Домовой

Глава 11

Наверное, я знала о том, чем все закончится еще тогда, когда в первый раз его увидела. Знала внутренним, звериным чутьем. Мы были похожи. Мы одинаково смотрели на мир. Мы подходили друг другу, в равной степени не желая ущемления своей и чужой свободы. И чувствовали примерно одинаково.

Но утро…

Проснулась я еще затемно. Лежала без сна, сгорая от стыда, стоило только вспомнить, что вытворяла. Я, конечно, знала, что между нами есть притяжение, но…

Зверь во мне снова едва не взял власть над человеком — не то, что я была готова позволить.

Стас спал рядом: дышал он глубоко и размеренно, из чего я заключила, что его уж точно муки совести не тревожат.

Слегка успокоенная этим фактом, я снова прислушалась к тишине дома. Надо же… В моем доме так тихо никогда не бывает — то сверчки за стенкой, то дерево скрипит, то огонь в печи щелкает поленьями, или кот в подвале мышкует. А здесь — тишина.

Ранним утром мы выехали из Осинкино и по тряской, размытой талым снегом дороге направились в сторону деревни. Я сидела сзади, обхватывая Стаса за пояс, прижималась щекой к его спине и провожала глазами покосившиеся электрические столбы, тонущие в черной воде — снега зимой было много и он еще кое-где остался, белея в тени деревьев. Сидела и пыталась избавиться от нелогичного чувства… поражения. В самом деле, сейчас я должна бы радоваться — как радовалась всегда, когда мой зверь находил себе пару. И все же… Что-то было не так. Вам знакомо чувство, когда вы точно знаете, что что-то должно было случиться, но не случилось? Когда эффект дежавю внезапно оборвался? Вот сейчас я испытывала нечто подобное. Мира в моей душе не было, несмотря на то, что тело было удовлетворено.

— Ну что, ко мне или тебя в деревню завезти? — на развилке он остановился, обернулся. Я покосилась в сторону леса, потом на Стаса и он без слов повернул налево, где дымились еще не видные печные трубы. Я вздохнула с облегчением. Может, и зря переживаю — он не из тех, кто станет навязывать свое общество.

Он довез меня до моста, где мы и расстались: я приняла в руки связку веревок с карабинами, ритуальную банку меда и теплое напутствие прямо в губы — вместо поцелуя:

— Завтра буду поблизости. Если захочешь — подходи к развилке часам к четырем.

И уехал. Я постояла пару минут на холодном мартовском ветру и отправилась к себе, испытывая непозволительное облегчение. Может быть, все оборотни такие? Одиночки? И дело вовсе не в Стасе… А во мне?

Полдня приводила свои растрепанные чувства в порядок испытанным способом: берешь лопату и шуруешь в огород, копая от забора и до обеда.

В обед приволокся Гришка. Постоял, наблюдая за тем, как я работаю, и внес конструктивное предложение:

— Мотоблок бы сюда… У меня стоит в сарае.

Я злобно на него покосилась — докопать осталось от силы четверть — и демонстративно бросила лопату.

— Да ладно тебе, чего ты такая злая? — удивился он. — Вроде и мужик появился, а характер не испра-Ааааа! — вился…

Основательно оттягав его за ухо, я почувствовала, что настроение наконец улучшается и — ему в руки веревки.

— Когда идем?

— Завтра, — чмыхнул носом парень. — Сегодня я Дашку с детьми в город повезу…

— Зачем? — удивилась я, усаживаясь на ступени. Пожалуй, это мое самое любимое место в доме — с небольшого возвышения видно, что делается вокруг, а высокие перила не дают холодному ветру забраться под куртку. В этом году март выдался ветреным, по пронзительно-синему небу стремительно летели кучевые рваные облака — очевидно, где-то они пролились обильным дождем, но у нас было сухо. Даже не знаю, радоваться этому или нет. С одной стороны — дождь бы не помешал, земля уже сухая, а с другой — вода в реке так и не спала, ее темная, вспухшая поверхность грозила вот-вот захватить ближайшие огороды. Так что я смотрела на небо с равной долей надежды и опасения. Но облака неслись мимо, в сторону заповедника. В воздухе перемежались пряные запахи свежевспаханной земли и коровьего навоза, горько-острого дыма из печной трубы. Даже шевелиться не хотелось — раствориться бы в этом спокойствии, как дерево врасти корнями в землю.

— Ксюшке осенью в первый класс, а у нас школа в Осинкино, да и та… одно название, — поделился Гришка, вклинившись в мою медитацию. Я остро глянула на него:

— А Даша что говорит?

— Говорит, надо в город, — пожал он плечами и, почесав за ухом, как блохастая собака, признался: — Я, может быть, работу там найду. Не знаю…

Хорошо, что я сидела. Нет, я, конечно, когда-то сама ему говорила, чтобы уезжал отсюда, пока может, но… Тогда я еще здесь жила от силы пару месяцев.

Теперь же перспектива того, что Гришки в деревне не будет, меня скорее расстроила. Я все же постаралась это скрыть, потому что чувства были очень эгоистичные: а с кем я буду сидеть вечерами после бани? А кто будет учить меня охотиться по-человечески? В конце концов, а рубины как же?!

— Вот найду еще камушков, денег поднакоплю на первое время — и уеду, — просветил меня Гришка. — Не боись, мы своих не бросаем. Папаня здесь останется, опять же. Ладно, пошел я. Мы завтра вернемся — переночуем у Дашкиной подруги в городе, к обеду вернемся.

— Может, на следующий год? — вырвалось у меня. Хорошо, что Гришка ничего не ответил, а то чувствовала бы себя еще большей дурой, чем теперь.

Закусив губу, я уже без энтузиазма доделала дела и в сумерках вернулась в дом.

Как и обещал, Гришка вернулся только к обеду — время перевалило за два часа, когда я услышала знакомый звук двигателя и, раньше, чем он успел переехать мост, запрыгнула в машину.

— Погнали.

— Куда торопишься? — хмыкнул парень, лениво перебирая руками по рулю. На заднем сиденье тряслась его походная сумка.

— Дождь будет, — я покосилась на тучи, которых стало еще больше со вчерашнего дня. Того и гляди, совсем обложит. Заметно похолодалло — у меня даже окна в доме запотели. Кот забрался на печь и сверкал оттуда шальным глазом, паразит. Полночи я слушала, как он носится по дому, а когда потеряла терпение и встала — он уже чинно лакал молоко из миски.

— Ну, мы на старую дорогу все равно не поедем, — Гришка вырулил из поселка. — Не хочу, чтоб Лешка следы колес увидел. Встанем в начале, на развилке, как к Стасу сворачивать, а оттуда уже пешком.

Пешком, так пешком. Проезжая поворот на Осинкино, невольно искала глазами знакомую фигуру лесничего, хотя было еще слишком рано. Ничего, даже если опоздаю, Гришка меня к нему на обратном пути закинет, не развалится.

Съехав на обочину, благо трава не успела еще разрастись, мы навьючили на себя рюкзаки-веревки и двинулись в путь по едва заметной колее.

— А почему вы этой дорогой не пользуетесь? — спустя некоторое время, проведенное в молчаливом вышагивании, спросила я. — Я и зимой следов не видела.

— Ну так по трассе быстрее и проще, — пожал плечами Гришка. К Стасу обычно за камнем, за лесом едут, по асфальту сподручнее добираться. К тому же здесь овраг рядом, земля плохая — чуть какой дождь и завязнуть раз плюнуть. Я сколько раз застревал, пока асфальт не положили…

Земля и правда была паршивая — пополам с песком и глиной, она разъезжалась под ногами, быстро размокая под начавшим накрапывать дождем. Чем ближе мы подходили, тем отчетливее я слышала шум воды — на удивление сильный.

— Тут по весне всегда так, — Гришка заметил, что я прислушиваюсь и кивнул. — Вся вода в болота стекает, может, поэтому река еще и не разлилась окончательно. Повезло.

Место, где мы по зиме наткнулись на труп, я узнала сразу. Особенно запомнилась береза, о которую я плечо вывихнула. Но даже если бы не вспомнила — сразу было понятно, что на этом пятачке потопталось немало народу. Трава примята, земля — изрыта сапогами. Даже если я и могла здесь что-то учуять, то теперь точно не получится.

Досадливо чмыхнув, я направилась за Гришкой, который, свернув в прореху между деревьями, вышел к неожиданно развернувшемуся под ногами обрыву. Невольно отшатнувись назад, я ухватилась руками за ближайшую березу и любопытно свесила голову вниз. Края были скользкие, обрывистые — очевидно, не так давно был очередной оползень, потому что внизу я видела черно-зеленые комья верхнего слоя почвы. Впрочем, это могло быть и что-то другое — в полутьме пасмурного дня было сложно различить что-то в неразберихе кустов и отвалов, между которых словно змея извивался ручей, то и дело вскипая белой пеной.

— Осторожнее, — Гришка потянул меня за пояс. — Близко к краю не подходи, земля оседает.

— И ты хочешь туда спуститься? — недоверчиво уточнила я, как-то растеряв энтузиазм. В волчьем обличье может, и смогла бы, но человеком лезть туда было самоубийством.

Гришка ткнул пальцем левее моего взгляда, на груду чего-то черного. С тем же успехом я могла указать и на соседний валун — на мой взгляд, они ничем не отличались.

— Землей присыпало, — посетовал он. — А раньше видно было… Погоди, у меня бинокль с собой.

Приблизив изображение, я с трудом, но смогла опознать что-то человеческое — исключительно по слишком прямым углам, которые в природе не встречались.

— Ну что? — нетерпеливо уточнил друг, выхватывая у меня бинокль. — Там он, там… Как бы нам…

Следующие два часа были потрачены на то, чтобы окончательно убедиться — спуститься мы не сможем. Березы по краям обрыва были хилые, тоненькие — меня бы еще выдержали, но размокшая земля уходила из под ног, стоило только приблизиться к краю, а быть похороненной заживо в планы не входило. Участковый (а в его здравомыслии я уверена) был прав — придется ждать, пока земля просохнет, установится сухая погода и тогда…

— До лета караулить?! — ужаснулся Гришка. И тут же предложил другой план: — А может, Стаса в долю возьмем?

— В долю чего? — ядовито уточнила я, отряхивая штаны, но в итоге только размазывая грязь. — Мы еще ничего не нашли, а ты уже хочешь поделить шкуру неубитого медведя…

— Тогда нужно искать спуск и идти по дну, — неохотно признав мою правоту, сдаваться Гришка тем не менее не хотел. — Ты знаешь, сколько квартиры в городе стоят? У меня таких денег нет, даже если почку продать.

— А карта есть? — мы двинулись обратно уже в сумерках.

— Кто ее знает? Может, в лесничестве… Слушай, а спроси у Стаса? Скажи ему… Скажи, что Лешка спрашивал?

— А ты уверен, что он на самом деле еще к нему не обращался? — вздохнула я.

— Я б знал, — категорично заметил парень и, активно меня перекрестив, подпихнул в сторону поворота на сторожку лесничего. — Ну, с Богом!

— Балбес, — проворчала я. Но пошла. Не потому, что собиралась выспрашивать о карте, а потому, что хотела его увидеть. В конце концов, он нравится мне. Да?

Естественно, ни про какую карту я так и не спросила. К слову не пришлось, а упоминать Алексея Михайловича мне отчего-то не хотелось. О нас ходили разные слухи и бередить их я не желала. Наверное, в этом было не столько опасение ревности, сколько мое собственное нежелание хоть как-то вспоминать об участковом.

И словно в отместку мне, тут же его встретила. Стас высадил меня на развилке у Осинкино, до деревни было километра полтора, а я как раз хотела набить сумку молодыми, сочными после дождя травками, так что он, развернувшись, поехал по своим делам, а я неспешно пошла вдоль леса, изредка наклоняясь, чтобы сорвать то, что нужно. Тучи за ночь истончились, высохли и хотя небо было по-прежнему затянуто белесой дымкой, через нее уже активно пригревало весеннее солнышко. К обеду начнет парить, но пока что, ранним утром, в низинах стоял только кисельный туман. В этом тумане я и наткнулась на Алексея Михайловича в весьма странном амплуа: я шла по левой стороне дороги, заодно решила пройтись по кладбищу — не потому, что мне нравилось смотреть на покосившиеся кресты, а потому, что на святой земле сила у трав была особенная, а именно на кладбище стояла памятная мне церковь. Заодно (что уж теперь) решила прабабку проведать. И вот иду я между могилок, а навстречу мне выворачивает участковый с перекинутой через плечо лопатой.

Я замерла. Мелькнула и угасла надежда, что он меня не заметит, но судя по лицу, он скорее бы предпочел встретить настоящего вурдалака, чем меня. Покосившись на лопату, Алексей Михайлович обреченно остановился у ворот, ожидая.

Я приподняла брови:

— Подрабатываете?

— Пугалом, — буркнул он. — Скажите честно, Алиса Архиповна, это ваших рук, то бишь лап, дело?

Я вздохнула. Почему наши встречи всегда начинаются одинаково?

— Моих.

— Правда? — изумился он.

— Нет, — отрезала я. — Но вы так часто меня об этом спрашиваете, что мне уже стыдно отвечать правду.

— Шуточки у вас… — проворчал Алексей Михайлович.

— Так и что случилось на этот раз? — я пнула подвернувшийся под ноги камень.

— Могилу раскопали, — участковый покосился на меня. — Настя чуть свет вызвала, говорит, на кладбище всю ночь что-то странное творилось — свет, хохот…

— Ух ты! — восхитилась я. — А вы без работы не останетесь, правда? Ну и в чем проблема? Вы никогда сатанистов не видели? Спросите у писателя — он большой специалист!

— Этот специалист два дня как в город умотал, — хмыкнул участковый. — Только дороги просохли, как он сумку за плечо и бежал — пятки сверкали!

— Не выдержала душа поэта, — ехидно прокомментировала я, а сама подумала, что нужно зайти к Насте, проведать. Он с ней всю зиму жил, поди прикипела — какой никакой, а мужик…

— Поэтому хотелось бы знать, кто решил перенять лавры нашего сказочника, — Алексей Михайлович демонстративно воткнул лопату перед домом, в назидание остальным, и повернулся ко мне: — Ну, а у вас хоть все в порядке?

А вот это уже что-то новенькое. Я даже замерла, удивленно повернувшись к нему:

— Конечно, а почему вы спрашиваете?

— Переезжать не собираетесь? — чуть дернув губы в подобии улыбки, спросил мужчина. — В Осинкино?

Ах вот оно что… Я с трудом сохранила невозмутимое лицо. Мы оба знали, что между нами было напряжение. Так же, как знали и то, что ни во что другое это не выльется. Не думала, что он решится задавать мне такие вопросы.

— А вы? — ну, раз ему можно, то и мне тоже. — В город не собираетесь?

И ушла — на всякий случай. Чужого запаха я от него не слышала, но чуяла его от дома и видела отчетливое движение за занавесками. Зачем она здесь, спрашивается? Чего выжидает? Или решила остаться?

А впрочем — черт с ней. И с ним. Других дел по горло.

Занятая домашними хлопотами и замаливанием грехов перед дву- и четырехногой живностью, я не сразу заметила изменения в собственном доме. Происходили они постепенно, незаметно для глаза, так что, если не знать, что искать, то и не увидишь. Вымахавшую рассаду, теплую печь, чистый пол, миску молока за печью. Кота, который отказывается заходить в дом.

Я раздраженно хлопнула рукой по бедру, дернув распахнутой дверью:

— Ну, ты будешь заходить или нет?

Проклятая скотина, в лучших традциях кошачьего племени, застыла на пороге.

Бурча под нос, я ногой задала коту направление и удовлетворенно закрыла дверь. Несмотря на теплое солнышко, вечером все еще было холодно и оттого еще приятнее посидеть за столом с травяным сбором, греясь живым печным теплом. В городе такого не бывает — батареи греют, но тепла не дают. Теплом способны делиться только вещи живые, сделанные человеческими руками, с чистыми помыслами. Поэтому иногда и дом — крепость.

В неровном свете свечи я с недоумением обвела взглядом кухню, превратившуюся в филиал палисадника. Ничего не понимаю.

И уже ложась спать, обнаружила миску с молоком.

— Кот? — тихо позвала, отчего-то не решившись говорить во весь голос. — Твоих лап дело?

Он лениво поднял голову от моих ног и выразил весь скептицизм одним глазом. Ну да, о чем это я.

Я опустилась обратно на подушки, в раздумьях уставившись в потолок. Ничего не понимаю. Домовой? Но откуда? Да и я бы его заметила — от таких, как я, они не прячутся…

Чертовщина какая-то.

А утром меня разбудила Даша.

Я долго не молгла проснуться, пригревшись в тепле тяжелого пухового одеяла, отмахиваясь от странного ритмичного звука и пытаясь спрятать голову в подушку, пока кот не решил взять дело в свои руки и не цапнул меня за лодыжку. Взвыв, я села на печи и только тогда поняла, что мне ничего не приснилось — в двери действительно кто-то тарабанил.

По горлу царапнуло нехорошим предчувствием. Соскочив на холодый пол, я набросила куртку поверх тельняшки, в которой спала, и бросилась в сени.

В лицо пахнуло ледяным ветром пополам с мелким зернистым снегом, сыпавшимся с абсолютно белого неба. Вот тебе и хорошая погодка. А я-то собиралась картошку высаживать…

— Алиса, помоги, ради всех Святых! — выпалила Даша раньше, чем открылась дверь.

Я решительно затащила ее в дом.

В ходе расспросов выяснилось, что вчера вечером в дом головы заявился участковый. Долго о чем-то беседовал с Гришкой, затем оба оделись и вышли на улицу. Куда они потом пошли и что делали женщина не знала, да и не беспокоилась, пока время не перевалило за полночь, а Гришка так и не появился. Утром его тоже не было — Даша пошла вызволять муженька. В участке и выяснилось, что Алексея Михайловича с прошлого вечера тоже никто не видел.

Я слушала ее в каком-то отупении. Кивала, даже задавала вопросы, а сама находилась в полнейшей растерянности. Раньше, когда что-то подобное случалось, я шла либо к Гришке, либо к участковому. И что мне делать теперь?!

— Я уже и к дружкам его ходила, — всхлипнула Гришкина зазноба, вытирая слезы кончиком шарфа. — Думала, может, запил снова… Но они его давно не видели. И Маринка не знает…

— Маринка? — каркнула я внезапно пересошхим горлом.

— Алексея Михалыча жена, — пояснила Даша. — Она дома осталась, ждать — может, вернутся, а я к тебе побежала… Алиса, что хочешь проси…

— Вот что, — пресекла я рыдания и встала. — Я помогаю с одним условием. Вопросов не задавать и об увиденном молчать до гроба, все ясно?

— А я с собой Гришину расческу принесла, — закивала Дашка, выуживая ту из кармана. — Ну, если тебе для ворожбы надо…

Я подняла глаза к потолку. Этот народ ничего не исправит. Не ведьма я, не ведьма!

Мне кажется, она с самим чертом бы согласилась работать, если бы я ей это предложила. Понятно, на какую помощь рассчитывала Даша, придя ко мне. И потому была сильно удивлена, когда я вместо того, чтобы начать какой-нибудь жуткий магический ритуал, натянула джинсы, сунула ноги в ботинки и выскочила из дома. Расческу сунула обратно со словами:

— Не вздумай такие вещи никому предлагать. Никто не спасет.

Недобрым словом помянув дурную весну, которая никак не определится с погодой, я затолкала Дашку в дом, а сама присела возле их крыльца, обнюхивая землю и едва касаясь ее кончиками пальцев. Понятия не имею, куда они могли деться, но просто так участковый бы к Гришке не пришел. Да и учитывая то, что он вчера мне сказал… Я скептически поджала губы — в очередного зомби, совершавшего ночные променады по кладбищу, верилось слабо. Поди писатель напоследок кого-то надоумил.

Обычно послушные мне инстинкты и зачатки трансформации внезапно взбунтовались. Пальцы обожгло, а в носу резко засвербело так, будто я нюхнула перцу с солью. Плюхнувшись на задницу, я оглушительно расчихалась, пытаясь одновременно отползти в сторону и вытереть невольно навернувшиеся слезы.

— А папа тута все солью посыпал, — донеслось от крыльца. — С веником. Во!

Повернувшись к Вовке — младшему Гришкиному пасынку, самому любопытному и бесстрашному из всех, я с удивлением опознала собственный пук чертополоха, который отдала другу в целях защиты от привидения. Очевидно, его исследования в области защиты от темных сил дали таки результат… Ну, Гриша… Припомню я тебе. Если найду…

— А ты случайно не знаешь, куда папа ушел? — встав с земли, я брезгливо отобрала «веник», им же смела соль с земли. Отпугнуть это меня не отпугнуло, но нюх отбило начисто. Зар-раза…

— Он к дяде Леше пошел, — дитя ткнуло пальцем в дом участкового.

Я брезгливо вздохнула. Ну конечно… Только общения с бывшими женами мне и не хватало.

Нюх оборотня чем-то сродни второму зрению. Третьему глазу, если хотите. По запаху человека я могу рассказать многое — его эмоции, здоров ли он, худ или тучен, даже могу примерно представить характер — каждый человек обладает уникальным, присущим только ему запахом так же, как и внешностью. Даже у близнецов запахи будут отличаться.

Поэтому, заходя в дом к участковому, я уже представляла, кого увижу: молодую женщину, не старше тридцати пяти, уверенную в себе, подвижную и здоровую, довольно худую. Теперь я могла дополнить эту картину: у нее были мягкие темные волосы, красиво обрамлявшие смуглое, чуть восточное лицо, темные глаза и чуть полноватые, склонные к улыбке губы. Не понятно только, что не устроило в ней Алексея Михайловича — как по мне, так она была из тех женщин, что становятся хорошими женами.

Впрочем, в данный момент все в ней дышало тревогой.

— Я — Алиса, — зачем-то ляпнула я, не зная, как прекратить это неловкое взаимное рассматривание.

— Марина… — плеснуло удивлением и страхом, когда она сказала: — Он не у вас, ведь так?..

Я покачала головой. Очевидно, что она была в курсе того, кто я такая. Сомневаюсь, что участковый решил излить душу бывшей жене, скорее уж добрые соседи поспешили ее просветить. Тот же Гришка, у которого иногда язык, как помело. Впрочем, это сейчас не важно.

— Тогда где? — спросила женщина, пропуская меня на жилую половину дома. Я постаралась как можно незаметнее обнюхать все на своем пути. Здесь было много их совместных следов и запахов, но спали они, очевидно, раздельно — на кухне стояла заправленная раскладушка, от которой шел мощный мужской запах. Нашелся тоже, рыцарь…

За следующие полчаса выяснилось:

1. Гробокопатели, одного из которых видели вчера вечером у алкоголика-Пашки, получили ценную наводку от павшего жертвой зеленого змия писателя. Как оказалось, сразу по возвращении в город он активно отметил это событие, а после попытался сдать в ломбард нарытое добро. Добро абсолютно бесплатно перекочевало в руки собутыльников, которые, вдохновившись добычей, решили пойти по стопам Сергея. Жив ли писатель, история умалчивала.

2. Пашка-алкоголик все же проявил себя ответственным гражданином, нажаловавшись жене на бессовестных грабителей (собственно жена и примчалась вчера к участковому).

3. Поскольку жить в деревне где-то нужно, а у Пашки — жена (которая была активно против подселенцев), участковый сделал логичный вывод и отправился к Гришке, как самому активному представителю теневой экономики деревни.

Занавес.

— Это не Гришка, — возмущенная таким коварством участкового, я тут же эту теорию отмела. — То есть, он, конечно, мог, но у него Дашка, да и голова бы этого не одобрил. И вообще — он не пьет. Больше…

— Но Леша ушел к нему, — напомнила Марина. Я невольно дернулась. В ее устах это имя звучало непривычно. Ласково, обыденно, по-родному.

— А обратно они не вернулись? — удивилась я. Мне почему-то казалось, что участковый не упустил бы случая, обязательно привел Гришку в обезьянник (в нашем случае им являлся огороженный решеткой закуток), дабы устроить праздник формализма и допросить злодея по всем правилам.

— Я до трех часов ждала, они не пришли, — Марина набросила куртку и посмотрела на меня: — Ну что? Идем?

— К Пашке? — я поднялась следом, гадая, каким странным образом мы оказались с ней в одной связке?

Перед марш-броском все же пришлось зайти к Глаше, обойдя дом, и попросить ее подежурить у окна — у меня была слабая надежда, что пока мы слоняемся по деревне, участковый с Гришкой вернутся, как ни в чем ни бывало.

— Когда я уезжала в прошлый раз, здесь было намного тише, — хмыкнула Марина, когда мы добрались до противоположного конца деревни, вытянувшейся вдоль реки. Домик был старый, обтрепанный и явно бедный. Навстречу нам из калитки юзом вышло нечто, отдаленно напоминавшее мужчину, и в поклоне развалилось под ногами. Я брезгливо чихнула, Марина аккуратно обошла его по дуге, стараясь не запачкать лаковые ботильоны на десятисантиметровой шпилье. Держалась она на них так, словно уже родилась на каблуках — и это несмотря на отсутствие асфальта. Я только завистливо вздохнула и покосилась на нее. Вся она была похожа на породистую арабскую лошадку — изящную, тонкую, но сильную. Чего, вот чего мужикам не хватает?

— А почему уехала? — вопрос вырвался сам собой. Мы остановились у калитки. Время только подошло к десяти утра, в темных окнах не было заметно движения, дом словно вымер.

Марина отбросила со лба отливавшую бронзой прядку, посмотрела на меня, словно присматриваясь.

— Давай начистоту?

Я нервно дернулась. Как-то сразу расхотелось вести беседы. Но было поздно.

— Я знаю, что между вами и Лешей что-то есть, — продолжила она между тем. — Знала, что у него кто-то появился еще до того, как сюда приехала.

— И все же приехала, — не удержалась я.

— Он позвал, — невозмутимо ответила Марина. — Попросил помочь с делом.

«Помогла? — хотелось спросить мне, — Ну и вали в свой город! Что тебя здесь держит?»

Вместо этого я сказала:

— Я знаю.

— Ты знаешь не все, — перебила она, на секунду полыхнув запахом раздражения. Я втянула его ноздрями. — Леша… Хороший человек. Хорошим людям карьеры нелегко даются. Когда десять лет назад его сослали сюда, я поехала за ним…

— Как жена декабриста… — пробормотала я. В голове упорно крутилась известная присказка: «…и испортила ему всю каторгу…».

— Я его любила, — пожала она плечами. — Он меня отговаривал, но я думала, что любви достаточно. Как оказалось, к ней не прилагаются горячая вода, канализация и нормальные дороги, не говоря уже обо всем остальном. Некоторое время мне казалось — нужно привыкнуть. Потом я поняла, что это и есть самое страшное.

Она нервно сунула руки в карманы приталенной черной курточки. Я закатила глаза:

— Доставай уже, я ничего ему не скажу.

Она криво усмехнулась и достала из кармана пачку сигарет. Сигаретный дым относило в сторону, но он все равно раздражал ноздри и я невольно отступила на шаг. Марина торопливо, глубоко затянулась — зрачки на секунду резко расширились от дозы никотина — и только потом продолжила:

— Я думала, если уехать — он поедет за мной, — она покачала головой, словно удивляясь собственной глупости. Холодный весенний ветер трепал короткие волосы.

— Чего, как ты понимаешь, не случилось. До сих пор не понимаю, что его здесь держит?

— Земля? — предположила я, зная, что она все равно ничего не поймет. Марина удивленно и недоверчиво посмотрела на меня, затем махнула рукой:

— Может, он злился на меня, может быть — это пресловутое чувство долга: все же он родом из этих мест, но если ты не совсем чокнутая (как о тебе говорят), то сама видишь, что он может достичь гораздо большего. Нельзя зарывать свои таланты в землю, когда есть столько возможностей. Поэтому я надеюсь… — она отбросила сигарету и посмотрела мне в глаза. — Что как только все закончится, он получит свое повышение и уедет.

— С тобой, — утвердительно сказала я. Марина пожала плечами:

— Это уже ему решать. В любом случае я сама собиралась навестить тебя. Попросить, чтобы ты не мешала, когда он будет принимать решение.

Под вопросительным взглядом темных глаз я покосилась в сторону дома, отчаянно желая, чтобы оттуда кто-нибудь вышел и прервал этот мучительный диалог. Если Алексей Михайлович хочет — он может катиться хоть на все четыре стороны, я-то ему уж точно не указ. Только когда я собиралась сказать об этом Марине, в горло перехватывало, не давая вымолвить ни слова. Глупая и безосновательная надежда, наверное. Ведь если она решилась поговорить об этом со мной… Значит, ей есть чего опасаться?

На другой стороне улицы, тощий, как помойный кот, мужичонка, вышел из покосившейся полуразваленной хатки, но под моим взглядом резко сменил направление и, перемахнув через невысокий забор соседнего дома, сиганул по огороду в сторону реки.

Я уже говорила, что оборотни очень похожи на собак? По крайней мере инстинктами уж точно.