Домовой

Глава 10

Казалось, что заснуть после такого — привилегия не из доступных, но я на удивление быстро отключилась. Снов мне не снилось — и слава богу — да и проспала я всего пару часов от силы, пока солнце не встало окончательно. Пришлось подниматься. Чувствовала я себя препаршиво — ребра болели и чесались, словно внутри меня поселился муравейник, рука запеклась корочкой, под которой неохотно ворочались ткани, срастаясь, а когда я посмотрела на себя в зеркало, то поняла, что лучше на люди пока не показываться. Через все лицо — от подбородка до лба — тянулась глубокая ссадина. Вчера я этого даже не заметила — не до того было — а сегодня…

Пришлось тащиться на задний двор, к летнему душу, и долго отмокать под ледяной водой. С тем же успехом можно было в речку нырнуть — удовольствия мало, но в чувство я пришла, кровь отмыла и вернулась в дом уже почти человеком. Ничего, заживет… Как на собаке.

Если бы еще можно было и в душе все так же отмыть до блеска.

Вместо этого я полезла в погреб за яйцами. От стресса мне всегда есть хочется. Ника проснулась часа через три — я уже успела навести шороху во дворе и как раз заканчивала убираться на сеновале, освобождая место для будущих запасов — тепло, вроде бы, установилось, и следовало как можно скорее выбраться в лес за первыми, молоденькими и сладкими, травками. Пользуясь ласковым солнышком, живность и растительность лезли буквально отовсюду — на деревьях набухали почки, трава вымахала на добрую ладонь, первые бабочки вились над ней, ошалев от счастья. Да и вода в реке начала спадать.

— День добрый, хозяйка!

Вздрогнув, я высунулась с сеновала — появление священника поначалу подняло в душе волну суеверного страха — что ему здесь нужно?!

Едва не сверзившись с приставной лесенки, я спустилась вниз, настороженно смотря на него и только через пару минут вспомнила. Точно. Колодец.

— Дивный денек сегодня, ласковый, — не дождавшись от меня реакции, повторил отец Пантелеймон, подходя ближе. Я сползла на землю и замерла, не зная, бежать ли мне сломя голову или есть маленький шанс отделаться малой кровью — после ночного происшествия присутствие священника ощущалось особенно остро: все тело словно прошивало маленькими разрядами молний. Удивительно, что на мне волосы дыбом не встали!

— Этот колодец-то? — убедившись, что я не настроена на беседу, он перешел к делу и направился на задний двор.

— Д-да, — хрипло ответила я, перемещаясь так, чтобы расстояние между нами неизменно составляло не менее трех метров. И тут в окне спальни увидела сестрицу. Судя по ее выражению лица, священники не относились к тому, что ей хотелось бы видеть по пробуждении. Недоумение в ней мешалось со злостью. Не натворила бы чего… — Хотите, я вам компоту принесу? Сама варила…

И, не дожидаясь ответа от отца Пантелеймона, сиганула к дому на максимальной скорости.

Сестрица встретила меня на пороге — волосы дыбом, под глазами — остатки не до конца смывшейся туши, в глазах — готовность к действию.

— Спокойно! — гаркнула я, заталкивая ее обратно. — Это свои!

— Да-а? — протянула она с недоверием. — Твой круг общения меня всегда поражал! Идиот, коп и поп!

Я сунула ей в рот кусок хлеба в надежде, что она замолчит, но не удержалась и ехидно добавила:

— И ты.

Ника обиженно фыркнула и уселась на табуретку, лениво почесывая голую ногу — она все еще была одета в мужскую футболку, едва доходящую до середины бедра, в которой вчера заснула.

Я нацедила в кружку компота и посмотрела на сестрицу с сомнением.

— Скажи честно, тебя не начнет корчить, если отец Пантелеймон подойдет слишком близко?

— Могу даже крест поцеловать, — похвасталась она. — Я, чай, не нечисть какая…

— Отлично, — я сунула ей в руки кружку и отправила в путь. — Вперед! И будь добра, не скалься!

Не знаю уж, о чем они там с сестрицей ворковали, но не было ее довольно долго — я успела приготовить завтрак и выбраться на крыльцо с бутербродом с маслом и кружкой чая, когда эти двое решили расстаться. Отец Пантелеймон выглядел донельзя довольным, Ника светилась дружелюбием и голыми коленками (хорошо хоть кофту набросила!). Дождавшись, пока он уберется со двора, я хмыкнула:

— Матушка.

— В душ, — грозно ответила сестрица, начиная чесаться так, будто ее блохи покусали. — Срочно!

Ну кто бы мог подумать, что холодная вода ее не устроит? Пришлось в срочном порядке греть воду, тащить ее на своем горбу в бак на крыше летнего душа и выслушивать очередную лекцию о пользе водопровода.

Когда Ника, наконец, успокоилась и была готова поговорить о деле, уже наступил полдень.

— Рассказывай, зачем тебе понадобился священник? — она вернулась в дом, замотав голову полотенцем, как турецкий султан. В моих джинсах и старой тельняшке, которые были ей велики, она была похожа на подростка. — Кофе есть?

— Чай, — сурово отрезала я, придвигая к ней кружку, хлеб и масло.

— Никакой благодарности, — запустив зубы в хрустящую корочку, пробурчала сестрица и уже серьезно добавила: — Не думай, что я забыла. Священник. Рассказывай.

Поскольку упрямства в ней на трех ослов хватит, пришлось рассказать про недавнее купание в реке. А затем и про всплывший на крещение труп.

— И тебе не пришло в голову мне позвонить?! — возмутилась Ника.

— А зачем? — я пожала плечами. — Тут ведь ничего не произошло. Труп он и есть труп — кладбище нынче отец Пантелеймон освятил, так что я спокойна…

— Да, но почему тогда у тебя крышу сносит?! — вернулась к насущному сестрица. Не поручусь, но в ее голосе проскальзывало беспокойство. — Алиса, я серьезно! Прекрати увиливать, считаешь, это хорошая идея — пустить все на самотек?

Я открыла было рот, чтобы в очередной раз отгавкнуться, но передумала. Она была права. Права — с превращениями нужно было что-то решать, потому что в следующий раз ее не будет рядом — не настолько же я везучая!

— Может, мне поискать в городе кого-нибудь из ваших? — неуверенно предложила Ника, сочувственно смотря на меня. Я покачала головой.

— Нет, не хочу, чтобы об этом знали. Я боюсь, у стаи только один метод борьбы с такими, как я.

— Ну тогда сами справимся, — тут же взвилась Ника. — Хочешь, я тебя загипнотизирую? Или…

Договорить она не успела — я тронула ее за локоть, заметив за окном движение, и отдернула занавеску.

— Легок на помине, — ехидно прокомментировала Ника, встречая участкового. Тот остановился на пороге, оглядел нас и вздохнул:

— Так и знал, что без вас не обошлось, Алиса Архиповна!

— Что именно? — подозрительно уточнила я.

— Машина — ваша? — он обратился к сестрице, которая сияла улыбкой во все тридцать два зуба и хлопала глазками, играя в дурочку. Знала, что это его злит. — Не хотите объясниться?

— Ах, маши-ина! — Ника махнула рукой и приглашающее похлопала по свободному стулу: — Да глупости какие… Это я ночью… С управлением не справилась!

— У вас кровь на капоте, — проигнорировав предложение, продолжил Алексей Михайлович, многозначительно смотря на меня. Взгляд его скользил по лицу — аккурат вдоль ссадины. Я мысленно порадовалась, что надела кофту с длинным рукавом — рука зажить еще не успела, да и двигала я ей с трудом. — Дело заводить будем?

— Как только жертва моих водительских умений найдется, так сразу! — клятвенно пообещала сестрица.

С минуту они сверлили друг друга взглядами, потом участковому это надоело:

— Поехали, — бросил он, выходя на улицу, где у калитки стоял уазик. — Протокол подпишете, что претензий не имеется…

— Как скажете… — проворчала Ника, с неудовольствием натягивая куртку.

На месте выяснилось, что наша ночная катастрофа успела собрать аншлаг — наверное, каждая деревенская кумушка сочла своим долгом покрутиться у машины, а ребятня так и вовсе торчала тут с самого утра. Я тут же пожалела, что сунулась ехать вместе с сестрицей — с моей физиономией только сплетни поддерживать — и затаилась на заднем сиденье машины, предоставляя Нике расхлебывать все самостоятельно. Надо отдать участковому должное, он не стал меня вытаскивать из салона, только посмотрел коротко, понимающе, и захлопнул дверь. Я тоскливо уставилась ему в спину. Черт побери, ну что в нем такого? Зачем он мне сдался, скажите пожалуйста?

Затянулось это надолго — пока машину вытащили, пока любопытных разогнали, пока документы подписали, причем последнее происходило уже в участке. Ника поначалу пыталась меня не пустить, но быстро сдалась. Ведомая не то упрямством, не то любопытством, не то обычной женской ревностью, я зашла следом за ними, тут же учуяв ее — запах был острым, специфическим, чужим — деревенские так не пахнут. Я слышала, как женщина ходит за стенкой — на жилой половине дома, но туда нас не пригласили. Пришлось довольствоваться запахом. Опершись на подоконник, я постаралась извлечь из него как можно больше, испытывая мазохистское удовольствие от болезненных ощущений — мне хотелось запомнить эту боль надолго, навсегда, чтобы помнила, дура такая, из-за чего чуть себя не потеряла.

— Алиса Архиповна! — ворвался в круговорот моих ощущений настойчивый голос участкового.

С неохотой вернувшись в реальность, я посмотрела на него.

— Я спрашиваю, вам врач не нужен? Мне Глашу вызвать? — явно уже не в первый раз повторил он.

— Со мной все в порядке, — пожала я плечами, выметаясь из участка следом за Никой.

— Ну? — любопытно ткнув меня в бок, спросила она. — Разнюхала? Кто она?

— Городская, — неохотно выдавила я. — Лет тридцать, наверное… Уверенная, здоровая…

— Шерлок, — презрительно охарактеризовала Ника. — А что-нибудь конкретное?

— Отстань, — огрызнулась я. — Ты когда домой собираешься?

— Как только буду уверена, что ты не превратишься черт знает во что, — отрезала Ника. И тут же добавила: — Ну и когда машину найду. Никто у вас в город не едет?

Закатив глаза, я помолилась всем богам, чтобы Гришке что-нибудь срочно понадобилось в городе. К сожалению, мои молитвы не сбылись. Он, конечно, был рад видеть Нику, однако ради ее прекрасных глаз в город ехать отказался.

— У меня папаня сейчас по деревням разъезжает, — виновато пояснил он, помахивая топором — мы застали его за колкой дров. — Машина каженный день нужна. А ты зачем, кстати, приехала, случилось чего?

Мы переглянулись.

— В гости, — хмыкнула сестрица. — Соскучилась по вам — сил нет!

Остаток дня прошел на удивление спокойно. Выпросив у меня разрешение пройтись по деревне (клятвенно обещая ни к кому не приставать и в сторону кладбища даже головы не поворачивать), Ника ушла. Воспользовавшись ее отсутствием, я полезла на чердак. Ника, могла говорить что угодно, но в деле обуздания собственного зверя у меня гораздо больше опыта, чем у нее. Хотя в данном случае я не просто собиралась его контролировать, я хотела полностью его подавить. Отсечь от себя эту половину — пусть больно, пусть тошно, но все лучше, чем в один прекрасный момент потерять над собой контроль и перегрызть глотки половине деревни. От одной мысли об этом у меня в глазах темнело. Это самое страшное, что может случиться с такими, как я.

Рецепт зелья, разделяющего две половины оборотничьей сущности накрепко засел у меня в памяти — еще с молодости, когда я по глупости едва контроль не потеряла. Меня тогда спасли — такие же, как я. Некоторое время я даже состояла в «стае» — сообществе оборотней в городе. Там меня научили контролю, научили скрывать свою сущность и защищаться от других. Проблема в том, что таким, как мы, легче и безопаснее в одиночку, поэтому со временем я перестала обращаться в стаю и потеряла с ними контакт. Но знания остались.

Поэтому, когда Ника вернулась, на столе уже лежал длинный список трав и описание обряда.

— Это что? — скорее удивленно, чем обеспокоенно спросила она, пробегая глазами по листочку.

— Отсечение, — коротко ответила я. В быстро тяжелеющем молчании она подняла на меня глаза.

— С ума сошла?

— У тебя есть другие варианты? — вздохнула я, обхватив руками кружку с чаем. Я уже намешала туда и успокаивающих трав и меда с малиной (все в дозах, способных уложить слона) и теперь просто ждала, пока вода остынет достаточно, чтобы можно было это пить. На душе было погано — словно кошки нагадили.

— Я их найду, — мотнула головой сестрица. Вот упрямая! — Но это не выход! Ты сама-то представляешь, на что подписываешься? Ты не просто половину сущности уничтожишь, ты же половину от собственной жизни оторвешь!

— Все лучше, чем окончить жизнь вурдалаком, — отозвалась я. — Уверяю, живут они гораздо меньше людей!

— Почем ты знаешь, сколько человеком проживешь? — резко бросила Ника, поджав губы. — Может, тебе и года не осталось! После таких обрядов втрое меньше человеческого живут!

Мы замолчали. Я рисовала узоры на скатерти, она выискивала аргументы, которые могли бы меня убедить.

— Я боюсь, — наконец, с усилием выдавила я, не поднимая на нее глаз. — Слышишь, Ника? Я боюсь, что даже не пойму, когда исчезну я и появится… оно. В летний полдень или темной ночью, во сне, в одиночестве или в толпе людей — я не знаю! Скольких я тогда убью? Я боюсь.

Патетический момент грубо прервал стук в дверь. Синхронно вздрогнув, мы повернули головы. Потом Ника вспомнила, что засов задвинула и отправилась открывать.

Вернулась уже в компании Гришки. Не замечая гнетущей атмосферы, он брякнулся на стул и довольно огляделся:

— Хороша у тебя рассада! У Дашки еще только из земли показалась, а у тебя вон как вымахала!

Я равнодушно скользнула взглядом по баночкам с землей и как-то отстраненно отметила, что таки да — рассада вымахала сантиметров на десять. Очевидно, встряска пошла ей только на пользу.

— Чего явился? — Ника не была настроена на пустую болтовню.

— Хочу знать, не пора ли мне семейство в подполе прятать, — невозмутимо пояснил парень. И тут же пояснил: — Ты б так просто не приехала, значит, случилось что-то. И машину, опять же, я обнаружил — там кровь на капоте. А у Алисы вся морда исцарапанная.

— Ну прямо Шерлок Холмс и доктор Ватсон! — восхитилась сестрица и насмешливо посмотрела на меня. — Видишь, какой у вас народ бдительный?

Одновременно с ее словами явился еще один участник этого спектакля. Тщательно прошаркав ногами о решетку на входе, чтобы сбить грязь, в дом вошел Алексей Михайлович. Сдавленно застонав, я уткнулась лбом в столешницу.

— Вам здесь что, проходной двор? — возмутилась Ника. И повернулась ко мне: — И часто у вас такие посиделки? Время десять вечера, приличные женщины мужчин в такое время не принимают!

— Будет вам ерничать, — остановил ее участковый. — У меня плохие новости.

— Отлично, — вырвалось у меня. Хоть отвлекусь. Остальные восприняли все куда более серьезно.

— Что, опять кого-то сожрали? — тоскливо спросила Ника.

— Хуже, — признался Алексей Михайлович. — Убили. Помните тот труп, что вы в лесу нашли? Ты еще говорила, что его съели те твари… Так вот погрызли его уже после того, как пристрелили.

— Какой труп? — оторопело раскрыв рот, сестрица уставилась на меня. — Ты же говорила, его из реки выловили…

— Другой, — вздохнула я. — Мы его с месяц назад в лесу нашли…

— Сдуреть можно! — высказалась Ника возмущенно и тут же потребовала зачитать ей полный список убиенных, после чего экспрессивно всплеснула руками: — Нет, ну честное слово, у вас тут прямо веселее, чем в городе!

— На скуку не жалуемся, — проворчал участковый. — Но сейчас не об этом. Его убили, понимаете? У нас тут, помимо вашей чертовщины, есть некто, вооруженный обычным пистолетом, а не зубами.

— Может, отец Дмитрий его и того… — предположила я с надеждой, хотя сама в это не верила: наш батюшка не стал бы действовать так открыто, он бы скормил его своим собачкам… Что, собственно, и произошло, но уже после того, как мужика пристрелили.

— Вы хоть узнали, кто это? — Ника наградила меня грозным взглядом, обещая очередную взбучку. Ну да, могла бы рассказать — если бы вспомнила.

— Как? — пожал плечами участковый, окончательно оккупируя дверной косяк. — Ни документов, ни лица… Нужно искать среди без вести пропавших, но их слишком много. Честно сказать, меня меньше всего интересует его личность. Нужно найти убийцу.

— А к нам-то вы зачем пришли? — опешила я. — Я бы его просто загрызла.

— Затем, что вы очень любите совать нос не в свои дела, — откровенно признался участковый. — Решил предупредить заранее, если вдруг вы что-то задумали.

— С чего вы взяли? — уже откровенно возмутилась я.

— А с того, что ваша троица просто так под одной крышей не собирается! — гаркнул он.

Ника, все это время молча наблюдавшая за нашей перепалкой, неожиданно фыркнула и расхохоталась.

— Он думает, я приехала, чтобы еще кого-нибудь прикончить, — хихикала она. — Нашел маньячку…

— Я думаю, что вы слишком привыкли видеть во всем сверхъестественное, — Алексей Михайлович не разделял ее веселья. — И забыли, что люди могут быть не менее опасны. Не суйтесь в это. Я серьезно — если вы что-то задумали, лучше откажитесь, если что-то знаете — расскажите мне! С людьми я разберусь сам.

Когда он ушел, я проследила за ним до моста и вернулась, застав этих двоих на крыльце.

— А мы что-то задумали? — тут же пристал Гришка. Я отвесила ему подзатыльник.

— Нет!

На следующее утро я торжественно провожала Нику до трассы. Она ворчала и ныла — идти далеко, попутку ловить опасно, оставлять меня тут одну еще опаснее, а оставаться — значит обречь себя на существование без горячей воды, нормального туалета и света еще бог знает на сколько времени. Короче — ей не нравилось абсолютно все.

Я вышагивала рядом молча, прекрасно понимая, что сестрица ворчит исключительно из любви к искусству. На улице еще только начало светлеть — я разбудила ее, как только человеческие глаза начали различать очертания домов, поэтому никто не видел, как мы выходим из деревни. К тому же на землю опустился густой, кисельный туман — капли воды оседали в него, как в молоко. Низкое небо заволокло серыми, обложными тучами, из-за которых в воздухе повисла влага. Лес, еще не успевший обрасти зеленью, в этом антураже смотрелся довольно мрачно и уныло, так что Нике сам бог велел гундеть.

— Возвращайся скорее, — попросила я, когда спустя час мы вышли на трассу. Мимо проносились фуры и одинокие легковушки, доказывая, что кроме нас в этом мире живут еще люди. — И… Папе не рассказывай.

Она поджала губы:

— И я все же считаю это плохой идеей.

— Какая разница? — пожала я плечами. — Она единственная.

Возвращаться в пустой дом было странно: с одной стороны я была рада этой тишине и тому, что никто меня не дергал каждую секунду, а с другой… с другой было даже тоскливо. Слишком остро ощущая пустоту своего жилища и собственную беспомощность, я достала из-под кровати пистолет и, примериваясь, взяла его в руку, положив палец на курок. Вот так? Интересно, что чувствует человек, забирая чью-то жизнь? Я, конечно, не невинная овечка, но всегда забирала жизни собственными зубами-когтями. В этом было что-то честное, справедливое, я была частью жизненного цикла. Но пистолет это совсем другое. Одно нажатие — даже смотреть не обязательно — и нет человека. Каково?

Может быть, я никогда этого не узнаю (надеюсь, что не узнаю), но мне хотелось хоть как-то себя защитить прежде, чем Ника вернется. Я не рассчитывала увидеть ее раньше, чем через пару недель — ингредиенты для зелья найти было довольно сложно — и все это время я буду здесь одна. Значит, пришло время научиться драться по-человечески.

С этой мыслью, я вышла на задний двор и, приладив к забору жестяные банки, встала метрах в двадцати, упираясь лопатками в стену дома. Вытянула руку с пистолетом вперед, ощущая его тяжесть, и на всякий случай зажмурилась.

БАХ!

От грохота я на секунду оглохла, а руку, непривыкшую к ощущениям, мотнуло в сторону. С ближайших берез с карканьем сорвалась стая ворон, по спирали взмывая вверх. Да уж… Для тренировок, пожалуй, лучше выбрать менее оживленное место.

Пришлось уходить ниже по течению — в сторону Колосовки — и там стрелять в небольшой рощице. Благо река сносила звуки еще ниже и они терялись, не доносясь до человеческого жилья. Я завела себе за правило выбираться туда каждое утро, пока остальная деревня еще спала. И так шороху навела своим первым выстрелом — соседи потом целый день косились подозрительно.

Впрочем, в остальном жизнь снова потекла своим чередом. Странно — учитывая последние происшествия. Я чувствовала себя даже более человеком, чем раньше, погрузившись в привычные человеческие хлопоты: огород вскопать, часть рассады высадить (благо после того пасмурного дня погода установилась солнечная, хоть и прохладная, температура выше десяти не поднималась, но и ниже нуля не падала), коров на пастбище отвести, кур накормить, сеновал вычистить, повыковыривать слежавшийся мох из всех щелей, окна в доме вымыть до блеска, старые травы выкинуть, за новыми сходить… Впрочем, последнее вызвало некоторые затруднения. Глубоко в лес я больше не совалась, промышляя вдоль реки и по опушкам, где улов был весьма ограниченным. По весне по деревне прокатилась волна простуд, захватив на излете март, так что часть времени я потратила на то, чтобы сделать новые, свежие сборы от кашля. Машка, добрая помощница, все время крутилась рядом. Однажды я даже взяла ее с собой собирать березовые почки и бузинную кору, что для непоседливой девицы оказалось тяжким бременем. Изгойсав передо мной всю поляну, она в итоге сбежала «поглядеть брусники» — пришлось искать, с осторожностью прибегая к волчьему, обострившемуся, нюху.

Нашла, измазанную с темно-красном соке, стекающем по рукам, словно у маньяка-убийцы и с блаженной улыбкой во всю мордочку. Пришлось вести ее к Гришке в баню — не показывать же бабке в таком виде.

— Маня… — только и сказала Даша, увидев нашу компанию: я с зелеными до локтя руками от свежей травы, Машка — в высохшем соке, больше похожем на трупные пятна.

Уже выпроводив ее к бабке, я осталась у Гришки. Домой идти не хотелось, из еды в погребе у меня остались только моченая капуста да картошка. Проблема голода осторожно высовывала любопытный нос из-за печки.

Поэтому я угнездилась за столом на кухне у головы и потребляла впрок тушеную в сметане зайчатину. Тем более что имела на нее полное право…

Кстати о зайчатине.

— Что там участковый, с трупом не определился?

Гришка равнодушно пожал плечами — очевидно, его это не слишком волновало. Даже наоборот:

— Уж скорее бы поставил «висяк» и сунул в ящик, — проворчал он. — Они к Ксюхой всю дорогу там облазили, все искали за что бы зацепиться…

— С Ксюхой? — равнодушно спросила я, внутренне насторожившись. Эх, вот надо оно мне? — Это еще кто?

Гришка удивленно выпучил глаза:

— Ты чего, не знаешь еще? Это ж женка его бывшая… Она в ментовке в городе работает, трупаков смотрит.

Я растерялась от обилия поводов для вопросов. Поэтому первым вырвался самый насущный:

— Бывшая жена?! Он был женат?!!

— Мать, — Гришка сочувственно похлопал меня по руке. — Мне жаль. Но это давно было — лет шесть назад. И женаты они всего ничего были, он ее из города привез, туда она через полгода и сбежала.

Я сунула в рот соленый грибок, не чувствуя вкуса. Вот тебе и раз…

— Он ее пару недель как привез, дохляка посмотреть, — продолжил Гришка виновато. — Я думал, ты знаешь… Они мне все нервы попортили!

— Чем? — вздохнула я, понимая, что уши надрать ему вроде бы не за что, хоть и очень хочется.

— А вдруг они еще камушек найдут? — возмутился парень, понизив голос. — Крутятся там, крутятся, все выискивают… Ксюха-то в ментовском деле понимает — она в городе трупаки смотрит, вскрывает, значится, когда подозрения есть.

— Патологоанатом, — вынесла я вердикт. Теперь понятно, откуда у Алексея Михайловича сведения об убийстве.

— Во, — кивнул Гришка, шумно прихлебывая оставшийся чай. — Она самая. Они даже в овраг хотели спуститься — вроде как там что-то заметили, только он по весне опасный, там тальник сейчас бежит, склоны едут. Это только когда земля просохнет. Но я раньше поседею.

— Что заметили? — вычленила я.

— Железяки, — пожал он плечами. — Может машина, может еще что — не разглядишь. Я вот теперь все думаю…

— Мне это уже не нравится, — я фыркнула.

— Тебе деньги нужны или как? — возмутился Гришка. Глянул в окно и, махнув рукой, отправился закрывать ставни — неизменный каждодневный ритуал.

Я вышла на улицу следом за ним. К вечеру ощутимо холодало, намекая, что зима была не так уж давно, и пришлось застегнуть куртку и набросить капюшон. Мы обходили дом.

— Надо туда раньше Лешки попасть, вдруг там тоже камушки найдутся? — сквозь шум ветра пояснил Гришка. — Только я туда один не полезу, а кроме меня только ты в курсе.

— То есть полезу я? — скептически уточнила я, совершенно не желая переходить дорогу участковому. Гораздо больше меня интересовала его жена — бывшая — которую он притащил жить к себе. Интересно, она собирается в свой город возвращаться? С другой стороны, если мы что-то найдем, это будет поводом ей отсюда убраться.

— Вместе, — решил Гришка. — Только тебе надо глянуть сначала сверху, зрение-то у тебя получше нашего. Может, и смысла спускаться нету…

— Ладно, — вздохнула я, когда мы обошли дом по кругу и вернулись к крыльцу в густеющих синих сумерках. — Когда?

— Надо у Стаса веревку и карабины взять, — Гришка уже открыл дверь, но я махнула рукой — дескать, заходить не буду, домой пойду. — Я завтра…

— Я сама, — перебила я. — Как раз к нему собиралась.

Вернувшись вечером домой, я еще раз провела в погребе инспекцию, обшарила все карманы в поисках заначки и безутешно заключила: денег нет. И не будет. Даже если жить мне (по прогнозам Ники) осталось не больше года, хотелось бы прожить их, не сидя на паперти.

Это заставило меня крепко задуматься. Ну, отсеку я свою животную половину, а дальше что? Нюха у меня больше не будет, зрения тоже, стану обычным человеком, а обычные люди должны как-то на жизнь зарабатывать. А я же толком ничего не умею… Высшее образование прошло мимо меня, закончила только колледж (на кассиршу), но было это почти тридцать лет назад. Конечно, всегда можно вернуться в город…

Но от этой мысли мне и вовсе становилось плохо.

Нет уж, попробую с Гришкой рубины найти, заодно присмотрю, чтобы с ним ничего не случилось, а дальше… Дальше видно будет.

Поэтому следующим утром, накормив скотину и наказав Машке приглядывать за домом, я отправилась к Стасу. Пешком идти было далековато, но я использовала это время как возможность собрать молодую кору дуба — ее только весной и можно достать, потом она становится слишком твердой, да и сок почти весь в листья уходит. Так что к Стасу добралась ближе к обеду, зато с полной сумкой. Он оказался дома: когда я вошла во двор, из распахнутой двери шваркнулось на землю ведро с грязной водой и выглянул сам хозяин, точнее — его задняя половина.

— День добрый! — прокричала я от калитки. По себе знаю, как раздражают люди, которые подкрадываются со спины, а потому оповестила о себе заранее.

Мужчина допятился до крыльца и только тогда развернулся, сжимая в руках тряпку, с которой капала вода. До меня донесся теплый, влажный запах сырого дерева, какой всегда бывает от мытья полов в таких домах.

— Рад видеть, — добродушно улыбнулся хозяин, стискивая меня в объятиях. Очевидно, ему доставляло удовольствие мять мне кости, но я была не против, соскучившись по человеческим прикосновениям. Стас был большой, теплый и мощный, как медведь. — Что, за ружьем пришла? Ну пойдем, покажешь, чему научилась…

Рассказывая ему последние деревенские сплетни, неиссякаемым источником которых была Машка, я разнесла в пух и прах потрепанные банки у него на огороде.

— Ну верю, верю, — гулко засмеялся он, когда, рисуясь, я попала в центр криво нарисованной мишени. Почесал бороду, щурясь на солнышко, как кот. — Ладно… Пойдем, есть у меня для тебя игрушка… Только без меня чтоб не стреляла, ясно? Я завтра в лес, на вахту заступаю, вот там и подучу тебя. Из воздушки палить — это так, детство… Нормальное ружье тебе такую отдачу в плечо подарит…

Безропотно согласившись на такие условия, я передала ему Гришкину просьбу, которая была тут же исполнена: в небольшой вездеход в гараже тут же добавился моток крепкой веревки и мешок с карабинами. Не слишком желая возвращаться обратно, я осталась у Стаса на обед, а поскольку радушный хозяин как раз топил баню (суббота была), то с удовольствием приняла и это приглашение.

— Завтра я тебя доброшу до деревни, — пообещал лесничий, подкидывая дров в гудящую печь. Из трубы валил серовато-сизый дым, наполняя округу запахом березовых поленьев. Баня у него была небольшая, двоим едва развернуться, но сделала на совесть. Впервые зайдя внутрь, я на минуту замерла, закрыв глаза и с наслаждением втягивая смолистый запах хвои и березовых веников.

— Для себя делал, — пояснил Стас тихонько, заметив мою реакцию. — Люблю зимой особенно попариться…

Да. Я тоже…

— Местные ничего не скажут? — единственный раз спросила я. — Видели же, что к тебе пришла.

Честно говоря, заметить что происходит во дворе было весьма проблематично — забор был под два метра, глухой — но я слишком хорошо знала любопытство деревенских жителей.

— А… — отмахнулся Стас. — Ну их к лешему. Все равно завтра уеду, а там пусть что хотят языками молотят. Или тебе важно?

— Нет, — пожала я плечами и отпила большой глоток из кружки. Квас у него тоже был совершенно особенный — на черном хлебе, темный, с легкой хмельной горчинкой. Обычно я алкоголь не пила, но напарившись в бане, сидя прохладным вечером на крыльце… И святой бы не удержался. Мне было так хорошо, как не было, пожалуй, с момента приезда в деревню. Расслабленно оперевшись на ступеньки, я положила голову на крыльцо, бездумно уставившись в темнеющее небо, на котором уже расцветали первые звезды.

— Спасибо.

— Пустое, — отозвался Стас спокойно. В его огромных лапищах маленькие сушеные лещи выглядели зубочистками, но пальцы работали проворно, очищая рыбку от шкурки. — Держи.

Я с удовольствием запустила зубы в нежно-соленое мясо.

— Можно, я у тебя жить останусь?

— Нужно, — хмыкнул мужчина с хитрым блеском в глазах. Он не пытался ко мне придвинуться, он даже не касался меня рукой, но я почувствовала, что воздух между нами начал меняться, наполняясь чужим желанием. Ноздри дрогнули.