступлении, мой долг — ему помочь. Если одного долга было недостаточно, то мой урчащий желудок и пустой кошелек убедительно склоняли чашу весов.

Мне нужно было немедленно действовать. Я направился обратно тем же путем, которым пришел.

Путь к улице Хлебопеков, обычно многолюдной, был почти пуст; все покупатели и разносчики, похоже, бросились в погоню за римлянином. Лавка Менаписа была пуста; заглянув внутрь, я увидел, что груды теста лежали на столе нетронутыми, а огонь в его печи погас. Кошка была убита, сказал он, всего в двух шагах от его лавки, и примерно на этом расстоянии, за углом в маленьком переулке, я наткнулся на группу бритоголовых священников, которые стояли в кругу, с опущенными головами.

Заглянув между оранжевыми рясами жрецов, я увидел распластавшийся на брусчатке трупик кошки. Это было красивое существо с гладкими конечностями и чернотой шерстью. В том, что она была убита преднамеренно, сомнений быть не могло, так как у нее было перерезано горло.

Священники опустились на колени и подняли мертвую кошку на небольшие погребальные носилки, которые взвалили себе на плечи. Воспевая молитвы и причитая, они медленно двинулись к храму Басты.

Я огляделся, не совсем понимая, как действовать дальше. Мое внимание привлекло какое-то движение в окне наверху, но когда я посмотрел вверх, то ничего не увидел. Я продолжал смотреть, пока не появилось маленькое личико, которое затем снова быстро исчезло.

— Девочка, — тихо позвал я. — Малышка!

Через мгновение она снова появилась. Ее черные волосы были убраны с идеально круглого лица. Ее глаза были миндалевидной формы, а губки надуты.

— Ты смешно говоришь, — сказала она.

— Я?

— Как тот другой мужчина.

— Какой еще мужчина?

Казалось, она на мгновение задумалась, но не ответила.

— Хочешь услышать, как я кричу? — сказала она. Не дожидаясь ответа, она так и сделала.

Пронзительный вой ударил мне в уши и странным эхом отразился на пустой улице. Я стиснул зубы, ожидая, пока она не остановится.

— Это, — сказал я, — настоящий крик. Скажи мне, ты та самая маленькая девочка, которая кричала сегодня утром?

— Может быть и я.

— Я имею в виду, когда убили кошку…

Она задумчиво наморщила лоб:

— Не совсем.

— Разве ты не та маленькая девочка, которая закричала, когда убили кошку?

Она некоторое время обдумывала мой вопрос.

— Тебя прислал тот человек со смешной бородой? — наконец, спросила она.

Я на мгновение задумался и вспомнил человека с вавилонской бородой, чей крик: «Человек в голубом — это тот, кто нам нужен!» — спас меня от уличной толпы, и которого я видел во главе скандирующих.

— Ты имеешь в виду вавилонскую бороду, завитую кудряшками?

— Да, — сказала она, — кудрявые волосы, как солнечные лучи, растущие из его подбородка.

— Он спас мне жизнь, — сказал я. И это было правдой.

— О, тогда я думаю, мне можно говорить с тобой, — сказала она. — У тебя тоже есть для меня подарок?

— Подарок?

— Как тот, который он мне дал. — Она держала в руках куклу, сделанную из тростника папируса и кусочков тряпок.

— Очень красивая кукла, — сказал я, начиная кое-что понимать. — Он дал тебе куклу за твои крики?

Она засмеялась:

— Разве это не глупо? Хочешь снова услышать, как я кричу?

Я вздрогнул:

— Возможно, позже. Так, ты на самом деле не видела, кто убил кошку, не так ли?

— Глупый! Никто не убивал кошку, на самом деле. Ты разве не знаешь? Кошка просто сыграла роль, как и я. Спроси того человека со смешной бородой. — Она покачала головой в ответ на мою бестолковость.

— Конечно, — сказал я. — Я знаю все это, … я просто забыл. Так ты думаешь, что я смешно разговариваю?

— Да… я… знаю, — произнесла она, насмехаясь над моим римским акцентом. Александрийские дети очень рано приобретают склонность к сарказму. — Ты смешно говоришь.

— Как и тот мужчина, ты сказала.

— Да.

— Ты имеешь в виду человека в голубой одежде, за которым погнались за убийство кошки?

Ее круглое лицо немного удлинилось:

— Нет, я никогда не слышала, как он разговаривает, кроме того раза, когда пекарь и его друзья побежали за ним, а он закричал. Но я могу кричать громче. Хочешь, крикну?

Казалось, она готова была продемонстрировать это, поэтому я быстро спросил:

— Кто же тогда? Кто говорил так же, как я? … Ах, да, человек со смешной бородой, — сказал я, но подумал, что, должно быть, ошибся, потому что этот человек показался мне абсолютно египтянином, и уж точно не римлянином.

— Нет, не он, глупенький. А другой мужчина.

— Какой еще мужчина?

— Мужчина, который был здесь вчера, тот, что с насморком. Я слышала, как они говорили, вон там, на углу, тот со смешной бородой, и тот, кто разговаривал, как ты. Бородач теребил бороду, а тот, который с насморком, все время сморкался, а, потом, они придумали что-то смешное и оба засмеялись:

— А ведь ваш двоюродный брат такой любитель кошек! — сказал тот со смешной бородой. Я подумала, что они решили над кем-то пошутить. Я забыла об этом вплоть до сегодняшнего утра, когда снова увидела ту, смешную бороду, и он попросил меня закричать, когда я увижу кошку.

— Понятно. Он подарил тебе куклу, потом показал кошку…

— Да, такую мертвую, что ее вид всех одурачил. Даже жрецов, только что!

— Человек со смешной бородой показал тебе кошку, ты закричала, прибежали люди, … а, что дальше?

— Смешная борода указала на человека, который шел по улице, и закричал: «Это сделал римлянин! Вон тот в голубой тунике! Это он убил кошку! … Это ведь был актер, правда?»

— А, человек с насморком, который говорил, как я… Ты уверена, что он упомянул двоюродного брата?

— Конечно! У меня тоже есть двоюродный брат. И я тоже все время подшучиваю над ним.

— Как выглядел этот человек с насморком и римским акцентом?

Она пожала плечами:

— Просто, как человек.

— Да, но высокий или низкий, молодой или старый?

Она задумалась на мгновение, затем снова пожала плечами. — Обыкновенный мужчина, как и ты. Как человек в голубой тунике. Ведь все римляне одинаковые.

Она ухмыльнулась. Затем она снова закричала, просто чтобы показать мне, как хорошо это у нее получается.

К тому времени, как я вернулся на площадь, из дворца прибыл отряд солдат царя Птолемея, которые без особого успеха пытались оттеснить толпу. Солдат было значительно меньше, и толпа была лишь немного оттеснена до поры до времени. Время от времени в здание летели камни и кирпичи, некоторые из них попадали в уже потрескавшиеся ставни. Оказывается, была предпринята серьезная попытка выбить дверь, но дверь устояла.

Чиновник из королевского дворца, евнух, судя по его высокому голосу, появился на самом высоком месте площади. Это была крыша рядом с осажденным домом. Он попытался успокоить толпу внизу, заверяя их, что справедливость восторжествует. Разумеется, в интересах царя Птолемея было пресечь то, что могло стать международным инцидентом, так, как убийство богатого римского купца александрийцами могло нанести ему большой политический ущерб.

Евнух продолжал голосить, но толпа не впечатлилась. Для них проблема была проста и ясна: римлянин безжалостно убил кошку, и они не успокоятся, пока римлянин не умрет. Толпа снова заскандировала, заглушая слова евнуха:

— Выходи! Выходи, убийца кошки!

Евнух покинул крышу.

Я решил проникнуть в дом Маркуса Лепида. Подсознание подсказывало мне, что такой путь был безумным — ибо как я мог выбраться оттуда живым, если окажусь внутри? И, во всяком случае, это сделать было, явно, невозможно, ибо если бы был простой способ проникнуть в дом, толпа уже давно нашла бы его. Затем мне пришла в голову мысль, что с той крыши, где стоял евнух Птолемея, вполне можно было спрыгнуть или спуститься на крышу осажденного дома.

Все это казалось огромным усилием, пока я не услышал в своей голове жалобное эхо голоса незнакомца: «Помогите мне! Спасите меня!» И конечно же: «Я вас награжу!»

Здание, с которого кричал евнух, было оцеплено солдатами, как и другие здания, примыкавшие к осажденному дому, в качестве меры предосторожности, чтобы помешать толпе подойти к дому или поджечь весь квартал. Потребовалось немало усилий, чтобы убедить охрану впустить меня, но то, что я был римлянином и утверждал, что знаю Маркуса Лепида, в конце концов вызвало доверие у царского евнуха.

Царские слуги часто менялись в Александрии; те, кто не могли удовлетворить своего хозяина, становились пищей для крокодилов, а их места не рустовали. Этот царский слуга явно чувствовал давление со стороны правителя, который мог погубить его жизнь простым изгибом брови. Его прислали подавить волнение разъяренной толпы и спасти жизнь римского гражданина, а в данный момент его шансы на успех выглядели явно сомнительными. Он мог призвать больше войск и перебить толпу, но такая кровавая баня могла перерасти в еще более серьезную ситуацию. Еще больше осложняло дело присутствие верховного жреца богини Басты, который преследовал (если можно так выразиться) евнуха по пятам, выл и размахивал своими оранжевыми одеяниями и требовал немедленного свершения правосудия во имя убитой кошки.

Осажденный евнух был восприимчив к любым идеям, которые я могла предложить.

— Ты на самом деле друг того римлянина, которого преследует толпа? — спросил он.

— Убийцы, — поправил первосвященник.

— Скорее знакомый этого человека, — произнес я, если, честно говоря, обмен несколькими отчаянными словами во время столкновения на улице можно было назвать знакомством. — На самом деле, я его агент. Он нанял меня, чтобы вытащить его из этой передряги. — Это в какой-то мере тоже было правдой. — И я думаю, что знаю, кто на самом деле убил эту кошку. — Это было не совсем так, но могло бы стать таковым, если бы евнух высказал желание сотрудничать со мной. — Вы должны помочь мне пробраться в дом Маркуса Лепида. Я думаю, что ваши солдаты могли бы спустить меня на его крышу на веревке.

Евнух задумался:

— Тем же путем мы могли бы спасти самого Маркуса Лепида, подняв его на той же веревке на то здание, где мои люди смогут лучше защитить его.

— Спасти убийцу кошки? Дать ему вооруженную защиту? — возмутился священник. Евнух закусил губу.

Наконец было решено, что стражники снабдят меня веревкой, по которой я смогу пробраться на крышу осажденного дома. — Но ты не сможешь вернуться обратно тем же путем, — настаивал евнух.

— Почему бы и нет? — Перед моими глазами внезапное всплыла картина дома, подожженного вместе со мной, или разъяренной толпы, ломившейся в дверь и убивающей подряд всех жильцов ножами и дубинками.

— Потому что веревку будет видно с площади, — отрезал евнух. — Если толпа увидит, что кто-то выходит из дома, они решат, что это тот, за кем они охотятся. Тогда они уж точно ворвутся в этот дом! Нет, я пропущу вас в дом вашего земляка, но после этого предоставлю вам быть самим собой.

Я немного подумал, и согласился. Позади евнуха верховный жрец Басты улыбался, как кошка, несомненно, предчувствуя мою неминуемую кончину и мурлыча при мысли об очередном нечестивом римлянине, отходящем от берегов жизни.

Когда меня спускали на крышу купца, его домашние рабы поняли, что происходит, и забили тревогу. Они сразу же окружили меня и, казалось, намеревались сбросить на площадь головой внизу, но я поднял руки, чтобы показать им, что я безоружен, и закричал, что я друг Маркуса Лепида. Моя латынь, казалось, убедила их. Наконец, они повели меня вниз по лестнице, к своему хозяину.

Человек в голубой тунике укрылся в маленькой комнате, которую я принял за его кабинет, так как она была завалена свитками и обрывками папируса.

Он настороженно посмотрел на меня, потом узнал.

— Ты тот человек, с которым я столкнулся на улице. Но зачем ты пришел сюда?

— Потому что вы попросил меня о помощи, Маркус Лепид. И потому что вы меня наняли и предложили мне награду, — прямо сказал я. — Меня зовут Гордиан.

За закрытым окном, выходившим на площадь, толпа снова начала скандировать. Камень с грохотом ударил в ставни. Маркус вздрогнул и прикусил костяшки пальцев.

— Это мои двоюродные братья, Руфус и Аппий, — сказал он, представляя мне двух мужчин помоложе, которые только что вошли в комнату. Как и их старший двоюродный брат, они были ухожены и хорошо одеты, и, как и он, они вряд ли могли подавить панику.

— Охрана снаружи начинает ослабевать, — пронзительно сказал Руфус. — Что будем делать, Маркус?

— Если они ворвутся в дом, они перережут нас всех! — воскликнул Аппий.

— Вы, очевидно, богатый человек, Маркус Лепид, — сказал я. — Вы, торговец, как я понимаю.

Все трое кузенов непонимающе посмотрели на меня, сбитые с толку моим явным пренебрежением к ситуации. — Да, — сказал Маркус. — У меня есть небольшой флот. Мы перевозим зерно, рабов и другие товары между Александрией и Римом. — Разговоры о его работе заметно успокоили его, как чтение знакомой молитвы успокаивает молящегося в храме.

— Вы владеете всеми вашими деловыми акцизами вместе с вашими кузенами? — спросил я.

— Нет, они все полностью принадлежат мне, — произнес Маркус немного надменно. — Я унаследовал все от своего отца.

— Вы один? У вас нет родных братьев?

— Никого.

— А ваши кузены всего лишь сотрудники, а не ваши партнеры?

— Если можно так выразиться.

Я посмотрел на Руфуса, более высокого из кузенов. Был ли это страх перед толпой, который я прочитал на его лице, или горечь старых обид? Его двоюродный брат Аппий начал ходить по комнате, кусая ногти и бросая на меня, как мне показалось, враждебные взгляды.

— Я так понимаю, у вас нет сыновей, Маркус Лепид, — сказал я.

— Нет. Моя первая жена родила мне только дочерей, все они умерли от лихорадки. Моя вторая жена была бесплодна. Сейчас у меня нет жены, но я скоро женюсь, когда девушка прибудет из Рима. Ее родители отправляют ее на корабле, и они обещают мне, что она будет плодовитой, как и ее сестры. В это время в следующем году я, наконец, смогу стать гордым отцом! — Он выдавил из себя слабую улыбку, затем снова прикусил костяшки пальцев. — Но какой смысл думать о своем будущем, когда у меня его нет? Будь прокляты все боги Египта, которые поставили на моем пути эту дохлую кошку!

— Я думаю, это сделали не боги, — сказал я. — Скажи мне, Марк Лепид, хотя Юпитер и запрещает такую трагедию, — если ты умрешь до того, как женишься, до того, как у тебя родится сын, кто тогда унаследует твое имущество?

— Мои кузены, поровну.

Руфус и Аппий сердито посмотрели на меня. Еще один камень ударил в ставни, и мы все вздрогнули. Было невозможно прочесть на их лицах хоть какие-то тонкие признаки вины.

— Понятно. Скажите мне, Маркус Лепид, кто мог знать вчера, что сегодня утром вы будете идти по тому переулку в Ракотисе?

Он пожал плечами.

— Я не скрываю своих удовольствий. На этой улице есть дом, где я провожу некоторые ночи в обществе одной куртизанки. Жены у меня пока нет…

— Значит, кто-нибудь из твоих кузенов мог знать, что сегодня утром ты пойдешь домой этой дорогой?

— Вполне возможно, — сказал он, пожимая плечами. Если он был слишком рассеян, чтобы понять смысл, то его кузены — вовсе нет. Руфус и Аппий мрачно посмотрели на меня и с тревогой переглянулись.

В этот момент в комнату неторопливо вошла серая кошка, махая хвостом и высоко подняв голову, явно не обращая внимания ни на шум снаружи дома, ни на отчаяние тех, кто был внутри.

— Какая все же ирония! — запричитал Марк Лепид, внезапно разрыдавшись. — Горькая ирония! Быть обвиненным в убийстве кошки — когда я, возможно, единственный из множества людей, никогда бы не сделал такого! Я обожаю эти маленькие существа. Они занимают почетное место в моем доме, я даже кормлю их из своей тарелки. Иди сюда, дорогая Нефер! — Он нагнулся, протянул руку, и кошка услужливо прыгнула к нему на руки. Затем она перевернулась на спину и громко замурлыкала. Маркус Лепид прижал животное к себе, и стал ласкать его, чтобы успокоить свое горе. Руфус, казалось, разделял любовь своего старшего кузена к кошкам, потому что он слабо улыбнулся и присоединился к нему, поглаживая зверя по животу.

Я зашел в тупик. Мне казалось вполне определенным, что по крайней мере один из двоюродных братьев был в заговоре с бородатым египтянином, преднамеренно замышлявшим убийство Маркуса Лепида, но кто из них? Если бы только та маленькая девочка могла бы дать мне подробное описание. Но она сказала — «Все римляне одинаковые!»

— Это все из-за тебя и твоих проклятых кошек! — сказал вдруг Аппий, сморщив нос и отступив в дальний угол комнаты. — Из-за этих кошек я болею. Они накладывают на меня какие-то ненавистные чары! Александрия полна ими, и моя жизнь превращается в кошмар. Каждый раз, когда я приближаюсь к одной из них, происходит одно и то же! Я ни разу в жизни не болел так до того, как я приехал сюда — И тут он чихнул, фыркнул, и вытащил салфетку из туники, чтобы высморкаться.

То, что последовало за этим, выглядело некрасиво, хотя, возможно, и справедливо.

Я рассказал Маркусу Лепидусу все, что узнал от маленькой девочки. Я подозвал его к окну и открыл ставни настолько, чтобы указать на человека с вавилонской бородой, который сейчас наблюдал за разведением костра на площади внизу. Маркус уже видел этого человека раньше в компании своего кузена Аппия.

Какого результата я ожидал? Я собирался помочь одному римлянину вдали от дома, спасти невинного человека от гнева обезумевшей толпы и при этом получить от него несколько монет — все это было более-менее достойным занятием. Но было и так понятно, что кто-то должен будет умереть. Я в те времена был моложе и не всегда доводил дела до логического конца.

Освобожденная ярость Маркуса Лепида застала меня врасплох. Может быть, здесь сыграло свою роль не только ужасное потрясение, которое он перенес в тот день, но и то, что он был удачливым торговцем, а поэтому в какой-то степени безжалостным; учитывая, наконец, что предательства в семье часто толкают мужчин на акты крайней мести.

В страхе перед Маркусом Лепидом, Аппий признал свою вину. Руфус, про которого он сказал, что тот невиновен в заговоре, умолял о пощаде для своего кузена, но его мольбы оказались безрезультатными. Хотя мы были в сотнях миль от Рима, но римские нравы господствовала в этом доме в Александрии, и вся власть принадлежала главе семьи. Когда Маркус Лепид снял с себя голубую тунику и приказал облачить в нее своего кузена Аппия, домашние рабы повиновались; Аппий сопротивлялся, но был подавлен. Когда Маркус приказал сбросить Аппия из окна в толпу, это сразу же было сделано.

Руфус, бледный и дрожащий, удалился в другую комнату. Маркус сделал каменное лицо и отвернулся. Серая кошка обвилась вокруг его ноги, но утешение, которое она предлагала, было проигнорировано.

Бородатый египтянин, не осознав подмены, закричал остальным в толпе, чтобы они отомстили человеку в голубом. Лишь намного позже, когда толпа в значительной степени рассеялась, и египтянин смог поближе рассмотреть растоптанный, окровавленный труп, он увидел свою ошибку. Я никогда не забуду выражение его лица, которое сменилось с торжествующей ухмылки на маску ужаса, когда он подошел к телу, изучил его лицо, а затем посмотрел на окно, где стоял я. Получилось так, что он сам руководил убийством своего сообщника.

Возможно, Аппий получил ту судьбу, которую он предназначал своему двоюродному брату. Несомненно, он подумал, что, пока он переждет время в фамильном доме, бородатый египтянин приступит к исполнению плана, как они и задумали, и его старший кузен будет растерзан на улице Хлебопеков. Он не предвидел, что Маркусу Лепиду удастся ускользнуть от толпы и пробежать всю дорогу до своего дома, где все трое двоюродных братьев оказались в ловушке. Не предвидел он и вмешательства Гордиана Искателя — или, если уж на то пошло, вмешательства серой кошки, из-за которой он, чихнув, выдал себя.

Так закончился случай с александрийской кошкой, смерть которой была жестоко отомщена.

Через несколько дней после того, как я рассказал эту историю Луцию Клавдию, я снова случайно посетил его в его доме на Палатине и был удивлен, увидев, на его пороге новую мозаику. Из красочных маленьких плиток был изображен рычащий молосский мастиф вместе с суровой предупреждающей надписью.

Раб впустил меня и проводил в сад в центре дома. Пройдя туда, я услышал тявканье, сопровождаемое гортанным смехом Луция Клавдия, который сидел с чем-то вроде гигантской белой крысы на коленях.

— Что это такое? — воскликнул я.

— Это моя дорогая, моя милая, моя очаровательная маленькая Момо.

— Но, на вашем пороге изображен молосский мастиф, которым это животное точно не является.

— Момо — мелитинский терьер — правда, крошечный, но очень свирепый, — сказал Луций. Словно в доказательство слов своего хозяина, маленькая собачонка снова затявкала. Затем она нервно облизала подбородок Луция, что, похоже, доставила ему огромное удовольствие.

— На вашем пороге надпись советует посетителям остерегаться собаки, — скептически сказал я.

— Как и должно быть, особенно не прошенным четвероногим посетителям.

— Вы считаете, что эта собака сможет отпугнуть кошек?

— Никогда больше эти проклятые создания не нарушат мой покой, пока малышка Момо будет меня защитить. Разве это не так, Момо? Разве ты не самая лучшая охотница за кошками? Моя храбрая, смелая маленькая Момо…

Я закатила глаза и мельком увидела что-то черное и гладкое, лежащее на крыше. Почти наверняка это была та самая кошка, которая так напугала Луция во время моего последнего визита.

Через мгновение терьер сорвался с колен своего хозяина, исполнив на полу неистовый круговой танец, отчаянно затявкал и оскалил зубы. На крыше черная кошка выгнула спину, зашипела и исчезла.

— Вот видишь, Гордиан! Эй, все кошки Рима, берегитесь моей собаки! — Луций подхватил терьера на руки и поцеловал в нос. — Вот, такой вот, Момо! И в тебя не нужно верить, как в кошку а то бы Гордиан усомнился в тебе…

Я вспомнил прописную истину, которую узнал от Бетесды: в этом мире живут те, кто любит кошек, и те, кто любит собак, и никогда между ними не будет согласия. Но мы с Луцием Клавдием решили выпить, по крайней мере, по кубку вина, и обменяться последними сплетнями с Форума.